Как там Лорка сказал?

«КАК ТАМ ЛОРКА СКАЗАЛ?», или Для чего женщине четыре корсажа? (О строчках Гарсиа Лорки сквозь... витринное стекло Бориса Нечерды)

Говоря о творчестве одесского поэта Бориса Нечерды, литкритики нередко отмечали влияние на его стихи творчества Андрея Вознесенского. Если из работ Вознесенского любителям поэзии запомнилось студенческое, озорное стихотворение «Пожар в Архитектурном». То таким же ярким произведением у Нечерды можно считать «Пожар на складе стеклотары»...
   После окончания Московского архитектурного института Вознесенский сумел заявить о себе как об оригинальном авторе темпераментных стихов, насыщенных  словесными и звуковыми ассоциациями, нередко весьма усложнёнными. Запомнился Возненсенский и тем, как громко признался в  своей любви к испанскому поэту Федерико Гарсиа Лорке: «Люблю Лорку. Люблю его имя –  лёгкое, как лодка.» Так начинается его стихотворение в прозе, впервые напечатанное в «Литгазете» 17 августа 1961 года. И неважно, что лодка (если она настоящая, а не из газетого листа) – не пушинка, что поднять её не так-то просто, зато какие звуки! «Не знаю вещи, равной по психологической точности его «Неверной жене». Какая чистота, жемчужность чувства!..» (Интересно, чей перевод подразумевает Вознесенский).
   Думается, что Борис Нечерда тоже влюбился (хотя у его любви –  свои особенности) в поэзию Гарсиа Лорки. Во всяком случае имя испанского лирика и его поэтические образы Б. Нечерда не раз вставлял, монтируя, в свои стихи.
   «Де це Лорка?» – спрашивает он в своём «зимнем» стихотворении, где признаётся читателям в своей боязни зим и зимних холодов, когда в облиаке чародея, свирепствуя, ходит среди одесских трамваев гонконгский грипп. В другом стихотворении, посвящённом «крупнокалиберной тётке с лицом тореадора», которая в каком-то кафе вино разбавляла водою, Нечерда  употребил полное имя автора «Цыганского романсеро»: «Федеріко Гарсіа Лорка себе простягнув Іспанії...»
   Но особенно заинтересовывает стихотворение Нечерды «КРІЗЬ СКЛО», которое после переизданий автор назвал несколько шире: «ЖІНКИ КРІЗЬ ВІТРИНОВЕ СКЛО». Опубликовано оно было в 1980 году в газете «Літературна Україна» (11 апреля), потом перешло в ряд сборников.
   В   заключительной строфе Нечерда не только упоминает имя Лорки, но и как бы цитирует его стихи из романса «Неверная жена»:

Як там Лорка сказав? (А даремно
цей брательник нічого не скаже).
“Я зняв револьвер і ремінь,
вона — всі чотири корсажі...”

Так сказал или не сказал? Скажет или не скажет?  В поздних перепечатках указательное местоимение «цей» Нечерда меняет на противоположное по значению, более отдалённое: «той брательник». Когда читаешь эти нечердинские строки, так и хочется воскликнуть: «Врёшь, братец Нечерда, какой тебе Лорка к чёрту брательник? Ты, брат, зубы читателям не заговаривай! Неужели же вы – братья по четырём корсажам?»
   И есть ли вообще такое слово в украинском языке – «брательник»? Приблатнённо-унизительное, оно, бытуя среди воров и алкоголиков, относится к тюремному жаргону. Вульгаризм этот звучал и в одной из сатирических миниатюр из уст отпетого уголовника, роль которого искусно играл Аркадий Райкин.
   Неужели Нечерда с Лоркой распили вместе столько кружек пива, стлько бочек вина, столько бутылок коньяку, что он, теперь уже одессит Боря, может запросто хлопать великого испанца по плечу и называть «брательником»?  Хотя, по-моему, и без Лорки  «украинцу-чухраинцу», как назвал сам себя Нечерда, есть ему с кем заигрывать, проявляя своё беспредельное амикошонство (от франц. «ами» –  друг и «кошон» – свинья). Достаточно вспомнить, как Нечерда обращается к Леонардо да Винчи: «Ку-ку, Леонардо, привіт!» Тоже – чем не брательник?!
   Но что же сказал Лорка? Откуда взята приведенная Нечердой цитата? Обратимся непосредственно к самому Федерико. В шестом романсе его знаменитого «Цыганского романсеро» есть нечто похожее:
Ё мэ кьитэ ла корбата.
Элла сэ кьито эль вестидо.
Ё эль синтурон кон револьвер.
Элла сус куатро корпиньос .
Сперва лирический герой снял галстук, затем ояс с револьвером. А что сняла с себя его партнёрша по любви? Четыре чего? Что такое карпиньо»? Лиф? Бюстгальтер? Блуза?..
   Лирический герой не в состоянии выяснять. Подобно модельеру, что это было за одеяние – просто с тела женского слетали одежды. Одна за другой, и он помнит лишь, что их было четыре штучки. Возможно, это комплект нижнего белья. Может быть, и короткая нательная рубашонка, и лифчик, и даже, пардон, трусики. Не будем гадать. Вещи, предметы женского туалета мелькали перед глазами мужчины, и удалось ему только запомнить их число. Была безлунная ночь, и не было печали рассматривать, был ли там вообще хоть один корсаж.
   Должно быть, читатели хорошо знает, что такое корсаж. Часть женского платья, охватывающая грудь, спину и бока.
   Не лишённый необычайно острых лирических эмоций поэт Афанасий Фет, воспевавший культ мгновения и опоэтизировавший обыденные предметы реальности, в книге «Ранние годы моей жизни» писал: «В восемь часов дверь отворилась, и красивая брюнетка – горничная в чёрном плисовом корсаже – внесла на большом подносе кофейник».
   Героиня большой повести Александра Куприна Нина была «в лёгком платье палевого цвета, изящно отделанном у полукруглого выреза корсажа бледными кружевами того же тона» («Молох»). Ещё пример: «Он  тогда, с другого конца стола, заметил её... смуглое лицо, широкий стан, затянутый в длинный корсаж». (Пётр Боборыкин, «Без мужей»).
   Как видим, многие писатели обрисовывали корсаж, которым может быть и женский пояс юбки, и часть одежды в виде лифа со шнуровкой впереди.
   Но почему же никогда, за всю историю мировой литературы, никому из писателей не приходила в голову мысль о том, что женщина может носить на себе не один, а множество корсажей? Не потому ли, что она станет нам напоминать известную крыловскую Мартышку, раздобывшую себе с полдюжины очков, с которыми не знает что делать?
   Откуда же взял Борис Нечерда цитату с четырьмя корсажами для того, чтобы присобачить к своим стихам, воспевающих двух потребительниц мороженного, подмаргивающих одна другой? Интересно, что поэту через витринное стекло кофе удаётся подсмотреть у одной из (брюнетки) где-то «низько-низько, де чисте тло», родинку. Возможно, то была бородавка? Но причём здесь поэт Лорка? Причём тут корсажи? Напрасно ли «брательник» Лорка молчит, ничего не говоря нашему брату-наблюдателю? Что он может сказать в то время, когда вместо него говорит Нечерда об увиденном через витринное стекло торговой точки, как будто и не витрина это, а  микроскоп исследователя?
   Стихотворцу «видно» даже, как одна из любительниц мороженного (блондинка) «тишком-нишком обожнює Кафку» (не потому, что находится в кафе?). Вероятно, подразумевается, что другая (брюнетка) без ума от Нечерды? Но опять же – причём здесь Лорка? Две женщины – кареокая и синеглазая – едят мороженое и болтают («Он... балачку спинить не в змозі з невідомих на те причин”). Однако не раздеваются же! К чему же корсажи?
   Одним из первых «Неверную жену» Гарсиа Лорки перевёл на русский язык журналист, поэт и переводчик Константин Михайлович Гусев, воронежец, работавший впоследствии корреспондентом «Правды». Его перевод «Неверной жены» опубликован в 1945 году в альманахе «Литературный Воронеж». «Стихи переведены не только с языка на язык, но и с таланта на талант», – писал о переводах Константина Гусева его земляк – поэт Егор Александрович Исаев.
И вот я скинул свой галстук.
Она сняла платье из шёлка.
Я – свой пояс и револьвер,
она – браслет и заколки.
   Когда эти строки перевода были переизданы в 1961 году и вошли в сборник  стихов К. Гусева «Город дружбы», чересчур «скромный» редактор «платье из шёлка» заменил на «косынку из шёлка».  Кстати, тот же Гусев многие стихи Гарсиа Лорки, в том числе и «Неверную жену», перевёл на язык эсперанто.
   Смею заметить, что и автор этого эссе увлекался поэтическими переводами, хотя его перевод «Неверной жены» признан некоторыми критиками чересчур темпераментным. Приведу самый ранний черновой вариант:
Я сорвал с себя свой галстук,
платье сбросила голубка.
Снял я пояс и револьвер,
у неё взлетела юбка.
В 1956 году в августовском номере «Иностранной литературы» появился перевод «Неверной жены», выполненный Инной Тыняновой. Именно этот перевод стал наиболее широко известным, войдя в книгу Гарсиа Лорки «Избранная лирика» (М.,1960), в сборник «Современная испанская поэзия» (М., 1963), а также в течение многих лет во многих городах и населённых пунктах (в том числе и в Одесской филармонии) звуча с эстрадных площадок из уст чтеца-артиста Вячеслава Сомова.
Я снял мой шёлковый галстук.
Она сняла своё платье.
Я снял ремень и револьвер.
Она – все четыре корсажа.
Как видим, Борис Нечерда сотворил кальку с этого русского перевода. Выхватив «все четыре корсажа», хотя мог бы поинтересоваться, уж если не подлинником, то хоть иными переводами.
   В журнале «Жовтень» (1964, №12) Иван Драч опубликовал свой вариант перевода, в котором тоже явственно слышится перевод Инны Тыняновой:
І пріч я відкинув краватку,
Вона ж сукню відкинула,
і зняв я свій пояс з револьвером,
вона ж — корсажі чотири.
   Читатели уже стали привыкать к четырём корсажам. Иногда даже стало казаться, будто это некая поэтическая гипербола, как, например, у Маяковского: «В сто сорок солнц закат пылал». Шекспир в 76-ом сонете писал: «Всё то же солнце ходит надо мной», у Марины Цветаевой  тоже «солнце – одно, а шагает по всем городам». А вот у Маяковского их – сто сорок! Не так ли обстояло дело и с корсажами? Неужто символ солнечной любви – корсаж?
   Без этих самых «четырёх корсажей» не смог обойтись и современный популярный переводчик лирики Лорки – Анатолий Гелескул:
Я сдёрнул шёлковый галстук.
Она наряд разбросала.
Я снял ремень с кобурою,
она – четыре корсажа.
(Г. Лорка. Лирика. М.,1966)
   Думается, если женщина разбросала свой наряд. О туда входят и все её корсажи как составные части наряда. Пожалуй, никакой логики здесь не найдёшь, так как «поэзия – пресволочнейшая штуковина: существует – и ни в зуб ногой».
   Этот перевод публиковался в течение двух десятков лет, до тех пор, пока я не обратился с письмом к автору перевода с просьбой улучшить рифму, облагородить так как согласные буквы «С» и «Ж» не воспринимаются как созвучия. И через некоторое время появился другой, исправленный вариант:
Я сдёрнул шёлковый галстук.
Слетела шаль её следом.
Легли четыре корсажа
на мой ремень с пистолетом.
   Ещё дальше ушёл от оригинала любящий вольности украинский интерпретатор лирики Лорки Микола Лукаш. Он не только заменил галстук шарфом, но и применил, кроме платья и нижней юбки, ещё и четыре... корсета! Это уже напомнило о заболевании и повреждении позвоночника,
хотя «КОРСЕТ» у Лукаша передан другим, более мягким украинским синонимом:
Я ізняв із себе шарф,
вона сукню і спідницю,
я зняв ремінь з кобурою,
вона штири шнуровиці.
Невольно вспомнилась украинская частушка:
Продай, мамо, дві телиці –      
купи мені шнуровиці:
в мене циці трясуться,
з мене хлопці сміються.
(СТАРОСВЕТСКИЙ БАНДУРИСТА. Словарь Малороссийских идиомов. Составил Николай Закревский. М., 1861)
   Думается, переводя «Неверную жену» Лорки на украинский язык, не следовало бы так горячо и чрезмерно увлекаться украинской фольклористикой, помня об испанской ночи на берегу реки. Тогда и «четыре корсажа», возможно, заели бы «четырьмя соловьями».
   Нежную лирику должен переводить лирик, а не любитель таких слов, как «мордяка», «сортир», «дуля з медом», «імпотензія», «онанує», «жрать», олігофренка» (из стихотворений Б.Нечерды). В связи с этим как-то раз у меня возникла неожиданная мысль. Было это в 1967 году. Захотелось написать письмо Константину Георгиевичу Паустовскому с просьбой, чтобы этот замечательный мастер слова пересказал по-русски. Как говорит ся, своими словами «Неверную жену». Я почему-то  глубоко уверен, что в его пересказе испанского романса не было бы ни корсетов, ни корсажей. Паустовский жил тогда в Ялте и писал свой последний рассказ о другом поэте – о Генрихе Гейне.
   В одноактной пьесе Паустовского «Какой-то высокий боец» есть строфа народной песни, проходящая рефреном через всю пьесу:
Над моей любовью молодою
плачет ночь в четыре соловья...
Когда я читал «Неверную жену» в оригинале, перед глазами моими вставал образ доньи Каэтаны де Альбы из романа Фейхтвангера «Гойя, или Тяжкий путь познания»: «Обомлев, не находя слов, стоял он (дон Франсиско де Гойя – А.Я.) в дверях и, не отрывая глаз, смотрел на герцогиню Альбу. Серебристо-серое платье было покрыто чёрным кружевом, из под широких складок юбки выглядывали маленькие изящные ножки». Я невольно сравнивал Каэтану с лирической героиней лоркинского романса. «Каждый её волосок, каждая пора на её коже, полуобнажённая грудь под чёрным кружевом – всё возбуждало в нём (Гойе – А.Я.) безумную страсть». Фейхтвангер казался мне Лоркой. Я следил, как Гойя поднимался с Каэтаной в свою мастерскую и зажигал свечу. Герцогиня садилась в кресло. В комнате царил полумрак... Но ощущалось, что известный немецкий прозаик не в состоянии писать прозой – его тянуло к поэзии, и он переходил на поэтические строки. Вспомним, какими строчками завершается первая часть романа:
И своею чёрной шалью
Альба бережно укрыла
Деревянную фигуру
Покровительницы нашей,
Богородицы Аточской,
Чтоб она не наблюдала
Предстоящей сцены. Гребень
Вынула я, скинув туфли,
Стала чуть пониже ростом.
Деловито и бесстыдно
Растегнула Каэтана
Юбку. Пламенем камина
Освящённая, шнуровку
Распустила...
Знаком я и с переводом «Чужой жены» московского поэта и переводчика Алексея Аркадьевича Бердникова, который не раз бывал в Одессе. Перевод его выполнен в 1988 году:
Галстук я с себя содрал,
А она – одежду к бесу.
Снял ремень я и наган,
Пояс отстегнула с телу.
Алексей Бердников – большой знаток итальянского, испанского, французского языков. Им переведены на русский язык сочинения Петрарки, «Пьяный корабль» Артюра Рембо, многое из Верлена. И всё это непосредственно с языка оригинала, без чьи-то подстрочников. Работая буквально запоем над «Цыганским романсеро» Лорки, Алексей напрочь отказался от пресловутых четырёх корсажей, отверг их. Лирический герой Лорки отшвырнул к чертям – долой! – одежду, чтобы не мешала любоваться лирикой момента – и не нашего ума дело, что там за наряды, каких фасонов одежды. Да и какой же, извините, болван станет засматриваться на различные виды одеяний, когда ослепляют живые женские прелести?!.
   Все переводы трудно проанализировать, да я и не ставил перед собой такой задачи. Но, знакомясь со многими переводами, иной раз хотелось написать пародию на переводы и подражания:
Свой галстук я сбросил с шеи,
она – макинтош синий.
Я сбросил хомут портупеи,
она стащила лосины...
   Верю, что романсы Лорки будут волновать ещё многие поколения поэтов и переводчиков.
   Когда в сердце просятся звуки скрипки, когда в душе лежит сокровище, когда древними поверьями веет от упругих шелков, охвативших женский стан; когда, пронзая излучины души, чарует странная и таинственная близость, поэт не станет заострять внимание на каких-то «КОРСАЖАХ»...
   И очень жаль, что при виде своих незнакомок в кафе – в поэтическом мозгу одесского стихотворца закачались, скажем, не «перья страуса склонённые», а «ВСЕ ЧЕТЫРЕ КОРСАЖА», словно это не женские одежды, а скрипучие колёса телеги или сёдла для кентавра.
Анатолий ЯНИ, журналист (Одесса).