Каждый в мире странник. Глава четвертая

1.

Тамара явилась в больницу к сестре впервые за полтора года и, что и следовало ожидать, выбрала для посещения самый неподходящий момент.

Со дня смерти Михаила Ивановича Агеева прошло ровно сорок дней. Мария Васильевна проходила в онкодиспансере курс химиотерапии и отпросилась домой на поминки и на выходные.

Стресс, который она пережила, неожиданно для всех дал толчок к положительной динамике. Врачи не исключали  полного излечения. Все вздохнули облегченно. Ещё одного покойника и вторых похорон никто не желал. Слишком тяжел удар от первых.

Но жизнь продолжалась. Случались в ней и положительные изменения. Так смерть Михаила Ивановича сблизила его жен, старых подруг. Наталья Семеновна поначалу обвинила Марию Васильевну в смерти бывшего мужа. Но Игорь, услышав от матери упреки и обвинения, рассказал ей, что причиной смерти отца послужили неприятности на службе, где его всяческими способами пытались убрать с должности начальника управления собственной безопасности. Наталья Семеновна сыну поверила, а увидев давнюю приятельницу на похоронах, оценив выдержку и мужество, с которым та держалась, стала частенько забегать к ней и помогать по мере возможности.

Незаметно прошло сорок дней. Наступила весна. Установилась теплая сухая погода. Солнце светило в больничные окна по-весеннему ласково и не жарко. Отопление ещё не отключили, а окна уже распечатали и раскрыли, впуская весенний воздух и запахи оживающей природы.
Катерина Степановна и Наталья Семеновна с утра стояли у плиты и готовили поминальный обед. А Мария Васильевна ждала Андрея Павловича Самойлова, который должен заехать за ней в больницу и отвезти домой. Приехал из Новосибирска он вчера вечером, помог женщинам закупить продукты. Полчаса назад позвонил, сообщил, что выехал и велел: - «Собирайся»! Вот она и собиралась - укладывала в пакеты теплые вещи, грязное белье, накопившиеся мелочи.

В это самое время явилась Тамара - моложавая тридцатипятилетняя бабенка, бойкая, говорливая, ярко накрашенная, модно, но безвкусно одетая. Она вошла в палату шумно, поставила на тумбочку пакет с соком, купленным в больничном киоске на первом этаже. От неё остро и резко пахло какими-то экзотическими духами. Название аромата Мария Васильевна не помнила, но этот запах всегда раздражал её.

Тамара без стеснения уселась на соседнюю, пустующую, кровать и держалась так, словно не отдавала отчета в том, где находится. Она сразу же принялась рассказывать сестре о своих проблемах дома и на работе. Начальник у неё «козел», муж - «тюлень», лучшая подруга - «выдра», соседи - «свиньи» и «собаки». Словом, Тамару окружал зверинец, который не давал ей жить так, как она хотела и «вставлял ей палки в колеса». И хочет-то она, оказывается, совсем немного — стиральную машину-автомат.

Мария Васильевна слушала сестру и ждала, когда та перейдет к главному, к тому ради чего явилась, к просьбе о деньгах и готовила надлежащий ответ. А ещё она засекла время и ждала, на какой минуте посещения Тамара сообразит осведомиться о состоянии здоровья сестры. Одно только название диспансера — Онкологический - способно взволновать кого угодно, но Тамару оно почему-то не взволновало.

Впервые узнав диагноз и, получив направление в клинику, Мария Васильевна позвонила сестре. Как — ни как, всё же единственная родственница, самый близкий человек, прямая наследница к тому же. К кому, как ни к ней обращаться за поддержкой и помощью. Но ничего кроме равнодушных, положенных в подобном случае, слов и не исполненных обещаний она от неё не дождалась. Время от времени Мария Васильевна позванивала сестре, выслушивала от неё бесконечные жалобы на мужа и на бедность. О себе она почти не говорила, о болезни не упоминала и о переменах в личной жизни не сообщила.

-  Как ты нашла меня? - дождавшись паузы в монологе, спросила Мария Васильевна.

-  Пришла к тебе, звоню. Дверь открыл какой-то парень и сказал, что ты в больнице, адрес дал. Ты квартиранта пустила?

-  В некотором роде. Караулит пока я здесь...

-  Не ожидала от тебя подобной предприимчивости, - удивилась Тамара. - Смотрю, ты вещички собрала. Выписываешься?

-  Отпустили на пару дней. За мной сейчас приедут.

-  Кто?

Мария Васильевна не успела ответить. В палату вошел Андрей Павлович Самойлов.

-  Привет, девушки! - по-свойски поздоровался он, и, как ни в чем не бывало, не замечая Тамариной растерянности, поцеловал Марию Васильевну в щеку и продолжил: - Маша, вот легкая куртка. На улице теплынь. В пуховике запаришься. Одевайся. Какие пакеты забирать?

Мария Васильевна осторожно встала с кровати, надела куртку, указала Самойлову на собранные вещи. У него заверещал мобильный телефон. Он внимательно выслушал собеседника и озвучил содержание разговора:

-  Наташа просит минералки подкупить и хлеба буханки три. Боится, что не хватит. По дороге остановимся возле рынка. Я сбегаю, а ты в машине посидишь.

Мария Васильевна согласно кивнула и направилась к выходу:

-  Я готова. Можно ехать, Андрюша.

Тут Тамара вышла из шока и спросила первое, что пришло ей на ум:

-  У вас свадьба?

-  Поминки.

-  Чьи?

-  Слава богу, не наши, - невозмутимо ответил Самойлов. - Сорок дней со дня смерти Михаила.

-  Кто такой Михаил?

-  Муж твоей сестры, - все также невозмутимо объяснил Самойлов.

-  Муж!? - Тамара удивленно перевела взгляд на Марию Васильевну. - Ты была замужем?

-  Всего год, к сожалению.

-  Почему к сожалению?

Спокойствию Самойлова наступил конец. Он набросился на Марию Васильевну с упреками:

-  Не сообщила о своей болезни? Пощадила малышку, не захотела волновать? А ты, - он укоризненно посмотрел на младшую сестру. - Когда ты видела Машу в последний раз? Ты что не знала, что она тяжело больна, что у неё рак, который едва не свел её в могилу. Счастье, что Михаил Агеев рядом оказался.

-  Что, собственно говоря, происходит? Какой рак? Какой Михаил? Какие поминки? Откуда ты свалился, Андрей? Ты же в Новосибирске живешь, насколько я помню, - возмущенно выспрашивала Тамара.

Мария Васильевна не выдержала и воскликнула:

-  Успокойтесь оба. Это больница, черт возьми, а не базарная площадь Я хочу побыстрее уйти отсюда.

-  Маша, тебе нельзя волноваться. Ты ещё не совсем здорова, - заботливо напомнил Самойлов.

-  Благодарю, за заботу. А то я не в курсе, - недовольно проворчала она.

-  Ладно, в машине договорим, - миролюбиво согласился Самойлов.

-  Ты на такси?

-  Игорь свою дал. Доверенности у меня нет. Так что ведите себя прилично, милые дамы, чтобы гаишники не задержали. Игорь отмажет, конечно, но времени жалко.

Выходя из корпуса больницы, Тамара внимательно прочитала вывеску и недоуменно пожала плечами:

-  «Терапия». Я думала, что у тебя гинекологическое воспаление. Разовая операция.

Самойлов презрительно поморщился:

-  Ну, ты даешь, подруга! Перепутать онкологию с гинекологией — это какие же мозги надо иметь!

-  Ладно, проехали, - отмахнулась Тамара. - Меня подвезете?

-  Садись...

Старенький «Опель» Михаила Агеева, перешедший в собственность его сына, медленно выехал с территории диспансера на шумную городскую улицу. Самойлов вел машину по незнакомой дороге уверенно, лишь иногда справлялся, куда поворачивать. Тамаре не терпелось выяснить все интересующие её детали и подробности жизни сестры и её друга юности.

-  Андрей! Кто ты сейчас и где живешь?

-  Живу по-прежнему в Новосибирске. Четыре года назад вышел в отставку. Работаю юристом в риэлтерской фирме. Женат третьим браком. От двух первых — две дочки. Старшая учится в университете на экономиста. Младшая — школьница. У моей третьей жены — сын. Со дня на день ждем его из армии. Общих детей не имеем.

-  Продажа недвижимости. Наверное, приличные бабки зарабатываешь?

-  Мне хватает...

-  Да, Андрюша, помотала нас судьбина, - ударилась в философию Тамара. - Я в свое время не выучилась, а теперь без высшего образования, а то и двух, на приличное место не устроишься. Вот я и сижу секретаршей в приемной у начальника автосервиса на минимальном окладе и максимальных обязанностях. Муж, он автослесарь, мог бы как сыр в масле кататься, но для этого крутиться нужно, а не лежать словно тюлень  на диване ...

Мария Васильевна поняла, что сейчас последует повтор передачи «В мире животных» с репортажем о «зверинце сестрички Тамарочки» и потому поспешила напомнить Самойлову о поручении Натальи. За следующим перекрестком располагался подходящий мини рынок. Самойлов припарковал автомобиль и пошел за покупками. Тамара, сидевшая на переднем сидении рядом с водителем, повернулась к сестре и, ехидно улыбаясь, потребовала:

-  Рассказывай!

Мария Васильевна улыбнулась:

-  Что рассказывать? Ты у нас понятливая. Вероятно, и так уже обо всём догадалась. Я заболела. Михаил Агеев находился рядом. Он выхаживал меня как нянька. Сама понимаешь, что на такое посторонний человек не способен, способен только тот, кто всем сердцем любит.

-  А ты? Ты его любила?

Мария Васильевна улыбнулась:

-  Ну конечно, любила. Иначе не приняла бы помощь, не согласилась зарегистрировать брак. Благодаря Мише, я нашла в себе силы бороться. Тем более, что врачи с самого начала не считали мой случай безнадежным. Мы надеялись на будущее, мечтали... Сорок дней назад, в свой день рождения, Миша умер. Инфаркт. Слишком много на него навалилось.

-  Кто такие Игорь и Наталья? - перебила Тамара.

-  Игорь - сын Михаила. Наталья — его первая жена. Они славные люди. Очень мне помогли и сейчас помогают. - Мария Васильевна помолчала и не удержалась от укора: - Пришлось моей бедой чужим людям заниматься.

-  Я же не знала.

-  Знала, - спокойно ответила Мария Васильевна. - Просто делать вид, что не слышишь и не понимаешь проще всего. Удобная позиция. Называется «включить дурака». И никаких тебе забот, волнений, обязанностей...

Тамару упреки сестры, казалось, совсем не задели. Она с искренним любопытством стала интересоваться наследством покойного мужа и финансовым положением сестры на сегодняшний день.

-  Успокойся, Тамара. Не суетись. Здесь тебе ничего не обломится. На моё лечение и похороны ушли все мои сбережения и сбережения Михаила. Его наследство переходит к Игорю. А я как была ни с чем, так ни с чем и осталась.

Тамара сочувственно кивала головой и не верила ни единому слову. Когда вернулся Самойлов, она поспешно распрощалась и направилась в сторону автобусной остановки.

-  Поговорили? - спросил Самойлов, садясь за руль и включая двигатель.

-  Поговорили, - ответила Мария Васильевна.

-  О чем?

-  О наследстве Михаила.

-  Она у вас всегда была избалованной, эгоистичной сучкой.

-  Андрюша! – укоризненно воскликнула Мария Васильевна.

-  Разве я не прав? Мне еще двадцать лет назад хотелось  всыпать ей по первое число.

-  Зря не всыпал. И в первую очередь мне... - устало согласилась Мария Васильевна и стала вспоминать давние события.

Им было чуть за двадцать, Тамаре лет десять. Она - «хвостик», бегающий за старшей сестрой и не отпускающей её от себя ни на шаг. Даже на свидания с Андреем. В первую очередь на свидания. Чуть что не по ней, сразу в слезы. Мать потакала, заставляла Машу брать с собой Тамару и на прогулки, и в кино, и даже на молодежные вечеринки. С одной стороны она угождала младшей дочери, избавлялась от её слез, с другой - боялась оставлять старшую наедине с ухажером. Будто, таким способом можно уберечь от греха. Молодые все равно находили способы уединиться и греха не избежали. Когда Маша забеременела, дом превратился в ад. Тамара грозилась выкинуть младенца в реку. Мать устраивала истерики, вела изматывающие душу воспитательные беседы. Отец вроде сочувствовал, но против жены не шел. Отмалчивался и отсиживался на даче. Маша сделала аборт. Кому от этого стало легче? Тамара, несмотря на долгие годы супружества, не может забеременеть, даже лечение не помогает. А мать... После смерти отца оставшись с младшей дочерью, она полной мерой вкусила все «прелести» её характера. Потом она сбежала от неё в Интернат для престарелых. Мария Васильевна жила тогда с мужем — строителем и взять мать в однокомнатную квартиру не смогла. Мать умерла в интернате разобиженная на обеих дочерей и на весь свет. Себе такой судьбы Мария Васильевна не желала, зависеть от сестры не хотела и давно решила держаться от неё подальше. Поэтому она солгала ей про наследство и стала думать о том, как обезопасить себя, а главное Игоря, от дальнейших притязаний Тамары.

2.

Максим Шнайдер звонил Любе каждый вечер ровно в одиннадцать. К этому часу он обычно освобождался от дневных мероприятий, а ночные тусовки ещё не начинались. Ирина Владимировна как-то сказала Любе, что есть старый советский фильм, который так и называется «Каждый вечер в одиннадцать».

- О чем он? - поинтересовалась Люба.

- Об одиноких людях, пытающихся найти своё счастье. Посмотри. Хороший фильм.

Люба нашла фильм, посмотрела. Фильм действительно славный и добрый, но... Время другое, люди другие, отношения между ними совсем не походят на отношения Любы и Максима.
 
- Куда подевался твой жених? – однажды поинтересовалась Настя Гавриленко.

- Который? – растерялась Люба. Потом вспомнила о том, что про Игоря Агеева она Насте не рассказывала. Значит, подруга имеет в виду Максима.

- Никуда не подевался. Работы у него много. Звонит и то хорошо.

- Не везет нам с тобой, подруга, - вздыхала Настя. – Никакой личной жизни.

Она, время от времени, предпринимала попытки наладить неформальные отношения с курсантами постарше, но тщетно. Последнее время у неё проявился интерес к Леше Зайцеву, завсегдатаю «художки» и Настя просила Любу навести справки – есть ли у парня подружка. Люба её просьбу выполнила. Осторожненько, чтобы парень ни о чем не догадался, выпытала необходимые сведения.

- Бог в помощь, подруга, - сказала она Насте. - Фарватер свободен.

И Настя, кокетливо улыбнувшись, двинулась в атаку. Если у них сладится, то, пожалуй, Зайцева можно будет исключить из числа «друзей художественного абонемента».
Что ж, такова селя ви. У Любы останутся Усольцев и Ерохин.

Ерохин, верный паж, безропотно таскал тяжелые пачки книг из отдела комплектования, передвигал мебель во время ремонта. Он терпеливо выслушивал, когда Люба перед выходом на публику читала ему свои сценарии. Гриша Ерохин её хвалил и подбадривал, а вот Володя Усольцев, напротив, безжалостно критиковал. Благодаря его замечаниям обнаруживались слабые стороны её творений и она могла заранее их ликвидировать. Общение с «друзьями» давно превратилось в потребность. Если кто-нибудь из них пропадал, хотя бы на пару дней, она начинала скучать.

Больше всего Любе нравилось беседовать с Усольцевым. Каждый раз он поражал её нестандартностью суждений и особым взглядом на привычные вещи и явления. Но порой его рассуждения раздражали Любу. Однажды он заявил, что в основе всех человеческих отношений лежат расчет и эгоизм, что люди, преследуя собственные цели и решая личные проблемы, без зазрения совести, просто используют других.

- Люди, - философствовал Усольцев, — сближаются по разным причинам. Одни от скуки, другие из желания влиять и руководить, третьи, напротив, ищут руководителей, потому что самим лень задумываться или боязно брать на себя ответственность, четвертые бегут от одиночества, пятые желают жить, как все и как положено.

- А чувства? – возразила Люба. - Взаимные симпатии, антипатии, любовь, наконец, - они не в счет?

- Элементарно. Если человек соответствует нашим целям и стремлениям, возникает симпатия, а если действует по своим правилам и преследует иные цели, он нам не интересен, мы держим дистанцию или бежим от него. Эгоизм, кругом один эгоизм.

- Я с вами не согласна, Володя, - пыталась спорить Люба. - По-вашему выходит так, что и родительская любовь тоже эгоизм?

- Да ещё какой! Первые годы родители отдают ребенку много сил, кормят, поят и одевают его, жертвуют своими интересами ради его благополучия, вкладывают в него первоначальные представления о жизни. За это потом, всю жизнь родители требуют от ребенка отдачи в виде реализации собственных амбиций и мечтаний, ответной любви и заботы.

- Таков закон природы. Сначала родители заботятся о детях, а потом взрослые дети берут на себя хлопоты о престарелых родителях. Это логично.

- Человек существо не логичное. Вы слышали афоризм Жванецкого: - «Оставьте меня в покое, но не бросайте меня одного». В этом вся суть человеческого бытия. Мы хотим быть свободными и независимыми, но живем в стае.

- Послушайте, Володя, вы противоречите сами себе. Ваша дружба с Ерохиным...

- Наша дружба с Ерохиным, - перебил он её, - существует лишь потому, что мы соблюдаем некие негласные правила, не лезем в душу и не пытаемся переделать друг друга.
Кстати,  как поживает Игорь Агеев?

Люба от неожиданного поворота разговора растерялась, но ответила честно:

- Не в курсе.
 
- Поссорились?

- Расстались.

- Почему?

- Ему не до меня.

- Понятно.

- Что вам понятно, Володя? Лично мне ничего не понятно.

Она действительно не понимала, что произошло. Последний раз они виделись на похоронах Михаила Ивановича. Потом как отрезало. Сам Игорь не звонил, а на Любины звонки, эсэмэски, маячки не отвечал. Прошло сорок дней. Являться на поминки без предупреждения она считала неудобным. И вообще решила не форсировать события. Пусть Игорь сам сделает первый шаг. Ей оставалось только ждать. Она ждала, мучаясь от тоски и неопределенности. Шнайдер звал на свидание, напрашивался в гости. Он был настойчив, предупредителен, заботлив. Люба металась в мыслях от веры к безверию, от обвинений к оправданиям, от отчаяния к надежде и боялась того, что в один прекрасный момент она потеряет терпение и кинется в объятия Максима Шнайдера.

3.

- Трудный день, - думал Игорь. - Какой длинный и трудный день.

Смертельно усталый он ехал в тряской «маршрутке» из райотдела домой. На поминальный обед.
Когда Игорь приехал, все уже собрались, но за стол не садились, ждали его. Со многими из присутствующих Игорь знаком, некоторых видит впервые. Например, полковника Павлушко, бывшего заместителя отца, теперь занявшего его место.

Сергей Владимирович Павлушко, старший по возрасту и положению, — человек малообщительный. Он предпочитал находиться в тени и с готовностью уступил Игорю главенство за столом. Остальные это молчаливое решение поддержали. Игорь сначала растерялся, а потом представил, как бы поступил в данной ситуации его отец, и уверенно повел поминальное застолье. Сначала он предоставил слово Самойлову и Дмитриеву, однокурсникам и старым друзьям отца, потом Павлушко, потом остальным сотрудникам управления. Каждый вспоминал главное, оставшееся в памяти от общения с Михаилом Ивановичем Агеевым. Все отмечали его честность, неподкупность, прямоту и бескомпромиссность. Но вот слово попросила Мария Васильевна и заговорила о доброте, отзывчивости и самоотверженности отца, о его даре любить и жертвовать собой ради любимых им людей. У Игоря спазмом перехватило горло и он, боясь расплакаться, поднялся из-за стола и вышел в кабинет.

Ему не мешали, дали время, что бы справиться с эмоциями. Когда он, взяв себя в руки, вернулся в гостиную, все сделали вид, что ничего не произошло. Лишь только поздно вечером, когда гости разошлись и в квартире остались  он, Мария Васильевна и Самойлов состоялся разговор, который повлиял на дальнейшую судьбу Игоря.

Они курили в подъезде, на лестничной клетке. Самойлов, присев на ступени, потянул Игоря за руку и заставил сесть рядом.

- Твоя мать попросила Леонида Дмитриева (он как-никак начальник кафедры уголовного права в академии) помочь тебе поступить в адъюнктуру. Мне показалось, что Наталья действует по личной инициативе, не спросив твоего согласия. Я прав?

Игорь утвердительно кивнул головой. Мать не однократно заводила  с ним разговор о дальнейшей учебе в адъюнктуре академии, он отмалчивался, избегая нудных уговоров. Выходит, что напрасно отмалчивался, надо было сразу отказаться, и мать отстала бы. Но после смерти отца многое изменилось в жизни Игоря. В первую очередь изменились отношения с начальником и сослуживцами. Еще на похоронах отца мудрый Усольцев сказал ему:

- Держись, Игореха. От жизни не убежишь, как можно убежать от распоясавшихся хулиганов. Отец твой сволочную должность занимал. Недоброжелателей нажил не сосчитать. Найдутся подонки, станут тебе мстить. Будь наготове, себя в обиду не давай. Теперь некому заступиться.

Так и получилось. Раньше Игоря не трогали. Одни, опасались, что всплывут грехи и младший Агеев доложит о них отцу. Другие, на всякий случай, поддерживали с ним хорошие отношения, надеясь в случае чего на заступничество. Теперь Игорю самому впору искать заступников. Начальник, сославшись на то, что период ученичества закончился, завалил Игоря делами, как говорится, от всей души. Он стал покрикивать на него, распекать на каждой планерке. Сотрудники отдела, видя такие перемены, открыто усмехались, язвили, норовили перевести на него стрелки и поставить подножку. С каждым днем атмосфера в отделе становилась невыносимой. До открытой конфронтации, правда, ещё не дошло. Пока Игорь терпеливо глотал упреки и шпильки, готовый при первом удобном случае бросить на стол начальника рапорт на увольнение. Поэтому, идею матери насчет поступления в адъюнктуру, он держал про запас, на всякий пожарный.

- Что молчишь, Игорь? - допытывался Самойлов. - Михаил говорил, что это твоя мать настояла на твоём поступлении в академию. Ты вроде хотел в университет поступать, на факультет экономики. Да и Маша как-то раз, вскользь, упомянула, что ты тяготишься своей работой. Так?

Игорь вновь наклонил голову в знак согласия.

- Ну, и что, ты опять позволишь другим людям  решать за тебя твои проблемы?

На этот раз Игорь отрицательно замотал головой из стороны в сторону. Самойлов недобро усмехнулся:

- Содержательный у нас с тобой разговор получается, парень... Снизойди до старика, урони словечко, поделись со мной проблемами. Я присоветую, помогу.

- Спасибо, Андрей Павлович. Сам справлюсь, - вежливо отказался Игорь.

- Гордыня, - развел руками Самойлов. - Не хочешь, не рассказывай. Но запомни, поплывешь по течению, утонешь. Будешь барахтаться и бороться, выплывешь. Пойдем, поздно уже. Спать пора.

Он загасил сигарету, поднялся со ступенек и пошел в квартиру. Игорь послушно поплелся следом.

Пролежав до утра без сна, он, понимая, что Самойлов прав и «спасение утопающих — дело рук самих утопающих», не пришел ни к чему определенному.

Его размышления прервал будильник. Мария Васильевна и Самойлов ещё спали. Игорь поднялся, собрался и поехал на службу, так и не придя ни к какому решению по поводу своей дальнейшей судьбы.

И все же бессонная ночь изменила что-то в душе Игоря. Он вскоре понял это.
На планерке начальник следственного управления Центрального РОВД подполковник Баранов как обычно орал на своих подчиненных. В коллективе служили в основном женщины, мужчин, включая Игоря, всего четверо. Он и старший лейтенант Хаустов, недавние выпускники академии МВД, да два тридцатипятилетних капитана — никчемных, спившихся и обленившихся. Капитанам глубоко наплевать на истеричные вопли Баранова, а вот женщины переживали. Им тянущим на себе огромный воз следственных мероприятий, забывших о личной жизни, семьях и детях, слушать площадные маты и угрозы начальника неприятно и обидно. Каждый месяц на стол Баранова ложились рапорты на перевод или увольнение. Он, в очередной раз, дав волю гневу, эти рапорты подписывал, не завершенные дела распределял между остальными, а отдел кадров присылал новую жертву.

Игорь слушал истерические и оскорбительные речи начальника почти спокойно. Он следил глазами за линейкой в его руке, которой тот методически постукивал по столу. Когда очередная жертва начальника не молодая, опытная, усталая следователь майор Вакулина, заплакав, вышла из кабинета, Игорь демонстративно достал мобильник и стал набирать номер. Баранова привлек звук клавиш, он покосился на Игоря, но ничего не сказал. Номер, набранный Игорем, не ответил. Он повторил попытку. Начальник прервал крики на полуслове и поинтересовался:

- В чем дело, Агеев? Вы включили видеокамеру на запись?

- Никак нет, товарищ подполковник. Просто пытаюсь позвонить.

- Куда, если не секрет?

- Вашей секретарше. Хочу попросить её принести для вас валерьянку.

Игорь говорил спокойно, в его голосе даже искреннее сочувствие прозвучало. Начальник в сердцах отшвырнул линейку на пол, потом сник, опустил голову и тихо произнес.

- Планерка закончена. Все свободны.

Следователи поднялись и поспешно покинули кабинет. В коридоре оживились. Женщины одобрительно поглядывали на Игоря, Хаустов пожал ему руку, а один из капитанов — алкоголиков предложил «спрыснуть это дело».

- Без меня, - коротко и решительно отказался Игорь.

Он сам не ожидал от себя подобной реакции на поведение начальника. Всё произошло случайно, само собой.  Радости и удовлетворения Игорь не испытывал. Он чувствовал опустошенность и усталость. Что из всего этого получится, пока непонятно.

Вернувшись к себе в кабинет, он принялся за оформление очередного дела. Потом явился вызванный для  допроса свидетель. Потом он поехал в следственный изолятор. Потом вновь засел за бумаги. Во время обеда в буфете к нему подсела Людмила Витальевна Квиткова, его наставница ещё со времен стажировки.

- Молодец, Агеев, - сказала Мама Люда. - Давно надо было барановские вопли на камеру заснять и ему же  продемонстрировать.

- Я не снимал на камеру, Людмила Витальевна, - улыбнувшись, ответил Игорь.

- Мне-то не лги, - укоризненно покачала она головой.

- Истинный крест. Просто звонил. Правда, не Олечке, а экспертам. Они обещали заключение подготовить к десяти. Вот я и позвонил, когда велели, а то их потом с собаками не отыщешь.

Квиткова посмотрела на него с интересом.

- Ну, конечно, а потом ты посочувствовал бедному начальнику, валерьянки предложил. - Квиткова помолчала и добавила: - Не пойму я вас, молодых. То ли вы слишком умные, то ли хитрые, а может простые как пять копеек. Действуете по интуиции, не задумываясь о последствиях, не обращая внимания на других, нарушая всевозможные правила и законы элементарного приличия.

- Это плохо?

- Что ж хорошего! Но весь ужас в том, что ваша импульсивность приносит результат. Положительный результат. Никакая логика не в состоянии убедить зарвавшегося начальника не орать на подчиненных, а простой телефон, не вовремя вынутый, оказался вынутым именно вовремя и к месту. Ох, и испугался же наш Вячеслав Викторович. Ох, испугался...

- Мне-то что теперь делать? - спросил Игорь.

- Ничего, - ответила Квиткова. - Служить дальше. Уж, кого-кого, а тебя он теперь не тронет. Да и на других поостережется орать. Сам подсказал средство борьбы. Баранов человек не плохой. Издерганный, как и все мы. Начальство орет на него, а он на нас. Всем результат нужен, а как его дашь, если женщины с больничных не вылезают, мужики пьют, вы с Хаустовым сосунки не опытные. Не хочешь, так сорвешься. Вот так, Игоречек... Такова жизнь. Служи, пока силы есть. А там как бог даст...

4.

Едва за Игорем закрылась дверь, Мария Васильевна поднялась с кровати, умылась, оделась, застелила постель и даже приготовила завтрак. Хлопоты по приготовлению простенькой яичницы, гренок из хлеба, оставшегося после вчерашних поминок, кофе, не растворимого, а настоящего сваренного в джезве из свежемолотых зерен доставили ей огромное удовольствие. За время болезни она отвыкла от подобных радостей жизни, от многого отвыкла. Самойлов, разумеется, отругал её за лихачество, но радовался, что к ней возвращаются прежние силы.
Он сидел напротив, с аппетитом завтракал и интересовался, не устала ли она от вчерашней суеты и многочисленных гостей. Мария Васильевна отвечала, что не устала. Напротив, несмотря на печальный повод, рада повидать друзей Михаила.

- Рада, что тебя повидала, Андрюша, - добавила она.

Пятидесятилетний, седой и постаревший Самойлов, которому уменьшительное детское имя «Андрюша» казалось очень трогательным, сидел напротив немолодой, усталой, измученной болезнью и горем женщины и не знал о чем с ней говорить. И она не знала.

Когда-то давно Мария Васильевна мечтала о том, как они будут жить вместе, как будут воспитывать детей, как по утрам она станет кормить завтраком большую семью. Мечтам не суждено было осуществиться. Она встречала и провожала, кормила и обстирывала других мужчин. Два гражданских брака явились, по сути, побегом от одиночества. Без любви, но с надеждой, что она появится. Мечты обернулись безрадостными обязанностями, неоцененным долгом, тяжкой обузой. Только с Михаилом Агеевым получилось иначе, по настоящему, по любви. Жаль, что счастье, омраченное её болезнью, продлилось недолго и закончилось трагически.

Андрей Самойлов никогда не любил и не нуждался в её заботах. Он счастлив со своей последней женой Татьяной. Заботится о её сыне. Лишь сетует на то, что его дочерей воспитывают «чужие дяди». Потом он пересказал ей вчерашний разговор с Игорем.

- Ты просила поговорить, я поговорил. Он уже взрослый парень. Сможет найти себя и свое место в жизни, честь ему и хвала. А растеряется, опустит руки, что ж... Помочь невозможно.

Мария Васильевна тяжело вздохнула. Самойлов истолковал её вздохи на свой лад.

- Маша, я догадываюсь, что тебя волнует. Ты думаешь о том, что сложись всё иначе, мы бы говорили сейчас не об Игоре, а о нашем ребенке. Михаил (мы обсуждали с ним эту тему), считал, что я на коленях должен вымаливать у тебя прощение за всю ту боль, что причинил. Я не могу, - тихо произнес Самойлов. - Не могу...

- Андрюша, - ласково произнесла Мария Васильевна. - Просить прощения надо у бога, а не у меня. Я не вправе отпускать грехи и выдавать индульгенции. Впрочем, что прощать? Отсутствие любви? Но я сама навязалась тебе со своими чувствами, сама сначала задумала родить от тебя ребенка, а потом сама же решила убить его. Это мой грех. За него я и расплачиваюсь всю жизнь — одиночеством, болезнью, смертью Михаила. Ты не переживай, я не повисну у тебя на руках, не повяжу виной и чувством долга. Мне лучше, вскоре я поправлюсь и вернусь к прежнему образу существования. Конечно, мне не хотелось бы терять с тобой контакт. Звони, приезжай, если пожелаешь, разумеется.

- Я позвоню, - поспешно пообещал он и опустил глаза. - Прости, - все-таки произнес Самойлов, резко встал из-за стола, поспешно собрал свои вещи, оделся и, неловко чмокнув Марию Васильевну в щеку, покинул квартиру Агеевых.

- Навсегда, - почему-то подумала Мария Васильевна и устало опустилась на банкетку, стоящую в прихожей.

Когда поздно вечером приехал Игорь, Мария Васильевна сидела в кабинете за компьютером и перепечатывала из тетрадки — рукописи текст одной из своих повестей. Написала она её несколько лет назад, когда у неё не было компьютера. Теперь появились новые мысли и идеи, поэтому по ходу дела она кое-что меняла. Творчество отвлекало от грустных мыслей. Возвращение Игоря она заметила только тогда, когда он появился на пороге кабинета и вежливо осведомился:

- Что-то новенькое?

- Напротив. Старенькое, - охотно ответила Мария Васильевна. - «Проверка на вшивость». Кажется, я давала тебе читать.

- Да, я помню. Классная вещь. Надо её в какой-нибудь журнал отправить. В «Новый мир», допустим.

- Отправим, - согласилась Мария Васильевна и вздохнула: - Напечатают?

- Конечно, напечатают, - уверил её Игорь.

Мария Васильевна улыбнулась.

Игорь поинтересовался:

- Вы просили заехать. Что-то случилось?

- Мне с тобой поговорить надо, милый. Но, разговоры мы отложим. Раздевайся, умывайся и иди ужинать. У меня давно всё готово.

- Слушаюсь и повинуюсь...

Игорь долго плескался в ванной, потом гремел тарелками на кухне — ужинал. Мария Васильевна прислушивалась к этим звукам. Шаги Игоря, его вздохи, фырканье при умывании напоминали ей о Михаиле. Тот точно так же шаркал тапками при ходьбе, также фыркал и вздыхал. Мария Васильевна терпеливо ждала Игоря в кабинете, давая парню возможность спокойно поесть, переключится с работы на семейные дела. Она не знала, как он воспримет новость, которую она хотела ему сообщить. Возможно, после этого их отношения изменятся. Мария Васильевна боялась потерять расположение молодого человека, добрым отношением которого очень дорожила. Собственно поэтому и предприняла некоторые шаги.

- Игоречек, - мягко начала она. - Ко мне приезжал нотариус. Я подписала отказ от своей доли наследства в твою пользу. Так что, как только пройдет полгода, вступай в права, оформляй на себя квартиру и машину. Завтра я возвращаюсь в больницу на недельку, потом уеду на месяц в реабилитационный центр. Ты сможешь без спешки перевезти наши вещи из квартиры в квартиру.

- Напрасно вы это сделали, Мария Васильевна, - тихо произнес Игорь.

- Нет, милый, так будет лучше. Пусть все остается на своих местах. Ты — в квартире отца, а я в своём гнездышке. Мне там комфортно.

- Я думал, что мы будем жить вместе. Вас нельзя оставлять одну.

- Можно, уже можно. И потом, как ты себе это представляешь? В каком качестве я поселюсь у тебя? Служанки, приживалки.

- Зачем вы так? Впрочем, я понял. Не объясняйте. Вы опекали меня только из-за отца. Теперь, когда его не стало, я вам не интересен. Чужой человек, с которым вы больше не хотите оставаться под одной крышей.

- Это не так, мой мальчик, и ты это знаешь. Наша с тобой дружба, я так понимаю наш статус, никогда не зависела от отношений с твоим отцом. Ты мне  дорог сам по себе, как личность, как человек.

- Почему же вы бросаете меня в трудный период.

- Не бросаю. Я просто не хочу быть тебе в тягость. Неужели не понятно?

- Спасибо, за заботу.

Игорь поднялся с дивана, на котором сидел, походил по комнате, потом вновь сел и тихо, но уверенно произнес:

- Дороже вас у меня нет никого.

- Что ты говоришь! А мама?

- Это совсем другое чувство. Я не в состоянии объяснить.

- Вот и не объясняй. Мы с тобой понимаем, это главное. А вот со стороны наша с тобой дружба выглядит странно, непонятно. Духовное родство — для многих вещь не познанная. Люди увидят лишь корысть или грязь в наших отношениях.

- Я об этом не подумал.

- Я подумала.

- Вы мудрая женщина. - Игорь помолчал, а потом спросил: - Что держит вас в жизни? В чем для вас её смысл.

- Для меня? Трудный вопрос, но я отвечу. Любопытство. Мне интересно жить, интересно наблюдать за людьми, за событиями. Это как увлекательная книга, из которой вырваны последние страницы. Интересно, что будет дальше, а подсмотреть негде.

- Созерцание. Где же сама жизнь?

- Это и есть жизнь — созерцание, познание, совершенствование... - Мария Васильевна прервала рассуждения и спросила: - Трудно, милый?

- Трудно. Надо за что-то зацепиться, а я не знаю за что.

- Может за любовь? За Любу Воропаеву?

- Да, любовь и Любовь. Игра слов, - вздохнул Игорь. - Она ждет от меня предложения руки и сердца.

- Вот и не разочаровывай девушку.

- Нет, рано. Я в себе разобраться не в силах...

- Вместе разберетесь. Глупенький,  любовь ценить и беречь надо. Охранять от чужого вмешательства, бороться за неё. А ты отходишь в сторону. Смотри, девушка от отчаяния глупостей наделает.

- Вы о чем? - насторожился Игорь.

- О своём... Впрочем, слышала я как-то раз, случайно, телефонный разговор с каким-то Максимом. Они о встрече договаривались. Она с ним эдак по-свойски болтала. Люба - девушка хорошая, не одному тебе глянется. Смотри, пока ты в себе копаешься, уведут.

- Не уведут, - улыбнулся Игорь. – Сейчас уже поздно, а завтра обязательно ей позвоню.

Продолжение следует...