Двадцать второй этаж

Какова на ощупь дробь городских огней? Оказавшись здесь, прикованным к окну, я уже не задаю себе этот вопрос. Сотни лучей проходят через мое тело, отражаясь и преломляясь в матовом блеске моего лица - я вижу свое отражение - сгорбленное и подернутое думой оно сидит и смотрит в себя.

Города, машины, люди, улицы...Все членится и множится, на два, на четыре, на пять... Все растет и лопается, как свежие почки вековечного древа, а я оказался верхом на его равнодушной кроне, прикованный и прибитый острой булавкою болезненного восприятия.

Движения назад нет - настороженное тело следит за каждым трепетанием мысли. Если сделать два шага вглубь комнаты, тело грузно ляжет на дверь и заполнит собой комнату.

А здесь тихо. Дробины света и картины мира, как в причудливой картинной галерее. А я - как знать - быть может, сторож в отдельном зале, быть может, владелец коллекции, быть может, пыль на раме.

Красиво кружится снег, люди, машины. Женщины и мужчины находят друг друга в саркофагах спален и предаются ночной вакханалии. Спешат на встречу друг другу металлические шмели - разогрет, перегрет двигатель, сипло и часто дышит грудь - они ждут соития, они ждут смерти.

Сладострастный, блудливый мир... Ты ухмыляешься мне в моих себя, отражающих город, и я теряю линию света среди бесчисленных дробей, множителей и числителей. На гнилом корню возросло это дерево, и как промышленное стекло оно не сгниет, а будет жечь землю, как жжет ее город, как жжет ее мой взгляд. Как жжет её брошенная мысль - недокуренная сигарета.

Алчно пульсируя и кипятясь, город наполняется звуком и шумом. В этом котле, ошпаренные и оглушенные, копошатся металлические и отвратительные плотские тела.

А вечером я пробовал их нарисовать - и теперь обрывки, эскизы, беспорядочной серой массой лежат на подоконнике. Двадцать второй, двадцать второй - поют, кричат, извиваются изгибы серого асфальта. Они, как нечистые простыни, готовы принять меня в свое отвратительное жерло.

Вот бы оступиться и упасть не туда... Упасть на землю и стать землей. Но нет... не пускают оковы.

Я сижу и смотрю в себя.