Приказ тайных дел
Алексей Михайлович был образованным человеком, знал иностранные языки. Он сам читал челобитные и другие документы, писал или редактировал важные указы и первым из русских царей стал собственноручно подписывать их.
Среди бояр можно было увидеть и несколько подьячих, которые обычно молчали, слушая донесения бояр, а потом когда заседание и слушание дел оканчивалось, а было это около двенадцати часов дня, и боярам следовало бы расходиться по домам и бить челом государю, наедине с царем оставались те самые подьячие. Бояре были не рады, такому «контролю» над их деятельностью, ибо понимали, какова истинная цель подьячих, а порой даже тряслись от страха и взволнованно переговаривались, когда понимали, что им есть что рассказать Алексею Михайловичу. Подьячие входили в состав Тайного приказа, созданного при Алексее Романове. В нём заседали дьяк и человек десять подьячих. Бояре и думные люди не входили в состав приказа, так как он был учреждён главным образом для наблюдения за их деятельностью.
Это был один из приказов в Московском государстве, который выполнял функцию с одной стороны – личной канцелярии царя, с другой – учреждения, контролировавшего деятельность всех центральных и местных правительственных органов и чиновников. Подьячие, входившие в состав Тайного приказа, вели следствия по важным политическим делам, рассматривали дела, которые передавались из прочих приказов по указу царя. Подьячие приказа тайных дел посылались с послами в разные государства и на посольские съезды, а также вместе с воеводами на войну. Они должны были следить за действиями послов и воевод и обо всем доносить государю. Послы поэтому всегда старались подкупать подьячих, чтобы расположить их в свою пользу.
Как писал современник, «а устроен тот Приказ при нынешнем царе для того, чтоб его царская мысль и дела исполнилися все по его хотению, а бояре б и думные люди о том ни о чём не ведали».
Но помимо столь важных политических дел, на Приказ тайных дел была возложена ещё одна функция - в ведении этого приказа состояла любимая царская потеха — птицы, кречеты и ястребы с особым штатом для их ловли и обучения, а также голубятни, в которых было более 100 тысяч голубиных гнёзд для корма хищных птиц.
Именно с этого государь и начал.
- Как там мои хорошие поживают? Мне доложили, что на днях должно появиться много птенчиков от моей любимой кречеты.
- Да, царь, так не на днях, а уже появились, ох и шустрые они, смелые, глаза зоркие, ну словом вылитая мамаша, - заметил подьячий.
От этой новости у государя появился румянец, так он расцвел!
- Надо обязательно к ним съездить, со слов это одно, а вот увидеть в живую такое чудо, это я понимаю, - заулыбался государь, и в его голубых глазах заиграла радость. Но увидев озабоченные лица подьячих, Алексей Михайлович насторожился. – Что, опять?
Поняв друг друга с полуслова, подьячие кивнули.
- Да, государь, опять фальшивомонетчики, на базаре сегодня поднялся такой шум, такой скандал разразился, ох батюшки…
- Да что ж случилось? Говори ты толком!
- Ну, это как всё было, пришли бабы на базар, платят они купцам медными-то монетками, а те после тех случаев стали проверять всё, так вот эти монетки оказались фальшивыми, в общем, не прошли проверочки-то.
Государь сдвинул брови, его всегда спокойное, рассудительное, располагающее к себе лицо осунулось. Проведенная им денежная реформа 1653 - 1654 гг., вводила наряду с серебряными монетами медные, которые и привели к распространению фальшивомонетничества. С подлинной медной монеты при помощи отлично промытой глины делались два слепка. После обжига в печи выходили формочки, в которые заливали расплавленный сплав. Вновь созданные деньги были как настоящие, но лишь хорошо приглядевшись можно было различить фальшивку. На монетах, были нечеткие изображения всадника и порой вкрадывались ошибки в написании царского титула, из-за некачественного слепка.
- Да как же это произошло? Опять? Ведь следователи по ночам ходят по городу, проверяют всё, да ни одна душа не сделала никакой монеты ночью. Да вы же сами контролируете этот процесс, неужто пропустили что? – повысив голос, спросил подьячих Алексей Михайлович.
Дело в том, что для выявления фальшивомонетчиков по ночам ходили особые люди из приказа Тайных Дел. Они следили за кузнями и домами посадских людей, а там где слышали стук молотка или видели дым над крышами, немедленно врывались с обыском. Нередко "сыщикам" помогали и обыкновенные обыватели, которые в этом деле преследовали свою корыстную цель – за помощь в поимке преступников доносчику полагалась половина их двора в качестве заслуги, да и стук молотка, доносившегося с соседнего двора, явно не давал им спать по ночам, подталкивая их тем самым к помощи «сыщикам».
- Сами не знаем, государь, контролировали мы, так контролировали, иногда даже слышали, как мужик храпит в своем доме, да вот только звуков молотка не было.
- А что Илья Данилович может сказать мне по этому поводу? Что-нибудь передавал он вам?
Илья Данилович Милославский – тесть Алексея Михайловича. Государь женился на его дочери Марии, благодаря этому событию род Милославских возвысился, а Илья Данилович встал во главе Тайного Приказа и приказа Большой Казны. До женитьбы царя на Марии, её отец отличался такими качествами как жадность, хитрость, корысть, заняв высокий пост и приблизившись к царю, на столько, насколько это позволяло его положение ново испеченного тестя эти качества дали о себе знать. Милославский вёл дела не честно, отличался стяжательством и мздоимством, в народе он пользовался дурной репутацией. Алексей Михайлович, чувствовавший людей, тоже не проявлял уважения к нему, называл его «Ильёй, не тестем», но при подьячих и боярах обращался к нему не иначе как Илья Данилович.
- Илья Данилович, сам не понимает, как это могло произойти, он и приказал нам быстрее к Вам ехать, сообщить, что к чему, решать что-то надо. Ведь в народе бунт назревает, а кому как не Вам знать, как народ к Илье Даниловичу относится-то.
«Боится, значит за жизнь свою, поздно спохватился, надо было дела честно вести, а сейчас и беспокоиться не надо было» подумал про себя Алексей Михайлович. «А теперь ещё эти фальшивомонетчики…Ведь сколько человек уже переловили, сколько монет нашли припрятанных в их домах, а преступления продолжаются. Не там мы ищем, не там. Это лишь пособники, а за этим стоит кто-то более влиятельный, кто-то кто имеет доступ ко двору, но кто?» Мысли государя неслись одна за другой, неслись в правильном направлении, но только не видел он, что за его спиной происходит, не видел или не хотел видеть.
- Ко мне ехать? Сам не понимает, как это могло произойти? Это разве отговорки? Как встал он во главе приказов, так и началась волна преступлений в стране. Народ не доволен, происходят волнения, а он за свою шкуру все трясется! Не заслужил доверие, значит, были причины на то.
- Государь, Алексей Михайлович, если что не так скажу, не серчайте, но в данный момент нам важно преступления прекратить, остановить фальшивомонетчиков, а потом уже и Илью Даниловича на чистую воду выводить. Вы меня, конечно, извините, государь, - продолжал подьячий, но мне тоже кажется, что Илья Данилович скрывает что-то.
При всем своем природном уме и богатой начитанности царь не любил споров, а в отношениях с приближенными бывал, податлив и слаб. Пользуясь его добротою, окружающие бояре своевольничали, порой забирая власть над тихим государем, но в данном случае слова подьячего даже понравились государю.
- Не извиняйся, люблю, когда свое мнение высказывают, особенно, если оно совпадает с моим, - смягчившись, сказал царь. – Сколько у нас человек уже посажено в тюрьму? Сколько среди них выдало сообщников?
- Около четырех сот преступников мы посадили-то уже, да вот только молчат они все, боятся чего-то, другие наоборот ведут себя так, словно покровитель у них какой есть, ничего не говорят. Мы все способы перепробовали, много уж человек погибло, да и поделом им.
Для установления истины "следователи" употребляли три вида пыток: применение дыбы, бичевание, пытка раскаленным железом. Наказывались не только фальшивомонетчики, но и их ассистенты. Им отсекали два пальца на левой руке. Для устрашения и в назидание иным, отрубленные руки и пальцы казненных прибивались на ворота денежных дворов.
- Да, ну и дела. Чувствует мое сердце либо мы предотвратим этот беспорядок, либо народ перестанет себя сдерживать.
- Ах, государь, да разве можно так?
- Можно, дорогой, всё возможно…
Подьячие разъехались по домам, а государь пошел к столовому кушанью.
- Что, батюшка, опять что-то стряслось в стране? – спросила Алексея Михайловича, его жена – Марья Ильинична.
- Да, свет мой, опять фальшивые деньги нашли, но не забивай ты свою прелестную головку этим, скажи лучше, что такая грустная сегодня?
- Хорошо, расскажу Вам. Поехала я навестить своего папеньку вчера, а мне доложили, что он в одном из денежных дворов его, поехала искать. Подъезжаю я ко двору, слышу, шум там такой стоит, и молоточков удары. Постучала, никто не открывает, я уж хотела ругаться на дворового, как мне открыли и не пускают на порог, говорят боярин не велит. – Да как не велит, - возмутилась я. Собственную дочь уже на порог не пускают? А мне в ответ, не велят и всё тут. Так, когда дворовой потом ворота закрывал, я увидела краем глаза людей странных, никогда раньше их не видывала из слуг, и в правду с молоточками в руках.
- Моя голуба, не расстраивайся ты так, мало ли какие дела у Ильи, ведь и я не во всё тебя посвящаю, - сказал государь, а сам задумался. С чего это там молотки понадобились? Но быстро отбросил мысль, которая пришла ему на ум, уж больно невероятна она была.
- Вечером папенька должен приехать, тогда и расскажет всё, он ведь каждый вечером практически у нас бывает, - сказала успокоившаяся словами мужа Мария Ильинична.
«Да, дом не без добрых людей», подумал Алексей Михайлович.
Обед закончился и супруги пошли в свои покои, поиграть с детьми, побыть наедине, откинуть в семейном кругу дурные мысли.
Как и предсказывала Марья Ильинична, вечером к ним приехал Милославский.
- Я подумал, было, ты не приедешь, - сказал государь. - А не стыдно мне в глаза-то смотреть?
- А чего стыдиться, нет уж вы извольте, деньги в казне есть? Есть. Народ любит своего всемилостивейшего государя? Любит. Что Вам ещё не хватает, дорогой мой свекор? Или вы всё ещё корите себя за столь необдуманную реформу? – во всех произнесенных вопросах звучала такая усмешка, а губы сложились в такую ехидную улыбку, что Алексея Михайловича аж передернуло.
- Вы не против, если я подхвачу ваш тон? Народ бунтует? Бунтует. Жалобы на вас поступают? Поступают. И мне показалось, или вы привели с собой целую кучу бравых бойцов, потому что боитесь нос на улицу высунуть, как бы вам его не оттяпали? А стук молотков на вашем денежном дворе – это строительство памятника себе любимому или создание фальшивых монеток? – после произнесенных слов у Алексея Михайловича в глазах светилась радость победы от выигранного словесного поединка, так как Милославского не то что слегла передернуло от слов всегда такого тактичного государя, он аж подавился яблоком, которое не спеша поедал.
- Да как вы…да как вы можете такое говорить, Алексей Михайлович? Кто вам так жестоко соврал про меня? Я, конечно, догадывался, что меня не любят, но чтоб клеветать на человека! Ха, стук молотков! Скажите мне, государь, кто это сказал? И я собственноручно казню клеветника!
- Ваша дочь.
- Что моя дочь? Да с Машенькой всё хорошо, мы виделись десять минут назад. Так кто это сказал?
- Вы меня видно не поняли, ваша дочь сказала мне это за обедом. Она к вам приехала, вы ее не пустили, а она не то, что услышала, она увидела людей с молотками.
Рот Милославского раскрылся, глаза сначала засверкали от злости, потом смягчались, а губы расползлись в самую милую улыбку, какую может только выдавить такой человек.
- Ах, стук молотков! Конечно, ведь это у меня крыльцо обвалилось, вот я и просил мастеров починить. Какой же я старый стал, совсем вылетело из головы. Ох, и напугали вы меня, Алексей Михайлович.
- Напугал? Чего вдруг? Я мог вас оскорбить такими словами, разозлить, заставить гордо уйти, потому что ваша честь пострадала, но пугают обычно людей не чистых совестью. Зачем вам понадобились мастера, правду прошу сказать на этот раз, - при этих словах Алексей Михайлович близко склонился к своему тестю, видя при этом как он покраснел, как бегают его глаза, выражая полное смятение и страх, на лбу выступили капли пота, а руки
быстро сжимались и разжимались. Искренняя доброта в глазах государя исчезла, а лицо приняло суровое выражение. Хоть он и получил от современников прозвание Тишайшего, но бывал временами весьма резок и вспыльчив, в данную минуту он был именно таким. Случалось иногда, осерчав на кого-нибудь, царь давал волю языку - награждая провинившегося нелестными эпитетами, и волю рукам - награждая чувствительными тумаками.
- Любимый мой, государь, ещё один намек такого рода и я…!
- Что я? Что же Вы сделаете?
- Я уеду с Марией и вы никогда её больше не увидите, слышите, никогда! Что страшно? Я даже лучше придумал, я и внуков украду, они любят своего дедушку, так что поедут со мной как миленькие, денежки у меня есть их прокормить, даже больше, чем вы думаете.
- Да как ты смеешь! Я быстро велю тебя в тюрьму посадить, поедешь у меня на каторгу, работать как холоп!
- Только Мария Вам этого никогда не простит. Она скорее в монастырь уйдет, чем будет жить, с таким мужем как вы, мужем, который ее собственного отца на каторгу отправил.
Алексею Михайловичу нечего было возразить, да и не было у него веских доказательств против Милославского. Хоть самым известным коррупционером и фальшивомонетчиком и числился в народе царский тесть и глава приказа Большой Казны – вельможа И.Д.Милославский, которому были подчинены московские денежные дворы, государь не мог в это поверить. «Вот бы поймать его с поличным, и тогда Мария всё поймет, и не нужен будет ей такой отец, такой позор. А ведь она очень дорожит своей репутацией» , подумал про себя государь. Гнев царский стал утихать, на смену ему стал приходить план.
- Вы свободны, - холодно сказал он. – Можете идти.
- Благодарю, - произнес Милославский и низко поклонился, но в его глазах читалось злорадство.
Прошла весна, новые фальшивомонетчики не всплывали, а старые не хотели или уже не могли ничего рассказать, так как залитый в горло расплавленный метал давал о себе знать. Но Алексей Михайлович, всегда отличавшийся своей мудростью, составил в своей голове некий план. Он решил не торопить события, ведь история, сама творит себя. А кто является частью истории? – ее многонациональный народ.
Минул май, кое-где на базаре возникали волнения, если та или иная баба начинала расплачиваться фальшивыми монетами, узнав об этом, вдавалась в слезы, а на помощь ей сразу приходили бравые мужики, у которых так и чесались руки, чтобы повзбунтоваться из-за медных монет, только повод им дай. Поводы как раз и давали.
В конце июня Алексей Михайлович известил на всю Москву, что собирается с семьей побыть в селе Коломенском, их царской усадьбе. Многие придворные удивились, зачем это государь сообщает-то об этом всем. Государь в это время осуществлял свой план.
Отсутствие царя в Москве стала толчком к активным действиям со стороны не только народа, но и со стороны Милославского. Почувствовав, что царя нет и он не сможет проконтролировать ситуацию в городе и у Милославского, и у всего народа появилась уникальная возможность «похозяйничать» вместо царя. Только Милославский вряд ли знал, что желание народа «похозяйничать», было связано непременно с ним. «Вот тут-то он нам за все заплатит» , думали мужики.
Простой народ был возмущен безнаказанностью бояр, они решили, что раз не они, то тогда кто разберется с их беспределом, с их злоупотреблениями? Особенно ненавистен им был – Милославский. Не входили в число друзей народа также несколько членов Боярской думы, например Ф. М. Ртищев, кроме того сюда относились Леонтий Плещеев - глава Земского приказа и Петр Траханиотов - глава Пушкарского приказа и богатый вельможа Василий Шорин.
Итак, всё началось с того, что 25 июля 1662 года на Лубянке были обнаружены листы с обвинениями в адрес князя Милославского, тех самых бояр и Василия Шорина. Назывались они в этих листах – изменниками. Их обвиняли в тайных сношениях с Речью Посполитой, что не имело под собой никакого основания, но недовольным людям нужен был повод. А разве этот был чем-то плох? Как и у государя, у народа не было доказательств в виновности Милославского, они руководствовались своим чутьем и оно их не подвело. Объектом всеобщей ненависти стали те же самые люди, которых обвиняли в злоупотреблениях во время соляного бунта , и точно так же, как четырнадцать лет тому назад, толпа напала и разгромила дом Шорина, собиравшего «пятую деньгу» во всем государстве.
Весть о том, что в Москве раскиданы «воровские листы» быстро дошла до Алексея Михайловича, т.к. он оставил своих людей в городе, наиболее верных из Тайного Приказа, чтобы доносили ему. Особенно порадовала царя реакция его тестя, который закрыл все свои денежные дворы, поставил вокруг дома вооруженных дворовых, а сам не показывал свой нос из дома. Даже когда прибыл посыльный с письмом от Марии, он не стал открывать крепко накрепко запертые ставни и впускать его, а вдруг он засланный?
Но при этом государю сообщили и не хорошие вести, а именно то, что к нему направляется несколько тысяч человек простого народа. «Для чего они ко мне пошли?» недоумевал Алексей Михайлович. Неужто разрешение будут спрашивать, чтобы бунт начать? Такой простоты даже от них я не ожидал».
- Я же говорил, что народ сам всё знает, сам всё сможет, - сказал после услышанного Алексей Михайлович подьячему. – Помнишь, тогда? Вот народ себя сдерживать и не стал.
- Ох, государь, ну и напугали вы меня тогда. А ведь какие вы молодцы, какие слова тогда верные сказали, ведь мы и Милославского наконец проучим и может фальшивомонетчиков найдем.
После похвалы подьячего царь расцвел, приятно ведь когда тебя хвалят, приятно не только ребенку, но и высочайшей особе.
- Мария, дети, чтобы не случилось из дома ни ногой, ясно вам? – сказал Алексей Михайлович. – Ко мне мой народ идет, встретить его надо.
Царь был вынужден выйти к народу, и перед церковью разыгралась сцена, являвшаяся нарушением всех правил придворного этикета. Простолюдины окружили царя, держали его за пуговицы, теребили, задавали вопросы, жаловались, плакали, чего там только не было!
-Чему верить теперь, батюшка? – слышались голоса в толпе.
Алексей Михайлович дал слово расследовать это дело, выяснить, кто листовки подготовил, но при этом пообещал, что раз уж это правдой окажется, то Милославский и другие будут наказаны. А то, что волнения в городе и наиболее сердобольные к государю пришли, потому что боятся, то здесь царь их успокоил, сказал, что бояться нечего, что всё и вся в городе под контролем, и что они могу спокойно возвращаться восвояси.
Толпа рассосалась, но этому дню не суждено было кончиться мирно.
Навстречу из Москвы шла еще одна многотысячная группа, настроенная гораздо воинственнее. Мелкие торговцы, мясники, хлебники, пирожники, деревенские люди вновь окружили царя Алексея Михайловича и на сей раз уже не просили, а требовали выдать им изменников на расправу, угрожая при этом. В толпе слышались крики: «если он добром им тех бояр не отдаст, и они у него начнут изымать сами, по своему обычаю». Однако в Коломенском уже появились стрельцы и солдаты, отправленные боярами на выручку. Государь сначала испугался, потом удивился. « У меня такое ощущение, что-то пошло не по плану». Когда Алексею Михайловичу стали угрожать, из толпы стали швыряться какими-то предметами и стоял ужасный шум, из которого можно было различить лишь угрозы, государь возвысил голос, пытаясь успокоить толпу, но простыми словами народ, который долгое время сдерживал себя, терпел лишения, и смотрел как богатеют и наедаются на их деньгах и их горе бояре, было не успокоить. Когда Алексей Михайлович увидел толпу, направлявшуюся к его усадьбе, думая застать там Милославского, и при этом громя всё на своем пути, царь испугался за своих родных. Ему пришлось обратиться к помощи стрельцов… Так царь своими руками развязал сдерживающихся стрельцов.
Безоружную толпу загнали в реку, более семи тысяч человек были перебиты и захвачены. Произошел, что ни на есть кровавый финал медного бунта. Так писали современники: «И того ж дни около того села повесили со 150 человек, а досталным всем был указ, пытали и жгли, и по сыску за вину отсекали руки и ноги и у рук и у ног палцы, а иных бив кнутьем, и клали на лице на правой стороне признаки, розжегши железо накрасно, а поставлено на том железе «буки» то есть, бунтовщик, чтоб был до веку признатен; и чиня им наказания, розослали всех в далние городы, в Казань, и в Астарахань, и на Терки, и в Сибирь, на вечное житье… а иным пущим вором того ж дни, в ночи, учинен указ, завязав руки назад посадя в болшие суды, потопили в Москве реке».
Розыск в связи с медным бунтом не имел себе равных. Всех грамотных москвичей заставили дать образцы своего почерка, чтобы сличить их с «воровскими листами», послужившими сигналом для возмущения. Впрочем, зачинщиков так и не нашли…
- Это ты всё подстроил! Да как ты поспел? Своих стрелков на безоружных людей вывел! А потом все пытался следы замести? Столько невинных людей убил! У них семьи, детей оставил голодными, без отцов, дедов…Ты не родственник мне больше. Чтобы ноги твоей в моем доме не было! Но я на этом не остановлюсь. Тебе весело? Ты смеешь ухмыляться? Сейчас посмотрим на твое лицо теперь. Ты думал всех людей переловил, все жизни погубил, что бунт устроили? Так вот не всех, а теперь, из-за твоей жестокой расправы, тысячи людей готовы в буквальном смысле слова растерзать тебя, отомстить за своих братьев, друзей, соседей, устроить собственный суд над тобой и твоими людишками! А что они ждут, думаешь ты? Я тебе скажу что! Когда тебя, безоружного и без сопровождения твоих бравых ребят встретят на окраине города. А как это сделать? Да очень просто, все ждут лишь одного моего слова, и поверь мне, они его дождутся! – горячился Алексей Михайлович, высказывая и пугая Милославского, когда тот, в сопровождении целой группы вооруженных людей пришел к нему в дом, только после того, как ситуация в городе более менее прояснилась и можно было выходить на улицы.
- Да Вы не посмеете, да это же не-невозможно, - заикаясь от страха произнес Милославский. – Меня же хватятся, заметят мое отсутствие, начнется следствие, найдут моё те-тело. – Да Вы же сами дали команду стрелкам!
- Я дал команду, чтобы защитить свою семью, не допустить их до них. И больше ничего! Все эти души бедных людей на твоей совести! А что касается тела…не найдут, - спокойно сказал государь, как будто речь о шла о какой-то потерянной вещи. – Я скажу, что ты отправился в военный поход, под Смоленск, а там уже пропал без вести, если попросишь у меня сейчас, попросишь моей милостыни, я так и быть провозглашу, что ты доблестно пал под Смоленском. Но это я больше для Марии стараюсь, пусть помнит своего отца, как честного, справедливого, доброго человека, хотя не знаю, может ли кто-то после всего это думать о тебе так.
- Государь, батюшка, Алексей Михайлович, прошу Вас, простите! Не знаю себе оправдания! Очень я испугался этих людей, этого разъяренного народа. Не понятно в чем меня обвиняют, делают из меня врага народа! А ведь я не такой, я ведь верой и правдой…
- Знаю я твою веру и правду! Не проведешь ты меня на этот раз. Но есть у меня деловое предложение. Сделка. Ты спасаешь свою жизнь, но в моих глазах остаешься тем же, что есть сейчас, при этом ты говоришь мне, кто стоит за фальшивомонетчиками.
- Но Алексей Михайлович, я же честное слово не знаю кто! Да откуда же мне знать? Ведь наше расследование зашло в тупик, ну неужели за это меня можно на растерзание давать? – чуть не плача Милославский молил о пощаде.
- Врешь, ох врешь! Но у тебя был шанс, ты не захотел им воспользоваться…, - государь встал. – Собирайся, пошли, лошади запряжены. Сейчас ты оденешь военный мундир, чтобы сделать все более правдоподобным…Собирайся я сказал! – Алексей Михайлович не выдержал и закричал. Все твои вооруженные ребята схвачены, а кто-то сам перешел на сторону государя! Защищать тебя некому. Сколько ж ты им платил? Видно много, что царю не хотели служить.
- Стойте! Я всё расскажу! Да, признаюсь, делали тогда на моем денежном дворе фальшивые медные монеты. Я свободен теперь? Вы же обещали!
- Это всё, что ты хотел сказать? – государь засмеялся. - Ты думаешь я ещё не догадался? Люди, которые производили монеты, давно схвачены, дали показания, но только не хотели они выдавать человека, который приказал им это, который дал денег, чтобы раздобыть молотки и другие необходимые материалы. Но не сложно было догадаться, что если они это делали на твоем денежном дворе и ты присутствовал там, инициативы исходила от тебя, не так ли?
- Да, так! Что же Вы ещё хотите, раз знаете правду! Зачем вы разыгрывали весь этот спектакль со Смоленском?
- Что я хочу? Правду! Думаешь отделаться несколькими фальшивыми монетами? Как бы ни так! Что ещё твоих рук дело? Отвечай, раз спрашивают!
- Вы хотите знать правду, любимый мой свекор? Тогда присядьте, как бы Вам дурно не сделалось, а то от Вашей правильной жизни даже воротит! И так, моя исповедь. Я привозил на денежный двор совместно с государственной медью и свою, из которой заставлял чеканить монеты. Неучтенную казной продукцию мои люди целыми возами увозили на мой двор. Крое того, я обогащался за счет «денежных воров», они давали мне крупные взятки и избегали тем самым «жестоких казней», а я распоряжался их деньгами и жил в достатке. Но думаете только я такой подлец? Да Вы посмотрите вокруг себя, государь! Оглянитесь, что происходит за вашей спиной? В Пскове, Новгороде, где есть такие же денежные дворы, воеводы и приказные люди делают то же самое. Жить-то надо как-то! Жить-то хорошо хочется! А каждый получает то, что хочет как может. Такие времена, Алексей Михайлович. Теперь я во всем признался и положа руку на сердце могу честно сказать, может впервые за много лет, что я не изменник и никаких сношений с речью Посполитой не имел и не хочу иметь, - после этих слов Милославский низко поклонился, и как и обещал, с положенной на сердце правой рукой.
Если по правде описывать реакцию Алексея Михайловича, то на его лице удивление, ужас, непонимание и неверие делали удивительные виражи, то у него широко раскрывался рот, и он пытался выдавить из себя « О-о-о» , то его брови сходились на переносице, то он неуверенно чесал затылок и наконец качал головой, пытаясь жестами сказать: « Нет, не может быть этого, не верю…» Но верить надо было, ибо Милославский сказал всю правду, или почти всю. И был прав, если бы Алексей Михайлович не сел, его ноги не выдержали такого признания.
- Я обещал. Придется народу подождать, чтобы уталить свое желание отомстить тебе. По закону, наказания, по которым пресекается фальшивомонетничество, не касаются представителей правящего класса, а распространяются основным образом на рядовых членов общества, когда составляли закон кто ж знал, что его будут нарушать люди, которым хотелось доверять, которые сами должны были контролировать и пресекать на корню мошенников… Но, отныне по городу с вооруженными бойцами ты ходить не будешь. Я не хочу ещё одного бунта. Если ты и пропадешь когда-либо без вести, поехав загород на охоту, то знай, что это уже не по моей вине. Просто то, что сделал ты…эти смерти… Такое не забывается в народе.
Ты свободен, можешь идти. Но помни, я не допущу твоей ноги в моем доме. И правду народ должен знать, и он получит её.
Несмотря на беспощадное подавление бунта, он не прошел бесследно. В 1663 г. по царскому указу медного дела дворы в Новгороде и Пскове были закрыты, а в Москве была возобновлена чеканка серебряной монеты. А через пять лет скончался Милославский, но история рода Милославских оставила значительный след в истории нашей страны, родственники Ильи Даниловича строили свои махинации и козни при маленьком Петре I, соревнуясь в своем умении в этом деле с Нарышкиными. Появление Нарышкиных в истории нашей страны стало результатом повторной женитьбы Алексея Михайловича на Наталье Кирилловне Нарышкиной, от брака с которой у государя было трое детей: Петр, Наталья и Феодора.
Как рассказывает нам наша история, в девятнадцать лет Алексея Михайловича женили на Милославской, и прожил он с ней в браке двадцать один год, второй женитьбе государя поспособствовал не развод, не отправление в монастырь своей первой жены, а ее смерть, смерть при родах.
Лишь через два года Алексей Михайлович женился на Наталье Нарышкиной. И этот брак стал результатом появления на свет Петра, а как мы знаем, Петр, станет вскоре Великим человеком, Великим императором…
Свидетельство о публикации №211030701044