Об одной книге

       – Привет, Филипп Никанорович! Давненько мы с тобой не рассуждали.
       – Привет,  Иван  Михайлович! Давненько, давненько. Как жизнь?
       – Какая на хер жизнь! К  2010 году  обещают  увеличить пенсию до шести тысяч рублей. А  насколько цены на всё за три года возрастут – об  этом молчат! Это пока  – государственная тайна!  А   до    раскрытия тайны  как дожить? Но вчера повезло!
       –  Позвонили, что ты выиграл миллион?
       –  Нет! Никакой мудак об этом пока не сообщил.
       –  А что  же стряслось?
       – Кое-что случилось. Вот послушай! Позавчера в электричке ко сну потянуло. А проснулся  –  в  вагоне  никого! Когда приехали на Курский, не знаю. Но двери ещё были открыты  –  поспешил  выйти. В последнем купе на одном из сидений  книжку увидел. Взял грех на  душу  и книжку  с  собой  прихватил.
       –  И что дальше было?
       –  Книжка интересной оказалась! Два дня читал.
       –  И что вычитал, Михалыч?
       – Многое, Никанорыч! Прочитал об этой долбаной монетизации,  пенсионерах,  домашних отходах. О том, что какой-то профессор  придумал  какой-то отсос  делать из контейнеров  с отходами.
        – Отсоc? Из контейнеров? Это интересно!
        – По ходу и другие вопросы затронул автор. Ну,  об евреях и  неевреях тоже.  Автор, конечно, еврей. Такую книгу мог написать только еврей!
        – Ну, они писучие!
        – Да, обида местами чувствуется. А  что скрывать  –  придавливали! Что было, то было! Да и сейчас  всякое бывает! Заходи вечером, дам почитать! Потом обсудим. Правда, ты ведь юмористов не терпишь, а  в книге полно юмора и сатиры.Чего стоит ПОПУТКАЧПЕНС! Ну, если бардак, то как без юмора? Всухую  можно задохнуться!
– Я что старых, что современных  юмористов и сатириков, особенно ихних, на дух не переношу! Фельетоны вообще надо запретить! Но если книга интересная, почитаю.
        Прошло  несколько дней. Филипп Никанорович осилил книгу. Соседи вновь встречаются.
        – Ну, как тебе  этот  опус, Никанорыч? Евреи  и  неевреи? Тебя  ведь в основном эти вопросики  волнуют?
– Да у меня сколько среди них знакомых было!  Причём в «ящиках» работали! Ничего  от них  такого  никогда не слыхал! Какие притеснения? Какие погромы? Ещё о каком-то «деле врачей» болтали! Ну, холокост этот вроде  был. Да, иногда и сейчас им достаётся.  Не надо лезть, куда не просят! Ну, это жизнь!
         Ну, в книге и говорится о   всякой жизни. С  чем ты не согласен? А что даже в «ящиках» работали, так  простым смертным, которых никуда на работу не брали, какое было дело до «ящиков», до привилегированных евреев?! Тех, кто выбился  наверх, старались использовать на полную катушку, и в тех же «ящиках», а многих новых, кто хотел выбиться,  прижимали. Процент регулировали! И  для поступающих в институты процент устанавливали! Ты не знаешь, а я знаю! Да в этом никакого секрета и не было. 
         –  Нет таких аспиранток наглых, и такого  профессора  авантюриста  тоже  нет!
– А опыты профессора? Тебе о таких экспериментах ничего не известно? Или об  этом  тоже ничего не хочешь знать? А Тягомутиных тоже не встречал?
–  Не хочу! Не встречал!
–  Не меняешься ты, Никанорыч! Не меняешься!
–  Не меняюсь! Я ухожу от  таких подонков. Я отвергаю  их!
– Но они ведь от этого не перестают существовать! И среди евреев хватает подонков. Автор об этом и говорит. Евреи такие же люди, как и другие. Но со своими особенностями, хорошими и плохими.
– В книге много придумано. Многосюжетная   сумбурная  книга. Но читал с интересом   –  честно говорю. Язык, слог, стиль  –  нравится. Не нравится идеология! Нет  положительного героя. Нет  Матросова!
– По твоему мнению, обязательно кто-то должен бросаться на амбразуру? А сам бы бросился?
– Может быть.
– Вот в этом ты весь! Бросаться кто-то должен! А ты ещё подумаешь! И правильно, что хочешь подумать. Почему у другого  отбираешь такое же право?  ¬–  сказать то, что он думает. Автор  написал о том,  что было у него, с чем он сталкивался. Я ему верю. А многое  могу подтвердить, у меня тоже разные знакомые были. Такая жизнь! Что же ты  везде  лезешь со своей амбразурой? Да сегодня и время другое. Честно тебе скажу, во многом  согласен с автором. Не он ли сам оставил эту книгу  в вагоне  –   вот это самое интересное, а не твоя категоричность. Нет, имей своё мнение! Сегодня можно. Но  будь объективен! Да я тебя не первый день знаю. Ты и сам  со многим согласен. Но дух противоречия,  с  которым ты, видно, родился, не даёт тебе покоя.
          А что касается положительного героя, то почему для тебя главный герой повествования  –  отрицательный? Потому что у него  много злой  иронии? А шеф почему отрицательный? А старая учительница и два пенсионера-ветерана почему отрицательные?  Потому что тебе не нравятся? А тесть главного героя  –  инвалид  ВОВ,   который ступни обеих ног не в Ташкенте потерял, как кому-то хотелось бы, а в Сталинградской битве! Он тоже отрицательный? Ты   всех  их  тоже  отвергаешь?  Что молчишь? Нечего возразить?
– Я вообще юмористов не терплю. Вот Райкин  –  другое дело!
         – Уходишь от вопроса! Артист только  хорошо  озвучивал, а кто ему писал тексты? Те, которых  ты не терпишь, которых  тоже отвергаешь.
         –  Автор  всё  сочинил, вообще какой-то гротеск! Не моя эта книга!
         – Сочинил! Ну, неужели  тебе ПОПУТКАЧПЕНС не понравился? А стишки? Художественная ценность  –  это другой вопрос! Автор – по профессии  не писатель, не поэт. Совсем огорчаешь меня, Филипп Никанорович! Творчество – это же не метеосводка, которую иногда тоже сочиняют! Согласен, не твоя это книга! Книга пронизана  юмором, сатирой. А сколько смеха  и над евреями,  над главным героем   –    самим автором! Тебе это  не дано. Если Салтыков-Щедрин и Гоголь, Шолом-Алейхем  и  Бабель, Зощенко и  Аверченко  –  не твои  писатели, то есть другие читатели. Тебе не нравится рассказ о том, как человек намыливает руки? Вещь отличная, но не твоя! Вот если бы этот  человек с чистыми руками бросился на амбразуру, тогда, возможно, ты бы принял  эту книгу. После беседы с тобой этот автор, уверен, написал бы хороший рассказик.
         – Книга, скажу тебе честно, не захватывает так, что  сразу хочется всю прочитать. И нет  идеи! Что делать конкретно,  тоже не сказано.
         – Ну, относительно конкретности ты однажды высказался. Может, забыл, так я напомню. Ты сказал, что  всё чётко  указано  в  одной книге   –  «Майн  кампф». Я не читал эту книгу, но верю тебе.
        –  Я так сказал? Не помню!
        –  Хорошо, что не отказываешься. Значит,  можешь вспомнить.
        –  Но эта книга не моя! Нет, написана хорошо, читается с интересом. Но не захватывает.
        – Ну подумай, что говоришь. Не хватает тебя ни за что, отвергаешь всё, что написано, а читаешь с интересом! Ну, не читай, отдай другому, пусть другой мучается!
        – Скажу тебе больше  –   националистическая  книга!
        – Ну ты  даёшь, Никанорыч!  Да, есть еврейские  мотивы! И еврейский вопрос тоже ещё существует. Ну,  если автор – еврей, этот вопрос он  не может не затронуть! А монетизация, отходы, бардак, который ещё есть?! Или  это  ты тоже отвергаешь? Когда тебя  викинут с работы, ты станешь жить на одну пенсию, какую песню тогда будешь петь? Вот что  будет интересно! Грустно  с тобой  совсем, Никанорыч! Похоже,  у тебя оскомина тоже не прошла. Ты почитай о ней,  в этой книге есть и на эту тему рассказик. А ты помнишь, что автор  в «Эпилоге» сказал?
         – Называется  не «Эпилог»,  а   «Вместо эпилога».
         – Помнишь! Это хорошо. Когда будешь второй раз читать и перечитывать, многое  тебе станет яснее.
– Не буду перечитывать!
         – А может, свою «сонату» напишешь? Интересно было бы почитать её и стишки  твои  тоже, возможно, профессиональные. Книга, которую мы разбираем, легко читается, но не для  быстрого чтения. А сколько в ней  смеха сквозь слёзы! Плохо, когда люди не понимают друг друга. Но ни стреляться самому, ни расстреливать  кого-то  за недопонимание не надо. Ну, и завидовать не надо. Этот  червь часто не даёт покоя многим. Таким могу лишь выразить своё соболезнование. После поэтических зарисовок автора  у  меня  даже свой стишок созрел:

                Зависть червем мозг весь гложет,
                В нём вихри чёрные крутя,
                И уж хочет, но не может
                С собой поделать ни  х-- !

– Ну, ты, Михалыч, даёшь! Ты ведь русский человек! А защищаешь их крепко! Ведь среди них    и    пакостные люди есть!
          – Есть! И националисты есть! А разве  среди русских  нет  таких?  А антисемитов мало среди русских?  Они даже среди евреев попадаются. Ну, в семье не без урода  –  давно известно! А ты  сам  чуть-чуть этой болезнью не страдаешь, а?
         – Антисемитизмом? Я?
         – Ты!
         – Не знаю! Вообще они хитроваты, думают только о свой выгоде.
         – И те, которые  воевали? И те, которые в закрытых  шарашках щит  Родины ковали? И те,  кто в тылу  на заводах   вкалывали?  Не нравишься ты мне, Никанорыч! Столько лет тебя знаю, а оказывается, ни хера не  знаю!
         – Ты не понял меня! И чего ты  их  так  защищаешь?
         – Вот в этом и есть твоя головная боль, Никанорыч! Тут, как часто говорит автор, что есть, то есть. И никакие таблетки, похоже, не помогут  –  это уже я говорю! Правда, редактор,  которому рассказики автора тоже не понравились,  для тебя  – «твой человек»! Не сомневаюсь, среди редакторов были  и  евреи. Среди них тоже разные люди.
        – Может быть. Устал  я  что-то  после нашей беседы.
        –Да, не из лёгких беседа наша оказалась. Так и книга  только легко читается. А вопросы-то  вечные.

       Стишок не выходил из головы Филиппа Никаноровича. Он размышлял:
       – Неужели зависть? Неужели чего-то не понял  я, а не он? Да, автор акцентирует внимание на негативе. Но и положительное есть, конечно. Я не хочу это видеть? «Майн  кампф»? Да, кажется, я ему когда-то так сказал. Запомнил! Надо же! Нехороший осадок! Нехороший!
Филипп Никанорович чувствовал, что должен разрядиться, должен  снять  то напряжение,  которое появилось после беседы с Иваном Михайловичем. Книга  была ещё у  него. И он решил поступить так, как советовал автор,  –   дать почитать книгу другому.
Филипп Никанорович вдруг вспомнил, что на втором этаже живёт человек, который очень не любит евреев. В чём-то Никанорыч был согласен с этим соседом. Может, поэтому  и  вспомнил  о  нём.
        Дверь отворилась, и на пороге показался сам хозяин, Николай Иванович.
- Какими судьбами, Филипп  Никанорович ?! Давно мы не вели с вами задушевные беды.
          Есть  темка! Для вас особенно интересная!
        – Я вас понял! Кто это вас завёл на этот раз, Филипп Никанорович? Кому это удалось сделать?
        –  Не это главное!
        – Вот книга!  Надо прочитать! Комментировать не буду. Сразу скажу   –  книга не моя! Написана хорошо, но не моя! Я с Михалычем уже наспорился, осадок  нехороший!
        – Слушай, мне вчера  этот Михалыч, этот праведник, говорил о какой-то книжке, обещал      дать  почитать. Не об этой  ли  книге речь?
– Возможно, об этой. Этот Михалыч  и меня уже  перевоспитывал, теперь за тебя хочет взяться. Но  у  меня мысль другая!
        – Какая?
        – Нельзя позволить ни таким, как  Михалыч, ни автору  распространять эту книгу!
        –  Ну, ты даёшь, Никанорыч! А « Майн кампф»  и подобные книжечки можно?
        – И ты за «Майн кампф» зацепился! Ты ведь их не любишь? Почему  защищаешь? 
        – Я не защищаю. Я за справедливость! Как говорят китайцы, пусть цветут сто цветов! Я не терплю доносительства!
        –  Я доносчик?! Я хотел, как лучше.
        – Вот-вот! А получилось, как всегда! Молодец  Виктор Степанович! Крепко сказал!  Эту фразу, я считаю, нужно занести в первую десятку афоризмов ХХI века. С доносчиками  я  никогда не имел никаких  дел и иметь не буду.
        –  Я никогда ни на  кого не доносил!
        –  А как же это называется? Говоришь, Михалыч  –  такой-сякой, автор  – ещё хуже, давай что-то делать. А что делать? Ясно, что! Доносить дальше, выше! И меня приглашаешь к этому танцу. К такому мерзкому делу! Нет, братец, я таким говном никогда не был  и  не буду! Ты  уж  без   меня  воняй  дальше! А книгу ты отдай тому, у кого брал. Я получу,  без тебя разберусь. Но доносить?!  Это мерзкое дело не для меня!
        –  Но ты ж их не любишь!
        – Какая связь между моей нелюбовью  и  доносительством? Человек свободен выражать свои мысли. Если  призывает  к  насилию, это другое дело. Есть в этой книге такие призывы?
          –  Нет. Таких призывов нет. Но думать можно разное. А потом, зачем всё видеть в чёрном цвете?
          – И пусть человек разное думает. Может, что-нибудь хорошее придумает. Сам напиши, покритикуй автора!
          – Я не могу так написать! Хорошо написано. 
          – Голоса нет, а петь хочется. Таких много. Из-за таких певцов  и  сидим в говне. Поэтому и донести хочется! Зависть проклятая гложет! Вот  над чем поразмысли, Никанорыч!
          – И он так сказал.
          – Кто?
          – Михалыч.
          – Как там у Фрейда, кстати, тоже еврей,    –   все неврозы имеют сексуальную природу! А что такое зависть?  Она какую природу имеет? Похоже, зависть лежит в основе всех недовольств человека! Как  думаешь? 
          – Я этот тезис отвергаю!
          – Ты  можешь отвергать. Важно другое  –  насколько этот тезис верен. Улыбка Моны  Лизы  тоже многим не нравится, но на протяжении  веков она чихала на  недовольных  и продолжает улыбаться. Не нравится   –  не читай! Но читаешь!  И с интересом! Понять это  я   не могу! Это, ты уж прости меня, для меня непостижимое мудачество! А ещё  и   донос! Хочешь сделать  и  из меня  мудака с доносом?! Сам прочитаю, тогда вернёмся  к сегодняшнему разговору. Может, тебе надо с автором  встретиться? Тогда, может, в  себе  разберёшься. Не обманываешь ли ты себя сам?
           Распрощавшись с соседом, Филипп Никанорович  почувствовал себя ещё хуже и направился  в собственную квартиру. Но родные стены  тоже  не помогали. Стишок Михалыча  и  сосед со второго этажа   давили на одну и  ту  же  мозоль.
           – Так, может, всё дело действительно во мне? –  уж  который раз задавал себе вопрос Филипп Никанорович  и  продолжал размышлять.
           – Откуда зависть? Откуда злость? Откуда  постоянное неприятие  другого мнения?  То  не понравилось, что автор  выпячивает евреев  и унижает, как показалось, других. Потом зацепился за аспиранток и профессора, будто  автор воспевает их.  После этого  –   за рабочего,  учительницу, которые  прямо высказались  против безобразий.  Да и почему эти разговоры  –  кухонные, не ведущие ни к чему? Если сильно заискрит, то и пламя может появиться. Откуда  это вечное желание  в  споре  хвататься  за  любые  доводы, лишь бы настоять на своём, а может, не столько это, сколько сделать пакость собеседнику. И почти никогда не признавать  своих  ошибок. Откуда всё это говно  у  меня?
          И не мог  Филипп Никанорович  ответить на собственный вопрос. В принципе  он не должен был быть таким  глупым  упрямцем. Голодное детство, тяжёлая юность, вся последующая жизнь   –  в борьбе. Но  с кем, с чем?  Его рассуждения  о собственной честности, порядочности, неподкупности  не вязались  с   практически  пассивной  позицией, когда надо было, как говорится, до конца  отстоять своё мнение.
У Филиппа  Никаноровича   было всякое, как  и  у  других  людей. Но  сволочью он  не был. Что же случилось сейчас?  И Филипп  Никанорович  продолжал размышлять.
          – Зачем пошёл  к  соседу со второго этажа? Чтобы разрядиться? А ведь совершил  пакость! Другого названия этому поступку нет! Да,  об этой книге соседу мог сказать  другой  человек. Но с  какой целью? Вот в чём главный вопрос! Так что это? По-своему  скрываемая нелюбовь к  хитрым  евреям, вечное недовольство  самим  собой,  тупая   вера   в  идеалы  или  всё-таки  примитивная  зависть –  неприятие  того факта, что кто-то  в чём-то  обошёл!
          Напрасно Филипп  Никанорович  сказал, что не будет перечитывать книгу. Будет! И даже  с  автором постарается  встретиться. Но  не  сейчас.
          Сейчас  он  ещё должен разобраться в себе. Что всё-таки  в нём  главное  –   нехороший душок  или  просто противный характер, а попросту – говнистость, в основе которой желание постоянно противоречить каждому  собеседнику, независимо от  его происхождения.
         Терзаемый размышлениями,  Филипп  Никанорович  вспоминал, что  евреев  не  любили великий Достоевский, знаменитый Вагнер, известные математики. Не жаловал  евреев  и  Солженицын, посвятив им целых два  увесистых  тома. Правда, Филипп  Никанорович  эти книги не читал. Может, потому что  писатель однозначно  не говорил, что надо делать.
         Рядом с  этими  маститыми  он себя не ставил, но  какое-то оправдание для себя всё-таки находил.  Хотя где-то глубоко  внутри  позиции  даже этих  великих понять до конца не мог, потому что  открытым  сторонником антисемитизма не был. И тем не менее  перечитывал  «Майн кампф», надеясь понять природу этого нечеловеческого явления. Может, и в этом проявлялся  его противоречивый характер.
А может, элементарное недовольство собой  было самым простым объяснением  его занудства. Конечно, он не входил в  десятку  специалистов, не входил и в сотню, и даже в тысячу. Таких  кандидатов  наук  много. Если уж быть объективным, он не принадлежал к генераторам, он был  потребителем, каких было много. Может, в этом  причина  всех  его терзаний? Может, отсюда  зависть.  По отношению к  каждому, кто хоть в чём-то  его  обошёл. И никак он не мог свыкнуться с простой мыслью: что дано одному, не дано каждому.