Почему я перестала петь частушки

    Восьмое марта. Мужики подарили нам по венику жухлой мимозы. Пригласили на «банкет». Сели в вагончике. На столе порубанные ножом три буханки хлеба, консервы «Завтрак туриста», на газете глазастая килька, пупыристые огурчики, водка. Бригадир произнес тост:
    – За прекрасных баб! – И понеслось. В руках у звеньевого Петра Яковлевича появилась гармонь:
                Раз, раз - на матрац,
                На перину белую.
                Не вертися, моя милка,
                А то урода сделаю!
Пальцы бегают по кнопочкам, меха охают.
                Вышла б замуж за Хрущева,
                Да боюся одного:
                Говорят, что данном месте
                Кукуруза у него.
    – Вспомнил про царя гороха, – оборвал его Витёк Зимин, – и, вообще, это бабская частушка. – Баба Груша словно этого ждала:
                Ты почто меня не любишь,
                Я ведь раскрасавица.
                Ну и что, что рожа набок,
                В темноте всем нравится.
    – Пусть мастер споёт! – Растянул меха Пётр Яковлевич.
    – Не буду! У меня голоса нет!
    – Витька, налей мастеру долгоиграющую для прочистки голоса. – Я запела:
                Чтоб в работе был уют,
                Подчиненным нужен кнут.
                Они водки накупили.
                Почему мне не нальют?
    – Жги, мастер! – Кто-то подлил мне водки.
                Надоело жить в Рязани,
                Всюду грязь, навоз и пыль.
                Милый, сделай обрезанье
                И поедем в Израиль.
У меня отказали тормоза, рабочие примолкли:
                Нам хотели запретить
                Из России уходить.
                Стены камены пробьём,
                Но в Израиль попадём…
Эти частушки «самиздат» принёс брат, пели мы их за закрытыми дверями.
                Небо жёлто, в лёгких пыль,
                Здравствуй милый Израиль
                Будем мы банан жевать
                Голду Меир прославлять.
    Наступила тишина. У мужиков трезвые лица. Витька плеснул всем водки:
    – Выпьем, мужики, слава богу не тридцатые годы. – Пётр Яковлевич недовольно отодвинул стакан. Остальные выпили. Я быстренько испарилась. В расстроенных чувствах на качающихся ногах бегу, бегу, бегу. Остановилась на окраине леса. Где я? Из леса вышла старушка с мешком. Я к ней:
    – Скажите, добрая женщина, куда я иду?
    – Я шишки сбирала на растопку. Куды идёшь, дочка? – Бабка глухая. Я ей в ухо как заору:
    – Не знаю!
    – Тебе куды надобно? Если в деревеньку, то через лес. Если в Челябу, обратно топай. – Не поблагодарив бабулю, я развернулась и дёру. Домой явилась к ночи. Муж уже хотел звонить в милицию меня искать.

    Частушки я снова запела лишь в Израиле.