Каждый в мире странник. Глава шестая

1.
Прошло полгода, а заявление в ЗАГС они так и не подали. Все как-то не получалось. Словно кто-то неведомый специально устраивал им проверку на терпение и выносливость.

Сначала Игорь не мог вырваться с работы по разным причинам – время отпусков, конец квартала, инспекторская проверка, сезонное обострение квартирных краж, затем ещё одна очередная проверка, потом ещё одна. Дела, тоннами проходившие через руки Игоря, не задерживались в памяти, сливались в единую нескончаемую реку помоев. Домой он приползал среди ночи, а иногда и вовсе под утро, спал пару - тройку часов и вновь плелся на работу. Любу почти не видел, а поговорить тем более не удавалось. Перезвоны по мобильнику сводились к нескольким фразам: - «Как ты? Как родители? Не скучай! Ложись без меня. Опять задерживаюсь».

Атмосфера в следственном управлении с каждым днем накалялась. От неимоверных перегрузок у сотрудников сдавали нервы. Крик, мат, истерики, разборки, сплетни, зависть. Люди совершали ошибку за ошибкой, подставляясь под оскорбления, служебные расследования и увольнения.

Так было везде, по всей России. С экранов телевизоров, со страниц прессы, из интернета сыпались известия о противоправных действиях, совершаемых сотрудниками правоохранительных органов. То милиционер сбил на дороге ребенка, то устроил стрельбу в супермаркете, то застрелил любимую девушку и застрелился сам.

В Центральном РОВД тоже не обошлось без ЧП. Старшина Сажин из дежурной части, пришел на суточное дежурство после очередного скандала с женой. Та не желала терпеть тяжелый характер мужа, недавно вернувшего из полугодовой командировки на Кавказ, плюс безденежье, пьянки, отлучки… В общем, типичная ситуация. Женщина велела супругу убираться вон из квартиры, запретила видеться с детьми. Сажину убираться некуда. Детей он любил. Словом, другого выхода, кроме как повеситься в комнате отдыха он не нашел.
Игоря в этой ситуации поразило даже не то, что ЧП стыдливо «замолчали», а то, что осуждающих поступок Сажина нашлось немного. Его не оправдывали, нет. Просто большинству понятно, что происходило в душе молодого тридцатилетнего мужика, у которого не осталось сил для жизни.

Девушка-психолог, совсем недавно окончившая институт и радовавшаяся, тому, что удалось по знакомству устроиться в такое хорошее, престижное место на аттестованную должность, уволилась из райотдела через три дня после происшествия, так и не дождавшись лейтенантских звездочек. Оказывается, это она виновна в срыве Сажина, не вела с ним индивидуальной работы, просмотрела сдвиг в психике, не погасила семейный скандал. Вот так. Как обычно, виноват стрелочник. В данном случае виноват психолог.

Руководство МВД усилило работу с кадрами, навалив на эти самые кадры дополнительные горы бумаг – анкет, отчетов, дневников, справок. Ясно, что лучше от этого не стало, а только увеличился поток заявлений об уходе.

Уходить страшно. Кризис в разгаре, работу найти невозможно.

Игорь ждал, когда наступит хоть какой-нибудь просвет, и он наступил.

Начальника следственного управления попросили уйти в отставку, на пенсию. Сбросив дела на Людмилу Витальевну Квиткову, ставшую его замом после того, как Клочкова перешла в УВД, Баранов оформлял документы, проходил медицинскую комиссию. Во время редких появлений на рабочем месте, он уже не шумел, не кричал, не требовал энтузиазма. Напротив, он стал мягким и пушистым, ни во что не вникающим, ни за что не отвечающим. А Мама Люда всегда умела ладить с людьми любого уровня. Начальство на неё пока не наседало в полной мере. Подчиненные знали хватку на вид добросердечной, а на деле железной леди и потому трудились как всегда, по мере сил и талантов.

Игорь стал появляться дома часам к девяти – к десяти, что само по себе казалось подарком судьбы. В годовщину смерти отца Людмила Витальевна позволила ему взять отгул на целый день.

Утром он отвез мать, Марию Васильевну и Катерину Степановну на кладбище. Погода выдалась на диво – небольшой морозец, безветренно и тихо. Засыпанное чистым белым снегом кладбище создавало иллюзию отречения от суетной реальности и райского очищения души от грехов и пороков. Собравшись у могилы Михаила Ивановича Агеева, три немолодые женщины погрузились в воспоминания. Игорь их не торопил. Он находился в состоянии какой-то непонятной невесомости, когда думаешь обо всем сразу и не о чем конкретном. Затем Степановна, стряхнув снег со столика и, постелив клеенку, достала из сумки термос с кофе и контейнер с блинами. Потом подумала и достала бутылку водки. Женщины сначала отнекивались, а потом пригубили по глотку. Игорю предложили – он согласился, хоть и за рулем. От маленького глоточка водки заеденного блином и запитого кофе, он словно оттаял. Стало не так тяжело смотреть на отцовскую фотографию на памятнике, на соседние могилы, не так тягостно возвращаться домой.

Пока они ездили на кладбище, Люба накрыла на стол. Сели обедать. Одни, без посторонних. Игорь ел нехотя, а пил много. Быстро опьянев, он ушел в спальню и уснул. Женщины ещё долго сидели в гостиной, вполголоса обсуждая какие-то свои женские проблемы. Игорю они не мешали…

2.
-  Моя вторая попытка найти семейное счастье не увенчалась успехом. Я опять одна, - сообщила Наталья Семеновна, убирая со стола закуски и салаты, чтобы накрывать к чаю.

-  Расстались? – с искренним любопытством спросила Мария Васильевна, доставая из серванта парадные чашки.

-  Прогнала, - ответила Наталья Семеновна.

-  Почему?

-  Надоело разрываться между огородом, кухней и стиральной машиной.

-  Раньше ты не стирала и не готовила, что ли? – поинтересовалась Катерина Степановна.

-  В том-то и дело, что все делала и все успевала. И по дому, и для себя, и для Игорька. А тут заколдованный круг какой-то. То мы мчимся на дачу, то на рынок, то к его брату в деревню. Затоварились фруктами и овощами лет на десять вперед. Летом накрутила банок с соленьями и вареньями штук триста.

-  Неужели! – воскликнула Катерина Степановна.

-  Ну, не триста, чуть меньше. А Толику все мало. И банок, и вещей, и денег. Какие-то наполеоновские планы. Надо, надо, надо. Все и сразу…

-  Ему надо, пусть и крутится.

-  Конечно, разбежался…

-  Понимаю тебя, Наташа, - сказала Мария Васильевна. – У меня такой же вариант был. Строитель. Не секунды вздохнуть не давал. Еле оклемалась потом.

Наталья Семеновна шумно вздохнула, расставила чашки, разлила чай, разложила по тарелкам по кусочку сладкого пирога. Женщины пили чай молча. Потом Катерина Степановна не выдержала, выговорила с укором:

-  Ой, бабоньки, не пойму я вас. Хозяйственные мужики вам достались. Что плохого?

-  Что хорошего, если кроме грязного белья, кастрюль и магазинов ничего не видишь. Только и думаешь, что о материальном, а душа тоже своего внимания требует. Про книги, телевизор, театр и другие удовольствия я уж и не говорю. Наедине со своими мыслями остаться некогда, - ответила Наталья Семеновна.

-  Вот именно, - согласилась Мария Васильевна. – Не хочется становиться служанкой. Хочется оставаться женщиной, женщиной ухоженной, умной, интересной.

-  Да, да, Машенька, - откликнулась Наталья Семеновна. - Мне иногда кажется, что мужчинам и в голову не приходит, что у нас в голове какие-то мысли имеются. Толик однажды услышал, как я по телефону свободно разговариваю по-английски с коллегой из Австралии.

-  Удивился?

-  Не то слово. Он-то у меня отставной пожарник с дипломом механико-технического училища.

-  Испугала мужика, - засмеялась Катерина Степановна, – он и сбежал.

-  Нет, Степановна, не он испугался, а я задумалась. Кто я для него? Очередная домработница, бесплатное приложение к мужчине. Нет, я самостоятельная, самодостаточная женщина, добившаяся в жизни каких-то высот, успехов, уважения. А у него грошовая пенсия, куча кредитов, даже своего собственного угла нет. Скитается из дома в дом, от женщины к женщине как странник, и не в состоянии где-то зацепиться, осесть, пустить корни. Жалко мне его...

-  Сам виноват. Не ту женщину выбрал. Мало ли хозяюшек мечтает о таком домовитом и деловитом. Они попроще нас, поухватистей в домашних делах, потерпимей к людям относятся. Правильно я говорю, Катерина Степановна?

-  Правильно вроде, Машенька, но он-то, поди, и не понял, что не по себе деревце срубил. Для него все бабенки одинаковы. Вот за это его и надо жалеть… Что, ты молчишь, Любушка?

Люба, которая в течение всего обеда сидела незаметно, постоянно выбегая на кухню за чистыми приборами и дополнительными закусками, неопределенно пожала плечами. Странную тему для разговора выбрали женщины. Уважает, не уважает, ценит, не ценит. Да она готова в лепешку расшибиться ради любимого, не то, что стирать, гладить и готовить. Только не уверена, замечает ли Игорь, когда приходит со службы под утро, чистые простыни, остывший ужин, накрытый салфеткой, новые шторы и новую, недавно установленную входную дверь. Это ей все надо, а ему все равно, что есть и на чем спать. Совместная жизнь принесла сплошные разочарования и одиночество. Горько и обидно. Ещё обиднее от того, что они любят друг друга. Любят. Как же тогда люди без любви живут? Неужели ещё хуже?
Люба грустно улыбнулась.

-  Давайте тарелочки, вымою, - предложила она. Собрав грязную посуду, девушка вышла на кухню.

-  Не так спросила? - глядя вслед девушке, удивилась Катерина Степановна.

-  Всё так, - ответила Мария Васильевна, откладывая в сторонку не допитый чай и не съеденный пирог.

-  Маша, а ты не в курсе, как у них дела? – решила выведать Наталья Семеновна. - Мне Игорь давно ничего не рассказывает, а с тобой делится.

Мария Васильевна встала из-за стола, прошлась по комнате, притворила дверь в спальню, чтобы не беспокоить уснувшего парня. Только потом присела поближе к подруге и тихо сказала:

-  Надо подыскивать Игорю другую работу, а то, боюсь, сломается мальчик. Не для него эта служба. Обзванивай друзей и знакомых, и я обзвоню.

-  Понятно. А с Любой у него как?

-  С работой наладится и здесь все будет хорошо.

-  Похоже, что девушка тебе нравится.

-  Славная девушка, но…

-  Есть «но»?

-  Есть. Мы теперь вместе работаем. И ей это не нравится.

-  Почему? Ты с любым сработаешься, – удивилась Наталья Семеновна.

-  Я – да, а у неё опыта маловато. Понимаешь, если бы мы вместе начинали. Я – старше, она моложе. Все понятно. А так получается, что два медведя в одной берлоге. Точнее, две медведицы. Она – хозяйка, и я – хозяйка. Не идти же мне под её начало, да и она привыкла к самостоятельности. Неловкая ситуация.

-  Где же выход?

-  Выход или компромисс мы найдем. Ты меня знаешь.

-  Да, такта у тебя достаточно. Но твоё «но»? Что тебя настораживает?

-  Она меня ревнует.

-  К Игорю?

-  Бог с тобой! К читателям. Я вышла, они обрадовались, кинулись с расспросами, за советами. Я стала отвечать, советовать, рекомендовать, разговаривать по душам. Вокруг меня опять закрутилось, завертелось. Люба посчитала себя отвергнутой. Как её разубедить, что это не так? Ведь людям хочется общаться и с молоденькой девушкой и со взрослой женщиной. Важно, что Любе есть, что дать читателям – знание литературы, общий кругозор, душевность и много чего другого. А она глупышка ревнует, - сокрушалась Мария Васильевна.

-  Поговори с ней откровенно, вот как сейчас со мной, - предложила Наталья Семеновна.

-  Поговорю. Разумеется.

-  Маша, это все или ещё, что заметила?

-  Успокойся. Любит она нашего Игоря, любит.

-  «Нашего»? В пору и мне ревновать. Приворожила ты моего сына, Мария Васильевна. Вот сколько тебя знаю, не пойму, чем ты людей привораживаешь?

-  Просто я воспринимаю их такими, какие они есть. А насчет сына, не волнуйся, Наталья. От меня беды не будет...

Женщины, нашептавшись и наговорившись, отодвинулись друг от друга и подняли глаза. На пороге комнаты стояла Люба и нервно теребила край кофточки. Она чуть не плакала.

-  Давно стоишь, Любочка?

-  Достаточно.

-  Что скажешь?

-  Я жду ребенка, - решительно выпалила она.

Женщины дружно охнули.

-  Игорь знает?

-  Не успела сказать.

-  Слава богу! Что ж ты плачешь, милая? Это самое чудесное известие на свете. Теперь точно, все у вас будет хорошо.

-  Мне бы вашу уверенность…

Продолжение следует...