На Нижней Волге

               

     Долгие месяцы, проведенные мною в экспедициях на Нижней Волге забыть не так-то просто. Ведь и природа там совсем иная, чем у нас, на севере России, и уклад жизни иной, и сами люди - другие. Помню, как однажды, подойдя на набережной в Астрахани к пивному ларьку, где все закусывали пиво воблой, я достал привезенный с собою из Ленинграда недоеденный бутерброд с сыром. Тут же меня обступили местные мужики и стали интересоваться, а где я этот сыр взял. Пришлось мне им объяснить. Да, счастливые вы, сказал один из них. Можете, наверное, каждый день, там у себя, сыр или колбасу есть. А еще в один из первых моих приездов в поселок Трудфронт, находящийся в шестидесяти километрах вниз по течению от Астрахани, ко мне в комнату заглянула какая-то местная бабка. Она предложила мне купить у нее пол-литровую баночку соленой осетровой икры. Денег у меня с собою было немного, поскольку жить я там старался на свои экспедиционные (это было тогда – 1руб.30коп. в день, командировочные были чуть побольше – 1,5руб.), а зарплата шла на пропитание семье – молодой жене и маленькой дочке, оставшимся в Питере. Когда я ее спросил, а сколько же она за нее хочет, бабка со смущением ответила – три рубля. Потом она долго мне объясняла, как тяжело сейчас ее добывать и что, мол, не сезон, а то бы она с меня такую жуткую сумму не запросила. И хотя я уже согласился, она все еще продолжала передо мной оправдываться. Чтобы лучше представить, о какой сумме шла речь, напомню, что бутылка московской особой водки тогда стоила два рубля восемьдесят семь копеек. Но это был, пожалуй, единственный случай в моей практике там, когда мне пришлось покупать черную икру. Позже я ею питался уже бесплатно, привозя с собой каждый раз после посещения рыбацких тоней (где мы брали осетровых для нужд местного рыбоводного завода и для моей работы), аккуратный колобок паюсной икры килограмма на два-три. Мало кто представляет себе, кто не оказывался в моем положении, что это такое, паюсная икра. Нынешнее поколение о такой разновидности черной икры, вероятно, не слышали. Пожилые же люди, кому когда-то, очень давно, как и мне в мальчишечьем возрасте, довелось попробовать паюсную икру из магазина, запомнилось, что это - нечто тягучее и липкое, застревающее в зубах как замазка, и не очень-то вкусное.  У меня такое впечатление о ней исчезло уже после того, как я впервые отведал ее свежей, приготовленной на моих глазах. Разница между паюсной икрой и широко известной всем зернистой, пользующейся особым спросом у гурманов, оказалась примерно такой, какова она между свежим творогом и хорошо созревшим ароматным сыром. Местные жители, часто имевшие дело с осетровыми, тогда готовили зернистую икру (на скорую руку) только для закуски под водку, и называли ее хрущевка.  На следующий день эту икру, если она была недоедена до того, обычно выбрасывали, так как на жаре она долго не хранится. Представьте себе мою реакцию, когда я впервые увидел, как за борт летит около килограмма на вид вполне кондиционной черной икры. Но мне объяснили, что здоровье дороже. Подпорченная черная икра, как и вообще, осетрина, может вызвать очень серьезные отравления. Поэтому – лучше не рисковать. Зато колобок паюсной икры, завернутый в пергамент, и предварительно обмазанный растительным маслом, напротив, мог храниться, причем без холодильника, в течение нескольких дней, даже на Астраханской жаре. Именно поэтому, там, в поселке Трудфронт, на Нижней Волге, бутерброды с толстыми ломтиками паюсной икры, часто составляли основу рациона моего питания. Альтернатив этому у меня практически не было. Можно было, конечно, пойти на реку и наловить там рыбы, но, сколько можно питаться белой рыбой? Лично мне она быстро надоедала. Хотя с голодухи этим приходилось довольно часто пользоваться. Кстати, для того, чтобы наловить не хищную рыбу, которая не ловится на блесну, воблу, например, надо было иметь червей или какую-нибудь другую подходящую наживку. А черви-то здесь как раз, были огромным дефицитом. Вот об этом-то мне и хотелось бы здесь рассказать.
   
  Помню, как-то раз, я договорился с одним своим местным знакомым, бывшим зэком, что он мне покажет место, где можно накопать червей.  Это червиное Эльдорадо находилось примерно в десяти-пятнадцати километрах от нас, и туда надо было идти на моторке. Поскольку у меня была лодка «Ока» с мотором  «Москва-12,5», то это мероприятие для нас было вполне осуществимо. Мой знакомый, которого звали Саня, говорил так: «Есть черви – есть рыба. Если есть рыба – ты сыт. Значит ты живешь». И такая его жизненная философия была там весьма актуальной. В местных магазинах, даже по сравнению с нашими, Ленинградскими, в ту пору было шаром покати. А денег нашим людям и так всегда не хватало на жизнь. Вот и приходилось им вертеться. Да я и сам мог здесь, в магазине, купить только хлеб, чай, да сахар. Иногда туда еще завозили какие-нибудь макаронные изделия и печенье. Понятно, что на одном этом прожить было бы трудновато.
    И вот мы с Александром отправились в путь. Для червей приготовили пустую стеклянную пол-литровую банку. Такого количества червей нам бы могло хватить очень надолго. Добычу договорились поделить с ним поровну. И вот мы, наконец, прибыли на место. Здесь были какие-то одноэтажные строения, крытые соломой, в которых, видимо, зимой держали совхозный скот. Червей следовало искать как раз под  стенами коровника, куда в дождь стекала с крыши вода. В других местах земля была давно иссушена (несмотря на то, что был май месяц), и никаких червей там, конечно же, не было. Поработав лопатой около двадцати минут, мы наполнили свою банку на две трети объема отличными навозными червями. Решив, в конце концов, что нам этого достаточно, мы отправились назад. Результаты нашей работы явно подняли настроение у моего напарника. Поэтому, когда мы проходили на лодке мимо очередного поселка на берегу Волги, он предложил мне отметить наш успех. Я согласился с ним и причалил недалеко от деревенского лабаза. Взяв здесь бутылку какого-то дешевого крепленого вина (типа портвейна «Кавказ»), мы решили тут же, и отметить успех нашего предприятия. Я откупорил бутылку, но тут оказалось, что мой собутыльник – эстет, и не хочет пить из горлышка. Я тут же нашел выход из положения. На дне лодки у меня валялась пустая жестяная банка из-под консервов. Я взял эту банку, пересыпал туда наших червей, а стеклянную, оттерев и выполоскав, как следует, в волжской воде, решил использовать в качестве фужера. Идею эту мой напарник одобрил. Но когда я налил в банку вина, он сказал мне, что я должен выпить первым, раз идея пить из банки - моя. Я, естественно, выпил. И сразу же налил своему визави. Тут мой Саня разразился такой тирадой, какой я от него никак не ожидал. Весь смысл сказанного им сводился к тому, что я не стал пить из горлышка, а из банки, в которой только что были черви – стал. Все это означало, что в глазах бывшего зэка, отсидевшего два раза за убийство, я поднялся  на неимоверную высоту. Мне же, как биологу, в содеянном мной, не виделось ничего необычного, и я спокойно воспринял все его хвалебные речи. В конце концов, мы опустошили нашу бутылку, и двинулись дальше к дому.
   
   Саня жил рядом с территорией рыбоводного завода, где я занимался своими работами, в деревянном бараке, построенном специально для местных строительных рабочих. В этом же бараке обычно летом жили студенты-практиканты. Там же одну из комнат занимал  я.  Александр, чтобы не было скучно, поселился вместе с еще одним своим местным приятелем, работавшим здесь же на рыбоводном заводе художником-оформителем. В его обязанности входило создание разных плакатов и агитационных стендов для предприятия. Когда мы прибыли на место и пришли в барак, Сашиного соседа в доме не было. Получив свою долю червей, Саня тут же бросился их закапывать в большой горшок с землей, в котором у них рос приличного размера фикус. Закончив дело, он разровнял землю и закидал ее сверху каким-то мусором. – Для конспирации, объяснил он мне. Сосед чтобы не узнал. А то будет у меня червей таскать. Как выяснилось позднее, сосед Сашин все-таки его хитрость раскрыл. Когда он увидел, что Саня успешно ловит рыбу каждый день, он, видимо, используя пресловутый метод дедукции, стал искать источник такого успеха. И докопался, причем в буквальном смысле этого слова.
    Но мне надо было отправляться  с командой местного баркаса АМБ (астраханский морской буксир)-76 в самые низовья Волги к местам промысла за севрюгами для своих экспериментов. Вместе со мной туда направлялся также местный рыбовод Ткачев Александр. В его задачу входила заготовка производителей для Александровского рыбоводного завода, на котором он работал. Ткачев был от природы наделен богатырским телосложением и силой. Он мне рассказывал, что дед его в свое время встречался на помосте с Иваном Поддубным и, якобы, даже клал его на лопатки. Но, когда я его однажды спросил, сколько книг он прочитал в течение года, он мне ответил, что такими пустяками ему некогда заниматься. - Если бы я стал книжки читать, то мне нечем бы было семью кормить. А так я вынужден постоянно вертеться и добывать деньги, и провизию для семьи. Так что на книжки, и прочую ерунду у меня времени просто не остается. И это было сущей правдой.  Помню, он рассказал мне историю, как ранней весной вплавь переправлялся в ледяной воде через Волгу, чтобы выручить свои сети, снятые рыбинспекторами. Выкрав из инспекторской лодки свои сети, он так же вплавь вернулся назад. Конечно же, я его рассказу поверил. А ведь Волга – не какая-нибудь речушка, ширина ее в том месте составляла не менее полукилометра. И таких эпизодов в его жизни было немало.
    Итак, как выразился капитан нашего баркаса, Герман, мы выходили в море. И это событие надо было отметить. Поскольку всем членам команды, командировочные должны были выдать после возвращения, все были без денег. Поэтому я ребятам дал трояк на покупку бутылки водки, чтобы обмыть этот выход.  Каждый выпил за это событие, а на следующее утро мы уже подошли к месту своего назначения – Девятой Огневке. Здесь велся промысел осетровых закидными неводами, длина которых составляла порой, более шестисот метров. Конечно, кроме осетров и севрюг (а изредка – и белуг), в крупно ячеистую сеть здесь попадались и разные частиковые рыбы. Тут можно было встретить и сомов, и судаков, и лещей с сазанами, и жерехов. Попадалась и знаменитая Волжская сельдь, или как ее раньше называли, Черноспинка. Другое название этой хищной и чрезвычайно жирной сельди, было – Залом. Заломом эту рыбу называли из-за очень больших размеров. Когда такую селедку клали в ведро, то хвост ее свешивался через край, как бы заламываясь при этом. Отсюда и пошло название. Селедку эту очень любили готовить на закуску под водку. Засолив ее в распластанном виде в течение нескольких суток, ее промывали в воде и клали на солнце подвялиться. На жарком солнце селедка как бы обливалась жиром и становилась почти прозрачной от этого. Она была чрезвычайно нежна на вкус и была великолепна в качестве закуски. Был у нее один минус. Приготовленная таким образом, селедка не могла долго храниться. Через пару дней в тепле она прогоркала и становилась невкусной. Изредка попадалась в сеть и Белорыбица, ближайшая родственница нашей Нельмы. Представьте себе этакого сига, весом на шесть – восемь килограмм и около метра длиной. Пару раз мне довелось ее попробовать, но мне она не очень понравилась. Мясо ее как мороженое просто таяло во рту. Не зря ее раньше считали царской рыбой.  Белорыбица когда-то заходила нереститься в верховья Волги, к Оке и Каме и почти исчезла после строительства  Волгоградской гидроэлектростанции. Только благодаря искусственному разведению (именно на Александровском осетроводном заводе), численность ее как-то смогла восстановиться.  Но нас здесь интересовали только осетровые. Надев рыбацкие сапоги, мы отправились к рыбакам на своей маленькой лодке-прорези, или мотенке. Вскоре к нам присоединились остальные три члена нашей команды.
   
 Рыбаки работали звеньями по семь-восемь человек. Каждая смена у них длилась девять часов и за это время они обычно успевали сделать по семь-восемь притонений. После выбора невода и «очистки» его от рыбы и мусора, попавшего в него, сеть аккуратно складывали в «неводник» - плоскодонную широкую платформу с бортами и пологим спуском сзади. Потом неводник подцеплялся к маленькому буксиру, который и выводил его  вверх по течению к середине реки. При этом рыбаки, стоящие по обеим сторонам уложенного невода, постепенно ссыпали его в реку. Дойдя до места, где у невода находилась мотня, к верхней подборе невода подцепляли лодку-мотенку с флагштоком и флажком (или ночью – с фонарем),  красного или белого цвета, чтобы показать проходящим судам, где находится край заведенного в реку невода, и с какого берега он заброшен. Это позволяло (в большинстве случаев) избежать повреждения невода проходящими кораблями. А кораблям,  соответственно, – не намотать сеть на винт. Но все равно иногда неприятности такие случались. Описав дугу, буксир подводил неводник к берегу рыбацкой тони. Здесь пятные концы (верхняя и нижняя подборы) передавались паре рыбаков, которые цепляли их к крепкому, заостренному на одном конце, колу. Теперь основной их задачей было  - удержать короткий, пятной, конец невода на месте. При этом они потихоньку пятились в сторону места выбора невода, к другим рыбакам. В это же время длинный, бежной, конец невода рыбаки начинали выбирать из воды, подтягивая верхнюю подбору. Для того, чтобы работа шла быстрее и легче, нижнюю подбору обычно накидывали на барабан электрической лебедки, и тянули с ее помощью. При этом уже вскоре появлялись первые рыбины, застрявшие в крыле невода. Их срочно приходилось вынимать оттуда. Чаще всего это были севрюги с их длинным узким рылом. Но объячеивалось также много разных частиковых рыб. Понятно, что при такой работе рыбакам всегда были не лишними дополнительные рабочие руки. Мы тут же включились в общее дело. Одновременно мы отбирали себе подходящие экземпляры осетров и севрюг для работы. Выбрав подходящих, мы быстро оттаскивали их в свою небольшую лодку-прорезь, чтобы в ней потом доставить к своему буксиру. У буксира были подцеплены две или три большие «прорези», метров по восемь длиной, в которых мы и должны были потом, доставить рыбу на рыбозавод. Итак, мы помогали рыбакам, и выполняли одновременно свою работу, а члены команды тем временем под шумок оттаскивали к нашему, заякоренному у берега чуть ниже по течению, «каравану», икряных севрюг и осетров. Как они мне объяснили, рыбу эту им давали сами рыбаки в благодарность за помощь. Но часть рыбы, наверняка, они утаскивали без всякого разрешения, втихаря. Такой уж это был народ.
 
  Рядом с местом, где на берег вытаскивали невод, у рыбаков был накрыт стол под навесом, где на столе постоянно стояла в тазиках еда и чай, или компот в большой кастрюле. Если в бригаде была штатная повариха, меню обычно было более разнообразное и еда вкуснее. Но, так или иначе, на столе всегда присутствовала вареная или жареная кусками осетрина, нарезанный хлеб, полу паюсная черная икра в мисках, и чай в ведре. Все это стояло на столе, и рыбаки (да и мы тоже) могли сюда подходить в свободную минуту и подкрепляться. Обычно это происходило, когда буксирчик уходил с неводником на очередной замет. А поскольку работа требовала довольно много сил, то и поесть сюда люди подходили довольно часто. Нам иногда приходилось с рыбаками отстаивать по две вахты подряд (если были проблемы с отбором рыбы, и времени было в обрез), поэтому, для нас эта возможность перекусить лишний раз как раз не была лишней. А закончив работу, ты, порою, просто валился с ног.
 
  Вернувшись к себе на буксир, мы обычно уже заставали членов своей команды за отдыхом. На большой прорези, на полу был «накрыт стол», где стояла все та же вареная осетрина, черная икра в миске, чай без сахара в ведре рядом, и, конечно же – несколько бутылок водки со стаканами. Когда я пытался предложить им свою долю – деньги за выпивку, они в смущении отказывались. Я как-то даже не задумывался, откуда они брали деньги на всю эту выпивку. Изрядно вымотавшемуся, мне даже в голову не приходила мысль о том, что еще вчера у них не было ни копейки в кармане. Через некоторое время они садились на моторку и шли к стоящему невдалеке плавучему магазину за очередной порцией водки. Кроме водки, там пользовались большим спросом также марлевые полога от комаров. Но, как я узнал позже, использовались они обычно совсем в других целях. Как объяснил мне позже мой студент-практикант, Андрей, наблюдавший за всем этим, деньги наши баркасники получали от продажи все тех же севрюг и осетров на проходящие суда. В среднем за одну икряную севрюгу они получали двадцать пять рублей. И таких севрюг уходило в день иногда более десятка. Казалось бы, члены команды могли при таком бизнесе быстро стать весьма зажиточными гражданами, но все было не так. Это были воистину русские люди. На обратном пути члены команды у меня опять просили трояк, чтобы выпить за возвращение, поскольку денег у них опять не было. Вся выручка пропивалась на месте!
    И вот приходило время возвращаться назад в Трудфронт, на рыбозавод. Команда срочно кипятила воду в ведре и рвала на большие лоскуты марлю от пологов. Надо было каждому члену экспедиции заготовить домой колобок черной паюсной икры. Дальше уже каждый мог сам решать, на что он его пустит, продаст, или съест сам. Начинался забой «левых» икряных севрюг и осетров. Им отрубали хвосты, спускали кровь, а потом вспарывали брюхо и вытаскивали икру. Поскольку икринки еще держались на ястыках, последние резали на куски и пробивали через грохотку (натянутую на кастрюлю мелкоячеистую сеть), чтобы отделить икринки друг от друга. Потом в ведро с кипятком высыпали  пол пачки соли, размешивали ее и вываливали в это ведро с полученным тузлуком, икру. Через три-четыре минуты икру осторожно сливали на марлю, натянутую за углы, которые держала пара членов команды. Вся грязь и нерастворившаяся соль оставались при этом на дне ведра. Потом кто-то брал марлю за края и, скрутив их вместе, выдавливал из получившегося колобка всю лишнюю воду, как из домашнего сыра. Теперь оставалось только дать отлежаться колобку и остыть, и паюсная икра - была готова.
 
   Но оставалось еще выполнить заказы разных работников рыбозавода, и нашего, собиравшегося назад, в Питер, аспиранта Сергея. Многие просили привезти им живой рыбы – кому лещей, кому судаков или сазанов. А одна тетка заказала привезти ей большого сома – для пирога на свадьбу дочери. Такого сома я уже ранее успел взять у рыбаков и посадить его на кукан, спущенный с прорези. Сергей же попросил меня привезти ему икряную стерлядку покрупнее, чтобы угостить родителей, живущих в Ленинграде. Там, в самых низовьях Волги, тогда еще водилась полу проходная форма стерляди, у которой размеры достигали нескольких килограммов. Именно такую мне и удалось подобрать у рыбаков из невода. Стерлядка была очень симпатичная: такая гладенькая, коричневато-оливкового цветы, при этом - икряная. Ее я тоже посадил на кукан, но кинул плавать в прорезь, подальше от греха. И, как оказалось, поступил правильно. Сюда же  в прорезь к осетрам и севрюгам мы запустили несколько разных судаков, лещей, пару небольших, килограмма по три-четыре, сомов и два, или три сазана. Сомов мы всегда старались запустить в прорези, чтобы они, двигаясь у дна, очищали своими длинными плавниками, как швабрами, днище лодок от заиления, и не давали засоряться щелям в бортах. Вот с сазанами только не всегда получалось, как нам бы хотелось. Эти активные, сообразительные и свободолюбивые рыбы никак не хотели смириться с фактом их пленения. Они постоянно выпрыгивали из воды, и иногда им удавалось, в конце концов, выскочить из прорези наружу, в Волгу. При этом они часто до крови разбивали свои головы о доски  верхнего настила. 
   
   И вот, наконец, мы отобрали у рыбаков, столько рыбы, сколько нам было надо, и выписав у бригадира накладные на взятых у них производителей осетровых, стали собираться в обратный путь. Снова пришлось откачать передние и задние «пузыри» у прорезей, чтобы уменьшить их осадку во время движения вверх по реке. Каждому из нас надо было для этого вычерпать ведром из специальных отсеков (без щелей в бортах) прорезей по два-три кубометра воды. Завели мотор у буксира, выстроили свой караван и пошли.  За кормой у нашего АМБ тащились одна за другой три прорези, и в самом конце еще болталась маленькая прорезь – мотенка, к корме которой был привязан кукан с большим, килограммов на двадцать-двадцать пять, сомом. На ночь для освещения прорезей (в целях охраны груза от воров) включали специальный прожектор. Поскольку шли мы на этот раз против течения, да еще с серьезным грузом, на дорогу нам предстояло потратить времени примерно в полтора раза больше, чем при пути вниз. Днем кто-то из нас постоянно следил за прорезями, в которых, согласно выписанным на нас документам, плавали осетры и севрюги, и за которых мы несли строгую ответственность. Ночью же рулевой тоже, регулярно оборачиваясь назад, следил за ними.
    И вот мы прибыли к нашему рыбоводному заводу и пришвартовались. Стали выгружать рыбу в подъезжающие грузовые мотороллеры с носилками. Мы отлавливали своих рыб из прорезей и подавали их на люльку подъемника. Тут же, конечно, объявились и люди, просившие им привезти какую-то рыбу. Оказалась тут и тетка, заказавшая себе большого сома на пирог. – Вы мне привезли сома? – спросила она. – Да, конечно. Там за мотенкой болтается на кукане, сказал я. Пусть ребята сходят, и достанут его вам. Тут же какой-то парень взялся помочь ей. Он добрался до мотенки и потянул за веревку кукана. Показалась огромная голова…, а вслед за ней потянулись шлейфом, уже основательно вымокшие в воде… кишки сома. Вся хвостовая часть (наиболее ценная и нежная) была кем-то обрезана сразу ниже брюха. Мы все просто обомлели от неожиданности. Когда успели это сделать местные «поморники»? Ведь мы постоянно следили за тем, что тащили на буксире! Воистину, местные жители  оказались асами воровского дела. Хорошо, что в прорезях у нас болтались еще какие-то небольшие сомы. Пришлось тетке довольствоваться ими.
     А потом подошел наш аспирант Сергей Подушка. Он тоже поинтересовался насчет своего заказа. Я показал ему, в какой прорези сидит его стерлядка. Сергей походил-походил по прорези и вернулся назад. Я, говорит не нашел ее. Видел там небольшого осетрика на кукане, а своей стерлядки не видел. Пришлось мне ему объяснить, что этот «осетрик» и есть его стерлядка.
     Вечером я помогал Сергею разделывать его рыбку. Она оказалась около  четырех кило весом, и к тому же, у нее в брюхе было больше полукилограмма икры. Икра была чуть помельче, чем севрюжья, а цвет ее почти полностью соответствовал цвету шкурки стерлядки.  Сергей все причитал и переживал, как же он все это сможет перевезти на самолете в Питер. Ведь при досмотре вещей там, при посадке, в первую очередь у людей искали икру. А Сергей уже и так взял с собой около полутора килограммов севрюжьей икры. Купив большой каравай хлеба, он срезал с него верхушку, выковырял всю мякоть и туда запихнул свой сверток с икрой. Надев срезанную корку назад, он все это перевязал красивой атласной лентой, а наверху сделал бантик. Попробую изобразить, что везу домой сувенир такой, сказал он. К его счастью, все у него прошло нормально, никто его при посадке в самолет не шмонал. Заявление отца Сергея, что он теперь, за то, что родители его содержали все время, пока он получал свое образование, должен будет их до конца дней своих рыбой кормить, чуть не стали для его сына роковыми. Ведь тогда за пару килограммов черной икры можно было смело угодить за решетку. Именно поэтому я всегда старался домой возвращаться на поезде, где багаж никто не проверял. Но это уже совсем другая история.

                R.V.,    Санкт-Петербург, 15 февраля 2010г.