Охота на гусей по-городскому

               

     Как многие другие мальчишки с раннего детства я увлекался всяческим оружием и пиротехникой. Помню, еще во втором классе мне один мой приятель говорил, что своей смертью я не помру. Не знаю, прав ли был он, но я до сих пор жив, хотя, сколько я перенес несчастных случаев, c этим связанных, трудно сосчитать. И ракеты у меня в руках взрывались, и самопалы разрывало перед самым носом, и пальцы отшибало от взрыва самодельных петард, но страсть моя не иссякала. Уже лет в пятнадцать, испытывая сильнейшую тягу к этому делу, я стал заниматься пулевой стрельбой из мелкокалиберной винтовки и пистолета. Чуть позже отец себе приобрел охотничье ружье фирмы Зауэр, чтобы я мог ездить с ним на охоту. Тогда же я пошел заниматься стендовой стрельбой в военно охотничьем обществе. Поскольку мои результаты в стрельбе на круглом стенде неуклонно росли, я был принят в члены охот общества, а затем стал и членом сборной команды города  в качестве юноши. Тогда же отец подарил мне по тем временам вполне приличное ружье ИЖ-12 двенадцатого калибра полу штучного изготовления. А с охотничьим билетом я как бы официально приобретал право охотиться на разную дичь. Правила охоты и покупки боеприпасов тогда были много проще нынешних, и я особых затруднений в удовлетворении своего охотничьего азарта не испытывал. Ходил на охоту один, или с приятелем всегда, когда предоставлялась возможность, в период охотничьего сезона. Охотиться мне доводилось и раньше со знакомыми ребятами, но делать это приходилось втайне от взрослых. Теперь охота у меня становилась увлечением номер один. Я ходил на зайца-русака, стрелял куликов, перепелов и уток, правда, за последними приходилось ездить довольно далеко.  Особое удовольствие мне доставляла охота на перепелок, которые тогда водились в изобилии в полях, еще не потерпевших урона от прошедшей позже тотальной химизации. Ходить по недавно скошенному полю, по стерне, на ранней зорьке, слушая бой перепелов то там, то здесь, когда солнце еще только начинает подниматься  над горизонтом и только слегка пригревает, а не палит нещадно – было радостно. И кульминация момента, - когда из под ног у тебя вылетает с характерным звуком: «фр-р-р-р»  желанная перепелка. Ты мгновенно вскидываешь ружье…, считаешь: «раз, два, три» и стреляешь. Считать я стал после того, как из-за отточенной на стенде реакции, в пух и прах разбил несколько бедных перепелок. Домой иногда удавалось привозить до дюжины этих милых курочек. В мои обязанности входило общипать и почистить дичь, а готовила их уже мама. Особенно мне нравился супчик из перепелов, такой нежный и ароматный. Хотя и жареные перепела тоже хороши. До полей, где мы охотились на этих славных птичек, как правило, приходилось ездить на машине. А вот  сходить на зайца-русака можно было и пешком, стоило уйти из города в поля, которые начинались прямо за военным аэродромом. Этим мы часто и пользовались. Я говорю: «мы», поскольку вместе со мной этим занимался также мой школьный приятель и сосед по подъезду Слава. Мы с ним вместе занимались пулевой и  стендовой стрельбой, вместе же, часто, охотились. Слава был отчаянный двоечник в школе, и родители его часто наказывали за плохую успеваемость. В таких ситуациях мне приходилось отправляться на охоту без него.
   
   Да, что ни говори, а живности, чтобы отвести охотнику душу, тогда хватало. Но охота есть охота и не всегда тебе в ней сопутствует успех. В таких случаях я, как и другие неразумные стрелки, палил во все, что шевелится. От моих выстрелов гибли ястребы, вороны, цапли, и много кто еще.  Это сейчас мне стыдно за тогдашние свои поступки, а тогда для нас это было в порядке вещей. Стрелять я научился неплохо, взахлеб читал разные книжки по охоте, изучал с интересом литературу по стрелковому оружию и боеприпасам, но самого главного, что должно отличать цивилизованного охотника от дикаря –культуры  в отношении к природе – не имел. И вот, как это часто бывает в таких случаях, наступил момент расплаты.
     Как я уже говорил, вплотную к городку Ейску, где я тогда жил, подходили поля. К концу лета они, обычно золотились яркими шляпками подсолнухов, шелестели сухими листьями кукурузы, шелком здесь же переливались бескрайние пшеничные поля. А рядом располагались бахчи, где наливались соком отменные краснодарские арбузы. Когда поля оголялись, жизнь здесь еще долго продолжалась; в оставшейся после покоса стерне сновали полевые мыши, звонко перекликались перепела, а над полями высоко в небе за всем этим строго следили степные орлы да всякие мелкие хищные птицы вроде пустельги. В начале осени здесь можно было встретить многотысячные стаи турухтанов, чибисов и других куликов, откармливающихся перед дальним перелетом на юг. Тут же, несколько позднее останавливались на перелете гуси. А вблизи колхозных и совхозных садов держались зайцы, которых иногда удавалось встретить до десятка, а то и более за день.
     И вот однажды, погожим осенним деньком, я и мой закадычный дружок Слава, отправились на охоту. Рассчитывали пострелять зайцев, но при этом не теряли надежды на то, что удастся встретить гусей, которые (по словам охотников-приятелей) незадолго до того были замечены где-то здесь, на полях. Поскольку в те времена еще не было каких-либо сложностей при организации охоты, охотникам не требовалось выписывать путевки, или лицензии, а достаточно было только иметь при себе охотничий билет, мы просто быстренько собрались и пошли. Однако в тот раз нам положительно не везло. Место, куда мы направились, было относительно недалеко – километров в пяти-семи от края города. Но идти приходилось пешком по пересеченной местности, и вскоре я понял, что совершил непростительную ошибку, надев новые яловые сапоги, еще совсем не ношенные, прямо на носки, даже без портянок. Ноги мои оказались сбиты уже через полчаса ходьбы и нещадно ныли. Вдобавок ко всему мы за все время не встретили ни одного зайца.  Короче, радоваться нечему, кругом одно невезение. Порой приходилось шагать по недавно вспаханному жирному и влажному чернозему, который комьями налипал на сапоги, превращая их в пудовые гири. Мы повернули в сторону деревни, где по краю поля разросся кустарник. Здесь для зайцев уж точно было место подходящее: небольшие овражки, ямки и канавы, поросшие травой. И укрытие есть и корма достаточно. Невдалеке, на склоне холма, виднелись виноградники, а за ними – отдельные хатки-мазанки. Казачье село. Ну, а мы решили, что здесь уж нам точно должно повезти. И повезло...!
     Не успели мы добраться до кустарника, как из-за дальней лесополосы показалась летящая стая гусей. Припадая к земле, мы бросились прятаться кто куда. Гуси летели низко, метрах в десяти - пятнадцати над землей. Их было штук двенадцать. Все серые, только один абсолютно белый. Альбинос, подумал я. И еще я подумал: «Вот подфартило-то! Ни о чем другом, кроме как о добыче  столь желанного трофея думать не удавалось. А поскольку нам еще ни разу не доводилось охотиться на гусей, это только дополнительно распаляло наш азарт, и застилало наши юные охотничьи умы. Вскоре пара гусей – один серый, другой белый (почти как в песне), отделились от стаи и опустились на поле невдалеке от нас. Остальные полетели дальше и начали снижаться только там, за лесополосой. Сидеть под кустом и прятаться дальше не имело смысла, и мы разделились. Я пополз прямо к отдельно сидящей парочке, а Славка направился в сторону приземлившейся стаи. Ничего не видя и не слыша вокруг себя, кроме заветной пары гусей, я подбирался к ним по-пластунски все ближе, с ружьем наготове. Подкравшись метров на сорок-сорок пять, и, боясь, что они улетят, я выстрелил в первого. Серый забился на месте, раскидывая перья. Прозвучал второй выстрел - и он затих. Белый как бы нехотя взлетел и стал удаляться в сторону лесополосы, туда, где находилась основная группа. Ружье я перезарядил, но по второму гусю стрелять не стал, поскольку до него было уже далеко, да и в душу мне постепенно начало закрадываться какое-то смутное сомнение.
     Со склона холма, от виноградников, где копошились люди, сбегал мужик  с ружьем в руках и что-то кричал, размахивая руками. Полагая, что это тоже охотник, вроде меня, я махнул рукой в сторону лесополосы и крикнул ему, что стая полетела туда. Но странное дело, похоже, что те гуси его не очень-то интересовали. Подбежав ко мне, он потребовал, чтобы я предъявил ему свой охотничий билет. Сомневается, что он у меня есть, решил я  и со спокойной совестью протянул ему свой охот билет.  Мужик взял билет, пролистал его и велел идти за ним, предварительно сунув мой документ себе в нагрудный карман. Мне подобная бесцеремонность не особо понравилась и, почувствовав неладное, я последовал за ним. От виноградников сбегались люди. Подъехал еще один мужик на тракторе. Тем временем мы подошли к тому месту, где опустилась стая. Они никуда не улетали. Точнее никуда не улетели оставшиеся в живых, поскольку часть из них уже никогда и никуда полететь не смогла бы. Два здоровенных гусака без движения распростерлись на земле, еще двое бились в предсмертных конвульсиях. Не надо было быть уж очень прозорливым, чтобы понять то, что здесь "поработал" мой приятель и что гуси эти домашние. Мой приятель, видимо имел менее длинный "фитиль", чем я, он раньше меня допер до очевидного и скрылся с места происшествия до того, как  его настигнет возмездие. Поскольку фитиль у меня оказался длиннее, то и отдуваться за все содеянное теперь предстояло мне. Будучи городскими жителями оба мы не знали, что деревенские гуси по осени могут неплохо летать и, разумеется, влипли. Ну а селянам было невдомек, что такие элементарные вещи можно не знать, поэтому моим оправданиям никто не поверил.
    
   Что было, потом, даже вспоминать стыдно. Меня окружили деревенские мальчишки и бабы. Я шел понурый без ружья, зато с пятью гусями, которых грохнули я и мой приятель Слава. Впереди ехал мужик на тракторе, на коленях у него лежало мое ружье, а за мной с ружьем наперевес вышагивал другой мужик, который оказался хозяином злополучных гусей, и который поймал меня на месте преступления. Шеи гусей были зажаты у меня между пальцами. Они были все хорошо откормлены и весили немало, поэтому постоянно норовили выскользнуть у меня из рук. Идти было тяжело, и когда я сбивался с шага, мужик, что следовал за мной, покрикивал на меня и поторапливал. Иногда для убедительности он прикладывался прикладом ружья мне по уху. А пацаны, окружавшие нас, возбужденно кричали: «Браконьера поймали, браконьера поймали!»  Некоторые из них кидали в меня комья земли и камни. Из разбитого уха по шее у меня стекала кровь, а жутко стертые ноги неимоверно ныли. К тому же идти приходилось вверх по склону, да еще под таким конвоем. И морально, и физически мне было  крайне тяжело. Всё это мне очень напоминало эпизод из фильма тех времен «Колдунья», где толпа забивала молодую девушку камнями, обвиняемую в колдовстве.    
   Каких только высказываний в свой адрес я не услышал здесь. А конвоир мой мне прямо заявил, что если бы не люди, то пристрелил бы меня за своих гусей в ближайшей лесопосадке. Судя  по выражению его глаз, в это легко можно было поверить. Испокон веков казаки за свое добро стояли ни на жизнь, а на смерть и этот, похоже, не был исключением.
     Потом было долгое разбирательство в доме у хозяев гусей, угрозы с обещанием упрятать меня за решетку и многое другое. На меня был составлен несуразный и смехотворный по своему содержанию, но, тем не менее, вполне реальный протокол, под которым меня заставили поставить свою подпись. Владелец гусей, как выяснилось, сам недавно отбыл срок, и очень красочно мне живописал, каково мне там будет, в заключении. Ну,  а потом меня все-таки отпустили с условием возврата к вечеру денежной компенсации за загубленные гусиные души.
   
   И я отправился домой, причем, естественно, пешком. Как я туда добрался одному богу ведомо. Я был весь разбит как в буквальном, так и в переносном смыслах. Помню, что по дороге я несколько раз падал в изнеможении и снова с трудом вставал. А дома меня ждало новое испытание. Решив узнать, не вернулся ли домой мой сосед-приятель Слава, я зашел к нему домой, благо, что жил он этажом ниже меня … - и чуть не оказался растерзанным на части его бабкой. Она почему-то решила, что внук ее убит на охоте. С трудом мне удалось вырваться из ее рук и броситься вверх по лестнице к своим дверям. А бабка Славы все кричала мне вслед, причитая: «Они убили Славу!» Прежде всего, матери мне пришлось объяснить, что Славу никто не убил, а заодно рассказать про свои злоключения. Поскольку отец был в командировке, пришлось искать помощи на стороне. Выручил меня один товарищ отца. Он сел со мной в газик, захватив необходимые для выплаты хозяевам гусей, деньги, и отправился в селение, откуда я с таким трудом унес свои ноги всего несколько часов тому назад.
      Уже вечером, когда стало темнеть, мы, наконец, добрались до села и нашли нужную нам хату. Отдав за убитых гусей аж тридцать рублей (за пятерых) и заполучив назад мое ружье вместе с составленным на меня протоколом, мы уехали. И только в дороге уже сообразили, что самих-то гусей забрать с собой мы забыли, хотя за них были заплачены такие приличные по тем временам деньги. Но возвращаться приятель моего отца не стал, решив, что это дурная примета.
     Ну а сосед мой, Слава, в тот день спокойно продолжал охотиться без меня, примкнув к какой-то кампании. Он вернулся ни с чем, хотя остался цел и невредим.
      Только почему-то охотиться мы вместе уже никогда не ходили. А мать моя с этого дня вдруг, ни за что ни про что, Славу невзлюбила, все говорила, что он бросил товарища в беде. И хотя я ее все время разубеждал, упорно стояла на своем. Упрямая, казачка.
       Вот так "весело" закончилась наша охота "по-городскому". А меня, незадачливого охотника, настигла божья кара за то, что я присвоил себе ПРАВО РАСПОРЯЖАТЬСЯ ЖИЗНЬЮ ТВАРЕЙ, созданных им. Этот урок мне надолго запомнился, не знаю, как Славе. 





                R.V.
                Январь, 1989г.