Ни слова об охоте

               
               
               
               



   Как сладостно, порою, вспоминать былые времена, когда ты жил, не хватаясь поминутно за поясницу, и на голове у тебя была не плешь, а пышная шевелюра. Тогда и девушки смотрели тебе в глаза, а не сквозь тебя. Короче,времена,когда ты был совсем еще юным и здоровым. Так вот, много лет назад, я жил  вместе с родителями в тихом  маленьком городке Ейске, что у Азовского моря. То было поистине золотое время. Жизнь текла бурно, и почти каждый день приносил какие-то новые события. В ту пору  я много занимался в спортивном зале, читал книжки в библиотеках, учился игре на пианино, пил вино с приятелями, влюблялся…. При всем этом я еще учился в школе. Даже сейчас представить трудно, что все это происходило со мной, но, как говорил один мой приятель, - это есть фактический факт. На самом деле,  учебе в школе я уделял ровно столько времени, сколько надо было, чтобы не получать троек, и этим не привлекать внимание своих родителей, точнее матери, поскольку моим воспитанием занималась преимущественно она. И все же, учеба  давалась мне легко, и времени у меня оставалось достаточно на все мои увлечения. Основным же моим хобби (тогда этого слова, кстати, еще не использовали) у меня тогда была, несомненно, охота. Я вам уже сообщал о своих разных злоключениях, связанных именно с ней, но сейчас я хочу рассказать об одном эпизоде, который оказался для меня весьма поучительным, и хотя сейчас все это выглядит несколько комично, определенный элемент трагизма в нем все-таки был. И уж, несомненно, в то далекое,  ушедшее в небытие время, он оказал на меня сильнейшее влияние. Но давайте сначала немного отвлечемся, чтобы Вы, дорогой читатель, могли понять, чем для меня тогда  являлась ОХОТА. Придется вам кое-что разъяснить. Как я уже говорил, учась  в старших классах школы, я начал увлекаться стрельбой по тарелочкам на круглом стенде.  Стендовой стрельбой я занимался в  военно-охотничьем обществе, под чутким руководством председателя этого общества, а по совместительству, руководителя нашей секции стендовой стрельбы, Виктора Ивановича. Виктор Иванович на самом деле имел всего второй разряд в этом виде спорта. Были у нас в сборной стрелки и более высокого класса: двое перворазрядников и даже один мастер спорта – курсант Ейского  высшего военного летного училища.  От последнего я, в конечном итоге, и научился некоторым элементам высшего пилотажа в стрельбе по летящим тарелочкам. Именно благодаря ему я  вскоре даже  выполнил норматив первого разряда на круглом стенде. Но, тем не менее, моим тренером и духовным наставником оставался председатель общества.  Именно он тогда заложил в меня какую-то охотничью закваску и, я бы даже сказал, привил мне основы  охотничьей этики. Например, он внушил мне, что каждый выезд на охоту - это для охотника всегда  праздник. Он считал, что совершенно недопустимо отправляться на охоту небритым, или неряшливо одетым. Этим его наставлениям я твердо следовал. Поскольку уже с пятнадцати лет я начал пользоваться бритвой, то перед поездкой на охоту, конечно же, старательно выбривал свою физиономию. Более того, всякий раз надевал на охоту чистое белье и белую рубашку, и при этом нередко даже повязывал галстук. А на перепелиную охоту я, помню, даже как-то вырядился в костюм. Это страстное увлечение охотой разделял со мной мой одноклассник  и сосед по подъезду, Слава, ранее уже мною упоминавшийся в рассказе « Охота на гусей по-городскому». Он был моим  всегдашним компаньоном в моих поездках на утиную охоту.
 
   Чаще всего охотиться на уток мы ездили в Копанские плавни (лиманы Азовского моря), густо поросшие тростником и дурно пахнущие сероводородом. (Места эти стали известны широкой публике недавно, благодаря печальны событиям в станице Кущевская). Конечно, для всех местных охотников самым большим праздником было открытие осеннего сезона охоты на водоплавающую дичь. А её в азовских лиманах тогда было предостаточно, и все готовились к этому радостному дню, загодя. Снаряжались патроны, подготовлялась амуниция для охоты. Некоторые охотники  шили себе специальные жилеты, в которые можно было бы распихать как можно больше патронов. У некоторых, в многочисленные кармашки таких жилетов, помещалось их до сотни. Делалось это, прежде всего для того, чтобы во время охоты, в запале стрельбы, не остаться вдруг без патронов, которые, оказывается, так быстро могут закончиться. А поскольку многие выезжали на два-три дня, то и патронов с собой брали с запасом. Это  было каким-то особым предметом гордости и даже шиком, иметь с собой при выезде на открытие охоты  две, а то и три сотни патронов. Видимо, некоторым охотникам доставлял удовольствие сам процесс стрельбы. А результат охоты был уже на втором месте.
   С наступлением времени «Ч», в день начала охоты, со всех сторон в плавнях слышалась канонада, как будто бы началась война. А сами охотники чувствовали себя, как на передовой. Дичи же все привозили примерно одинаково, в среднем не более десятка на брата. Зато после охоты в тростниках оставалось масса подранков, уток и лысух, не подобранных охотниками. И нередко бывали случаи, когда какой-нибудь счастливый обладатель собаки, натасканной на водоплавающую дичь, например, спаниеля, привозил домой немало уток, даже не сделав выстрела. Я же роль спаниеля для себя исполнял сам, и патронов с собой брал на охоту не более патронташа (то есть двадцать четыре штуки) по идейным соображениям. Поскольку, научившись метко стрелять на стенде, я уже трезво оценивал ситуацию и не тратил патронов впустую на  уток, летающих за пределами зоны уверенного поражения. Так что подранков практически не делал. Если в начале своей охотничьей практики я стрелял из ружья во все, что шевелится, то уже примерно через год, после начала занятий на круглом стенде, несколько поостыл и, видимо, поумнел. По крайней мере, что-то стал понемногу соображать и не присоединялся к всеобщему ажиотажу. Небольшого количества боеприпасов вполне хватало, чтобы добыть свою долю уток, которым самой судьбой было уготовлено отправиться на заклание. Таким образом, в процессе охоты я отводил  душу. При этом сам я  отнимал души у ни в чем неповинных божьих тварей, и принимал на себя роль вершителя их судеб.
    
   Надо сказать, что мы с моим дружком Славой, довольно рано, как и многие другие ребята в нашем окружении, начали прикладываться к бутылочке, хотя в целом вели довольно здоровый образ жизни. Вместе мы посещали спортзал, вместе выступали в самодеятельности и ходили на разные вечеринки. Ну и, конечно же, как я уже говорил, на охоту ездили тоже вместе. Помню, в то время особенно популярным напитком у нас  была перцовка (тридцатиградусная перцовая настойка) или, как мы ее называли – «два перца вниз».
    
    Как-то раз  мы собрались в очередной раз на открытие охотничьего сезона. На уток. И ведь черт попутал нас – взяли с собой бутылку этого напитка. Во-первых, взяли мы эти «два перца вниз», чтобы отметить событие, а во-вторых, - для согреву. Еще, пока добирались до  места, я на краю поля  подстрелил пару турухтанов. По прибытию на охотничий кордон, скинув вещи в полуразвалившуюся избушку, где народ начал сразу обустраиваться на ночлег, мы решили  поджарить куликов на костерке в сторонке, и заодно здесь же, на свежем воздухе, отпраздновать начало охоты. Пока взрослые охотники там выпивали-закусывали, мы общипали своих куликов, насадили их на обструганные веточки и стали поджаривать на огне. Поскольку дров не было, в костер мы подбрасывали пучки сухого тростника, которые сгорали быстро, как порох. Осенние турухтаны были жирные, капли жира падали в костер, сгорая там с шипением и треском, а языки пламени обжигали бока подрумянивающихся ароматных тушек. Под дичь решили выпить маленько перцовки. Поскольку стаканов у нас не было, пили из горлышка по очереди. Перцовка обжигала всё во рту и вставала поперек горла.  В результате одолели чуть меньше половины бутылки. Остатки перцовки я слил во фляжку, висевшую у меня на боку. Вскоре приятель мой решил зачем-то наведаться в избушку, а я остался, решив еще немного посидеть, поскольку в душное помещение, в котором народу скопилось, как сельди в бочке, меня не особо тянуло. Но через некоторое время  осенняя ночная прохлада и комары все-таки загнали меня в избушку с приехавшими сюда охотниками. В помещении было накурено и жарко, а воздух был наполнен запахом спиртового перегара. Приятель мой, Слава, как оказалось, уже спал без задних ног. Я снова вышел наружу. Ярко светила луна и все окружающее чем-то напоминало мне пейзаж, выполненный великим Куинджи. Уходить назад в избушку совсем не хотелось. Однако, становилось зябко, а одет я был довольно легко, и поэтому  вскоре потянулся за фляжкой. Выпив немного, я почувствовал, как тепло разливается по всему телу. Так я сделал несколько раз. Но, в конце концов, поскольку вставать надо было рано, еще до рассвета, я, наконец, отправился спать тоже. Народ уже угомонился и только из разных мест доносился храп, который издавали  спящие богатырским сном охотники. Особенно из всех выделялся громкий и суровый рык, исходящий от одного плотно сбитого   мужика, спящего с оголенным торсом. Плечи, грудь и спина его были сплошь покрыты густыми черными волосами, а весь его облик чем-то напоминал мне дикого зверя. Заснуть под такой аккомпанемент было непросто. Однако через какое-то время я, заткнув обрывками газеты уши, все-таки вырубился тоже.
 И вот вскоре я уже был на охоте. Какие там утки…. Я осторожно пробирался с  ружьем через чащобу, а совсем рядом, откуда-то, видимо, из берлоги, раздавалось рычание медведя.  Всех подробностей мне не запомнилось, помню только, что одолеть этого медведя так и не удалось. Он все рычал, рычал, наваливался  на меня, и мне было тяжело дышать.  Однако в скором времени пришлось вставать. Многие охотники, кто на лодке, а кто пешком, уже ушли занимать заранее облюбованные, места. Приятеля моего Славы тоже видно не было. Я быстренько собрался, наспех перекусил и, захватив ружье с патронташем, тоже отправился к  ближнему лиману на одном из оставшихся челноков. И вот я прибыл на место. Было еще темно и по-утреннему довольно прохладно. Вспомнив, что у меня еще остался  наш со Славой запас перцовки, я откупорил фляжку…. Потом еще, и еще. В конце концов,  перцовка закончилась. Начинался рассвет, а с ним и лет уток. До того, как солнце поднялось и стало по настоящему пригревать, я успел сбить двух или трёх уток и лысуху. Но потом началось что-то невообразимое. Я стал отчаянно мазать, при этом  ничего не мог понять. Стою в лодке на ногах вроде бы твердо, не шатаюсь, а в летящую утку попасть не могу. Я расстрелял около десятка патронов впустую и начал ругаться почем зря. Мазать так, как мазал я, конечно же, было непростительно мне, стендовику-разряднику. Большего унижения и придумать было нельзя. Перцовка сыграла со мною злую шутку. Пока было прохладно она, видимо, еще так не действовала на меня, но как только начало солнце пригревать, в моих мозгах явно что-то съехало набекрень. Наверное, не лишне Вам  напомнить,дорогой читатель, что мне в то время было чуть больше шестнадцати лет, и реакция на алкоголь, в целом, детского еще организма, была весьма специфической.
      
    С понурым видом я стал собираться назад. Похвастать мне явно было нечем. Мой приятель Слава, с которым мы вместе занимались пулевой и стендовой стрельбой, и постоянно соревновались во всем (кроме учебы, впрочем, поскольку Слава слыл у нас отчаянным двоечником) конечно же, меня обставил по всем статьям. У него к концу охоты на поясе висело около дюжины разных уток и лысух. Пришлось мне выложить ему все как на духу, то есть поведать, как он меня подвел, оставив меня наедине с перцовкой, и к чему это привело. С тех пор я решил, что праздник праздником, а отмечать его лучше за столом, по возвращении домой, и уж никак не перед охотой. С тех пор  мы с приятелем уже никогда больше ни грамма спиртного  на охоту не брали. Это не означало, что я совсем прекратил тогда увлекаться спиртным, вовсе нет…, но это уже совсем другая история.





                R.V.        25 июля 2009 г.