Чертов мост

               
                Часть  1

           Водитель  подрулил к  автостанции  райцентра  Крутогорска.  Автобус прибыл с  опозданием на полчаса.  Из распахнутых  дверей пассажиры  выходили  недовольные, раздраженные .  Шофер сделал вид, что ему  дела  нет  до настроения  пассажиров, закурил и,  сидя вполоборота к выходящим, ждал, когда  освободится  салон  автобуса. Последней  выходила  молодая девушка,  добродушно улыбаясь. Водитель  еще  на городской  станции отметил  ее веселое  настроение. Чуть  курносая,  с задорными  веснушками, подчеркивающими  ее молодость, там, на посадке, она тоже светилась улыбкой.               
          – Наверно всю  дорогу ехала с хорошим настроением, –  подумал  шофер.
Эти вечно  недовольные, ворчливые  пассажиры осточертели  ему  своим  эгоизмом: неужели  нельзя  понять, что пыльная, в колдобинах  дорога, старый,  расхлюстаный автобус, духота и едкий дым от выхлопных  газов не его вина. А эту симпатичную девушку дорожные невзгоды не смутили.

          – Повезет, кто  женится  на ней, – с завистью подумал  шофер, невольно сравнивая свою  половину  семейную: ворчливую, с усталыми блеклыми глазами,  придавленную  годами и  неизбывными заботами жену. Девушка со ступенек  автобуса   приветливым  взглядом  как бы  попрощалась с водителем и, спрыгнув  на землю, пошла по улице, помахивая в такт небольшой дорожной сумкой. Слегка полноватые, загорелые ноги подчеркивали стройность ее  молодого упругого  тела. Легкое, удачно по цвету скомбинированное летнее платьице,  сшитое ею самой к зависти  подружек,  облегало ее фигурку, усиливая впечатление  молодости и привлекательности девушки. Пока пассажирка не скрылась за углом  дома,  шофер  смотрел ей вслед.

           Девушка, все знакомые звали  ее Мила (на самом деле  ее имя было Людмила),  шла к центру села,  где располагался Отдел  народного  образования,  куда она, выпускница  пединститута,  приехала по распределению. Приехала, не дожидаясь августа месяца, с мыслью, что прибывшей  первой будет возможность выбора школы. Выйдя на широкую  площадь села, окруженную почти со всех сторон пышными елями, увидела здание  администрации района,  зашла в прохладное нутро,   поднялась на второй этаж и отыскала нужную табличку на двери – «Зав РОНО».  Дверь была заперта на замок. Постояла, думая, что делать. Из соседнего кабинета вышла полная седеющая женщина . Спросила:
            – Вы к кому?
Узнав , что девушка приехала с направлением на работу учителем, женщина предложила подождать с часок, заведующий вот-вот должен подъехать.
           – Проверяет  готовность школ к новому учебному году . Каждый день в разъездах.  Вопросами направления прибывших специалистов занимается лично, –  пояснила приветливая женщина . Как позже выяснилось –  инспектор Районо.               
Милка вышла на улицу ожидать  своего будущего высокого начальника. Села в тени елей на скамейку. Конец июля. Жаркий воздух напоен ароматом хвои,  запахом цветущего в огородах подсолнуха, ветерок лениво целовал  ветки деревьев. Девушка ,  умиротворенная ласковым днем,  наслаждалась покоем . Мысли были ни о чем.  То ли чиновники, то ли посетители ,  проходившие туда-сюда мимо Милки, оглядывались и,  поймав ее веселый взгляд ,  тоже улыбались. Она откинулась,  прикрыв глаза, на скамейку.  Ожидание ее не обременяло. Спешить было некуда. Последние дни  в институте прошли в бестолковой суете. Валерка, ее сокурсник,  остался в прошлом вместе с лекциями, зачетами, экзаменами,  институтскими радостями и печалями. С ним она еще на вступительных экзаменах познакомилась, а потом  все годы учебы их объединяла дружба. Сокурсники, да  и преподаватели считали их женихом и невестой. Жил он в городе с родителями в отличие от нее, приехавшей из далёкой деревушки. Валерка был умным,  рассудительным, педантичным молодым парнем. Милка так и не поняла,  почему их тянуло друг к другу все годы учёбы. Она – жизнерадостная, веселая, общительная, быстро находила контакт с окружающими. Он –  бесстрастный, невозмутимо спокойный, удивительно похожий на учителя  начальных классов.  Учились на одном  факультете, сидели на лекциях за одним столом, сдавали экзамены и зачеты непременно вместе.  Сказать, что им весело было друг с другом,  тоже не верно, но врозь они скучали. Девчонки, подружки, донимали Милку расспросами:
          – Что, вправду,  вот так просто с ним  дружите? И ничего у вас такого нет? Что,  даже и
не целуетесь?
А на последнем курсе откровенно допытывались:
          – Неужели ни разу за четыре года не пытался приставать? Ну и чудаки вы оба!  Дальше-то что думаете делать? Поедете по направлению в одну школу продолжать дружить?
Милка вместе с ними смеялась, а отношения с Валеркой оставались прежними. Правда,
перед дипломом Валерка сказал, что любит ее, боится потерять и даже допытывался,  как она к нему относится. В один из вечеров обнял, поцеловал, ткнувшись горячими, дрожащими губами в ее губы. Она не отстранилась, ждала, что последует дальше. Но он смутился и молча отстранился.  Получил Валерка диплом с отличием и решил поступать в аспирантуру. Просил Милку устроиться  в городе на работу. Но в городских школах, в чём  она была убеждена, ей места по специальности не найти. А без работы и без жилья  как существовать  в городе?   Намекал он как-то невнятно, что убедит своих родителей, – жила чтобы у них. Но в качестве кого? Валерка был убеждён, что семью создавать им рано.  Надо в аспирантуру поступить, продолжить образование. Да и родители его холодновато к ней относились. Она   это   чувствовала,  когда   Валерка  иногда зазывал ее настойчиво в гости. Так что расстались они вчера  без каких-то определенных планов на будущее. Грусть ее была не более,  чем при расставании со своими подругами . С ними тоже распрощались как-то буднично, без  надрыва,  хотя  прожили в общежитии  все четыре года  в  одной  комнате, деля студенческий, подчас весьма безрадостный быт. Тесной, душевной дружбы с девчонками у Милки не получилось. Все из за того же Валерки. Сложившиеся отношения отгораживали их высокой стеной от окружающих. Целыми днями их видели вместе: на лекциях, в читальном  зале, в кино ли, в парке... Два лета работали вместе в пионерском лагере, даже в походы ходили со своими группами совместно. Поэтому институтские парни –  веселые, заводные, красивые, не в пример Валерке,  не пытались к ней «подбивать клинья».
            Отгоняя нахлынувшие воспоминания, Милка поднялась и посмотрела на ручные часы. Половина третьего. Не спеша прошлась по площади, вернулась к скамье. Чтобы не идти в столовую и не пропустить приезда заведующего, пожевала печенье.
Подошел длинный,  худой молодой парень в очках. Спросил у Милки:
           – Не знаете, зав Районо здесь?
           – Я  тоже к  нему, –  ответила она, – должен скоро приехать. Так  мне  сказали .  А вы что, на работу устраиваться?
Завязался разговор. Парня звали Николай. Он тоже по направлению приехал работать учителем физкультуры.                – Ну и физкультурник, –   подумала она, –   может  в одной школе придется работать. Сидели,болтали о пустяках, ждали. Парень явно смущался,  украдкой смотрел на нее восхищенным взглядом. Ей было приятно. Нарочно, с невозмутимым видом,  закинула ногу на ногу, повела плечами, как бы  демонстрируя свою неотразимость. Паренёк, вспыхнув, отвернулся. Милка насладившись триумфом, потеряла интерес к «дылде»,  как она его про себя обозвала. Время медленно тянулось, но не утомляло.
  Подъехала легковушка, открылась дверца,  вышел представительный мужчина. Милка его сразу узнала. Он приезжал в институт на распределение.  Тогда, как показалось Милке, сразу  обратил на  нее   внимание,  заметила его пристальный   взгляд,  когда они сидели   на «смотринах». Он, заведующий Районо, подошел после агитационных бесед руководителей  школьных учреждений со студентами-выпускниками и,  явно любуясь ею, предложил выбрать место работы в Крутогорском районе. Позже, когда изъявила желание ехать в этот район,  призналась себе, что именно его настойчивое предложение и его восхищенный взгляд повлияли на ее решение.
Заведующий узнал ее сразу. Радость осветила  лицо, спружинила все его тело. Не заметить этого она не  могла к своему удовольствию. Отпустив шофера,  мужчина, не сводя с нее глаз,  поприветствовал:
            – Приехали, Людмила Александровна,  к нам!? Очень, очень рад. Пройдемте в кабинет. 
Молодой человек, «дылда»,  попытался обратиться:
           – Илья  Ильич, я к вам по поводу работы, с направлением.
Заведующий, не отводя глаз от Милки, коротко бросил:
           – Зайдите через полчаса.
И снова к  ней:
            – Прошу!
Милку приятно лизнуло по сердцу тщеславие:
           – Узнал сразу. Помнит по имени отчеству.  Так обходителен и вежлив.
Зашли в кабинет.  Заведующий усадил ее, прошел за стол и, откровенно любуясь ею, от чего она покрылась легким румянцем, стал расспрашивать, как доехала, понравился ли райцентр и  о прочих пустяках.  Не терпящим возражения тоном, но с нотками радушия, заявил:
            – Людмила Александровна, я после нашего разговора в институте,  пришел к выводу, что Вы, согласно характеристике и рекомендации руководства института, достойны возглавить коллектив учителей в Никольской школе. Школа небольшая, восьмилетняя, контингент чуть  менее ста  учеников, коллектив педагогов слаженный. Директор школы ушел на заслуженный отдых. Так что, Людмила Александровна, я доверяю Вам  руководство школой.  Не возражайте,  не принимается. Будем помогать. Я лично обещаю вам это.
Милка, пораженная такой напористостью, и польщенная высокой оценкой ее способностей, несколько растерялась.
             – Нет, нет! – возразила она. – Директором школы я не смогу.  Нет, нет!
             – Это не так сложно, поверьте, –   успокоил он. –  А сейчас, –  он перевел разговор,           давая понять, что вопрос о работе решен , – идите в гостиницу, я позвоню, чтобы Вам выделили приличный номер.  Надеюсь, деньги у Вас есть.  Завтра в 11 часов я отвезу Вас в Никольское, познакомлю со школьным коллективом, определимся с квартирой. До завтра, Людмила Александровна!
Он подошел, обнял ее за плечи по-дружески и легонько направил к двери.
             – Людмила Александровна, –  сказал ей в след, –  завтра я подъеду за Вами к гостинице сам.    
Утром можете рано не вставать, отдыхайте.               
               
                Часть 2
      
              Илья Ильич Алтуфриев подошел к зеркалу, внимательно осмотрел свое лицо. Властный, волевой подбородок, тщательно выбритые гладкие щеки, отливающие легкой синевой щетины, еле  заметные в уголках глаз наметившиеся морщинки, скрытые изящными очками в золотой оправе, приобретенными по большому знакомству. За стеклами – черный омут глаз, так нравившийся женщинам. Голову обрамляла смоль  густых, волнистых волос. Илья Ильич прищурил глаза, потом распахнул их якобы в изумлении. Улыбнулся. Улыбка вышла приятной, зовущей.  Поправив прическу легким прикосновением ладони, сел в кресло, расслабился и  рассеянно  посмотрел в потолок. Да, жизнь занимательная штука, если ею умеешь управлять.  Ему тридцать пять  лет. Самый пик  творческих и физических возможностей. Компанейский  мужик. Ладит с начальством, с коллегами по работе, с подчиненными  ровен и корректен в обращении, не устраивает  разносы за провинности. Явно не равнодушная к нему  инспекторша краевого отдела народного образования вовремя предупреждала  о проверках, показатели руководимого им Районо по восточной зоне края были на высоте. Да и  как могло быть иначе, – он же ею был рекомендован на должность заведующего с директоров восьмилетней школы Чемрыжского района. Домыслы были разные по этому поводу. Но домыслы и есть домыслы. В личное дело их не пришпиливают. Правда, за последний год инспекторша поменяла свое отношение к нему. Случилось это после одного зонального совещания руководящих работников народного образования. Тогда оно закончилось веселым пикником на берегу озера. После напряженного рабочего дня расслабились на природе. Хозяин района расщедрился на водочку с закуской. Развеселились, попели песни. Разделились по общности интересов на группы:  кто-то рассказывал анекдоты и кругом дружно разносились взрывы хохота, кто-то про охоту и рыбалку травил, женщины обсуждали последние писки моды Илья Ильич, возбужденный спиртным, не смог удержать вспыхнувших чувств к молоденькой не то методистке, не то районной инспекторше. Не ответь она ему взаимностью, все бы не начавшись и  закончилось. Но вышло то, что вышло. Их,  уединенных, кто-то заметил, кому-то сказал... В общем, о их шалостях мгновенно стало известно почти всем. Когда Илья Ильич с пассией возвратились, на них со всех сторон были устремлены  взгляды: осуждающие, завидующие, взбешенные, cаркастичЕСКИЕ. Не было только равнодушных. Опекуншу Ильи Ильича после совещания как подменили. И вот приходиться ему сейчас бегать по району как угорелому, проверять ход подготовки школ. Досадный промах. Но в  районе о том пока никому не известно.   И, даст бог, не будет. Так что жить можно, жить нужно, жизнь хороша! А здесь приехала эта молоденькая учительница.   Их не мало через его кабинет проходит. И красивых и  дурнушек,  и готовых на все, ради того, чтобы устроиться на работу в нужную школу.  Бывают строптивые, от одного только его  игривого взгляда впадающие чуть ли не в ярость. А в этой, сегодняшней посетительнице, было что-то необыкновенно  обаятельное, свежее . Илья Ильич еще тогда, в институте на «смотринах», сразу приметил ее. Он с  улыбкой вспомнил,  как  его сердце  екнуло , словно у молодого мальчишки. В разговоре с ней и стоящим рядом невзрачным парнем обещал выполнить ее просьбу – направить обоих в одну школу. Паренек тогда не проронил ни слова, но было и так понятно, что он не горит желанием  трудиться на ниве просвещения в каком-нибудь захолустье. И чего она так за него хлопотала? Пообещал устроить, чтобы они работали  вместе. Она приехала. Одна. Замечательно!
            Встал, снова взглянул на себя в зеркало, подмигнул отражению: «Так, так!»  Сердце сладко томилось,  как в  молодости, когда впервые шел на свидание к женщине , старше его лет на десять. Глупое сердце тогда готово было выскочить из груди.  Эх, молодость!
            Нет, он и сейчас пылок, ни одна смазливая женщина не пройдет мимо без его оценивающего взгляда. Он не скрывал эту слабость, ему даже доставляло удовольствие испытывать на женщинах свое обаяние. Илья Ильич обладал талантом видеть женщину изнутри, читать мысли в глазах ее. О! Он многое мог. Вот и эта девочка. Умиляло ее простодушие, если в  ней  и   было кокетство, то наивное, детское.  В дверь вторично постучали. Алтуфриев смахнул наваждение, повел плечами и строго ответил:
            – Войдите!
В дверях стоял  нескладный, долговязый паренек.  Тот самый, что давеча был рядом с девушкой. Илья Ильич с трудом заставил себя вникнуть в сказанное посетителем. Видимо первый ответ его был невпопад, так как юноша  смотрел на него с удивлением. Извинился, сославшись на неотвязные мысли об ответственных  делах и заботах. Назвал школу, где по направлению  будет работать юноша. А в голове, в такт сердцу, стучало:
           – Завтра, завтра!

                Часть 3

            Утро началось с неприятностей.  Жена,  видя его взвинченное состояние, в конце концов не выдержала, спросила:
           – Илюша, что с тобой? У тебя неприятности на работе?                Как пойманный воришка, уставясь на жену, чуть не выдал себя: жену звали Любовь Ивановна, Любушка,  как он ее называл. А тут чуть не ляпнул:  "Людочка!"   Даже покраснел, чем  еще больше озадачил  жену.
На работе ждало сообщение: к десяти часам явиться в райком партии .
          – Ну что им надо от меня, – с досадой  подумал Илья  Ильич, – там ведь проторчишь как минимум до обеда. Что же делать?
          Позвонил заведующему орготделом Райкома партии Подловарову. Скользкий, хитрый мужичонка. От него все стараются подальше быть. Он обладал невероятной способностью
узнавать  районные новости первым. Знал все свежие сплетни. Каким-то образом вынюхивал, кто с кем был, о чем говорили, сколько и чего выпили.  Непременно всегда с папкой в руках, он вызывал одновременно чувство опасения и омерзения. Последнее маскировалось угодливыми улыбками,  ибо откровение на сей счёт было чревато губительными последствиями. Льстивая улыбочка и угодническое подобострастие располагало это ничтожество к милости. У заворга тоже была одна слабость и о ней тоже знали: любил на дармовщинку выпить. Любую спиртовую гадость, но лишь бы задарма.
            К Алтуфриеву  он захаживал чаще, нежели к кому.  В сейфе у заведующего Районо хранился спирт и денатурат для нужд школ (на уроках химии и физики для лабораторных  работ спиртовки применялись).  К хранящемуся в сейфе  «неприкосновенному запасу»  приходилось часто прикасаться в целях высокой дипломатии. О нем – НЗ – хорошо был осведомлён  заворготдела Райкома партии. После работы с деловым строгим видом, с неизменной папочкой подмышкой он заходил к Илье Ильичу, если тот не успевал вовремя смыться, располагался в кабинете   на  стуле и начинал «мотать душу» разными намеками на грешки  хозяина кабинета. В конце концов Илья Ильич с заискивающей  улыбкой сам намекал на возможность «малость принять» после трудового дня. Высокое ничтожество сразу принимало предложение. Если чистого спирта в наличии не было, соглашался на денатурат. Его строгая норма – полстакана. Надо было видеть, как он  выпивал эту норму. Нажёвывал за щеку кусочек хлеба, потом начинал сквозь зубы цедить содержимое стакана. Обязательно следовала реакция отторжения организмом употребляемого зелья. Мало кто мог до конца проследить процедуру перекачивания жидкости с хлебными крошками изо рта в стакан и обратно. Побеждало партийное упорство: жидкость до последней капли и крошки исчезала во рту  заворга. Выпучив глаза после принятого,  он какое-то время отпыхивался. Обязательно доставал носовой платок, протирал выпуклые стекла очков, водружал их на место и назидательно говорил:
           – Это я из уважения к тебе выпил.
Вставал и бережно уносил свою папочку.
            Алтуфриев, брезгливо морщась, протянул руку к телефону, обдумывая предстоящий разговор,  набрал номер заворга. В трубке щелкнуло и  голос четко произнес:
            – У аппарата, слушаю.  Не известно, когда и с кого заворг скопировал эту манеру отвечать по телефону, но она ему нравилась.  Илья Ильич бодро начал:
           – Доброе утро, Михаил Авдеевич! Вы сегодня вызываете меня зачем-то  в Райком.
Последовал строгий ответ:
           – Не зачем-то, а на совещание.
           – Простите, Михаил Авдеевич, за оговорку. Я хотел у Вас сегодня отпроситься.
           – Это невозможно, – отрезал заворг.
           – Да понимаете, Михаил Авдеевич, срочно надо ехать на базу в город, спирт получать.  Вчера, предупредили  по телефону, если сегодня не получу, то выдадут только через месяц. А из школ звонят директора, к началу учебного года  химкабинеты  не имеют
его в наличии.
Ложь была корявой, но другой, более убедительной,  не пришло в голову.
Трубка долго сосредоточенно дышала, затем выдала:
            – Ну ладно , отправь за себя заместителя . Но смотри , чтобы о нашем разговоре  никто не знал. Вечером после работы зайду, вопросы кое-какие  имеются.
Илья Ильич с облегчением выдохнул, положив телефонную трубку:
             – Бог не выдаст – свинья не съест! Знаю я твои деловые вопросы.
В сейфе,  в заначке, стояла бутылка чистого спирта, так что все будет  «в ажуре».
Посмотрел на часы , время подходило к десяти . Отдал распоряжение заместителю  и бегом в гараж. Шофёр что-то высматривал под капотом машины.
               – Не дай бог поломка, – подумал Илья Ильич.
Шофер успокоил, что ничего  серьёзного. Алтуфриев предупредил водителя, что он сегодня свободен от работы, за рулем поедет  сам. Молодой паренёк понимающе улыбнулся, протер руки ветошью и протянул ключ зажигания. Напомнил, что бензина полный бак. Илья Ильич уселся за руль газика,  успокоенно вздохнул.
             – Все идет нормально, –  подытожил он про себя.

                Часть 4
   
             Газик подъехал к крылечку гостиницы. Илья Ильич проворно выскочил из машины, поздоровался с дежурной, поинтересовался, на месте ли заведующая. Поднялся на второй этаж и постучал в номер «Люкс», – знал, кто там находиться. Дверь открылась. Заспанное лицо Милки  вопросительно уставилось на стучавшего. Тут же извинительно просияла:
             – Ох! Я только что проснулась. Не успела даже умыться. Вы же сказали, что поедем в одиннадцать, а сейчас...
Он прервал ее:
            – Понимаете, Людмила Александровна. Я считаю долгом выполнить обещание –  увезти Вас в Никольское. Но  мне  необходимо быть  в  Районо  в пять  часов  вечером . Намечено совещание, –  пояснил он. – Пожалуйста побыстрее собирайтесь, я вас жду в машине .
            Алтуфриев, вдыхая запах духов, исходивший от неё,  говорил,  не сводя глаз с  ладной фигурки.
Девушка вышла минут через пять улыбчивая и свежая. Слегка смутилась, увидев, что за рулём не шофёр. Нерешительно смотрела на Илью Ильича. Он успокаивающе пояснил:
            – Водитель что-то приболел, я вынужден был его отпустить. Да Вы не беспокойтесь, я сам шофёр классный, мигом домчим!
Милка села на заднее сиденье.
           – Это даже лучше, – подумал удовлетворенно, и, ободряюще улыбнувшись, включил скорость.                На  выезде из  райцентра  стоял  «дылда» –  вчерашний  парень. Он  махал  рукой,  просил остановиться.  Газик было промчался мимо, но Милка закричала:
           – Возьмите его, ему наверно по пути с нами.
           – Если не взять, – мгновенно мелькнуло в голове, – она занервничает, –  взять –  значит придётся  заезжать в  Малиновку,  а  это  лишних  пять  километров.  Черт  с ним,  возьму, – затормозил машину Илья Ильич. Парень подбежал к машине, обрадованно  закричал:
            – Как хорошо, что встретил вас. А то  стою уже два часа, ни одна машина в сторону Малиновки не едет. С этими словами  он открыл дверцу  и сел рядом с девушкой .
О! И Вы здесь! – обрадовался  он.               
Илья Ильич сделал улыбку, надавил на газ. Машина, поднимая клубы пыли, помчалась с молодыми специалистами до их места назначения. Завязался  пустой разговор.  Как старые знакомые  Милка и паренёк  болтали про учёбу в институтах, про ожидающее их житьё- бытьё.  Илья Ильич удачно вставлял смешные реплики в их разговор. Настроение у всех было приподнятое. Заехали в Малиновку, нашли дом директора школы. Передали паренька ему на попечение . Пояснив, что времени в обрез, заведующий поехал дальше,  до Никольского. До него было еще километров двадцать. Илья Ильич очень красочно описывал село, в котором ей  предстоит работать. Обращал внимание Милки   на меняющиеся пейзажи. Природа и вправду завораживала, была великолепна. Горы, покрытые пихтами и берёзами, походили на причудливый  пятнистый  ковер из светлых и темных красок. Поляны являли такое разноцветье, что дух захватывало. Травы стояли стеной.  Конец июля – медовая пора.              Свернули с накатанной на чуть приметную колею полевой дороги, похожую больше на тропинку.
              – Поедем напрямую, ближе вполовину, – пояснил  Илья Ильич. Спустились в лощину. По обочинам трава была высотой в половину машины. У полуразваленного мостика через речушку остановились.
             – Надо отдохнуть, долить воды в радиатор, а заодно перекусим, время-то обеденное, –  услышала Милка.               
            Она вышла из машины. Воздух, напоённый ароматом цветов, был хмельной. Жужжание пчёл, стрекот кузнечиков,  голоса птиц со всех сторон создавали впечатление нереальности.
            Сорвала несколько цветков, увидела в траве гроздь ягоды клубники, аромат и вкус ее были изумительны Порхающие разноцветные бабочки  завершали сказочную идиллию.
           – Людмила Александровна, – услышала она, – идите сюда. Ошалели от такой красоты!      
Милка подошла к расстеленному на земле покрывалу, на нем была еда и стояла бутылка шампанского. Она удивленно смотрела на Илью Ильича.               
           – Отметим Ваш приезд в столь чудесное царство природы. Вы же такое не видели в своей жизни.  А называется это место очень прозаически – «Чертов Мост».  Объяснение этому очень простое. В дожди, особенно по осени,  через мост очень трудно проехать. Шоферы частенько попадают в эту ловушку. Я сам однажды влип в такой передел. Садитесь, Людмила  Александровна.
            Бутылка шампанского во время его рассказа была  открыта, шипя и пенясь, вино в стаканах издавало приятный аромат.
            – За Вас, Людмила Александровна, прозвучал тост. Она пригубила вино и  с улыбкой отставила стакан.
            – Нет, нет, так не пойдёт, – с мягкой обидой возмутился  Илья Ильич. – Это откровенное неуважение ко мне.
Стакан оказался у неё в руке и под ободряющие, настойчивые уговоры она выпила пощипывающий язык напиток до дна..
             – Молодец! – Повеселел Илья Ильич. – Закусывайте. Вот свежие малосольные огурчики, колбаска, шоколад.
            Вино сразу  опьянило Милку,  расслабляюЩе разлилось по всему телу. Шампанское Милка выпила впервые в жизни. Вкус его ей понравился. На губах  бродила улыбка. Илья Ильич  без умолку  о чем-то рассказывал, смеялся весело, она не вникала в слышанное. Ощущение легкой радости наполнило ее существо. Милка не поняла даже, когда в руке вновь оказался стакан вина.
             – Ну, Людмила Александровна, – как сквозь туман  донеслось, – Еще по пол-стаканчика и поехали.
Она вяло отстраняла стакан, ее  смешила  настойчивость красивого мужчины.  Выпила.
В  голове сладкий дурман,  обостренное ощущение счастья и радости.  Руки Ильи Ильича ласково обнимали ее. Он что-то смешное нашептывал ей на ухо. Она смеялась, закрыв глаза. Его губы жадно прильнули к ее губам. От поцелуя она чуть не задохнулась и стала  отстранять от себя мужчину.  Но он так страстно целовал ее губы, шею, плечи, что у Милки кружилась голова.  Тело  расслабилось, обмякло, было чувство невесомости. Она  слабо сопротивлялась, вяло пыталась оттолкнуть его.
            – Прошу Вас,  не  надо.  Отпустите.
Вдруг она  остро почувствовала ожог поцелуя в грудь. От соска по всему телу  подобно электрическому разряду пронеслось неодолимое желание. Еще и еще!  Молодую плоть  накрыла сладостная волна.  Тихо и жалобно вскрикнула, почувствовав первобытную неодолимую силу издающего резкий запах навалившегося  самца.
             Ошеломленная случившемся, она молча смотрела в небо. Бездонная голубизна его путала мысли.
         – Как тебя звали маленькой? – как сквозь вату услышала она.
         – Мила, – непроизвольно ответила она.
         – Мила, Милочка, девочка моя, – настойчиво лезло в уши.
Она вздрогнула, почувствовав руку Ильи  Ильича на обнаженной груди. Как пружина вспрыгнула на ноги и разъярённо прорычала:
          – Отстань! Ненавижу!
          – Ну,  успокойся , нельзя так ругаться, Милочка. Пойдем, освежимся в речушке.
Он попытался взять  за руку.  Милка отдёрнула ее, как от ожога. Застегнула распахнутое
на груди платье. Мысли несвязно роились в голове.  Не хотелось  ни говорить, ни двигаться, ни возражать.  Стояла в оцепенении.
            – У тебя что,  до меня не было мужчин? –  услышала опять его голос.
В  ответ она издала жалкий звук, похожий на скуление побитой собаки. Илья Ильич собрал скатерть самобранку в саквояж. Делал это  сноровисто, деловито.
            – Поехали, нас ждет школа, –  бодрым тоном пригласил Милку. Она стояла, не шевелясь.
            – Что же ты останешься здесь? Звери могут тебя скушать, – смеялся Илья Ильич .Взял ее за руку, подвёл к машине и усадил рядом с собой. Она не сопротивлялась,  молчала,  придавленная бессилием.
            Переехали «Чёртов Мост». Впереди был крутой подъем, машина шла  на пониженной скорости. Подъем взбудоражил ее, она не смогла скрыть чувства страха.  Жизнь  острым ощущением  напомнила о себе .               
            – Ладно, что было, то было, –  подумала она. –  И никогда не повториться. Могла бы догадаться сама о намерениях этого самца. Некого винить,  кроме себя.   
               
                Часть5

             Школа стояла в центре села. Она была открыта. Шел текущий ремонт,  готовились к новому учебному году. Алтуфриев попросил техничку сходить к завучу,  пригласить в школу.
Сам же решительной походкой прошелся по школе, оценивая качество ремонта.
              – Наталья Степановна, – обратился  он,  поприветствовав подошедшего завуча, –   еще раз предлагаю Вам, учитывая Ваш большой опыт работы и авторитет в коллективе,  принять руководство школой.
              – Нет, нет! Илья Ильич. Ни за  что не соглашусь. У меня большая семья, старики на моих руках, пусть руководят школой,  кто помоложе. Нет, увольте!
              – Ну что ж! – подытожил он  –   В таком случае любите и жалуйте директора вашей школы Людмилу Александровну, молодого педагога, энергичного и талантливого. Помогите ей на первых порах советом, доброй  подсказкой, поддержите, поделитесь своим богатым опытом. Я верю Вам, Наталья Степановна, надеюсь на Вашу порядочность.
              По квартире  для директора школы, как  я понимаю,  администрация Сельского Совета вопрос решила положительно. Вы, пожалуйста, покажите ее Людмиле Александровне, помогите ей устроить быт.  А мне надо срочно уезжать,  ждут дела. Голова кругом идет .
               – Ну, Людмила Александровна, –  повернулся к  ней, – принимайте дела . И выше нос.  Видите, какая она печальная  от ожидающих ее забот. Как говориться:  ни пуха, ни пера! 
               Машина с заведующим Районо  развернулась и повезла его на  неотложные,  большой важности, дела.
               – Вот неуёмный человек, –  сказала вслед  Наталья Степановна. –  И как только выдерживает такую нагрузку? –  Посмотрела на  Милку. – Пойдемте, Людмила Александровна на Вашу квартиру. Тоже, видать, очень устала , лица на Вас нет. Ничего, отдохнете,   осмотритесь . А за работу не горюйте  – сладится. Вы одна, или жених есть? – полюбопытствовала. –   Если нет, найдем для такой красавицы. У нас парень недавно из армии пришел. Золотой парень. Увидишь, вспомнишь мои слова. А что, образование  есть, работать будешь. Семью обязательно надо заводить. – Не то сама себе,  не то девушке говорила без умолку завуч.
Милка безучастно шагала рядом, не вникая в слова  старшего коллеги.
             Алтуфриев  за час до окончания рабочего дня  сидел в своем рабочем кабинете, подписывал принесённые из бухгалтерии документы, отвечал на телефонные звонки.
В книге приказов отметил назначение Полетаевой  Л.А. директором Никольской  восьмилетней школы с 28 июля 1974 года, с оказанием материальной помощи, как молодому специалисту, в виде подъёмных  в размере месячного оклада. Писал, как будто гладил  молодое, ладное девичье тело. В мыслях он был всё еще там, у «Чёртова Моста».
Раздался стук в дверь:
-Разрешите войти, товарищ начальник, –  прозвучал ехидный голосок.
-Припёрся, сволочь, –  подумал Алтуфриев.
-Проходите, пожалуйста, дорогой Михаил  Авдеевич! –  пропел он, –  садитесь, я рад Вас видеть.
-Ну, насчёт радости ты разогни малость, –   услышал в ответ. –  Как съездил в Бийск? Ни через  «Чёртов Мост»? –   издевался партийный чиновник.
-Неужели всё знает, –  внутренне похолодев, ужаснулся зав.Районо. –  Быть этого не может,  пронеслось в голове успокаивающе.
-Всё нормально, Михаил Авдеевич. Спиртишко получил. Спасибо, выручили.
-Нормально, так нормально, –  неопределённо прозвучало в ответ.
-Может примите немножко свежачку? –  спросил подобострастно Илья Ильич.
-Так и быть, плесни, сам знаешь сколько, – согласилось руководящее лицо.               
Далее последовала процедура вливания спирта  с нажёваным хлебом во чрево ответ работника РК  КПСС. Рабочий день 28 июля 1974 года закончился.
               
                Часть 6

               Васька Долгов  от звонка до звонка отслужил действительную на подводной лодке.  Служба нелёгкая, но  зато белый свет повидал.  Подлодка избороздила  Индийский и Атлантический океаны, в Средиземном море вдоль побережья рассекала глубины морских вод   Высокий, статный,  железные мускулы угадывались даже под одеждой. Пружинящая походка, уверенный взгляд, степенный  с баском голос. Он вызывал восторг у Никольских девчонок. Но ни одна из них не пришлась ему по душе. Толстушки, мордашки деревенские,  работницы животноводческой фермы, пропахшие силосом и навозом,  не вызывали у него никакого интереса.  Нет, он не чванился перед ними, не высокомерничал. Он просто их не замечал. Уезжать из родного Никольского не собирался –  не любил городскую суматоху . Отдыхал после  дембеля.  На  работу пока еще не устроился. Дома родителям помогал ремонтировать крышу, поставил новый забор, летнюю кухню в порядок привел. В общем, без дела не сидел. С детства был приучен к труду, безделье тяготило его. Имел одну страсть. С малолетства  любил охоту. Батяня, тоже страстный охотник, привил ему эту болезнь. Бывало и медведя брали в тихушку, не говоря уж о лосях,  козлах и прочей дичи. Любил хаживать на пернатую дичь. Места таежные, зверя и птицы хватало. Последние годки перед армией  шастал  по тайге в одиночку. Не  раз приходилось ночевать в лесу. Дома поначалу беспокоились, потом привыкли: таежник настоящий растет,  как дома себя в тайге чувствует. Вчера Генка, дружок малахольный приходил. Болтал без умолку, язык, как тряпочка на ветру. Из всего Васька запомнил, что приехала  работать молодая училка, директором школы назначили. Красивая, не чета деревенским. Это заинтересовало.  Решил зайти под предлогом, что за время службы соскучился по родной школе. Утром одел форму подводника, на груди заслуженные регалии: значки отличника службы, памятные медали и  прочее. Бескозырку перед зеркалом  водрузил так,  чтобы подчёркивала  мужество и удаль подводника. Зашел в здание. И вправду нахлынули воспоминания о годах учёбы. Всё те же родные запахи, как и много лет назад  Казалось, сейчас прозвучит звонок и из дверей классных комнат вывалится  гомонящая толпа ребятишек, захватит его в водоворот детства.   
            Прошелся по коридору, шаги гулко отдавались в пустом здании. Дверь учительской открылась,  вышла Наталья Степановна. Обрадованно заулыбалась, заговорила приветливо:
            – Вася, здравствуй! Пришёл посмотреть родную школу. Проходи в учительскую, расскажи, как служил, вижу, что моряком был. Больше трёх лет тебя не видела. Возмужал. Настоящий богатырь, – не умолкала она.
            В учительской  Наталья Степановна  продолжала  умильно причитать. Вспомнила, каким он пришел в школу, как учился, каким был иногда непослушным. Васька с улыбкой смотрел на свою учительницу, отметил, что постарела, с тихим удовольствием впитывал  ее доброту. Рассказывал о службе. Дверь тихонько отворилась. В проеме стояла белокурая девушка с распахнутыми от неожиданного вида молодого парня в военной форме глазами. Подавив минутное замешательство, поздоровалась и сказала:
         – Наталья Степановна, я пойду домой, у меня там работы непочатый край. В школу я завтра приду, разберусь  с документами.
Наталья Степановна  встрепенулась , поднялась со стула, запричитала:
        – Иди, милая,  иди. Работы там не переработать, я представляю. Вот, Вася, это Людмила Александровна, наш новый директор школы. А это Василий, – представила его девушке,  недавно пришел из армии. Посмотри,  какой богатырь.
Молодые смущенно улыбались от неожиданного знакомства.
       – Я пойду, –  сказала девушка .
       – Я , пожалуй,  тоже пойду, –   встал Василий.
Наталья Степановна понимающе улыбнулась: «Понравилась!»
Молодые люди вышли на крылечко школы.
-Разрешите, я вам помогу домашнюю работу поработать, –  скаламбурил Василий.
-Нет! –  резко и недружелюбно произнесла Милка  и быстро пошагала в сторону дома.
-Ишь ты, какая! – прошептал Василий. – Ничего, поживём, увидим. Не такие штормы видывал, –   подумал он.               
Проводил взглядом  удаляющуюся девушку, отметил ее стройную фигуру,   поднятую в достоинстве голову. Он понимал, что она  чувствует его изучающий взгляд.
-Что, Вася, не удалось поближе познакомиться, – услышал он голос Натальи Степановны, закрывающей двери школы на замок. –  Не расстраивайся, ты у нас парень настойчивый, смелый. А смелость города берёт, –  рассмеялась она.               
Остаток дня  девушка не выходила из головы Василия. «Запала», –  сделал он вывод.
С того дня ни одного случая не упускал, чтобы встретить ее. Вежливо приветствовал. На разговор не навязывался. Соблюдал нужную по ситуации дистанцию. Он сразу решил:  – Она будет моей женой. Я  добьюсь, чтобы она увидела во мне нужного ей человека. И торопить время не надо . У меня его много.
          Наступил сезон охоты на водоплавающую птицу.  Васька целыми днями, а подчас и  с ночёвкой, пропадал на охоте. Обеды готовил в лесу из подстрелЕной дичи. Он как бы растворился в своей страсти. Даже о молодой учительнице редко вспоминал.
          Пролетели незаметно два  месяца. Домашние дела и охота выстроили размеренный, неторопливый, безсуетной режим Василия.
          Как-то в конце октября прислали приглашение в школу  на День учителя. Он сначала удивился, – при чём здесь он. Догадался, что это Наталья Степановна устроила.
          – Надо же так придумать! Идти или не ходить. А почему бы не сходить? –  размышлял Василий.
             – Пойду, –  решил он,  собираясь на работу.                Недавно устроился столяром в совхозную мастерскую. Любыми инструментами  владел не хуже опытного мастера. Работа не пыльная, как говориться. И на охоту зимой хоть на неделю отпроситься можно. Вечером в новом костюме, сидящем на его спортивном теле
    очень элегантно, в цветном, по моде, галстуке, начищенных до зеркального блеска туфлях
  он появился в учительской, где уже накрывали праздничный стол. Педагоги, нарядные,
  весёлые возбужденно суетились вокруг. Раздались возгласы:
           – Вася, какой ты нарядный! Проходи, садись. Минут через пять стол будет готов.
 Надежда Павловна, молодая учительница,четыре года назад начавшая работать в школе, озорно подмигнула и шутливо пропела:
           – Моряк вразвалочку сошел на берег...
Все засмеялись. Наталья Степановна добавила к шутке:
           – Надежда Павловна, вот придет  муж, все расскажем ему.
Василий, смущенный вниманием вчерашних его учителей, сел в уголок .
           – Людмилы Александровны нет почему-то, –  отметил он.
Подходили мужья учителей, степенно здоровались, стесняясь праздничных костюмов,
одевали которые крайне редко, не знали, куда спрятать натруженные мозолистые руки.
Все мужья сельских учительниц  либо трактористы, либо работники животноводства.
Наконец всё было готово к началу праздника. Наталья Степановна  скомандовала всем
рассаживаться по местам, сама вышла. Гости и  виновники торжества шумно задвигали стульями. В дверях появились Наталья Степановна и немного смущённая Людмила Александровна. Свободное место для нее «случайно» оказалось рядом с Василием. Затихли.
    Завуч предоставила слово для праздничного поздравления директору школы. Людмила Александровна  вспыхнула ярким румянцем, поднялась и чуть-чуть дрожащим голосом
    поздравила учителей, пожелала успехов. Начав речь несколько сбивчиво, закончила уверенно и чётко. Всем понравилось сказанное ею. Поаплодировали и подняли бокалы .
    Василий, к своему изумлению, чувствовал себя неловко, скованно, сидел потупив глаза, как провинившийся ученик. Видел,  что сидящая рядом девушка чуть пригубив вино, поставила бокал на стол. Сам он тоже ограничил себя одним глотком. Надо сказать, что Василий к спиртному был равнодушен. Никогда его в селе не видели пьяным. А сам он парней, любителей выпить, сторонился, их компаний не поддерживал. И курить  никогда
    не пробовал. Объяснить это можно было  тем, что его отец, потомок кержаков, на дух не переносил спиртное и табачный дым. В свои шестьдесят лет  он выглядел розовощёким здоровяком лет сорока. Держал на усадьбе личную пасеку ульев на тридцать.  А пчёлы, кстати сказать, не переносят эти запахи. Вот и сын Василий был в отца.
             Вечер набирал шумные обороты. После третьего тоста запели, принесли баян. Василий сразу понял: никуда не деться, придётся веселить людей. Он играл на баяне еще со школы.
    Любил этот музыкальный  инструмент. Но профессионально освоить его не пришлось. На
    подлодке, узнав, что  баянист, специально для него приобрели замечательный баян. Все три года  Василий был душой экипажа в свободное от службы время. Навык аккомпанирования  он имел неплохой. Вот и сейчас под звуки баяна полилась красивая, всем знакомая мелодия: «Я люблю тебя жизнь». Пели самозабвенно, раскрепощённые выпитым. Чувствовалось, что песни в коллективе учителей  любили, исполняли красиво, по голосам. Василий отметил, что молодая руководительница коллектива с интересом наблюдает за ним. Скованность в ее поведении исчезла, с удовольствием подпевала песни. С перерывами  исполнили достаточно много песен. Поплясали, попели частушки. За весельем время пролетело незаметно. Засобирались по домам. Двое мужей учительниц опьянели, но вели себя довольно прилично. Жены чувствовали себя неловко перед коллегами, излишне строго пресекали попытки своих мужей вступить в общий прощальный разговор. Праздничный вечер удался! Почти все гости и  учителя разошлись. Василий  терпеливо сидел в неясных пока надеждах на исполнение задуманного  желания. Людмила Александровна, одетая, вышла из своего кабинета, внимательно осмотрела прибранное помещение учительской, подождала пока оденется  Наталья Степановна и вместе с ней направилась к выходу из школы. Василий стоял на крылечке. Вышли из ограды школы, учителя пожелали друг другу спокойной ночи. Василий подошел  к Людмиле Александровне и  попросил разрешения сопроводить её до дома. В ответ получил резкое и категоричное:
             – Нет!
   Глядя на удаляющуюся девушку, Василий недоумевал:
           – Что она так со мной? Чем вызван повод быть такой холодной? Видно парень есть у неё.
Жаль! Очень милая девушка.
Самолюбие Василия было задето. Девушка ему всё больше и больше нравилась.
          – Ничего, – думал он. –  Шторма приходят и уходят, а корабль идет по волнам к намеченной цели. С этой мыслью он,  немного опечаленный, отправился домой.               
                Часть 7
       
             Милка шла в подавленном настроении. Не включая свет в избе, села на кровать.
На  душе –  тоска. Так хотелось, чтобы рядом был Валерка. Только сейчас, оказавшись в кругу малознакомых ей людей, занятых своими делами,  обременённых заботами о своих семьях, она поняла, сколь  дорога ей была дружба с чудаковатым Валеркой.   Милый, нескладный, застенчивый до робости, по  существу мальчик  Как ей было легко и непринуждённо рядом с ним. С каким искренним чувством он к ней относился. Таким    далеким казалось это время.
             Здесь все было чужим, настораживающим , даже природа , несмотря на ее красоту.
     Навернулись слезы. Она их не сдерживала.  Сидела и тихо плакала.
           - Как быстро летит время, - думала она.- Мне уже двадцать два года. Что меня ожидает завтра,  через месяц, через год?  Маму я смогу увидеть только на зимних каникулах. Хотя едва ли, это же рабочие дни у меня сейчас. И этот... Она не хотела даже про себя называть имя, ставшего ненавистным ей человека, зав Районо. На августовском совещании учителей он со слащавой улыбочкой радостно приветствовал её. Начал нарочито громко расспрашивать, как устроилась на новом месте молодой специалист, директор школы.
Пытался как бы по-отечески приобнять за плечи. Ей было невыносимо стыдно.  Такое     чувство, что окружающие подозревают  об их отношениях и старалась быть подальше от нагловатого мужчины в перерывах совещания. Но он преследовал ее, находил взглядом, пытался завязать разговор с ней. Улучив момент, прошептал , что после совещания будет ее ждать с машиной , чтобы увезти в Никольское. Этого она не допускала даже в мыслях. До конца конференции буквально скрывалась от него, а по окончании не отходила ни на шаг от Натальи Степановны до момента отъезда. Та даже подумала:
            -Бедняжка, девочка, как к матери льнет ко мне. Эх! - вспомнила она, - и я такая же робкая была, когда приехала по направлению в школу. Когда это было! -  погрустнела она.
      Как  прекратить его домогательства? Вчера позвонил , чтобы приехала лично  с отчётом за первую четверть
             - Не поеду, - решила,- почтой вышлю.
             - Написать письмо Валерке, - снова подумала о нем.- А какой смысл. Приехать сюда он не сможет, да и не поедет. И так понятно, что вместе со студенческими годами ушли в прошлое и наши  взаимоотношения. Учись, Валера, на большого учёного, - с горечью высказала  вслух.
              - Этот парень, Василий, – переметнулась ее мысль, – уж очень правильный. Или мне так кажется. И намерения, по всему видно, серьёзные. Хоть сейчас замуж выскакивай,- усмехнулась с иронией. - Но в сердце пусто . И никого туда пускать не намерена,- так подумала перед сном .
              До Нового года  время прошло обыденно, неторопливо. Допоздна в школе. Бесконечные заботы. Вечерами подготовка к урокам: готовилась к ним тщательно — директор ведь. С коллективом складывались хорошие отношения. Кто с опытом работы - тактично помогали, молодые не выказывали строптивости. Милка  старалась быть почтительно ровной не только с коллегами, но и с учениками. Понимала, что ее уважают за это. Неприятно было только,  когда оставалась наедине с кем-нибудь из учителей, или кто  из техничек оказывался рядом, обязательно намёки начинались о замужестве, как сговорившись, все убеждали выходить побыстрее замуж,- чего тянуть. И наперебой прочили в женихи только Василия:
                -Уж такой расхороший, работящий, обходительный. Ни пьет, ни курит, не шляется по девкам-бабам. И родители-то  у него лучше не сыскать: спокойные, приветливые, на просьбы отзывчивые. Будущий свёкор, опять же - не пьющий, не курящий, работящий.
Поначалу она смеялась, отговаривалась, что ещё рано замуж,  что надо узнать хорошо  человека, с которым судьбу связываешь. Но разговоры на эту тему стали всё настойчивее, напористей. Это стало надоедать. Выход был один,- уединиться. Но полная замкнутость тяготила. Ближе всех ей была Надежда Павловна, тоже молодая, работающая в школе пятый  год,  учительница. У  неё был ребёнок полутора лет, смешной карапуз. Надя, как  называла её Милка, в нём души не чаяла. Наедине  Надя называла её  тоже по-дружески -
Милкой.  Темы их разговоров- бытовые, ни о чём, но они для неё  были как отдушина, напоминали пустяшную студенческую болтовню,  развеивали хандру. Надя тоже иногда пыталась перевести разговор на неприятную для Милки тему- замужество, но тактично замолкала,   улавливая реакцию подруги.
             Пришла телеграмма из Районо: подготовить полугодовой отчёт, представить план работы на второе полугодие. По окончании отчетов январская конференция  руководителей школ.
             - Придется ехать, - с тоской подумала Милка, -  не отвертишься. Но даже не надейся,- пообещала она ненавистному адресату.
             Школьные новогодние ёлки отвели шумно и весело. 31 декабря решили отпраздновать наступление Нового года коллективно. Суетились по этому поводу, обсуждали меню праздничного застолья,  молодые учителя готовили сценарий новогоднего праздника.
Милка тоже отвлеклась от служебных дел и мрачных мыслей. Согласилась быть снегурочкой в паре с Дедом Морозом -  Натальей Степановной . В приглашенных опять оказался Василий. Оно и понятно - без музыки какой  праздник.
               В десять часов вечера все были в сборе. Праздничное настроение,  последние хлопоты перед застольем. Под ёлкой прошлись шуточным хороводом  с  песнями, исполнили представление по сценарию, стали усаживаться за столы. Людмилу Александровну уговорили не снимать костюм снегурочки. Уж очень она в нем привлекательной была. За столом Василий конечно «случайно» оказался рядом. Он, не скрывая, любовался ею:
               - Какая она красивая, обаятельная сегодня,- не выходило у него из головы.                Он опять, как в прошлое застолье, выглядел робким мальчиком рядом с ней. Праздничная атмосфера развеселила Милку, она удачно вставляла в шумный разговор смешные реплики, что поддерживало дружеское веселье. В самый канун Нового Года откупорили шампанское, разлили по бокалам. Директора школы дружно попросили произнести тост. С радушной улыбкой  искренне поздравила всех с наступающим 1976  годом,  пожелала всего, что по такому поводу желают. Подняли бокалы, весело зазвеневшие от легких соприкосновений .
               Выпили.  Шумно принялись за еду. Милка,  глотнув вина, поперхнулась, побледнела и поставила бокал на стол. Вино показалось ей хуже отравы. Как неожиданный проблеск молнии в ночи, оно напомнило лужайку перед «Чёртовым мостом», бутылку  шампанского на земле,  ненавистное похотливое тело навалившегося на неё самца. Все заметили мгновенную перемену в ней, её бледность, потухшие глаза. Женщины сочувственно подносили воду, кто-то предложил валерьянки,  утверждали, что это от переутомления.
               - Нельзя на износ работать, -  восклицали они.
Милка попросила извинение и ушла к себе в кабинет. Сняла костюм снегурочки, стёрла с лица макияж. В душевном упадке сидела за столом. Вечер утратил осмысленность праздника. Краски радости и веселья скукожились, поблекли.  Накатывала обида и злость. Кто-то стучал в дверь. Быстро платочком вытерла  наполненные слезами глаза, встряхнула головой:
                - Войдите!
В дверях стоял Василий. Молча смотрел на неё. В глазах искреннее  сочувствие и мольба не прогонять его от себя.
               - Вася,-  сорвалось неожиданно у неё, -  иди,  я сейчас вернусь.
Глаза его вспыхнули такой радостью, что Милка невольно улыбнулась. И тут же в смятении подумала:
              – Я ведь ему повод дала подумать, что он мне нравится.
Вернулась к застолью. Но уже ничего не занимало ее, скорее  раздражало. Люди  веселилось. Пели новогодние песни, песни  пионерские, комсомольские, народные и прочей тематики. У Милки было одно желание: уйти незаметно и как можно скорее. Сослалась на головную боль, усталость,  извинилась за уход. Взглядом и  жестом пресекла попытку Василия проводить ее.
                Дома, как привыкла в таком настроении, сидела долго без света на кровати, дала волю тоске и слезам. Заснула под утро. И, на самом деле, с головной болью.
                Первого и второго января  просидела дома  в  душевной пустоте и,  казалось,  в полном физическом упадке. На следующий день в школе готовила отчёт и составляла план на текущее полугодие. Работа не клеилась , мысли вразброд. С усилием заставляла себя думать о делах. Около обеда  внизу стукнула входная дверь. Видно кто-то из школьных работников пришел. Шаги послышались у дверей кабинета. Затихли. В еще неясном предчувствии застучало сердце. В дверях с решительным выражением молча стоял Василий.
               - Вам что? - машинально спросила она, уже точно зная, зачем он здесь.
               - Людмила,- с чуть заметным волнением  начал Василий. - Почему Вы избегаете меня?  Почему сторонитесь? Я что-то плохое сделал Вам, обидел чем-то?
Она молчала, не находя слов.
                - Я хочу Вас видеть, разговаривать с Вами. Дайте мне маленькую возможность показать, кто я есть. Не будьте так холодны со мной. Или я не ровня Вам, необразованный мужлан?   
Она молчала, не могла найти  нужных слов. И только взгляд выдавал её состояние - состояние смятения, полной беззащитности. Он сделал шаг в ее сторону.
                - Нет, нет! -  задохнулась она, упала на стол  и  навзрыд заплакала.
                - Людмила, милая Людмила,  что с Вами, - слышала она. Он ласково и нежно гладил ее по голове. Девушка не отстраняла его руку,  успокаиваясь.
                - Вася, иди. Потом поговорим, - жалобно пролепетала она.- Потом. Я ни в чём не упрекаю тебя. Ты хороший парень. Иди, Вася.
Окрылённый обещанием будущей встречи, Василий осторожно прикрыл кабинет. Вскоре послышался стук входной двери.
                - Господи! Как я одинока, -  выдохнула девушка. - Как мне тяжело.

                С отчётом в Районо  поехала на тракторе  в оборудованной для перевозки людей будке. Попутно до райцентра  набралось с десяток человек. Дорога была долгой. Весь  путь
Милка была в нервном напряжении. Нет, отчет не волновал. До болевого физического ощущения страшилась встречи с заведующим. В мыслях пыталась представить своё поведение, как даст ему решительный отпор, какие гневные слова выскажет ему. Но понимала,  что  ничего не сможет противопоставить его наглости,  будет униженно избегать  его. Но к её радости все обошлось просто. Отчет и план приняли инспекторы, совещание прошло без заведующего. Его самого вызвали в краевой отдел  с отчётом.
                Обратную дорогу  Милку было не узнать. Она была  весела, шутила с попутчиками,  даже рассказала смешной анекдот про тупого ученика Ваню и его учительницу Марь Ванну,   доведённую  им  до полного отупения. В деревню приехали  потёмну. У ворот дома увидела Василия. Но не удивилась. Она даже предполагала, что он ее встретит. Приветливо поздоровалась , пригласила зайти в дом. В избе было прохладно, печь не топлена. Василий принес дрова, растопил печь. Делал все сноровисто, быстро. Заварила чай, достала припасы немудрёные.  Сидели за столом,  говорили о поездке, о последних новостях деревенских. Василий рассказал о недавнем эпизоде  на охоте, как его провела лиса, случай выглядел смешно. Часы на стене отстучали одиннадцать, Милка посмотрела на них и перевела взгляд на Василия. Он, улыбнувшись, встал, надел пальто и шапку. Попрощались.  Оба понимали,  что в сегодняшнем прощании чувствовалась неизбежность их будущих отношений. Милка сразу же легла спать. Сон был лёгкий, без сновидений, освежающий.
               Затворническая жизнь закончилась.

                Часть 8

               Дни становились  длиннее, особенно заметно  это было в ясные дни. Отраженные чистейшим  снегом лучи солнышка слепили глаза. Приближалась весна. Все в природе — и деревья, и горы,  и небо принимало иной , необъяснимо  волнующий вид. Казалось, что и лица людей прояснялись. Настроение коллег отражало состояние природы.
               В школе жизнь шла по заданному ритму. Правда, небольшое событие разнообразило вторую половину учебного процесса. Людмила Александровна организовала хоровой кружок. Разучивали песни под аккомпанемент баяна. Василий с удовольствием приходил на репетиции.  Хор день ото дня приобретал слаженное звучание,  приятное многоголосие.
Людмила Александровна,  душа кружка,  была энергична,  заряжала задором и весельем.
Учителя при виде её многозначительно переглядывались. Все в деревне знали, с кем Василий допоздна проводит время, а коллеги,  да и ученики видели в этих отношениях нечто большее, чем дружба. Пожалуй, они были близки к истине.
                По вечерам Милка уже с нетерпением ожидала прихода  Василия, а когда он уходил на охоту,  скучала, и даже про себя упрекала, что ради этого забывал про неё. Вечера проходили в бесконечных разговорах. Он рассказывал о своей службе, о подлодке, на которой почти  три года безотлучно прожил.  В каких морях и океанах ходил (всегда поправлял, когда она говорила: «Плавал». Корабли ходят, а плавает дерьмо. Её это смешило), какие материки и страны повидал. Рассказчиком он был занимательным. Милка же вспоминала об институте,  о смешных студенческих эпизодах, о своём детстве. Это были вечера узнавания друг друга, с каждым днем всё более тесного знакомства.  Обоюдный интерес перерастал в привязанность и , как правило , в неизбежное чувство влюбленности.  Василий был деликатен, нежен , не скрывал своего чувства к ней. Милке было с ним  спокойно , уютно , она была как бы в состоянии приятного долгого - долгого сна. Состояние влюблённости сказывалось на ее отношении к ученикам , к своим коллегам, светлой улыбкой приветствовала сельчан. А окружающая её природа казалась ей восхитительной. И настал момент, когда Василий в очередной вечер, глядя на неё  с бесконечной нежностью, тихо сказал:
               -Милая Мила, - так он ее теперь называл.  Я так тебя люблю, что и дня прожить в разлуке не могу. Ты моё солнце, без которого темно в душе. Я прошу - будь моей женой.
Она молча смотрела на него и не надо было слов,  чтобы понять по глазам и ласковой улыбке ее чувство к нему. В этот вечер он нежнее чем прежде обнимал и ласково покрывал ее лицо поцелуями. Она слушала его нежность и была счастлива: она любима!
               В апреле,  когда набухшие почки на берёзах  готовы были брызнуть первой зеленью, а запахи земли будоражили  всё живое в природе, вечером к ней в дом постучали. Милка была уверена, что это пришёл Василий. Открыла дверь и еле устояла на ногах. Рядом с Василием стояли его родители и Наталья Степановна.
               - Это сватовство, - сразу поняла.
Посидели за чаем, невесту уговаривать не пришлось.   Определились, что свадьба будет в начале мая. Гости ушли. Молодые,  прижавшись друг к другу, простояли дольше обычного.
Теперь встречи приняли предсвадебную осмысленность. Предстоящее событие казалось столь значимым, что оба находились в напряженном ожидании. Расставались с большой неохотой. В один из вечеров она предложила ему остаться до утра. Он ласково возразил:
                - Милая Мила, я  хочу,  чтобы у нас первая ночь была сказкой  для нас обоих . Она скоро придет, я не буду омрачать её ничем.
У Милки после его слов  в самой серёдочке сердца кольнуло  острой - преострой иголочкой. Но она эту трепыхнувшуюся, еле замеченную боль погасила: он меня так сильно любит!
               День свадьбы приближался. Завершались последние приготовления к ней. Судьба вершила предназначенное для них! В поведении  жениха  было необъятное, слепое обожание невесты. Он видел в ней не просто красивую девушку, а подобие ангела любви, неземное создание, обладателем коего он будет единственным и вечным.
Накануне свадьбы приехала мать Милки, извещённая телеграммой. Познакомила ее с женихом и его родителями. Вечером сидели с ней допоздна, вспоминали Милкино  детство,   юность.  Жизнь их в те годы проходила в очень скромном достатке. Отца не было, мать очень часто болела. И она  была счастлива тем, что у дочери жизнь складывалась удачно: и работа хорошо оплачиваемая, достойная, и будущий муж,  по словам дочери, порядочный парень, не пьющий, не курящий, и родители его впечатление доброе оставляют.  Посоветовала жить отдельно  от родителей, в своей квартире,  самостоятельно. Наставляла, как вести себя, став женой:
             - Будь покорной, но не давай себя унижать.-  Милка смеялась, уверяя мать, что Вася
её просто обожает. Прижалась, как в детстве, к  матери комочком . С нахлынувшей тоской подумала, что эта ночь разделяет ее жизнь на две половинки. Закрывается последняя страница  светлого, тихого,  уютного вчера . С завтрашнего дня начнётся что-то иное . Тоскливое чувство неясной потери долго ещё не давало заснуть. Непрошеные слёзы текли по  щекам.
              Гостей на свадьбу пришло много. Событие для деревни значительное. После торжественной регистрации в Сельском Совете, где молодых нарекли мужем и женой, Василий поднял Милку на руки и донес ее  без усилий до деревенской столовой, где было готово застолье . Она чувствовала его  силу, нежность и свою  защищенность. Заметила, что  мать, глядя неотрывно на неё, тихо плакала, скрывая от окружающих слёзы.
              - Мама, я буду счастлива, - хотелось ей громко закричать.
Свадьба гудела допоздна. Пели, плясали, веселились, поздравления и пожелания молодожёнам произносились  непрерывно. « Горько!»  звучало без конца . Погода соответствовала празднику. День солнечный, жаркий выдался. Кругом яркая зелень. Воздух напоен ароматом весны. Счастью молодоженов, казалось,  даже птицы радовались.  Их пение слышалось отовсюду. Василий с молодой женой оставили гостей поздно вечером. По  дороге домой он снова нес Милку на руках. Она, обняв его за шею, чувствовала себя самой счастливой на свете. Дома  вскипятили  чайник, посидели за столом. Вспоминали прошедший день, смешные эпизоды застолья. Оба чувствовали себя чуть-чуть скованно.
Милка пожаловалась, что очень устала и хочет спать.
               Вася был нежен и ласков,  говорил ей такие  необыкновенные,  казалось ей, слова. Его  руки были трепетны, от  их прикосновения замирало  Милкино сердечко. Она была зацелована жаркими губами , с головы до самых кончиков пальцев. Девушка и не представляла, что  мужчина может быть таким нежным. Они упали в бездну. Их тела обрели невесомость и невыразимое чувство единения. В целом мире никого, кроме них, не было, не   существовало. Только они. Их руки, губы, тела.
               Первой проснулась Милка. Она стыдливо натянула на себя одеяло, попыталась тихонько одеться. Но проснувшийся муж мешал ей. Она шепнула ему, что надо вставать, вот - вот за ними придут . Их предупредили , что с утра будут «блины»: продолжение свадебного обряда.  Василий с неохотой согласился. Милка выскочила из постели и стала одеваться.
Причёсываясь у зеркала, она увидела в нём отражение Василия, который отдёрнул одеяло
 и рассматривал простыню. В груди Милка почувствовала ледяной холодок. Муж смотрел на неё вопросительным и каким-то отчуждённым взглядом. Милка, сделав вид , что ничего не замечает, с улыбкой обняла его и прошептала на ухо:
                - Одевайся скорее, вон, уже идут за нами.
 По дороге и впрямь к ним шла толпа молодёжи. В дверь со смехом стучали:
                - Эй, Долговы, проспите счастье, кончайте обниматься.                Когда пришли в столовую, там уже сидели за столами гости. К обряду «блинов» всё было готово. Молодых усадили на вчерашнее почетное место, наполнили бокалы вином.
              - За молодых, за мужа и жену Долговых! - прозвучал тост.
Гости выпили и с ожидающими улыбками смотрели на молодых. Они тоже выпили, стоя из уважения к гостям. Гости ждали! В затянувшейся паузе сваха  шепнула:   
             - Вася, разбей фужер, удовлетвори любопытство гостей.                Василий так хрястнул пустой фужер, что от него полетели брызги стёкол чуть не по всему помещению. Одна Милка поняла, какую силу злости её молодой муж  вложил в  этот ритуальный жест. Все  зааплодировали, выказывая одобрение: невеста, лишённая девичьей невинности мужем, стала женщиной. Обида, боль и ужас вонзились, ужалили Милку в самое сердце. А в душу молодого мужа упало зловещее семя еще неосознанного явления по имени – «Ревность».
               
                Часть9

                Отшумела свадьба. Деревенская жизнь вошла в обыденную колею.  Месяц май выдался жарким. Мужики и бабы, занятые посевными и огородными делами,  на молодожёнов уже не обращали внимания,  интерес к ним притупился,  отодвинутый повседневными заботами. В учительской всё реже шутили по поводу медового месяца молодожёнов,   легкой синевы под глазами Милки, скрываемой утомлённости и грустной задумчивости. Такое состояние молодой женщины воспринималось как должное. Появившуюся замкнутость в ее поведении  относили к той же причине. Из деликатности не задавали лишних вопросов, касающихся лично её и молодого мужа.
               Недели через две   после свадьбы Милке пришлось ехать в райцентр: учебный год заканчивался, количество бумажных отчётов нарастало. Добралась на  попутной машине быстро. В узком коридоре толпились  перед инспекторским кабинетом.  Заведующий был в командировке  в Барнауле. Разговор директоров школ, а это были в основном  они,   вёлся вокруг школьной тематики. Сдали отчёты только к концу рабочего дня. Итоговое совещание  проходило в несколько  нервозной атмосфере: многим возвращаться домой,  как и Милке, приходилось,   рассчитывая на попутки. Выслушивали подведённые инспекторами  итоги  невнимательно, поглядывали выразительно на часы. Наконец выводы, напутствия, пожелания закончились. Почти бегом устремилась к развилку дорог за селом   Попутного транспорта, как и предчувствовала, не было. Прождала  более часа  и поняла - домой она не приедет сегодня,  пешком идти на ночь глядя слишком далеко. В гостинице ей нашлось место в номере на четверых. Двое из них - коллеги, тоже не сумевшие дождаться попутного транспорта. Вечером, перед сном, долго говорили о школьных делах, о предстоящих летних заботах. Спала Милка плохо, она чувствовала себя в чём - то виноватой перед мужем. Впрочем, это чувство вины незаслуженной, обидной до слёз  было в ней со дня свадьбы.   Василий был внимателен, предупредителен к ней, но она чувствовала - отношение к ней  изменилось после свадьбы. И это после той незабываемой, сказочной, неправдоподобной, как  мираж, ночи, когда они  ощутили единение, слияние, рождение нового состояния их душ и сердец. Покрывало волшебства исчезло вместе с яркими лучами солнца, ворвавшимися в то утро в  их свадебное ложе. Оба старались не думать о причине  появления маленькой трещинки, микроскопической язвочки в их отношениях .Милка убеждала себя, что со временем это   исчезнет, растворится в их молодых, горячих чувствах, физическая близость вытеснит появившееся  отчуждение . Она сознательно отдалась во власть своего молодого мужа, ничем старалась не вызывать его недовольства. Муж был неистов, она не высыпалась, дни проходили в полусонном состоянии. Ее чуть-чуть обижало, что Василий как бы пренебрегал , не замечал  её усталости. Она чувствовала, что в их близости было ощущение её обреченности и его завуалированной мстительности и  ожесточенности.
               С такими мыслями прошла ночь в гостинице.  Рано утром Милка была уже на окраине села,  где обычно ожидали попутки. Ей повезло. До Малиновки шел грузовичок.  Пожилой водитель оказался разговорчивым, весь путь прошел в расспросах о жизни, работе, о его знакомых в Никольском. От Малиновки пошла пешком. Но и здесь подфартило. На телеге её догнали муж с женой из Никольска. Часам к двенадцати она была дома. На крылечке сидел Василий. Она удивилась, ведь должен быть на работе.
                - Почему вчера не  приехала? - услышала она недовольный голос мужа.
Объяснила причину  и рассказала подробности поездки. Кольнуло раздраженное недоверие  в его глазах. Пошутила:
                - Вася, ревнуешь что ли? Я так спешила,  как на крыльях к тебе летела, а ты надулся, как сыч. Шутку он не принял, поднялся и молча пошел на работу. Чуть расстроенная и обиженная Милка смотрела ему в след. Вечером холодность Василия  чуть растопилась. Отдохнувшая за полдня  после поездки Милка была с мужем ласкова и нежна. Василий, перед тем, как заснуть, утомлённым голосом предложил, вернее, высказал решение:
              - Надо покупать мотоцикл, он нам необходим. Деньги свадебные есть, если у тебя добавить нечего, займу у родителей недостающую сумму.
Милка поддержала:
              - Васенька, я - за! У меня есть немного денег,  на всякий случай скопила.
Утром обсудили тему покупки подробнее. Решили это сделать, не откладывая в долгий ящик. Василий пересчитал все наличные, выходило, что добавить надо самую малость. Он в этот же день  решил  поехать  в райцентр за мотоциклом. В возбужденном состоянии он напоминал ей мальчишку в ожидании приятной игрушки. Она поцеловала его и пошла  в школу. Поздно вечером, уже по темну, подъехал на мотоцикле с коляской Василий. Радость светилась на его лице. В таком состоянии он пребывал несколько дней. Катал Милку по деревне, выезжал за село на природу. Она радовалась его хорошему настроению.
              Учебный год закончился. Большая часть учителей ушла в отпуск. Завуч, Наталья Степановна, готовила отчёт по учебно-воспитательной работе.  Для директора школы настали хлопотные дни: без промедления начался ремонт школы  к новому учебному году.  Известь достань, краску привези, крыша школы требовала ремонта. Хорошо, что купили мотоцикл. Муж отпрашивался с работы , помогал , как мог. Как-то в конце июня  Наталья  Степановна  заметила, что Людмила Александровна  сидела у себя в кабинете бледная и жалкая, с измученным взглядом. 
              -Что с Вами? - сочувственно спросила  завуч. – На  Вас лица нет.
             - Не могу понять, чего я такого поела, третий день тошнота.
Наталья Степановна внимательно посмотрела на неё  и сказала:
              - Милочка, а не беременна ли ты? Очень на то похоже.
Расспросила ее обо всём, что касается женщин и  подтвердила:
              - Людмила Александровна, поздравляю, у вас будет ребёнок. Вам сейчас надо максимально беречь себя, не волноваться,  избегать физических нагрузок. Обязательно скажите об этом событии мужу.                Милка поджидала с нетерпением Василия,  он, чуть припозднившись, подкатил на мотоцикле, - с ним  расставался только на ночь. Весь вечер с трудом сдерживала себя, чтобы не открыть ему сокровенное. В постели она принимала его ласки  с особым ощущением.
Он лежал рядом с ней умиротворённый, такой родной, близкий, такой желанный.
               - Васенька, - шёпотом произнесла она, - Васенька! У нас будет ребёнок.
Он замер, лежал, сдерживая дыхание.
               - Откуда ты знаешь? – спросил он глупо.
Смущённо объяснила ему все признаки. Ждала, что скажет.   Василий долго молчал, Милке даже стало жалко его. Видно так обрадовался, что слов не находил.
               - Скажи мне, Люда, - неожиданным обращением ошарашил он. - Скажи, ведь до меня у тебя был парень? Я у тебя не первый. Скажи,  кто он?
Милка от такого вопроса обмерла, тело безвольно обмякло. Слёзы потекли по щекам. Она лежала, не в силах произнести ответ.   
               – Скажи, - продолжал после долгого молчания муж, -  кто он  и я   больше не буду ничего  спрашивать.
Милка молчала. Обида и жалость к себе душили ее, выплескивались потоком слёз. Она была унижена, оскорблена, грубо растоптана. Он еще что-то ей говорил, про свои оскорблённые чувства, уязвлённое самолюбие, клятвенно уверял, что ее признание положит конец его сомнениям в искренности её чувств к нему. Каждое сказанное им слово терзало  душу, отзывалось физической болью. Ничто не могло заставить её вымолвить хоть одно слово. Она онемела. Чувствовала только гнетущую тяжесть на сердце. Оскорблённый молчанием муж отвернулся и уснул. Милка не сомкнула глаз почти всю ночь.
              Утром молча  разошлись, не   глядя друг на друга. Между ними возникла стена отчуждения. Каждый из них понимал ситуации  по-своему.
             Ночью прошла гроза, короткая с обильным дождём. Все кругом дышало и  наслаждалось  хрустальной чистотой воздуха. На листьях деревьев и траве  не успевшие испариться капельки дождя в лучах утреннего солнца  сверкали радужным алмазом.        Птичий гам разносился отовсюду.  Кукушки неумолчно  то ли  жаловались на свою судьбу, то ли пророчески отсчитывали кому-то годы жизни. За околицей  на пригорках, в  луговинах, под сарафанами берез,- повсюду,   полыхал пожар цветов. Июнь щедро распахнул на обозрение свои красоты. Радость с земли лёгким дымком испарения  подымалась в небо, к облакам, к белоснежным парусам  невидимых воздушных кораблей, проплывающих в бездонной синеве. У школьного забора в неглубокой лужице лежала свинья  с поросятами, совсем ещё маленькими, и в унисон общему празднику земли  довольно похрюкивала. Она тоже была частью ликующей природы, пусть и не возвышенно поэтичной, но частью цельной гармонии. А высоко-высоко в небе, под самыми облаками,  кружил коршун,  наблюдая с высоты земную суету,  где всё живое, растущее, цветущее  составляло завершенное, целостное творение, имеющее непререкаемый смысл,  называемый жизнь!
            Мысли Милки были вне окружающего мира. Её взгляд и слух не улавливали торжественной песни природы, земную красоту. Слёз уже не было,  от них и бессонной ночи  под глазами темные круги. На сердце навалившимся грузом притаилась злость повенчанная с  пронизывающей всю ее плоть обидой.
             Вечером, после ужина,  прошедшего в гнетущем молчании, Василий достал её альбом с фотографиями и стал внимательно рассматривать их. Милка удивлённо смотрела на мужа, не понимая, зачем это ему.
              - Это он? - Коротко и зло выстрелил он.
              - Кто он? -  Машинально отозвалась Милка.
              - Это он, я спрашиваю, твой хахаль? - И  показал фотографию, где они с Валеркой улыбающиеся  стояли в обнимку, запечатлённые подружкой около института.
Затем молодой ревнивец показал ей еще пару фотографий, где она была рядом с Валеркой.
               - Перестань! – Срывающимся голосом закричала Милка. – Никаких хахалей у меня не было.  Это мой сокурсник Валерка. Уж он-то никогда  не позволял себе таким тоном разговаривать со мной. Не чета тебе – учится в аспирантуре, -  в запальчивости выдохнула она. И спохватилась: «Зачем я так, не надо было это  говорить».
Василий, кривясь в недоброй улыбке, наблюдал за ней. Милка  упала на кровать, вцепилась зубами в подушку  и  заскулила,  как побитая собачонка.
Ночевали врозь. Муж спать лёг на полу. Утром она не  поднялась сготовить завтрак,  лежала, слушала,  как Василий  оделся, подвигал ящиками шкафа, не позавтракав, вышел из дома.   Раздался звук заведенного мотоцикла. Муж уехал.
Дома его не было три дня.  Милка вся извелась. На третий день решила, если не приедет, пойти к его родителям, не знают ли, где он. И было собралась уже идти, не находя себе места, но услышала приближающийся мотоцикл. Подъехал Василий,   не глядя на жену, прошел в избу.  Милка, пытаясь замять размолвку,  поставила перед мужем ужин. Поел. Повернулся к Милке и, не мигая, сжав губы, стал смотреть на неё прямо в глаза. Она,  как кролик перед удавом, не отводила взгляда.
             – Ну вот что,  дорогая моя, -  начал он медленно и почти шепотом – Я нашел твоего дружка по институту, замухрышку по имени Валерка. Ты права, он не тот, который способен сливки слизывать. Не ему ты честь свою подарила. Тем хуже для тебя. Он мне рассказал всё про вашу чистую, светлую, лучезарную дружбу, – ехидно выдавливал слова муж. - Зря ты его упустила, – подытожил он. – Всю жизнь тихонько сидел бы у тебя под каблуком. И покорно терпел бы твоих любовников. А теперь ты мне всё-таки скажешь, - продолжал он, -  кому  честь твоя досталась.
Повисла тягомотная до тошноты пауза.  Наконец Милка брезгливо произнесла:
              - Какой же ты..., - не смогла она найти слово, характеризующее его поведение. Уходи, или я сама уйду сейчас же. Ты  мне противен, смотреть на тебя и терпеть грязные предположения я не намерена больше.
Василий встал, внешне спокойный,  подошел неторопливо к Милке, с ядовитой ухмылкой в упор посмотрел ей в глаза. На самом дне  зрачков полыхала ненависть, замешанная на бешеной ревности. Она, маленькая, беззащитная, нашла в себе мужество подтвердить:
              - Уходи!
 Тихо и  решительно произнесённое слово поубавило в нем готовую взорваться ярость.
            
                Часть 10

Первый свой отпуск Милка решила провести у матери. В последнем письме она жаловалась на ухудшающееся здоровье. С Василием с того, последнего, вечера  не виделись. По селу прошел слух - поссорились. Чья вина в их размолвке не знали, это подогревало интерес.  Отъезд Милки предопределил мнение деревенских жителей: она во всём виновата, довела мужа, что вынужден был уйти к родителям.
У матери пробыла почти до конца августа. Отдала ей почти все полученные отпускные несмотря на ее возражения, что было под силу помогла по хозяйству.
Открылась матери, что беременна, про размолвку с мужем ничего не сказала, но видела, что мать догадывается – в семейных отношениях у дочери не всё в порядке. В конце августа с тяжёлым сердцем распростилась с матерью.
На автостанции в городе  до нужного ей  автобуса  было более двух часов. Мелькнувшую мысль повидать Валерку отогнала:  после дикой выходки мужа это было невозможно. С грустью сидела и вспоминала такое близкое и вместе с тем невозвратно далекое время учебы в институте. Год назад она  с этого автовокзала отправилась в самостоятельную жизнь. Как  всё изменилось  за такое короткое время. Изменилось само ощущение жизни, окружающей её действительности.
               Долгое отсутствие человека в квартире  делает её  неуютной , застоявшийся запах вызывает неприятное ощущение, даже  какую-то насторожённость. Как бы испаряется   домашний уют. За полтора месяца отсутствия Милки  появился чуть заметный налёт пыли, требовалась уборка помещения. Весь следующий день был посвящен этому. Её приезд в селе не был  не замечен , такой вывод она сделала  судя по проходящим мимо  селянам: уж очень внимательно оглядывали окна ее дома.
               Почти все учителя были в школе - отпуска закончились.  Шли последние приготовления к встрече  учеников.  Делились впечатлениями, событиями, произошедшими за лето. Появление на работе директора школы было встречено радушно.  Но глаза коллег выдавали острое любопытство: что у неё с мужем?  Перевела ожидание в русло деловых тем.  Ей сообщили, что завтра  приедет комиссия по приему школы к новому учебному году.
Часов в двенадцать следующего дня  к школе подъехала районовская машина, из неё вышли трое мужчин и женщина  -  члены комиссии: зав. Районо, главный пожарный инспектор, зам. главного врача санэпидемстанции   и партийный ответ работник. По-деловому поприветствовали учителей школы,  поинтересовались настроением коллектива  перед началом учебного года.   За исключением  некоторых незначительных замечаний готовность школы была признанна вполне удовлетворительной.
За время проверки  Илья Ильич   пытался  найти предлог остаться с директором школы
наедине, но Милка категорически отвергла такую попытку. Он слащавым тоном нахваливал  директора, подчёркивал организаторские способности молодого администратора. Она выслушала его похвалы с едва скрываемой пренебрежительной улыбкой, его похотливая суета вызывала в ней отвращение. Илья Ильич  это видел.
               Начался учебный год. Колесо усвоенных административных забот завертело время.
В один из дней Милка задержалась на работе допоздна. За окном сгущались сумерки. Собралась уже идти домой, прибирала рабочий стол. Услышала шаги за дверью. Сразу поняла, кто это мог быть. Если признаться, она была готова к неизбежности этого момента. В дверях стоял Василий.
             - Здравствуй, Люда, - тихо произнёс он.
Она молча смотрела на него.
             - Люда, – после затянувшейся паузы продолжил он. - Давай забудем, что произошло между нами. Я очень прошу, Ну не прав я был. Прости! - Последнее слово далось ему с большим трудом. Но оно было произнесено это главное слово.
Василий подошёл к ней, обнял, нежно гладил волосы. Она безвольно опустила плечи, беззвучно заплакала. Василий  вытирал ей слёзы  и ласково целовал в заплаканные глаза.
Мир был восстановлен. Ночь прошла почти  без сна. За разговорами не заметили, как наступило утро. Пришедшая на работу  Милка выглядела посветлевшей, со счастливой улыбкой на губах.
             Отношения между ними стали спокойные, ровные, без надрывов. Тихое однообразие их жизни иногда нарушалось его походами в тайгу на охоту. С наступлением зимы уходил за два с лишним десятка километров  к своему зимовнику на несколько суток.  Приходил усталый, умиротворённый таёжным одиночеством. И всё равно Милку не покидало чувство неосознанной тревоги, которое затаилось в уголочке сердца, и нет-нет да  напоминало о себе тревожными мыслями. Безудержная, необузданная страсть мужа сменилась ровной как бы обязательностью, пресноватым влечением.
               К новогодним праздникам Милка округлилась, животик настырно выпирал из её девичьих одеяний. Пришла пора декретного отпуска. Милка готовилась стать матерью. Неизбежность этого события  волновали её, иногда она беспричинно грустила, даже плакала, нервничала по пустякам. И мужа мягко упрекала, что он безразличен к её состоянию, не волнуется за будущего ребёнка. Сама потом себя оговаривала, что  упрёки надуманные, они от вынужденного затворничества – целыми днями она сидела дома одна. Лишь изредка навещали коллеги.
              В трескучие январские морозы Василий отвёз её в роддом. Родила мальчика второго февраля. Когда принесли  сыночка, она, чувствуя неизъяснимую нежность к маленькому существу, прижала его к своей груди, целовала без конца  головку, ручки,  розовое тельце
ребёнка. Про себя подумала:
              - А ведь зачала я моего сыночка в свадебную ночь, в ночь волшебной сказки. Ты мой маленький Васенька, - подсказало имя трепетное чувство. - Василёк! Василий Васильевич
По телефону  сразу после родов,  по её просьбе, сообщили в деревню, чтобы известили мужа о рождении сына. Василий приехал только неделю спустя. Это немного обидело, но
в оправдание видела причину в том, что в это время морозы были, а дорога не близкая.
               - Ведь приехал же за нами, чего ещё мне надо, – успокоила она себя.
Врач выписал со словами:
               - Надо бы еще полежать под наблюдением, но раз настаиваете - выпишу. Только
предупреждаю: поберегите себя. И вам, молодой человек, – обратился он к мужу, - следует помнить  о моём предупреждении.  Ни в коем случае не позволяйте жене  физические нагрузки.
Василию дали на руки сына, он неуклюже держал его на вытянутых руках, закутанного в одеяло,  глядел в розовое лицо младенца, но, как отметила про себя Милка,  не выразил никаких чувств.
                - Дома увидит, какой у нас чудесный сыночек, – с уверенностью подумала она.
Под шубами, одеялами, тепло укутанные, ехали домой на тракторной повозке. Доехали относительно быстро, но, все же,  по приезду Милка чувствовала такую слабость, что с трудом зашла в дом. Сын был на руках отца, это её умилило, растрогало.
Казалось счастье, большое и навсегда поселилось в их доме. Всё внимание, всю нежность, всё свое сердце она  отдавала сыну. Этим она как бы отдалила себя от Василия старшего, как она  в шутку называла теперь мужа. Что сын был назван Василием Васильевичем, он воспринял равнодушно.
               Как-то ночью, когда младенец долго жалобно плакал от  какого-то детского недуга, Милка, в беспокойстве бегая по избе, пытаясь успокоить ребёнка, попросила мужа:
              - Вася, подержи своего сынка, я ему заменю пелёнки.
В ответ услышала расчетливо холодное:
              - А мой ли это сыночек?
Изощрённый, безжалостный  удар поддых, как плевок эти слова  попали в самую душу.
У Милки закружилась голова, она села, еле удерживая ребёнка на руках, униженно выдавила из себя:
             - Как не твой? А чей  же?
Василий с цинизмом  ответил:
             - Вот этого я не знаю. Но я хорошо помню, что через неделю после свадьбы  ты ездила в райцентр якобы с отчётом  и там ночевала. Видите ли не смогла вернуться домой в тот день. По срокам-то как раз выходит. И не пялься на меня невинными глазками. Не я первый, не я последний,  - с издёвкой закончил он.
Всё это он произнёс отчётливо, спокойно, мстительно. На Милку обрушился мир. Что-то страшное, уродливое, отвратительно липкое вползло в её сердце. Она хватала воздух ртом, задыхаясь от услышанного. Муж сидел напротив, с издёвкой глядя на неё.
Не мог он этого сказать, это не его слова она сейчас слышала, - судорожно билась мысль.
Ребёнок продолжал плакать и это вернуло её в реальность. Вся её плоть сжалась, напряглась, восстала, загораживая сына от сидящего напротив человека, втаптывающего её душу в зловоние подозрений.  Ребёнок,  пососав грудь, наконец затих, успокоился.
Повисла невыносимая, гнетущая тишина. Все еще не до конца веря  услышанному, Милка оглянулась на мужа. Губы его кривились ядовитой улыбкой. Эта улыбка  затягивала беспощадной петлёй её шею.  Почти физически, в страхе чувствовала, как петля
 затягивается, перехватывает дыхание.
             - За что? - Выдохнула она.
             - А вот за что, - стал перечислять он  сухим,  беспощадным тоном. - Ты обманула, скрыла от меня, что не девственницей досталась мне. Когда я умолял тебя  сказать, кто он, твой первый, ты прогнала меня из дома. Я вернулся к тебе, прощение попросил,  дурак,  а ты стала со мной такой холодной, как  змея. Ты  и есть гадина. Запомни: я из тебя всю  душу вытрясу, пока ты мне не скажешь - кто он. Не вздумай никому жаловаться. Во-первых, себя опозоришь перед людьми, а во-вторых, я тебя и твоего сыночка удавлю.
Милка утратила ощущение реальности: Это сон, это кошмарный сон. Надо проснуться, избавиться от ужаса.
Ночь медленно поворачивала земной шар, по неведомой траектории приближая к рассвету. В окнах забрезжило.   Повязанные судьбой в  предрассветной тишине сидели муж, жена и спящий ребёнок.  Отвергнутый отцом сын. Униженная мужем жена. Обезумевший от ревности муж. Обречённо, зуммером давила на виски мысль:   
                - Это смертельный капкан. У меня нет выхода. Я на краю пропасти. Маленький мой, сыночек, кровиночка моя, что же нам делать?
И она завыла волчицей, тихо, протяжно, на одной вибрирующей страхом и отчаянием  высокой ноте, без слёз. Василий не прерывал. Он  даже с каким-то любопытством слушал её.
Жизнь с этой ночи для Милки превратилась в сплошную пытку. Каждый вечер она в смятении ждала возвращения мужа с работы. Он, уверовав в свою полную власть над ней и в её беспомощность, ежедневно устраивал ей допрос. Милка отмалчивалась. Его слова, его вопросы, увещевания, угрозы  она  воспринимала как бы полупарализованным сознанием, не пытаясь вникать в их содержание. Обречённо ждала окончания очередной пытки, судорожно обнимая ребёнка. Скукожившись под его холодным взглядом, Милка прижималась губами  к детской головке, вдыхала родной нежный запах и в  этом находила силы. Она готова была вынести все, любые муки, чтобы только её сыночку Васеньке было уютно и безопасно на её руках. Хладнокровию и садисткой педантичности Василия старшего мог бы поудивляться любой психолог. Это было похоже на игру кошки с мышкой. Настал день, когда её упорное молчание вывело его из  показного равновесия.
             - Молчишь! - зло выдавил он. - Тогда я сделаю вот что.
С  этими словами он с силой вырвал у неё из рук ребёнка и, вытряхнув из пелёнок, поднял его за ножку, как щенка.  Малыш заверещал, громко заплакал.
            - Говори, сучка, кто он? И  не вздумай врать. Если будешь молчать, я твоего пащёнка сейчас брошу.
Милка упала на колени, протянула руки к ребёнку. Сквозь пелену слёз она видела беспомощно размахивающего ручками,   истошно плачущего сыночка.
             - С кажу, всё скажу, - осипшим от страха за ребенка голосом  прохрипела она. - Отдай ребёнка, отдай,  умоляю тебя.
Она обвила руками ноги мужа.
             - Отдай, ради Христа  прошу тебя, отдай, всё скажу.                Василий положил мальчика себе на рука,  покачал,  успокаивая его.  Процедил:
             - Говори.
             - Это заведующий Районо Илья Ильич Алтуфриев.
             - Когда и как это было? Говори!
Она, стоя на коленях перед мужем, держась за ручку сына, рассказала ему о том дне - 28 июля прошлого года.  Несколько раз муж голосом, схожим с рычанием  зверя, прерывал  её хлёстким возгласом:

           -Подробнее!                В конце устроенной дикой пытки она выдохнула умоляюще:
             - Я все рассказала. – Отдай Васеньку.
Он протянул ей ребёнка, сел за стол. Руки его судорожно елозили по скатерти.  Состояние  Милки можно было сравнить с человеком, приговорённым к неминуемой казни. Она крепко прижимала к груди  ребёнка, словно заслоняла его тельце от заполнившего всё пространство избы зла.
             - И ты убеждаешь меня, что это мой ребёнок. Ты же не вытерпела и  недели после нашей свадьбы, как побежала к своему начальничку - любовничку. То-то все удивлялись, почему мокрогубую девчонку назначили директором школы. Вот чем ты заработала должность. Проститутка! - жестко закончил он.
              - Он в тот день сам в командировке в Барнауле был.  Можешь уточнить.  Ты умеешь это делать, – не удержалась и съязвила она.
              - Ну, это я обязательно уточню. Я много кое чего уточню, ты не сомневайся,  -отчеканил   муж тихим  голосом.  Милку его слова  ударили   ружейным  выстрелом.
Мозг  отказывался понимать  действительность, парализованная страхом за сына, за себя, она
воспринимала реально только прошедшее время. Будущее, даже завтрашний день её сознание отрицало. Со всех сторон, из всех углов на неё давила смертельная явь.
Ребёнок плакал почти не переставая. Молоко у Милки исчезло. Слёз не было. Лихорадочно горячими щеками она припадала к сыну, издавая нечленораздельное мычание. Муж со вчерашнего дня не заходил в дом. К вечеру Милка все-таки покормила ребёнка.  Он, жалобно всхлипывая, заснул у неё на руках.  Сама она не спала уже двое суток. Заставила себя через  силу поесть. Ради ребёнка. Все её действия, мысли, устремления были подчинены материнскому рефлексу.
Поздно, по сумеркам, послышался звук приближающегося мотоцикла. Милка лихорадочно осматривала комнату, как будто надеялась исчезнуть, раствориться, уменьшиться до размеров существа, способного спрятаться где угодно - в диване, шкафу, в любой щели наконец. Угрюмый муж  сел за стол, не воспринимая никак присутствия жены и ребёнка, пожевал всухомятку кусок хлеба, запил из чайника холодной заваркой. Встал. Взглядом нашел Милку,  которая затаившим дыханием исключала своё присутствие.
              - Ты права. Он  в те дни был в командировке. Я убедился, – как бы предупреждая любую реакцию жены, повысил голос Василий, - что сын мой.
Слетающие с его губ фразы  были похожи на глухой  стук кирпичей.
              - Посмотрел я издали на твоего начальничка, – продолжал  муж, -  упитанный хрячок. Поговорим мы с ним задушевно попозже. Ох, как душевно мы поговорим! - пообещал Василий.
Как  разузнал про командировку - не объяснял. Да это и не нужно было, сказанное мужем было адресовано не ей, а  скорее в подтверждение своих обдуманных намерений.
Милку замораживало ожидание, – что произойдет сейчас, сегодня, что будет дальше.
Муж коротко бросил, как приказал:
                -Ложись спать.
Она со спящим на руках малышом затаилась в кровати. Василий осторожно, но не допускающим возражения движением, взял ребёнка,  положил его в кроватку и, покачивая, внимательно рассматривал  лицо малыша. Милка затравленным зверьком следила за каждым его движением. Василий не спеша разделся, потушил свет и лёг рядом. Всё в Милке оцепенело. Настойчиво, но без грубых движений, принудил её к близости. Она не посмела сопротивляться, безвольно уступила.  Молодое тело, вопреки подсознательному протесту, отозвалось на ласки мужа. Впервые за несколько суток кошмара она заснула.
Проснулась, разбуженная сыном, его кряхтением. Сменила пелёнки, покормила грудью, укачав на руках, снова уложила в кроватку. Как можно тише легла. Муж не спал. Безропотно и молча уступила ему вновь. Утром в лице мужа, исподтишка взглянув на него, заметила перемену. Не было ожесточённого выражения, взгляд и линия губ смягчились.
                Спокойно и тихо дни сменялись за днями. Милка отправила по почте заявление  в Районо на продолжение отпуска без содержания по уходу за ребенком до конца летних каникул.
Прошла незамеченной годовщина свадьбы. В сознании обоих она была конечно обозначена, но никем из них не упомянулась.  Милка поведением своим напоминала  верную, преданную, покорную своему хозяину собаку. Готовила еду, стирала, содержала в чистоте избу, ухаживала за ребёнком - объектом её обожания, радости и счастья. Отношения с мужем, продиктованные им без слов, она покорно приняла. Лишь бы сыночку было спокойно и безопасно. 
              - Всё стерплю, буду рабыней, служанкой, лишь бы не повторилось кошмарное вчера, - думала она.
              Наступила середина лета. Божественная пора. Буйство трав, их густой запах, слышалось дыхание всего живого в природе. Над землёй висело умиротворение.  В знойном воздухе бродила дремота.
Утром двадцатого июля Василий строгим тоном сказал Милке:
             - Родители сегодня посидят с сыном, мы поедем с тобой в одно место.
Робкий Милкин протест был прерван коротким окриком:
 - Поняла, что я сказал?!
Отвезли сына к родителям, Василий заверил, что их не будет часа два, не более. Подъехали к магазину. Оставив жену у мотоцикла, зашел в помещение. Вышел с каким-то свертком, положил его в багажник. Милка терялась в догадках, но  не задавала вопросов. За последние месяцы  все  действия мужа она воспринимала молча. Ехали по заросшей травой, чуть приметной дороге.  Сидящей в коляске мотоцикла  Милке высокий травостой закрывал обзор.  Но на крутом спуске она, замерев, поняла, куда её везёт муж.  Впереди был «Чёртов мост». Истошно запрыгали мысли:
              - Зачем? Зачем он везёт её на это проклятое место?
Переехали на противоположный берег, мост выглядел как и два года назад. Въехали на  поляну, запомнившуюся  Милкой  в  подробности. Муж  заглушил  мотоцикл.  Постоял, как бы любуясь окружающей природой. Не спеша подошел к мотоциклу, открыл багажник, вытащил свёрток и покрывало, которое протянул Милке:
               - Стели! Постели так же, как в тот день.
Она не переспрашивала, не уточняла. Расстелила на траву покрывало, отвернулась и стояла, опустив голову,  как ребенок перед наказанием за не совершённый проступок.
Память безжалостно напомнила, что в тот день так же буйно вокруг цвели травы, увидела даже гроздь спелой клубники.
              - Как тогда же, – мелькнуло в сознании.
Истошно трещали со всех сторон кузнечики, слышалось неистовое пение птиц. Даже раздался  поздний для этого времени кукушкин всхлип. Милка помимо воли и желания впитывала окружающие её звуки и запахи.
             - Иди сюда, - повелительно хлестнул голос сзади.
Она повернулась и подошла. На покрывале стояла бутылка шампанского, лежала  закуска.
Всё так? - ворвался в уши вопрос. - Я спрашиваю, всё так было?
Милка, подтверждая, омертвело кивнула.
Шампанское выстрелило пробкой,  забулькало в стаканы.
              - Пей! - прозвучало повелительно.
Милка безропотно выпила  теплую жидкость. Василий помедлил чуть и тоже выпил. Налил снова. И опять резануло:
              - Пей!
Выпила и эту меру.
В голове почувствовала легкое головокружение . Она захмелела.  Это состояние  однако не вывело её из оцепенелого состояния.
              - Раздевайся, - снова бичом хлестнуло по сознанию.
              - Вася, не надо! Пожалуйста,  не надо!
 - Ты слышала, что я сказал? – Он угрожающе набычил голову.               
Милка выполнила требование мужа. Стояла перед ним жалкая и беспомощная. Она почти физически чувствовала отточенные лезвия его взгляда. Возбуждённо задышал. Разделся.
Сквозь пелену слёз смотрела в небо, не замечая рычащего в страсти самца, терзающего её тело, оно, раздавленное и униженное, словно отделилось от сознания. Голубизна неба была бездонна  и безучастна к происходящему на земле. Милкина душа  стремилась туда, в эту прозрачную, пугающую и зовущую  пустоту.
               - Господи, почему я жива? Зачем? За что мне такие страдания? Чем я провинилась перед тобой? - пульсировало в голове.
И  в подсознании воспалённо обозначилось:
               - Для сына! Сыночек, я всё вытерплю ради тебя. Я буду с тобой, мой родной.
               - Вставай, одевайся, - удовлетворённо, почти весело прорычало  существо.
Обратная дорога ни звуками, ни буйными  запахами трав, ни цветовым обилием не оставила следа в её сознании. На душе пустота и омертвелое безразличие ко всему окружающему.Только сердце ритмичным, бестолковым стуком напоминало, что она ещё  зачем-то жива.
             Ощущение жизни возвратилось к Милке, когда она прижала к себе сына.  Кормила проголодавшегося мальчика и шептала, шептала  взахлёб, как в бреду, нежные слова.
Инстинкт матери был сильнее, выше любых испытаний, он не поддавался насилию, божественной силой природы поддерживал её дух. Она не знала, не хотела знать, что её ждёт завтра, что еще преподнесёт судьба, жестокая  и немилосердная.
            Где и кто определяет линию жизни человека именуемую судьбой? Почему он, неведомый и незримый вершитель судеб, отвешивает добро и зло мерами, подчас не соответствующими  человеческим  деяниям  и  поступкам, замыслам  и возможностям   что-либо изменить. Почему иным судьба улыбается широко и приветливо, благосклонно,
давая возможность  легко порхать по жизни , определяя наперёд их благополучие. К другим она лика своего не повернёт, ввергая жизнь   в замкнутый  круговорот трагических ситуаций. И человек,  предполагая, или даже точно зная грядущие события, ничего не может  изменить. Человек - царь природы, совершеннейшее творение, нередко оказывается игрушкой в капризных руках неведомой силы. «Edem das seine!» - гласит страшная по своему смыслу истина древних мудрецов.
               Лето на исходе  одаривало землю последними щедротами. Заканчивалась пора ягод. Дозревали гроздья черёмухи. По утрам в густой запах земли вплетался аромат первых грибов. Травы забеременели семенами будущего зелёного ковра. Уже не слышны были пьянящие слух  голоса малиновок, замолкли, оплакав свою горькую судьбинушку, кукушки, соловьи не завораживали обманом влюблённых. Конец июля!
              В утро 28 июля Василий поднялся рано, ещё не было шести часов. Милка, досыпая рядом с сыночком, слышала какие-то скрежещущие звуки по металлу. Она не пыталась определить природу звуков, всё её внимание было поглощено ровным дыханием родного существа. Зашёл муж, отирая пот с лица.
              - Вставай! - приказал жене.
Осторожно поднялась, чтобы не разбудить ребёнка. Он спросонья тяжело вздохнул, чувствуя отсутствие рядом матери. Быстренько сготовила завтрак, уверенная, что муж пораньше собрался на работу. После завтрака Василий тоном, исключающим возражение, продиктовал:
              - Ребёнка к дедам отнесём. Сама оденься понаряднее.  Губную помаду не забудь взять. Духами я тебя сам освежу, - криво ухмыльнулся он.
Послушно переоделась, собрала сына, покормила его.  Дитя, глядя на неё, счастливо улыбалось, радуясь ласковым рукам и запахом матери. Василий взял в руки флакон духов и облил её, как куклу. Молчали.  Муж положил в сумку буханку хлеба, кусок солёного сала, термос  с чаем.
             - Как на охоту, - подумала Милка.
Приготовления закончились, он взглядом показал на дверь.
На мотоцикле подъехали к  родителям,  Василий взял на руки сына  и унёс в дом. Вышел, не задерживаясь. Поехали.  Куда, зачем? -  Милка не спрашивала.
              - Все самое страшное, - думала она, - уже позади.
Проехали «Чёртов мост», Милка сжалась серым комочком в коляске мотоцикла. Минуя проклятую ею поляну, выехали на пыльную грунтовую дорогу и, набирая скорость, покатили в сторону райцентра.  Весь путь Василий не проронил ни слова. У окраины Крутогорска  свернул в сосёнки и остановился. Помог выйти из коляски. Достал из багажника щётку, и, внимательно оглядывая, отряхнул дорожную пыль с платья.
             - Как с манекеном возится, – подумала она.
             - Намажь губы, - деревянно произнёс он.
 Осмотрел её ещё раз внимательно и, глядя в упор, не моргая, тем же тоном продолжил:
             - Пойдёшь в Районо. Сделай так, чтобы тебя не видели знакомые. Попросишь своего начальничка отвезти тебя домой. Думаю он обрадуется этой просьбе.  А посадить тебя в машину постарается незаметно, - хохотнул, как прорычал Василий, - Непременно  чтобы привёз тебя к «Чёртову мосту».
Милка побледнела, ноги еле держали её, она с невыразимой мольбой смотрела на мужа.
Что ещё задумал он? Что ещё ей предстоит вынести? Василий нетерпеливым жестом прервал её не вырвавшийся вопрос:
              - Я хочу с ним поговорить. Но ему обо мне ни слова. Клянусь, что тебя пальцем не трону.   Без начальника не возвращайся. Помни о сыне, - закончил он жёстко.
Мотоцикл, чадя выхлопными газами, развернулся и поехал обратной дорогой. Пока он не скрылся, Милка смотрела ему вслед, надеясь, что Василий вернётся. Опустила платок как можно ниже на глаза и пошла, словно невольница в неизвестность. Да она и была жалкой невольницей, слугой, рабыней.

                Часть 11
             Дела на работе у Ильи Ильича  складывались в этом году отвратительно. Краевая инспектриса изводила его бесчисленными проверками, отчётами,  подстраивала гадости. До чего мстительная бабёнка оказалась. А всё потому, что эта перезрелая дева имела на него виды. И сам дурак тоже. Ну, ублажил бы разок, два. В разговоре с предриком  после очередной краевой проверки, тот пошутил в конце:
            - С тебя бы не убыло. А теперь ничего не изменишь, не оставит она тебя в покое,  пока не сковырнёт с заведующего. Плохо быть под бабой, – хохотнул он, - придётся для тебя  подыскивать другую должность. Ты не паникуй, что-нибудь подыщем.
            Последние месяцы  Алтуфриев маялся  неизвестностью  своего будущего. Хорошо, если должность дадут с персональной машиной. Без неё жизнь скучна.  Но таких должностей в районе мало, едва ли достанется. Вон, Подловаров, на большой должности, но без персоналки.
            -Вот и ходит ко мне денатурат пить, – с ехидцей думал Илья Ильич.
            Утро 28 июля не обещало Илье Ильичу радости. На исполкоме Райсовета его отчёт после недавней инспекторской проверки этой краевой занозы. Она накатала такое в докладной записке районному начальству, что едва  ли поздоровится. Ну да чему быть, того не миновать! С такими мыслями он тщательнее обычного побрился. Долго возился с прыщиком на лбу - угораздило же  на таком видном месте. Поправил перед зеркалом галстук на белоснежной рубашке,  прошёлся расчёской по волнистой шевелюре. Своим видом остался доволен. Поморщился в сторону наблюдавшей за ним жены.    
                - Вечно как будто подсматривает, подозревает в чём-то, Ревнует, - неприязненно  подумал мужчина во цвете лет и в самом соку.                Потрогал внутренний карман пиджака - там ли бумажник с документами и денежной заначкой. Всё было на месте.
              Его  отчёт в повестке дня исполкома был вторым.
              - Часам к одиннадцати буду свободен, - с удовлетворением отметил Илья Ильич.
Зашёл в кабинет. Предчувствие подсказывало, что он здесь уже не хозяин. Районовские работники почти все были в отпусках,  в  кабинетах тишина,  только в бухгалтерии  слышен стук печатной машинки. Не  сиделось.   Пошёл в приемную исполкома ждать своей очереди.
Отчитывался он недолго.  Все члены исполкома, зная предопределённо итог отчёта, понимали  формальность происходящего.  Только въедливый зам предрика, курирующий школьные дела, спросил:
               - Почему возглавляемый Вами  отдел оказался в крае на плохом счету,  по уровню работы показатели по школам в целом на низком уровне?
Что было ответить? Ведь знает причину такой оценки его работы.
               - Чего выпендривается , – подумал Илья Ильич, вынужденный перечислять нудным тоном причины, изложенные в его отчёте.
Было принято решение об освобождении его от обязанностей заведующего. Предрик подытожил, что учитывая руководящий опыт работы и веря в его возможности, Илье Ильичу попозже предложат другой ответственный участок.
              - А пока  отдыхай, используй свой отпуск, - закончил свою речь предрик.
Илья Ильич  с облегчением вышел из душного от жары кабинета в прохладный коридор.
У его кабинета одиноко стояла нарядная женщина. Это заинтересовало Илью Ильича.
Он подошёл поближе и обомлел, расцвёл в улыбке:
             - Людмила Александровна,  какими ветрами?  Проходите, проходите! - защебетал он, открывая кабинет.
Она вошла, Алтуфриев плотно прикрыл дверь на защёлку. Не скрывая радости и возбуждения, смотрел на молодую  женщину. Милка, не подымая глаз,  тихо сказала:
             - Илья Ильич, я со вчерашнего дня не могу уехать домой. У вас не будет возможности отвезти меня?
После этих слов он чуть не задохнулся от радости, взволнованно произнес:
          - Людмила Александровна, конечно увезу . В этом и сомнений не может быть никаких.
Вы идите сейчас на свою остановку, я заправлю машину и подъеду. Как не увезти такую милую девушку, –  не выдержал он и обнял её за плечи.
Милка прошла по пустому коридору и вышла из здания. Время обеденное, на улице народу почти не было. На остановке она постояла не больше пяти минут. Скрипнул тормозами газик заведующего. Она открыла заднюю дверцу и села в машину. Илья Ильич, не скрывая ликования, начал без умолку молоть языком. Милка,  не вникая в его трёп, подумала :
              - Надо же, ни одного знакомого даже издали не видела.
Выехали за деревню. Илья Ильич  остановил машину, галантно открыл переднюю дверцу и умоляюще попросил сесть рядом.  Милка пересела на переднее сиденье. Илья Ильич запел соловьём,  говорил о  своих сердечных муках, бессонных ночах, безумных мечтаниях и прочей любовной чепухе.
Время от времени он гладил правой рукой её обнажённое колено.
              - Получишь сейчас по мордасам своим, - мстительно думала Милка. И представляла его сытую,  гладкую физиономию в синяках.
Илья Ильич, сгораемый страстью, попытался свернуть с дороги  к виднеющейся рощице,  но Милка, улыбаясь, попросила его ехать «на наше место». Еле сдерживая страсть, он согласился. Доехали быстро, никого не встретив по пути. Остановились на поляне, ненавистном месте Милки. Илья Ильич, суетясь и захлёбываясь словами, достал запомнившийся Милке саквояж, расстелил знакомое покрывало. Появилось шампанское.
  – Интересно, он угощает всех баб вином, или кого-то водкой? Сколько же   было выпито им в такой обстановке?  -  пришла на ум глупая мысль.                Пробка  выпорхнула из бутылки. Шампанское забулькало в стаканы .

Часть 12
                Начало августа. Четыре  дня не переставая поливал  дождь. Разверзлись хляби небесные. Грунтовые дороги раскисли, накопившаяся  за несколько жарких недель  в колеях  пыль превратилась  в липкую кашу. Умытая и посвежевшая после обильного дождя природа  наполнилась буйством жизни.  Трава и листья деревьев сверкали в лучах восходящего солнца глянцем изумруда, всё живое шумно приветствовало начало дня. Есть ли на земле благословеннее место  для человека,  чем то,  где он впитал вместе с    молоком матери трепетную любовь к тому жизненному пространству, которое именуется малой родиной, где сердце его и душа содержат частичку каждой травинки , каждого деревца, где воздух пьянит сознание, а на глазах нет-нет, да и появляется слеза умиления от сотни раз виденных, перевиденных лугов и косогоров. Бедные,  жалкие людишки, отравленные ядом цивилизации, страстью к наживе, разорвавшие жизненную пуповину, связывающую их с земными артериями, они лишены божественной радости  ежедневного, ежечасного общения с природой , утратили истинное понимание её цены.  Бешеными ордами  набрасываются они по выходным на   уязвимую, нежную красоту, терзают топорами и лопатами избранное для бесовства место, отравляют ором попсовых оргий, пьяных кривляний, оставляя после набега кучи мусора и нечистот.
                Утро третьего августа, начало рабочего дня.  Пряный  запах земли чувствуется даже в центре села. Первый секретарь РК КПСС, шагая на работу,  обдумывал дела предстоящего дня. Он появлялся на рабочем месте в одно, чётко определённое время - хоть часы проверяй. Зашёл в кабинет, информация за прошедшие сутки уже была на столе. Пошелестел бумагами, ничего интересного и срочного не было. Из стоящего на столе графина налил полстакана холодной воды, выпил. Ноющая боль в висках, небольшая, но нудная напоминала о вчерашнем «мальчишнике» - приезжали из города начальник межрайбазы и директор городского бытового обслуживания, «нужные люди». Из за дождя сорвался  запланированный выезд на природу. Пришлось довольствоваться райкомовской гостиницей  -  уютным небольшим домиком, построенном недавно для приёма именитых гостей. За разговорами под обильные закуски было выпито в избытке.   
                -Часам к десяти  надо закончить все неотложные дела и  встречи,  потом  уехать  «по полям», - размышлял он.                Так всегда наказывал секретарше приёмной, когда, попросту говоря, смывался полечить больную головушку. Правда, это были редкие случаи, но были. В такие дни чуть на выкате его глаза наливались кровью - давление стало о себе напоминать. Знал, что подчинённые, в основном подобострастные, ничтожные людишки, назначенные  в штат Райкома им самим, за  спиной  называли его «окунем»  за эти глаза. Чёрт с ними, пусть злословят, на каждый роток не накинешь платок. Зато все его прихоти выполняют беспрекословно, из кожи вылазят.
                Мазников Алексей  Серафимович был в районе, что называется, удельным князьком  вот уже полтора десятка лет. При наличии незначительных человеческих пороков, Алексей Серафимович был руководителем хорошо знающим положение дел в районе, особенно состояние сельскохозяйственных субъектов. Был напорист, принципиален в решении главных, по его убеждению, вопросов, не любил, но терпел подхалимов и не позволял себе брать взятки в любой форме. Даже намёк на нее выводил его из себя. Не менее важным в его характере было крайнее нетерпение  возражений, если это касалось его убеждений.
               В дверь кабинета раздался стук. На пороге стоял заворготделом Подловаров Михаил Авдеевич. Он усвоил привычку шефа и,  подражая ему,  появлялся пред очи государевы из минуты в минуту в восемь ноль - ноль. В руках держал неотъемлемую папочку.
              - Заходи, - позволил голос хозяина.
              - Здравствуйте, Алексей Серафимович! Как себя чувствуете? Изматываете себя работой, скажу я Вам.
              - Пошёл к чёрту со своими расспросами! - подумал про себя Мазников. - Выкладывай, что нового? Начинай с главного, без мелочёвки. Кто с кем пил и сколько меня сегодня не интересует.
              -Хорошо, Алексей Серафимович, я Вас понял, - подобострастно залепетал  Подловаров. - Из главного - пропал заврайоно Алтуфриев. 
              - Как пропал? Что значит пропал?      
              - Алексей  Серафимович, его уже  неделю как нет. 28 июля вышел с заседания исполкома, так до сих пор никто его больше не видел. На  машине Районо несколько дней разъезжает участковый Ельнинского сельсовета, как мне сегодня позвонили оттуда.
              - Ху, ёптать, - вырвалось у Мазникова его выражение, характеризующее крайнюю степень раздражительности.
Он молча осмысливал новость.
               - А жена, она что ни к кому не обращалась?
               - Алексей Серафимович, Вы знаете Илью Ильича. Он же за юбкой не раз убегал из дома, по два-три дня не появлялся. Жена его амурные дела скрывает, хотя все о его похождениях знают. Вот и помалкивает, авторитет заврайоно бережёт, - хихикнул ядовито заворг.
               - Но ведь это, – подсчитал Мазников, – седьмой день. Какие бабы, какие юбки!? -
Немедленно позвать ко мне начальника милиции. Ответработник  исчез, и никому до этого дела нет! Это же чем может обернуться, каким скандалом.
Подловаров прытко засеменил исполнять указание. Минут через десять начальник районной милиции Мильхин стоял навытяжку перед первым лицом. Вообще-то его фамилия была Мильхен, но чтобы никакой двусмысленностью не затмевать свою лучезарную биографию, по карьерным соображениям он подменил в паспорте букву «е» на буквочку «и».  Возможно, что это как то повлияло на его служебный рост.
                - Это правда, что ваш участковый Дерябин несколько дней разъезжает на машине заврайоно, а самого Алтуфриева уже неделю как никто не видел?
                - Никак нет, Алексей Серафимович, то есть не  может этого быть! - поправился начальник милиции.
             - Так, – глубокомысленно  произнёс Мазников, - как всегда не в курсе дела. Чем вы занимаетесь, товарищ Мильхин,  в отделе вместе со своими подчинёнными? Вылавливаете пьяных? А может, сами прикладываетесь? Немедленно, – голос набрал металлический тембр, - выяснить обстановку и к двенадцати часам доложить. Свяжитесь с прокурором Гнидовеевым (тьфу, какая мерзкая фамилия). Выполняйте!
Начальник милиции исчез.
                -День испорчен, - подумал с сожалением Мазников, - придётся терпеть эту чёртову головную боль. И зачем столько пили?!
                К обеду обстановка прояснилась. Точнее стала ещё запутаннее. Жена Ильи Ильича, вся зарёванная, подтвердила, что  мужа нет дома уже неделю. Куда он мог уехать, она не предполагала.  Предрик на вопрос: «Где заврайоно, почему за целую неделю не озаботился отсутствием ответственного работника?»,  - развёл руками:
                - Мы его 28 июля на заседании исполкома от должности заведующего освободили и я думал, что он ушел в отпуск.
Начальник милиции в подробностях рассказал, как и где была найдена машина:
              - В 15 километрах от села Ельно её в глухом притаёжном логу случайно обнаружил пастух,  сообщил участковому. Тот на следующий день поехал с ним на место, где в овраге стояла целёхонькая, не видимая со всех сторон  в высокой траве, машина. Участковый проволочкой вместо ключа зажигания  завёл её, на пониженной скорости и с блокиратором  выехал  из оврага. Решил, что подождёт звонка по угнанной, как он предполагал, машине, а пока три дня разъезжал на ней по своим участковым делам.
Выслушав всех   Мазников, сопоставив данные, сделал вывод.
               - Ну, ёптать, - начал он, - дела!! Где же он сам-то? Что думает прокурор? - обратился он к Гнидовееву.
Прокурор, пожевав губами, многозначительно изрёк:
              - Я думаю, дело криминалом попахивает. Машину надо немедленно доставить в прокуратуру, обследовать тщательно. Опросить через сельсоветы жителей района, может быть, что-то прояснится. Алексей Серафимович, - обратился он к Мазникову, - надо бы с завтрашнего дня начать поиск в районе обнаруженной машины  возможно убитого человека. Мобилизовать все имеющиеся в организациях райцентра  автобусы, десантировать на поиск людей. Вы сами знаете, какие там глухие места. Если не будет сразу обнаружено тело, продолжить поиски на два-три дня. Я лично постараюсь обзвонить всех его родственников, попрошу подключиться к поиску соседние отделы милиции и коллег  прокуроров, сообщу  им  приметы пропавшего. Придётся немедленно сообщить в краевые органы.
Пока Гнидовеев обосновывал оперативную обстановку, Мазников успел подумать:                - Неужели опять начал брать взятки? Не впрок партийное наказание пошло. Вчера Подловаров о двух случаях доложил. И на меня компромат собирает, но здесь твои прокурорские зубы коротки. А вот по взяточкам надо дело  раскрутить.               
Но профессиональная оценка обстановки, сделанная сейчас Гнидовеевым, Мазникову понравилась, и он немедленно отдал распоряжение:
              - Заведующим отделов Райкома, совместно с работниками милиции возглавить поисковые бригады, мобилизовать все имеющиеся в райцентре автобусы, организовать население и с завтрашнего утра начать поиск.
               Райцентр уже гудел новостью. Вместо приветствия задавался вопрос: «Ты слышал?».
Какие только версии не выдвигались. Но в центре любой из них обязательно фигурировала женщина.
              Три дня поисков прошли безрезультатно. Обследованы были десятки километров, люди облазили все рощи и забоки, косогоры и лога. Никаких следов. Да и могли ли остаться следы после такого длительного срока и продолжительных дождей. Районовский газик был
тщательно осмотрен, под сидением обнаружили  чехол в крови и грязи. Больше никаких улик. На третий день кто-то из бригады, возглавляемой заместителем начальника милиции, при обследовании местности у «Чёртова моста», нашли в колее расплющенные, вдавленные в землю, очки в золотой оправе.  Оправу с осколками стёкол доставили в прокуратуру. Подтвердилось, что они  принадлежали  Илье Ильичу. Как они там оказались,  почему были разбиты  и явно затоптаны в колею, с какого времени там лежали?
 Ответа не находилось . Зам начальника милиции заверил следователя , что в радиусе трёх километров вокруг « Чёртова моста « был тщательно обследован каждый метр.Никаких следов .
               Прошла неделя после начала поисков. Страсти по пропавшему затихали. Неизвестно откуда возникшая весть о том, что Илью Ильича  якобы видели на вокзале с какой-то красивой молодой женщиной, успокоила любопытствующих:
               - Ясное дело: бросил жену с детьми и укатил куда-нибудь на север с молодушкой.
               Поиски продолжали только два брата  исчезнувшего Ильи Ильича. Они приехали по телеграмме его жены. Пытались настаивать в милиции на продолжении поисков. Но кто они такие,  чтобы выслушивать их версии? Братья каждый день с восходом солнца и допоздна на машине до намеченного квадрата обследования, а далее пешком по горам и логам самостоятельно вели поиск.  И вот в конце августа райцентр снова взбудоражился - братья  нашли тело убитого.   Помогла стая ворон и сорок, летающих  над заросшим кустарником косогором  невдалеке от просёлочной дороги. Обнаружили место, где был закопан убитый. Захоронение, видимо, было сделано  в спешке, неглубокое. Тело было присыпано в неглубокой  ямке тонким слоем земли. Запах разлагающего трупа привлёк падальщиков, вот они и галдели над косогором. Милиция, прибывшая по вызову братьев, протокольно зафиксировала данный факт. Тело отправили в город на экспертизу. Поражало, что место захоронения убитого было в двух десятках километров от мест поисков. Проезжали мимо по просёлочной дороге многие, но неприметный косогорчик никому в голову обследовать не приходило.
                В день похорон убиенного Ильи  Ильича  площадь райцентра  была забита народом.
                Гроб, обшитый красным бархатом, несли до кладбища на руках. Около сотни венков несли следом. Руководители  района всех подразделений  со своими коллективами  провожали в последний путь  заведующего  отделом народного образования. О том, что
перед своей гибелью он был снят с  этой должности, никто не вспоминал. К могиле было не протолкнуться. В полной тишине  траурную речь произнёс ответработник  Райкома партии:
                - Товарищи! - начал он скорбным, хорошо поставленным голосом, - Мы провожаем в последний путь уважаемого всеми  Илью Ильича Алтуфриева. Подлый убийца прервал его жизненный путь в самом расцвете творческих сил. Он отдал делу обучения и воспитания подрастающего поколения все силы, все свои знания и даже саму жизнь.
Речь была проникновенной, не оставляла никого равнодушным. Многие, особенно женщины, не могли сдержать слёз. Огромная людская толпа, замерев, слушала  оратора.
               - Прощай, наш дорогой товарищ! Ты навсегда останешься в наших сердцах, как  пламенный борец за высокие идеалы светлого будущего! Пусть земля тебе будет пухом. -закончил  оратор.
Опускали гроб под автоматные залпы. Для этого по ходатайству районных властей  из  военного городка прибыл взвод солдат.
Народ стал расходиться. Кто на поминки, кто по домам. Две старушки стояли у   кладбищенской ограды. Одна из них показывала рукой на оратора:
                - Вон тот, - говорила она,  - лысенький, который всегда речи говорит на похоронах.
 Как он сегодня по покойнику хвалился, я пока слушала, всё плакала и плакала. Шибко
 грамотный человек, - подытожила сердобольная.
 
часть 13
               Отодвинутое было поближе к архивным сейфам дело Ильи Ильича,  обрело новое, энергичное дыхание. Милиция и прокуратура судорожно возобновили поиски убийцы.
Но дальше выявленных улик дело не шло. Опросили нескольких подозреваемых на причастность к убийству, но у них  были такие не опровергаемые алиби, что даже при большом желании притянуть их за уши  в причастности к убийству  следователям не удалось. Между собой они так и говорили:
               - Это очередной «висяк». А дело-то на контроле в краевой прокуратуре.
               В конце сентября Подловаров при очередном подробном  доносе сообщил первому секретарю райкома о вроде бы малозначащем событии.
               - Из Никольска позвонили, сказали, что  молодая директриса школы  вот уже две недели, как не выходит на работу. Сидит безвыходно дома, не показывается на люди. Подозревают, что в запой ушла. Вот такие дела в народном образовании.
Немедленно в Никольское были  направлены завотделом пропаганды и   вновь назначенный заведующий Районо, разобраться с положением дел в школе. Прибывшие на место представители власти в беседе с учителями выяснили, что на самом деле директор школы не вышла на работу, хотя декретный отпуск у неё был до первого сентября. Завуч
Наталья Степановна пыталась поговорить с ней дома, но она даже дверь не открыла.
Посланная за директором техничка сообщила, что дверь  не открывают,  несмотря на настойчивый стук. Что делать? Возвращаться, не выяснив до конца ситуацию, было нельзя.
Решили подъехать к дому и попытаться самим поговорить с директором. Стучали в дверь долго. Сначала осторожно, потом настойчиво и громко. Дверь открылась. На пороге стояла с ребёнком на  руках женщина с обезумевшими от страха глазами. Увидев  районовскую машину,  она дико закричала:
               - Это не я! Это не я убивала! - И с этими воплями забежала в дом.
               Поздно вечером в Никольское прибыл наряд милиции. Подозреваемые в убийстве
Ильи Ильича Алтуфриева муж и жена Долговы были взяты под стражу. Василия арестовали в таёжном зимовнике. Никакого  сопротивления они не оказывали. В совершённом преступлении признались сразу.
                Суд над преступниками состоялся в конце октября в закрытом режиме. Решение его было суровым: двенадцать лет строгого режима Долгову Василию и шесть лет общего тюремного содержания его жене Долговой Людмиле. На вопрос судьи: «Сожалеет ли о содеянном подсудимый?», - Долгов  Василий ответил:
                - Я выполнил долг чести, о чём не может быть сожалений.
Их десятимесячного сына  взяли на воспитание родители  осуждённого.
                Как произошло убийство, позже, по истечении времени, рассказал своим знакомым следователь. Впоследствии эти подробности знали все, кому они доставляли интерес.
               
                Часть 14

                Илья Ильич  с  раздувающимися от возбуждения ноздрями и мелко трясущимися гладкими щеками поднёс Милке стакан шампанского. Она отодвинула его рукой и решительно произнесла:
               - Пить не буду!
               - Тогда с твоего позволения, Милочка, я выпью за твоё здоровье и за тот памятный для меня день на это месте.
 Он пил. Милка обводила взглядом заросли и высокую траву:
               - Где Василий, почему не появляется?                Опорожнив стакан, Илья Ильич отер губы платочком, снял пиджак и положил на него очки (чтобы не мешали). Близоруко щурясь, с масляной улыбкой подошёл к Милке, обнял её за талию и привлёк к себе. Милка, запрокинув голову, стала отталкиваться от него руками. Возбуждённый близостью женского тела мужчина стал силой привлекать её к себе. Милка изо всех сил сопротивлялась. Распалённый страстью Илья Ильич  повалил её на землю, приговаривая:
                - Что же ты сопротивляешься? Сама же позвала сюда, – с этими словами  насильно  стал  срывать одежду.                Милка, дико вскрикнув, вывернулась из под него и вскочила на ноги.
Илья Ильич обхватил её сзади, пытаясь повалить снова  на землю. Враз увидели выскочившего из кустов и бегущего к ним Василия. В руках его был ружейный обрез . У Милки выплеснулась мысль :
               - Вот что он сегодня утром пилил.
 Она опустилась на колени и закрыла лицо руками:
      - Сейчас убьёт нас обоих.
В этот момент Илья Ильич бежал большими прыжками к машине. Рванул ручку дверцы, успел порадоваться, что ключ оставил в замке зажигания. Только бы завелась! Всем существом чувствовал  приближение смертельной опасности.
Машина завелась сразу. Вперед ехать нельзя - там смерть! Задняя скорость со скрежетом
включилась не сразу. Газанул. Машина,  взрывая землю,  рванула с места задним ходом.
Надо было немедля  разворачиваться, задним ходом не суметь оторваться от преследователя. Пока лихорадочно озирался по сторонам, как совершить этот маневр, выскочил из зацепления рычаг переключения скоростей. Попытался снова включить, но в панике  это не получалось, шестерни скрежетали, машина бешено ревела. Открылась дверца. Илья Ильич увидел глаза - безжалостный взгляд обезумевшего в ярости  зверя. Спазмом  страха сдавленное горло издало звук, похожий на предсмертный  крик пойманного зайчонка. Прогрохотал выстрел. Левая рука обмякла плетью. Машина заглохла.
               - Нет! Не надо! Не убивай! - прорезавшимся голосом заорал Илья Ильич.
Второй выстрел прервал вопль ужаса. Повисла  тишина. От выстрелов в округе  всё живое замерло.  Тело казнённого тихо сползало из дверцы на землю. Василий отступил, чтобы не прерывать медленного движения тела. Оно наконец вывалилось из кабины и, приняв неестественную позу, замерло на земле. Василий  подошёл  к  накрытому     «столу»,  сел.  Милка в той же, принятой накануне выстрелов, позе стояла на коленях. Пауза была невыносимо долгой. Брякнул край стакана. Это Василий наливал вино. Выпил. Снова налил полный стакан. Глухо резанул:
               - Помяни!
Милка разняла руки, увидела бездонную пустоту глаз мужа и протянутый к ней стакан.
Подчиняясь взгляду, не осознавая, что делает, выпила и держала стакан перед собой, не замечая его.
              - Поехали, – прорвался в её уши новый звук.
Еле осознавая, что от неё требуется, поднялась и пошла следом за мужем. За «Чёртовым мостом» стоял спрятанный в кустах мотоцикл. Выехали на дорогу. Никто из них не оглянулся на сиротливо стоящий на поляне газик и распростёртое рядом с ним тело.
              Ночь прошла без сна. В голове Милки раскалённым железом шевелилась мысль:
             - Что же будет? Что будет с сыночком?  Что будет со мной? Господи, за что ты меня так наказываешь?
Утром Василий, не проронив ни слова, завёл мотоцикл и уехал. Возвратился он глубоко за полночь.
                По  словам следователя, Василий вернулся утром следующего, после убийства, дня к  «Чёртову мосту». Спрятал в кустах мотоцикл. С трудом запихнул в машину окоченевшее тело, собрал все вещи на земле, протёр снятым с переднего сидения чехлом салон от уже засохшей за ночь  крови, завёл машину и, развернувшись, поехал к просёлочной
 дороге. На перекрёстке постоял, размышляя в какую сторону ехать. Повернул направо. Ехал километров пятнадцать, пока не увидел, по его мнению, подходящее место. Свернул  в кусты, метрах в сорока от дороги. Взял лопату, которую прихватил из дома,
определил место захоронения. Копать землю мешали корни деревьев. Потный, усталый присел на бугорок вырытой земли. Хотелось пить. Воду забыл взять. Тупо подумал:
              - Всё равно ведь найдут и тюрьмы мне не избежать. Чего я с ним  вожусь?
Вытянул труп из машины, бросил на дно вырытой ямки. Она была мала для тела убитого.
Пришлось подкопать в длину, чтобы выпрямить ноги убитого. Бросил на лицо пиджак хозяина, завёрнутые в покрывало закуску, стаканы, бутылку тоже положил в ноги. И закопал. Образовался небольшой бугорок,  на четверть-полторы земли  закрывавший захороненного.  Посидел, отдыхая. Подумал удовлетворённо, что ни одна машина не проезжала мимо, пока он здесь был  занят. Очистил об траву лопату и пошёл, не оборачиваясь к газику.
Ехал обратной дорогой. Миновал свороток на «Чёртов мост» и, не встретив на пути ни одну машину, зарулил газика километрах в двадцати от места казни в непролазную чащобу. Остановился  у обрыва. Место показалось  подходящим для его замысла. Вынул ключ зажигания, забросил его, не глядя, куда он полетел. Рычаг скорости поставил в нейтральное положение и подтолкнул машину с обрыва вниз. Она легко покатилась. Не оглядываясь, напоследок услышав грохот съезжающего газика и хруст кустарника, Василий с лопатой в руках отправился к мотоциклу. Километров через пять забросил в кусты лопату - надоело нести. Лёг на траву, долго лежал, отдыхая. Желудок требовал пищи, воды. Продолжил путь. Уже по темноте подошёл к месту совершенной им казни.
Молча  постоял. Что-то удерживало его на этом пятачке земли. Под ногами блеснуло стекло. Нагнулся - очки. Повертел в руках, тупо соображая, что с ними делать. Бросил
в колею и придавил каблуком. Мстительно подумал:
              - Пусть меня осудят, посадят в тюрьму, но себя я не осуждаю. Я казнил подонка.
 Под мостом нашёл ямку с водой,  жадно, с илом, напился. Завёл мотоцикл. Уже сидя на
 нём обернувшись долго смотрел в сторону поляны за «Чёртовым мостом».
               
                Эпилог

               Автобус, чадя выхлопными газами, дребезжа расхлябанными дверцами, подъехал к
автостанции райцентра. Конечная от города остановка. Шофёр, глядя в зеркало заднего вида, наблюдал за выходом пассажиров. За многие годы он знал большинство из них  в лицо. Некоторые,  выходя из автобуса, вежливо благодарили его, желали здоровья, безаварийных поездок. Он отвечал им добрыми пожеланиями.  Последней выходила женщина по виду лет сорока. На ней было невзрачное платье, как с чужого плеча. На руке давно вышедший из моды  болоневый плащ, на плече висел потрёпанный  рюкзак. Обращали внимание на себя  глаза - потухшие, наполненные печалью и безразличием ко всему окружающему. Посмотрев на фигуру удаляющейся женщины, шофёр усомнился:
              - Нет, ей, пожалуй, и тридцати нет! Странная женщина, – сделал он вывод.
Это была Милка, Людмила Александровна, по амнистии досрочно освобождённая из мест заключения. Тюремная жизнь не красит человека. Пять лет изменили её до неузнаваемости.  От той - весёлой, красивой, с ладной фигуркой девушки, по направлению прибывшей когда-то в район с дипломом и надеждами на радостное будущее, мало что осталось.
              Женщина зашла в магазин, купила бутылку водки, немного пряников. Продолжила путь на край села.  Шла она на кладбище.  Долго бродила среди памятников и крестов, она здесь была впервые. Наконец нашла могилу, которую искала. На памятнике фотография моложавого красивого мужчины. Внизу надпись: «Алтуфриев Илья Ильич. 20.02.1939 –28.07.1976.»
             Людмила зашла в оградку, села на скамью, поставила на могильную плиту бутылку и стакан, положила рядом пряники. Закурила. Налила полстакана из бутылки и внятно произнесла:
            - Я прощаю тебя. Прощаю за мою исковерканную жизнь, за муки, которые я испытала, за будущее, которого я не вижу. За моего сына, лишённого отца!
Сделала глоток из стакана, остальное выплеснула на могилу. Снова закурила.  Еще раз взглянула на улыбающуюся фотографию, прикрыла дверцу оградки и вышла с кладбища прочь.
               Был слух, что Людмила прожила в Никольском три месяца, пока сынок Васенька не привык к ней. При первой встрече он с рёвом не хотел подпускать её близко к себе.
Любовь матери скоро победила отчуждённость. Говорили, что за эти три месяца  глаза Людмилы наполнились  блеском жизни, жёсткие черты лица разгладились, в облике её появилась привлекательность молодой женщины.
              Потом она из Никольска уехала. Куда - никто не знает. Она вырвалась из проклятого круга. Прощай, Милка!

                2011год.