Предновогодний сон Федора Кузьмича

.               
                Предновогодняя байка.
 
    Федор Кузьмич начал приготовления к Новому Году загодя. Перво-наперво он натаскал в избу побольше дров. Это, чтобы потом, уже в ходе торжества, на больную голову, не бегать на мороз и не таскать грязь в хату. Да и дровишки, подсохшие в тепле, будут лучше гореть. Потом он наносил воды в дом, с запасом. Наполнил не только кадку, что стояла у него прямо при входе в теплое помещение, но и в ведра, что он обычно держал в сенях. Там, хоть было и прохладнее, все же температура редко опускалась ниже нуля. Там же он держал и небольшую деревянную кадочку с солеными грибочками. Грибы в это засушливое лето долго не шли, но потом ему все, же удалось напасть на слой. Он набрал и насушил подосиновиков с подберезовиками и маслятами, и немного белых. Белых грибов в этом году было маловато в его краях, но он на этот счет не горевал. Конечно, гриб это царский, но у него еще с прошлого и позапрошлого годов осталось некоторое количество их, в жестяной банке. Да и, если признаться, в последнее время ему как-то лень было себе варить супы с грибами. Что с них проку? Ведь давно известно, что гриб и огурец…. - Правильно? Зато вот разных солеников он заготовил порядочно. Там у него были волнушки, молодые, еще нераскрывшиеся подосиновички - чалыши, маслята, и даже рыжики. Хоть он особенно и не жаловал сыроежки за их хрупкость, все же добавил туда немного крепких сыроежек, для разнообразия. Соленые грибы – это самая что ни на есть первостепенная закуска, считал он. Они идут подо что угодно. А если нечего выпить, так их можно и так просто, с картошечкой вареной слопать. И это будет просто замечательно. А уж про соленые грибочки под ледяную водочку или самогончик и говорить нечего. Всяк знает, что лучшей закуски не бывает. Некоторые, правда, уверяют, что первая закуска – это холодные щи, двухдневные из квашеной капусты, но он в эти басни не верил. Что это за закуска! Да и не всегда у тебя под рукой могут оказаться щи двухдневные. Как тут подгадать? А вот грибочки соленые всегда наготове. Ждут, когда ты их достанешь из кадочки, накрошишь в миску вместе с репчатым лучком, да сдобришь маленько растительным маслицем. – Вот это дело! Ну, и, конечно, Федор Кузьмич заранее позаботился о том, чтобы у него на новогоднем столе была подходящая выпивка. Загодя поставил поближе к печке, брагу. В бадью, где у него гуляло уже вторую неделю, сусло, для духовитости кинул пару горстей березовых сушеных сережек и свежесодранных со смородины почек. И вот уже можно было заняться перегонкой браги. Федор Кузьмич всегда славился среди селян качеством своего продукта. Не зря к нему любили в гости захаживать разные гости. И председатель колхоза заглядывал, и обитающий неподалеку «новый русский», Вадик. Знал он некоторые секреты, которыми не спешил делиться с другими любителями этого дела. Да и самогонный аппарат он себе давно наладил такой, каких ни у кого в округе не было. Не зря так долго он якшался с приятелем, выходцем из Физтеха, по фамилии Якшинский. Ездил с ним и на рыбалку и на охоту…. Он ему и заказал по его собственным разработкам «систему». Тут был и обратный холодильник, и, прямой. И всё было изготовлено из пищевой японской нержавейки. В те годы это было еще возможно. Теперь автор этого уникального аппарата живет уже немало лет за рубежом, в США, а детище его осталось и верно служит Федору. Одна была забота. Надо было обеспечить бесперебойную подачу воды для охлаждения. Ведь водопровода в деревенском доме нет. Но с этой задачей Федор Кузьмич справился. Тоже был не лыком шит. Технической сметкой он  обладал немалой.                И вот уже за пару дней до наступления Нового Года, Федор Кузьмич нагнал первую четверть самогоночки. Она была чистая как слеза. Первые сто граммов, он отставил в сторону. Как объяснил ему когда-то Якшинский, в первых фракциях как раз и содержатся самые вредные и наиболее летучие вещества, вроде эфира или ацетона, которые и бьют по мозгам. А народ по наивности считает, что их первачок очень крепкий, раз такой сногсшибательный. Не пропадет у меня и это, подумалось Федору Кузьмичу, пойдет потом для растопки печи. Основную часть самогона, он снова разбавил водой наполовину, влил туда немного марганцовки, отстоял в течение ночи, и снова поставил перегонять. Только теперь, для второй перегонки, он использовал уже другой бак, который не вонял горелыми дрожжами, и меньшего размера. Такая процедура себя оправдывала. Качество конечного продукта было необыкновенно высоким, и оправдывало сложность данного процесса. Мало того, самогонка, вытекающая из его аппарата, была много крепче обычной. Как правило, из краника его системы капал спирт крепостью девяносто пять градусов. Более того, когда спирт из бака весь испарялся, жидкость из краника течь переставала. Другим такого результата не удавалось получить в принципе. Осталось снять первую пробу, и сделать готовый для выпивки продукт. Для употребления, мужикам, полученный спирт надо было разбавить примерно пополам чистой родниковой водой, а для женщин сделать особую, сладкую водочку, с добавлением меда, да и градусом послабже. Такую, детскую самогоночку, Федор Кузьмич держал в отдельном графине, доставшемся ему еще от матери.

  К вечеру Федор Кузьмич накрыл стол на три персоны (на всякий случай, вдруг кто заглянет в гости из соседей). На столе у него стояла миска с уже готовыми для еды грибочками, солёные огурчики в плошке, три тарелки с вилками и кастрюля с дымящейся еще, только что снятой с печи, отварной картошкой. Тут же, конечно, на середине стола, была и бутыль со спиртосодержащим продуктом, только что внесенным с мороза. Поскольку гостей не было, на столе стоял только один граненый стопарик, перед ним. Он решил, что если кто зайдет в гости, то достанет ещё посуду, а пока нечего зря её пачкать. Он наполнил себе стакан прохладным напитком, наколол на вилку несколько грибочков и взял из кастрюли пару горячих картофелин. Картошку он пока положил себе на тарелку, а вот вилку с грибочками переложил в левую руку, чтобы, не мешкая, можно было закусить после выпивки. Ну, сказал он сам себе, за моё здоровье! И не пьем мы, а лечимся! С этими словами Федор Кузьмич опрокинул стопарик к себе в рот и, крякнув, отправил туда же пару соленых грибочков. Потом он, не спеша, отвалил кусочек от всё еще дымящейся картофелины и, наколов его на вилку, сунул себе в рот. Через некоторое время он повторил. Затем еще разок. Водочка у него получилась, как обычно, выше всяких похвал. Так и лилась сама в рот, не остановить. И вот, когда он уже тянулся за четвертым стаканчиком, в окошко его кто-то постучал. Федор Кузьмич вышел в сени и открыл дверь. У порога стояла его кума, Дашка, живущая неподалеку. Под ногами у неё вился её пес, Гришка. Баба она была хоть и симпатичная, но разбитная. И хозяйством своим никогда толком не занималась, в отличие от Федора, мужика делового и аккуратного, у которого всегда в доме имелся достаток, а вещи знали свои места. Небось, пришла хлеба попросить или сахару, подумал он. - Опять вовремя в лавку не сходила. - Феденька, сказала она ему прямо с порога, ты мне не одолжишь маленько муки, а то вот я надумала пирожки печь, а муки-то в доме и нет. Заходи, кума, раздевайся, мне за ней наверх надо лезть. Мука у меня стоит на самой верхней полке. Её можно достать только с табуретки. А я вот, как раз угощаться начал. Давай и ты ко мне присоединяйся. Садись за стол. Отведай моего зелья. И пса своего давай сюда заводи, нечего ему там, на дворе, зря мерзнуть. Дарья не заставила себя долго упрашивать. Она сняла с себя теплую телогрейку и мохнатый платок, разула валенки и прошла в изрядно протопленную хату. Гришка вслед за ней тоже метнулся в хату, и сразу же пристроился под скамейкой, стоявшей близ печки. Ну, что тут у тебя на столе, кум? О, да ты никак гостей ждал? – Да это я так, на всякий случай, вдруг кто зайдет. У народа-то интуиция ой как развита. Ежели где наливают, за версту некоторые чуют. Так что я всегда готов гостей встречать. Да и мне веселей. - Да, уж, вторила ему Дашка, бобылем жить наверно, невесело!? - Когда как! Вот ты ко мне зашла – и мне уже веселее стало. А выпьем по стопочке, так еще веселее будет. Ты садись за стол. Накладывай себе закуску. Сейчас я тебе стопку достану. Он поставил перед кумой рюмаху, налил и они чокнулись. – За тебя, кума! – За тебя, кум! И они выпили. Ой, а крепкое у тебя какое вино! – Извини, я как-то забыл, что передо мной дама. Сейчас я достану сладкую водочку. Я её специально приготовил для женского пола. Он достал графинчик, наполненный до горлышка, и налил куме снова. И себе тоже налил, только из бутыли. И снова они выпили, потом ещё, и ещё. А за окном всё сильнее крепчал мороз, и завывала вьюга. Зато в хате у Федора было тепло, уютно. Ну и жара у тебя, сказала кума и стащила с себя вязаную кофту. Да ты не стесняйся, сказал Федор Кузьмич, уже слегка заплетающимся голосом. Снимай с себя, что мешает. – А я и не стесняюсь, что ты мне, чужой, что ли. Чай, кум мой! И Дашка смачно чмокнула его в щеку, прижав к своей пышной груди. От этого поцелуя в голове у Федора еще больше всё замутилось и всё куда-то поплыло. Он закачался. - Феденька, да ты никак разомлел? Ой, горемыка ты мой. Погоди, сейчас я тебе постелю.
   Спал Федор обычно на тахте за печкой. Но там сейчас была такая жара, что Дарья пожалела кума и, сняв с тахты матрац со всеми причиндалами, постелила его чуть подальше от печки на полу. Здесь попрохладнее будет. И она стала раздевать его. Сняв рубаху и штаны, она помогла Федору улечься. Но тот всё никак не унимался. Приляг, Феденька, отдохни. И она укрыла его до пояса одеялом. А я еще маленько с тобой посижу, посмотрю, чтобы тебе не стало плохо. А то, небось, уже до меня выпил немало…. И она еще раз чмокнула кума в его не очень выбритую щеку. Поспи, милок. Потом она встала, налила себе из графина в стопку и подошла к окошку. Там мело не на шутку! Ой, ну и погода, сказала она, и опрокинула рюмку в рот. Пожалуй, лучше здесь маленько пережду. Она присела к столу, поковыряла вилкой в грибочках, нашла себе один попузатее, взяла из кастрюли картофелину, которая уже слегка остыла, и снова налила. Да, не зря в деревне все хвалят самогоночку моего кума, сказала она сама себе. Прелесть, а не водочка. И она снова опорожнила свою, налитую до краев стопочку. Потом еще, и снова. Наконец, её тоже начала одолевать сонливость. Она встала, отошла от стола и сняла с себя юбку и теплые рейтузы. Повесив это всё на край скамейки, где лежал пес, она выключила лампу и пристроилась к куму под бок. Подвинься, велела она ему, но тот её уж, видимо, не слышал. Тогда она, прилегла с краю на матрас и мощным движением бедра оттолкнула кума к краю. Затем взяла одеяло за край и прикрыла им свои голые ноги. Вот дура, не принесла вторую подушку, подумала она, уже совсем засыпая, и пододвинулась поближе к Федору, чтобы пристроить свою голову рядом с его коротко стриженой башкой. Через минуту-другую она уже спала, обняв кума своей увесистой ручонкой. И только громкое сопенье этой пары раздавалось в ночной тиши.
   Проснулась она оттого, что почувствовала, будто её кто-то страстно ласкает. Всё ее тело как-то размякло от небывалой неги. Рубашка её была почему-то уже снята и валялась на полу, рядом с новыми, только на прошлой неделе надетыми байковыми трусами. Решила себя слегка побаловать, чтобы Новый Год встретить хоть в какой-то обновке. То по бедрам её, то по животу, пробегал невидимый искуситель. Потом он внезапно спускался к самым её стопам, лизал икры ног. Затем вновь возвращался. Или вдруг  забирался к ней под лифчик, лизал её затвердевшие соски, и снова убегал. Сначала Дарья решила, что всё это ей только снится. Ведь в жизни такого не бывает! От таких неуемных, совершенно неземных ласк у неё шла кругом голова. Ничего не соображая и не чувствуя больше ничего, кроме огромного желания, она совсем потеряла силы. Сначала она еще пыталась как-то противиться искушениям и тесно сжимала свои бедра, но, в конце концов, всё-таки сдалась. Господи, я и подумать не могла, что у меня такой страстный, такой ласковый и нежный кум, и что он способен на такое. Конечно, мужик он грамотный и выглядит прилично. Он, видно, просто околдовал меня. Не открывая глаз, Дарья пыталась поймать каждой клеточкой своего тела эти небывалые, эти неожиданные ощущения. Да, он, наверное, волшебник, не иначе! Мыслимо ли, чтобы мужик так бабу ласкал? Да у нас в деревне о таком отродясь, не слыхали. И тут она почувствовала, что это нечто влажное, нежное и горячее добралось до её промежности. Дарья решила, что она сходит сума. Так хорошо ей еще никогда в жизни не было. Не открывая глаз, она вцепилась зубами, губами в мускулистый, шерстистый живот кума. Словно пиявка, она всосалась в него и чувствовала, что никак не может отпустить. Еще немного, и она совсем поплыла, рот её раскрылся, а тело стало как ватное. Дашуня чувствовала, что не в силах пошевелиться, а может и вовсе потеряла сознание.
   Сколько прошло времени до того момента, когда она очнулась, сказать она не могла. Время для неё исчезло. Рядом тихо посапывал спящий кум. Какой мужчина!! Таких любовников свет не видывал! Родненький мой, подумала Даша. Умаялся – то как, наверное, котик. Да, настоящие любовные утехи так просто не даются. Сколько энергии надо потратить, сколько чувств излить на свой предмет страсти…! Она ласково обняла Федора и нежно прижалась к нему всем телом, совсем не стыдясь того, что делает. Её левая грудь, видать, совсем перекрыла куму дыхание. Он задергался и стал судорожно хватать воздух ртом, как рыба. Поцеловав его в щеку, она отважилась дотронуться губами до его глаз, а потом и до губ. Федор заворочался и приоткрыл один глаз. С каким-то недоумением он взглянул на нее своим, не открывающимся до конца глазом, и, будто ничего не соображая, спросил: «А ты что, так и не ушла никуда?» - Да куда же я уйду от тебя, мой сладкий, молвила Дарья!? И еще крепче обняла кума. – Во, даешь! Кума! А я и представить себе не мог, что ты у меня такая сексуальная женщина! - А я разве могла? Про тебя такое подумать!? (Вот, мужчина! От потери сил душевных, наверное, совсем с катушек съехал. Будто и не помнит ничего, подумала она). - Ну, я тебе сейчас напомню всё! И она стала стягивать с Федора остававшееся на нем бельё, одновременно осыпая поцелуями его грудь и    шею.               
    До Нового Года оставалось всего, каких - то два дня. В эти оставшиеся дни, кумовьям надо было разобраться в своих отношениях. А ведь их ещё надо было прожить. Страсти деревенские разгорались не на шутку.  А в воздухе пахло праздником. Праздником любви.               
   Буквально в двух метрах от сельских греховодников, под скамейкой, сидел Дарьин пес, Гришка, и тихо поскуливал. Про него сейчас, все как-то забыли. На пузе у него багровело невесть откуда появившееся округлое пятно с желтыми разводами, а глаза безумно блестели.
 
 
                29.12.2010г. Санкт Петербург. R.V.