Чужая кровь

      Электрические часы отчетливо щелкнули, и большая стрелка, коротко вздрогнув, миновала цифру 12. Табличка, зависшая под часами, исчерпывающе уведомляла: «Выдача результатов анализов производится с 9-00 до 10-00». По толстому стеклу змеилась длинная трещина, и было непонятно, каким образом блестящий прямоугольник все еще держится на стене. Длинная трубка лампы под высоким потолком мерцала с обоих концов тусклой синевой. Мужчина недовольно поморщился и, всматриваясь в желтоватый листок, сделал несколько шагов по коридору в сторону окна. Видимо, прочитанное слегка озадачило его, так как гримаса легкого недовольства появилась на лице. Немного постояв в раздумье, мужчина вернулся к казенному окошку. Фанерная исцарапанная дверка была уже закрыта. Он негромко, преодолевая нерешительность, постучал в нее костяшкой указательного пальца.

– Закрыто! Читать умеете? – голос, послышавшийся из-за дверки, был глух и неприятен.

– Извините, мне только спросить, – искательно произнес мужчина.

Сноп света, вырвавшегося из окошка, упав на его руки, блеснул желтоватой искрой на узком обручальном кольце. Лицо лаборантки, проявившееся в глубине проема, особых симпатий не вызывало. Было оно, изрядно обрюзгшее, оснащено бесформенным носом пуговицей и украшено гигантских размеров бородавкой, по-хозяйски прилепившейся над верхней губой.

Н-ну? – выдавила она, прожевывая кусок бутерброда, оставшаяся малая часть которого сиротливо торчала из осаленной ладони.

– Видите ли, – несколько теряясь, протянул мужчина. – Вот здесь, – он протянул в окошко листок, – указано, что у сына третья группа крови.

– И что? – пробурчала женщина, демонстрируя чудеса словоохотливости.

– Как что? Довольно-таки странно. У меня первая группа, у жены вторая, а, насколько мне известно, при таких сочетаниях у ребенка не может быть третьей. Это какая-то ошибка.

– Ошибка, ошибка, – монотонно и невнятно повторила лаборантка, сглотнула нажеванное и, внезапно оживившись, подалась вперед, едва не опрокинув могучей грудью курящуюся легким паром чашку с чаем, стоящую прямо на стопке бланков. Мокрое пятно расплывалось по бумаге из-под широкого донышка. Остренькое любопытство загорелось в ее заплывших жирком маленьких глазках.

– Молодой человек, не морочьте мне голову. У нас ошибок не бывает. Все анализы дважды проверяются, – она громко рыгнула, стряхнула с подбородка приставшие крошки, откинулась на спинку стула и, отхлебнув из чашки, изрекла:

 – Впрочем, в одном вы правы: где первая и вторая, третьей не случается. Разве только, феномен, – затем скабрезно хихикнула и добавила:

 – Вы лучше у жены спросите, может у нее все-таки третья. Бывает и так, – она сделала многозначительную паузу. – Правда, очень редко.

Мужчина заворожено смотрел на шевелящуюся, поросшую черными жесткими волосками коричневую бородавку. Она представилась ему чем-то вроде огромного сытого клопа, который насосался крови и теперь отдыхает, лежа на спинке, в ленивой истоме пошевеливая короткими когтистыми лапками. Он с трудом подавил в себе острое желание сбить мерзкое насекомое с лица этой несимпатичной женщины, изрекающей какие-то непонятные, не имеющие к нему никакого отношения, пустые слова.

– …вот так-то, – глухо донеслось до него, словно из другого измерения. – Еще вопросы есть? А?.. Вопросов нет.

Дверка с треском захлопнулась. Стена дрогнула. Кусок стекла с таблички упал на выступающий из окошка лоток, отскочил и, грянувшись об пол, разлетелся на мелкие осколки. Мужчина безучастно взглянул на стеклянное крошево, затем повернулся, его качнуло, и он, цепляясь плечом за беленую стену, подволакивая ослабевшие ноги, побрел к выходу.

                *  *  *

Июльское утро лучилось ярким, пока еще не жарким солнцем. Детский гомон на дворовой игровой площадке мешался с воробьиным чириканьем и глухим ворчанием автомобилей, доносящимся из-за домов. Тополя шелестели пыльной листвой, остатки пуха серыми рваными клочьями липли к земле под развесистыми кустами сирени.

– Папа, папа, смотри, как я умею! – закричал шестилетний мальчуган, скатываясь по алюминиевому желобу. Он проехался задиком по песку, живо вскочил и, отряхивая испачканные джинсики, помчался к мужчине, который, напряженно сгорбившись, сидел в углу площадки на деревянной скамейке.

– На, держи, – мальчишка сунул ему в руку маленькую пластмассовую машинку.

 – А это что у тебя? – он ткнул исцарапанной ручонкой в листок, свисающий из стиснутых пальцев отца, и, не ожидая ответа, убежал к горке, что разноцветным динозавром вздымалась посреди двора.

Прикосновение сына вывело того из ступора. Он некоторое время смотрел вслед удаляющемуся торопыжке. Щемящее чувство отцовской нежности, как вспышка, на миг захлестнуло его. Он перевел взгляд на мятый листок. Ощущение любви сменилось тоской и предчувствием беды. Еще недавно, казалось, такой прочный, заботливо выстроенный замок его семейного счастья, внезапно поплыл, стал осыпаться, на глазах, из гранитной твердыни превращаясь в бесформенные песочные руины. Не было ни злости, ни ревности, только полная внутренняя опустошенность и вопрос «Как жить дальше?».

Он почувствовал боль в левой руке и, разжав судорожно стиснутые пальцы, отрешенно уставился на красную угловатую коробочку. Переднее колесико искривилось, и он, опуская машинку в карман пиджака, автоматически подумал, что надо будет позже обязательно исправить.

– Гур-гур-гур…– Сизый, отливающий всеми оттенками окалины голубь бродил, раздувая перья, за изящной, кофейной масти самочкой.

В середине лета его матримониальные претензии, видимо, ее уже не интересовали, и голубка раздраженно отбегала от назойливого ухажера, чтобы успеть без помехи поклевать рассыпанные каким-то доброхотом хлебные крошки. «Насколько проще все в животном мире», подумал мужчина.

Сидеть на жесткой скамейке стало неудобно, и он повернулся, разминая затекшие ноги. Свежевырезанная надпись на деревянной спинке гласила о том, что Коля без ума от Лены, и любовь эта, судя по глубине прорезов, будет продолжаться всю их оставшуюся жизнь. Мужчина горько усмехнулся. Где-то в парке, на стволе векового дуба, осталось и его восторженное заявление, извещающее весь мир о никем прежде не испытанном, только что зародившемся необыкновенном чувстве.   

– Папа, папа! Смотри! – снова донеслось до него с площадки.

Он тяжело поднялся и, стараясь, чтобы улыбка не казалась жалкой, быстро побежал к подножию горки, чтобы успеть подхватить хохочущего сына, с восторженным визгом летящего вниз по блестящему накатанному желобу.

                *  *  *

Сверлящая трель звонка отозвалась пустым дребезгом в хрустальных бокалах. Тревожно дзынкнули оконные стекла. Прежде мелодичный и приятный звук, сейчас, почему-то, вызывал чувство необоснованного смятения. Как будто в стакан апельсинового сока попала капля нашатыря. Отгоняя беспокойство, женщина мельком глянула в зеркало, огромным светящимся овалом висящее в прихожей. Одернула блузку, дунула, изогнув слегка подкрашенную помадой полную губку, на непослушный локон, цепляющийся за длинные ресницы и, улыбаясь, скользнула к входной двери. Спортивные брюки плотно обтягивали ее стройную фигуру.    

– Как погуляли? – женщина потянулась к мужу. Тот непроизвольно дернулся, уклоняясь от поцелуя, и жесткая щетина больно обожгла ей губы.

– Здорово погуляли! Классно погуляли! – приплясывая на месте, щебетал шестилетний непоседа. – Папа сидел и думал, а я катался с горки. Завтра мы тебя с собой возьмем.

Женщина подняла голову и вздрогнула, увидев, как неожиданно изменилось лицо мужа.

– Что-то на работе? – искренняя озабоченность звучала в ее голосе.

– Да нет, все в порядке, устал немного. А может магнитная буря, – ответил мужчина, пряча глаза, – или давление? Посидим, поедим, и все пройдет.

 Он сбросил туфли и быстро прошел в комнату. Жена озадаченно смотрела ему вслед.

                *  *  *   

Мультипликационный крот-непоседа, наконец, завершил свои непростые взаимоотношения с жевательной резинкой. Зазвучал негромкий вечный гимн, посвященный лучшей составляющей человечества не старше шести лет, и ее яркий представитель, оторвавшись от экрана телевизора, подпрыгнув, как на пружинках, немедленно оказался на коленях отца, неловко приткнувшегося в углу широкого дивана. Теплый желтоватый свет, изливаемый люстрой, падал на уютную обстановку просторной гостиной.

– Пап, хочу играть в крота, – заявил сын, водя пальчиком по скрипящей коже зеленого дивана.

– Не сегодня. Извини, родной, я что-то устал, – ответил мужчина, теребя шелковистые волосы.

– То-то, я смотрю, ты какой-то сегодня не активный, – констатировал ребенок. – Ну ладно, придется самому нору копать.

Отец слабо улыбнулся, а сын соскочил на пушистый белый ковер и, осмотревшись, немедленно внедрился в нижний ящик шкафа, стоящего рядом с телевизором.

– Что-то здесь тесновато, – донеслось из его глубины, и большой бумажный пакет вылетел наружу. Клапан открылся, выпуская на ковер россыпь разноформатных фотографий. 

– О-ля-ля! – сказал юный исследователь домашних тайников, выглядывая из-за раскрытой дверки. – Сколько нас тут всяких нарисовано.

Он выполз, уселся поудобнее и с явным интересом углубился в изучение фамильного архива. Мужчина, не отрываясь, смотрел на разноцветное бумажное месиво, отсвечивающее мечущимися бликами от света, падающего с экрана телевизора. Сын что-то бормотал, внимательно просматривая каждую фотографию, тыкал пальцем и заливисто смеялся, обнаружив себя, запечатленного голеньким в ванне или верхом на изображающем лошадь отце. Было очевидно, что первое сознательное знакомство с семейной историей доставляет ему несказанное удовольствие. Иногда он поворачивался к отцу и озадаченно вопрошал:

– Это где?

Мужчина односложно отвечал, а память немедленно проецировала яркие картины, вызванные к жизни той или иной фотографией. Видения, обостренные переживаниями, были настолько реальными, что он мгновенно воспринимал всю гамму давно минувших ощущений – от легкого запаха духов жены в день свадебной церемонии, до неожиданной тяжести шевелящегося гукающего свертка, когда он впервые взял на руки сына и, неожиданно для себя, только тогда по-настоящему почувствовал себя отцом.

Скрипнула дверь, и жена присела рядом с ребенком. Полы легкого халатика слегка разошлись. Мужчина скользнул взглядом по обнаженной полоске загорелого бедра, резко отвернулся и невидяще уставился в бурчащий телевизор. Титры популярного женского сериала «ВСЕ МУЖИКИ СВО…» поплыли по экрану. Женщина заинтересованно вскинула голову, чмокнула сына в макушку, поднялась и уютно устроилась в мягком кресле.

– Интересно? –  спросил мужчина, внимательно следя за выражением ее лица. – Какая насыщенная жизнь?!

– Да так, занимательно, – немного отстраненно, следя за сюжетом, ответила она, но, уловив в его голосе жесткие саркастические нотки,  примирительно добавила. – Брось, это же только кино.

– Конечно, кино, – не в силах сдержать раздражения, выпалил мужчина. – Кино, вино и так далее. Руководство к действию для скучающих домохозяек.

Жена и сын растерянно переглянулись, когда он выбежал из комнаты.

                *  *  *

Прошелестела простыня, и женщина, обвив руками горячее тело мужа, нерешительно прижалась к его спине. Во все века легкие семейные недоразумения быстрее всего разрешались на супружеском ложе. Сегодня, ни в чем себя не считая виноватой, она все же решила прибегнуть к этому нехитрому, но весьма действенному способу.

Мужчина напряженно лежал на боку, чувствуя, как легкие пальцы пробегают по его плечам, груди, опускаются ниже…  Монотонно журчал кондиционер, гоняя по комнате волны прохладного воздуха. Он быстро повернулся к жене лицом. Двигаясь резко и грубо, овладел ей, пытаясь с помощью сексуального насилия заглушить заполнившую его сознание нестерпимую душевную боль. Жена лежала, вздрагивая от вызывающих толчков, оторопев от неожиданной метаморфозы, превратившей любимого – прежде чуткого и ласкового человека – в грубое незнакомое животное.

– Что ты делаешь? Мне больно, – наконец, прошептала она.

Горечь, прозвучавшая в ее голосе, отрезвила мужчину. Он перевернулся на спину и некоторое время молча лежал, отодвинувшись на край широкой кровати, уставившись в высокий потолок.

– Прости, – вырвалось у него.

Вздохнул матрас, освобождаясь от его тяжести, и кровать опустела. За семь лет семейной жизни это была первая ночь, когда они спали порознь.

                *  *  *

Тучи, похожие на сырые мотки спутанной сизой пряжи, неподвижно висели за окном. Дождя не было, но липкая тяжесть реяла во влажном воздухе. Мужчина молча сидел за кухонным столом, гоняя по столешнице недопитую чашку кофе. Штрих пореза от бритвы краснел на его щеке. Остро пахло подгоревшими оладьями.

– В каких углах тебя мотало? – несмело пошутила вошедшая жена, держа в руках, испачканный известкой пиджак мужа.

Лишенные косметики, окаймленные синими кругами глаза выглядели жалкими и беззащитными. Не дождавшись ответа, она принялась щеткой сгонять с испачканного рукава белесый налет. Материал колыхнулся, сморщился, и желтоватый уголок нахально выглянул из кармана пиджака.

– Что это? – она вытащила из кармана сложенный листок.

С грохотом опрокинулся отброшенный стул, кофе чернильной лужицей расплылось по столу.

– Что за идиотская привычка шарить по моим карманам? – муж выхватил у нее из рук измятую бумажку, сгреб недочищенный пиджак и выбежал в коридор. С громким лязгом ударила входная дверь.

Жена растерянно стояла посреди кухни, тиская в руках платяную щетку. Жесткая щетина колола узкие ладони. Ее губы задрожали, и капли слез повисли на ресницах.

– А где папа? И что это сейчас так бабахнуло? – заспанный ребенок, ковыряясь в ухе, появился в дверном проеме. – Я писать хочу, – добавил он, переминаясь с ноги на ногу.

                *  *  *

«Это так продолжаться не может. В конце концов, надо все окончательно решить», размышлял мужчина, сидя в кабинете за письменным столом.

 «И поставить точку. Точку!? В чем точку?», он с размаха вогнал в гнездо базы трубку телефона, которую вот уже в течение получаса вертел в руках. Гладкая пластмасса темнела влажными пятнами. Он откинулся на спинку кресла, отрешенно глядя на монитор компьютера. Несложная таблица, поясняющая возможные варианты группы крови ребенка, исходя из групп крови родителей, черной паучьей сеткой раскинулась по плоскому экрану. В дверь постучали.

– Я занят! – хрипло выкрикнул мужчина, но затем, совладав с собой, уже спокойнее добавил. – Извините. Зайдите позже.

Пола пиджака, мотнувшись, с негромким стуком ударилась о край стола. Рука скользнула в боковой карман. Искалеченная машинка легла на широкую ладонь. Он некоторое время смотрел на угловатую коробочку, чувствуя, как бухает растревоженное сердце и плотный ком поднимается под горло. Покореженное колесико выглядело, как сломанная лапка у маленького котенка. Несколько движений сильных пальцев, и вот уже исправленная машинка весело покатилась по поверхности стола. Он ковырнул в канцелярском лотке со скрепками и, выудив оттуда обручальное кольцо, положил его в кузов игрушки. Закусив губу, долго смотрел на тонкий золотой ободок, затем глубоко вздохнул и набрал знакомый номер.

– Алло! – тихо и неуверенно прозвучало в трубке.

Мужчина молчал, не решаясь произнести роковые слова, сказав которые уже ничего нельзя будет изменить.

Счастливая женщина и годовалый мальчик в немом ожидании улыбались с фотографии, стоящей в углу стола. Его взгляд переместился на ненавистный листок желтой бумаги. Он вздрогнул и сморщился, как от сильной боли. Рука ласково накрыла ладонью любимую игрушку сына.

– Говорите! Кто это? Вас не слышно, – беспокойство шелестело в голосе жены.

Мужчина осторожно нажал кнопку отбоя. Он сидел несколько секунд неподвижно, постукивая трубкой по краю стола. Горестные складки на лице понемногу разошлись. Затрещала рвущаяся бумага, и мелкие кусочки желтого конфетти осыпались в мусорную корзину.

                *  *  *

Мелодично заиграл звонок. Жена, одетая в домашний халат, тревожно оглянувшись на комнату сына, подошла к двери. Не успела она повернуть ключ, как дверь распахнулась, и огромный букет невиданных  ранее цветов перекрыл широкий проем. Смесь экзотических ароматов мгновенно закружила ей голову, заставила быстро отступить.

– Поздравляю вас, сударыня, – голос мужа был весел и приветлив. Черная головка бутылки шампанского выглядывала из цветастого пакета. Большая, разрисованная автомобилями, коробка стояла рядом с его ногами.

– С чем? – она с беспокойством и недоверием, ожидая подвоха, смотрела в улыбающееся лицо мужа.

– Ну, как же. У сына в этот день первый зуб прорезался. Где этот мелкий птенец с крупными запросами?

Он потянулся к жене и неловко, скрывая смущение, клюнул ее в бледные губы.

– Прости! – прошептал он на ухо, запуская пальцы в густые волосы. – И ничего не спрашивай. Ничего не было.

Дробный топоток послышался из комнаты сына, и через секунду сам виновник торжества с восторженным воплем ввинтился между родителями.

                *  *  *

– Слушай, – вспомнила жена, когда они втроем сидели вокруг праздничного стола, – тут днем из детской поликлиники звонили. В журнале цифры расплылись, и они вместо двойки, тройку написали. Я так и не разобралась, в чем дело, – она вопросительно посмотрела на мужа. – Ты что-нибудь понимаешь?

– Конечно, понимаю, – голос мужа был ровен и спокоен. – Я много чего сейчас понял. Правда, теперь это не имеет никакого значения.

Жена перевела взгляд на сына и удивленно воскликнула:  ; Послушайте, ребята, да вы у меня на одно лицо. Через несколько лет вас за братьев будут принимать.