Непрекращающийся дождь
Разозленная мать с криками «ты что читаешь, сукин ты сын!» выхватила из рук своего четырнадцатилетнего сына толстенную книгу Берроуза «Голый завтрак» и ударила ею по голове своего отпрыска. Сын умер.
Завалившись со Стюартом в один из беспонтовых магазинов самообслуживания, мы спионерили там кусок наивкуснейшего яблоневого пирога, и, спрятавшись за одним из больших прилавков с продуктами, начали его жадно поедать. Стюард Янг был стариком шестидесяти пяти лет, олицетворявшим собой полную невозмутимость, бесстрастность и самоуверенность. Но внешняя холодность абсолютно не соответствовала его внутреннему миру – внутри бушевали бури и огромные волны разбивались о стенки его черепной коробки. Он был писателем, я воспринимал его, как учителя. Час назад я выкурил косяк великолепного самосада, а старик обожал старый добрый морфий. Стюарт был странно разговорчив, и пока я поедал большую часть этого куска пирога, он рассказывал мне разные истории. Я внимательно его слушал и периодически поднимал на него свои глаза.
- Писатель должен быть упорным, - начал Стюарт, - это тебе не музыка, выступил – тебе похлопали, и не кино, всегда проще смотреть, чем читать. Читателя нужно заинтересовать, затянуть его, как в болото, так чтобы он по горло увяз в твоем произведении.
Я выглянул из-за прилавка, не идет ли продавец.
- Стать признанным могут помочь только люди, чем больше людей ты заинтересуешь, тем для тебя лучше, понял?
- Нууу, да…
- И ты должен быть готов к любой критике. Я могу тебя немного обрадовать, у любого творчества есть свои поклонники, даже у самого худшего. Сколько людей, столько вкусов, так что и у тебя найдется хотя бы один какой-нибудь читатель. Хе,хе,хе.
Он прикрыл рот ладонью и начал тихо посмеиваться над своей шуткой.
- Скажи мне, что возбуждает твои скудные эмоции больше всего? Подумай и дай мне откровенный ответ. – Сказал Стюарт после непродолжительной паузы.
- Тут даже думать-то долго не надо. Я могу сразу ответить, что будоражат мои эмоции насилие: мне нравиться смотреть, как на улице люди квасят друг другу морды или как толпа отморозков избивает очередного попавшегося к ним в руки неудачника, меня это притягивает сильнее, чем искренняя радость на лицах людей, так что я забываю о собственной безопасности, случайно попасться кому-нибудь под горячу руку. Нищета на улицах города, бедные бабушки, стоящие у магазинов, с протянутой трясущейся рукой цепляют меня за живое больше, чем признание мне в любви моей любимой девушки.
- О, да, да, да, как я тебя прекрасно понимаю, Ян. – Удовлетворенно выдохнул он.
Стюарт нежно положил свою мягкую руку мне на промежность. Я опустил глаза и уставился на руку. Еще пару лет назад я от такой выходки вскочил бы на ноги с яростными криками, но сейчас мне было все равно, то есть я не стал отвечать нежностью на этот жест, но и убирать руку я тоже не стал. Старик смотрел на меня, а я на его руку. Тепло от его ладони проникло через одежду и стало согревать мой медленно твердеющий член. Я не гомосексуалист и даже не би; и даже если Стюарт был бы до сих пор жив, и мы с ним вдруг повстречались в реальной жизни, то я не смогу однозначно ответить, согласился ли я бы удовлетворить его неоднозначную просьбу, хотя бы даже в знак моей к нему любви.
- Да, чуть не забыл, Ян, вот тебе от меня небольшой подарочек, - он снял руку с моего члена и потянулся в карман, пронеся руку мимо своего носа, вдохнув запах, он на секунду закрыл глаза. Он достал свернутый носовой платок и протянул его мне, он был в каких-то странных бурых пятнах, по видимому это старая запекшаяся кровь. Я медленно развернул его и обнаружил мизинец. От неожиданности меня передернуло, и я чуть не выронил подарок.
- Все нормально, это мой мизинец, я его отхуячил себе сам в 1939 году, заявив психиатру, что таким образом я прошел посвящение в индейское племя «Воронов».
- А зачем он мне, я не собираю отрезанные мизинцы? – Я был удивлен такой щедрости – мне никогда даже самые близкие люди не дарили свои пальцы.
- Ты положи его во флакон с формальдегидом и храни близко у себя, надолго с ним не расставайся, если куда-нибудь поедешь, то бери его обязательно с собой. Это будет твоим писательским талисманом.
- Спасибо, - я расплылся в улыбке. Я завернул мизинец обратно в носовой платок и положил в задний карман.
Я тупо уставился в пол, разглядывая щели между досками. Я представил себе девушку на последней стадии болезни сифилисом с разъеденной щекой и небом. Она берет в руку член бухого до состояния ничего-не-понимания мужика и подносит его ко рту. Начинает медленно сосать, член то и дело проскальзывает по языку и вылезает в дыру в щеке, показывая свою лысую вездесущую головку и убирает обратно, показывает и убирает, показывает и убирает, дразня, как в кукольном театре Иван-дурак дразнит царя, показывая ему свой голый зад. Наконец, когда он кончает сперма брызжет в дыру, не оставляя во рту практически ни капли, удобно – не нужно давиться белым отвратительным дерьмом.
Все это время Стюарт изучающее смотрел на меня:
- О чем задумался?
Я встряхнул головой:
- Так, ни о чем серьезном.
- Ну, а все же?
- О сифилисе, - писатель удивленно посмотрел на меня, ожидая продолжения, - я где-то читал, что настоящий моряк должен в своей жизни хотя бы один раз переболеть сифилисом или гонореей.
Он ухмыльнулся:
- Странные мыслишки тебя посещают, дружок.
- Я тут недавно прочитал твой рассказ «Незнакомая страсть»…
- Да? Ну и как? – С надежной посмотрел я на Янга.
- Такое ощущение, что на меня вылили цистерну дерьма.
Я опустил голову и уставился на свои загорелые жилистые руки, мне показалось, что они хотят впиться в его дряхлую шею. Я не знал, как воспринимать его слова, как раздирающую душу критику или, как ласкающий комплемент, но потом мне стало все равно – слова есть слова, лучше уж цистерна дерьма, чем абсолютное равнодушие. Я взглянул на Стюарта, он улыбался и смотрел на меня, наблюдая за моей реакцией на его слова.
- Единственное, что я могу тебе посоветовать это не слушать советы всяких мудаков и слать всех на ***, гнуть свою линию и тогда пан или пропал….
____________________
Встретились как-то две одинокие родственные души и поняли, что они очень похожи и есть много общего.
- Ну? – Спросила первая.
- Ну? – Спросила вторая.
- Ну, так давай душить друг друга. – Ответила первая.
- Давай. – Ответила вторая.
Вот так и задушили друг друга две родственные одинокие души.
____________________
Стюарт засунул худую руку в свой бездонный карман в пинджаке и покопавшись там вытащил книжку:
- На, взгляни. - Он протянул ее мне.
Я взял ее в руки, на ней было написано «Западные земли».
- Открой на любой странице. – Спокойно сказал он.
Я с невозмутимым видом открыл ее на середине и начал вчитываться. Через несколько минут я заметил маленького человечка, бегающего между строк, я вгляделся – и узнал в этом человечке себя. И тут же эта книга начала всасывать меня в себя. Она захлопнулась и со шлепком упала на пол, где только что сидел я. Янг спокойно взял ее и положил в карман, не торопясь, встал и направился к выходу из магазина. Открывая дверь, он усмехнулся:
- Ну, кто из нас еще не реален?
Стюарт Янг зашел в свою маленькую черно-белую комнатушку включил настольную лампу и небрежно бросил книгу на стол. Она проскользила по гладкой поверхности стола ударилась об стену и открылась. Он сел в кресло в темном углу и закатал рукав на левой руке. Книга вытолкнула меня, как новорожденного и я грохнулся на твердый пол с ног до головы мокрый и в непонятной слизи.
- С перерождением тебя…
Тут же вскочив на ноги, я огляделся и увидел сидящего в кресле Стюарта. На меня нахлынула злость, увидев его спокойное невозмутимое лицо. Его выжидающий взгляд был направлен на меня.
- Что за хрень?! Что ты себе позволяешь?! – Сорвался я.
Он облокотил голову на спинку кресла и закрыл глаза.
- Отстань, дай мне отдохнуть, я устал за сегодняшний день, - сказал он спокойным голосом.
И только тут я заметил закатанный рукав и шнурок, стягивающий руку. Все понятно, от него сейчас нельзя было добиться никаких ответов. Немного успокоившись, я сел за письменный стол. Наклонив лампу, чтобы она не напрягала светом я облокотил голову на руки и уставившись в стену с отклеивающимися обоями задумался. Стюарт сидел в углу и не издавал никаких звуков. Я взглянул на него. Он сидел очень тихо и я подумал, что он отошел на тот свет, но потом заметил, как его грудь слегка поднимается и опускается. Я закрыл глаза и откинулся на спинку стула, которая слегка поддалась под моим легким весом. На то время я весил пятьдесят девять килограммов. Иногда я вставал голый по пояс и смотрел на свое отражение в зеркале, мои ребра были четко видны под кожей, узкая талия плавно переходила в такую же тонкую задницу. Я стоял и смотрел, шли минуты, и я пытался разглядеть что-то новое в своем теле. Я никогда не мог понять, почему есть люди сильно ненавидящие гомосексуалистов, они ведь такие же люди, как и мы. Лично я испытываю к ним симпатию. Не раз слышал от людей, что их нужно мочить и сжигать в крематориях, никак не мог понять этих толстокожих. Таким людям трудно, практически невозможно что-то объяснить и переубедить в чем-то. Но мне симпатичны не только сторонники однополой любви, но и все возможные извращенцы, психи, аморалы, алкаши, наркоманы и все это вперемешку с творческим беспрерывным потоком. Одной из моих заоблачных мечтаний является собрать всех этих людей в одном городе пускай даже небольшом и тогда жизнь будет интересной и непредсказуемой для всех нас, а всех душевно и умственно здоровых людей, которые придерживаются псевдоморальным ценностям и прикрываются ложной гуманностью ВОН! О, Боже, куда же я без вас неудачники и потерянные люди! Я не могу вас оставить, чувство вины перед вами сгрызет меня, как крыса засохшую корку хлеба. Я не могу без вас, но и с вами я тоже быть не могу, и вся эта неопределенность гложет меня.
____________________
- Да! Да! – кричал сорокалетний художник, бегающий по своей комнате и толкающий впереди инвалидную коляску с мертвой женой. – Да, милая! Да! Мы сделали это с тобой, дорогая моя Жанна! Мы сделали это! Сделали!
Он орал во все глотку, пинал ногами в стены, за которыми медленно умирали ничего не понимающие соседи. В правой руке он держал большую кисть, которую макал в краску и, проносившись мимо стен, оставлял на них широкий красный след. Он знал, что к нему скоро должна нагрянуть милиция и поэтому он хотел, как можно сильнее насладиться своим сумасшествием, как человек пытается насладиться свежим воздухом, приехав в лес из протухшего города. Художник и подумать не мог, что оно может настигнуть его в это день и в этот поздний час, что соседи с недовольными ртами и заспанными глазами вызовут ментов. Они раздраженно стучали в стены, а он отвечал им еще сильнее, стены дрожали от его ударов, сыпалась штукатурка и падали репродукции картин великих художников со стен соседей, выпадало стекло из рамок и билось вдребезги и от этого живые художники, разбросанные по всему миру, вздрагивали, а мертвые переворачивались у себя в гробах. Он проносился мимо огромного окна, которое отгораживало его от внешнего холодного мира, проносился мимо стен, лаская их своей кистью. И когда, наконец, в дверь настойчиво постучали, художник разогнался и вместе с коляской врезался в окно, посыпались осколки стекла и на несколько секунд соединившись с внешним миром в одно целое, он вместе с женой, которая была уже где-то там, понесся к выходу из него…
___________________
Весна. Я вышел из своего деревянного покосившегося дома набрать родниковой воды. Мой старенький дом, который ни разу не ремонтировался, стоял одиноко в центре маленькой поляны. Это место я обнаружил около трех лет назад и тут же загорелся желанием построить здесь дом. Ближайший населенный пункт находился в семи километрах – очень удобное месторасположения для мизантропа, которым являюсь всю свою жизнь. Я спустился к реке и подставил железное ведро под тонкую холодную струю чистой воды. Пока набиралась вода я уставился на реку, которая бежала по своим вечным делам. Вдруг, я заметил, как из-за кустов выплыл труп человека, а за ним еще и еще. Да, весна берет свое. Некоторые трупы шли ко дну, перелет с Югов обратно домой давался им с трудом. Некоторые были настолько слабы, что при перелете они падали на города, приводя бедных людей в ужас. Каждую осень они улетали на юг, чтобы продолжать там гнить, ибо зима очень сильно замедляет этот процесс. Помню, как-то осенью, когда они еще не начали свой перелет, я выловил из реки труп красивой молодой девушки, принес домой и начал за ней ухаживать. У меня очень давно не было женского общества и надеялся, то это хоть как-то сгладит мое одиночество. Я помню, как она одиноко плыла, отстав от своей стаи, мне тогда просто повезло, что удалось в тот момент там оказаться. Я привел ее в порядок и пошел спать, на следующий день я хотел с ней немного поразвлечься. Когда я зашел в комнату, которую я специально выделил для нее, то запах разлагающейся плоти отпугнул меня, хотя вчера она пахла только водорослями и сыростью. Да, тогда я еще не знал, что они на суше разлагаются очень быстро. Я взял тело и на тележке отвез к реке. Каждую весну самцы-трупы начинают издавать утробные звуки, чтобы привлечь к себе самок и чем ужасней будет звук, тем больше шансов привлечь их. Я привык к этим звукам, хотя жителей из соседнего поселка приводят в ужас. Я никогда не мог понять, как они размножаются – они же ведь трупы, никогда не видел в их стаях детей, только взрослые особи мужского и женского пола. Их стаи никогда не уменьшаются, хотя при перелетах очень много гибнет трупов. Одни из самых серьезных врагов – чайки. Бывало, я наблюдал, как они садятся на грудь несчастного трупа и начинают выклевывать глаза. Они начинают с глаз, но потом их лица постепенно превращаются в кровавое гнилое месиво. Я взял ведро, наполненное родниковой водой, и пошел обратно в дом. На крыльце я обнаружил конверт. Последний раз письмо от него я получал пару лет назад. Его мне опять доставил пьяный почтальон, гремя своим велосипедом. Я надорвал конверт и вытащил бумагу. Письмо было от Стюарта. В нем он сообщал, что приезжает в наш город, и хотел бы, чтобы я сопровождал его все эти несколько дней. Интересно, что он забыл в этом городе? Я запихнул письмо в карман рубашки, занес ведро в дом, закрыл дверь и отправился в город. Я никогда не видел вживую Стюарта, до этого мы с ним просто переписывались, но вот настал момент с ним познакомиться…
-------------------
- Я рад вас видеть, - искренне улыбнулся я ему и пожал руку. Он промычал что-то неразборчивое себе под нос и повел меня в мажорный ресторан. Стюарт шел слева от меня и молчал. Даже трудно было поверить, что этот худой пожилой человек написал все эти сумасшедшие скандальные книги. Я поглядывал на него с нескрываемым восхищением. Он внешне представлял из себя интеллигента: в костюме галстуке и шляпе, даже трудно было поверить, что это тот самый Стюарт Янг, хотя и умер больше десятка лет назад. Он держался очень хладнокровно, его серьезный холодный взгляд был направлен куда-то вдаль. Мне очень хотелось с ним поговорить, вот так, с глазу на глаз, я ведь его никогда не видел, и мы только переписывались, его письма были очень лаконичными – не больше одного тетрадного листа. Он явно был погружен в свои мысли и не хотел пока со мной разговаривать и поэтому я тоже не начинал.
К ресторану мы подошли молча, молча зашли, разделись и молча сели за столик. Он уставился в меню. От него пахло свежестью, даже не смотря на то, что… Я поднимал взгляд над своим меню и смотрел на него – я никак не мог наглядеться им. Он долго изучал меню, видимо хотел хорошо поесть после долгого отсутствия на этой Богом и Дьяволом забытой Земле. Наконец он сделал свой заказ, а я так и остался дальше вертеть в руках бокал с красным вином. Уильям посмотрел в окно. За пыльным окном был солнечный денек, подростки катались на скейтах и курили траву. Берроуз скривил лицо и перевел взгляд на официанта:
- Свиную отбивную с овощами, пожалуйста.
- А вам? – Официант перевел взгляд на меня.
- Ничего, спасибо.
Он поспешно удалился с глупой улыбкой на лице. Стюарт перевел взгляд на окно, опять же с выражением отвращения на лице. Ему, наверное, доставляло удовольствие наблюдать отвратительные картины.
- Интересно, - нарушил молчание он, все, также смотря в окно, - в ваше время меня кто-нибудь читает?
Меня смутил этот вопрос, и я перевел взгляд на салфетку.
- Я думаю да, - неуверенно ответил я, - по крайней мере, мне очень нравиться и … некоторым моим знакомым, э-э-э тоже…
- Мм, - он утвердительно мотнул головой.
Через двадцать минут ему принесли свинину. Он начал вертеть тарелку в руках, не зная, с какой стороны ему начать трапезу. Когда половина блюда была осилена, он поднял на меня взгляд.
- Ты должен расправиться с одним пидором.
Хладнокровно произнес он. Улыбка ,как змея, переползла с моего лица на его.
- С каким пидором? Он гей? Но вы же сами…
- С клоуном. Я с детства ненавижу цирк и тех, кто в нем работает, я думаю, ты к ним тоже не питаешь особую любовь. Я считаю, что радость и ненависть самые откровенные чувства и должны ими оставаться. А этот лицемерный пидор вздумал торговать смехом.
Я с удивлением на него посмотрел.
- Убийство? Но я никогда не убивал! А если меня посадят?! Это же незаконно.… А вы сами, что не можете? - Начал я противиться его просьбе, не смотря на все мою любовь к нему.
- Ян, - он одарил меня теплой улыбкой, - ты же умный чувак, ты должен прекрасно знать, что я не могу держать в руках оружие, так как я…
- Ах, да извините, я забыл…. А вот вилку вы можете держать.
- Не надо язвить.
Он полез в свой карман и через пару секунд вытащил револьвер, положив его возле тарелки.
- На, держи 38- й, пригодиться.
- Вы с ума сошли, - я положил руку на револьвер, - здесь же полно народу.
Я оглянулся по сторонам и убрал оружие в карман. Янг с преспокойным видом продолжал доедать оставшийся кусок мяса.
- Ты знаешь, - продолжил он, дожевывая свинину, - этот мудак, он отбирает у людей радость, чем больше людей над ним смеется, тем для него лучше, а люди со временем становятся все печальнее и печальнее, совершенно не понимая причины. И вот они приходят на его выступление и уже не смеются, совсем. Представляешь себе? Эти люди больше никогда не смогут смеяться, даже над самой смешной шуткой и эта болезнь, если можно это так назвать, становиться хронической, радость никогда, НИКОГДА уже не вернется к человеку. И эти люди, лишенные радости кончают жизнь самоубийством, причем делают это настолько бесстрастно, как, например, сходить в туалет. Даже ходьба в туалет вызывает у некоторых людей больше эмоций, чем у них самоубийство. Но не всегда доходит до этого, многие их них просто живут все оставшуюся жизнь без особой радости, то есть вообще без нее.
- Как печально.
- Да, и насчет уголовного наказания, можешь не бояться, тебя никто не схватит и не посадит, будь уверен. Чем быстрее ты его хлопнешь, тем больше спасешь радостных душ.
- Почему я могу быть уверен в том, что не буду схвачен «свиньями»? Клоун, он же человек?
- Человек-то он человек, но мудливый. Таким, как он только одна дорога – на тот свет, понимаешь? Решил прихапать себе всю радость бытия.
Я кивнул головой.
- Ты ничего себе заказывать не будешь? – Спросил он.
- Нет.
- Ну, тогда ты свободен, можешь идти.
Я не обратил никакого внимания на его слова.
- Можешь валить…
- Что? – Я поднял в недоумении на него глаза.
- Да, да, вали, ты свободен, - он уверенно смотрел на меня в упор, его челюсти ходили ходуном, пережевывая мясо, - ты сам должен решить сколько времени тебе потребуется на это дело, не спеши, но и задерживать тоже не стоит, людям нужна твоя помощь хоть они об этом и не подозревают.
Он потянулся через стол и поцеловал меня своими жирными губами в обе щеки, лоб, укусил за кончик носа и сел обратно. Его морщинистое лицо расплылось в доброй и обнадеживающей улыбке.
- Удачи, сынок!
__________________
Я пришел в себя, лежащим на тротуаре, вокруг меня столпились дети, а из приоткрытой двери ресторана на меня что-то орал охранник. Голова просто раскалывалась от мучительной боли, я приподнялся на локтях и начал понимать слова предназначавшиеся мне:
- Чтоб я тебя здесь больше не видел, извращенец! Попадешься на моем пути, всю из тебя душу вытрясу, педрила!
Для эмоциональной окраски он плюнул в мою сторону, но слюна где-то затерялась в полете, и захлопнул дверь. Я почувствовал движение в моем правом кармане джинс, обернувшись, я заметил, как какой-то салага, воспользовавшись моим хреновым положением, пытался вытащить мой бумажник, пытаясь ухудшить мое и так болезненное состояние неудачника.
- Ах, ты маленький недоносок!
Собрав все свои силы в кучу, я встал на ноги, пытаясь делать это как можно ловчее, но малолетний преступник вскочил на свой велосипед и быстро угнал в неизвестном направлении, то есть я видел, куда он поехал, до тех пор, пока не моргнул, но потом он, как сквозь землю провалился.
- Ты что сукин сын делаешь! – Воскликнула проходившая мимо старая карга с авоськой. – Ты что к мальчугану пристаешь!
- Я…он…, - замялся я, почесывая раскалывающейся затылок, - он вор…, бумажник, - мямлил я, - да пошла ты на ***, иди, куда шла!
Сорвался я.
- Что?!!! Да как ты смеешь!
Дальше я ее не слушал. Я подбежал к мужикам, распивающим водку на фонтане, схватил бутылку, в которой еще оставалась половина жидкости, и быстро рванул в сторону парка, да так быстро, чтобы никто не успел прийти в себя и устроить погоню. Забежав в парк, я спрятался в кустах и отпил из бутылки. Я не мог понять, что со мной произошло. Последнее, что я помнил это, как Стюарт поцеловал меня.… Так, так, что-то начинает всплывать в моей памяти, после поцелуя у меня закружилась голова, все поплыло у меня перед глазами, я схватился за спинку стула, и начал оглядываться по сторонам, люди сидящие за столиками начали сливаться в оргии, срывать с себя одежды и принимать самые откровенные и бесстыжие позы. Я больше не мог сидеть на стуле – головокружение притягивало меня к полу, я начал сползать вниз, стягивая на себя скатерть, на меня падали бокалы, обливая вином цвета гноя. Я оглянулся на писателя – он со всех сил и страстностью припал к окну и облизывал его, оставляя мокрые разводы. Левую ногу он согнул в колене и водил вверх и вниз по стеклу со всей нежностью и страстностью. В нос ударил резкий запах месячных и спермы. Юноши наполняли бокалы спермой и протягивали их девушкам. Одна старая дева вырвала бокал из рук мальчика и с жадностью залпом выпила его, остатки белой жидкости она растерла по своим отвисающим грудям и тусклым соскам. Юноши насаживали на свои концы визжащих в экстазе девиц. Я почувствовал, как мои джинсы начинают оттопыриваться постепенно твердеющим членом. Появилось очень сильное желание выплеснуть все накопившееся в чью-нибудь плоть. Я оглянулся по сторонам и увидел старую деву, я потянулся к ней, но ее тут же схватил за волосы толстобрюхий мужик, оттащил в угол и они начали совокупляться. Я начал освобождаться от своей одежды, еще никогда я не чувствовал такой необходимости остаться обнаженным. Ко мне прильнула девушка и начала помогать мне, стаскивая с меня штаны, сама она уже была голая. Она повернулась ко мне спиной, схватила мои ладони и прижала к своим холодным грудям. Я вошел в нее. Оргазмы следовали один за другим. Я схватил ремень, обвил его вокруг ее шеи, крепко сжал и продолжил со звериным упорством всаживать в нее свой набухший член. Какая-то женщина трахала воющего от оргазма юношу бутылкой из-под шампанского, кровь стекала из его ануса вперемешку с дерьмом по горлышку бутылки и капала на пол, другая девушка с нескончаемым удовольствием слизывала этот экзотический коктейль, а левой рукой надрачивала ему член. К нам подскочила девица, повалила меня на пол, села на мое лицо и начала яростно елозить, я сжал ее ягодицы и стал еще сильнее прижимать ее зад к своему лицу. Кто-то в страстном кунилингусе запихивал голову во влагалище. Обезумевшие люди, словно герои, сошедшие с картины сумасшедшего художника , отталкивающие своей не утоляемой жаждой животного секса, расползлись обнаженные по всему ресторану, жадно зажавшие своих партнеров, как пауки жертву в своих цепких лапках. Я скидываю с себя нимфоманку, она тут же усаживается на мой раскаленный член. Член торчком, готовый выпрыснуть всю жизнь из меня. Кому-то не достался партнер для наслаждений и вот я вижу, как обнаженный юноша озирается по сторонам в поисках сексуального объекта. Наши с ним глаза встречаются, он переводит взгляд на девицу, прыгающую на мне, и устремляется в нашу сторону. «Сейчас начнется» - только успеваю подумать я. Он отталкивает ее в сторону, бросается на меня и начинает душить. Я хватаю его за кисти рук и пытаюсь ослабить хватку, но безуспешно, мои глаза готовы выпрыгнуть из глазниц от такого давления. Но вдруг, легкость. Я, не веря во все происходящее, приподнимаюсь на одном локте, рукой потирая шею – свихнувшаяся от сексуального желания девушка тащит юношу за волосы, раскидывая со своего пути стулья и столы. Она кидает его в угол и запрыгивает на его обрезанный ***. Старая женщина, тряся целлюлитным брюхом носится по помещению сжимая в зубах разбухший член из которого сочится кровь, за ней бегает девочка с еще не проявившейся грудью и лобком без единого волоса, пытаясь догнать старуху и отобрать ценный артефакт. Вдруг рядом со мной падает человек визжащий от боли, я ели успеваю отползти в сторону. Парень держится руками за яйца или, по крайней мере, за то место где они должны быть, он корчится на полу и обрызгивает меня своей вонючей кровью, мне становится противно. Интересно, когда лишаешься члена, остается ли желание трахаться? Если остается, то это, наверное, страшная мука. Знаю по себе, что если хорошенько не подрочить, то невозможно приступить к какому - либо делу, а гиперсексуальность далеко не кайф когда нет под рукой постоянной дырки, которой можно присунуть. Единственный человек, не охваченный этой безумной оргией, был Стюарт. До него не коснулись ни одна девка, ни один юноша. Бедный Стюарт изнемогал от жажды у огромного окна ресторана. Он лизал стекло, оставляя мокрые разводы, правой рукой спустил себе штаны и медленно с терпением преподавателя младших классов надрачивал на группу мальчиков, катающихся на велосипедах на противоположной стороне от заведения. Странно, но ведь охранник тоже совокуплялся, зажав в гардеробе бабушку - божий одуванчик. Как он тогда мог меня вышвырнуть? Все очень странно…
________________
Этот угол на веки впитал в себя запах мочи, которая каждый вечер изливается здесь из людей пьющих дешевое крепкое пиво из больших полтора литровых бутылок. Ни один проливной дождь не сможет выбить из асфальта эту вонь. Представьте себе такую достопримечательность города, которую находят по знакомому отталкивающему запаху.
- Вот, посмотрите, - толкует гид, отрывая местных бомжей от сладких сновидений - этот угол знаменателен тем, что на него поссал каждый житель нашего города и этот запах отсюда никогда не выветриться, даже если его залить духами и туалетными водами всего мира.
Он расстегивает ширинку и начинает мочиться, женщины и дети отворачивают носы.
- Вы можете сделать, то же самое, тем самым вы сможете увековечить себя в истории нашего городка.
Мужчины и юноши встают в очередь. Женщины подглядывают, прикрыв лицо руками. Это место сохранило тепло мочи и порою, когда несколько дней светит солнце, от него идет слабый пар. Если встать рядом с ним и вытянуть руки, то будет чувствоваться приятная теплота. Иногда я там вписывался за неимением лучшего места, из-за этого меня перестали впускать в ночлежки, в которых ведется расписание ночей, на которые у меня есть право. От меня несло мочой за несколько метров и мои друзья и товарищи, оставшиеся еще в живых не пускали меня за порог. Они уговаривали меня помыться, но почему-то не предлагали свою ванную. По началу я жил по впискам, и часто на ночлег меня приглашал мой лучший друг, но это до тех пор, пока от голодухи и алкоголя с димедролом у меня временно не поехала крыша. Я встал возле постели друга и начал мочиться на ничего не подозревающих молодых супругов.… С тех пор запах мочи преследует меня постоянно.… Однажды я пьяный вдрызг завалился к знакомой бабе, упал на ее трехлетнюю дочку и уснул. Если бы мать не пошла ссать ночью, то бедная девочка задохнулась бы под моей грязной тушей. Вот так я лишился двух хороших уютных ночлегов…. Теперь я не пью и живу в собственном доме, построенном вдалеке от захватившего мухами и жуками-навозниками общества – общежитие вшей. Дом, построенный украденными молотком и ножовкой, стоит на ура.
Я употребляю наркотики, но в последнее время я перешел лишь на траву, стараюсь не увлекаться, чтобы не приелось. Существует много разных причин, по которым люди употребляют наркотические вещества, а вы задумывались о вашей причине? Трава позволяет мне почувствовать себя другим человеком, лишь, когда я накуриваюсь, иду в общество людей, становлюсь очень общительным, активным и веселым, мне нравиться это состояние, состояние другого человека. Мне становиться приятно разговаривать с людьми о разной чепухе. Иначе я прихожу домой полностью истощенным, когда был, застигнут людьми в трезвом состоянии. Общаться с людьми – это как ходить по говну. Их взгляды воняют, как ведро помоев. Да, но чем чаще ходишь по говну, тем сильнее к нему привыкаешь и перестаешь замечать его и со временем начинаешь чувствовать необходимость в этом раздражителе. Помню раньше после употребления ДХМа, я чувствовал себя на следующий день очищенными, появляется какая-то просветленность в голове, как будто переустановили систему на компьютере и еще реестр не загажен ни одной программой. Такое ощущение хочется продлить как можно дольше, но, к сожалению, длиться оно всего лишь несколько дней. И все это из-за людей! Общаешься с людьми и начинаешь обрастать коростой, от которой все чешется, но никак не отмыться. Время идет, и люди меняются, сейчас такое просветление наступает после непродолжительных путешествий в другие города…
Спасибо за последнее напутствие Стюарту Янгу.
- Когда ты с ним расправишься, я с тобой сам свяжусь. Усек?
- А как выглядит этот клоун?
- Как обычный клоун, – Стюарт ест, не отрывая взгляда от тарелки.
- Но это не облегчает задачу.
- Вот тебе адрес цирка, где он обитает, - он положил на скатерть помятую бумажку.
- Там этих клоунов, куча! – Возмутился я. – Там их нужно всех перебить, что б не ошибиться!
- Не ори, ты его почувствуешь. Только не спрашивай меня как.
Он поднял на меня свой серьезный взгляд как бы спрашивающий: «Ты меня понял?»
____________________
Такое чувство, что я приклеился к этому месту. Куда бы я не уезжал я всегда возвращаюсь. Четыреста километров, шестьсот, тысяча, десять тысяч – возвращаюсь в этот гребаный город. Да, ведь кто кроме меня будет здесь спиваться, гнить и биться головой об стену от тоски и скучать по необъятному, а ведь я так люблю, когда перед глазами мелькают деревья, дома, люди, деревни, города. Смотришь на расписание электричек и в твоей голове приятная пустота – ни одной здравой мысли. Можно смотреть бесконечно. Да, безусловно, созерцание расписания поездов нужно обязательно добавить к огню с водой. Неграмотные люди неграмотно употребляют психоактивные наркотики. Как же я очутился здесь. Как в том анекдоте, который любил рассказывать Склеп с дурацкой и несмешной концовкой, но со смыслом: я как тот маленький динозаврик, все эти годы подходил к людям с открытым ртом и ясным лицом, но в большинстве случаев мне просто плевали в рот и я… я шел к другим людям... Петрозаводск, Петрозаводск, возьми меня, сожми меня крепко-крепко своими сфинктерами в своей теплой и комфортной клоаке, дорогуша поставь кофе. Да покрепче! Я кофеиновый НАРКОМАН. Мне же еще не одно утро здесь просыпаться, а я хочу выглядеть бодрым. Кто-то не может без утренней сигареты, я без утреннего кофе. Я выслеживаю клоуна-дебила-убийцу, который отбирает у людей радость, вот потеха, а какое мне на хрен до этого дела?! Но, тем не менее, я согласился, Стюарт дал мне задание, но я мог просто отказаться…. Просто отказаться…. Мне же насрать на людей, если быть точным я их ненавижу, причем ненавижу с того момента, когда начал хоть как-то осознавать жизнь. Прошло много времени, и ненависть вошла в привычку, как курение – никакой пользы, но все равно все курят! Как – будто сигарета успокаивает. Хотя, наверное, ненависть одно из самых благородных и неподдельных чувств, и не та ненависть, основанная на зависти, расовых, половых и классовых предрассудков, а так, ненависть ради ненависти…. Я живу, пока ненавижу. И как мне найти этого урода - клоуна, они же все на одно лицо. «Ты его почувствуешь», замечательно, я не настолько проницателен, что бы почувствовать убийцу. И вот я стою возле цирка и пасу негодяя, и все эти мысли пролетают в моей голове, как заблудшие электрички в паутине путей, случайно забредшие. Эй, фригидная сучка, раздвинь свои толстые ляжки, да потрудись как надо, говорю я своей голове. Нужно выпить кофе, мои мозги без него похожи на воду в стояке. Я вспомнил одну суперинтеллигентную семейную парочку, они проводили вечера за чтением наискучнейших книг и просмотром культурных каналов по телевизору. Каждый вечер муж приходил с завода, а жена из университета, каждый вечер, кроме субботы. Субботним вечером они молча выходили на улицу для прогулки подышать свежим воздухом перед сном. Парочка старалась долго не задерживаться на улице, пока из домов не повалит бесшабашная молодежь напиваться в подворотнях с визгливыми девками. Как-то они повстречали подобных, это было как в страшном сне, их пьяные крики и хохот разносились по улице, отражаясь от стен домов, в сторону интеллигентов летели матерные слова и пустые бутылки бились об асфальт, супруги долго не разговаривали после этого случая, каждый наедине с самим с собой переживая тот случай. Это был первый шаг к разрушению их крохотной башне счастья. Однажды, муж долго не возвращался с работы и жена начала волноваться, отбросила свое вязание крючком в сторону и нервно заходила по комнате, теребя в бледных ручках фартук. Темнота душила ее, с которой не справлялись тусклые настольные лампы, становилось душно и хотелось вылезти из узкого воротничка блузки. «О Господи, что с ним могло случиться?!!» Когда паника охватывает человека с ней очень трудно справиться, особенно такому человеку, как она. В дверь позвонили – «Это он?! Но у него есть ключ!» Она открыла дверь, на пороге стоял пьяный вдрызг муж. От него ужасно несло алкоголем и сигаретами. «Как ты мог?!» - бросилась жена к мужу, но он спокойно отпихнул ее в сторону и пошел шатающейся походкой в спальню. «Что на тебя нашло?! Ты же никогда не пил!» - отвратительно пронзительно визжала жена. У них не было детей и даже домашних животных – у бесплодной сучки была астма, и все это усугубляло и без того безрадостное бытие супругов. Муж, возможно, осознал свое ничтожество, что никак не могло дойти до несчастной женушки. Башня начала медленно осыпаться… до основания.
Я вспоминаю разные истории, чтобы хоть как-то снять волнение, поджидая этого придурка, отбирающего у людей смех. Ну что ж раз взялся, нужно доводить до конца.
- Дядя, мелочи не найдется?
- Что?
Я повернулся, справа от меня стоял мальчик десяти лет в грязной одежде и протягивал руку. Его глаза улыбались и блестели от хитрости, которой они были наполнены, на лице вырисовывалась наглая и довольная усмешка. На голове небольшие кудрявые волосы сбивало в кучу от теплого ласкового ветерка.
- Дядя, мелочи.
Он склонил голову в нетерпении. Я любовался его вполне обычной внешностью для беспризорника, но что-то в его лице было притягательным.
- С помощью манекенов и света создадим ощущение многолюдности в зале. Гости будут ходить и свободно брать бокалы с водкой и закуской и случайно задевать плечами манекенов. Немного красного цвета, для создания напряжения и скрытой агрессии, никакого зеленого, еще можно синего в женской уборной – для подчеркивания холодности. Наркоманы как обычно займут свои места, только марихуана и амфетамины, джанки не пускать – они всегда все портят, мы их будем выкупать на входе – у меня это хорошо получается.
Его слова пролетали мимо моих ушей.
- Курение марихуаны разрешено только в лечебных целях, при нарушениях сна, аппетита, стрессах и депрессиях.
- Дядя, положите мелочь на асфальт и сваливайте.
Я потянулся в карман за червонцем, не отрывая взгляд от его лица.
- Вы любите цирк? Лично я терпеть не могу, с самого детства он олицетворяет ложь и лицемерие.
Продолжал он говорить.
- За незаконное распространение марихуаны – смерть. Вы согласны на такие условия?
Он в нетерпении отвел взгляд в сторону, мое молчание начало его раздражать. Он схватил меня за рукав и начал трясти:
- Дядя! Мелочь!!!
Все поплыло у меня перед глазами, как - будто кто-то треснул меня по затылку, словно твердый асфальт у меня под ногами превратился в болото, засасывающее меня. Я не мог сдвинуться с места, словно мои ноги забетонировали, и оставалось только размахивать руками, как высохшими ветками, пытаясь зацепиться за что-нибудь спасительное в воздухе. Последнее, что я помню – это силуэт Стюарта, одной рукой он вертит у своего виска, а другой машет, прощаясь со мной.
Господи, Господи! Я не справился с этим простым заданием, мальчик обманул меня!
_______________________________
- Открой глаза. Открой глаза и посмотри, что тебя окружает. – Прозвучал голос в моей голове. Причем он был до боли знакомый, детский знакомый голос.
- Отвали, - ответил я ему.
- Открой глаза и посмотри, как мир вокруг тебя преобразился, каким он стал симпатичным. Раньше они пели в один микрофон, тем самым, отталкивая от себя гомофобов и шовинистов. Теперь ты здесь не встретишь таких уродов, здесь все дозволено: хочешь секса, пожалуйста, вот тебе девушки, красивые и стройные, уродливые и карликовые, безногие и безрукие, старые и молодые, для остроты ощущений вот тебе болеющие сифаком и триппером, если не подхватил, значит победил. Мальчики поджидают тебя за каждым углом, готовые раздвинуть для тебя свои ягодицы, если ты того пожелаешь, или же они тебе впендюрят и помассируют тебе простату своим живчиком. Как хочешь. Здесь не действуют законы, которых ты привык бояться. Забудь своего Стюарта, ему сюда не добраться, он тебе больше не нужен, теперь я твой проводник в совершенно новой твоей интерпретации реальности, я покажу тебе мир и проведу по каждым его темным закоулкам, наполненными тем чего раньше ты никогда не видал. Можешь чувствовать себя в полной безопасности, потому что ты со мной, я здесь знаю все, и меня здесь знают все.
Я открываю глаза и тут же попадаю в объятия прелестной незнакомки. Она обвила меня руками за шею и потянула к себе, к своим страстно приоткрытым губам. Мы замерли в нескольких миллиметрах друг от друга на несколько секунд. Вдруг она разразилась звонким и наглым смехом прямо мне в лицо, отпрянула от меня и закружилась дальше вниз по вымощенной булыжниками улице. Все это время мальчик крепко держал меня за руку. Я посмотрел на него с удивлением.
- Люди смеются и радуются жизни, и этот мир со временем будет все больше и больше наполняться радостью, я приложу к этому максимум усилий. Пока мы ходим, я не буду отпускать тебя ни на секунду, даже если ты захочешь по большому, я буду стоять рядом с тобой и держать за руку, я могу подтереть тебе зад или подрочить, если ты пожелаешь. Как ты хочешь.
Мы медленно шли освещенной солнцем улице, люди праздно шли навстречу или обгоняли нас, стояли, облокотившись на стены домов, и потягивали трубки. Женщины ласкали их между ног и друг друга, утаскивали их за собой в подворотни и задирали юбки в сладком предвкушении куннилингуса.
- Ах, обслужите же меня! – Стонала старая дева, приманивая к себе мужчин, которым бы она пришлась по вкусу.
- Давай зайдем в подвал для курильщиков гашиша? Расслабимся.
Мы завернули в небольшой подвальчик, сели на ковер расшитый психоделическими цветами. К нам тут же подскочила девушка с подносом, на котором стояло небольшое приспособление для курение гашиша и сам гашиш уже нарезанный.
- Ах, молодой человек и мальчик, - она широко улыбалась от уха до уха, - может, вы захотите потом уединиться в одной из наших уютный и комфортных комнат?
- Нет, спасибо, мы откажемся, - ответил мой сопроводитель, - скоро ты перестанешь удивляться подобного рода предложениям, здесь все в порядке вещей, абсолютно все.
Мальчик махнул рукой, чтобы она удалилась. Он улыбнулся и по-прежнему не отпускал мою руку.
- Можешь молчать, или расспрашивать меня об этом месте, я думаю, ты скоро все сам узнаешь, у нас много времени.
Он достал потертый узкий кожаный ремень и начал обматывать наши руки, моя правая рука осталась свободной. В голове не возникло и мысли о сопротивлении. Это действо показалось мне завораживающим. Я сделал несколько глубоких затяжек и медленно прилег на подушки, раскиданные по ковру. Мальчик сидел слева от меня, я только и слышал вдохи, и выдохи через промежутки времени и клубы дыма кружились над моей головой, напоминая мрачные тучи в пасмурном родном городе. Ностальгия расставила сети, и я попался в них, как самый наивный ребенок. Я закрыл глаза.
Я обрушился на школу N 1, как корабль инопланетян, потерпевший крушение, только остальным пришельцам удалось смыться, а я как всегда остался наблюдать и записывать, и испытывать человеческие муки и переживания, за не имением, к сожалению, возможности смыться с планеты Земля. За мной так никто и не прислал корабль! Пожалуйста, пейте чай и вкушайте шоколадные конфеты, этот фильм затянулся, и концовка где-то затерялась двадцать пятым кадром в этом круговороте иллюзий, в следующий раз будьте, пожалуйста, повнимательней и возможно вы разрушите эту абсурдную цепь событий и сможете выйти за пределы высасывающего нервы круга. Не цепляйтесь за смысл, иначе вы грозитесь стать предсказуемыми и тогда вы в ловушке. Отвлекитесь от сюжета, это слишком просто и не интересно. Бессмыслица порождает смысл, люди бояться отойти от этого спасательного каната, протянутого из утробы матери в могилу. Любой отступ на шаг или отпуск каната на несколько секунд, и человек впадает в шок. Человек начинает вращаться в вакууме без почвы под ногами и отчаянно кричать, это как попасть в темную комнату, вырви глаз, человек сразу начинает искать выключатель, чтобы осветить эти темные участки бессмыслицы.
Посмотрите, у нас новичок, теперь он будет учиться с нами, я надеюсь, вы подружитесь, ведь у нас такой дружный класс. Я думаю сжигатель трупов, позитивнее, чем любой сидящий за этими партами. Смерть матери сразу и навсегда меня успокоила на долгие годы, я замкнулся в себе и стал апатичным мизантропом. За четыре года практически полного одиночества я научился быть с самим собой, так чтобы мне не было скучно, и эта способность осталась до сих пор. Ее разбавляли только родственники и школа, в которой я видел спасение первые полгода, но потом благодаря ей я все больше стал замыкаться в себе, и в итоге я познакомился с собой абсолютно по-новому. Что было бы со мной, если бы все вышло по-другому? Этот вопрос задает себе, наверное, каждый человек на протяжении всей своей жизни…. Может мне стоит благодарить Бога за то, что он наградил меня богатым внутренним миром и мне никогда не скучно с самим собой, хотя навряд ли в его силах одаривать людей шизофренией. Я сомневаюсь, что найдется женщина которая рискнет разделить мое одиночество, отсюда можно сделать вывод…. И я ищу людей, с которыми можно выпить и поговорить о том, что не имеет никакого отношения к реальной жизни. Большинству людей достаточно того чтобы работать и развлекаться, работать, для того чтобы иметь деньги на развлечение, а меня уже тошнит от того и другого. Скучно. В последнее время стало скучно бухать, торчать и тусоваться, я пресытился, нужно, что-то большее и сильное, чтобы затянуло меня с головой, как в старые добрые времена. Я развивал навыки диалога с самим собой на протяжении четырех лет, живя на Медвежьей горе, и периодически я спускался с нее, чтобы доказывать людям, что я на что-то годен и имею пока право на существование за счет других людей - опекунов, и пока не стоит выписывать меня из родного гнездышка.
Школа действовала на меня отрезвляюще, как превосходный раздражитель, приводя мой мозг в движение, и ненависть давала мне знать, что я живу… Я ненавижу, значит, я живу. Я люблю, значит, я живу. Любого человека можно рассматривать, как раздражитель, сильный или слабый, это как прокалывать себе кожу иголкой, слегка или глубоко. И человек вызывает у нас разные эмоции: положительные или отрицательные, но все равно они дергают за наши хрупкие нервы, тем самым, давая нам ощущение жизни. То есть, товарищи, мизантропы, нам необходимы люди, чтобы жить. Я поражаюсь тем людям, которые могут любить и восхищаться людьми, ведь это то же самое, что любить и восхищаться комарами, которые кусают и пьют кровь. Я мечтаю о глобальном перформансе в котором поучаствует каждый житель планеты первый и последний раз в своей жизни.
Кажется, я не надолго уснул. Я пришел в себя от того, что мои яйца набухли, словно почки, и член оттягивал мои джинсы. Захотелось засадить какой-нибудь лярве по полной программе. Я лежал с закрытыми глазами, мне кажется, я мог бы лежать так вечно. О, как я завидую тем людям, которые не думают о сексе двадцать четыре часа в сутки. Я одержим сексом, как Иероним Босх, Уильям С. Берроуз, Генри Миллер и Курт Кобейн, Чарльз Буковски и если бы я был другим человеком, скажем так более тупым и примитивным, только бы этим и жил. Трахался бы с утра до вечера. Хотя я часто слышал слова в свой адрес, что я похотливое животное, но как мне хочется водрузить на себя сочную девицу и обкончать все простыни, имеющиеся в моем запасе, так чтоб желтые пятна всегда напоминали о проведенных оргиях. Ничто не помогает от депрессии, как хороший секс.
Вдруг я ощутил на своем лице чужое теплое дыхание, пахнущее немытой ****ой. Я резко открыл глаза. На меня пялилось женское бледное лицо, взгляд ее изучающее бегал по мне. На ее голове развивалась, шипела и топорщилась в разные стороны целая куча эрегированных членов, как змеи у дьявольской гидры. Каждый член ее в хаотичном порядке выпрыскивал сперму на расстояние в несколько метров. Она провела рукой по моим губам и просунула средний палец мне в рот, я ощутил вкус месячных на своем языке. Дьявольское создание. Я повернул голову в сторону, где лежал мой новый приятель и бросил на него спасительный взгляд, он вопросительно смотрел на меня:
- Хочешь ее?
Я мотнул головой. Мальчик вскочил на ноги и схватил ее за то, что было ее волосами, в его руку попало несколько фаллосов, и они тут же извергнули белую студенистую жидкость на ковры, как Везувий извергнул лаву и пепел на Помпеи, я чуть не сблеванул, и мальчик отбросил ее в сторону.
- Вон отсюда!
Она зашипела, как тысяча змей и все ее члены направили свои головки в нашу сторону, грозясь ужалить. Ужасной и отвратительной картины я не видел еще в своей жизни. Мальчик потянул меня, и мы выбежали вон из заведения.
Мы бежали вниз по узкой улочке и женщины просовывали свои багровые шершавые языки в замочные скважины, сладкие слюни стекали по ним и капали на тротуар, он дымился, и прожигали они его насквозь. Просовывали изящные руки и ноги, словно высеченные из мрамора, заманивая несчастных и наивных путешественников к себе в дом. Гормоны заиграли во мне, я дернулся, было к двери, но спутник остановил меня.
- Приди в себя! Эта улица «Рокова дыра», здесь кругом опасные для жизни шлюхи. Только попади к ним в руки, это будет последний оргазм в твоей жизни, и семя покинет тебя вместе с твоим духом. В своих подвалах они хранят скелеты таких слабаков, как ты, не распускай слюни при виде обнаженной женщины, иначе пиши, пропало.
Мы поспешно покидали эту улицу, мальчик тянул меня за собой, а я, выпучив глаза, любовался идеально сложенными красотками, их алые соски тянули к себе, и я предпочел бы умереть, но испытать сотни оргазмов подряд.
- Отпусти меня, - умолял его я, - пускай я умру, все-таки это моя жизнь, и я хочу распоряжаться ее, как хочу. Я хочу умереть на бабе, это мечта моя, какая пленительная смерть!
- Возьми себя в руки!
Он схватил меня за яйца своими нестриженными ногтями, я взвизгнул, как девка и бросил на него взгляд полный озлобленности и обиды.
- Потом мне спасибо скажешь, что шкуру спас.
Нас окружали плакаты с рекламой женского грудного молока. Беременных женщин держали в стойлах вместо коров, к соскам подключали аппараты и доили их, доили, пока груди не превращались с иссохшие складки кожи, им за это хорошо платили. Женщины рожали и отдавали детей в детдомы и беременели снова, до тех пор, пока из грудей не начинала идти кровь и соски отваливались, как отсохшие почки с веток деревьев. Молоко пользовалось спросом, особенно у сентиментальных мужчин.
- Я хочу попробовать, - выдохнул я.
Спутник протянул деньги торговцу в белой испачканной жирными пятнами футболке, на которой были изображены пышные женские груди, и об которую он вытирал свои руки. Торговец неуверенно топтался в луже молока. Он взял с прилавка литровую банку молока и протянул нам. Я приник губами к ней и сделал два больших глотка:
- Освежающе.
- Еще бы. Это сама жизненная сила. Меня кстати зовут Ален.
Мальчик смотрел на меня снизу вверх и улыбался своими белыми, как снег зубами.
- Да, да, очень приятно, - я снова приник к банке с молоком, так я с ним быстро расправился.
- Я тот клоун, которым твой друг Стюард стращал тебя, он любит преувеличивать, не такой уж я и злобный, он как обычно из мухи делает слона. Разве я сделал тебе плохо? Смотри, я познакомил тебя с тем городом, о существовании которого ты не знал до меня.
- Да, ты вполне безобидный, по крайней мере, ты еще не проявил себя с другой стороны, если таковая у тебя имеется. А что касается города, то мне здесь пока вполне нравиться, даже не смотря на то, что здесь все дозволено и опасность может подстерегать меня за углом, я чувствую себя здесь гораздо увереннее и спокойнее, здесь хотя бы шансы у всех равны, в отличие от нашего мирка.
- Да, это мир контрастов. За употребление наркотиков и убийства не сажают, все основывается на законе «бумеранга».
- «Бумеранга»? – Я был удивлен.
- Все твои поступки возвращаются, какими бы они не были, прямо, как говориться в лоб. Можешь убивать сколько угодно твоей душе, но знай, что деньки твои сочтены. Еще никто не обманул этот закон.
- Да я и не собираюсь никого убивать, если только в целях самозащиты.
- Да, конечно, это тебе может пригодиться.
Мы сворачивали с одной улицы на другую, все они были выложены маленькими булыжниками, отшлифованными башмаками прохожих. Улицы были узкие и люди идущие навстречу толкали друг друга. На каждом перекрестке на первых этажах жилых домов были размещены магазинчики по торговле самыми необычными товарами, которые мне приходилось видеть. Секс-шопы были забиты, настоящими влагалищами, обработанные специальным раствором, так чтобы они не разлагались; изящными ногами, чтобы их можно было ласкать и прижимать к губам, не завися от настроения супруги. Браки среди гетеросексуальных пар сократились на семьдесят процентов, никому это уже не интересно, но это не значит, что люди стали меньше любить, просто стало больше свободы и выбора. Члены разной величины на радость домохозяйкам и искушенным гомосексуалистам. Винные погреба наполнены бутылками с незнакомыми доселе названиями: вина, разбавленные кровью различных рас и наций, на свой вкус и цвет; бутылки наполнены белой студенистой жидкостью, по цвету и вкусу напоминающие семя; приготовленные шприцы, с копошащимися внутри муравьями, одна вмазка и муравьи щекочут тебе вены до потери пульса, на отходниках они мучительно долго выползают из носа и ушей, это затягивается на сутки, кайф стоит того, особенно для самоубийц, страстно желающих уничтожить себя, и мазохистов. Шлюхи предлагают свои услуги, взамен они просят убить своих занудливых мужей, от которых нет прока и не могут от них отделаться, и они находили жертв, среди наивных путешественников; косяки, набитые смолой, одна затяжка и твое горло склеивается так, что становиться невозможно, дышать.
______________________________________
- Дурацкая идея.
- Да, нет в самый раз, тебе она понравиться, - уговаривал меня Ален, - тебе нужно ведь где-то жить. Спать на улице я бы тебе не советовал. Хоть и люди уважают закон «бумеранга», находятся такие, которые не могут наложить на себя руки, и поэтому мочат парочку людей, а потом спокойно ждут судьбы.
Меньше всего мне хотелось знакомиться с чьими-нибудь родителями, эти назойливые глупые расспросы, кто ты и чем занимаешься, да, я, наверное, просто боюсь взрослых - я никогда не мог найти с ними общий язык.
- Я надолго здесь? – Равнодушно спросил я.
Спутник пожал плечами:
- Все зависит от обстоятельств, по крайней мере, я тебя не собираюсь отпускать.
После небольшой паузы он добавил:
- Моя мама известна своими рассказами про слабоумных маньяков, коллекционирующих человеческие кости, у которых мозгов хватает лишь на вырывание глаз да на выкручивание суставов, - он улыбнулся и посмотрел на меня, - может, и ты что-нибудь от нее услышишь, поверь мне, ее хочется слушать и слушать.
Мы подошли к двухэтажному кирпичному дому, углы которого осыпались от времени, Ален громко и уверенно постучал в деревянную дверь. За дверью послышался шорох и шум проворачиваемого ключа в замочной скважине. Дверь отворилась, из темноты вышла девушка. На вид ей было лет двадцать три, она была слишком молода для матери. Я удивленно взглянул на Алена.
- Знакомьтесь, это Анна – моя мама, а это Ян - мой новый приятель.
- Очень приятно, - тихо сказала Анна, кокетливо улыбаясь.
- Мам, Ян поживет у нас какое-то время?
- Да конечно, - она, наконец, перевела взгляд с меня на своего сына, - сколько угодно. Мне нравиться знакомиться с интересными молодыми людьми.
Мы прошли в дом. Через двадцать минут был готов обед: молоко с творогом. Во время обеда Анна посматривала на меня и когда наши взгляды встречались, она тут же опускала голову себе на грудь и делала вид, что творог на тарелке представляет для нее больший интерес, чем новый гость. Ален не обращал на нас никого внимания и быстро упитывал жратву за обе щеки. Мы молчали.
Ужасные метаморфозы приходилось наблюдать мне в своей жизни, как друзья превращаются во врагов, суют палки в колеса, отвлекают, пытаются обратить на себя внимания, и ни на какую поддержку не стоит надеяться. Настоящие враги в этой ситуации самый хороший вариант – с ними можно поступать хотя бы безжалостно. Каждому человеку нужен союзник, даже для того чтобы рас****яйничать. Возможно, мое сближение с Аленом стало причиной, того, что Стюарт записал меня в свои враги. Увижу ли я его когда-нибудь еще? Я всегда обладал способностью вставать между людьми, чьи вкусы и характеры диаметрально противоположны, и олицетворять в себе примирителя. Да… люди никогда не могли понять, как мне удается общаться с совершенно разными людьми, из разных слоев общества, я с многими могу найти общий язык.
Я не сразу заметил из-за захламленности, как на столе, так и по всей комнате, что была приготовлена четвертая тарелка творога и кружка с молоком. Ален был увлечен едой, и я не стал его отвлекать, и направил свой вопрос Анне.
- Это моему старшему сыну, Антону, - ее глаза погрустнели и наполнились влагой, - ему пятнадцать лет, на четыре года старше Алена. Бедный, он медленно умирает от прогрессирующей шизофрении, я уже забыла, когда он последний раз с нами разговаривал. Он с ног до головы оброс ненавистью к людям, как коростой. Но я не теряю надежды, что когда-нибудь он выйдет из своей комнаты и позавтракает, пообщается с нами. Он постоянно пишет, но мы не знаем что, он никогда не покидает свою комнату, и когда выходит по нужде, то надежно прячет свои рукописи в чемодане на замок. Мы абсолютно не знаем, что твориться в его голове, нам никто не может помочь.
Дверь за спиной Анны отворилась, и оттуда медленно выглянуло бледное лицо старшего брата, взгляд был полон отчуждения. Он медленно подошел к столу на тонких негнущихся ногах, его лицо было эмоционально мертво, схватил руками, с просвечивающими сквозь кожу венами, стакан молока, бросил на меня взгляд, и тут в его глазах отразились удивление и испуг. Он сдвинул брови и так смотрел на меня несколько секунд, не отрывая руку от стакана. От его застывшего взгляда, точно на меня смотрела фотография, по мне пробежал холодок. Шизофреник вышел из оцепенения и пошел в направлении своей комнаты, у двери он резко развернулся, подошел к столу схватил тарелку и скрылся за дверью, по пути неуклюже разбрасывая творог. Не прошло и несколько секунд, как высунулась из-за двери его голова:
- Я исключительно против того чтобы мое творчество оценивали люди, которые меня хорошо знают, оценка будет слишком предвзятая, - его голос дрожал от возмущения, - попробуйте сами что-нибудь создать, да, и поищите мне издателя – я скоро закончу графоманить.
Он с гордостью захлопнул дверь.
- Мудак!
Слово с трудом пробилось сквозь набитый рот Алена.
- Как ты можешь так говорить! Это же твой родной брат! Наконец он произнес хоть какие-то слова, а ты…
- Лучше бы он молчал!
- Девочки танцуют, мальчики подпевают, - он начал нести свою гипнотическую чушь.
- Официанты разносят заказы, высунув из ширинки фаллосы и держа в головке зубочистки – таков обычай.
- Футбол? Какой еще футбол? Наконец-то это слово вылетело из нашего лексикона.
- Он распускает свои длинные волосы, завидя пьяного вдрызг мужика; прикрывая свое гладко выбритое лицо он вплотную подходит к нему и начинает шарить по карманам, пока тот пытается нащупать у него сиськи….
Я не знал, что мне сказать, поэтому продолжал держать язык за зубами, меня удивило, то, что старший брат обратил на меня свое странное внимание. Такое ощущение, что он пытался меня вспомнить. Несмотря на то, что Алену всего лишь одиннадцать, он обладал вполне взрослым сознанием.
_____________
Лесбиянки трутся сосками друг об дружку, влагалища выделяют сок, я собираю его в банку, чтобы потом забанчить и купить немного хорошей дури нам с Аленом. Он постоянно вьется за мной – мы связаны. По его словам, как только мы рассоединимся я тут же окажусь в своем мире, а этого ни я, ни тем более Ален не хотим. Мы вьемся между их ног, как - будто сдаем экзамен по вождению, стараясь не задевать их ног, чтобы не отвлечь от жизненно важного занятия. Он сжимает нос пальцами, говорит, что терпеть не может запах возбужденных женщин. Я начинаю думать, что он педик. Я представляю, как мы ложимся спать, и он начинает шуршать своими маленькими ручонками у меня в трусах. Это он подкинул такую работенку со словами: «Не волнуйся, мам прокормит нас без проблем сколько угодно, но на наркоту она не спонсирует».
К лесбиянкам присоединилась еще одна девушка, они начали ее возбуждать своими ласками. Мягкие пальцы касались ее смуглой кожи, вертели и сжимали ее окрепшие соски, раздвигали упругие бедра, покрывали поцелуями подбородок, шею, груди, живот, ладони, обсасывали пальцы ног, как сахарную карамель. Две другие девушки были уже сухие, и я подставил сосуд под задницу новой партнерши, так чтобы сок аккуратно стекал по клитору в банку. Наше счастье, что у них нет месячных, иначе весь бизнес был бы испорчен.
- Фу! Долго еще? Мы уже здесь целый час! – Захныкал Ален.
- Еще немного, минут двадцать, не больше, ты же хочешь дури, а?
- Хочу…
- Хочешь? Хочешь?! – Я пытался его подзадорить.
- Да хочу, хочу! Я не глухой, хватит повторять.
Хоть мы и старались быть максимально аккуратными, все-таки нам удалось испачкаться соком.
- Перед тем как выйти вечером в город нам нужно помыться, - недовольно процедил он, - иначе мы будем привлекать к себе излишнее внимание самцов. Этот запах их просто с ума сводит. Они будут клеиться к нам, как к девкам не веря своим глазам, а веря инстинкту.
Значит не педик раз боится приставания мужиков.
- Итак, у нас около ста миллилитров этой мочи! – Радостно воскликнул я.
- Ты выжал из них все до последний капли! Теперь к барыге и у нас полпака марихуаны.
Мы оставили лесбиянок, когда те обмазывали друг другу ****ы смазкой и приготавливали фаллоэмитаторы. Неудовлетворенные сучки, мы их грамотно использовали.
__________________________________
Мы завалились в подъезд, где жил барыга и Ален постучал в дверь. Дверь отворилась, и мне в лицо ударила атмосфера квартиры умирающего человека. У двери стоял юноша высокого роста, худой, штаны сползали и вместо ремня он подвязывал их веревкой, длинный нос, короткая прическа, впалые серые щеки – судя по всему, он крепко сидел на амфетамине. Глаза как бы говорили: отвалите от меня со своими расспросами, берите товар и сваливайте. Такие люди, как он обладают грязной аурой, да же если человек вышел только из душа, он все равно будет отталкивать от себя своей грязью, к таким людям неприятно прикасаться. У них талант от Бога портить людям настроение просто своим молчаливым присутствием. У меня сразу пропало желание заходить, но Ален дернул меня за руку и взглядом предложил пройти. Коридор весь был завален мусорными мешками до потолка, оставляя узкое пространство, так что нам пришлось протискиваться меж всего этого хлама, задерживая дыхание, чтобы не дышать этим смрадом. Всюду были разбросаны порножурналы. Ален сунул в руку чуваку банку и тот скрылся во второй комнате. Мы присели на край кровати, но даже так я боялся испачкаться скопившейся пылью и грязью. Ну и притонище. Простыня была вся в желтых засохших пятнах спермы. Взять товар и сматываться отсюда поскорей. Подо мной кто-то взвизгнул, мы с Аленом вскочили, под одеялом лежала худая шлюха, я даже не почувствовал, как сел ей на руку.
- Свалите с кровати, мудаки! – Прохрипела она.
Из-под одеяла высунулось серое лицо, впалые бесцветные глаза, с мешками, судя по всему многогодовой давности.
- Вы кто такие?! Аааа, - догадливо прошипело это существо и оскалило свои желтые зубы, - наркуши, за товаром моего милого Арсения. Смотрите, смотрите на меня, - зло засмеялась она, - скоро станете такими же, как я.
Я задал себе бескомпромисный вопрос: смог бы я ее трахнуть если бы все женщины исчезли с лица земли? Я иногда задаю себе подобные вопросы и начинаю фантазировать на тему, что бы вызвать в себе максимальное отвращение, может я моральный мазохист? Я почувствовал, как сегодняшний обед начал подступать к моему горлу, нужно подумать о чем-то другом.
- Вот, держите свою дурь, - проговорил барыга своим эмоционально неокрашенным голосом, - черт, вы разбудили Марфу.
Мне кажется, подобным людям, когда они хотят что-то сказать, нужно колоть себя иголкой или щипать за кожу, чтобы голос приобретал какую-нибудь эмоциональную форму. Чертовы шизофреники, иногда видишь в людях себя, и начинает тошнить. На хрен. Надо валить…
- Пошли Ален…
- Да, да вам нужно уходить, моя подружка себя плохо чувствует, вы только лишний раз ее беспокоите.
Марфа что-то забормотала и повернулась к стене, заворачиваясь в одеяло с головой.
- Лекарственный укольчик, дорогая, и у тебя опять будет хорошее настроение, - убого пародировал он из себя доктора.
- Пошел на ***! – Послышалось из-под одеяла.
- Марфа, дорогая…
Дальше я не слышал их разборок, мы вышли за дверь, так и не попрощавшись с наркоманской парочкой. Я почувствовал, как мое настроение начинает стремительно падать от общения с отупевшими людьми. Нужно срочняком забивать косяк.
- У меня есть замечательная трубка, - взглянул на меня мой спутник, как – будто прочитав мои мысли.
Тупость – это вирус и мой самый злейший враг, и как одержать победу я не знаю. Носителем вируса, как всем известно, является человек, но к великому сожалению, людей так много и вирус так стремительно распространяется, что мне пришлось бы потратить несколько своих жизней ,убивая в день по нескольку носителей – их не так уж и сложно вычислять.
Мы вышли на свежий вечерний воздух, и я вдохнул полной грудью после душной квартиры. Мой мозг начал оживать. Я вдруг подумал, а что если и мне как-то удалось ненадолго повстречаться с Аленом в той жизни, и он украл у меня кусочек счастья? А что? Этим вполне легко объяснить мою продолжительную депрессию и нелюдимость, мои галлюцинации и склонность к суициду. Встречались люди напрочь лишенные чувства юмора и жизнерадостной улыбки, видимо работа Алена. Я свел брови и подозрительно посмотрел на своего спутника. Я опять уставился себе под ноги и побрел дальше. Наши связанные руки слегка качались вверх и вниз. Издалека можно было подумать, что мы счастливая парочка или очень хорошие друзья. Я думаю, что в моем родном городе мы бы так не прошли и пару кварталов в субботнюю ночь. А здесь…. Здесь все дозволено.
- Слушай, - спросил Ален, не переводя на меня взгляд, - насколько я знаю, ты что-то писал у себя… на родине…. Да? – Он посмотрел на меня.
- Да…. Я жил в своем доме вдалеке от людей и писал, писал, но мои рукописи скапливались и пылились в ящиках – мне так и не хватило смелости отправиться с ними в издательство.
- Зря. Мне кажется, на критику не стоит обращать внимания. Критики – это неудачники, которые в свое время потерпели фиаско и сдали свои позиции и решили занять место среди людей, критикующих и загубливающих на корню любое начинание.
Он улыбнулся и посмотрел на меня. Мне нравилось, когда он улыбался – его улыбка внушала надежду и действовала на меня, как антидепрессант.
- А ты что-нибудь делаешь, кроме того, как колесишь между двумя городами? – Задал ему я ответный вопрос.
- Стихи пишу.
- Здорово! Почитай мне что-нибудь.
- Слушай, я же не прошу тебя зачитывать отрывки из твоих рукописей! – Противился он.
- Хватит выкобениваться, ну давай, не строй из себя скромнягу.
- Ну ладно, как хочешь, но я сразу предупреждаю – стихи полное дерьмо.
Он встал на поребрик, так что оказался на две головы выше меня. Я смотрел на него снизу вверх, и солнце из-за его спины слепило мне глаза, так что мне пришлось прищурить левый глаз. Ален смотрел куда-то вперед, практически не моргая, и на одном дыхании прочитал стих, старательно выводя слова:
Белые пятна на теле моем.
Может быть это мука?
А может, я заболел?
Если я заболел, то это серьезно.
Деньги надо на леченье,
А может поискать знакомых врачей?
Нет, скорее всего, это мука.
Ну, тогда не нужно лечиться…
- Ну, как?
- Нормально, - пожал плечами я, пытаясь скрыть свое смутное впечатление.
- Я же говорил, что полное дерьмо.
Судя по всему он обиделся на то, что я не ответил ему ничего конкретного, но я действительно не мог разобраться в смешанных чувствах.
- Но я не говорил, что они дерьмо….
- Ладно, забей.
Тут я заметил тень человека, разделяющую нас. Я обратил на нее внимание еще минут семь назад, но не придал никакого значения, но она подозрительно долго не отставала от нас.
- Как, думаешь, за нами могут следить? – Шепнул я Алену.
Он удивленно посмотрел на меня, и я кивком указал на тень:
- За нами плетется уже около десяти минут.
Не успели мы оглянуться, как человек шедший за нами положил руки нам наплечи:
- Эээ, чуваки здорово! Я не хотел прерывать монолог твоего нового, эээ, друга. О, а че у вас руки связаны? Типа, ни на секунду не расстаемся!
Он залился писклявым смехом. Он оббежал нас и шел перед нами спиной вперед. На левой щеке и на лбу у него были маленькие красные язвы, он почесывал и под ногтями скапливался гной с грязью, но это меня абсолютно не отталкивало. Короткие редкие сальные волосы слегка прикрывали лоб, и картину завершали его блестящие хитрые наглые глаза. Что-то было в этом человеке притягивающее, не смотря на его несимпатичный вешний вид. Аморальный урод, что-то между гопником и грязным неформалом тусовщиком, чувствую своей задницей, что сейчас будет он разводить нас на траву. Он бесцеремонно взял мою руку и крепко пожал:
- Алекс.
Ладонь у него была мокрая. Юноша заглянул мне в глаза, пытаясь в них что-то прочитать, да, наверное, на них было написано, что мы не с пустыми руками. Он перевел взгляд на Алена, судя по его серьезному лицу, он не рад был этой встрече с чуваком-язвой:
- Как дела, Ален?
- Нормально, вот гуляем…
Он пристроился, справа от меня и шепотом спросил на ухо:
- У вас есть че-нибудь?
Я неуверенно взглянул на него:
- Эээ, нет….
- А это че?
Он ткнул пальцем в мой оттопыривающийся карман.
- Да так бумаги всякие, деньги…
Я не был готов к таким прямолинейным вопросам, даже у нас разводилы начинали как-то издалека, мне кажется, он слишком спешил. Человек-язва снова пристроился впереди нас и поглядывал то на меня то на Алена, пытаясь что-то важное для себя выкупить по нашим лицам.
- Слушай, Алекс, отвали, пожалуйста, - кончилось терпение у Алена.
- Ааа, что, не выдержали мой проницательный взгляд?
Ален взвел глаза к небу.
- Да ладно чуваки, не парьтесь. Хотите, я вам совершенно безвозмездно подкину первоклассную голодную шлюху, желающую чтоб ее хорошенько отделали, а? – Он посмотрел на меня. – Ты я вижу, не отказался бы.
- Знаю я твоих шлюх, - воспротивился мой спутник, - первоклассные уродины, контейнеры для транспортировки венерический заболеваний на любой вкус. После таких подстилок единственное, что остается сделать это отрезать себе хер.
- Да, ладно, Ален, ты просто женоненавистник. Я удивляюсь, как ты еще свою мать терпишь.
- Моя мать замечательная женщина….
- А не че, что твой старшенький с ней забавлялся, может от этого у него шиза и пошла? Еще бы! Трахать свою мать!!! – Алекс залился хохотом.
- Заткнись! Это не твоего ума дело!
- Да ладно не кипятись, Ален, ты же знаешь – я свой чувак, а своим не престало друг друга обижать.
Человек-язва видимо любил поездить на чужих нервах, испытывая терпение людей попавших к нему в лапы, но он быстро откатывал. Обычный ****абол, халявщик и любитель собирать вокруг себя большие компании. Такие люди мне импонируют, но иметь дела с ними это убыточно для себя.
- Хотите мальчиков с задницами, как у богинь и фаллосами, как у мраморных статуй.
- Сколько я не замечал у статуй маленькие сморщенные ***ки. – Наконец вставил слово я.
Он наклонился к моему лицу:
- Ну, может, это неудачное сравнение, но, тем не менее, эти ***ки, - Алекс сделал акцент на этом слове, - раздерут ваши задницы, так, что вы потом встать не сможете целый месяц, а как встанете сразу же ко мне побежите с мольбой о мальчике, ха!
- Сам-то, небось, пользуешься их услугами, то-то я тебя редко вижу, - ухмыльнулся Ален.
Он натянуто улыбнулся.
Мы вышли на длинную улицу, которая, по словам Алена, называлась «Теперь» и на ней постоянно по вечерам собиралось куча народа. По улице туда-сюда бесцельно сновал разношерстный народ. Это было видно по их блуждающим взглядам, неспешным ленивым походкам и многие курили трубки плотно забитые ароматизированным табаком, от чего на улице стоял слабый приятный на запах смог. Дело шло к вечеру и народ, наверное, возвращался с работы, если он вообще работал, а бездельники высыпали из домов в поисках алкогольно-наркотических приключений. Возле домов сидели целые шеренги в основном молодых людей в пестрых одеждах. Мы протиснулись между двумя юношами, по иронии судьбы один из них был ужасно уродлив – черные глаза, изуродованный рот и поэтому вечно оскаленные зубы в постоянном предвкушении схватки, другой – неотразим и мудр, как молодой Иисус, и тоже уселись в общую шеренгу. Справа от меня оказался этот Иисус. Кто-то из сидящих оживленно о чем-то беседовал, кто-то курил, кто-то пил из больших бутылей красный вермут, кто-то выводил слова в большом блокноте, кто-то, откинув голову на стену прохладного дома, медленно дышал и прижимал к груди руку, перетянутую жгутом, а кто-то сидел в ожидании халявы.
- Я так до сих пор и не узнал твоего имени, - Алекс выглянул из-за Алена.
- Ян, - я махнул ему рукой. Он улыбнулся уголком рта.
- Знавал я одного умника, как вы, - он наклонился вперед и обвел нас взглядом, - звали его Герман. Сидел он на джанке несколько лет, потом удачно завязал – я ему помог с этим делом, думаю, без меня он не справился бы….
- Не смог бы, что без тебя? Сесть на иглу? По-моему ты только в этом можешь помочь….
- Слушай дальше, - человек-язва проигнорировал его последние слова, - первые три месяца было все ништяк: нашел себе занятие, выращивал цветы на даче, ползал по лесу, собирая ягоды да грибы, ловил рыбу, клеил деревенских прошмандовок, но с людьми он стал меньше общаться, особенно со старой компанией, боялся , что снова может подсесть. Бывало, приезжали к нему друзья, но оставались буквально на ночь, а потом обратно, в город, в этот затхлый город. Но со времен ему стали сниться сны, что он снова вмазывается джанком, Герман просыпался весь в поту и с ужасом обнаруживал у себя следы от уколов на локтевых сгибах. Каждое утро их становилось все больше и больше. Но вот в одно утро он не обнаружил очередного укола, поначалу было, он расслабился, но вдруг его осенило, и бедный чувак принялся судорожно срывать с себя пижаму и искать следы на других местах, как ищет мент у наркомана, и обнаружил его на ноге. И они продолжали рассыпаться по его телу, как мурашки. Такое положение вещей ему абсолютно не нравилось. Во второй раз он быстро подсел и ему приходилось спать по два, а потом и по три раза на дню, чтобы бедного не ломало, и жрать снотворные. Тогда Герман решил, раз во сне есть героин, значит и должна быть лечебница. И он заставил себя во сне отправиться на поиски больницы, и вы не поверите, чувак так был близок к ней, но в одну ужасную ночь он отбросил копыта от передозы.
- Захватывающе, - Ален многозначительно кивнул головой.
- А как это он ширялся во сне? – Вставил я.
- Поверь, у нас возможно все, - ответил мой спутник вместо Алекса.
После небольшой паузы Алекс произнес серьезным голосом:
- Чуваки, у нас нет будущего….
- Это у тебя нет, - ответил Ален, - а у меня есть – мне всего-то одиннадцать.
- Если человек задумался хоть один раз в своей жизни, все, конец, - не слушал его человек-язва, - все твои пути перепутаны, все цели сбиты, начинаешь стремительно падать в пропасть, соблазнительный фатализм. Но не стоит по этому поводу сильно расстраиваться, нет будущего – ну и хрен с ним, если падать, то падать весело и с песней. Да, чуваки?
Он, наконец, улыбнулся искренне и тепло, тем самым, показывая свой настоящий внутренний мир.
- Все будет хорошо, все наши мечты сбудутся, если мы того захотим.
Его глаза заслезились, походу дела бедно парня бросает из крайности в крайность, несчастный неврастеник.
Я уставился на булыжник. Мы все втроем ненадолго задумались каждый о своем. Я падаю, падаю вниз со стремительной скоростью, проваливаюсь сквозь вымощенную улицу, с булыжников которой никогда не смоются засохшие пивные разводы, сквозь землю в которую уходит наше настоящие, становясь прошлым, я падаю, разбивая скелеты наших предков и кости разлетаются во все стороны, падаю стремительно, как парашютист с нераскрывшимся парашютом, Господи и его уже ничто не спасет, как и меня. Я проваливаюсь в воспоминания, как висельник с эшафота с сорванной петлей на шее. Печаль изъела его прекрасное лицо, некогда бывшее лучистым, и глаза его раньше светились, передавая внутреннюю радость, когда он улыбался. Теперь же серое, как земля, постоянно сведенные брови, подчеркивающие его постоянное нахождение в мучительных раздумьях, и его бледные губы завершали грустную картину. Поцелуй меня, поцелуй, ну поцелуй же…. Шептали ее губы. Она обвила мою шею и приникла к моим губам, раздвигая их своим языком. Мы сидели на автобусной остановке, на улице было пустынно, мрачные тяжелые тучи грозно и неторопливо передвигались по небу. Они давили на нас, как низкий почерневший потолок. Она нежно дотронулась до моего эрегированного члена, набухшего под джинсами. «Давай сделаем это прямо здесь» - сказала она. Девочка, ей было всего пятнадцать, расстегнула мою ширинку и запустила туда руку и начала сжимать мои яйца. Я чувствовал, как ее ногти царапают мою нежную кожу. «Неужели ты не хочешь?» Она лизала мою шею своим мокрым и шершавым языком. Так Алена обычно заглаживала все ссоры, причиной, которым всегда была она, всегда. А сейчас зализывает их своим языком. Она скинула мою руку, которая лежала на ее руке, ползающей в моих штанах, и уселась на меня, просовывая язык в мой рот. Алена любила крутить своим задом перед другими юношами, она просто обожала находиться в компании мужиков, абсолютно не волнуясь о том, нравиться мне это или нет, ****ая вертихвостка – вот кем она была. Первая моя серьезная любовь и первое сильное разочарование. Я скинул ее с себя, и она упала, подставив под себя локти, вылетев из-под навеса на асфальт, и моросящий дождь окропил ее стройное тело. Сука! Она кричала что-то вслед, пытаясь меня вернуть, но я не оборачиваясь, шел вперед в сторону моего дома, ведь мне еще только восемнадцать, я молод и вполне не дурен собой, к тому же я обладал прекрасной способностью влюблять в себя молоденьких девушек. Но я тогда еще не знал, что это был самый счастливый период в моей жизни. Кто-то мне сказал, что я когда-нибудь еще пожалею о своей способности не любить людей в ответ, … Стюарт….
Я пришел в себя от того, что кто-то хлестал меня по щекам. Остановка, Алена, асфальт, темные тучи, все рассыпалось на миллионы песчинок, кружащих в воздухе, словно поддуваемые ветром.
- Ян! Ян! Ты слышишь меня! Приди в себя!
Я медленно открыл глаза и с усердием сфокусировал взгляд на человеке сидящем передо мной на корточках – это был Алекс.
- Черт, мы уж испугались за тебя.
Он улыбнулся.
- Представляешь себе, Ален уснул ненадолго, ремень развязался и ваши руки рассоединились, - он вытер пот со лба, - слава Господу Богу, что я вовремя заметил, как ты начал сливаться с табачным дымом и разбудил твоего друга. Видел бы ты себя, твои пальцы превратились в тонкие струйки дыма, тебя можно было втянуть в легкие, как табачный дым, твое тело начало расползаться по стене, как туман. Мы уж думали, все, исчезнешь из нашего города.
Я посмотрел на Алена, он тяжело дышал и сжимал обеими руками мою ладонь.
- Чувак, извини, - он нервно улыбнулся уголком рта.
Солнце давно уже скрылось, но на улице было еще светло и по прежнему полно народу.
- А что если нам немного покурить, - оживился Ален, - хоть в себя придем.
- Ты же говорил, что у тебя ничего нет?
- Нуу, ради такой ситуации всегда найдется.
Он достал пакет развернул его. Указательным и большим пальцем он зацепил немного травы из бумажного пакета, и принялся утрамбовывать в трубку. Это процедура доставляла ему удовольствие не меньше чем сам процесс курения.
У меня было такое ощущение, что чего-то не хватает, именно внутри, для полного осознавания своего существования. Но чего же? Точно! Нет, этой, как ее там? Тоски! Всю жизнь она меня преследовала по пятам, как голодный хищник, наблюдающий за мной из-за серых кустов своими жадными глазами, готовый вот-вот накинется на меня и разорвет в клочья. Я думал, может все дело в любви, но нет, даже когда я был по уши влюблен, я все равно стоял возле окна и пялился на улицу с чувством острой нехватки чего-то. Но чего? Любовь, творчество, друзья…. У меня была мечта иметь не ограниченный запас денег и собрать всех своих друзей, знакомых, всех желающих и увезти их из нашего города, вместе путешествовать, купить необитаемый остров и поселиться на нем, сойтись в одном затяжном экстазе.… Я попытался расслабиться, ну где же ты? Я весь в твоем распоряжении, как всегда. Но нет, она не хотела давать о себе знать, ну и хрен с тобой!
Первый напас сделал Алекс – добродушный кайфоглот и разводила, за ним Ален, а я приник к трубке последним и с наслаждением докурил дубас, в трубке приятно потрескивали зернышки. Мы забили еще по одной и отправились шляться по улицам совершенно нового для меня города. В углу сидел одинокий юноша, бивший по кнопкам своей пишущей машинки, прерываясь лишь на то чтобы достать из внутреннего кармана небольшую склянку и сделать внушительную дорожку у себя на рукаве. Он приковал мой взгляд. Я ненавязчиво потянул Алена в сторону писателя и когда мы проходили мимо, я услышал, как он неразборчиво бормочет что-то себе под нос. Алекс шел впереди и когда оглянулся, увидел, что мы отстали, подстроился ко мне справа:
- А, не обращай внимания, эти жалкие писаки, полжизни что-то строчат, а потом внезапно сжигают все свои рукописи так никому и, не показав, а потом кончают жизнь самоубийством, таким же мучительным, как и их сама жизнь. Как ты заметил, они постоянно на допинге. Юноши не доживают и до двадцати семи лет, большинство снимают со своих прохудившихся брюк кожаный ремень, вымачивают в воде и затягивают на шее – мучительная смерть, и как у них хватает нервов выдержать это. Представь себе, как на твоей шее мучительно медленно в течение нескольких часов стягивается ремень…, насколько же человек должен обладать отчаявшимся духом, и ненавидящим изнутри себя психом! Некоторые умельцы выпивают щелочь и умирают в адской агонии, выблевывая свои сожженные внутренности на прохожих.… А с бедного прохожего стекает лицо вместе с кишками самоубийцы, представь себе, текучее лицо, как в картинах Дали!
- Ладно, хватит!
- А в вашем городе судьба у творческих людей разве другая?
Я задумался.
- Ну, у них есть хотя бы цель и надежда… и наш реализоваться, не у всех конечно….
- Может быть, может быть, понимаешь, я как-то далек от всего этого, не увлекаюсь, художники, музыканты… черт бы их побрал. Мне совершенно нет до них никакого дела! Пускай гниют в своих комнатушках, это не для меня, я люблю веселиться, а искусство пускай обходит меня стороной.
Мы шли дальше. Ален молча шел рядом, опустив голову себе на грудь и явно о чем-то задумавшись. Алекс уверенно шел впереди наглой походкой, засунув руки в карманы штанов, как заправский гопник и бесцеремонно заглядывал в лица прохожим. Мы прошли эту улицу до конца, и вышли на небольшую площадь, в центре которой стоял памятник: нагромождение необработанных камней высотой метров двадцать окружали ласкающие глаз своей красотой маки. Камни лежали друг на друге, вдавливаясь друг другу в грани своими неотесанными углами. Я спросил, кому построен этот памятник. Ален лишь покивал головой, а Алекс повернулся ко мне и пожал плечами. Мы подошли поближе, да выглядело все это внушающее. Стало страшно от мысли, что камень на самой вершине может накрыть нас, не дав нам шанса убежать. На камнях не было ни одной таблички, ни одной надписи, тем не менее, выглядело все это, как специально возведенное сооружение в память о ком-то или о чем-то. Я предложил свалить отсюда, сослав причину на свой страх и неприятное ощущение от увиденного.
Было уже за полночь, и мы покинули улицу «Теперь» и тот странный район. От полученных за сегодняшний день впечатлений я начал эмоционально уставать и мне захотелось спать, нужно было проснуться завтра утром и посмотреть на все это свежей головой. Я спросил у других, что дальше, на что они мне чуть ли не хором ответили, что мне еще многое стоит здесь посмотреть, на что я сморщился и глубоко вздохнув, опустил голову себе на грудь.
- Ты устал? – Спросил Ален, пытаясь поймать мой взгляд.
- Да, немного есть.
На самом деле я готов был завалиться спать прям на этой лужайке, которую мы сейчас пересекали.
- Слушай, Алекс, мы с Яном, наверное, двинем домой – он устал и хочет спать, можно завтра увидеться.
- Да, о'кей, к тому же вы мне порядком поднадоели, - он ухмыльнулся, - тогда, может, на прощанье еще разок дунем?
Ален забил косяк, и мы раскурились, после чего я с приятной мыслью о сне двинул с Аленом к нему домой.
________________
Мама уже спала, и мы осторожно приоткрыли дверь, которая слегка поскрипывала. Мы завалились на кровать, и Ален отрубился первым. Как только моя голова коснулась подушки, желание спать куда-то исчезло, не смотря на мертвецкую усталость, и вместо этого меня начали одолевать разные мысли. Ночью все люди спят, и никто не мешает своим живым присутствием в городе. Ах, да готовьте горшки и тушите свет.… В комнате у старшего брата горел свет и оттуда доносилось постукивание пишущей машинки, как успокаивающая колыбельная на ночь, иногда прекращающаяся на несколько минут и тогда слышно было, как он прихлебывает кофе из кружки, потом собирается с мыслями и возобновляет свою писанину. За окном было тихо, только издалека доносились пьяные крики гуляющих полуночников. Мне снилось….
Худые студенты с бледной кожей, подсевшие на некачественный амфетамин, поставляемый в общежитие меркантильным пушером. «Ну что, детки, встряхнем своими худыми задницами» - потирает он руки, быстро переставляя ноги по ступенькам обоссаного общежития. Студенты поклоняются стриптизерше-старухе и каждый из них мечтает провести с ней ночь. Она все также танцует, улыбаясь, и бросая взгляды поверх рыжих голов юношей, раздетых до пояса. «Веселимся!» - шепелявит она, и ребята поддерживают ее своими одобрительными криками и свистами. «Пожалуйста, проведи со мной сегодня эту ночь! Прошу тебя!» - кричит обдолбанный молокосос, засовывая руку в ширинку, но она не обращает на них никакого внимания и продолжает добросовестно выполнять свою работу. Каждый свой вечер она пробирается к себе в гримерку через букеты цветов и плюшевых игрушек. О, королева стриптиза, я хочу, чтоб ты сплясала на моей могиле, вертя своей целлюлитной талией венки с эпитафиями. Мать всех студентов. Бедным студентам приходиться отгораживаться пожелтевшей простыней от соседей по койке и устраивать полеты диких глубей…. Некоторые же, обезумев от воздержания, выбрасывались из окон, ломая руки, ноги, ребра, позвоночник, или наглотавшись камней, прыгали в бассейн в разгар купального периода. И вот я чувствую на себе тяжесть чужого тела…. Я с неохотой разлепляю веки и… о, мама!
- Мама Алена!
- Не шуми. – Она кладет свой средний палец, пахнущий ромашками, мне на губы. – Ален крепко спит, но не на столько, чтобы не проснуться от твоих криков.
Она резкими движениями стянула с меня штаны, села на меня и ее юбка плавно опустилась на мое обнаженное тело. Я посмотрел на Алена – его голова была повернута к стене.
- Не волнуйся.
Я почувствовал, как мой член проник в ее влажное влагалище. Вверх – вниз, вверх – вниз. Как же я давно не трахался, мысли о возможной вине перед Аленом, бесследно улетучились вместе с совестью. Ее груди колыхались под платьем, и я сжал их дрожащими от возбуждения руками, и она сильнее прижал их к себе своими ладонями. Стань шлюхой для меня, я стану рабом, верно выполняющим твое любое требование. От невообразимого удовольствия меня начало подглючивать: соски Анны светились, как гирлянды на елке, медленно меняя цвета. От ярко алого, потом желтый, оранжевый, синий, зеленый и снова алый. В голове пронеслась мысль: способностью удерживать меня здесь обладает только Ален или может кто-нибудь другой,… например, мама Анна? Я кончил в нее. Она видимо не парилась, и, чмокнув меня в лоб, быстро удалилась, оставив меня лежать голым без низа, и мой мокрый обмякший член приятно коснулся живота. Вот зараза, нужно было как-то натянуть на себя штаны, которые валялись где-то возле кровати, но я решил отложить это на некоторое время, и, черт побери, я отрубился от усталости и утром был обнаружен Аленом.
- С добрым утром, милый, - он улыбался.
Я прикрыл рукой наготу и рыскал взглядом по полу в поисках штанов, стараясь не смотреть в глаза Алену.
- Я в тебе не сомневался, Ян, - его смешило мое неловкое положение, - чтоб подрочить ты стянул с себя брюки и швырнул в строну, сколько страсти ради того чтобы погонять лысого, ха-ха!
Он запрокинул голову и рассмеялся. Обнаружив свою одежду, я потянулся за ней, увлекая Алена за собой.
- Ну, куда ты? Ты мне так больше нравишься! У тебя не такой уж и маленький, дай потрогаю! Ха-ха!
Точно педик, я ему сказал, что в этом нет ничего смешного и помог бы лучше мне одеться, но вместо этого, когда я почти схватил свои штаны Ален резко потянул меня в обратную сторону так, что я не справился с равновесием и рухнул на него. Он закричал, чтоб я его трахнул, и начал имитировать половой акт, вот. На весь этот шум и гам прибежала мама, она встала у порога и прикрыла рот рукой, хрипло смеясь.
- Мам, посмотри, Ян с голой задницей! Как тебе?! Посмотри на его тощую волосатую задницу! Позови брата, пускай присоединяется!
Появился шизофреник в двери, он встал за Анной, схватился за волосы и начал визжать, как - будто ему отрезают яйца, и он ничего с этим не может поделать.
- Что вы наделали?! Вы все испортили!!!
Он отпихнул мать в сторону и начал кружить вокруг нас, причитая и осыпая два сплетенных тела вырванными клочьями волос со своей головы. Он схватил мои брюки, подошел нам, взял меня за плечи, перевернул на спину, кинул одежду на меня и поспешно удалился, напоследок у порога взглянув на меня через плечо своими прослезившимися глазами.
- Ну и псих, - выдавил Ален, - полное отсутствие чувства юмора.
В это время я пытался натянуть на себе я штаны одной рукой, получалось достаточно неуклюже, и Ален усмехнулся. Анна сказала, что готов завтрак и ждет нас к столу, и только сейчас я почувствовал запах жареных яиц….
- Извини меня, Ян, - он пытался поймать мой взгляд, - я иногда не могу себя сдержать и закатываю подобные истерики, но это бывает редко, не парься, пожалуйста.
Я сказал, что все нормально, что мне нестыдно было сверкать своей задницей перед взором его мамы. Все нормально, нормально все, Ален, если б ты знал….
За столом весьма довольная, хм, или удовлетворенная мама Анна, скинув сандалии, нежно, очень нежно выводила узоры на моей ноге своим большим пальцем, вот так: вверх-вниз, вверх-вниз, немножко вправо, потом влево, невозможно не возбудиться. Ален сосредоточено поедал свою яичницу и один раз за весь завтрак он резко облокотился на спинку стула закатил голову и звонко засмеялся, я посмотрел на него, потом на Анну, ее глаза блестели и улыбались, губы скривились в сдержанной усмешке. Я перевел взгляд на тарелку и продолжил тыкать вилкой в растекающийся желток.
- В чем дело, Ян? Неужели тебе не смешно? Где твое чувство юмора? – Жуя яичницу, обратился ко мне Ален, кусочки пищи падали на стол через растянутый в улыбке рот.
Я угрюмо продолжал сидеть. Анна лишь молча улыбалась и переводила взгляд с сына и на меня и продолжала пальцем выводить невидимые узоры на моей ноге. Ночь ей видимо очень понравилась, может это у нее такой знак хорошего гостеприимства – спать с гостями в первую же ночь, а может, она долго воздерживалась, и старший сын ее не удовлетворял. Дурацкое утро позабавило Алена, не знаю, что я парюсь ведь он даже не заподозрил то, что произошло прошедшей ночью, нужно перестать хмуриться и привести себя в обычное состояние. Я сказал, что все в порядке взглянув на Анну:
- Я хотел бы чаю.
- Да, конечно, - она поспешно вышла из-за стола и удалилась на кухню, мотнув своим платьем.
- Нет, ты все равно хмурый, - теперь серьезно ответил мой спутник, - может это дождь?
Да, за окном с утра моросил дождик, такой дождь самый неприятный и затяжной, но я понадеялся, что он пройдет как можно скорее. Из комнаты страшего брата доносились тихие всхлипы, пишущая машинка молчала. Ален скорчил недовольную мину и прибавил громкость на радио, из которого ненавязчиво доносился Black Sabbath «Evil Woman». Мама Алена вернулась из кухни с чашкой чая в одной руке и сахарницей в другой. Я заметил, что, уходя на кухню, она даже не удосужилась надеть сандалии на правую ногу. После завтрака Анна предложила принять нам ванну, Ален тут же потянул меня мыться, но я пытался продинамить время, чтобы мой член улегся на свое место, но пока девушка была с нами, он никак не хотел этого делать. Я пытался заставить подумать себя о чем-то отвлеченном, не помогает, о чем-нибудь ужасном, вот, о смерти близкого родственника, вот он лежит в гробу и близкие ему люди хапают землю из большой кучи песка и, проходя мимо могилы, раскрываю свои трясущиеся кулачки и песок летит на мертвое тело. ****ая рота! Все равно стоит, как у пятнадцатилетнего пацана, подглядывающего в замочную скважину за писающей пока еще молодой бабушкой! Анна закрыла за нами дверь в ванну, и Ален принялся стягивать с себя одной рукой штаны. Хер по-прежнему стоял, я побоялся, что товарищ примет меня за педика, и уж тем более не хотелось подобной ситуации, как утром, вот засада, нужно было выкручиваться.
- Че не раздеваешься? – Кинул на меня взгляд Ален.
- У тебя с собой трава?
- Да с собой.
Тогда я предложил ему сделать пару напасов, перед тем как приступить к процедуре принятия ванны. Он обратно натянул штаны и вытащил пакет с трубкой.
Теперь ништяк. Мы залезли в ванную, улеглись плечом к плечу и закрылись шторкой. Я запрокинул голову и балдел в горячей мыльной воде. В обкуренном состоянии увеличивается чувствительность, и размокать в воде было вдвойне приятней, к тому же эту самую горячую воду я видел последний раз очень давно – живя в своем домике, я мылся в реке, а зимой воду немного подогревал на печке и обливал себя из ведер, стоя в тазике, даа, спартанские условия
С возрастом я все больше начинаю ненавидеть женщин.. В каждой бабе живет змея, которая так и норовит укусить и впрыснуть яд тебе в кровь. Если ты не будешь соответствовать каким-либо ее критериям, то любви и след простынет. Женщины это, стоп кран, они жмут его, твой поезд резко останавливается, врываются в твою кабину машиниста и занимают его место, а ты становишься обычным пассажиром, все, они у штурвала. Приходит момент, когда ты наконец врубаешься, что произошло (требуется время, в зависимости от характера человека) и начинаешь возмущаться не справедливым положением, они в ответ: «Что? Не нравиться? Не доволен?» И тогда приходят злобные кондуктора и за не имением денег на проезд высаживают тебе на следующей станции. И остаешься один в одиночестве на пустынной платформе, а вокруг ни души…. Все, я вылезаю из ванны. Сколько я здесь пролежал? Ален вздремнул и я своими нервными движениями его разбудил.
- А? Что? Я долго спал?
- Не знаю, не обратил внимание.
В этот момент издалека донесся стук во входную дверь, и Анна открыла, дальше послышался неразборчивый треп, и дверь закрылась.
- Кого там еще занесло? - Возмутился Ален.
Мы вылезли из ванной и начали лениво обтираться махровыми полотенцами.
За столом сидел промокший Алекс с взлохмаченными волосами и пил крепкий чай. С носа стекали капли дождя. Как только нас завидел:
- Здарова, голуби!
- Че приперся? – Недовольно произнес он.
Мы сели за стол, Ален бросил на мать взгляд неоднозначно говорящий: «свали». Она поняла, что это не ее дело и ушла к себе в комнату.
- У меня есть грамм амфетамина. – Выпалил он в лоб без каких-либо лишних слов.
- Ну, вот и хорошо, - ответил я и посмотрел на Алена, - почему бы и нет? Зачем откладывать на завтра то, что можно вынюхать сегодня.
- Это дерьмо – бычий кайф.
- Да ладно, Ален, это кайф современности, кайф нашего поколения, никогда он еще не приобретал такой популярности, как в наше время. Порошок, клуб, музыка, так чтобы сливалась с сумасшедшим ритмом сердца. Ах, вы падшие партизаны наркотической войны. Сколько вас пало в неравной битве с законом, да торчки, для вас существуют только два врага закон и вы сами, кто же вас защитит от вас самих.
Алекс оторвался от чая и с удивлением уставился на меня.
- Музыка и наркотики неразрывно связаны друг с другом, - продолжал я, - когда-нибудь студенты-химики изобретут новый супермощный наркотик, и мы получим тогда новую захватывающую сверхмузыку, абсолютно новый стиль. Хотя, может, этот наркотик уже изобретен, что вполне возможно, тогда остается ждать внедрение его в производство и его популяризация.
Ален кивнул, и что-то пробормотал неразборчивое у себя я под носом, мы приняли это за знак согласия.
Шесть дорожек на деревянном столе у Алена в комнате. Сначала одной, потом другой…. Алекс потянулся к полке с дисками и пробежавшись указательным пальцем вытащил альбом «Paranoid»:
- Я люблю под это, - и поставил диск в сиди - проигрыватель.
Да, неплохо, совсем неплохо. Хороший продукт. Я почувствовал, как меня понесло, но понесло так же и Алекса:
- Терпеть не могу толстых баб, - ударился он в воспоминания, - помню, как подцепил одну, встречался целую неделю. Даже не знаю, что меня к ней потянуло, наверное, так, от нечего делать, худая ,да и еще тупая, ну в общем я питал надежды. И вот в один день, я завалился к ней в гости после концерта немного поддатый с литром и пива и пакетом травы. Да, она говорила, что никогда не дула и хотела бы попробовать, и вот я решил ей в этом помочь. Эта малолетняя дура еще и целкой была. Ну, мы потрещали с ней о том о сем, но курить она отказалась. Вот мы уже в постели раздетый и я кладу ладонь на то место где должна быть грудь, но кроме напряженного соска я ничего не ощущаю, кладу руку на ****у, а она сухая, ну, думая вот, блин попал. Начинаю ловить языком ее сосок, пытаясь хоть немного возбудить. Ее задница умещается в моей ладони. У меня было такое ощущение, что я пытаюсь трахнуть тринадцатилетнего мальчика, прикинь! Короче, я поерзал на ней около часа, так у меня и не встал. Пытался представить какую-нибудь сексапильную модель, но не помогало. Свалил домой в шесть утра, и на этом дал себе обещание с худыми бабами больше дел не иметь. Больше я ее не видел, возможно, она умерла….
- Охрененная история, - замотал головой Ален, - а с чего ты взял, что она умерла?
- Людей, которых я знаю, хоть изредка, но вижу или поддерживаю с ними контакт, а ее я не видел кучу времени.
Я улыбнулся:
- Да, мне тоже нравятся необъятные женщины, но только я дал себе обещания вообще ни с какими бабами не связываться – от них только одни болезни. В своей жизни я уже достаточно любил, все хватит, чтобы жить с женщиной нужно быть сильнее ее, на последнюю у меня хватило сил лишь послать ее на ***…
- Наркотики – лучший секс, - засмеялся Алекс.
- Наркотики и искусство, - подхватил я.
- Нет, все-таки наркотики.
- Ты просто не врубаешься в творческий процесс, это как транс, ты входишь в него и отключаешься от внешнего мира, потом бах, и ты снова в реальном мире, вот по этой причине я пишу свои рассказы, и по этой же причине я отказался от музыки, потому что музыка перестала вводить меня в транс.
- Хаха, - может мне тоже стоит чем-нибудь позаниматься?
- Попробуй…
- Неа, мне нравиться бухать, торчать и ****ь наивных баб.
- Было бы здорово найти какую-нибудь телку в возрасте и жить на ее счет, - вмешался Ален.
- Да ну брось ты, - возмутился Алекс, - и терпеть их невыносимые бредни, полоскания мозгов? Да я лучше побираться буду на свалке! Вечно они норовят переделать мужика, а как только начнешь вестись на эту хрень они почувствуют аппетит и будут требовать от тебя еще большего. Неее, для меня лучше вот это, - и он ткнул пальцем в пакетик, - ну, и иногда поебывать мягких влажных девок, хахахаха.
- У меня уже год не было секса, и чем большего нет, тем меньше хочется, - заметил я.
- Целый год?! Я бы не выдержал, у меня с этим проблем нет, как у тебя, чувак, ахаха. Пришел в бар, заприметил симпотную сучку, подсел к ней, навешал лапши и она твоя. А знаешь как офигенно трахаться под «спидами»? Целую ночь не слезаешь с телки, прикниь!
- Не знаю, может быть, в последнее время мне понравилось читать в укуренном состоянии, проваливаешься в книгу в гущу событий. Как-то я привез с собой грамм голландских бошек, подкуриваешься, открываешь книгу, и понеслось…
- Да, и укуренным тоже трахаться кайфово, тело становиться таким чувствительным, как у мальчика. Да, Ален? Хахаха! – И он хлопнул его по плечу.
Алекс насыпал еще дорожку и кивнул мне, я мотнул головой.
- Как, хочешь, - он пожал плечами, свернул денежную купюру в трубочку и наклонился к столу. Откинувшись на спинку стула и потирая нос, он произнес:
- Помню, как-то возвращался я вечером домой, задержался возле латка с сигаретами купить себе пачку «Альянса» и тут подходит ко мне мужик кладет руку на плечо и шепчет на ухо, вот так, - и он показывает на Алене, тот в ответ скидывает его руку, - можно у тебя потрогать за сотку? Я оборачиваюсь с серьезным видом: чего?
- Ну и ты конечно отказался, - перебил я.
- Не то чтобы…, я тут же подумал о своем убогом финансовом состоянии, давай за две, а он мне в ответ: многовато, за две я тогда у тебя отсосу, пойдет? Двести пятьдесят! Он посмотрел в сторону, отвернулся достал свой бумажник, судя по всему пересчитал свои деньжата и повернулся ко мне, пойдет. Я купил сигарет и мы свернули в темный переулок, самый темный который я нашел…
- А не проще было бы его «обуть»? – Вставил свое слово Ален.
- Нуу, не знаю, может и проще, но я как-то насилие не очень приветствую, к тому же бедный мужик изголодался по сексу, я это тоже могу понять. Ну, вот я прислонился к прохладной вечерней стене закурил, расстегнул брюки и он начал… могу сказать только одно на это, что сосет он неплохо, лучше чем шлюхи из паба.
- Господи, Алекс, ты даже мужицкими ртами не смущаешься для услады своих чресл! – Возмутился Ален.
- Да, ладно, я считаю – ништяк, и денег подзаработал, а мнение гомофобов-неудачников меня не интересует, понял, Ален!?
Он в ответ опустил голову.
- Не парься, лучше нюхни-ка еще.
- Черт, ты мне противен, - он отвел голову в сторону.
- Твое дело! А ты мне нет, - и он высунул язык и замотал им, разбрызгивая слюни.
- Фу, Алекс! – Я отстранился и прикрыл лицо рукой. – Не перебарщивай!
- Да ладно чуваки, я же прикалываюсь, вы понимаете о чем я !? Ахахаха!
- Кстати, Стюарт тоже мальчиков любит, - да, «спид» такая штука, что трудно держать язык за зубами, так и подмывает все выложить наружу.
Ален резко встал и дернул привязанной рукой ко мне:
- Заткнись! Забудь это имя и его обладателя тоже! Никогда! Никогда ты не увидишь этого человека пред собой! Ты со мной навсегда!
На самом деле его слова меня нисколько не огорчил, я смирился с этим дольно быстро и легко, вот только его тон покоробил мое самолюбие, какой-то сопляк смел на меня орать.
- Какого черта ты на меня орешь, - возмутился я не вставая, своим спокойным голосом, вообще людям которым удавалось меня вывести из себя нужно давать медаль, потому что это очень сложно.
- Ян, извини, но ты же понимаешь, что этот человек мой враг….
- Ну, вы блин, чуваки, даете, - замотал головой Алекс, - как бабы, «заткнись, забудь его имя», - передразнил он.
В ответ Ален посмотрел на него из-под насупившихся бровей.
- Ох, ох, какие мы расстроенные, ахаха, - не унимался Алекс.
- Если бы ты знал какую опасность представляет для мне я этот человек…
- И какую же? – Перебил его Алекс.
Ален опустил глаза:
- Ладно, замяли эту тему, это касается только меня и уж никак не тебя, Ален.
Чувствую себя гораздо лучше чем месяц назад, видимо так называемый отъезд из города хорошо сказывается на моем психическом здоровье. Ладно, не стоит и раньше не стоило запариваться из-за говна, нервы дороже и собственное здоровье, но если подумать, то что не говно? Что не говно из-за которого стоит впадать в депрессию стресс апатию и так далее, список можно продолжать? Говно все - тогда вообще не стоит париться и портить себе настроение. Сегодняшний день начался с супа из фасоли и риса, по цвету он напоминал лужу грязи, по вкусу вполне съедобно. Не чувствую ненависти ни к людям вообще, ни к кому-ту конкретно, ни к себе. Может моя жизнь налаживает на новом месте? Я вообще заметил такую особенность у людей, страстное желание бежать от скуки, тоски, безделья, лени к людям, в компании, тусовки, большие города. А на самом деле от этого никуда не смоешься ни в одном городе земли, тебя везде накроют эти кайфоломные «бэды», Или… Нет, в последнее время мне больше нравиться курить траву нежели писать и заниматься делом, нет-нет, делать дела, так лучше будет сказать. Да, и еще мне нравиться пить вино, такое хорошее вино, но иногда за отсутствие такого приходиться пользоваться ништяками. Я бы бросил пить, курить если бы это мешало моим делам. Ахахахах! Но их у меня нет! Поэтому и мешать то нечему! Трэш и угар…..
Так, пока я был в себе, Ален с Алексом успели выйти на уровень. Я указательным пальцем показал Алексу, чтобы он сыпнул мне одну дорогу. Я наклонился к столу, и провел купюрой по белой дорожке.
На следующий день меня начало попускать и немного трясти, тряслись руки и ноги, черт бы их побрал. Если верить словам Алекса, что если ничего не есть, то можно и вторые сутки прокачумать, но я поел и отключился и мне приснилось, что я лежал весь в поту на полу своей комнаты в нашем городе и боялся пошевелиться, надо мной летали ужасные создания: кошки с головами ворон и, как только я чуть шевелился, они клевали меня и оставляли глубокие царапины. Моя кожа набухала от них и текла кровь, но я не мог прикоснуться до раны, они все больше и больше кусали меня.
Возможно этот сон – месть за когда-то замученных котов в далеком детстве и теперь превратилась в кошмар, нападающий на мое беззащитное подсознание, когда сознание спит крепким сном.
Однажды ночью, когда на удивление всех домочадцев, Антон ушел на ночь в другой конец города поминать своего товарища – художника, еще Ален сказал «наверно очень близкий друг, иначе он не пошел бы, у него до фига передохло знакомых поэтов, художников, ну всякого никому не нужного сброда», мы забрались в его комнату. Мать знала, что младший сын любит совать нос куда попало, и перед сном наказала, чтоб мы никуда не совались, а точнее в его комнату. Анна трясется за него, ведь все писаки дохнут в их городе, как мухи и никто ничего не может поделать с этим, да и не хотят. У нее есть надежда, а Ален давно уже смирился с тем, что старший брат двинет кони, причем не самым достойным образом. Мать уверенно дрыхнет, ну а мы…, а мы с Аленом пробираемся в комнату к Антону, причем это мне пришлось долго упрашивать своего проводника на это преступное действо – ему было абсолютно все равно на писанину брата в отличие от меня. Вот мы просунулись в его комнату, хозяина не было, но тем не мене я чувствовал, что за нами кто-то следит невидимым оком, да, такое ощущение, что выходишь на чью-то ладонь. Я начал сомневаться в правильности нашего проникновения. Ален вопросительно посмотрел на меня и вел брови.
- Ты же хотел, ну так давай, не стоит отступать на полпути.
- Я даже не знаю…
- Не еби мозг, - и он дернул своей связанной рукой, и я потянулся за ним.
Комната была обставлена по спартански: в углу возле окна лежал матрац со скомканной желтой простыней, на полу стояла пишущая машинка из которой торчал девственно чистый лист, возле нее грязная тарелка с недоеденной заплесневелой пищей, над пишущей машинкой возвышалась зеленая настольная лампа. Окно было занавешено тяжелым красным покрывалом, не пропускающим свет, а в углу стоял заветный серый чемодан. Я был уверен в том, что он закрыт на замок и поделился своими подозрениями с Аленом.
- Посмотрим, если это так, то не будем его взламывать, иначе этот, гм, хрупкий парнишка лопнет от возмущения. Того гляди и отойдет на тот свет раньше срока.
- Почему ты его так не любишь?
- Я никак не могу его понять, да и не только я. Парнишка не от мира сего. Мать за него беспокоиться, а мне то что, он сам выбрал такую жизнь, судьба человека в его собственных руках.
Да, подумал я, это мир явно не держится на таких людях, как Антон и других ему подобных людях, на этих сумасшедших, тонких одиночках, на которых держится наш мир. Здесь они выполняют роли жертв, никто бы и не заметил их исчезновения.
Антон на все уговоры матери убраться в комнате и поставить кое-какую мебель отвечал отказом, и захлопывал дверь у нее перед носом, выталкивая ее из комнаты.
Я подошел к чемодану, и едва докоснувшись до него, он распахнулся, и рукописи растелились по полу.
- Черт! – выругался Ален.
Мы присели над ними. Ален брал в руки по листу и тут же откидывал в сторону, бубня себе под нос: «Ничего интересного. Зря только время потратили».
Я был уверен в обратном и никак не мог сконцентрироваться и выбрать из кучи листов один и прочитать. Наконец я схватил один пронумерованный, как первый лист и прочитал. Да трудновато, ни запятых, ни точек, ни вообще никаких знаков препинания и все слова с маленькой буквы, так что почитав с минуту у меня заболела голова.
Чтобы узнать подробнее, о чем он пишет, нужно было читать рукопись от начала до конца, но на это совершенно не было времени. Брать с собой какие-то отрывки было страшно, у меня было ощущение, что мы вмешались и нарушили чей-то процесс и не просто брата-шизофреника, но что-то посерьезней. Из часа проведенного этой комнате и прочитанных страниц я почерпнул для себя совершенно бессмысленную информацию, еще больше поставившую меня в тупик. Эти описания ни о чем мне не говорили, и не давали ответа на вопрос, почему же все эти люди убивают себя, причем многие из них с таким остервенением и ненавистью к себе, что обывателей просто бросает в шок. Итак, я предполагаю, что мы единственные люди с Аленом дотронувшиеся до одной из многих сотен, а может и тысяч рукописей, принадлежащих этому городу. Походу дела это интересовало только одного меня из всего города. Возможно, мы прикоснулись к какой-то тайне, только Ален никак не понимал и не ценил этого.
- Ну и что?
- Ннда, ничего особенного, двигаем отсюда.
Мы аккуратно все сложили обратно в чемодан и прикрыли за собой дверь. В ту ночь я никак не мог уснуть и ворочался с одного бока на другой, мешая Алену наслаждаться сном. Я вспомнил Анну и предыдущую ночь, вспомнил Антона, его чемодан и пишущую машинку. Полет моих мыслей прервало повизгивание собаки – бедной сучке было больно от накинувшихся на ее соски щенят, причем матерью она приходилась всего лишь нескольким. Маленькие создания толкали друг друга, борясь за молоко, чуть ли не вырывая соски, пискливо визжали, действуя мне на нервы. Я перевернулся лицом к спине Алена с чувством, что мне придется не спать всю ночь. Так оно и было. На следующий день я клевал носом, и Алену постоянно приходилось меня поддергивать привязанной рукой. Утро нас встретило вполне прискорбной новостью: Анна сообщила нам за завтраком, что еще один художник убил себя, выпрыгнув из окна. Ален перебил ее, сказав, что к подобным случаям уже все привыкли и на них мало кто обращает внимание.
На что она ответила:
- Если б он просто упал, так он грохнулся на коляску с ребенком… оба всмятку. Мать ребенка в ужасе.
- Вот это да, - я хотел сказать это, как можно более ошарашено, но получилось, так как если бы сказали, что машина переехала котенка и кишки на асфальт.
- Бедная мать стаскивала мертвого художника с тела ее малышки, она рвала волосы у него на голове от злости, плевалась и шипела, как гадюка, которой наступили на хвост.
Она замотала головой вся на эмоциях. Я уткнулся в тарелку, и не знал, что еще добавить и лишь на секунду поднял голову:
- А что он рисовал? Вы случайно не знаете?
- Сходите, посмотрите, мать вытаскивает его картины на улицу и сжигает.
И тут я проснулся.
Народ суетился вокруг костра, отступая перед свихнувшейся матерью, размахивающей холстами и бросая их в костер по одному. Рядом лежал труп художника – народ, видимо, побоялся убирать его, уступая мольбам, переходящим в угрозы бедной матери. Мы просочились через толпу, и подошли к картинам свалиным в кучу. На картине лежащей сверху была нарисована женщина, падающая из окна, я попытался приподнять ее, но вдруг перед собой увидел мокрое от слез лицо матери, она оскалилась и оттолкнула меня в сторону, схватила холст и швырнула в костер. На другом тоже была нарисована падающая женщина, в других тонах и лицо ее было заметно моложе. Я почувствовал, как кто-то дернул меня за рукав, я обернулся, это был Алекс.
- Пойдемте отсюда.
Мы отошли в сторону, заморосил дождь и народ начал разбредаться в стороны кто куда.
- Прикиньте, я узнал, что этот чувак рисовал падающих женщин и только. Тридцать три картины и все с бабами, выпадающими из окон, разница только в цвете.
Я молчал, не зная, что сказать, а Ален вертел головой по сторонам. Дождь начал усиливаться и вокруг гаснущего костра осталась одна женщина с мокрым лицом теперь от дождя. Мы стояли под крышей дома напротив и наблюдали, я никак не мог оторвать взгляда от происходящего, мои же спутники напротив, начали скучать и уговаривали пойти в какую-нибудь забегаловку погреться и выпить горячего кофе. Я сваливать не хотел и горел желанием досмотреть это зрелище. Алекс в нетерпении сначала ходил взад-вперед и бормотал что-то себе под нос, потом уселся на корточки начал разглядывать свои ладони. Ален уже начал жалеть о том, что наши с ним руки связаны. Я вглядывался сквозь завесу дождя, как сумасшедшая мать замерла с холстом в руках и подняла лицо к небу, она что-то говорила сквозь плотно сжатые зубы, видно было лишь, как шевелятся губы. Костер ее окончательно погас, и она швырнула картину обратно в общую кучу. Она решила отложить казнь до окончания дождя, у меня создалось впечатления, что она получала какое-то извращенное удовольствие, расправляясь с каждым холстом по отдельности, вместо того чтобы кинуть все сразу в огонь. К этому времени на улице не осталось никого кроме нас и обезумевшей от горя матери. Она схватил своего пса за ошейник, который все это время крутился у нее под ногами, что-то шепнула ему на ухо и он спокойно улегся возле оставшейся нетронутой груде картин. Дождь продолжал омывать труп художника. Когда женщина скрылась в темном подъезде дома, я повернулся к Алену:
- Мы должны спасти хотя бы один холст.
Алекс, сидящий на корточках, потер лицо и поднял на меня свой возмущенный взгляд:
- Только этого не хватало!
- Да, да, - согласился Ален, - вот именно. Мы тут стоим мокрые и мерзнем, не хватало нам еще спасать чьих-то намалеванных баб. Ты в своем уме?! Я, конечно, понимаю твои пристрастия, но это, по-моему, перебор.
- Да блин чуваки хватит. Парень рисовал картины все свою сознательную жизнь, а тут какая-то разъяренная дура решила все уничтожить. Давайте спасем хоть одну, - я улыбнулся уголком рта, - ну хотя бы для истории.
- Посмотри, там песик и наверняка он злой.
- Мы придумаем, как его отвлечь, - поставил точку я.
Я упор посмотрел на Алекса:
- Я думаю, у тебя получится его отвлечь.
- Эй, почему я?!
Я не стал слушать его возражений, пригнувшись, и жестом показав Алену сделать тоже самое мы начали пробираться к свалке картин. Алекс взмахнул руками, покачал головой и пошел обходить кучу с другой стороны.
- Эй, красотка, - пытался привлечь Алекс внимание собаки. Она незаинтересованно повернула голову в его сторону и опять опустила ее на свои лапы. Алекс посмотрел на нее и взвел руками. Я жестом показал, чтоб он предпринял еще одну попытку. Он оглянулся вокруг себя, наклонился и подобрал камешек, прицелился и швырнул в собаку. Она резко вскочила и всем телом повернулась к Алексу и оскалилась. Алекс шагнул назад.
- Вперед, - шепнул на ухо Алену и стали быстро пробираться к картинам.
Собака стала лаять на бедного Алекса, который боялся пошатнуться. На лай собаки выглянула из окна мать, в этот момент я схватил холст подмышку и мы с Аленом рванули прочь от кучи и блохастой собаки.
- Держи их! – Завопила она и вскинула руку в нашем направлении. Собака на секунду взглянула на хозяйку и побежала за нами. На наше счастье собака была старая и прихрамывала на заднюю лапу. Алекс тоже рванул, но в противоположную нам сторону.
- Я знаю тебя маленький подонок! – Закричала она нам в след.
Я вопросительно взглянул на Алена.
- Откуда она меня знает?
- Это она скорее про меня, - удрученно ответил он.
Мы подбежали к какому-то забору, окружавшему деревянный дом я перекинул холст и начал взбираться сам с Аленом. Мы прыгнули на траву. Собака осталась за забором. Она лаяла на нас не в силах перепрыгнуть.
- Вот и все, тварь лишайная, - проговорил я.
- Слышь, Ян, мы забрались на чью-то частную территорию, а это нежелательно.
Я оглянулся: и в самом деле так, причем мы еще примяли зеленый лук, судя по всему принадлежащий хозяину дома, который окружали грядки с зеленью, которую никогда мне раньше не приходилось видеть.
- Давай сваливать отсюда, Ян, пока не стало еще хуже, хрен знает, кто здесь может жить, наш город кишит сумасшедшими.
- Да нет, же смотри, дом выглядит совсем заброшенным, а это же не огород совсем, он им был когда-то, а сейчас просто заросли зеленой поебени. – А зелень которую я раньше не видел это, скорее всего местные сорянки. - Не парься, давай зайдем, у нас в городе мы тоже случайно наткнулись на заброшенный дом в дачном поселке, все лето мы там вечеринке устраивали, пока нас не от****или местные дачники за то, что их огороды обносили и срали в теплицах.
- Охуенная история, Ян. Мне как-то посрать на твою филию к заброшенным домам. Да не хрусти ты так ветками!
- Как? Вот так? – И я наступил специально на ветку.
- Ты что, идиот?! – Он выпучил на меня свои голубые, как обои у моей тетушки детские, глазенки.
Я поднял холст и зажал его подмышкой. Мы подошли к дверям и эти старые обвисшие куски дерева заскрипели при попытке их отворить, посыпалась хлопьями ржавчина с петель. Я посмотрел на Алена возбужденными глазами:
- Блин, а там может че еще осталось, из ценного, ну там бельишко какое-нибудь, а? Ты как думаешь?
- Я знаю, что бельишко есть у меня дома, чистое и свежее, причем и на тебя размеры есть…
- Не будь гнусным занудой, бабы любить не будут.
- Да в рот я их….
- Тссс, - я прижал указательный палец к его губам.
Мы пересекли коридор, кухню, заваленную почему-то валенками, проеденными молью и ни грамма посуды, вышли в гостиную, в которую еле еле проникал свет через дырки в занавесках.
- Ну, я же говорил. Здесь не хрен делать. Пойдем обратно, - и он потянул привязанной рукой.
Вдруг свет в углу гостиной зажегся и осветил сверху вниз человека в шляпе, да это был торшер, сраный покосившейся торшер с веревочкой-выключателем, а под этим торшером стоял , ****ь, он. Он.
Ален испуганно взглянул на меня:
- Ты это подстроил!?
- Клянусь мамой, я здесь не при чем, я ничего не знал, Ален, как ты мог меня в чем-то обвинить, я же твой друг…
- Значит теперь он твой друг, - раздался из-под торшера грозный старческий трескучий голос, - а недавно ты мне Ян что-то обещал и чуть ли тоже мамой не клялся. Представляешь с кем ты связался, Ален, с мудаком, с человеком: где теплее там и дом.
- Да вы что? – Мой взгляд бегал, то на моего спутника, то на старика по торшером. Я прижал правую руку к груди и у меня выпал холст, - да я, да вы…, да причем здесь я, это ваши проблемы и сами разбирайтесь!
И я начал резко рвать левой рукой, пытаясь вырваться от Алена, а тот смотрел на меня, удивленно выпучив глаза. Тут мужик-торшер резко подскочил к нам настолько насколько хватило его сил и схватил нас за руки:
- Так, ****ь, не шевелиться!
- Стюарт, послушай, - начал я оправдываться, - он оказался сильнее и хитрее, чем я ожидал и чем ты меня предупреждал.
- Да, я знаю, зря я с тобой связался, мудило. Пока ты тут якшался с местными, я там думал, что тебе здесь хреново и только из-за чувства жалости уговорил издательство издать твой сборник рассказов, они согласились из-за уважения ко мне.
Тут в себя пришел Ален:
- Если добавить красного, то получится прекрасный закат или восход или красное вино или кровь или рубашка цыганского покроя или занавески в спальне двух престарелых людей….
- Заткнись!
Стюарт прижал ладонь к его губам, а свободной рукой положил его руку себе на талию.
- Твой бред тебя не спасет, у меня теперь превосходное средство против него.
Левая рука Алена как - будто приросла к талии старика. Он высился над ним и довольно улыбался, так словно дело всей жизни было закончено, я стоял и молчал у меня начала кружиться голова от слов моего спутника, а еще начало сводить руки и ноги и на последнем слове у меня свело губы, так что я не мог спросить глупый вопрос, типа что будем делать дальше.
Стюарт поглядел по сторонам и заметил холст:
- Что это за хрень?
Я пытался ответить, но вместо слов изо рта полилось мычание.
- Что, что? О чем ты?
Я смотрел на него и у меня слезились глаза и слюна текла из уголка рта, он поймал ее взглядом.
- Ах, да, ты же чувствительный.
Он снял руку со рта Алена, а тот продолжал стоять задрав вверх голову с закрытыми глазами и слегка приоткрытым ртом, словно ожидая обещанный поцелуй от сорванки одноклассницы.
Стюард схватил мои губы наклонился ко мне и дунул в рот, мне тут же полегчало.
- Спасибо…
- Так, что это за доска у тебя под ногами?
- Это холст художника, выпавшего сегодня из окна, нам удалось спасти лишь одну картину от матери ребенка на которого он упал.
- Господи, - он сморщил лицо, - здесь все-также, ничего не изменилось.
Он перевел взгляд на Алена:
- И этот молокосос ничего здесь не может изменить своим воровством белозубых улыбок, - старик покачал головой.
- Так, нужно что-то решать, я так понимаю ситуация не может уже разрешиться однозначно положительно в чью-то сторону, придется искать компромисс.
Стюарт отошел от нас и сел в кресло-качалку, которая тут же затрещала под его худым телом. Достал трубку и закурил.
- Твоя проблема в том, что ты человек не сильный и не слабый и уж тем более не что-то среднее, ты можешь быть и тем и другим, что вводит окружающих людей в заблуждение. Людям проще к чему-то относится, повесив на что-то или на кого-то ярлык, составить свое однозначное мнение, и их удивляет когда человек вдруг начинает вести себя в разрез с этим мнением. К тебе не тянутся ни сильные, ни слабые в силу твоего сложного характера. Быть определенным, наверное, самое сложное для таких как ты. Вот и я не знаю, как к тебе относиться. Поначалу я был взбешен твоей перебежкой на чужую сторону, потом я попустился…, - он затянулся, - сейчас я понимаю, что дело не в тебе, надо что-то решать с ним, - он кивнул в сторону Алена, - и с людьми которые здесь живут, бедные бедные люди, ушедшие в иную реальность, сотворенную искусством, только лишь потому что я такой же я хочу им помочь, и я надеюсь, ты тоже.
Он поднял на меня свой серьезный вопросительный взгляд, да, такому взгляду трудно отказать.
Стюарт застучал пальцами по столу, что-то надумывая, и выпуская дым изо рта.
- Я думаю, что с Аленом нужно договариваться.
- Договариваться насчет чего?
- Ну, как же, насчет обмена: он нам художников и всех остальных аутсайдеров, а мы ему позволим воровать улыбочки наших людей. Ты как к этому относишься?
- Ну, не знаю, - я забегал взглядом по стенам дома, - вам лучше знать.
- Да, ты прав, мне лучше знать.
- А переправлять людей мы будем через тебя.
- Меня?!
- Ну да. А через кого же еще? Ты же у нас путешественник из одного города в другой, так что тебе придется попотеть. Нужно исправлять свои ошибки, сынок.
Он сипло засмеялся, хлопнул в ладони и Ален тут же пришел в себя. Ален посмотрел на меня, в глазах его читалось спокойствие и смирение, и перевел взгляд на Стюарда:
- Я все понял. Да, я согласен на такие условия, мне ровным счетом эта мелочевка ни к чему, забирайте, хоть всех.
- Мы и заберем, - успокоил его Стюарт, - и начнем с твоего брата. Немедленно.
Дальше мы направились к нему домой. На пороге нас встретила их мать, запустив свои руки в заляпанный фартук, пытаясь оттереть их от жира. Она вопросительно поглядывала на нас, и по глазам было видно, что она почувствовала что-то неладное. Стюарт вежливо поздоровался и снял шляпу, выставляя на показ свою лысую морщинистую макушку.
- Что случилось, Ален? Кто этот человек?
- Все в порядке мам, мы пришли за братом, точнее вот этот человек, - он кивнул в сторону Стюарта.
- Что значит, мы пришли за братом? Вы же знаете что с ним, он больной человек.
Янг сделал шаг вперед:
- Вот поэтому я и хочу его забрать с собой, чтобы сделать его жизнь лучше.
Она перестала вытирать руки и уперла их в бока, вцепившись своими глазами в глаза старика.
- Я никому его не отдам! Я его мать и я знаю, где ему будет лучше!
Старый писатель опустил голову и медленно покачал ее по сторонам. Вдруг он резко выбросил руку вперед и накрыл лицо матери своей шляпой. Ален попытался дотянуться до его руки, но я тут же его одернул:
- Эй! Только мать не трогай! А ты предатель!
Как же мне захотелось, чтобы это все поскорее закончилось. Черт, я уже захотел к себе домой, своим книгам, компьютеру и мастурбации, хотя до этого момента я об этом не задумывался. Вот говно!
Мать медленно опустилась на пол перед дверью. Я взглянул на Стюарта:
- Что с ней?
Он снял шляпу с ее лица, глаза были закрыты, писатель водил головой туда-сюда, изучая ее лицо с разных сторон.
- Симпатичная женщина, - он поднялся, - с ней все в порядке, легкий наркоз, через пару часов она придет в себя, так что нам нужно успеть.
Писатель взглянул на Алена:
- А ты бы не переживал, это не всю жизнь ходить с миной на лице. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Ален не ответил.
- Затащите ее вовнутрь, - он огляделся, - свидетелей нам не надо.
Мы все сделали, как он сказал. Я глядел на ее стройное упругое тело, ах как жаль наверно не получиться с ней еще разок переспать. Ален поймал мой взгляд, как раз когда я смотрел на ее груди:
- Ты куда смотришь?
- Никуда.
- Я точно видел, как ты смотрел на ее груди.
- Да нет, не смотрел.
Стюарт обернулся:
- Да хватит вам! У нас мало времени на всякую чушь.
Он открывал каждую дверь, ища Антона, и вот, наконец, он отпер нужную. Там сидел молодой человек, сгорбившись над пишущей машинкой, он повернул голову на шум, рука его зависла над машинкой.
- Антон?
- Да это я. – Старший брат взглянул за его плечо, там красовались мы с Аленом.
- Забирай все рукописи, машинку, хотя нет, машинку лучше оставь – лишний раз таскаться с ней, ну короче смотри сам…
- А что случилось? Мы куда-то идем?
- Да! Мы убираемся отсюда навсегда.
- Но мне и здесь хорошо…
- Нет, парень пойми, я писатель, такой же, как ты человек, я знаю, где тебе будет лучше.
- Давай собирайся, ну, живо!
Он схватил машинку под мышку, а все рукописи убрал в большой черный пакет. Мы отправились на кухню. Стюарт положил наши с Аленом руки на кухонный стол и начал пилить ремень зубчатым ножом.
- Так, Антон возьми Яна за правую руку и будь готов.
- К чему готов?
- Ммм…. Переехать в другой город.
- А как же мама, я с ней не попрощался.
- Вон она лежит, помахай ей ручкой.
- Мама? А что с ней?
- Все в порядке, она спит, - ответил Ален.
- Осталось совсем чуть-чуть, - писатель посмотрел на меня, - ну все теперь увидимся в городе.
Я сжал руку Антона, а он прижал пишущую машинку к своей груди и наблюдал за происходящим.
- Последняя.
Хоп, и нож проехал по дереву.
____________________________________
Вот говно! Я же не умею плавать! Я бултыхал ногами в воде, ища дно, мигом впадая в панику. Я все еще держал руку Антона, а он держал свою машинку, которая тянула нас на дно.
- Да брось ты ее, - закричал я, глотая воду.
- Я бросил ее! Я не умею плавать, помоги мне!
- Бля, я тоже не умею!
Мы раскидывали свои руки по мертвой глади воды, пытаясь хоть как-то держаться на плаву. Вдруг рядом со мной что-то плюхнулось. Я тут же схватился за это. Слава Богу! Спасательный круг. Тут я услышал знакомый голос над своей головой:
- Слабаки! Плавать не научились!
Стюарт! Как всегда неожиданно и вовремя.
- Черт бы вас побрал, потопили машинку и все рукописи.
- Да рукописи пошли ко дну, - выдохнул вместе с водой Антон, заползая в лодку.
- Как ты здесь очутился?
- У меня было предчувствие, ты вечно попадаешь в говно.
Я сел в лодке, меня всего ужасно трясло от произошедшего.
- Вы теперь в полной безопасности. Кто на весла? Я сюда греб, устал, все-таки я старик, так что давайте – прыгнули, один на одно, второй на другое.
Мы его послушались, и медленно приходя в себя, погребли отсюда подальше.
Около трех месяцев мы занимались переправкой затворников в наш город, таких непредвиденных экстремальных ситуаций больше не возникало. Люди в основном без проблем соглашать на переезд в наш город в более комфортные условия для творчества. Иногда их приходилось глушить, но такие ситуации были редки и возникали они с теми людьми, которые не понимали, что им толкуют. Я поражался настырности Стюарта. Спрашивал его, зачем, если человек не хочет, то обязательно его заставлять, в ответ он смотрел молча прямо мне в глаза, а потом отвечал: надо. Антон успешно стучал по кнопкам клавиатуры компьютера, набирая новые текста. Я немного поистрепался за это время и мне нужен был отдых, посидеть перед монитором компьютера, поваляться на диване с книжкой, покурить травы с друзьями, которых я давно уже не видел. И вот мы втроем стоим на центральной площади нашего города и прощаемся, возможно навсегда. Стюарт по секрету мне сказал, что будет контролировать посещения города Аленом. Вот он смотрит на меня с прежним взглядом, таким, когда мы с ним ближе узнали друг друга и очень сблизились. В его глазах грусть, я думаю, он будет скучать по мне, да и я тоже. Вот он пожимает мне руку:
- Я думаю, что мы когда-нибудь еще увидимся.
- Это было бы здорово.
Стюарт стоял чуть в стороне, слегка улыбался и смотрел по сторонам, чуть сдвинув шляпу на глаза. Я не знаю, что еще сказать своему товарищу, и я просто смотрю на него. Так мы стоим и смотрим друг другу в глаза, пытаясь найти в них какие-то скрытые чувства. Подошел Стюарт:
- Ну, ладно пойдем.
Тут я не сдержался и бросился Алену на шею, и мы начали обниматься.
- Мы обязательно, обязательно с тобой увидимся!
- Да, я буду ждать нашей встречи!
Мы пообнимались и разошлись, я остался с писателем, а Ален один, но он одиночка, я знаю, ему будет так лучше. Стюарт обнял меня за плечи, и мы пошли вниз по улице, я оглядывался назад и смотрел поверх его руки на спину уходящего Алена.
Но догадывался ли Стюард, что пройдет совсем мало времени и все эти люди, которых мы спасли, перестанут заниматься тем, чем занимались. Художники перестанут рисовать, писатели – писать, музыканты – сочинять музыку. И я не знаю почему.
Ноябрь 2008
© Copyright: Сергей Пацкевич, 2011
Свидетельство о публикации №211031001338
Свидетельство о публикации №211031001338
Рецензии