Попытка кино

Эпизод первый.

ПИСЬМО МОСКОВСКОМУ СЦЕНАРИСТУ В.

Здравствуйте, дорогой незнакомый друг!

В течение последних полутора лет я пишу сценарии с тульскими каскадерами. То есть, с Сашей. Работа эта носит сказочный, фееричный характер. Каскадер Саша приезжает ко мне домой, ложится на ковер и начинает излагать свои гениальные идеи. Мой  мозг морщится, вскипает и протестует. Протестую и я. Чаще всего нецензурно. Но потом я пытаюсь найти рациональное зерно в Сашиных идеях и придать им некое подобие формы.

Саша лежит на полу, бормочет…. Иногда внезапно вскакивает и подкрепляет бормотанье пением и плясками, чтобы до меня быстрее доходило. Потом так же внезапно засыпает, так как очень устает на съемках, а тут еще и я!

А я сижу за компом, пытаюсь перевести его шаманство на русский язык, плачу, ругаю Сашу «тупорылым каскадером и недоделанным Джеки Чаном». Пью водку. Здесь же, не отрываясь от клавы.

Саша водки не пьет. Это его неоспоримое достоинство. Он сочиняет сценарии. Лучше бы пил.

В начале нашей с Сашей совместной работы у меня были длинные роскошные кудри. Через пять месяцев я побрилась налысо. Очень дуло в голову и было холодно. Потом немного обросла.

Ни одним из совместно написанных сценариев Саша не доволен, хотя сам всю эту ересь и придумывает. Ну, не нравится ему, что выходит в финале. Саша начинает бредить и обвинять меня во всех смертных грехах. Он приносит мне в зубах сценарии Тарантино и других, весьма почитаемых мною граждан мира, показывает мне распечатки и  намекает, что создаваемый мной текст – это все литература, а не кино. В бреду всплывают неясные для меня фразы, типа «американский формат», «вертикальная форма записи» и прочая, и прочая.

Я разбираюсь в цирковой и театральной драматургии, у меня есть удачные опыты в том и другом жанре, но я не являюсь большим специалистом кино. Поэтому я обложилась учебниками Червинского и Митты и начала прилежно постигать теорию сценарного дела. 

Когда я выяснила, что «вертикальная форма» – это запись реплики героя на отдельной от его имени строке, а реплики героев и ремарки надо разделять дополнительным интервалом, была обескуражена. Практически потрясена.

Если бы не электронные версии обоих учебных пособий, я собрала бы их в стопку и резко опустила бы Саше на голову. Но Сашу и так все время бьют: во время съемок. Он же каскадер. Он привычный. Он бы не отреагировал.

Я еще раз побрилась. Теперь опять обрастаю. Даже стала походить на себя, то есть, на простого русского писателя, автора детективов, а в прошлом –  журналиста.

«Пока мы не доработали сценарий, пока это еще не кино, ты можешь написать по этим сценариям книжки», – благостно и щедро говорит Саша.

В мае я рассказала Саше, что если мои московские издатели увидят хотя бы одну из этих вещей, они вежливо покрутят пальцем у виска и интеллигентно поинтересуются, что именно у меня произошло с головой. Кроме прически, разумеется. Так же я ему сказала, что сценарий написан, родник иссяк, я придумала, что могла, то есть разукрасила его песочные дворцы мощными фигурами персонажей, а дальше пусть он думает сам. Я буду сидеть на попе ровно, и ждать свои бабки за их кино.

Саша обиделся и уехал.

Недавно он приехал снова. Радостно потрепал меня по обросшей голове и сказал, что теперь он обсуждает новый вариант сценария с вами, дорогой незнакомый друг.

Я попросила Сашу пересказать то, о чем идут переговоры между ним и вами, но сделать этого он не смог. Зато показал мне распечатку ваших пометок к его новым идеям. Я ваши «заметки на полях» прочла с радостным детским смехом искреннего удовольствия.
Почему я смеюсь, Саша не понял.

Говорила ведь ему пятьсот миллионов раз: «Общаешься с профессионалами – так не точи это в одно свое каскадерское грызло! Дай насладиться товарищу!»

Кроит, мерзавец. Не дает. Не пускает Дуньку в Европу.

Я только сказала Саше, что вы, многоуважаемый коллега, «очень умный парень». Не сочтите за грубую лесть. Распечатку вашего послания я оставила себе. А Саша сказал, что окончательный синопсис должен быть готов в течение месяца. Иначе предполагаемый проект фильма распадется. Лицо при этом имел грустное. Уехал думать дальше.

Я же по его уходу стала перечитывать ваши заметки, тихо подвывая от нежности.

Я бы даже водки с вами бы выпила. А так протерла водкой клаву, коврик для мыши и саму мышь и просто села придумывать новый сценарий. Свой. Без Саши. И почти придумала.
        С уважением, Автор.



Эпизод второй.

ТЕТЕНЬКА, ХОЧЕШЬ СНИМАТЬСЯ В КИНО?

Мобильник замурлыкал в половине двенадцатого ночи.

– Завтра в три ждем тебя у больницы «скорой помощи». Надо сняться в кино.

Надо – значит, надо. Как говорил герой повести Жуховицкого: зовут – надо идти. Запаслась сигаретами. Дома велела себя рано не ждать и мобильник  мой не будоражить: все равно отключу. В связи с творческо-производственной необходимостью.

Из приемного покоя бывшей «Семашки» двое парней в костюмах вытаскивали орущую бабу. В одном из них узнала своего друга, звезду тульского рок-н-ролла Олега Маршалова.

– Ты что здесь делаешь, братушка? – спросила я, когда визжащая дамочка с костылем была упакована в черную «Волгу».

– Я здесь играю доктора-нарколога! – радостно заржал Олежка, обдав меня мощным перегаром. – Второй день мы ее уже таскаем! Заколебались в конец! Вчера таскали-таскали, а они пленку засветили! – и Маршалов кивнул в сторону съемочной группы. – А ты кого играть будешь?

Я еще не знала.

Сниматься в кино – весело. Потому что на площадке тебе непременно встретиться куча знакомых. Тех, кого не видела сто лет и тех, кого, в принципе, не гадала здесь увидеть.

В последние годы в кино снимается вся Тула. В ролях, массовках и эпизодах. В сериалах и «метрах», как называется на профессиональном жаргоне полнометражный художественный фильм.

– Я уже все вижу, – сказала директор по кастингу. – Вы нам подходите!

– А там же играть надо! – сообщила мне режиссер невиданную новость. – Вы сможете?

Этот вопрос я оставила почти без ответа.

– С удовольствием, – сказала я.

Мне выдали сценарий и ткнули пальцем в несколько эпизодов. Я должна была освоить текст из двух реплик.

Как сняться в кино? Легко. Надо, чтобы кино снимали в твоем городе, а среди киногруппы был некто, знающий тебя и уверенный в том, что только ты – лучший претендент на рольку в эпизоде. Или – лицо из массовки.

– Размер? А размер ноги? – деловито осведомилась художник по костюмам. Махнула рукой: – Подберем.

Потом в микроавтобус, где я листала сценарий, заглянула гримерша.

– Это она? – и страдание отразилось на ее лице. – Ну, не знаю, что я с ней буду делать! Как это вы себе представляете? А прическа? Ужас!

Все! Сейчас они извинятся, а я поеду себе культурно резвиться за город. С друзьями и пивом. Но оказалось, что гримерша просто сотрясала воздух. Меня уже утвердили на роль.

Сниматься в кино – это настоящий отдых. Делать почти ничего не надо, потому что все за тебя давно уже придумали, а остальное – придумают по ходу. Выбора нет. И только, вероятно, женщины меня поймут до конца. Сколько времени и нервов стоит нам ежедневно макияж, прическа, одежда, куда идти и что при этом говорить. И только здесь можно почувствовать себя принцессой и почти королевной: здесь все сделают за тебя. Сначала до неузнаваемости изменили прическу. Нарядили в блузочку с юбочкой, и даже подобрали все это такого калибра, чтобы нигде не жало, не давило и было до предела удобно. 

А дальше наступило долгое-долгое ожидание. В кино надо уметь ждать. Здесь ждут все: всех и друг друга. По коридору бывшего советского административного здания бегало, ходило и бродило огромное количество людей, и почти все они большую часть времени проводили в режиме ожидания. Режиссер ждала осветителей, осветители – оператора, оператор – звуковика, и лишь раз в минут сорок раздавалось сакраментальное: «Тишина на площадке! Внимание! Мотор!»

В эти минуты можно разговаривать только шепотом, передвигаться в непосредственной близости от места съемки ползком, и вообще, лучше не отсвечивать и прикидываться ветошью. Во все остальное время можно общаться, сколько душе угодно, пить кофе, курить и громко смеяться.

Два года назад стояло тоже жаркое лето. В городе Липки большие мужики играли в войнушку. Половина парней была фашистами, а другая половина – красноармейцами. Они били друг друга, истекали фальшивой кровью и стреляли из пистолетиков, которые были в точности похожи на настоящие. Все это сопровождалось шутками и прибаутками, до тех самых пор, пока не раздавалось суровое слово «Мотор!» Тогда на лицах проступали боль и обреченность. «Фашисты» сосредоточенно долбили русских прикладами по ребрам. На красноармейцах были надеты просторные рубахи, чтобы скрыть «защиту»: подобие мягкого панциря на теле.

Крупный план…. Средний план….. общий….

Так мои знакомые каскадеры снимались в сериале «Молодая гвардия».

– Я не могу отвлеченно оценить кино, на котором работала, – сказала мне одна из женщин. – Кажется, что снимают одно, потом смотришь на экране – все совсем другое. Теряешься даже.

Прекрасно понимаю, о чем она говорит. Когда «Молодая гвардия» шла по ТВ, и в первой же серии наших раненых бойцов повели на расстрел, я смеялась до колик. Тоже не смогла абстрагироваться.

Конечно, кино – это нервы. Режиссер разговаривала  с  актерами  вполголоса  и  казалось, что она даже не напрягается. Я тоже, могу сообщить, не нервно курила в стороне, ожидая своего эпизода, но внешнее спокойствие тоже кое-чего стоило. «Мне расскажут, как сидеть и куда смотреть. Мой текст всего из двух реплик и забыть их невозможно», – медитировала я.

– Что, текст учишь? – спросили у меня, хотя никаких звуков я не издавала вообще.

– А что? Заметно?

– Ага, в глазах стоит.

Прошло еще два часа. Время давно перевалило за полночь.

– Ваш звездный час настал! – провозгласила ассистент по актерам.

– Актрису на площадку! Где актриса? Секретаршу – в кадр!

Ох, е-мое! «Актрису на площадку»! Это про меня?!

Гримерша в последний раз провела кисточкой по лицу и помадой по губам. Художник по костюмам поправила бантик на воротнике.

«Тетенька, хочешь сниматься в кино?» – спросила я у себя. И пошла играть стервозную секретаршу министра, которая ненавидит его молодую и красивую любовницу.

Думаю, что в этом кино меня никто и не узнает.  Даже хорошо знакомые люди, с которыми я встретилась, будучи  уже в гриме и костюме, проходили мимо меня, как мимо пустого места.

Надо было окликнуть, заговорить, да заорать просто надо было:

– Серега, да это же я! – и хлопнуть его по животу, чтобы Серега округлил глаза и рассказал, что он тоже здесь снимается, но через неделю.

Потому что кино – это волшебное превращение.

– Как жизнь в вашем театре? – поинтересовалась я у одной актрисы.

– Какая жизнь? Вот здесь – жизнь! Мы и пришли-то сюда сниматься в массовке только с одной целью – пожить! – ответила она.

Не ради денег – это факт. Обычным гражданам, не звездам, денег платят мало.

Всех, кто спрашивал у меня потом, как можно столько времени сниматься в одном крошечном эпизоде, я послала. В ДК железнодорожников, где через пару дней снимали сцену в ресторане, и требовалась большая массовка. Это был конкретный адрес. Моим друзьям и родственникам повезло даже больше, чем мне: их «заняли» в кино с пяти  вечера до девяти утра следующего дня.

Как сняться в кино? Вот таким еще способом: задать ненужный вопрос и сделать это не вовремя. Тогда тебя одевают в костюм семидесятых годов, сажают за столик якобы ресторана, и в течение шестнадцати часов ты ешь один и тот же шницель, куришь ничем не сдобренный «Беломор», пьешь компот вместо вина и изображаешь радость.

На полученный гонорар я купила пару бутылок марочного портвейна и кусок сыра. По старой литераторской традиции первый гонорар надо весело пропить. Чтобы последовали другие: постоянные и солидные.

Тетенька, ты все еще хочешь сниматься в кино….