Повесть вневременных лет. Глава 3

                III
           Между тем Московское государство и ее столица белокаменная поднимались из тьмы лесов и невежества: инвестиционный климат улучшался, страховые риски снижались, бизнесы процветали, коньюнктура благоприятствовала. Был заложен москва-сити, но куда заложен, под какой процент – за далью времен подзабылось. И помыслил тогда Государь Иван Васильевич сам на Москве царем  сесть. И то сказать - должность царя уж скоро сто лет, как освободилась: султан Мехмет приступом взял Царьград и переименовал Константинополь в Стамбул. Патриарх Стамбульский – звучало уже беспонтово. И тогда Митрополит с архиереями всем синклитом пораскинули мозгами. В результате столь рискованного литургического отправления возник консенсус - Божьим промыслом нашло на них интеллектуальное озарение: « Раз два Рима пало, то пользуясь этим обьявим Москву – третьим. А на Запад нам плевать: четвертому не бывать! ». Исторической справедливости ради следует упомянуть, что идею «Третьего Рима» родили, несмотря на все потуги, не архиереи: этот бесподобный интеллектуальный выкидыш чудом случился в Чудовом монастыре у тамошнего игумена, преподобного Феофила. Отцам и Государю-батюшке  сей богатый плод словоблудной фантазии старца понравился своей арифметической точностью: просто, как раз, два, три… На том и порешили, то есть порешили сомневающихся и шибко грамотных, кто умел считать дальше трех, как сектантов и врагов народа … сиречь репрессировали в порядке классового террора: царь повелел, а бояре приговорили – кого на кол, кого в котел с кипятком или еще как извели для пользы Дела. А Делом тем ведать и государеву пользу блюсти были поставлены, опричь других, особые людишки – царские опричники. Позже им стали выдавать синие галифе, наганы и спецпайки . Ездили они по Москве по ночам в «черных воронках» и забирали врагов народа. В те же приснопамятные и не менее суровые времена носили они черные кафтаны, ездили верхами, с метлой да песьей головой у седла, окормлялись чем Бог пошлет: царской милостью, да конфискатом. Словом, сотрудники ОГПУ - Опричного Государева Премудрого Уложения. Этих опричных людишек брали из рабоче-крестьян, воевавших на Восточном фронте против то ли Кончака, то ли Колчака, а может - Собчака. Чувствуя поддержку могучей государевой длани, опричники действовали решительно, как ныне ОМОН: наезжали многолюдны и оружны, окружали палаты боярские, загородные дворцы ли, офисы ли несчастного опального олигарха, били в кровь охрану да холопов его, самого и ближних его людишек клали мордой в снег, отворяли сундуки да вскрывали сейфы – искали крамолу. А кто, паче чаяния, заблажит: вспомнит  вольность дворянскую, презумпцию невиновности, права человека и потребует, не дай Бог,  адвоката - того били смертным боем приговаривая: «Не воруй против Государя Московского»! Били своих, чтобы чужие боялись. И добились!  Ливония да Эстония, зная дела московские и тамошнее правосудие, не желали идти под руку царя Православного и тянули на Запад. А Эстония тянула на Запад еще и цветные металлы.  На границе, по немецкой украине, случился инцидент: пьяные, по случаю Пасхи, ивангородцы избили мирных нарвских обывателей. Все началось с обычной перебранки со стен соседних, разделенных только рекой, пограничных городов. Но в тот раз ивангородцы сильно осерчали, не понраву им пришелся то ли остзейский  акцент, то ли григорианский  календарь, но форсировали они речку Нарву на подручных средствах, а кто и вплавь, и бросились на приступ неприятельских крепостных стен. Приступ, однако, был отбит с некоторыми потерями у нападавших. Вот этот безобидный эпизод из жизни двух приграничных городов и послужил поводом к началу многолетней Ливонской войны. 
В первые же дни войны стремительным броском краснокафтанных стрелецких полков и легендарной дворянской конницы Прибалтика была освобождена от многовекового немецкого ига. Враг был побежден малой кровью на его территории. По свидетельству беспристрастного московского летописца население ликовало, встречая своих освободителей. В тылу, на освобожденных территориях, налаживалась новая жизнь. ОГПУ выявляло и ликвидировало врагов народа, агентов Запада и прочих буржуазных элементов. Имущество выявленных элементов элементарно реквизировалось. В короткое время Прибалтика была освобождена от большей части населения и  мат ценностей. Вот на какой благодатной исторической почве расцвела дружба советских народов, про которую без  «…мать» в душе вспоминать потомки уцелевших  прибалтов еще долго не смогут. 
       Но дело приняло нешуточно крутой оборот для царя Ивана, когда  в войну за Прибалтику ввязалась Речь Посполита.  Res Publica шляхтичей решила, что и это тоже ее дело. С этой целью шляхта, которая ненавидела всякую «москву», выбрала специального короля, правда не без подсказки из Стамбула – семиградского воеводу Степана Батория. Семиградец имел высшее образование ( ПГУ - падуанский городской университет ), бойко чесал по латыни и любил всех строить. Поскольку, согласно старой польской присказке, «шляхтич с саблей на коне – с воеводой наравне», то строить Баторию удавалось,  в основном, наемных немцев да венгров, на все готовых за хорошую мзду. За успехи в строевой подготовке Баторий среди мелкой шляхты слыл великим полководцем. К тому же владел семью городами где-то за горами, за лесами, словом - в Трансильвании. А вот завладеть городом Псковом незадачливый «великий» полководц не сподобился, не смотря на проведенную в Res Publice широкую PR-компанию. Привел сей новый завоеватель под каменные псковские стены несметные полчища ляхов да венгров, литву да жмудь, немцев и разных прочих шведов. Стали они табором на берегу реки Великой: раскинули шатры, жгли костры, пели песни про разноцветные кибитки, бражничали и куролесили, как на рок-фестивале. Иногда, когда кончался рейнвейн да горилка, сало да шнапс, ходили к Пскову на приступ, но всякий раз безуспешно. Успешней грабили окрестные деревни да брали штурмом шинки жидов - маркитантов. Король Баторий в своем шатре мерз, голодал, страшно матерился на латыни и строчил универсалы Сейму в Варшаву, чтобы слали  провиант и «пинензы». На сии универсалы с просьбами о «пинензах» Сейм универсально посылал короля …за горы и леса, в Трансильванию, намекая, что Сейм не Универсал-банк и не Универсам и, мол, круль, крутись сам. Но Баторий, как всякий мало-мальски великий полководец, не умел воевать без финансирования, без трасфертов, субвенций, черного нала и звонкой монеты: не учили такому в падуанском университете. Без откатов генералам  и полковникам  полки каждый раз откатывались назад. Эти постоянные откаты закатали короля в черную меланхолию.  А тут  в ротах наемников начался ропот. Даже если кашеварами поставить духовников короля-иезуитов, из индульгенций кашу не сваришь и Святым духом солдат не накормишь. Пал духом Баторий : противник ему попался  ядреный: псковичи - тертые калачи, к тому же известные матершинники. Иностранный король с высшим гуманитарным образованием, мастер ученых диспутов при дворе Папы, за месяцы осады наслушался такой «латыни» со стен и башен Пскова, что не горюй мама! Спасало венгра Батория от глубочайшей депресии только полное незнание славянских наречий. А  во славном во городе во Пскове воеводой боярин Иван Петрович князь Шуйский, старый перец и стреляный воробей московской военно-лингвистической школы. Залпами трехэтажного мата, как из трехпудовой мортиры (и так же метко) с верхне- и нижне-волжским загибом, поднимал старый бойцов в атаку, распугивая воробьев и баб, и вызывая благоговейный трепет у подчиненных и неприятеля. Да, испокон веков славились московские полководцы виртуозным владением самым острым нашим оружием – непечатным русским Словом ! Вот так затупила гордая «неподлеглая» Речь Посполитая свою «бронь», славой где-то в промежности Грюнвальд – Таненберг добытою ( и ею же и покрытую) о каменные стены Пскова, и от которых уползла бесславно, засунув подальше свой шляхетский гонор.