Хим. дым

По Ангаре ещё полным ходом шёл лед.
Тяжёлые глыбы, лениво ворочаясь, неторопливо плыли вниз по течению, к Енисею. Крикливые и любопытные до всего  чайки, высмотрев в воде подозрительно плывущий предмет, тот час бросались на него, щипали и долбили клювом. Берега темнели осевшим грязным мокрым снегом, который быстро подтаивал, стекал ручейками в воду большой реки и уже единым неудержимым рвущимся потоком мчался на север, в Карское море.
…Самолёт коснулся колёсами взлётной полосы, порулил, сбавил обороты  и остановился.
Вдоль бетонки, метрах в пятидесяти от края, тянулась длинная, до конца деревни, сколоченная из различного подручного материала, изгородь, соединявшая на задах все огородов этой улицы.
Сёмка спустился по трапу на землю и огляделся.
Предстояло найти контору «Хим. дыма».
Вскоре он поднялся на крыльцо брускового дома с вывеской «Хим. лесхоз», написал заявление, у него приняли документы и указали рукой в направлении общаги.
Наметанным глазом он сразу определил большой неухоженный деревенский из кругляка дом, уныло отсвечивающий в мир пустыми мутными стёклами над разобранным и поваленным в нескольких местах палисадником, пустой двор, и, отринув рукой скособоченную калитку, смело шагнул внутрь.
Бывший некогда приютом для многочисленной семьи, невесть по какой причине покинувшей его, дом имел большую кухню с печью, зал и спальню.
Посреди зала стоял сбитый из досок длинный общественный стол, по обе стороны которого вдоль стены просторно разместились лавки  и койки.
У печи мужик готовил пищу.
Сёмка поздоровался.
Тот кивнул.
В комнате находились ещё двое. Сразу определив, что он новенький, спросили:
- Откуда?
- Из Красноярска.
- Местный, значит… - неопределённо кивнул один, и по - свойски махнул рукой. – Вон койка свободная, располагайся.
Почему он местный,  Сёмка не понял, ведь живёт он за три сотни «км» от Красноярска. Но вопросов задавать не стал. Потом дошло. Краевой житель, значит.
К вечеру подошли ещё двое, поели и завалились спать.
- Что-то маловато вас, - спросил Сёмка.
- На участках все, – буркнул сосед по койке. - Мы тоже на  два дня здесь. Затаримся и обратно.
 Он чуть подумал.
- А тебя на какой участок?
Сёмка ещё не знал.
Он пожал плечами:
- Завтра скажут.

- Пока здесь поработаете, через недельку соберём народ и отправитесь.
Главный инженер  помолчал, ожидая вопросов,  кивнул головой и уставился в бумаги.
Ночью прибыл ещё один новенький, из Киева.
Завлекательная реклама в виде плакатов с курортными зарисовками лёгкого безмятежного  труда на берегу прекрасной Ангары распространялась довольно активно по всему СССР, и многие поддавались на эту уловку, особенно в центральных районах России и на Украине.
Им казалось, что будут только наслаждаться видом вольной реки, дышать свежим воздухом, гулять как по асфальту да созерцать звёзды над головой. А работа как бы так, между делом. Лёгкая прогулка.
На деле выходило совсем другое.
Попадали в дремучую чащёбу в глубине тайги, в десятках километрах от Ангары и ближайшего жилья, дожди, сырость, непролазная грязь, комары, мошка.
Да и работа, совсем не похожая на «отдых» в лесу, со скудной консервированной пищей. Хотя муки и жиров было предостаточно.
«Химики» очень выручали местный «сельмаг», набирая под зарплату целыми ящиками.
Каждый день, с утра по раньше тащиться на свой участок, бывало за километр и более, с «хаком» в руках, велосипедным насосом и металлической ёмкостью с «бурдой» на поясе, притом надо ежедневно подойти к каждой сосне и сделать надрез, по которому живица стекает в воронку, а на участке этих сосен не менее шести тысяч, всё это по бурелому, весь в комарах, жара,  мокрый, да поначалу не знаешь местности, опаска заблудиться (а то и блуждаешь)…
Через месяц одежда становится белой, так вытирается об ветви деревьев.
За день напрыгаешься, чуть ноги волочишь, лишь глаза блестят.
Такая романтика по нутру не каждому, некоторые на второй день сматываются.
…Новенький оказался уже бывалым, в этих местах не впервой, год назад работал здесь на «вздымке» и знал всё, как свои пять пальцев.
- Главное, участок хороший застолбить, где сосняк погуще, - говорил он, - тогда можно неплохо заработать.
Живица считалась важным стратегическим сырьём, шла куда-то на оборонные заводы и активно добывалась по всей Ангаре, где стоял хороший «корабельный» сосняк.
…Всю неделю проболтались на базе, делая разную мелкую работу. В основном просиживали весь день подальше от начальства и ждали отправки.
Их тоже не очень-то тревожили и аккуратно выставляли восьмёрки, всё-таки рабочий день считался.
Сёмка даже заскучал слегка.
- Не спеши, - усмехнулся напарник, - ещё в тайге надоест.

И вот, в один прекрасный день собралось народу человек семь, уселись в машину и подъехали к магазину. Там каждый под будущую свою зарплату затарился продуктами, Сёмка тоже, загрузили всё в кузов и на следующий день, рано утром, на этой же машине вся бригада отчалила в тайгу, по участкам.
Ехали по кривой лесовозной трассе часа три. Подустали немного.
Наконец свернули в лес, остановились. Сёмка спрыгнул на землю разомнуть ноги. Ну наконец- то, приехали.
- Что, затекли? – спросил его невысокий пожилой мужичёк.
- Затекли. Столько ехали.
- То ли ещё будет,- усмехнулся тот. – Ещё ползти да ползти.
Сёмка в недоумении поднял глаза.
- Что, ещё не на месте?
- Не на месте. Вон на том поедем, видишь, ползёт…
Откуда-то из-за леса, урча, показалась тупая морда тралёвщика. Он лениво елозил грязь и не спеша подбирался к машине.
Подошёл почти вплотную, остановился, уставившись в упор тусклыми фарами.
- Привет честной компании, - улыбаясь во весь рот, поднял руку тракторист.
На щите тралёвщика был установлен кузов из сбитых досок, довольно вместительный.
- Давайте, загружайтесь.
Начали перегружаться..
Наконец, управились, уселись в кузов как кому удобнее, трактор развернулся и, выпустив очередью клубки дыма, так же не спеша пополз обратно в глубь тайги.
…Уже скоро сутки, как гусеницы месят глину по извилистым ухабам лесовозной дороги. Уже никто не разглядывает окружающий пейзаж, все молча клюют носом, изредка поднимая голову, сонно упёршись взглядом в темноту леса.
С рассветом повеяло надеждой скорого окончания пути,  вздохнули бодрее.
Наконец,  первые двое сошли около бревенчатой избушки, забрали всё своё. Стало несколько просторнее. Сёмка с удовольствием вытянул ноги.
Настала его очередь.
Такая же избушка, только меньшего размера, встретила его среди сосен, метрах в двадцать от дороги.
Сёмке помогли сбросить на обочину все его причиндалы, и, фыркнув на прощанье,  неутомимый тралёвщик-работяга по черепашьи «быстро», понёс своих сидельцев до очередной остановки.
Постояв немного, Сёмка направился к избушке.
Сразу небольшая дощатая пристройка по типу сеней, в ней у стены поленница дров, рядом двухсотлитровая деревянная пузатая бочка.
Мимо неё направо дверь в жилище. Сёмка дёрнул за ручку.
Взору предстала обложенная камнем печь-буржуйка, направо железная кроватная сетка, установленная на деревянный сбитый из досок каркас. Посередине вплотную к стене, пристроен стол. На нём керосиновая лампа. Над ней на потолке тёмное закопчённое пятно.
Он затащил все свои продукты, рассовал по полкам банки с борщом и рассольником, куль муки бросил в бочку в сенях, разложил матрац с постельными принадлежностями и принялся за свой объёмистый рюкзак.
В нём лежали личные вещи, ружьецо 20-го калибра, курковка, самое необходимое для жизни такой, включая одежду и бритвенные принадлежности.
Ко всему этому был ещё аллюминевый котелок со спичками и солью. Неприкосновенный запас, так сказать.
Покончив с бытоустройством, Сёмка задумался о еде.
Метрах в десяти от избушки располагалось кострище, две вбитые в землю рогалины с поперечиной. Он развёл огонь.
Не было ни сковороды, ни чайника. За всём этим он должен завтра идти к бригадиру, заодно получить орудия производства и узнать местоположение своего участка.
Сёмка наскоро налепил из теста колбасок, накрутил их на прутики и поставил к огню. Повесил котелок с водой к чаю, благо заварки набрал порядком.
Уже вечерело. Потянуло холодком. Сёмка набросил на плечи бушлат и прислонился спиной к дереву.
Небо было чисто и свежо, было тихо. Вот откуда-то сверху послышалось знакомое «хор-хор, цвик-цвик», и вскоре над ним прошелестел вальдшнеп. Был конец мая, в тайгу слеталась всякая пернатая живность и заводила свои брачные игры.
В это время вальдшнепы летают обычно по открытым местам, вырубкам и дорогам, так что за вечер Сёмка насчитал над собой их более десяти. Стрелять не стал, не хотелось заниматься разделкой, да и устал порядком, отоспаться надо.
Через полчаса, сытый и довольный, взбодрённый крепким душистым чайком, он полной грудью вдохнул аромат тайги,  сладко потянулся, и, полюбовавшись молчаливыми верхушками сосен, над которыми багровел закат, отправился спать.

…Утром около бригадной избушки собралось человек восемь, все вновь прибывшие, шесть мужиков и две женщины.
Местные из близлежащих деревень имели здесь свои постоянные обжитые участки, с банями и хоз.постройками, и занимались добычей бывало семьями. При хорошей погоде сосны не скупились на отдачу живицы и если не лениться, можно неплохо заработать.
Сёмка получил «хак» - железяка с двумя зубьями на палке для надреза сосны, велосипедный насос, круглый бидончик для «бурды» (чтоб смола не засыхала), пакет сухих дрожжей с сахаром для её производства, верхонки, каустическую соду для стирки верхонок, и засобирался обратно.
- Обожди, вместе пойдёте, - буркнул бригадир, кивнув на суетившегося неподалёку мужика, - заодно покажет твой участок.
Бригадир был невысок, лет сорока, с небольшой окладистой бородкой, которую при разговоре кособочил в сторону правого плеча.
Как говорили, внизу подбородка у него был шрам, стягивающий кожу на лице, да ещё и безобразный, поэтому и скрывался под бородой, подальше от глаз людских.
Стрелял себя бригадир однажды, из-за бабы. Да как-то неудачно, вскользь. Может, попугать решил, хрен его знает, а отметина на всю жизнь.
Причина стрельбы стояла рядом. Сёмка взглянул - ничего особенного. Широка в кости, мясиста лицом. Безо всякого выражения. Стоило из-за такой…
На обратном пути мужик показал Сёмке границы его участка. Соснячок так себе, одни верхушки.
- Вокруг твоего березняк сплошной, так что не заблудишься, - уверял он, - и по надрезам смотри. У тебя их мало, другие участки давно в работе. День-два поплутаешь, каждую сосну в лицо знать будешь.
Дошли до Сёмкиной избушки. Мужик пожелал удачи и поспешил дальше.
…На другой день, плотно позавтракав, Сёмка нацепил на себя всю рабочую амуницию, не забыл армейскую фляжку с водой, и отправился на участок.
Идти предстояло километра полтора вдоль дороги.
Вот и перекрёсток. Ага. По левую сторону его, по правую соседа.
Подошёл к «своим» соснам. Вот они, «усы», желоба, по которым смола стекает в воронки, пришпиленные снизу.
Сёмке предстояло приумножать эти «усы», чтоб поток живицы не иссякал и воронки наполнялись быстрее. Чем больше он соберёт живицы, тем больше заработает. Двухсотлитровые свежеструганные бочки стояли неподалёку.
Но это будет ближе к осени, судя по худым деревьям и
пустым воронкам.
Сёмка подкачал насосом «бурду», и сделал первый надрез.
«Бурда» брызнула, «усы» готовы. Всё, к следующей…
…Первый день больше осматривался, запоминал местность, чем работал. Раз набрёл на перекрёсток – тралёвщик наездил, - постоял, повертелся, потом оглянулся, - вроде все дороги одинаковы, куда идти? Рванул наугад. Опять нарвался на перекрёсток, с досады махнул рукой, подался вниз. Вышел к бригадиру. Того не было. 
Встретила его широколицая зазноба. Увидев Сёмку, оглядела с ног до головы, заметила ошалелый вид, заулыбалась.
- Заблудился?
- Заблудился, - треханул он головой. – Ладно хоть дороги есть, можно выйти.
- Здесь трудно заблудиться, всё-равно кого-нибудь встретишь.
Она помолчала.
- Ты наверно вместо Серёги прибыл?
- Наверно, - пожал Сёмка плечами. Серёгу он не знал. Скорее всего, бывший хозяин его избушки, и участка.
- Один живёшь? –  заинтересовано спросила она.
- Один.
- Значит, вместо Серёги, - вздохнула она. - Ты надолго здесь?
- Не знаю, как получится.
- Ну ладно, - оглянулась она, - живи. Загляну как-нибудь.
- Заходите, - пожал он плечами.
«Та ещё…» - усмехнулся втихаря.
Знакомым маршрутом вдоль дороги дошёл до своей хибары, приготовил еду.
Вечером под керосиновую лампу читал книжку.
Из головы не выходило: «загляну как-нибудь».
Он долго ворочался.
«Зацепила, зараза…».


…Постепенно Сёмка втянулся в жизнь такую, поисходил все тропки и уже не плутал как ошалелый. Свой участок исходил вдоль и поперёк и ориентировался уже в пол глаза по скоплениям зарослей кустарника, полянкам и другим приметным местам.
Старался подняться рано по-утру, с первыми лучами солнца, пока комарьё и мошка после прохладной голодной ночи не набрали свирепость в поисках свежей тёплой крови.
Работал до полудня и с началом жары уходил в избушку.
В жару смолоотдача происходила обильнее, казалось, сами  сосны изнывали от зноя и истекали смолой. Тайга прела разнотравьем, душистый настой воздуха скапливался в низинах и густых зарослях и Сёмка, попадая в эту ароматную ауру, подолгу вкушая ноздрями радостно насыщал свои лёгкие этой целебной бодрящей живой смесью.
Самые жадные до работы и денег невзирали на все привратности  в виде прожорливого гнуса и жары, не считались с издержками производства и работали до самого темна.
…Однажды вечером к Сёмке ввалился озабоченный чем-то бригадир. Он сходу оглядел помещение и озадачено упёрся взглядом:
- Мою не видел?
- Нет, - мотнул головой Сёмка.
- Вот стерва, где шляется…
Присел, закурил.
- Значит, не было? – ещё раз внимательно взглянул он.
- Не было. Я бы сказал.
Бригадир жадно втянул сигарету, ещё раз пошарил глазами по углам и подался к выходу.
- Увидишь где, скажи, я искал.
- Скажу.
Легко сказать «скажу». Где он мог увидеть её, в тайге-то, может, спящую под кустом?  Проблудит, вернётся.
Сёмка усмехнулся: »Вот и бегай теперь».

С утра моросил мелкий занудливый дождик и Сёмка решил переждать непогоду, иначе промокнешь насквозь. Он натопил буржуйку, наелся, напился чаю и лежал на кушетке.
Послышались негромкие голоса и на пороге в полусогнутом положении возникли четверо мокрых с ног до головы коллег-работяг. Они устало присели на корточки.
- Выпить чего есть?
Сёмка покачал головой: - Откуда?
- А почему не ставишь?
- Да я вроде бы не пью, зачем мне…
- Нам ставь, - хмуро потребовали они, - у нас так полагается.
Сёмка молчал.
- Посуда у тебя есть, - кивнули они на бачок с водой, - дрожжи тоже.
- А сахар? – переспросил Сёмка.
- У тебя вон конфет две коробки,  вместо  сахара пойдёт.
«Робяты» были с большого бодуна, с опухшими синими лицами и, понимая их состояние, Сёмка не спорил. Он был человек понятливый. Раз надо так надо.
Он кисло улыбнулся, как бы соглашаясь, и чуть кивнул.
- Здесь без этого нельзя, - многозначительно напутствовали «робята», - сегодня мы болеем, завтра ты, так что выручаем друг друга. Вообщем, тебе жить, - недвусмысленно намекнули они.
Наставив Сёмку на истинный путь и убедившись, что он всё правильно понял, они с добрым чувством исполненного долга поднялись и направились далее по известному  им маршруту, где их наверное ждали.
Сёмка внял их совету и теперь у него всегда наготове стояло ведро с бражкой для всякого непрошеного люда.
А люд здесь был разный.
Местность-то лагерная, кругом зоны и контингент сразу после отсидки прямиком брёл сюда, где можно было собраться в кучу, отъесться, отлежаться, вокруг никакого начальства, полная воля.
Более половины таких.

Начало августа не принесло в таёжную жизнь никакого новшества. То же небо над головой, то же солнце, только соловьи давно отпели, травы отцвели, да ночи сталь прохладнее.
Работать Сёмка выходил уже попозже, особая нужда подниматься в самую рань отпала, комарьё ещё зверело, но уже не так, набирала силу мошка да мокрец. Эти ещё противнее.
Вопьётся этакая мелкая дрянь в тело, да больно как, а самою не видать. Лишь шлёпнешь по больному месту, проведёшь ладонью по лицу,  и умоешься влагой.
Сосны уже медленнее и неохотнее расставались с живицей, придерживали её в себе, запасаясь на зиму.
Сёмка ещё не опорожнял воронки, хотя те были почти полны, решил добить полностью. Двенадцать двухсотлитровых пустых пузатых деревянных бочек уже стояли наготове среди деревьев и ждали наполнения своей утробы. Но работы было ещё по крайней мере на месяц.
Некоторые самые нетерпеливые уже побросали свои рабочие места и разбежались кто куда, рассчитавшись лишь за еду и оставив соседским сборщикам свою живицу, другие, устав и предчувствую скорый конец сезона, бездельничали и отлёживались в своих норах.
Небольшая же часть, в основном местных и семейных, охотно брала на себя эти заброшенные участки, работала до конца и лихо опорожняла оставленную там смолу в свои бочки.
Ничто не оставалось, ничего не пропадало.
…Отработав полдня, Сёмка устало подходил к избушке.
По пути надрал бересты для розжига огня, решил варить грибы.
Грибов было полно: свинухи, лисички, сыроежки росли повсюду. Ещё какие-то попадались, но он не решался класть их в ведро; в грибах Сёмка разбирался слабо.
Раз чуть было не наелся ядовитого «веха», трава такая, похожая на сныть.
Сныть ещё можно употреблять, но если проглотишь этот самый «вех», будет сильное отравление и можно концы отдать. Тем более здесь, где скорой нет…
…Грибов в этот день он насобирал полное ведро, далеко ходить не надо, пока шёл к ручью, нарвал половину, обратно ещё столько же.
Раскочегарил буржуйку, подлил воды к грибам, и поставил на огонь. Да, соли чуть ли не кружку сыпанул. Лишнего не возьмёт.
…Скрипнула дверь.
В проёме возникла знакомая фигура мордастой жены бригадира, явно в хорошем настроении.
- Здравствуй.
Она обвила его откровенным взглядом, улыбнулась, и подошла поближе.
- Грибы варишь?
- Варю.
Сёмка не ожидал лицезреть в своих хоромах эту нежданную «красавицу», и  неловко засмущался, ощутив теплоту прикосновения женских телес.
- Долго варить придётся, - келейно произнесла она, прижимаясь к нему, - всю ночь, пока вода не выкипит.
- Уж сколько придётся.
У Сёмки волнующе затрепетало сердца, участилось дыханием, приятная теплота прокатилась по всему телу и, не в силах сдержать нахлынувшее вдруг тайное желание, он жарко посмотрел ей в глаза и тихо произнёс:
- Ты чего пришла?
- Дверь закрой, - горячо шепнула она.

К концу августа подросла и окрепла дичь, стайки рябчиков встречались на каждом километре, куда бы не пошел.
Эта птица сама себя выдаёт своим беспокойством.  Ей бы, дуре, затаиться, переждать, ан нет – чем ближе подходишь,  тем громче и тревожнее «пи-пи». Казалось, рябчик сам ищет охотника и подаёт сигнал - иди на звук, не ошибёшься.
Прошляпишь дистанцию, захочешь подойти наверняка, поближе, и - «фф-ы-рк», зашумит крылышками, перелетит неподалёку и опять «пи-пи», подзывать охотника.
Потеха, а не охота.
Когда этой птицы много, особого труда добыть его не составляет. Первейшая дичь промысловикам для приманки на соболей.
Казалось, природа сама придумала рябчика, чтоб таёжный люд с голода не мёр.
Однажды Сёмка набрёл на полянку, круглую, очерченную строго как по циркулю, внутри которой кроме травы ничего не росло. Он часто набредал на такие диковинные полянки правильной формы и всегда удивлялся; словно какой-то кудесник поставил клеймо на землю и высадил по краям деревья. Явно не рукотворное творение.
Может, тарелка летающая приземлялась, оставила круг? После них, говорят, ничего не растёт.
Сёмка именно это и подозревал и долго всматривался вокруг себя, пытаясь обнаружить хоть какие-нибудь следы пребывания пришельцев.
Обнаружил.
Неожиданно увидел перед собой сидящего в траве крупного зайчонка. Тот водил носом, шевелил ушами и по детски смотрел на него круглыми невинными глазами.
 Сёмка попытался было схватить косого, дёрнулся за ним, но куда там: тот прыг-скок в траву, совсем рядом…  и исчез.
Сколько он не искал ушастого, всё излазил, казалось, куда тот мог подеваться, из под ног-то, но тщетно – зайчонок как сквозь землю провалился.
Сёмка лишь улыбнулся – мистика.
Но сам был рад в душе и доволен, что зайчонок удрал.
Не доведи Господи до греха!
…Бригадирша ещё два раза заглядывала к Сёмке.
В последний раз чуть было не засыпались.
Бригадир в очередной раз искал свою возлюбленную. Возлюбленная в это время вела в обнимку с Сёмкой милые задушевные разговоры и если бы не старый полуслепой бомжеватый пёс, побиравшийся по участкам вместе с двумя такими же лохматыми  бродягами, дело могло принять непредсказуемый  оборот.
Послышалось старческое глухое «гав-гав», Сёмка выглянул в окно и увидел на подходе бригадира. Тот трепал подбежавшего пса и бросал подозрительные взгляды в сторону  избушки.
- Вот черт, принесла нелёгкая, - с досадой скрипнул зубами Сёмка.
- Кто там?
- Муж твой.
- Ой! – испуганно зажала рот бригадирша.
- Давай под нары!
Бригадирша резво запихала свой толстый зад под кроватную сетку, свернулась в углу как мышь, и затихла.
Сёмка напустил до самого пола одеяло, сам лёг сверху.
- Замри и не шевелись, - прошипел он.
Вошёл бригадир, остановился в дверях.
- Здорово.
- Здорово.
- Мою не видел?
- Не видел.
Сёмка нервно зашевелился. Заскрипели подпорки под сеткой (не дай Бог рухнут!). Он не спеша поднялся, присел.
- Вот зараза, - сокрушался бригадир, - куда-то утром умотала.
- А чего её искать? -  подал Сёмка уверенный голос, - может, зашла к кому, на обратном пути и встретитесь.
Бригадир с горькой усмешкой взглянул на него, но ничего не ответил.
У ног его показалась лохматая башка старого пса.
Тот стоял на пороге, подслеповато поглядывал на Сёмку, и чуть маячил хвостом.
Сёмка невольно сжался и упёрся в него невидящим взглядом: не дай Бог сунется под нары.
Тот понял по своему, охотно подошёл и ткнулся носом в колени. Сёмка замирая сердцем одной рукой поднял ему морду, другой стал гладить по голове. Пёс от удовольствия закрыл глаза. Столько нежной ласки он наверное никогда в жизни своей не получал.
- Фу, - брезгливо отвёл Сёмка руки, - грязный как чёрт, да ещё и линяешь. Пошёл отсюда.
Он подхватил пса и потащил на улицу, стараясь как бы ненароком выпихнуть и бригадира.
Тот слегка попятился, осматривая помещение, заглянул в угол за буржуйку – «там-то чего искать!» – под стол, упёрся взглядом в опущенное одеяло, за которым сидела его зазноба, чуток постоял, нерешительно потоптался, соображая, поморгал глазами, и потянулся к выходу, сторонясь Сёмкиного локтя, который словно каменный утёс упёрся ему в бедро, загораживая вход.
- Увидишь, скажешь, я спрашивал, - наконец махнул рукой бригадир.
- Ладно, - облегчённо выдохнул Сёмка, - передам.
Он подождал, пока верный муж в поисках  своей любвеобильной жены отойдёт подальше, и вошел обратно.
- Вылась, - откинул рукой одеяло.
- Уже ушёл? – насторожено раздалось из под нар.
- Ушёл.
Бригадирша выползла, поднялась, испугано выглянула в окно.
- Фу-у, перепугалась я вся.
Сёмка усмехнулся:
- Псу надо спасибо сказать, а то бы влипли.
Бригадирша перевела дух, присела на край лежанки.
- Ладно, пойду я, а то опять хватится.
- Обожди.
Сёмка выскочил на улицу, прошёлся немного, осмотрелся. В пределах видимости никого движения не наблюдалось, бригадир, наверное, уже далеко. Он быстро вошёл обратно, подсел рядом к бригадирше, обнял.
- Обожди, - горячо зашептал ей в ухо, придерживая за талию, - он далеко ушёл. Сейчас пойдёшь.
Бригадирша поняла Сёмкины намерения, смерила его насмешливым взглядом, растаяла в улыбке от его телячьих нежностей, и повалилась на лежанку.

«Химики» гуляли.
Все обитатели данной местности собрались в одном месте.
Всё-таки одинокое проживание скоро надоедает, душа требует обыкновенного человеческого общения.
У гостеприимного хозяина избушки-времянки созрела брага, примерно литров сто. Надо гнать.
Самогонный заводик располагался тут же, во дворе, и к приходу гостей уже работал на полную катушку.
Кирпичная печь с невысокой трубой была по-хозяйски отштукатурена и побелена, фляга с брагой стояла на ней, шипела, зелёный змий тонкой струйкой источался в банку.
Радушный хозяин стоял рядом и наклонившись, колдовал что-то над аппаратом.
Несколько заполненных стеклянных сосудов с самогоном, аккуратно приклонившись друг к дружке,  стояли неподалёку в кустах, накрытые телогрейкой.
Каждый приходящий невольно останавливался и любовался на это изобилие. Прям трепет какой-то благоговейный вызывало это зрелище, возвышая в предвкушении душу.
Все радостно приветствовали друг друга, рассаживаясь вокруг брошенной на траву клеёнки, на которой уже была разложена нехитрая закусь – хлеб, рисовая каша, мясцо кое-какое. Самое главное – припасённая с весны солёная черемша. Кто-то притащил вяленых хариусов, кто-то кусок сала.
Да что далеко ходить, вон, под рукой кусты смородины, дотянись, сорви лист, занюхай, заешь…
Хозяин нарубил побольше дров и, предусмотрительно не глядя, забросил топор через голову в кусты. От греха подальше. Потом найдёт.
Расселись, начали выпивать.
Время было послеполуденное, впереди казалось целая вечность, так что пили не спеша  А чего и куда спешить? Вот он, под носом, неиссякаемый ручеёк, только банки подставляй. Когда иссякнет, неизвестно.
Двое местных, жителей приангарья, поддавшись влиянию зелёного змия, вдруг почуяли в себе миссию проповедников и затеяли разговор о Боге, кто больше верит. Долго спорили, потом стали приобщать остальных.
Их проповеди молча слушали, внимали, поддакивали, кивали, но когда речь зашла о десяти заповедях, о том, что пьянство и чревоугодие грех, тут многие во мнениях разошлись.
- Да какой же это грех, - возмущались одни, - когда Иисус сам вино делал и людей угощал.
- Тот ещё самогонщик, - ехидничали другие.
- Вино, но не самогон, - возражая, поднял палец один из проповедников, - слабенькое. Им не сопьёшься.
- Сопьёшься, - убедительно запротестовали знатоки, - пивом напивались, а тут – вино.
- А есть ли жизнь после смерти? – встрял Сёмка.
- Нет, - твёрдо заявили проповедники. – Если будешь хорошо вести себя, попадёшь в рай, плохо – в ад. А больше никакой жизни нет.
- А там что, в раю или аду, не жизнь, что ли? Получается, я   всё равно буду, не исчезну?
Проповедники некоторое время похлопали глазами, пошептались, потом хором выдали:
- В Библии об этом ничего не сказано.
- А вдруг я не успею стать хорошим, тогда как? Жизнь то коротка
- А это надо в церкву почаще ходить, каяться  в грехах, просить прощения у Бога. Тогда может и простит.
«Хорошая позиция, - усмехнулся про себя Сёмка. – Нагрешил, покаялся – простил. Так можно до бесконечности».
- И сразу в рай?
Молчок.
- А младенцы умирают,  ведь они ещё не успели ни нагрешить, ни добрых дел наделать. Их-то куда?
- Им уже уготовано царство небесное, - чётко по писаному раздалось в ответ.
- А есть ли инопланетяне, или жизнь на других планетах?
Это проповедники отвергли сразу:
- Если в Библии об этом не написано, значит нет.
- Получается, одни мы в космосе?
- Получается одни, - словно не веря самим себе, грустно признались они.
Сёмка к религии относился так себе, особого благоговения перед этим не испытывал, хотя свято верил, что «что-то» есть, не важно как называется, Бог или Высший Разум.
Читал одно время писательницу Блаватскую Е.П., её сочинение «Тайная Доктрина», считал себя чуть ли не знатоком по космическим и религиозным вопросам, и в большинстве своих бесед с верующими на тему религии принимал их как тёмными и невежественными. Во многом так оно и есть.
Те обычно шпарили по писаному, поповскими словами, которые те вложили в их головы, безо всяких размышлений и не вдаваясь в подробности, были нетерпимы к любым возражениям и другие религии считали почему-то «сатанинскими», не от Бога якобы.  А баптистов же, протестантов,  вообще именовали сектантами.
И это не завесило от уровня образования и социального положения.
Сёмка понимал, что какая-то вера во что-то Высшее на земле нужна обязательно, без этого будет только хуже, и если священнослужители поддерживают её с помощью  своей паствы, большинство которой и верит-то с трудом, так, на всякий случай, чисто ритуально, не зная во что, не стремясь к расширению познаний в области этой самой веры, то в любом случае это сохраняет хотя бы понятие смысла человеческой жизни, порождает боязнь греха и чувство ответственности за свои поступки.
Но вряд ли слепая вера даёт свободу духа. Скорее наоборот, закрепощает.
Как-то в разговоре с одним священником Сёмка спросил:  что он думает о трудах Блаватской?
Поп не затрудняясь сразу ответил, что она обыкновенная сатанистка.
Сёмка возразил, что сатана у неё всё-таки описан как любимец Бога, Люцифер, падший на землю ангел во имя спасения людей, которым дал им высшие знания, но те оказались не готовы, злоупотребили ими, вследствие чего пали духовно, и что это не противоречит Библии.
Священник согласился, но добавил, что такие знания нужны скорее учёным,  верующие же эту науку должны постигать только через Библию.
Но вот когда учёные начнут всерьёз заниматься  этими вопросами, которые никак не стыкуются с традиционной наукой, Сёмка не знает. Ведь у них тоже имеются сложившиеся десятилетиями направления и наработки, свернуть с которых очень мало желающих. Трудно от кормушки оторваться. Проще искать щель,  упёршись лбом в косяк, чем узреть открытую дверь.
Но рано или поздно атеистическая наука перешагнёт себя.
Сёмке понятны были опасения служителей церкви потерять паству, к чему, по их мнению, может привести увеличение числа читателей  Блаватской и других книг на тему религии, эдаких новых Толстовцев, и постарался уверить, что ничего антихристианского в этом нет, и знания в подобном случае способны приумножить только скорбь, и как ни странно, способствовать укреплению веры.
Да неужто Бог против того, чтобы верующие приобщались и знаниями!
Ведь всё Божественное заключено в человеке, и не всем удаётся возлюбить Всевышнего, раскрыть его в себе, не многие доходят до просветления и не каждый узрит высокое, хоть молись и кайся круглосуточно.
Одних благих намерений просто недостаточно. Здесь нужно что-то ещё…
Нельзя низводить высоту Божественного на уровень своего личного низкого суеверия.
И если человек интересуется вопросами мироздания, что в этом кощунственного?
Одно дополняет другое, всего лишь.
На том и разошлись.
…Тем временем темнело, проповедники уже с миром удалились, остальные в порядочном подпитии еле языками ворочали, но не сдавались и продолжали заворожено следить за тонкой струйкой, медленно истекающую в подставленную посуду.
Поистине волшебная сила заключена в этом напитке, способная собрать, сплотить и осчастливить страждущих!
Сёмка тоже не стал дожидаться последней капли этого зелья, и ушёл к себе.
…На небе зажглись первые звёздочки, было тихо, ни ветерка, лес словно замер и почти погрузился во тьму. Он развёл костёр, заварил крепкого чайку, включил погромче радиоприёмник.
 Над головой бесшумно, как призрак, пролетела белка-летяга, приземлилась где-то рядом, транзистор заорал голосом певицы Надежды Чепраги, и на всю тайгу раздалось звонкое: «Кружат водо-о-во-о-роты»!
 Сёмку стегануло по чувствам, он расчувствовался, хмельная душа преисполнилась благости, казалось, само небо поёт ради него. Он судорожно сделал глоток чая, и, стоя перед пламенем костра, один, посреди небес, всем сердцем предался нахлынувшему вдруг возвышенному духовному созерцанию, пусть даже во многом разогретому спиртным.
Ради этого  стоит жить.
Но в  любом случае, компромисс с Богом был найден.
               
Сезон сбора живицы подходил к концу, «вздымка» сосен закончилась.
Сентябрьское небо уже вовсю веяло прохладой, любоваться закатами без телогрейки было уже студёно. Впереди маячила самая главная забота, так сказать, результат всей трудовой деятельности – опорожнять воронки со смолой и  затаривать ею бочки.
Некоторые соседские участки с «богатой» хвойной пушистой сосной опорожнялись не менее двух раз, Сёмке же в этом деле не повезло, похвастаться было нечем.
Ему как новенькому досталось бросовое захудалое местечко, где очень редко попадалось хорошее  дерево. Так, одни верхушки колосятся. Еле-еле воронки заполнил, да и те кое-где наполовину.
Да он не шибко-то и горбатился, честно говоря, больше радио слушал да с ружьишком шастал, местность изучал.
Так что большой заработок ему не грозил, за еду бы рассчитаться, да на дорогу мелочишка.
Вчера утром проводил до лесовозной дороги мужика с соседского участка. Тот собрался в поселок и пришёл со своим провожатым, старым знакомым, престарелым  псом. У Сёмки одного ружьё было, не считая бригадира.  Иногда сопровождал.
С другой стороны – чего бояться? Здесь у всех равные условия. На работе по тем же местам шастаешь, ничего, ни один медведь не трогает. А если в посёлок, сразу провожатый нужен.
Правда, жила здесь медведица с медвежонком. Их следы Сёмка часто видел на глине. Чёткие такие. У мамаши лапищи здоровенные, у детёныша раза в два поменьше. И что интересно, на глаза не попадаются, а следом ходят. Бывало, обратно идёшь, а на встречу по твоему  следу два ряда косолапых лап.
Вот и в этот раз. Пока шли к дороге, всё как обычно, никаких впечатлений. Там распрощались, и Сёмка направился  назад.
Однако, на обратном пути, почти на тропе, в глаза бросился бугорок свежевырытой земли. Под кедром небольшая, глубиной по локоть, ямка. На бугорке и рядом чёткие отпечатки следов копальщика – медвежьи лапы.
И когда успели, прошло-то всего полчаса…
Бурундука грабили. Живой ли хозяин?
Пёс нюхал-нюхал – никакой реакции. Даже на Сёмку не взглянул, махнул хвостом и затрусил дальше по тропе. Может, друга почуял?
Минут через пятнадцать Сёмка присел за поваленное дерево – быть на природе и не справить нужду? Это такое же удовольствие, как и плюнуть с пятого этажа на прохожего. Заодно и отдохнёт.
Вдруг метрах в пятидесяти раздался какой-то треск. Сёмка схватился за штаны, привстал, повернул голову и увидел сохатого. Тот красиво и грациозно уходил куда-то вправо. Сёмка по привычке  дёрнулся к ружью, - куда там, уже не достать. Лось сделал полукруг и исчез в зарослях.
Пёс ходил рядом и как ни в чём небывало наслаждался запахом  растительность. Он просто ничего не заметил.
И уже метров через сто поперёк  тропы чётко обозначились следы Лося, – не копыт, а отростков на его передних ногах.
Словно пальцем кто во мху дырки наделал.
Тут псу посчастливилось нечаянно ткнуться в них носом, он принюхался, насторожился, навострил уши, упёрся глазами куда-то перед собой, и сиганул в чащу.
Впрочем, сколько Сёмка не прислушивался, так и не удалось ни разу услышать гордый лай охотничьей собаки. Такой «зверолов» может в двух шагах слона не заметить. Кабы не заблудился. Отслужил своё пёс, возраст, знаете ли…
В это время природа берёт своё, у сохатого гон начинается, он много бегает, худеет, ищет самку, соперника,  теряет страх и осторожность.
Не дай Бог нарваться на вошедшего в любовный раж неудовлетворённого быка!  Забьёт, затопчет в ярости передними ногами, до смерти.
Вскоре пёс нагнал Сёмку, остаток пути был пройден без приключений и когда пришли, он вынес собаке горбушку хлеба, ласково потрепав по холке: «ешь, старина».

Вот уже пять месяцев Сёмка не выходил из тайги.
Он съел почти все продукты, оставалось лишь пол куля муки, да несколько банок консервированного борща.
Четыре банки ушли на брагу, - дрожжи кончились, а томат бродил. Вычерпаешь ложкой капусту, и ничего, играет. Лишь бы в тёплом месте стояло.
«Робята» с похмела несколько раз заглядывали, причащались, да и так бывало кто зайдёт. Порядок есть порядок, угостить было чем. Разгребёшь кружкой плавающий на поверхности борщовой жирок с охлопьями, и черпай хмельной напиток. Пойло-пойлом, но ничего, шло в пользу, не травились.
Попользовался Сёмка от души таёжными дарами, порядком дичью брюхо насытил. Хотя кроме рябчиков и уток, обитавших на немногочисленных водоёмах, ничего не стрелял, не считая весенних вальдшнепов.
Раз набрёл на болото в поисках куликов. Длинная сырая плешина посреди тайги протянулась километра на полтора, но узкое, метров сто. Решил по кочкам на противоположный берег перейти, обходить лень было.
Играючи с кочки на кочку удалился вглубь метров на тридцать, потом кочки стали редеть, появилось больше воды, зыбкости, прыгать стало сложнее. Решил обратно. А кочки то все одинаковы, по которым шёл не знает. Осторожно рванулся напрямик, ближе к берегу. Кочки сразу показались не те, непрочными, зыбкими, так и норовили уползти из под ног. Несколько раз срывался, чуть ружьё не утопил. Вроде вот берег, близко, а куда не сунься, шаг вправо шаг влево – трясина. У Сёмки ладони покрылись холодным потом, сердечко бешено заколотилось. Вокруг никого, ори не ори, бесполезно. А вдруг не выберешься? Чуть от отчаяния напропалую не кинулся.
Но пронесло. Взял себя в руки и осторожно, с трясущимися коленками, потихоньку, с Божьей помощью добрался-таки до берега.
 Весь с ног до головы в грязи и тине плюхнулся на спасительную, такую прочную и надёжную, землю, обнял её как родную, перевёл дыхание.
«Попёрся, дурак» - зло сплюнул в сторону болота.
Болото в ответ равнодушно  квакнуло пузырём, и вновь затянулось, надёжно укрыв от непрошеных гостей своих многочисленных пернатых обитателей.
Впредь зарёкся.
…Сёмке вдруг страшно захотелось выйти из леса. Наверное, время подошло.
Душа почему-то беспокойно заныла, затосковала, каждый проведенный в тайге день уже не радовал,  лишь тяготил и нагонял жуткую тоску. Сёмка буквально места себе не находил. Обрыдло всё. Решил назавтра уходить.
Вечером как обычно развёл костёр, повесил чайник. Наделал из муки колбасок, навертел их на палочки, навтыкал вокруг огня. Было уже довольно прохладно, набросил телогрейку,
Надо было сдать бригадиру весь рабочий инвентарь, что получал, все железяки. Там делов-то, унести насос, бидончик, да зубастый «хак». А рюкзак собрать в два счёта. Поутру часа за два обернётся.
Недалеко в сумраке замаячила фигура человека. Сёмка узнал бригадира.
- Здорово.
- Здорово.
- Мою не видел?
- Не видел, - честно признался Сёмка.
Да он и действительно не видел её уже недели две.
- Со вчерашнего дня нету, - растрогано произнёс бригадир. – Может, заблудилась где…
Сёмка хмуро отвернулся: «Заблудилась, как же, у кого-нибудь под одеялом…». Жаль стало этого простака бригадира.
- И ты всегда её ищешь?
- Ищу, а куда деваться, жена она мне.
Сёмка покачал головой:
- Не надоело ещё?
Бригадир ничего не ответил. Да Сёмка больше и не лез. Чужая семья потёмки.
- Да, - спохватился он, - я завтра в посёлок ухожу. Забери, раз уж ты здесь.
Он вынес инструмент. Стянул верёвкой, чтоб нести удобней было, сунул бригадиру.
- Я наверно не вернусь, - продолжил он, - ты отдай кому-нибудь мой участок, пусть смолу соберут. Там можно кое-что взять.
- А себе что, ничего не оставишь?
- Подгони, чтобы за еду рассчитаться, да на дорогу хватило. Остальное не моё.
Бригадир кивнул:
- Хорошо.
Чуть помолчал.
- Завтра уходишь?
- Да, утром.
- Двадцатку свою не продашь?
Сёмка призадумался.
Ружьишко старенькое, курковка одностволка, цевьё постоянно отлетает, теряется, бой не очень.… Сам купил с рук по-дешевки.
- А-а, - махнул он рукой, - забирай. Оно лёгонькое, будет с чем жену искать.
Бригадир тут же отсчитал деньги, забросил на плечо ружьишко с припасами, обменялся рукопожатием, и отправился дальше.
Сёмка ещё немного побыл у костра, доел пропеченные мучные колбаски, притушил огонь, и пошёл спать.
Долго не спалось. Последняя ночь самая длинная. Как в армии перед дембелем.
Забыл сказать пор остатки продуктов, чтоб забрали.
Впрочем, народ тут ушлый, разберут, пропасть не дадут.
Интересно, нашёл бригадир жену?
Он заворочался, потянулся, сердце подёрнулось сладостной истомой: «где ж ты есть, бригадирша…».

…Утром в последний раз развёл костерок, вывалил в котелок оставшиеся две банки борща, сыпанул пригоршню сухарей, подлил воды. Плотно позавтракал, напился чаю.
Вылил в костёр остатки браги, затушил огонь.
Подпёр палкой дверь.
Напоследок обернулся и с добрым чувством оглядел своё временное пристанище. На сердце слегка защемило.
Вроде обыкновенная бревенчатая бесчувственная лесная избушка на курьих ножках, приютившая под своей крышей не одного бродягу, но как-то сроднился Сёмка с ней, нашла она свой крохотный уголок в сердце его, и сейчас, глядя на неё как бы уже со стороны, он остро ощутил эту невидимую связь.
Сейчас она кажется ему одиноким живым существом, сиротливо притулившаяся посреди пустынного леса, укоризненно глядящая на него тусклой плёнкой окна, словно верный пёс, предательски привязанный к дереву и безжалостно брошенный на произвол судьбы, но продолжающий всё также беззаветно любить своего хозяина.
Да и что говорить, сколько поистине счастливых часов  подарила она ему, сколько книжек было прочитано в её закопчённых стенах под керосиновую лампу, сколько музыки, интересных передач и политики наслушался Сёмка от старенького транзистора, где после пламенных речей нового руководителя государства о различных «перекосах» и «перегибах» в управлении страной, наконец-то узнал, как плохо он живёт, и что надо перестраиваться.
Теперь-то Сёмка знал, кто во всём виноват.
Он даже стал подумывать – а не стать ли ему президентом со временем? А что, вот выйдет из тайги, немного подучится, поработает хорошенько локтями, и всё, дело сделано, время впереди навалом, многое можно успеть.  Особого труда претворить эту идею в жизнь он не видел. Казалось, стоит лишь только захотеть, а дальше как по мановению волшебной палочки всё пойдёт само собой.
А можно и другое: скопить деньжат, выбраться куда-нибудь в Америку, покуролесить там, в случае чего сами на родину выпроводят, бесплатно, с голода не дадут помереть…  Ну, а там ещё можно что-нибудь придумать…
Эх, хорошо мечталось, лёжа у печки в тёплых стенах и поплёвывая в потолок, когда за спиной кроме рюкзака ничего, а впереди, как казалось, целая вечность.
Много разных шальных мыслей завелось в Сёмкиной голове под влиянием окружающих его красот, навевая грёзы о ещё неизведанных интересных местах и событиях, разжигая живой интерес в предвкушении новых впечатлений и ощущений.  Казалось, весь мир под ногами. Сбудется ли…
А сколько раз он замирал от восхищения,  стоя у вечернего костра и дивясь «божественной природы красотам», заворожено слушая дыхание неба, где ночное светило всегда ближе, а звёзды ярче и загадочней…
Да на всё это он никогда не обратил бы должного внимания, не проникся бы всем сердцем, находясь среди людской суеты, где повседневные дела и заботы всегда перевешивают всё остальное и заполняют собою всего человека, и это очень  чувствуешь и понимаешь, когда выпадает счастливый случай побыть где-нибудь в глуши, среди природы, наедине с самим собой, подальше, как кажется, от всего наносного и ненужного, где что-то теряешь и что-то приобретаешь.
Сёмка вздохнул, забросил на плечи рюкзак и, не оглядываясь, зашагал в сторону профиля, вскоре вышел на тропинку и по ней, уже прямым ходом, никуда не сворачивая,  добрался до лесовозной трассы.

«Химики» гнали по деревни своего собрата. Тот удирал вдоль по улице, соблюдая расстояние от гонителей метров пятьдесят. Иногда запыхавшись, приостанавливался, испуганно оглядываясь. «Братва» видя это, прибавляла ходу.
Местные жители обозревали это «мероприятие» без особого энтузиазма, как бы между прочим. Ну, бегут и бегут, их проблемы, сами разберутся. Дело обычное, так просто гнать не будут. Наверняка, чем-то провинился.
…Сёмка в этот день добрался до посёлка уже далеко за полдень. Лесовоз добросил его до соседней деревни, остальные восемь километров пришлось топать на своих двоих.
В общаге было уже человек семь «химиков», праздновали окончание сезона. Ну как тут не присоединиться! У самого радость…
Направили его по адресу за самогоном, два пузыря принёс.
Всё бы ничего, да зелье кончилось, надо ещё бежать. Снарядили гонца. Долго терпеливо ждали. Вроде должен уже давно вернуться. Недождались. С тяжёлыми сердцами сорвались на поиски, но вот он тут как тут, нарисовался у порога. Но безо всего, с пустыми руками. Осторожно остановился в дверях, обвёл глазами присутствующих. На немой вопрос братвы – «где пойло?», бессмысленно поднял бесстыжие глаза -  «нету!»…  Братва рассвирепели и на него. Он бежать.
Так и гнали его до самой милиции. Тому больше деваться некуда. Забежал, уселся поближе к дежурному, сложил по-заячьи руки на коленях, и притих.
Толпа в впопыхах вломилась в помещение, устало расположилась рядом, тяжело дыша. Злоупотребление алкоголем и табаком бесследно не проходит. Вольная жизнь требует жертв.
Дежурный оказался очень даже рад, что все они собрались у него. Он радушно поздоровался, поинтересовался в чём дело, пожурил по отечески провинившегося, потом взял с обеих сторон клятвенные обещание,  что один вернёт всё до копейки, а другие не тронут его, сердечно пожал всем руки, строго-настрого напутствовал держать обещания, и выпроводил обратно.
Братва чуть успокоилась, но слово держала. По крайней мере, пока Сёмка был там, он не наблюдал на кислой физиономии виновника происшествия каких-либо видимых изменений.

…На другой день Сёмка пошёл получать расчёт.
К его великому удивлению, он ещё и остался должен!
Вот так дела.
Взглянув в его враз округлившиеся, словно от столбняка глаза, кассирша кисло улыбнулась:
- В бухгалтерию зайди.
Ни слова ни говоря он направился в бухгалтерию:
- Здрасьте.
В кабинете сидели три женщины.
Узнав, в чём дело, они иронически переглянулись, в губах засквозила лёгкая ухмылка.
- Ваш мастер подал такие наряды, - стараясь держать деловой тон, доложила бухгалтер. Но глаза так и играли огоньком. – Получается, вы даже за питание не отработали. Как так вышло, сама не понимаю, - кокетливо пожала она плечами.
- Но я же полгода не выезжал, работал, это что, не считается?
- Вот мы вам и заплатили по тарифу. Но получается, вы только ели да другими делами занимались, - нажимая на «другими», многозначительно стрельнула она глазами.
Рядом хихикнули и углубились в бумаги.
До Сёмки наконец-то дошло.
Бригадир. Пронюхал-таки про жену, гад. Кто-то из бродяг шепнул, либо сама зазноба болтнула по недоразумению.
- Бригадир приезжал?
- Вчера был. Не знаю, как вы не встретились. Злой какой-то, жену избил. Сунул твои бумаги и обратно.
Женщины поняли, что до Сёмки «дошло», и понимающе
уставились на него, сочувственно спрашивая:
- На дорогу-то деньги есть?
В кармане были остатки за проданное бригадиру ружьё, не все пропил, как раз на обратный путь.
Он кивнул:
-Есть.
- Что ж ты так, - уже откровенно обратились женщины, - связался с бабой. Из-за неё уже не один погорел.
- От вас нигде не спрячешься,- махнул рукой Сёмка, - даже в тайге найдёте.
Женщины согласно качнули головами:
- Да, да, она найдёт.
Сёмка вышел.
«Запереть бы вас в тайгу да посмотреть, кого бы вы там нашли» - в сердцах подумал он.
Только добрые чувства оставила почему-то бригадирша в душе его, и добрые воспоминания.
Что она кому плохого сделала? Да никому и ничего. Так что осуждать её могут только те, кто жил рядом с ней в тех же таёжных условиях.
Сёмка поправил рюкзак и, не оглядываясь, направился на пристань. Дождётся «Зарю», по реке до райцентра, там на поезд и… домой.
О потеряных деньгах Сёмка не сожалел, что ушло то ушло.
Не работать же он ехал,  чего уж греха таить-то… 
Пожил на казённых харчах, налюбовался природой, вволю наохотился, набродился, нахватался незабываемых впечатлений, одним словом, отдохнул телом и душой, и за всё это ещё и деньги требовать?
Ну, это уже чересчур, сверхнаглость, знаете ли…
Туристы и романтики сами платят за то же самое.
Но всё же маленький червячок неуютно ворочался в душе и чуть портил общую картину: он же всё-таки работал, заполнил воронки живицей, сколько ни есть, а всё ж его…  Уж пропитание-то отпахал в полной мере, на несколько раз.
Всё бригадиру пойдёт.
Однако, дороговато за жену взял.
Ну да ладно, в другой раз отработает.
Зато есть что вспомнить…


2011г. март






,