Флобер. Глава 26

                Глава XXVI



                1853



               

   Ты, конечно, знаешь из газет, какой необыкновенный град выпал в Руане и его окрестностях в прошлую субботу. Весь урожай погиб, в окнах у горожан выбиты градом стёкла, только у нас разбито стёкол франков на сто, и стекольщики в Руане не упустили случай взвинтить цены на свои услуги.
   Не без удовольствия смотрел я на свои уничтоженные шпалеры, на искрошенные цветы, на измолоченный огород. Глядя, как все эти жалкие ухищрения человека были сокрушены в пять минут буйством природы, я восхищался тем, что на месте порядка искусственного восстановился порядок истинный. Все эти терзаемые нами растения, обрезанные деревья, цветы, растущие там, где они не хотят расти, чужеземные овощи – получили благодаря этой атмосферной выходке своего рода реванш. Ха-ха, эта природа, которую мы пытаемся оседлать, нещадно эксплуатируем, самоуверенно уродуем, умеет, когда ей вздумается, постоять за себя и предаться отнюдь не невинным причудам! Это славно. Слишком уж уверовали в то, что у солнца нет другой цели здесь, на земле, как выращивать капусту.
   В Руане думали (буквально), что настало светопреставление. Два дня не прекращались в городе вопли и стенания. Я мало чувствителенк всеобщим бедствиям. Никто не оплакивает моих горестей, пусть же горести других избываются без меня! Человечеству я плачу его же монетой: равнодушием. Прочь от меня, стадо, я не из твоей овчарни! Все эти красивые слова о преданности, самопожертвовании, братстве и прочих абстракциях, от которых человечеству в целом никакой пользы, оставляю болтунам, фразёрам и шутам. В идеальном обществе каждый индивидуум должен жить честно, не притеснять ближнего и действовать по своим способностям. Я этим заповедям следую, стало быть, мы с обществом в расчёте. «Помогай себе, и бог тебе поможет». Пусть бы каждый довольствовался этим, и все добродетельные утопии были бы вскоре превзойдены.
    
                ***

  Всё же иногда трудненько вытаскивать воз из грязи. Сейчас спотнулся на самой простой сцене: кровопускание и обморок. Я занимаюсь работой акробата; но, в конце концов, что доказывает акробатический фокус? Даже если достигну совершенства, всё равно будет только сносно, в силу самой сути пошлого сюжета, от которого меня порой тошнит.  Всю прошлую неделю я буквально корчился от тоски и жгучего отвращения к себе; теперь уже лучше. Это бывает со мной всякий раз, когда какую-то часть закончу и надо продолжать.
 

                ***
               

  Если тебе случалось вставать из-за рабочего стола в минуты вдохновения, когда тебя переполняет мысль, и взглянуть на себя в зеркало, не была ли ты поражена своей красотой? Вокруг головы как бы ореол, расширенные глаза мечут пламя. Это вырывалась наружу твоя душа.
Какими художниками были бы мы, если бы были заняты только прекрасным, не встречались с олухами и не читали газет! У греков так и было.

                ***

   Гюго прислал мне письмо из-за океана. Изгнание избавило его от лицезрения окружающих мерзостей. Знал бы он, в какую грязь мы погружаемся! Подлости частных лиц проистекают из гнусного политического устройства, шагу не можешь ступить, чтобы не угодить в какую-нибудь пакость. Атмосфера насыщена тошнотворными испарениями. Воздуха! Воздуха! 


                ***

  Я люблю высокий лиризм, он представляется мне лучшей формой поэзии. Только в нём поэзия полностью обнажена и свободна. Идёт ли речь о стихах, или о прозе,  вся сила произведения - в этой тайне. Остроумие же, напротив, несовместимо с истинной поэзией. У кого было больше остроумия, чем у Вольтера, и кто был менее поэтом? Но в расчудесной нашей Франции публика принимает поэзию только переряженную. Преподносишь её в голом виде, воротят нос.

    
                ***

   Эту неделю я был в ударе. Написал восемь страниц, и, по-моему, все они почти готовы. Нынче вечером набросал большую сцену сельскохозяйственной выставки. Сцена будет огромной – страниц, наверное, тридцать. В рассказе об этом сельско-муниципальном празднестве и посреди его деталей говорят и действуют все второстепенные персонажи книги. В колорите и в общем эффекте я уверен, проблема только в том, чтобы получилось не слишком длинно, а добиться этого будет чертовски трудно. Когда этот перевал будет пройден, я быстро доберусь до любовной сцены в лесу осенней порой (а рядом их лошади щиплют листья); тогда, надеюсь, станет легче, и я, по крайней мере, миную Харибду, хотя Скилла ещё впереди.