1978-1979 год. Любовь к Лёше

Встречается эротика.



Жизнь - это долгий, утомительный сон с бесконечными терзаниями и страданиями, с любовью, которая скорее болезнь, чем любовь. И это скучно и неинтересно. И когда отбрасываешь все это, остается так мало! Остаются осколки счастья, которое не замечалось, пряталось за этими глупыми и изматывающими страданиями. И остается тишина и бесконечность. Надо проснуться от спячки и вырваться на свободу. И лететь, лететь на звезде...

Но не надо ругать детей за то, что они влюбляются и страдают, они думают, что это настоящая жизнь и это очень важно. Они боятся покоя и тишины. Они думают, что покой и тишина - это смерть. Пусть думают.

Уважайте чувства детей.

1978 год. Август.

Омск. Фиолетовое небо.

          ***

Прошлой весной мы с ним любили сидеть на подоконнике. Бывало тихо. Мы все время болтали. И разбили, наконец, окно.
Я люблю его...
Леша...


А. И.
За разбитым стеклом
Журавли пролетали,
В ранней синей дали.
Нас с постели подняли.
Мы стояли с тобой,
Словно счастье разбили.
За разбитым стеклом
Журавли голосили.
Звонкой, ранней весной
Журавли прилетали
И кричали двоим:
«Вы любовь потеряли!!!»
В ранней, синей дали
Мы окошко разбили.
Нас зачем-то в ту ночь
Журавли разбудили.
               
                ***
Зачем люди мучают друг друга?

                ***

1978 г. Сентябрь.

Смотрю на отмель. Туман. И птицы летают бесшумно, как тени. Появляются в облаках и исчезают в быстром полете. Как грустно и прекрасно жить на белом свете.

                ***

Сегодня ходила на симфонический концерт. Еле высидела. Музыканты походили на маленьких кузнечиков. Особенно мужчины.

1979 г. Март. Лунная соната.

Я слышу звуки.
Эти звуки - мы с тобой, и не мы.
Это  ветер, проникающий сквозь щели в раме.
Это тишина и широким потоком льющийся на кровать и спящих детей лунный свет.
Ты лежишь на спине.
Твоя грудь открыта.
Дышишь. И руки раскинул.
А рядом я. На животе, прижавшись к спинке дивана.
И тоже дышу.
У тебя каштановые, вьющиеся волосы до плеч. У тебя аристократические ладони с длинными, изысканной формы пальцами и продолговатыми ногтями на них.
Мы спим, и можно отдать жизнь за то, чтобы повторить тот миг, то счастье и мир!
Ночь.
И эта вырванная из жизни комната, плывущая среди тусклого города и рождающейся весны.
Сквозь, выцветшую шторку, закрывающую половину окна, просвечивают огни и сонная жизнь за стеклом.
Больше уже никогда в хаосе дел и шума не случится тебя, нас.
Мы умерли.
Уплыли на затерявшемся среди миров, призрачном корабле любви и уже не вернулись назад.
Долго слышно звуки.
Это мы. Это мы с тобой.
В этих звуках застыло счастье и боль, и мука.
Трагедия и покой...



1979 г. Август. Поезд в Омск. (ездила на лето в Пензу. Возвращаюсь в Омск).

Август - последний месяц лета. Угаснет скоро надежда, и прилетит на своих больших и холодных крыльях ненастье.
Я не хочу, чтобы угасла надежда. Ее место займет пустота. Я хочу, чтобы деревья все время оставались зелеными и шелестели листвой. Дорожка чтобы пробегала вдоль леса. И колеса стучали, не останавливаясь ни на миг.
Отчего так душно? Август еще не кончился. Как хорошо, что август еще не кончился.

14 ноября. Среда.

Все чаще я вспоминаю детство. Как несравнимо оно с сегодняшним днем. Я стала цинична. Не верю никому, и хочу, чтобы людям было хорошо.
Оказывается, что все самое мудрое бывает у нас в детстве. Когда мучаешься в поисках истины, оглянись  назад в далекое, далекое детство, и тебе откроется она – чистая, светлая и простая.
За стенкой орет Высоцкий. Становится грустно и хорошо, хочется выпить вина, закурить, сидеть, ни о чем не думать и смотреть кому-нибудь в глаза.
Спать хочу.

                ***
Когда мне было шесть лет,  бабушка повезла меня на отдых в Боровое.
Я вспоминаю маленький домик, окруженный соснами и горами, покрытыми золотым лесом. Сыроватая, мягкая хвоя под ногами. Тусклое небо. Прохлада. Мы с бабушкой стоим, подняв головы. Слышим далекое, грустное курлыканье журавлей и видим их караван, тающий в небе. Так странно. Что-то уходит.
Журавли высоко летят, когда улетают. И низко, когда прилетают.

                ***
Гораздо позже мы едем на юг. Я помню дворец. Кругом цветы и пальмы. Все яркое, освещенное солнцем. Мы ходим по парку. А вот здесь, среди зелени, течет каменистая речка. Прозрачная вода. Над речкой яркий мостик. Мы идем по нему, и он качается из стороны в сторону. И так весело по нему идти!

А в Боровом была осень. Мы лезли на гору и усаживались на пеньки. Один пенек мой, а другой бабушкин. А между ними стоит елочка. Я начинаю украшать ее. Надеваю на ветки разные конфетные бумажки, все, что есть под руками. Когда мы едем обратно, из окна автобуса видно елочку. На ней еще остались "игрушки". Я этому рада.
 В Боровом мы жили в доме отдыха «Голубой Залив» в двухэтажных постройках. В нашем доме, на первом этаже, было две большие комнаты, где находилось, человек двадцать. Там была печка, которую топили углем, и отдыхающие по очереди ходили с вёдрами собирать уголь. Мы с бабушкой шли вдоль степи по дороге, он там повсюду валялся. С другой стороны дороги возвышались горы. На желтом песке кто-то начертил симпатичных человечков. Я их потом обрисовывала. Мне не хотелось, чтобы они исчезали.
У степи не было края.

19 ноября. Понедельник.

Сегодня мне исполняется
17 лет!
Мне исполняется 17! Вчера праздновали и сегодня будем.

                ***
Я шла медленно-медленно. И над рекой плыл закат. Теперь, в конце ноября, вдруг, вчера, повеяло весной. Иртыш разлился, он уже покрылся тонким льдом, а у берега вода не замерзла, и в ней отражались золотые облака и нежное сине - зеленое небо. Я позвала на закат любовь. Я смотрела, как ветви молодого тальника отражаются в золотистой, чистой воде и река колышет отражение облаков и веток.
Когда шла обратно, закат уплывал и гас. И взошел молодой месяц, тонкий, как цыганские серьги. Я попросила у него счастья.

Закат. Торжественный конец.
Рассвет. Таинственно начало.
А день? Проказник, сорванец!
Он без конца и без начала.

Мечта.

Это воспоминание о Пензе, о реке нашей на Барковке, где песок смешался с деревьями, небом и водой. Где дует ветер, и безлюдно.
О! Какое яркое солнце!
Золотое лето. Река. Над пустынным берегом кружит коршун - черная птица. Зной. Кругом песок, горячий, сыпучий. Много-много песка. Как хорошо лежать на нем, согревая мокрое тело. Кажется, будто так всегда будет, и не кончится никогда этот радостный день, полный солнца и счастья! Не смолкнет молодого лета шум в сердцах!
Ему 14 лет.

                ***
Зачем у нас чужие люди?
Зачем засохшие цветы?
Зачем-то Я, зачем-то ТЫ.
                ***
Люди не любят правды.

          ***

В вечерней школе на уроке.

За мерзлым окном проплыл красный трамвай. В маленьком заиндевелом промежутке между сказочными цветами и ветками был виден заснеженный деревянный домик и снег. Белый. Белый. Вот проплыл еще один красный трамвай. Ей показалось, что она счастлива.

1979 год. Потом было 6 число, декабрь, четверг.

Леша пришел ко мне. Сел в кресло. Я сидела у него на коленях и разглядывала его лицо. Милый!
Вот знакомый шрам у Леши на переносице, а на подбородке две ямочки, когда он улыбается.
Ну как-же я могла забыть о них?
И там, где сходятся ключицы, ямочка.
Ни у кого больше нет такой ямочки.
Я люблю целовать в нее.
Милый! Как я люблю его!
А глаза у него оказались голубей голубого.
Милый мой.
Потом была ночь, полная счастья.
Но после этого он не приходил ко мне днем ни разу. Только ночью.

Потом был понедельник, 10 число, декабрь.
В 12 часов ночи пришёл Лёша. Через некоторое время за ним пришла какая-то девка лет 22-23. Он ушёл за ней. Сказал, что это двоюродная сестра, но это не сестра, я знаю.
Я люблю его. Он больше не придет никогда.

                ***

Но он пришёл. 15 числа, в субботу. И опять была ночь. Счастливая, и несчастная. Неужели теперь всё сведётся лишь к этому?
Он сказал, что весной уедет в Одессу. Я сочинила ему песню:

Ты уедешь
Поздним маем,
Много новых
Подружек узнаешь.
Море увидишь,
Серые скалы,
Алые губы,
Губы кораллы.
И позабудешь
О том, что далеко,
Кто-то, кто-то
Грустит одиноко.
Ты позабудешь
Зимние ночи.
О том, как печально
Глядели мои очи.
Комнату нашу,
Где руки сплетались.
Где мы с тобою
Всю ночь целовались.
Но поцелуи
Слезами покрылись.
В ночи бессонной
Навсегда растворились.

             ***
Теперь я чувствую, что мы далеки друг от друга.
Я вспоминаю один вечер. Мы сидели на диване, было начало июня. А на стене, рядом с диваном неподвижно сидели рыжие тараканы. Мы не убивали их. Лёша говорил: «Мы сидим, и они сидят».
Белая ночь светила в окно. И малиновое зарево во весь горизонт вдали.

              ***

Лирическое настроение.

Посмотри, как меняется все в темноте. Видишь, лицо покрыто тенью. В сумраке только краешек щеки освещен тусклым светом. Бледен тот свет, и глаза мерцают из-под темных век. Гладкий лоб, и волосы тяжелыми прядями падают. Губы приоткрыты заманчиво, и хранят в себе тайны...
Рука, словно частица мудрости, плывет во мраке, скользит. Пальцы длинные касаются шершавой стены и чуть сжимаются. Таинственная тень пробегает по телу. И оно отражает свет. Живое тело. Оно дышит всё, и трепещет от невидимых струй воздуха. Матовый загар хранит тепло прошедшего лета. Посмотри, как меняется все в темноте. Видишь?

Январь. 1980 г.

                «Слепой смотрит на меня и силится сказать немым ртом»
                Миша.  Цитата из сна

12 числа я выехала в Пензу.
В поезде было скучно. Хотелось разрядки. Я спала. Надо мной ехала наполовину глухонемая девушка. Она плохо слышала и с трудом говорила. На другой полке полная девушка, и ещё тетка лет пятидесяти. С девушками я познакомилась. Полную звали Люба, и ей было восемнадцать лет, Наташе - двадцать, а мне семнадцать. Люба предложила полуглухонемой пойти в ресторан, пообедать. Я подумала, что надо и мне пойти, вылезла из-под одеяла. Она предложила и мне тоже:
- Пошли в ресторан?
- Ну, пошли.
Мы взяли деньги и отправились.
Там мы поели. Мне ужасно хотелось выпить.
В ресторане было холодно, и я сказала:
- Сейчас бы выпить.
Полуглухонемая отказалась.
Мы с Любкой взяли по 200 грамм "Вермута". Вино было кисленькое и не крепкое, но я немного опьянела. Мы еще не знали друг друга, и пока "нащупывали почву". Зашел какой-то парень. Пьяненький. В ресторане было пусто, и он сразу к нашему столу. Взял шесть или пять бутылок вина.
- Будете мне помогать, девчонки?
- Поможем.
Он сел с Любой, предложил закурить "Золотое руно".
Мы не курим, - сказала Люба.
У меня «потекли слюнки».
Мы взяли бутылки и отправились в его вагон.
Глухонемая пошла спать, а мы остались. Я сказала Любе:
- "Золотое руно" хорошие сигареты.
- А ты куришь?
- Да. Так...
Я тоже курю.
Я подумала, что это уже лучше. Скучно не будет.
Мы курили. Пили. Парня звали Сергей. Я разговорилась с ним, и нас решили «поженить» в поезде. Собралась большая компания, и какая-то женщина предложила, глядя на нас с Сергеем: «Смотрите, а они подходят друг другу, Давайте их поженим! Давайте играть свадьбу!» Мне было весело. Я улыбалась всем и без конца повторяла, что все люди братья. Нам кричали "горько". Мы целовались. Я подумала: "А как же Леша? Ну да ладно, и его где-нибудь пристроим".
Я была пьяна. Наблевала в туалете и кричала, что мне плохо. Мне было плохо. Рвало. Проводница, сивая какая-то девка лет двадцати, раскричалась на меня и на Любку, что мы плохо себя ведем. Мыли пол в туалете. Потом мы с Любкой пошли в свой вагон спать. Хохотали часа полтора. Потом я рассказала ей о Леше и о себе. Мне стало грустно. Ночью она сошла с поезда.
Я проснулась днем. Вот скука. Люба вышла. С этой Наташей много не наговоришься. Тетка сказала, что вагон ресторан отцепили, и: "Негде тебе будет веселиться". В четыре часа я решила пойти в гости в тот вагон, где были накануне. Пришла. Сидела, курила. Сергей сказал, что у него болит горло. Мы целовались. Курили. Около нас вертелись мужики. Потом я ушла к себе.
Наташе и тетке надо было выходить. Наташа долго и ласково, с трудом выдавливая звуки из своего повреждённого горла, уговаривала меня больше не курить и не пить. Говорила, что, когда ей было семнадцать, она тоже вот так же веселилась, и после одной попойки уснула где-то на холоде, застудилась и с тех пор не может нормально говорить и почти не слышит. Я слушала и не слушала, мне было блаженно на душе. Я смотрела в окно. И решила, что, действительно, брошу курить. Они вышли. Сели другие. А у меня разболелось горло. Я еще днем ела мороженое, хотя мне было совсем не жарко, даже холодно. Во рту пересохло. Я выпила газировки. Подумала: «Может быть, выпить и согреться немного». Меня знобило. Я одела шубу и пошла к ним в вагон. Мне дали 50 гр. водки и красного вина "Старый замок". Сергея не было, он ушел к сивой проводнице Наташке. Мне это было до лампочки, но пьяный мужик приставал:
- Боритесь, боритесь, кто кого переборет.
А, дурак! Пришла проводница и сказала:
- Опять вы здесь?
Я молчала. Рядом сидела бабушка:
- Она погостит, да уйдет.
- Она уже "погостила" вчера.
Я молчала, но мне стало плохо. Что ей надо? Что я ей сделала? Я ведь нечаянно срыгнула на пол. Я сижу, никого не трогаю. Что ей надо? У меня горло болит, меня знобит. Я хочу согреться.
Она ушла. А у меня задрожали губы. Напротив сидел какой-то дядька. Довольно симпатичный. Выпивши. Я закуталась в шубу, хотела выйти скорей в свой вагон, потому что я уже плакала. Дядька схватил меня за руку и посадил на место.
- Сиди, сиди. Не выдумывай.
Слезы текли у меня по щекам. И мне было горестно. Я повторяла дрожа:
- Что я ей сд-е-лала? Я не нарочно. Я не хо-те-ла! Я т-толь-ко погреться немного.
Он взял мои щеки в свои руки, и вытирал слезы. Я немного успокоилась. Давно никто не брал меня так ласково и нежно, как будто понимал меня всю, всю, всю. Мне стало хорошо. Только горло болело. Все люди такие добрые, наверное. Все добрые. Так думала я.
- Съешь хлеба с колбасой, - говорил он.
Я долго ела бутерброд, было трудно глотать. Поезд ехал, ехал, ехал...
Потом пришел Сережка. Я грубо разговаривала с ним. Пассажиры уже спали. Он сказал:
- Пошли в твой вагон.
Я взглянула на дядьку. Он покачал головой отрицательно. Я осталась сидеть. Но через шесть, или семь часов должна была быть Пенза. Подошел какой - то парень:
- Пошли в ресторан.
- Не хочу.
- А чо так?
- Иди ты на фиг! У меня горло болит.
- Ну да?
- Да.
- А я могу и стукнуть.
- Ну, стукни, стукни, Может легче станет?
Он посуровел и ушел в тамбур. Я испугалась, но виду не подала. В кармане шубы лежала соль. В случае чего кину в глаза. Но мне надо было уходить. В голове крутилось много-много разных мыслей. Но все вместе. Всё путалось. Пришел Сергей. Мы пошли с ним ко мне в вагон. Он провожал меня. В моем тамбуре закрыта дверь. Я обозлилась. Замерзла. Кругом иней, на стенах, на полу. Руки прилипают к металлическим ручкам дверей. Холодно.
- Иди к своей Наташке и возьми у нее ключ от тамбура.
Я уже совсем не могла глотать. Сергей принес ключ, открыл. Пришел этот дядька. Ему 35 лет. Сергей ушел.
- Мы останемся с тобой вдвоем.
- Да?
Я опять вспомнила проводницу, то, что увижу Пензу. Вспомнила Лешу, все это глупо как-то. Заплакала. Я долго-долго плакала. Слезы лились и лились из глаз. Он стал целовать меня. Губы были липкие, немолодые.
- Ну, улыбнись, улыбнись!
Я улыбнулась.
- Ты как солнышко! Леночка.
- Не трогайте меня.
Я знала, зачем он обнимает меня и почему, но не хотела в это верить. Почему все вот так грубо?
- Зачем вы меня трогаете?
- Ну вот. Зачем? - он обозлился, - с ней как с человеком, а она в душу плюнула.
Мне стало обидно. Я запуталась в мыслях и расплакалась опять. Я еще никогда так долго и легко не плакала. И все-таки мне нравилось, когда он успокаивал меня. И теперь он опять обнял меня и слегка похлопывал по спине, когда я вздрагивала.
- Я не знаю, я не знаю, кому верить мне.
- Ну вот. Я обещал не трогать тебя, но ты плачешь... Ленок, не надо, ну не надо.
Я замерзла.
- Пойдемте туда, в тепло, здесь холодно. У меня горло болит и знобит.
- Ну, пойдем.
Мы сели возле туалета на ящик у окна.
- Хочешь, я тебе скажу?
- Скажи.
- Я знал женщин и девочек плохих. Они никого не видят, но их видят все. Вот к тебе сейчас один за другим парни приставали, и я тоже, а ты не поняла. Но ты ведь хорошая, и в тебе нет плохого, я вижу.
- А я плохо себя вела, да?
- Конечно, плохо, - он вздохнул.
- Но я не хотела! Просто мне кажется, что все думают, что я плохая, и я делаю вызов! Но я не хочу этого.
- А зачем ты притворяешься хуже, чем есть?
- Я так привыкла.
Я прислонилась к окну головой. Было грустно, грустно.
Как солнышко? За окном ночь, и стекло отражает моё бледное лицо с большими печальными глазами. Оно обрамлено чёрным, широким капюшоном шубы. Украдкой я любуюсь своим отражением.
- Грустная ты. Почему-то
Слезы навернулись на глаза.
- Я расскажу вам, почему. Но это, это...
- Если тебе больно, то не надо.
- Нет, я расскажу, - мне хотелось рассказать.
- У меня есть парень. Леша. Я его так люблю, так люблю! Мы с ним любовники. Я заплакала.
- Ну, ничего, ничего.
- Он приходит ко мне только по ночам и никуда не зовет меня. Он не любит меня. Ну что же мне делать?!
Дядька взял меня за нос и высморкал рукой, как ребенка.
- Просто ты нужна ему, как женщина, и в один прекрасный день ты выгони его.
- А если он уйдет навсегда?
- Да, уйдет.
- Нет. Ну почему так? Я не хочу, чтобы так было! Почему он просто не любит, ну почему так в жизни?!
- Не плачь, не надо. Он опять поцеловал меня.
- Раньше мне говорили, что я счастливая, а теперь так никто не говорит.
Я улыбнулась горько.
- Можно я тебя поцелую?
- Нет, зачем?
- Ну, Лена?
Он поцеловал меня. Небритые щеки укололи больно.
- Вы небритый и колючий.
- Да? Если бы знал, обязательно побрился бы.
- Знаете, мне кажется, что вы обнимаете меня как отец. Меня давно никто так не ласкал. Просто. Я полгода живу в чужом городе. И мне так одиноко и грустно. Когда я увижу маму, я брошусь к ней.
- Ты никому этого не говорила, да? Хм. Как отец. Какой же я отец? Поедем со мной на Украину. Будем жить вместе. А?
- А у тебя есть корова?
- Ха-ха... Я живу в городе.
- А-а-а. Нет, мне к маме надо.
За окном пробегали станции и огни. Скоро Пенза. Скоро Пенза.
- Ой, как у меня горло болит!
Он стал вдруг брать меня за груди, поцеловал в сосок. Мне было очень приятно, но нехорошо. Всё опять обман. Он целовал сосок и трогал рукой между ног. Я стала вырываться.
- Пустите меня! Мне холодно и глотать больно.
- Ну одну палочку давай, Лен. Одну.
- Нет. Нет. Подождите, Вынь руку! На минуточку, вынь, пожалуйста, а потом...
Он послушался. Я полезла в карман. Достала соль и замахнулась на него. (Будь, что будет). Он поймал мою руку и разжал пальцы.
- Ну что? Хорошо это?
- Да. Хорошо.
Я поправила одежду не слишком быстро и вышла. Легла на полку прямо в шубе. Было холодно. Никак не могла закрыться с головой. Одеяло сползало. Было трудно дышать. И больно в горле. Я хотела чаю. Стала шептать: "Дайте мне чаю, ну дайте мне кто-нибудь горячего чаю". Тело ломило. Я не могла спокойно лежать. Я пошла к проводнику. Это был молодой и спокойный, нормальный парень. Он дал мне воды с содой. Я полоскала горло. Меня вырвало. Потом он согрел чай. Выпила два стакана, обжигаясь. Казалось, что я сейчас умру.
Поезд встал. Я кое-как собралась, и мама встречала меня. А дома ёлка. А температура 41. Скорая. И всё.
Лежала я две недели. Соскучилась о Лёше. Ходила на дискотеку. Было весело. Очень.
Я смотрю на белое небо и белый снег. Черные ветки четкие. Наш заснеженный двор. Я дома. А в Омск поеду в пятницу, к Лёше. Как я люблю его.


Иллюстрацию сделал ИИ 22 января, 2024 года.