Вселенная слова. 1984-1993

          Разрушения в моей душе, произведённые тяжёлым переживанием возвращения в Москву после двух отпускных летних месяцев в деревне, сопоставимы разве только с последствиями землетрясения или цунами. До глубокой ночи сижу за кухонным столом, мёртвый. Заливаю спиртом колбу с мозгами.


          Память хранит.
          В Одинцовской квартире родителей жены, уже после развода, прощаюсь с трёхлетней дочкой Настей:
          – Папа, а ты не уходи?..
          – … Ну что ты, доченька… папе на работу надо.
          – Ты не уходи – я за тебя работать буду!
          – …!

          Порой, просто необходимо утопить мозги в вине: опустить в склянку со спиртом.


          Не так давно, когда я принёс в одно литературно-музыкальное репертуарное издательство несколько своих песенных текстов, насупившаяся редакторша поинтересовалась: «А почему у Вас так много текстов, посвящённых памяти Высоцкого, Вы что – еврей?..»
          А я так вот не знаю второго такого русского, как еврей Высоцкий.


          У человека национальность того народа, на языке которого он страдает.


          Коротко сойдясь с человеком, полезно обратить внимание на глубину его глаз. У человека заурядного в глазах одна мысль, над которой он в эту скорбную для него минуту умственного напряжения трудится. Человек незаурядный имеет, как минимум, «две пары глаз»: за мыслью, которую он высказывает или воспринимает, живёт ещё одна, дальняя.
          Но можно и обмануться: у душевнобольных взгляд тоже бездонный.


          - Господи! Лиши меня данного Тобою дара сочинительства песен, только бы меня приняли на преподавательскую работу в педагогический институт!

                Сентябрь 1987 года

          Натуре русского человека присуще ожидание чуда, вера в чудесное избавление. Поэтому он способен жить в самых невыносимых условиях и подолгу. От одного «бессмысленного» бунта, до другого, «беспощадного».
                «Блажен, кто посетил сей мир / В его минуты роковые…»


          Разыгрывается траги-фарс «ГКЧП», положенный на музыку Чайковского к балету «Лебединое озеро». Только совершенно дремучие люди способны пытаться соединить столь несоединимое, как прекрасное и безобразное, в реальной жизни. И только людоеды могут быть так трогательно наивны.
Апатия. Гнетёт осознание совершаемого над душой насилия. Чувствуешь себя униженным и опозоренным перед лицом свободного цивилизованного мира.
Ничего не хочется делать. Даже шевелиться. Неужели опять коммунисты будут превращать меня в быдло?! Не пущу.
Иду на улицу. Кажется, все собираются на Манежной площади.    


          «Мама, папа, Настя, бабушка. Сейчас вернулся после ночного дежурства в ополчении у «Белого Дома» и сейчас опять иду туда. Надо – за вас, ваше будущее. Если эта хунта решится стрелять, всякое со мной может случиться. Но иначе я поступить не могу, я после не смогу простить себе моего бездействия. Жизнь моя не слишком удалась, и мне её не жалко. Жаль только вас оставлять одних. Дочка, прости, что я не был рядом с тобой. Живи. Живите все хорошо. Жизнь ваша будет прекрасна, несмотря ни на что. Дочка, пожалуйста, помни обо мне. Целую вас крепко. Простите обиды, причинённые вам. Я лучше, чем кажусь.
          Плёнка цветная, негативная. Проявите. Это мы идём с Манежной площади на Краснопресненскую набережную.    


          Убит Игорь Тальков. Пью. Слушаю кассету с его песнями. Валяюсь на полу, плачу и вою, как верный пёс над погибшим хозяином.


          Выйдешь утром по делу «на часок» – день для кабинетного творчества пропал.


          Жалеешь в один из дней потраченный впустую час, а порой с невероятной изобретательностью стараешься найти предлог, чтобы выйти из дома «на полчасика», чтобы день пропал – с гарантией.


          «Одиннадцатая заповедь» – не мечтай. В особенности, – вслух: поразительным образом иссякает с энергией устного слова энергия осуществления задуманного. Говорить можно лишь об осуществлённом.