Ловушка... Глава 6 Любовно-приключенческая

Фото автора
*****

В аэропорту Калькутты Натх заправил до краев топливный бак своего самолета, и так пропитался керосином, что, когда легонько поцеловал Настю, ей показалось, что она целуется с заправочным шлангом. От запаха не удалось избавиться даже после душа в гостинице, в нескольких кварталах от аэропорта, и Натх, в свое оправдание, заметил, что на заре авиации девушки сходили с ума от мужчин с таким ароматом. В Калькутте предстояло встретиться с хозяином яхты, об аренде которой Натх договорился заранее, и на следующее утро судно обещали подогнать в порт. А пока в запасе оставался целый день, и Насте была обещана экскурсия по городу.

Натх взял напрокат мотоцикл – в многомиллионном городе, где узкие дороги забиты пробками, автомобилем передвигаться было сложно. Настя умостилась в седло позади Натха, крепко обняла его, с нежностью прикоснулась щекой к его спине. «Держись крепче», - предупредил Натх. И за первые десять минут скоростной езды по переполненным улицам, когда встречный ветер едва не выбил ее из седла, а вокруг мелькали мчащиеся навстречу разноцветные машины, рикши, разноцветные грузовики, Настя тысячу раз прокляла того продажного чиновника, который когда-то выдал Натху права.

Экскурсия началась с посещения восточного базара - Натх  решил показать ей настоящую Индию, которую он сам не видел уже лет сто. Настя не сомневалась, что речь идет действительно о сотне лет.

Слиться с  пестрой толпой Натху не помешала даже его выгоревшая футболка с эмблемой  известного лондонского магазина и армейские ботинки. На шумном восточном базаре он, забыв о своих английских манерах, болтал на бенгальском наречии, с осязаемым удовольствием торговался, когда покупал для Насти серебряные браслеты с бирюзой, на ходу перекусывал отобранной у Насти лепешкой с тушеными овощами. Она,  по недосмотру Натха, успела купить аппетитно пахнущую еду, но не смогла откусить ни кусочка: «Не суй в рот всякую гадость, маленькая! Ты мне живая нужна!» - и Натх сам с удовольствием все съел.
Глаза Насти разбежались от ярких красок и снующих вокруг смуглых тел, а запахи восточных благовоний и диковинных пряностей, от которых щекотало в носу, древесного дыма и подгоревшего топленого масла, человеческого пота и китайского пластика  в жарком влажном воздухе вязкой субстанцией обволакивали ее тело. Такими же липкими, ощутимыми кожей, были и любопытные взгляды мужчин, что глазели на Настю. Южный темперамент, веками скованный запретами и предрассудками, просыпался от средневековой дремы.

Натх следовал на полшага позади Насти, помогал ей протискиваться среди узких торговых рядов, ловко спасал  от нахальных воришек, которых на рынке сновало бесчисленное множество. А когда торговцы яркими сари окружили глазеющую по сторонам Настю, Натх сам, прямо поверх футболки с джинсами, обернул ее фигурку в  тончайше цветастое полотно небесно-голубого цвета, украшенное розовой каймой, проделав это с таким мастерством, которое приобретается только за долгие годы. Потом надел на тонкие лодыжки Насти только что купленные браслеты и решил, что для полного перевоплощения ей не хватает  разве что точки на лбу и подвески в носу. Полненький круглолицый торговец из текстильной лавки, слушая, как Настя болтает с мужем на плохом английском, поинтересовался откуда они приехали.

- Из Лондона, - ответила Настя, не переставая любоваться собою в зеркале. Сари придало ее и без того соблазнительной фигурке еще больше женственности, и немного взрослой степенности. 

 Лицо торговца недоверчиво вытянулось, но Натх рассмеялся и заверил, что они из Хайдарабада. 

- А где же в Хайдарабаде ты раздобыл такую занятную  жену? – допытывался бенгалец.

- Купил, - честно признался Натх, - по цене нового автомобиля.

Торговец довольно расхохотался, хитренько щуря свои выпуклые глазки. А Настя обиженно насупилась. Натх мог бы и не рассказывать каждому встречному о ее беспомощном положении. Деспот! И без напоминаний она чувствовала себя всего лишь его маленьким приложением. Он только на первый взгляд кажется мягким и заботливым – это забота не о любимом человеке, а о части себя, заключенной в хрупком девичьем теле. И свобода, которую он благодушно предоставлял Насте, заканчивалась там, где он расставил свои рамки, родом из средневековья, как и он сам. От обиды хотелось расплакаться.

Натх повернул ее лицом к себе. В его громадных глазах бархатная нежность смешалась с черной тьмой, которая свинцовой тяжестью проникая в вены, лишала всякой способности к сопротивлению. А  потом пугающую черноту сменили искорки смеха. Тонкие губы слегка исказились в улыбке.

 - Не занимайся самокопанием, маленькая. Это приводит к неврозу.

   Настя с трудом сглотнула ставший в горле ком, надула губки и непроизвольно протянула руку  к спадающему краю сари на плече. В этот миг ладонь Натха тоже коснулась ее плеча и аккуратно поправила полотно. Такая синхронность не могла не настораживать. И смутное влечение, которое ноющими всепроникающими нитями соединяло их в одно целое, с новой силой наполнила тело Насти. Словно проверяя реальность на прочность, она слегка потрогала ладонь Натха. 

- Мы продолжим, - сказал Натх едва слышно. – Скоро. После того, как ты станешь моей, вся, без остатка.

Не это ли смутное желание - раствориться в нем и обрести целостность, что бы за этим не стояло, - занозой ныло в ней от самого рождения, а теперь робким упрямым ростком разрывает ее душу? Она и не думала, мечтая о нем перед сном, что будет так сложно, ведь нелегко соединить ее взрослеющую влюбленность и те столетия, когда Натх, дабы пережить свою боль, отрекался от жизни. Два древнейших инстинкта, без которых жизнь невозможна – любовь и страх небытия, слились в остро-сладкую смесь, разъедая  измученное сознание Насти. По злой иронии путь к себе лежал через полное самоотречение. Она поймала себя на мысли, что ее уже не пугает перспектива слиться с ним в единое существо. Может, это Натх внушает ей это сумашествие, незаметно убаюкивая ее бдительность?

Натх растянулся прямо на газоне в парке перед мемориалом Виктории, положив голову Насте на колени. Она перебирала его упругие волосы, кончиками пальцев водила по горбинке носа, по безмятежному лицу, и терялась в догадках – действительно ли в мире нет совершеннее его тонких черт, либо она видит в них то, что создано для нее одной, чего ей всегда будет недоставать. Вдали, за деревьями и кустами рододендронов, весь освещенный слепящим полуденным солнцем, возвышался в своей громадной мощи форт Уильям.   

- Нет, маленькая, это не я влияю.

Настя вздрогнула. Натх мог бы проявить деликатность и не заглядывать ей в душу.

- Извини. Не могу. Я так привык.

Настя двумя пальцами прикоснулась к его губам, таким нежным и желанным. Казалось, она знала их ласку еще до своего рождения.

- Вы, фейри, всех видите насквозь?

- Как ты меня назвала? – Натх с быстротой, какую сложно было ожидать при его громадном теле, оказался сверху и с беспощадной нежностью вывалял Настю в траве.

- Фейри… - прошептала Настя, прикрыв глаза от удовольствия. Из всех определений, что она слышала, ей нравилось именно это.

- Знаешь, дорогая, - Натх даже отстранился от нее, - меня так еще никто не обзывал. Хорошо, что золушком либо гоблином не назвала.

Настя тихонько поцеловала Натха в губы, улыбнулась и потребовала, чтобы он показал, как умеет летать, или что-либо другое интересное. Он отвел взгляд. Показалось, что в его зрачках мелькнула растерянность.

- Со временем насмотришься. Тебе это еще успеет надоесть.
Настя умоляюще захлопала ресницами, но Натх лишь отвернулся. Настя схватила его за руку.

- Ты должен! Или я сама все узнаю. Ты же знаешь. 

- Я для тебя так же прозрачен, как и ты передо мной.
Он был прав! Настя столь тонко чувствовала все его стремления, настроения, даже самые малейшие, что казалось, будто скоро сотрется тонкая грань, и нельзя будет разделить, где Натх, а где она. Чувства Натха легкой волной прошли через тело Насти, когда она коснулась его руки и заглянула ему в глаза. Он испытывал нечто, сходное со смущением и страхом. Это был страх сильного перед слабым, который ему дорог, опасение  иной, непривычной ему жизни, которую он давно отверг, и тот, хорошо знакомый Насте ужас перед неизвестным. Натх не был сильнее ее, она и есть он. 

- Вас пятеро? – Настя с силой перевернула Натха на спину, удерживая его двумя руками. Его громоздкое тело легко поддалось. Он слаб, пока боится. Только бы он не забыл о своем страхе! - Саймон и есть пятый из вас? 

Натх прижал ее к себе и ладонью провел по ее спине. Ласковые прикосновения его сильных рук заставили Настю трепетать. И взгляд его глаз, черных, как сама тьма, твердый и парализующий, напомнил о том, что не человек он вовсе, а древняя сущность, способная вмиг растерзать ее слабую душенку. Натх рассмеялся, наблюдая, как она борется со своими эмоциями, меняющимися одна за другой. 

- Часть не может преодолеть целое. Потому и ты не можешь быть сильнее меня. Я тебе расскажу, что смогу, что можно рассказать словами, чтобы ты не донимала меня вопросами. В свое время ты сама все поймешь, - Натх отстранил ее руки, поднялся и сел, скрестив ноги. Из рюкзака достал свой ноутбук.

Настя присела рядом, слегка прислонившись к его руке. Плоть, теплая, упругая, едва слышно вздымалась при каждом вдохе. Безумно хотелось стать его полностью, раствориться без остатка. 

- Так кто же вы?

Лицо Натха, освещенное мягкой улыбкой, чем-то было схоже со святыми с икон. Он смотрел куда-то мимо нее, и голос тихий, почти смущенный пронизывал все существо Насти, унося ее от реальности, которая стала всего лишь ширмой, закрывающей главное. Одно дуновение – и привычный мир растворится легкой дымкой в небытие. Останется лишь она и Натх, слитые воедино.

- Этому нет обозначения. Любые слова – лишь слабая тень действительности. Это, как видеть то, что за гранью материального, как слагать осязаемое из невидимого, как стать всем тем, что уже есть, и что уже умерло, и что еще не возникло. Никто из нас таким не родился. То, что в материальном мире называют силой, дается в результате нечеловеческих испытаний. Любой из нас, если бы имел выбор, предпочел бы прожить жизнь обычного человека, но не получать эту силу такой ценой. У каждого свой путь, но все они тяжелы. К моменту испытаний каждый был готов принять прозрение. Хотя наверняка тут ничего не известно. Прозрение – это, скорее, чудо, нежели закономерная награда. Скорее, испытание, нежели дар. Без знаний и готовности испытания всегда ведут к смерти, либо сумашествию. Одни лишь знания, несомненно, дают определенную мудрость, но не прозрение, а без него истина скрыта. Если бы я не испытал это, я не дожил бы до твоего рождения – мы не должны существовать вдвоем в одно время и никогда не должны были встретиться. Скажи, ты – мое последнее испытание?

Настя заглянула ему в глаза, встретилась с его бархатным взглядом. Там была ласка, растерянность и мольба, на которую может ответить лишь она одна. Настя с самозабвением уткнулась лицом ему в подмышку.

- Как же ты пропах керосином…

Натх привлек ее к себе, погладил по спине, легонько поцеловал в лоб.

- Тех, кто  поддался страстям и теряют свою силу, испокон веков известны как маги. Те, кто только набирается сил, но пройти по этому пути не способен, проявляют себя как мудрецы и знахари – Саймон из них. Об остальных непосвященным не следует знать. Так должно быть, дабы не исказить изначальный природный замысел. История сохранила имена многих магов. - Они всегда держались сильных мира сего, а некоторые из них были королями, полководцами – как Чингисхан, например, или  Мэрлин, который, как известно, был военачальником племени бриттов, что до последнего боролось с римлянами. В светской жизни маги тешили свое тщеславие, но способность видеть истину теряли, - Натх на экране ноутбука показал древние рисунки и письмена Египта, Вавивона, Сирии, Индии, Китая, доколумбовой Америки, которые подтверждали его правоту. - Их страсти очень сильны – они помножены на силу, которая у них еще осталась. От страстей сила рассеивается, но происходит это не сразу, иногда на протяжении многих лет. И за это время они успевают сделать как много добра, так и зла. Они не могут отделить одно от другого, ведь нельзя окружающий мир делить на белое и черное. Те же, кто не поддался страстям и сохраняет холодный разум, еще способен набирать силы. Такие люди считают всякое свое вмешательство в мирскую жизнь противоестественным и приводящим к бедам. Свидетельств о таких людях нет, а  всякие догадки далеки от истины. Этим людям для существования достаточно малого. Они способны жить, балансируя на тонкой грани того, что непосвященные называют материальным миром и миром духовным, неопределенно долго, пока они не искажают исконный природный замысел. То, чего нет, никогда не закончится. Нет взаимодействия с окружающей действительностью – нет и бытия, значит нет и конца ему.

Вот, смотри, - на экране ноутбука появилась старинная гравюра с изображением женщины с длинными волосами и тонкими чертами лица. – Она родилась в Италии. При рождении ее назвали Урсулой. Она была одной из умнейших женщин своего времени, занималась философией и естественными науками. Для ее просветления немало сделала средневековая инквизиция. Сейчас она называет себя Бриджит Фолдер. Достигнув многого, она поддалась страстям. Ей захотелось приключений. Она их получила, но стала терять способность видеть истину. В последнее время она сотрудничает с репрессивными органами одной североамериканской державы. А этот человек – настоящий феномен, - на экране появилась картина, изображающая кудрявого юношу в средневековых одеждах за чтением, - Он то набирается сил, то вновь поддается страстям и теряет свои способности. Сегодня он выглядит так, - Натх вывел на экран фото, с которого на Настю смотрел жесткий взгляд барона Гонсалеса.  – А завтра может вновь восстановить свое тело в наилучшей форме. Он родился очень давно. Его имя упоминается еще в Библии. Зовут его Фамлай, сын Еноха. Его единственная страсть, жажда, которую он не может утолить на протяжении веков – это власть. Фамлай стоит у истока тайных обществ, некоторые из которых действуют по сей день. Это он вдохновил Торквемаду на создание инквизиции. Когда-то он собственноручно до полусмерти замучил Урсулу, а потом сжег ее на костре. Именно ему она обязана своим просветлением.

- Сейчас она ему все простила? – Настя вспомнила, как в Вексхеме Бриджит Фолдер непринужденно болтала с Гонсалесом, как со старым приятелем.

- Она избавилась от страстей. Я же ношу имя своего убийцы. Оно досталось мне как плата за исцеление, когда пьяница и распутник граф Присли, стал немощным и просил меня о помощи. Незадолго до этого, когда он еще был молод и здоров, в подвалах этого форта, - Натх кивнул в сторону Уильяма, куда их час назад не впустили, - он палками забил меня до смерти.

Настя застыла в оцепенении, будто это она пережила ту мученскую смерть. Еще и это ей предстоит пропустить через себя, когда они сольются. Настя сильнее прижалась к Натху, а он указал  на экран ноутбука, где появилась фотография начинающего седеть мужчины с монголоидными чертами лица, одетого в этнический наряд.

- Это лама Чанд, мой друг. Он прекратил свое земное существование, но с его душой мы до сих пор общаемся. Это Пьер, которого ты уже знаешь. Он шаман из Съера-Леоне, - картинка сменилась на изображение улыбающегося молодого африканца в джинсах и белой рубашке. С ним Настя познакомилась на недавнем приеме в Вексхеме. – Он самый неопытный и молодой из нас. Ему всего сто двадцать восемь лет. А это Василий Петрович, - появился рисованный портрет молодого небритого мужчины в вязаной шапке, - твой соотечественник, из Сибири. Кстати, работает участковым милиционером.  Он обладает очень большой силой, но не идет с нами на контакт. У меня даже нет его фотографии.

Есть еще несколько способных человек, стоящих на пути просветления, но о значимых результатах говорить пока рано,  – на мониторе мелькали лица китайца из Шанхая, известной прорицательницы с Балкан, молодого человека, в котором Настя узнала Саймона, симпатичной мулатки из Бразилии, монаха из Непала – ученика ламы Чанда. – Ну, вот и все. Остальные уже либо умерли, либо рассеяли свои силы.

Натх замолк. Южное солнце скрылось за верхушками деревьев, лишь багровел вдалеке за деревьями край неба. В кустах трещали цикады. Сумеречные шорохи в безлюдном парке рисовали в воображении пугающие картины. Темнота, что окутывала  землю, звала и манила в неведомое, обещая утолить извечную тоску, днем приглушенную городской суетой; но с приходом ночи она вновь давит грудь изнутри.

- Скажи, - робко попросила Настя, мучительно выдавливая из себя слова, – зачем я тебе нужна? Почему ты решил впутаться во все это? Ты на что-то надеешься? На вечное блаженство, на бессмертие, на власть, подобную божественной, или на то, что сможешь забыться, наконец? Зачем тебе это, если тебе не нужно даже то, что у тебя есть?      

Натх застыл, вглядываясь куда-то вдаль, и долго не произносил ни слова, погруженный в себя. Настя, не в силах   пошевелиться, лишь слушала, как бьется его сердце и тихо вздымается грудь.

-  Если бы я не пошел на это, тебя бы уже не было бы ни на этом свете, ни на том, - сказал, наконец, тихо, когда Настя уже не надеялась получить ответ. – Раньше я  думал, что истина  – в осознании того, что истины как таковой быть не может. Все из хаоса возникло, в хаосе и забудется.  Может, в тебе и есть тот смысл, который ускользал от меня?

И когда на город опустилась ночь, наполненная прохладой и сыростью, Настя в гостиничном номере, смыв с себя всю налипшую за день городскую пыль, закуталась в атласный халат до пят, чтобы не замерзнуть под кондиционером, и перед зеркалом  щеткой расчесывала свои подсохшие волосы. Приближение Натха, который только вышел из душа, она ощутила по аромату влажной кожи, смешанный с едва уловимым привкусом керосина. Взгляд Насти невольно скользнул по его по широкой груди и крепкому прессу, где внизу, между рельефными бугорками, от пупка тянулась узкая полоска черных волос. Тело, за века выточенное до совершенства, прикрытое лишь полотенцем на бедрах. Захотелось прикоснуться к его теплой бархатной коже. Настя отвернулась к зеркалу и вздохнула. Она ведь не железная, и каждый раз, засыпая, свернувшись калачиком подле Натха, ей  безумно хочется его ласк.

Натх коснулся рукой ее волос, которые уже почти высохли и топорщились мелким пушком. Локоны легким шелком струились под его пальцами, и Настя с мольбой заглянула в его колдовские глаза. В них было что-то слишком человеческое и волнующее, от чего вниз от живота приятная нега растеклась по всему ее телу. Щетка, которой она расчесывалась, сама выпала из рук. Ладонь Натха скользнула по ее плечу, потом, по руке, еще ниже, пока не оказалась на талии и одним движением развязала пояс халата. Атлас  тотчас же соскользнул с плеч и упал к ее ногам, открывая взору Натха ее ничем не прикрытое тело. Смущения не было, как давно уже не было ничего, что она могла утаить от него, но томное предвкушение вместе с дурманящим жаром растеклось по всему телу, до самих кончиков пальцев. Взгляд Натха, мягкий и бархатный, с непривычным любопытством исследовал каждый изгиб ее тела, пока не остановился там, где от волнения с каждым мигом нарастали удары пульса, отчего Настя, не сумев унять волнение, с силой сжала ноги.

- Когда я еще не смел надеяться на то, что ты существуешь, я представлял тебя именно такой, - Натх подхватил ее  на руки, и ее лицо оказалось совсем близко от его, так что на ее коже чувствовалось его неспокойное дыхание. – Я буду для тебя таким, каким пожелаешь, маленькая.

Настя со всей нежностью, с какой только могла, прикоснулась кончиками пальцев к его губам, и Натх их тихонько сжал. И она пожелала, чтобы он сегодня был страстен и нежен, чтобы ласкал до упоения ее тело, измучавшееся от ожидания.

Натх уложил ее на прохладные шелковые простыни,  прижал ее своим весом и целовал ее в губы, так ласково и пылко, как никогда. Было невыносимо сладостно оказаться в его власти, подчиняться силе его рук и сливаясь с ним в одно дыхание. Ладонь его скользнула по изгибам ее тела, коснулась ее горячей от волнения груди, и когда его пальцы легонько сжали ее сосок, Настя тихо застонала. Нежно и осторожно, будто впервые, Натх распутывал ее локоны, ласкал лицо, шею и грудь ее. Черные волосы, густые и тяжелые,  скользили по ее коже, заставляя изгибаться от наслаждения. Ее руки коснулись его мощных плеч, а потом обхватили за шею и не отпускали. Тысячи поцелуев в ее приоткрытые губы, слившиеся в один, бесконечно долгий поцелуй, но и его оказалось мало. Поцелуй в пупок, и ниже… Что-то упругое через полотенце уперлось ей в бедро. Его тело уже вырабатывает все нужные гормоны, - поняла Настя. Натх целовал ее колени, поднимаясь все выше, и Настя, нежась в томном предвкушении, невольно раздвинула ноги. И опять оказалась придавленная его весом. Поцелуй в губы, долгий и страстный, притупил остатки ее робости перед неизвестным. Ладонью притронулась к вздымающейся груди Натха, провела вниз, по упругому животу, пока не коснулась, наконец, мешающего полотенца на его бедрах. Еще мгновение – и эта преграда будет сорвана, и они сольются в сладком экстазе. И его тело она примет как должное, как часть себя. Рука Натха перехватила ее руку, отстранила от  полотенца.

- Не сейчас, маленькая. Потерпи до завтра, – дрогнули его губы в едва заметной улыбке, робкой и смущенной. 

Настя очнулась от дурмана, открыла глаза и с разочарованием посмотрела на Натха. Страсть, которая переполнила ее тело, грозилась в один миг выплеснуться в истерике, слезах, либо в сильнейшем ударе. Натх поймал ее, метущуюся по постели, с силой привлек к себе.

- Не в этой гостинице, маленькая, - шептал Натх в оправдание, слегка касаясь губами ее плеча. - Завтра, с утра, после трех часов пути, ты станешь моей в тени магнолий, где вокруг нет ни души. Я хочу, чтобы все стало для тебя сюрпризом, который ты будешь помнить всю жизнь.

Не всю жизнь, - где-то глубоко ныла жестокая догадка, - а ее остаток, пока они еще остаются собой, заполняя свои дни на краю неизвестности дыханием друг друга. И отыскивая в этом, как утешение, ту ускользающую истину, которую Натх уже разуверился искать.

И почти до утра, забыв об усталости, она искала забвения в руках Натха, губами ловила жар его губ, наслаждалась бархатной упругостью его тела. С упоением наблюдала, как трепетно откликается на ее робкие ласки его сильное тело, только познающее ее
нежность.   

Утром Натх на такси, привез еще сонную, не остывшую от его ласк, все еще льнущую к нему Настю в порт. И когда путь им преградила пара армейских машин, груженных военными, Настя поняла, что обещанные сюрпризы начинаются. Повыпрыгивали смуглые рослые солдаты с автоматами на взводе – сикхи, каждый из которых был на голову выше пухленьких низкорослых бенгальцев. Немногочисленные люди, которые в такую рань оказались в порту, мгновенно разбежались.

- Везде одно и то же, - разочарованно произнес Натх. -  Время проходит, а люди не меняются. А я - то уже подумал, что что-то не так…

Настя оглянулась назад, где путь также был прегражден солдатами, и поняла, что бежать уже поздно. 

Натх крикнул усатому, степенно выбирающемуся из машины командиру:

- В чем дело, субедар Рай? Почему так поздно? Я надеялся на встречу еще вчера, в аэропорту!

Лицо командира нервно передернулось, и он что-то процедил сквозь зубы. 

            Натх не оказывал сопротивления. Десяток солдат повалили его лицом в асфальт, кто-то пнул его ботинком, кто-то – стукнул прикладом.

- Я британский подданный! – прохрипел Натх. Субедар угрожающе прокричал ему что-то на непонятном языке, и Натх ответил ему. Последовал еще один грозный возглас. – Не понимаешь, что я говорю, господин  Рай? Да я говорю на хинди не хуже тебя! 

 Настя умоляюще посмотрела на военного, что приблизился к ней, и тут же упала от сильного удара по ногам, который кто-то подло нанес сзади. Тяжелый ботинок опустился ей на голову, и сразу же последовал удар в живот. Нет, ее плача они не дождутся!  Настя лишь тихо застонала.  Краем глаза увидела, как в зрачки Натха налились непроницаемой тьмой, и вздрогнула от жуткого предчувствия. Движения, точные и быстрые настолько, что человеческий глаз не способен был их рассмотреть, и через долю секунды Натх оказался позади субедара, одной рукой сжимая ему горло, а другой –  медленно обвел отобранным автоматом вдруг сникших солдат.

Настя осторожно огляделась вокруг - испуганные взгляды военных были прикованы к Натху. Двое бойцов лежали, не подавая признаков жизни, еще один извивался от боли, прижимая к себе неестественно вывернутую ногу. И тогда Настя, совсем осмелев, связала шнурки на двух стоящих перед ее лицом ботинках.

- Не двигаться! Девчонку отпустите! Иначе я пристрелю субедара! – Натх вынул у него из кобуры пистолет, но тут же разочарованно выбросил пустой магазин. – Я просто сверну ему шею! Прикажите солдатам отпустить мою жену.         

-  У меня приказ… - прохрипел субедар на неплохом английском.

- Ну вот, вы меня уже понимаете. Звоните командованию и объясняйте, что девчонку надо отпустить. А когда она будет в безопасности, я позволю арестовать себя. Или вы хотите, чтобы я перестрелял всех?!

- У меня приказ! Даже если вы свернете мне шею, сэр Присли, солдаты и без меня доставят вас обоих…

Тьма в зрачках Натха, казалось, выбралась наружу, обволакивая незримой субстанцией все вокруг. Его взгляд на миг уперся в один из автомобилей, и он, враз вспыхнув пламенем, взлетел в воздух, метра на три,  а потом с грохотом упал, закрывая полнеба черным коптящимся пожарищем. «Чудовище!» – подумала Настя с ужасом, восторгом и нежностью, наблюдая, как катится дымящееся колесо. Ее чудовище.

Лицо субедара, почерневшее от копоти, оставалось непроницаемым, лишь  животный страх застыл в его расширенных глазах с желтыми белками.

- Отпусти девчонку, или я уничтожу тут все на мили вокруг! – тихо сказал Натх, со спокойствием, переходящим в отрешенность, когда пути назад уже нет. Это страшнее безумной ярости.

От пожарища, казалось, плавилась сама земля, и яркие отблески, возникая из густого черного дыма, скользили по закопченному асфальту, подбираясь все ближе ко второму армейскому автомобилю. С жутким потусторонним звуком треснул асфальт, разверзгнувшись глубоким разломом, и трещина, тихо шелестя, медленно поползла в сторону причала.
Субедар Рай судорожно вынул телефон, и после минутного разговора дал бойцам знак отпустить Настю. Как только ботинок был убран с ее спины, Настя поднялась с земли, растеряно оглянулась вокруг, сделала пару шагов, и вдруг двинула ногой в пах одного солдата, который, как и все, оцепенел от происходящего кошмара, с силой выхватила у него автомат. Несколько занятий каратэ в прошлом, придали ей не столько умения, сколько дерзости. Бойцы бросились было на нее, но Настя нервно передернула предохранитель. Двое бойцов, которым Настя успела связать шнурки, грохнулись лицом в асфальт. Настя со злостью дулом очертила круг возле себя,  и, осторожно пятясь, приблизилась к Натху.

- Мы прорвемся, - шепнула она, продолжая водить прицелом. С этим чудовищем ей ничего не страшно. И потом, когда все закончится, вознаградит его своей любовью, делая его снова ласковым, податливым и самым желанным. 

- Что ты творишь, маленькая? – голос Натха стал неожиданно мягким, немного сконфуженным.

- Когда ты берешь в руки оружие, это плохо заканчивается. Ты видишь, как они меня встречают?! А в следующий раз меня могут просто расстрелять в аэропорту…- молниеносным ударом ноги Натх вышиб у нее из рук автомат.

- Мистер Натан Присли, аферист и преступник международного масштаба, известный под кличкой «Натх» - зачитал субедар на английском. – Вас выследила Служба национальной безопасности. Меня предупреждали, что вы хитрый и опасный человек  и можете выдавать себя за уроженца Индии. Я не знаю, что за чудеса вы тут вытворяли, но вы предстанете перед судом за хищение имущества в музее в Дели в восемьдесят втором году, в Агре – в восемьдесят пятом, за хищение ценностей из частной коллекции, а также за поджог военного транспорта, что совершили сегодня при свидетелях.  Еще предстоит выяснить, что вы собрались украсть на этот раз. Вы ведь для этого сюда приехали, сэр Присли?

Натх лишь ухмыльнулся.

Двое солдат скрутили Насте руки за спиной, на этот раз бережно, не причиняя ей боли.

Натха заковали в наручники  и затолкали в чудом уцелевший автомобиль.

«Мы справимся! - Мысленно молила его Настя. – Мы откроем врата, и нас никто не остановит. Я не смогу без тебя!»

Натх обернулся и крикнул ей:

- Обязательно откроем, маленькая. Как только вернусь, сразу же откроем. Возвращайся в Лондон, а я буду через пару месяцев…   

Он еще что-что собирался сказать, но его ударили прикладом, и автомобиль скрылся с глаз.

С Настей остались четверо солдат. Ее обыскали, выпотрошили сумочку, просмотрели документы.

- Вы собирались на Ишвар? – спросил военный, видимо, главный тут после командира Рая, игриво поглядывая на нее с высоты своего богатырского роста. А двое других заковывали ее, уже не оказывающую сопротивления, в наручники.

- Да, - пролепетала Настя тихо.

- Вот на Ишвар вы и отправитесь.

Ее, вместе со всем багажом, погрузили на небольшой ржавый катер, бросили на какие-то деревянные ящики, которыми была заставлена палуба. Настя приподнялась, и зло обвела взглядом всех четверых сопровождающих ее сикхов. Главный дулом автомата приподнял ее косу, что-то сказал на незнакомом языке, и все довольно рассмеялись. Настя нахмурилась и невольно оскалила зубы, чем вызвала еще большее веселье. Три часа пути, когда ее то и дело осторожно, как дикого зверя, трогали дулом автомата, и вся прокопченная, черномазая от копоти компания взрывалась хохотом после каждой ее попытки двинуть кого-нибудь ногой. И когда солнце уже поднялось на голубом,  без единого облачка небосводе и стало несчадно припекать, катер пристал к поросшему зеленью островку, окруженному белоснежными рифами. Настю выволокли на берег. Прямо с катера посбрасывали ее чемоданы – какие упали на песок, какие погрузились в воду прямо у берега. Главный перевернул ее, измученную, но злую, лицом вниз, и снял с нее наручники.

- Приятного отдыха, мэм, - сказал он, и довольно расхохотался.

Катер отчалил от берега, оставляя Настю одну на раскаленном от солнца песке. Она нервно ударила кулаком в песок, осмотрелась вокруг – ни души, ни следа человеческого, только буйствующая зелень, в которой утопал остров, и вода, теплая и прозрачная настолько, что был виден каждый камушек на дне, да играющая у берега стайка разноцветных рыбок. Настя сняла джинсы, чтобы не промочить и, проклиная грубых солдафонов, выволокла из воды свои чемоданы, аккуратно сложила их под прибрежными пальмами. А потом отмылась в теплых океанских водах от сажи, переоделась в легкое цветастое платье, расчесала истрепанную косу, взяла свою маленькую сумочку и отправилась на поиски цивилизации.

…Часы пути, кажущиеся бесконечными, по кромке прибоя, наблюдая за резвящимися птицами и неуклюжими крабами, которые лениво пятились в сторону укрытия при ее приближении. Язык высох и прилип к небу, а ноги ныли от усталости. Вокруг – ни души. Хотелось упасть и более не вставать, но Настя заставляла себя идти вперед. Через некоторое время увидела в зарослях жасмина и магнолий хижину на сваях. Мираж – подумала она и побрела дальше, но вскоре опомнилась и с радостными криками бросилась к домику. Забыв об усталости, взлетела по шаткой лесенке. Дверь была не заперта.

- Есть тут кто-нибудь? – Настя заглянула вовнутрь.

В ответ лишь закричали потревоженные ее голосом обезьяны, да юркнул из-под ног испуганный зверек.  Настя тихо  взвизгнула и осторожно вошла в хижину. Внутри все так же пусто и безжизненно – какое-то подобие кровати с москитной сеткой, грубо сколоченный стол и обрубки бревен вместо стульев. В углу – керосиновая лампа с остатками топлива, под столом – большой нож, мачете, с потускневшим от времени лезвием. Настя чихнула от пыли, которая скопилась тут не за один год, и устало присела на пороге, прислушиваясь к плеску прибоя, птичьим и крикам и журчанию воды. Воды! Настя подскочила и  бросилась на звук. Пробираясь через мясистую траву в ее рост, скоро вышла к ручью, чистому, прозрачному и прохладному. Спугнула пару диких коз и лицом уткнулась в воду, пила из ладоней, с детским восторгом обливалась прохладной влагой. Скоро расплавленные от жары мозги вновь обрели способность мыслить.

Немного отдохнув, Настя выбралась к берегу и продолжила путь. Через четверть часа наткнулась на свои же следы и сложенные под деревом чемоданы. Похоже, на этом острове, кроме нее, нет ни души. Других сюрпризов от Натха она и не ожидала!  Прекрасное место, чтобы погружаться в свое растительное созерцание! А она, видимо,  подобно тем добродетельным и прекрасным в своей невинности, девам, о которых говорится в преданиях, должна прислуживать ему, умащать его тело благовониями и каждое утро украшать его грудь свежими цветочными гирляндами. Он же, в конце-концов, обвинит ее в том, что она его совратила.

Когда спал полуденный зной, и свежий ветерок повеял со стороны моря, Настя перенесла вещи в хижину, и в поисках чего-нибудь съестного, хотя бы пачки печенья, перерыла чемоданы. В ярости разбросала свои наряды, в которых она собиралась очаровывать Натха: тончайшее кружевное белье, шелковые вечерние платья непростительно смелого покроя, туфельки и чулочки. Натх предупреждал, что все это будет лишним - он привык видеть суть, а не мишуру. В одном из чемоданов Настя обнаружила ящик с парой массивных, пахнущих смазкой охотничьих ружей, в другом – патроны разного калибра и какие-то рыболовные снасти.

Вынула одно ружье, тяжелое, из матовой стали, и долго стояла в оцепенении, держа его перед собой и продумывая, как можно выбраться отсюда. В висках стучал пульс, а в измученных мозгах расплавленным воском разлилась обида, безысходность и разочарование. И аромат магнолий, колышущийся в вязком вечернем воздухе, напоминал о губах Натха, что еще вчера ласкали ее тело.   

- Черт! – вскрикнула Настя и со всей силы двинула ружьем по балке хижины. Сверху посыпалась солома и какой-то мусор. Что-то на крыше закопошилось. Настя бессильно упала на пыльную кровать, а из груди вырвался тяжелый стон. – Я убью тебя, Натх Чондра Сингх! 

 И ответом ей был крик потревоженной стаи птиц, что взлетела с ветхой соломенной крыши в синее безоблачное небо, едва багровеющее на западе последними отблесками солнца, топившего свой жар в бескрайней морской глади.

Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2011/03/08/1141

Продолжение: http://www.proza.ru/2011/03/27/70