Под песни тюнгура. Калязин

        Калязин! Чудный, великолепный, грустный город.
        Может от того, что колокольня  Никольского собора стоит укором всем - сегодня живущим в России. Может от того, что человека охватывает нестерпимая грусть о днях ушедших. О днях, весь вкус которых уже не сохранился в памяти людской. 
        Может быть, от того, что становится бесконечно стыдно за нас всех. За Москву – до которой «палкой добросишь», которой нет никакого дела до своего славного брата.  Что как-то не вошло в сознание людей острой, понятной, и от этого нестерпимой болью, что будущее России будет прорастать силой малых городов. В них сохранились ростки той необъятной российской стихии, которая способна на дела великие.
       Только судьбе дано знать, как эти великие дела назовут потомки. Признают они их «ладными» для себя и своих детей, или будут оплакивать свою участь, вспоминая «дела» и людей их совершивших.
       Не дано знать!
       Не дано знать, что было бы – если бы, не было того, что есть – что сделано. Хранит нас Судьба от переживаний. Дает нам время и возможность подумать, прежде чем бросить камень.
...Чтобы звук не отозвался колокольным - вестником человеческих бед, из под воды в Калязине.
 ...Коги, Хорхоры – каким светом отдается звук. Как он ладно ложится на душу, готовую принять это великолепие.
   ...С трудом, без дорог, мимо заброшенных полей мы пробились к Волге.  Вывесили желто-оранжевый флаг – знак того, что мы на месте. Поставили палатки, проверили снасти, разожгли костер.
       Моторку мы заметили сразу. Она, сделав плавный разворот, сбавляя скорость шла прямо на нас.
      - Вот и ладненько… Ни вы - не опоздали, ни я - не задержался.
     Из лодки вылез, в выцветшем  брезентовом плаще, человек.
      - Макар! – представился он.
  Перешли к костру. О чем-то говорили. Было как то не очень ловко. Макар – человек примерно нашего возраста … На «ты» еще не перешли… Чувствовалась какая-то натянутость.
      - Серёга сказал, чтоб я с вами побыл. Они запозднятся.
    Он сел к костру, поджав под себя ногу, и достал сигареты.
     - Макар! А как по батюшке то…?
   Мне хотелось внести какую-то ясность в систему общения.
   - По полной – Макар Макарович.
   Он рассмеялся.
  - Макаров?
   Я поддержал веселье.
 - Нет! Вот тут подкачали. Скопин – я.
 - Уж не Скопин ли Шуйский?
  Мне было удивительно. Встретить в этих местах эту фамилию, поистине историческую для тверского и нижегородского края…
 - Вряд ли… Хотя, я думаю, что по сегодняшним временам можно было бы и породниться с воеводой то… Деньги есть – сейчас хоть граф, хоть князь…
 …Мне «Макара» - хватает.
  Улыбнулся он.
 - Надолго ли? Или по погоде…? Или за рыбой…?
  Он перевел разговор с себя на нас.
- Планов нет. Утро вечера мудренее.
  Уклонился я от темы.
- Оно – так… Утро хорошим будет… Надо полагать… А что – вроде не веселы..?
  Устали? Так с устатку, чай есть… Или принести?
 Чувствовалось, что ему тоже было как-то неловко.
… Выпили,  закусили.
 - Грустно всё это наблюдать…
  Начал я.
 - Грустно и обидно. Умом понимаешь, что ничего не изменить, а всё равно грустно..
 Мне хотелось сказать, что всё, что встречалось по дороге сюда – не вызывало оптимизма.
 - Жизнь! Что вы хотите…
…Вот от  Афанасия Никитина осталось только имя. Да и то…  Половина ведь думает, что «Афанасий Никитин» - это пиво… А ведь… Не прознай тогда от него Европа, что Индия есть – не поплыл бы Васко-да-Гамо в Индию. Пятьдесят лет размышляли … «Цивилизованная Европа»… Блин! Да и не поплыви потом Колумб в Индию…   «Америка...!»
… До сих пор не знают, когда родился, когда точно умер… Отравили ли… Простыл или другая напасть или хвороба…
… А мне «Макара» хватает…
 - Да! Уж Макарий – известная личность. И у вас и в Костромском крае и ниже по Волге…  Тёзка то был, то же….
   Поддержал его я.
 - Да чтой то…! В России мудрость – от рождения.
   Вот на гербе Калязина – ворота! А знаете откуда? Нет…
- Так «Никола- на– Жабни» - монастырь. С него всё началось… В память наверное…
   Выдвинул гипотезу я.
- Монастырь! Тогда не монастыри строили… Крепости! Чтоб было где и как кому укрыться в смуту… Или от врагов. Правильно говоришь.  Только не так все было.
   Ворота открывали утром, а закрывали вечером. Всех входящих и выходящих встречал старец один. Вроде как Иоанн – звали его. С каждым входящим вновь беседу вел. Там решали – есть ли место в городе путнику. И так получилось, что монастырь стал местом тихим. Шальной люд не шел к нам. Не шел и все. Удивило это настоятеля, и решил он, что это от бесед отца Иоанна так. Решил он познать, что да как говорит отец с скитальцами то…
   Переоделся однажды и слушает разговор старца около ворот то монастырских.
  - Откуда, путник, сам? Откуда идешь. Где был, что видел?
 Ну. Путник отвечает ему, что да как.
 - Какие новости? Какие люди в той стороне, где был?
  Дальше беседу старец ведет.
- Люди хорошие. Добрые. Хлеба подадут. Кров дадут. А то – и копеечку! С добром все! – бывало, так путник отвечает.
- Ну, и здесь такие же! - старец ответит.
  Бывало, что путник скажет: - Плохо там. Люди злые. Завистливые. Всё исподлобья смотрят… Вот лучших мест ищу…-
 - Так и здесь ведь такие же. Жуть…! – ответит старец.
… Вот ворота на гербе – чтоб значит помнили людишки - страж у ворот… "Куда бы не входил, - помни, что тут такие же, как и ты, люди!" Во, как…!
   Мы молчали.
  - А вы то сами откуда? Как там у вас...? Получше…? Говоришь, что « грустно на все смотреть».
     Макар подбросил в костер и посмотрел на меня.
  - Да и у нас грустно… Но люди у нас хорошие…. Приветливые…
     Мы все рассмеялись.