Начало исхода

                К.Велигина

                НАЧАЛО ИСХОДА
                рассказ

     Когда они вступили во дворец и двинулись по его коридорам, сопровождаемые стражей, двое старцев, еще сильных и крепких, несмотря на свои годы, перед глазами Моисея стремительно, словно ласточка, пронеслось воспоминание. Вот он, маленький мальчик, бегает по этим залам и, смеясь, играет в мяч с рабами, такими же детьми, как он сам, а на них с улыбкой смотрят его кормилица – нет, мать! – и дочь фараона. Он вспомнил легкую поступь царевны, ее невесомую руку на своей голове: словно маленькая пальмовая ветвь касалась его. Она спасла его, эта молодая женщина с глазами серны, он любил ее… но при этом всё в ее облике было ему чужим. Она была египтянкой, он евреем. Он и его мать знали Бога, дочь фараона не знала Его, и Моисей, благодарный ей, всё же не мог принять ее в свою душу. Он любовался ею, как любуются красивым, добрым, грациозным животным, но она была всего лишь египтянкой. В его душе жило и росло вместе с ним чувство легкого презрения ко всем язычникам: ведь даже их старики не понимали тех истин, которые были внятны ему и другим еврейским детям с младенчества. Он не мог не презирать народа, не верящего в истину, и не мог не сожалеть о нем. И всё-таки он любил дочь фараона. Именно здесь, в этих залах, где всё дышало чужой для него жизнью, чужой роскошью, раздавался его смех, здесь он познал беспечную радость детства, всю благодать и беззаботность души, еще не отягченной ни печалями, ни искушениями, ни грехами. Здесь его растили с любовью – ибо даже язычники знают, что такое любовь. И здесь, рядом с ним, была его мать, потихоньку наставлявшая его в Божественных законах. Она не была так же красива, как дочь фараона, но она была доброй матерью, единой со своим ребенком, родной ему, - и вся красота мира меркла перед его чувством к ней и к Богу.
     Ласточка воспоминаний мелькнула в нем и покинула его, стремительная, неудержимая. Он вернулся в реальность – в чужой ему дом, где уже не осталось никого и ничего, что соединяло бы его, Моисея, с этими стенами. Десятки лет прошли с тех пор, как он ушел отсюда, из дворца, к своему народу.
     Теперь он снова здесь вместе с братом своим Аароном – посланец Бога в земле неверующих. Аарон, седой, крепкий, высокий, был рядом, и это согревало Моисея. Ты будешь моим голосом, думал он, мысленно обращаясь к Аарону. И мы с тобой избавим евреев от рабства, как повелел Господь. Да будет так.
     Они вошли в главный зал: тот, где звучали вопросы и раздавались ответы, где приказ фараона был равен слову Бога, где один его безмолвный жест и взгляд означали повеление, которому никто не смел противиться.
     Фараон восседал на троне, окруженный благоуханием курений и масел, неподвижный, как статуя, в легкой длинной одежде из драгоценной ткани. Его голова была покрыта той же тканью. Трон блистал отделкой и золота, слоновой кости и драгоценных камней. Черный, блестящий, как эбеновое дерево, раб стоял возле трона с опахалом из перьев страуса. С колонн и стен на правителя Египта смотрели древние боги, а за правым плечом фараона сидел большой черный кот, его живое божество с гладкой шерстью. Неподвижные темные глаза фараона походили на кошачьи, за что он был прозван вольнодумцами Тутмос-Баст. Его глаза были безучастны, в них не угадывалось никакого выражения, но его взгляд из-под тяжелых полуопущенных век мгновенно охватил двух еврейских старцев, явившихся к нему без зова. Один из них был выше и крепче другого, но в лице этого другого, в его ясных синих глазах, глядящих так молодо и спокойно, Тутмос-Баст угадал силу и умение быть властным. Это ему не понравилось, он любил кротких просителей. Однако его лицо оставалось неподвижным, как у статуи.
     Моисей и Аарон поклонились ему с достоинством, которое заставило его принять еще более непроницаемый вид. В их поклоне было недостаточно почтения. Но что могут евреи знать о почтении? Они горды и своенравны. Он и не ждал, что они падут к его ногам. Поэтому он слегка кивнул головой, давая им понять, что заметил их и готов выслушать, хотя они этого и не заслуживают.
     Аарон заговорил. У него был сильный голос, который звучал в тихом зале, подобно колоколу. Фараон слушал его с неподвижным лицом, не сводя с него своих больших, загадочных, кошачьих глаз.
     - Царь Египта! – говорил Аарон. – Господь Бог Израилев говорит тебя: отпусти народ Мой на три дня в пустыню, дабы совершить там праздник и принести жертву Господу, Богу нашему. Так говорит Бог, а не мы, Сыны Израиля. Это повеление свыше. Не люди просят тебя, Господь требует от тебя повиновения. Мы, смертные, лишь передаем тебе то, что велено нам передать, дабы ты послушал гласа Всевышнего…
     Моисей слушал брата и смотрел на фараона, но видел не его, а горящий и не сгорающий куст терновника, и слышал исходящий из куста голос, обращенный к нему, Моисею. Это было недавно. Он стоял на святой земле, сняв обувь свою, и не смел взглянуть на неопалимую купину, но знал одно: его душа – искра от искры этого священного огня, как и все люди, только одни знают это, а для других это закрыто, заперто, как дом ночью, и они не могут войти, потому что не стучат, не ищут, не просят. Вот и фараон не просит. Он не умеет просить, он может лишь обращаться к своим бессильным богам.
     Кот, сидя за плечом Тутмоса-Баста, слегка поводил высокими, словно точеными ушами, но не двигался: живое изваяние на мягкой подушке. Черный раб лениво, но умело пошевеливал опахалом, дабы фараон не страдал от жары. Несколько слуг застыли у стен в ожидании, столь же неподвижные, как всё вокруг.
     Аарон умолк. Теперь он и Моисей смотрели на фараона с ожиданием.
     Тутмос-Баст, не поворачивая головы, протянул руку, и тотчас маленький темнокожий раб лет десяти почтительно подал ему золотую чашу на круглом блюде. Фараон отпил глоток, вновь поставил чашу на блюдо, и его неподвижный взгляд оживился выражением подозрительного недоверия.
     - Кто такой Господь, чтобы я послушался голоса Его и отпустил израильтян в пустыню? – заговорил он, глядя не на Аарона, а на Моисея, в котором угадал главное лицо во всей этой игре. – Я не знаю Господа. Совершать ваши обряды вы можете и здесь. Я не отпущу израильтян в пустыню.
     - Ц-царь Египта! – как всегда, слегка заикаясь, произнес Моисей, делая шаг вперед. – Пусть я к-косноязычен, т-так, что брат мой д-должен говорить з-за меня, но, может, т-ты сейчас поймешь меня, как п-понял пр-редок твой раба твоего Иосифа – и в-возвеличил его перед народом с-своим. Бог евреев п-призвал нас! Отпусти народ н-наш на три дня, чтобы Господь н-не поразил н-нас яз-звой или мечом.
     - Да, отпусти, - мягко молвил Аарон. - Иначе Бог покарает нас за непренесение жертвы…
     Он хотел продолжать, но Тутмос-Баст поднял руку, и Аарон закрыл рот.
     - Я уже сказал вам, Моисей и Аарон, - проговорил царь Египта, - что не знаю вашего Бога. Зато я знаю, что евреи живут в Египте, где я хозяин. До меня дошло, что вы смущаете израильтян баснями и мутите воду. Для чего вы отвлекаете ваш народ от дел его? Евреи в моей земле многочисленны; они должны работать, чтобы кормить себя и свои семьи. Не я же буду кормить их, - он едва заметно усмехнулся. В его больших кошачьих глазах поблескивало торжество.
     - Но… - начал Аарон.
     Фараон снова остановил его жестом.
     - Я полагаю, наша беседа закончена, - сказал он. – Не думаю, чтобы кто-нибудь из нас троих услышал что-либо новое для себя.
     - Архус, - обратился он к одному из слуг. – Проводи моих гостей, ибо мы всё сказали друг другу, а самое мудрое в беседе – это вовремя завершить ее.
     От стены отделился египтянин. Моисей сделал знак Аарону. Поклонившись Тутмосу-Басту, они покинули зал.
     Кот за плечом фараона зевнул, потянулся и, спрыгнув с подушки на пол, тоже выбежал прочь. «Сфинкс ушел за ними, - подумал фараон. – Он хочет понять этих людей. Потом он передаст мне свое понимание».
     Он вновь протянул руку к золотой чаше и взял ее с блюда, поднесенного маленьким рабом.
     - Хат, - негромко произнес он, не поворачивая головы, и отпил несколько глотков.
     Тотчас возле трона появился Хат, советник фараона, невысокий человек со шрамом на щеке.
     - Ты, конечно, слышал наших евреев? – Тутмос-Баст усмехнулся. Хат усмехнулся тоже.
     - Это всё оттого, что у них много досуга, - продолжал фараон. - Они бездельничают, и нелепые мысли посещают их головы. Скажи Аксуду, пусть израильтянами больше не дают соломы для выделки кирпича. Пусть сами собирают солому. А кирпичей пусть делают столько же, сколько и прежде. Нечего им увлекаться пустыми речами. Я знаю, до чего они своенравны и упрямы, - в его голосе прозвучало раздражение. – Мало того, ленивы и склонны к мечтаниям, которые мне не понятны.
     - У них другая вера, - заметил Хат с оттенком презрения в голосе.
     - Вот именно, - Тутмос-Баст устремил на него внимательный взгляд. – Как можно поклоняться воздуху, тому, чего не видишь? Это безумие, если не хуже. Чтобы верить, нужно видеть. Я не намерен потакать капризам своих рабов или их праздности. Поди, распорядись насчет соломы.
     Хат склонился перед своим повелителем и покинул зал. Да, это безумный народ, подумал он. Но слишком опасный. Ведь их много, очень много, потомков Иосифа-сновидца. И они ненавидят египтян. Не лучше ли убить их? А еще лучше – изгнать из Египта, пока они не натворили бед. Но хат знал: его повелитель никогда не согласится на это.
    
               
     … В воздухе пахнет молоком, медом, травами. Обычный зной спадает. Сидя на пороге своей хижины, Моисей смотрит на своих младших внуков, Ханоха и Ревекку, которые собирают солому наравне со взрослыми. Им всего по пять лет. Они уже набрали свои корзинки, но важность работы еще не достигла их сознания. И вот, всё позабыв, они присели у ручья – и лепят из глины фигурки, украшая их мелкими цветами, которые так часто встречаются на берегах здешних вод.
                Придет Спаситель наш обетованный,
                Израиль, жди, Израиль, верь…
      Тонкий, мелодичный голосок Ревекки поднимается до самых небес. Ханох немного фальшиво, но очень старательно вторит ей.
     Моисей смотрит, как на холмы опускаются золотые сумерки. Он собрал сегодня несколько снопов соломы и ждет, чтобы его внуки постарше забрали их. Особенно он любит двадцатилетнего Асира и пятнадцатилетнего Амрама. Он, Моисей еще силен и крепок, и легко сам снес бы эти снопы, но внуки хотят помочь ему. Пускай! Он смотрит в небо, бездонной чашей опрокинувшееся над землей. Ничего, что народ ропщет, считая их с Аароном виновниками всех своих бед, и не верит им. Всё равно они выведут евреев из Египта и сделают свободными. Господь введет их всех в чудесную землю, где они уже не будут рабами. Ему, Моисею, это обещано, и он верит: так будет. Фараон в своем ослеплении никогда не поймет этого. Что взять с человека, который пьет из одной плошки с ручным шакалом и почитает это за честь для себя? Он называет шакала богом, Анубисом. А евреи для него – рабочий скот, и только.
                Спаситель от жены родится,
                Израиль, жди, Израиль, верь…
     О, Ревекка, как чисто ты поешь, устремив глаза на глиняную фигурку! Ты играешь, а в это время твоя душа прозревает истину. Спаситель придет, но узнает ли Его Израиль? Ты бы узнала Его, Ревекка. А я… я, хотя и грешен, и не так чист, как ты, но и я узнал бы Его, если бы обратился к своему сердцу. Господь избрал меня, недостойного, говорить с Ним, быть вождем Его народа. И я буду вождем. Пусть мне восемьдесят лет, а брату моему Аарону восемьдесят три, мы введем евреев в Землю Ханаанскую. Но сначала фараон должен отпустить нас. Иначе великие казни ожидают землю египетскую. Мне сказал об этом Бог, Ревекка. Мне сказал об этом Бог…
     - Дедушка, посмотри, я слепил пастуха из глины! – Ханох подбегает к нему; в его карих глазах пляшут золотистые искры радости. – Я обожгу его в печи, он станет крепким и не сломается!
     Моисей прижимает к себе его маленькую кудрявую голову и вдыхает запах волос, пахнущих солнцем и воробьиным пером.
     - Очень к-красивый пастух, Ханох. Он п-получился сильным: з-значит, будет, к-как следует,  с-стеречь свое с-стадо.
     - А я, дедушка, посмотри, слепила птичку, - Ревекка показывает ему глиняное чудище, немного похожее на аиста.
     - Х-хорошая птичка, – Моисей гладит ее по золотистым волосам. – Попроси Ханоха, Р-ревекка, он и т-твою фигурку обож-жет в печи. А теперь в-вымойте руки в р-ручье да бегите с-скорее домой: ваша с-олома нужна в-взрослым.
     Они немедленно бегут мыть руки, потом уходят с корзинками. Он провожает их взглядом, полным любви. Ревекка станет красавицей, когда вырастет, думает он. Она будет похожа на его старшую внучку Лию. А Ханох будет похож на его старшего сына Гирсама, что значит: я стал пришельцем в чужой земле. Так он, Моисей, назвал когда-то своего сына…
     Он поворачивает голову, заслышав стук ослиных копыт и голоса. Вот они, Асир и Амрам, с маленьким караваном нагруженных соломой осликов. Асир высокий, некрасивый, молчаливый. У него темные волосы и темные ясные глаза. Амрам, светловолосый, миловидный, еще по-отрочески тонкий в отличие от стройного широкоплечего брата. Моисей приветствует их. Они отвечают ему с улыбками. Братья навьючивают дедовские снопы соломы на ослов. За спинами у них тоже по соломенной вязанке.
     - Я п-провожу вас, дети, - говорит Моисей.
     Он шагает рядом с Амрамом, глядя на идущего впереди Асира. Он знает, Асир любит Елисавету, дочь Саула; ее взгляд так весел, а улыбка похожа на солнечный луч. Но Елисавета еще молода, Асиру придется подождать год-другой.
     - Дедушка, - Амрам серьезно смотрит на него своими голубыми глазами. – А если фараон не отпустит нас?
     - Господь в-велит ему от-пустить нас, - Моисей устремляет взгляд вдаль, туда, где сверкают розовые от заходящего солнца воды Нила. – Н-нас ожидают в-великие события, Амрам.
     - Фараон говорит, мы упрямы, - глаза Амрама темнеют.
     - Он п-прав, наш н-народ упрям, - задумчиво отвечает Моисей. – А в-ведь именно м-меня Господь н-назначает вести его. Как я спр-равлюсь с этим?
     - Ты сможешь, дедушка! – горячо говорит Амрам. – Разве Бог не поможет тебе? И всем нам? Ведь Он помог тебе, даже когда ты убил египтянина!
     И глаза Амрама легкой вспышкой озаряет радость. Эта радость смущает сердце Моисея.
     - Я н-не мог поступить ин-наче, он б-бил моего брата, - объясняет он. – Н-но ты з-запомни, Амрам: убийство ч-человека не д-должно радовать с-сердце. Да, египтяне яз-зычники и притеснители из-зраильтян. Но мы д-должны прощать им всё, как Бог п-прощает нас с-самих, без числа с-согрешивших. М-мы скоро уйдем от н-них. Но нам д-должно уйти д-достойно, как богоизбранному н-народу. Ин-наче с каким лицом в-войдет Израиль в з-землю обетованную?
     Он опускает голову. Амрам задумчиво идет рядом с ним домой, где их ждет вечерняя трапеза. Хорошо бы дед разделил ее с ним, Амрамом, Асиром и их матерью! Амрам любит Моисея. Каждое слово деда он сохраняет в своем сердце, а сам Моисей для него – воплощение мудрости, величия и тайны, которые только возможны на земле.


      «Смотри, Я поставил тебя Богом фараону, а Аарон, брат твой, будет твоим пророком. Ты будешь говорить всё, что Я повелю тебе; а Аарон, брат твой, будет говорить фараону, чтобы он отпустил сынов Израилевых из земли своей.
     Но я ожесточу сердце фараоново, и явлю множество знамений Моих и чудес Моих в земле Египетской…»
     Эти слова всякий раз пробуждались в душе Моисея и звучали в ней, когда они с Аароном шли в царский дворец, чтобы в очередной раз требовать у фараона отпустить израильтян в пустыню для совершения служения Господу.
     И Божьи чудеса совершались в земле египетской.
     Жезл Моисея сделался змеей перед глазами Тутмоса-Баста и поглотил змеев, сотворенных чарами волхвов, созванных фараоном. Это произвело впечатление на Тутмоса-Баста, а еще более на Хата, его советника, но царь Египта не отпустил израильтян.
     После этого Моисей и Аарон вновь пришли к царю и превратили воду в кровь, так что всю землю египетскую объял запах смерти и тлена, и египтяне копали себе колодцы, чтобы пить, потому что реки и озера стали кровью.
     Волхвы фараона тоже превратили воду в кровь.
     - Их Бог может не более, чем наши боги, которым служат волхвы, - сказал фараон Хату.
     - Великий, отпусти ты евреев, - взмолился Хат.
     Фараон с удивлением посмотрел на него:
     - А работать кто будет вместо них? Ты?
     И холодно рассмеялся.
     Спустя семь дней после превращения воды в кровь, Моисей и Аарон вновь получили отказ от Тутмоса-Баста, и тогда вся земля египетская, дворец и дома наполнились жабами. Волхвы фараона тоже вызвали жаб. Тутмос-Баст, с трудом сдерживая ярость, спросил их, неужели им мало тех жаб, которые заполонили землю по милости Моисея и Аарона? Он вызвал во дворец этих двух последних и молвил:
     - Ваш Бог силен. Помолитесь Ему, чтобы Он удалил жаб, и тогда я отпущу израильтян принести жертву Господу.
     - Н-назначь мне сам, - сказал Моисей,-  когда мне п-помолиться за р-рабов твоих и за н-народ твой, чтобы ж-жабы ис-чезли и остались только в р-реках?
     - Завтра, - уронил Тутмос-Баст, быстрым движением сбрасывая жабу, неуклюже свалившуюся ему на колени со спинки трона. Черный кот Сфинкс, сидя за его плечом, с любопытством наблюдал за жабами, но не трогал их.
     - П-пусть будет п-по слову твоему, - отвечал Моисей, - д-дабы ты уз-знал, что нет иных б-богов, кроме как Господь Бог наш.
     - Жабы удалятся от тебя, от домов твоих и от рабов твоих, и от твоего народа, - подхватил Аарон. – Только в реке они останутся.
     Хат, у ног которого ползали жабы, с омерзением смотрел на них. Как и фараону, ему было известно, что и кровь вместо воды, и жабы миновали Гесем, где жили евреи, и он с каждым днем проникался всё большим почтением к Богу израильтян.
     Моисей и Аарон покинули дворец. Моисей воззвал к Богу, и жабы вымерли по всей земле египетской, так что их собирали грудами, и воздух вновь наполнил запах смерти.
    Но фараон не сдержал обещания и не отпустил сынов Израилевых, хотя Хат и прочие советники молили его об этом.
     Тогда Аарон простер руку с жезлом и ударил ею по земле. Тотчас весь Египет наполнился мошкарой – весь, кроме Гесема. Крохотные мошки заполнили воздух, великое их множество ползало по людям и по скотине, и мешало дышать. Волхвы Тутмоса-Баста не смогли вывести мошек и объявили своему правителю, что это перст Божий.
     Но Тутмос-Баст не отпустил евреев, и тогда к мошкам прибавились песьи мухи, которые сделали жизнь египтян уже совершенно невыносимой.
     Призвав Моисея и Аарона, фараон сказал им:
     - Принесите жертву Богу вашему в моей земле.
     Трое рабов, обливаясь потом, усердно отгоняли от правителя Египта мошкару и песьих мух, рабы сменялись каждые три часа.
     - Нам нельзя приносить жертву в вашей земле, - возразил Аарон, ибо он знал – Моисей сказал бы то же самое. – Для египтян наши жертвоприношения отвратительны; разве они не побьют нас камнями? Нет, мы пойдем в пустыню, на три дня пути, и принесем жертву Господу, Богу нашему, как Он скажет нам.
     В непроницаемых глазах Тутмоса-Баста промелькнула тоска.
     - Хорошо, - молвил он. – Вы принесете жертву в пустыне, только не уходите далеко.
     - Я п-помолюсь о т-тебе и о народе т-твоем, - сказал Моисей. - Песьих м-мух и мошек больше н-не будет. Но и т-ты, господин, б-больше не обманывай нас.
     Однако едва песьи мухи и мошкара исчезли, Тутмос-Баст сказал Хату:
     - Подождем еще немного. Их Бог истощит все Свои чудеса, и наши рабы останутся при нас. Раз боги Египта могут творить не так уж много чудес, значит, и Бог евреев не всё может. Его силы истощатся. Будет глупо отпустить целый народ, который трудится для моего народа. Лучше потерпеть неудобства. Всё равно их Богу не пересилить меня.
    Хат пытался возражать, но фараон велел ему молчать. Результатом нового обмана Тутмоса-Баста было то, что моровая язва извела весь скот в земле египетской. Целым и невредимым остался лишь скот в Гесеме, где проживали израильтяне. Узнав, что скот израильтян цел и невредим, фараон лишь пожал плечами. Он повторял себе: следует немного подождать и запастись терпением – только так он удержит при себе мятежный народ.
     Тогда Моисей явился во дворец и объявил фараону от имени Бога, что завтра на землю египетскую обрушится сильнейший град, который побьет и людей, и скотину.
     Его слова слышали многие слуги и рабы фараона. Большая их часть уже трепетала перед Богом израильтян, и эти люди поспешили вовремя спрятать свой скот, да и сами укрылись от новой казни, обещанной им.
     На следующий день Моисей простер свой жезл к небу. Гром неслыханной силы прокатился над Египтом, град обрушился на поля, луга и рощи, где пасся скот и работали египтяне, огонь от многочисленных молний принялся пожирать поля и луга. Дым заволок небо, из которого сыпался крупнейший град – и убивал, и калечил всё живое.
     Лишь над землей Гесем сияло чистое небо. Там играли и пели дети, а взрослые с трепетным страхом, с молитвой на устах обращали свои лица туда, где то и дело вспыхивали грозовые зарницы и грохотал гром, где град и огонь губили людей, животных, посевы.
     В этот день сердце Тутмоса-Баста впервые познало страх. Он велел возжечь большие огни перед идолами и долго, горячо молился им, после чего призвал Моисея и Аарона.
     - На этот раз я совершил грех, - молвил он, со скрытым страхом глядя на старцев. – Ваш Господь праведен, а я и мой народ – виновны. Остановите град и огонь, и я не буду более вас удерживать.
     - Как скоро я и брат мой выйдем из города, - молвил Аарон, повинуясь взгляду Моисея, - бедствие прекратится, царь Египта.
     - Н-но я знаю, - добавил Моисей, ясно глядя в глаза фараону, - что и ты, и р-рабы твои еще н-не уб-боитесь Господа.
     Он никогда не заикается, когда произносит слово «Господь», подумал Тутмос-Баст. Лучше отпустить его и весь народ; кто знает, что будет дальше? Сам неустрашимый Хат убоялся великих казней Египта.
     Но едва умолк гром и погас огонь, фараон ожесточился сердцем и сказал сам себе: нет, еще рано отпускать их! Я не могу терять целый народ только потому, что град случайно побил поля. А потом, даже если это сделал Бог, Он не может без конца наказывать Египет: Он просто устанет делать это.
     И он не отпустил израильтян.
     Тогда Моисей и Аарон пообещали фараону саранчу и ушли.
     - Великий, неужели ты не видишь, что Египет гибнет? – воскликнул Хат, бросаясь к подножию престола фараона вместе с рабами и слугами. – Отпусти евреев, пусть совершат то, что им нужно.
     Тутмос-Баст посмотрел на своих коленопреклоненных слуг, коротко вздохнул и велел:
     - Верните Моисея и Аарона.
     Когда они вернулись, он сказал, поглаживая Сфинкса, устроившегося у него на коленях:
     - Я отпускаю вас совершить ваше служение, но прежде хочу знать, кто пойдет с вами.
     - Мы пойдем с нашими малолетними детьми, - ответил Аарон. – С нами также пойдут старики наши, сыновья и дочери. И скот, что у нас есть, мы тоже возьмем с собой, ибо праздник Господу – великий праздник.
     - Пусть будет так, - произнес фараон. – Идите, Господь с вами. Но к чему вам на празднике дети? Они малы и всё равно ничего не поймут. Боюсь у вас на уме хитрость. Нет, Моисей, путь пойдут одни мужчины и совершат всё, что нужно. Полагаю, одних мужчин будет достаточно после того, что вы сделали с моей землей.
      Злобная и горькая усмешка скользнула по его глазам и губам.
     - Убирайтесь вон, - произнес он тихо, и Моисей явственно услышал в его голосе ненависть. Она была велика, но фараон умел держать себя в руках.
     Моисей и Аарон ушли, сопровождаемые насмешками рабов, которые еще верили в несокрушимость своего фараона, и взглядами, полными ужаса, - взглядами тех, кто уже понял, как велик Бог сынов Израилевых. Моисей отвечал им тем же ясным, спокойным взглядом, каким смотрел на их царя, и они понимали: он поступит так, как велит ему его Бог.
     Вскоре подул восточный ветер. Он дул весь день и всю ночь, а к утру вместе с ветром на Египет налетела саранча и покрыла сплошным ковром всю землю, кроме Гесема. Египтяне онемели от ужаса. Никогда еще земля Египта не видела такого множества саранчи, и люди знали, что подобного количества этих тварей в их земле больше не будет.
     Всё, что уцелело от града, было поедено саранчой. Рощи стояли голые, на земле не было травы, от полей и лугов ничего не осталось.
     Фараон поспешил вновь призвать Моисея и Аарона и попросил убрать саранчу. Это было сделано, но Тутмос-Баст вновь не отпустил евреев.
     И тогда, по воле Божьей, наступила великая тьма по всему Египту, и три дня люди не могли покинуть своих домов, ибо ничего не видели.
     Фараон опять призвал тех, кого ненавидел, и позволил идти в пустыню, но запретил брать с собой скот.
     - Мы должны принести жертвы и всесожжения Богу нашему, - возразил Аарон.
     Тутмос-Баст посмотрел на него и на Моисея так, как смотрит на своих врагов змея, пережившая свой яд. Его взгляд остановился на Моисее. Судорога исказила обычно неподвижное лицо царя, а в глазах сверкнули короткие молнии.
     - Я не отпущу твой народ, - вымолвил он, сглатывая слюну. – А теперь поди прочь, ничтожный раб! Не смей более являться передо мной. В тот день, когда ты увидишь лицо мое, ты умрешь! Слышишь ты меня, еврей?
     - Как с-сказал ты, п-пусть так и будет, - коротко и спокойно ответил Моисей, не опуская глаз. – Я н-не увижу более л-лица твоего. Н-но выслушай еще од-дно с-слово от Бога. Говори, А-арон, ты знаешь, что`  г-говорить.
     - Господь Бог Израилев говорит тебе, царь Египта, - в голосе Аарона прозвучала такая сила, что Тутмос-Баст не посмел остановить его. – Еще одну казнь Я наведу на фараона и на египтян; после того он отпустит вас отсюда. Когда же он будет отпускать, с поспешностью будут гнать вас отсюда. Так говорит Господь через раба своего Моисея устами Аароновыми: в полночь Я пройду посреди Египта, и умрет всякий первенец в земле египетской, от первенца фараона, который сидит на престоле своем до первенца рабыни, которая при жерновах, и всё первородное от скота. И будет вопль великий по всей земле египетской, какого не бывало и не будет более. У всех же сынов Израилевых ни на человека, ни на скот не пошевелит пес языком своим, дабы вы знали, какое различие делает Господь между египтянами и между израильтянами. И придут все раб твои сии, и поклонятся мне, говоря: «Выйди ты и весь народ, которым ты предводительствуешь». После сего я и выйду…
     Пока Аарон говорил, в Моисее постепенно нарастал гнев против Тутмоса-Баста, который с обычной своей неподвижностью слушал слово Божье и не желал умолять о пощаде, не желал спасти свой народ от самой ужасной из всех казней, которым Господь предавал Египет. Его сын умрет, умрут дети, множество детей, думалось Моисею, но даже этой ценой фараон не желает отпустить нас!
     Гнев разрастался в нем, подобно тому огню, который охватил куст терновника, и перед которым он, Моисей, склонился, не смея поднять головы. И когда Аарон умолк, Моисей резко повернулся и пошел прочь, даже не взглянув на фараона. Аарон последовал за ним.
     Тутмос-Баст не сделал ничего, чтобы удержать их; рабы же его и верных Хат стояли неподвижно, пораженные ужасом.


     Прошло несколько дней, таких тихих и обыкновенных, что народ Египта, уставший от грозных чудес, едва ощущал теперь движение времени. Но те, что успели проникнуться страхом перед Богом израильтян, томились, точно птицы перед грозой, в ожидании обещанной им страшной казни.
     Сыны же Израиля готовились к первой в своей жизни Пасхе – жертве Господу, Который должен был избавить их от смерти в ночь посещения им египетских домов.
     Вечером четырнадцатого дня месяца колосьев пасхальные агнцы – ягнята или козлята – были заколоты и запечены на огне с горькими травами; их следовало есть с пресным хлебом.
     Косяки дверей, ведущих в жилища евреев, были смазаны кровью жертвенных животных, как повелел Бог через Моисея.
     Евреи совершали Пасху, и Моисей ел агнца вместе с Амрамом, Асиром и матерью их Саррой. Он чувствовал, как Ангел Господень медленно сходит на землю одновременно с ночными сумерками, дабы поразить смертью всех, родившихся первыми у своих отцов и матерей, от человека до скота. Одновременно с этим он ощущал, как вместе со смертью для египетских первенцев к израильтянам приближается освобождение – и радовался.
     … Тутмос-Баст спал на своем ложе.
     Накануне он решил, что евреи, наконец, смирились и успокоились, а речи о последней, страшной казни были всего лишь досужим вымыслом смутьянов, и теперь спал особенно спокойным сном. Кажется, он всё-таки победил, согнул этот упрямый народ. Теперь он добьется большего. Он взыщет с них за все их нечестивые волхования, за все их угрозы и непокорство!
     Ему снился его сын, его первенец Рамзес. Они вместе шли по саду, разбитому вокруг дворца, а справа и слева в яркой зелени били фонтаны, сверкающими струями вздымаясь к знойному, синему небу.
     Рамзес смеялся, и фараон невольно улыбнулся во сне. До чего у него красивый сын! Ему всего десять лет, но он ловок, силен, умен – и так похож на свою мать, царицу То-Маат. Он позвал его во сне, потому что мальчик сильно опередил его, но Рамзес убегал от отца всё дальше по дорожке сада, словно не слышал его голоса… всё дальше, дальше… и вот фараон больше не видит его.
     - Проснись! Проснись, господин мой!
     Он открыл глаза. Над ним в тусклом блеске светильника склонилось лицо То-Маат. Он с удивлением увидел в ее глазах слезы; в тонких чертах лица залегло страдание. Ее длинные волосы, словно покрывало печали, упали ему на лицо. Он отвел их рукой. Неожиданная тревога ожила в его сердце.
     - Что? – спросил он.
     - Наш Рамзес… - она прижала руку к губам, из ее глаз закапали слезы. – Он неподвижен… Озмус казал, что он мертв.
     - Что? – он посмотрел на нее застывшим взглядом. Вся его душа точно низринулась в бездонную пропасть. Он вскочил с постели и бросился в спальню Рамзеса.
     Сын фараона неподвижно лежал в постели. Тутмос-Баст склонился над ним, оттолкнув целителя Озмуса, схватил ладонями лицо ребенка. Оно было еще теплым, но сквозь кожу уже проступал смертельный холод, и лицо в блеске светильников казалось торжественным, спокойным и далеким.
     Где-то рядом рыдала То-Маат.
     - Зажгите светильники в Зале Молитв, - приказал Тутмос-Баст. Точно тигр добычу, он схватил на руки своего сына и понес его в Зал Молитв, дабы положить перед богами Египта и воззвать к ним.
     - Волхвов сюда! – крикнул он.
     - У них умерли дети, - молвил Хат, появившись рядом. – Слышишь плач? Это они плачут о детях своих. И слуги твои… и рабы… и рабыни… у всех умерли первенцы…
    Тутмос-Баст только теперь услышал, как весь дворец постепенно наполняется рыданиями, криками, воплями. Он стиснул зубы вошел в Зал Молитв и положил Рамзеса перед идолами. Потом он упал на колени и воззвал к богам. Он с жаром просил их вернуть ему сына. Их глаза безучастно смотрели на него, но ему казалось: они не могут не видеть его горя, не могут не слышать его мольбы. На мгновение, в обманчиво блеске светильников, ему померещилось, что мальчик пошевелился. Безумная, жадная, лихорадочная радость охватила его.
     - Рамзес! – он припал лицом к груди ребенка – и отшатнулся, пораженный пронизывающим, смертельным холодом, холоднее которого нет ничего на свете…
     Рамзес был мертв, и уже ничто не могло вернуть его к жизни. Тутмос-Баст понял это.
     Он поднялся на ноги. Вокруг него корчились в полутьме на полу объятые страхом и горем рабы и слуги.
     - Отпусти их, великий, - всхлипывали и шелестели их голоса. – Пусть выйдут из земли нашей. Отпусти их, они погубят всех нас…
     - Отпусти их, - громко молвил Хат. Его глаза горели в полутьме зала, точно глаза Анубиса. Фараон почувствовал: Хат сейчас счастлив уже тем, что у него нет детей. Вероятно, он горячо благодарит за это богов.
     Что ж, он прав. Фараон обнял плачущую То-Маат и спокойно молвил:
     - Озмус, распорядись: пусть моего сына подготовят в последний путь. Хат, вели позвать ко мне тех, двоих… - он не мог заставить себя произнести имена Моисея и Аарона.
     - Тех, из Гесема, - с трудом уточнил он. – Их Бог сильнее меня и наших богов. Я отпущу их.
     И он вышел прочь. Слезы текли по его лицу. Как давно он не знал их! Они жгли ему глаза и щеки, и дымная полутьма коридоров и покоев, насыщенных благовонными курениями, превращалась в туман.
     Придя в свои покои, куда никто не смел входить, кроме него, он разрыдался – впервые за двадцать лет.
     - О, Рамзес, - шептал он. – Мое сердце ушло вместе с тобой… если бы и мое Ка ушло вместе с твоим Ка в царство Анубиса… как я теперь буду без тебя, сын мой?
     Однако когда Моисей и Аарон явились к нему, он сидел на троне, как всегда спокойный и неподвижный, точно до него не доносился плач, объявший весь дворец, весь Египет. Ночь была душная; чернокожий раб обмахивал фараона опахалом.
     - Я отпускаю вас, - молвил фараон. – Уходите все, забирайте с собой всё свое и совершите служение Господу вашему там, где хотели. Подите из моей земли…
     - … и благословите меня, - добавил он тише.
     В ту же ночь весь израильский народ собрался в путь. Тесто не успело вскиснуть, люди готовились нести квашни на плечах. Они просили у египтян в дорогу золотых и серебряных вещей и одежд, как наказал им Бог через Моисея, и египтяне охотно отдавали им всё: лишь бы они ушли поскорее, эти загадочные люди с их страшным Богом. Исходящих из земли египетской было великое множество, ибо с евреями шли еще люди иноплеменные, уверовавшие в их Бога. Иные же шли, не желая оставаться больше в египетской земле. Кто знает, какие еще беды ждут ее?
     Четыреста тридцать лет израильтяне жили в Египте – и теперь уходили прочь по воле Божьей. Многие плакали, оставляя Гесем. Они двинулись к Филистимской дороге, ближайшей к морю. Моисей и Аарон ехали впереди на верблюдах, и оба испытывали радость и облегчение: отныне рабство для их народа кончилось. Для него начиналась новая жизнь.


      - П-помните сей день, - говорил Моисей народу, когда взошло солнце, а Египет остался позади, и все остановились для отдыха. – П-помните день, в который в-вышли вы из дома р-рабства, ибо рукою к-крепкою вывел в-вас Господь…
     Он говорил, и солнечные лучи ласкали его лицо вместе с легким ветерком, колеблющим листву тихой рощи.
     - … и введет вас Господь в з-землю Хананеев и Х-хеттеев, и Аморреев, и Евеев, и Ив-вусеев, о к- которой клялся Бог отцам в-вашим, что д-даст вам м-молоко и мед…
     Его слушали, затаив дыхание. Голос Моисея звучал крепко и сильно, почти как голос Аарона, стоявшего рядом с ним. Моисей говорил людям слова Бога: новые законы, новое служение, которые они должны были отныне исполнять в честь исхода своего из Египта.
     В дорожной суме Моисея лежали кости Иосифа, сына Иакова, ибо Иосиф говорил когда-то: посетит вас Бог, и вы с собою вынесете кости мои отсюда. Теперь Моисей выполнил это.
     Отдохнув, они тронулись в дальнейший путь – за облачным столпом, который двигался перед ними днем, показывая им путь. Ночью столп стал огненным, чтобы они могли идти и днем, и ночью.
     Через несколько дней Моисей сказал Аарону:
     - М-мы должны останов-виться у моря, у Ваал-Цефона. Фараон с-скажет, что мы з-заблудились, что нас заперла п-пустыня. Он п-погонится за нами.
     - Как, снова? – Аарон нахмурился.
     - Д-да, - Моисей взглянул на спящих людей, потом перевел взгляд на брата. Они сидели возле кустарника, в его тени; где-то поблизости журчал ручей.
     - П-понимаешь, - Моисей коснулся руки брата. – Господь ож-жесточит сердце ф-фараона, он захочет в-вернуть нас. Но н-не сможет, - и он улыбнулся. – Чувствуешь т-ты через меня с-слово Божье?
     - Да, - ответил Аарон. – Господь говорит: Я покажу славу Мою на фараоне и на всём войске его, и познают египтяне, что Я – Господь.
     Моисей кивнул головой.
     - Д-да, так. Но не г-говори этого л-людям, ты п-после успокоишь их, и я т-тоже скажу им с-слово.
     - Многие ропщут на дальний путь, - вздохнул Аарон. – А ведь мы вышли из Египта совсем недавно. Что за народ!
     - Не р-ропщут только об-блака в небе, - Моисей лег на спину и закинул руки за голову. – А ч-человек ропщет в-всегда. Д-даже когда з-знает Бога.
     Аарон взглянул в небо, где клубились облака, и из игры теней и света складывались картины удивительной красоты. Да, люди всегда ропщут, подумал он.
      - Н-не бойся, мы с-справимся с н-нашим народом, - сказал ему Моисей. – М-мы доведем их д-до обетованной земли.

     Амрам увидел их первым.
     С тех пор, как народ вышел из Египта, он нигде не стоял так долго, как у Ваал-Цефона, на берегу Чермного моря. Моисей объявил, что народу нужен отдых, и все евреи с этим согласились, тем более, что женщины, дети и дряхлые старики, в самом деле, были утомлены дорогой.
     Амраму же хотелось быстрее в путь. Он мечтал о земле обетованной, ему хотелось увидеть ее – зеленую от лугов, голубую от рек и озер, землю, обильную плодами земными, где было бы так хорошо и весело жить.
     Вместе с Рахилью, дочерью Оведа, Амрам пошел собирать красивые раковины, выброшенные на берег волнами. Они шли по берегу моря босые, их ноги ласкал влажный шелковистый песок. Пахло солью и водорослями, вечернее солнце играло на воде тысячами лучей.
     Амрам оглянулся, чтобы увидеть солнце, - и увидел их.
     Он сразу понял, кто это, и схватил за руку Рахиль.
      - Бежим! – крикнул он. – Египтяне! Египтяне догоняют нас!
     Рахиль посмотрела – и, увидев вдали черную полосу, надвигавшуюся на стан, вскрикнула и бросилась за троюродным братом.
     - Египтяне! Египтяне идут! – разнеслось по стану.
     Тутмос-Баст действительно настигал тех, кого отпустил несколько дней назад. Теперь он раскаивался в этом.
     За колесницей фараона скакали шестьсот колесниц с военачальниками, и конные воины ехали вместе с ними. Не было только Хата. Он предусмотрительно остался в Египте. Фараон был просто одержим мыслью об изгнанном им народе, и Хат ясно понимал: добром это для него не кончится.
     - Я сделал глупость, что отпустил их,  - твердил Тутмос-Баст. – У меня было шестьсот тысяч работников одних мужчин. Они истерзали, разорили мою землю, а я отпустил их вместо того, чтобы заставить заново возделывать ее.
     В это время евреи обступили Моисея и Аарона. Твердя в страхе и малодушном отчаянье:
     - Разве не было гробов в Египте, что ты привел нас умирать сюда? Зачем нам нужно было уходить из Гесема? Лучше нам было бы работать у египтян, чем умирать здесь, в пустыне!
     - Н-не бойтесь, - молвил Моисей. – Стойте и ув-видите спасение господне, к-которое Он с-сделает вам ныне.
     - Не бойтесь! – вторил ему Аарон. – Египтян, которых вы ныне видите, более не увидите во веки; Господь будет бороться за вас, а вы успокойтесь. Мы пойдем берегом моря.
     В это время Моисей простер руку с жезлом к морю, на которое уже опускались вечерние сумерки, быстро превращавшиеся в темноту. На море поднялся ветер, разгоняющий волны, а в это время столп облачный встал между вереями и египтянами, так что фараон ничего не видел в тумане.
     Туман всё более сгущался, становясь мраком. Со стороны же евреев столп облачный превратился в огненный – и озарял им путь всю ночь.
     К утру воды моря расступились.
    Огромными глазами смотрел пораженный народ на невиданное зрелище: перед ними лежало сухое морское дно, а справа и слева над морской дорогой поднялись и точно застыли волны, удерживаемые великой незримой силой.
     Моисей с Аароном первыми двинулись по дороге. Все, вышедшие из Египта, последовали за ними.
     Тутмос-Баст, увидев, что его добыча уходит, погнался за ней. Но у великолепных крепких колесниц вдруг стали отваливаться колеса, так что лошади с трудом тащили повозки. Часть египтян вернулась на берег. Остальные, во главе с фараоном, продолжали преследовать израильтян.
     Моисей знал, чего хочет Бог. Он повернулся к египтянам, простер руку к морю и повторил народу, чтобы все шли за ним и ничего не боялись. Народ шел, шел вьючный скот, а Амрам не мог отвести глаз от двух сверкающих на солнце исполинских стен воды, которые не обрушивались вниз. Он шел вместе со всеми между этого подобия ледяных гор и не испытывал страха. Теперь он верил и видел: египтяне никогда не догонят их. Ведь они не умеют слышать Бога и любить Его, и служить Ему, как служат два его деда – Моисей и Аарон.
     Едва все израильтяне и те, кто вышел с ними из Египта, выбрались на сушу вместе со скотом своим и всем имуществом, незримые силы перестали удерживать волны. Они обрушились на фараона и его воинов, на колесницы и лошадей – и сомкнулись над ними. Морская дорога исчезла, и Тутмос-Баст исчез вместе с ней.
     Так Господь явил Свою славу и милость народу, который Он возлюбил более всех прочих народов на земле.


Пою я Господу за то,
Что Он высоко превознесся,
Коня и всадника его
Он ввергнул в море за Израиль.
Господь, Он крепость есть моя
И слава. Был Он мне спасеньем.
Прославлю Бога моего,
Превознесу Его навеки.
Господь, муж брани – Иегова.
Все колесницы фараона
Он ввергнул в море, и погибли
И фараон, и те, что службу
Свою несли у фараона.
Пучины вод покрыли их,
Они, как камни потонули.
Десница, Господи, Твоя
Прославилась Своею силой.
Десница, Господи, твоя
Врагов Израиля сразила.
Величьем славы Ты Своей
Низверг восставших против Бога.
Послал Ты гнев Свой на врагов –
И попалил их, как солому.
От дуновенья Твоего
Раздвинулись морские воды,
И влага стала, как стена,
И огустело сердце моря.
Враг молвил: я настигну их
И истреблю своей рукою.
Но дунул духом Ты своим,
И вот врага покрыло море.
И погрузились, как свинец,
В великих водах силы вражьи.
Кто, как не ты, Господь, един,
Кто, как не ты, хвалы достоин,
Величествен и досточтим,
И нет иных богов на свете!
Ты чудеса творишь для нас,
Ты сохраняешь жизни наши,
Ведешь Ты милостью Твоей
Народ, который Ты избавил,
Сопровождаешь Ты его
В жилище Божией святыни.
Трепещут пред Тобою все:
Филистимляне, моавиты,
Князья Едомовы унылы,
И в страхе люди Ханаана.
Веди же дальше наш народ
На страх народам многобожным,
Доколе в земли их придет
Народ, тобой приобретенный.
Введи его и насади
На месте Твоего жилища,
Введи в святилище его,
Какое создал Ты, Владыка!
Господь да будет нам царем
Всегда, отныне и вовеки!
     Так пели женщины и девушки израильские. Впереди них шла пророчица Мириам, сестра Аарона, с тимпаном, а за нею шли другие со свирелями и тимпанами – и играли, и пели хвалу Богу.
     Моисей повел израильтян от Чермного моря в пустыню Сур. Они шли три дня по пустыне, и вода у них кончилась.
     Когда же они пришли в Мерру, то увидели воду, но не могли пить ее, ибо она оказалась горька. И вновь возроптал народ на Моисея и спросил: что нам пить?
     Моисей взмолился Господу о воде, и Господь указал ему на небольшое дерево, росшее у горькой воды. Моисей срубил дерево и бросил его в воду. Вода тотчас стала сладкой. Люди припали к ней губами, они жадно пили и не могли напиться. Но всё же напились, а после напоили и скот свой.
     - Господь испытывает нас, - говорил Аарон народу. - Он дал нам устав и закон. Если мы будем слушаться гласа Господа Бога и делать угодное пред очами Его, и внимать заповедям Его, и соблюдать все уставы, мы будем живы и хранимы Богом, ибо, как говорит Израилю Господь, «Я Господь, целитель твой».
     После они пришли в Елим, где было двенадцать источников воды и семьдесят финиковых деревьев. Там израильтяне расположились станом, чтобы отдохнуть, и Моисей с Аароном отдыхали вместе с ними.
                КОНЕЦ
Февраль 2011 г.