Марина Цветаева, Лебединый стан
Есть какая-то недосказанность в воспоминаниях Ариадны Эфрон, дочери поэтессы, о самом способе писания Марины Цветаевой. С присущим ей художественным чутьём Марина Цветаева вряд ли могла исповедовать такой упрощенный подход в вопросе природы творчества. Верно сказано, что поэтический текст - это безвариантный текст. В бесконечном переписывании одних и тех же строк для их шлифовки уже содержится непонимание того, что никакое настоящее искусство не творится намеренно. Для поэта немыслимо сказать, что, вот, на сегодняшнее утро у меня запланирована поэма «Сибирь», а завтра я должна написать «Переулочки».
Думаю, что это всё-таки слишком максималистическая, чёрно-белая догма, предназначенная для поражения воображения молодых людей , не имеющих опыта жизни - именно, что коль раз уж поэту дано слово, всё остальное у него должно быть отнято. Непонятно, в каких люциферских догматиках почерпнут этот принцип. Тот, кто исповедует эту ересь, правда, не заслужил ещё сожжения на костре, но самим проведением её в жизнь он уже достаточно наказан.
Творчество Марины Цветаевой - это как бы компенсация слов Иоанна Богослова, сказанных в первом его послании о том, что всё, что в мире есть
гордость житейская. У женщин с амбициями этот вектор находит исход в повседневной роскоши или хотя бы в целесообразной благословенности быта. Творчество Цветаевой - это прыжок к звёздам, но оно не столько похоже на полет ракеты, которая летит к цели, известной ей одной, сколько на огни праздничного фейерверка, потешающие зевак.
Человеку, ставшему поэтом, на определенных ступенях его творчества может показаться, что он уже неподсуден. Это глубокое заблуждение - считать, что в искусстве всё относительно, и нет точных критериев истины мировоззренческих и моральных. Когда поэту кажется, что он творит в лучах солнца истины, быть может, это всего лишь излучение запретного плода, с его змииным обольщением «будете как боги». Подобно Апостолам, пришедшим со Христом на гору Фавор, поэт говорит: «Хорошо нам здесь быти!» Он создаёт свои словесные миры, отнюдь не попадая тем самым в сферу безнаказанности.
Душа приветствует великого поэта и готова говорить ему о тех восторгах, которые вызывает чтение его стихов. Но кадить творчеству Марины Цветаевой сегодня готов каждый. Однако, истина ведь должна быть нелицеприятной. Если мы говорим о том, что Цветаева - выдающаяся личность и гениальная поэтесса, это не значит, что образ её целиком из света составлен, иначе это не было бы портретом. Художник, рисуя портрет, занят прежде всего тенями и полутенями.
Как ни священными нам сегодня кажутся стихотворения, посвященные белому движению, так как в них находит своё оправдание Святая Русь, у Цветаевой здесь присутствует какая то двусмысленность. Её понимание диалектики революционных идей почти лишило её героического венца, в её собственном переживании, венца за верность однажды избранной правде, поскольку вся полнота гражданского оправдания невозможна была для человека в дробящихся обстоятельствах того времени. За определённые фрагменты социальной мудрости требовалось заплатить эмигрантской долей. И как ни объективна Марина Цветаева как художник в своем рисовании действительности, партийное у неё всё-таки иногда проскакивает, если не в стихах, то в прозе.
Напоследок вчитаемся ещё раз в список личных вещей, написанный Мариной Цветаевой как свидетельство отрешённости её духа от земного, и он нам откроет и засвидетельствует глухую обиду, зреющую в глубинах её души - следствие какого-то демонстративного отказа от горизонтального устроения своей жизни, будто бы недостойного поэта. Почёрпнём с благоговением преподносимый нам великой душой урок, поклонимся страданиям гения, почтим достижения, но не будем закрывать глаза и на ошибки.
07. 03. 2007.
Свидетельство о публикации №211031201039