Бамут не Бамиан

                Бамут    не  Бамиан

       С  Егором  Андрей  познакомился,  когда  работал  охранником  в  одном   ночном  клубе.  Он  был  высокого  роста, худощав,  и  совершенно  лыс.  Нет,  череп  он не  брил,  волосы  сами  покинули  умную  голову,  как  любил  он  говорить. Посетители  и  завсегдатаи  клуба боялись  его   не  как  охранника, а за  то,  что  он  частенько,  в виде  устрашения, колошматил  пустые   бутылки  о  свою  голову.  При  этом  приговаривая,  что железной  голове  и  молоток  нипочем.  Клиенты шарахались  от  Егора, а  полуголые  стриптизерши  долго  не  могли  уговорить  их  смотреть  на  обнаженное женское  тело, а  не  на  лысую  голову Егора.  Самое  интересное,  что он  бил  бутылки  правильно  опуская  их  на  лобовую  кость, умело,  при этом,  амортизируя  рукой,  державшей  бутылку. С  первого  взгляда  Андрей  определил,  что  этому  искусству  его  где-то  обучали.  И он  даже знал,  где  именно – ВДВ.
       В  минуты  вынужденного  безделья  Андрей и Егор разговаривали  о  службе,  и  выяснилось,  что  Егор - точно  десантник, и  тоже  был в  Чечне, зачищал  Бамут  от  чеченских  боевиков.  Выразительным  словом  Егор владел довольно слабо, только  отдельными фразами,  редко -  предложениями с  частым  вкраплением  мата, обильно  помогая  себе  в  разговоре  руками,  ногами, головой, и  все,  что  попадет  под руку.   Если  в  рассказе  нужно  было  бежать -  он  непременно  станет  перебирать  ногами и  запрокидывать  язык  на бок,  изображая  выдыхающегося  бегуна.  Если  плыть -  то  он  так  начнет  размахивать  руками,  усердно  изображая  пловца,  что  непременно  зацепит  пару-тройку случайных  прохожих.  Если он  рассказывал,  как  полз  по-пластунски, то  обязательно при этом  упадет  на  пол и  будет  ползти,  театрально  огибая  ноги  посетителей  бара.  И  если  в  правой руке у  него  находился  воображаемый  автомат,  то  загребать  он  будет  исключительно  левой,  свободной  рукой.  Ну  а если  драка, то  тут  только  держись!  Однажды,    во  время  воображаемой  схватки с неприятелем, под  руку  ему попала бутылка -  Егор,  не  раздумывая, профессионально  шарахнул  ей  себе  по  голове,  но  не рассчитал -  бутылка  была  из-под  шампанского.   Как  подкошенный Егор  рухнул в  одну  сторону, шампанское  покатилось в  другую.   
        Оклемавшись  через пару  минут,  он  покосился  на  валявшуюся  бутылку  и  смачно  выдавил: «Ни  фига  себе,  как  шампанское  в  голову  ударило.  Никогда  бы  не  подумал,  что  оно  так  валит с  ног!  Ну,  ты  понял,  вот  так все и было!»
    Однажды  он  пришел  на  работу явно  под  градусом,  объясняя  свое  возлияние  траурной  датой.  Посетителей в  этот  раз  было  не  так  уж и  много, и я,  усевшись с  ним  в  дальний  угол  темного  зала,  выслушал  невероятную  историю, которую   поведал  Егор.  Дело  было в начале  мая 1996  года  окрестностях чеченского  города Бамут.
    …Наша штурмовая  группа, преодолев за  тринадцать  часов  более тридцати   километров пешком и  в полном  снаряжении, наконец-то остановилась   в самом  низу подошвы горы,  у   неглубокой  речушки. Название реки на  карте  было  обозначено  как «Р», а  нумерация  горы  вмещала  очень  емкая  цифра 4836,  она же  «Лысая  гора». Больше  карта,  разлинованная,  словно школьная  тетрадь  для  третьего  класса,  сказать  не  могла.  Помню, что вода   в реке была сильно  мутной, и  довольно  неприятной на  вкус, и потоки несли ее  быстро, закручивая в  миниатюрные  водовороты,   с остервенением ударяя  о скользкие камни.  А   скалистая гора,   лежащая  у  моих  ног,  достигала  почти  семисот метровой высоты над уровнем моря. Кто ее  замерял, эту  чертову  сопку, одному  Аллаху  известно,  поскольку  он  в  этих  краях  был  за  старшего. Рядом возвышалась вторая гора,   полностью идентичная  первой. Горы-близнецы были  сплошь  покрыты  дремучим лесом, по  нашему  - зеленкой, что благоприятствовало скрытому передвижению  чеченских и  прочих  боевых  деятелей, и наоборот,  мешало  передвижению  нашему. Река  «Р»,  судя  по карте, разделяла Чечню и Ингушетию, то есть была  вроде  естественной   границы.
     Наша  десантная  рота,  скомплектованная  наполовину  великовозрастными контрактниками и  почти  готовыми  к дембелю  срочниками,    уютно расположились  на   дружественной  нам территории  Ингушетии, спиной  к  горе ингушской, лицом  к  горе  чеченской.  Минут  десять  молча отдыхали,  переводя  дух  после  длительного  марша, тупо  смотрели  на  чеченский  лес и оценивали обстановку.  Ротный,  рассмотрев, в  маленький  цейсовский  бинокль,  в  зеленом  месиве  маленькую  поляну,   поставил  решение  обосноваться именно  там.  Мы  возражать  не  стали, командир -  есть  командир.  Иногда,  правда, контрактники  возмущались  поставленным  задачам  ротного:  у  них  на  это  были  свои  мнения.  Но  после  того  как  капитан  Репин, он  же  командир, закрепил  свой  приказ  выбитым зубом  одного из   контрактников,  все  как  один  стали  соглашаться с  его  приказами. А  незадолго  до  этого,  когда  мы  обезвредили   группу  боевиков, и  при шмоне  одного  бородатого  чечена  мне  достался   бинокль, я,  недолго  думая,  подарил  его  капитану.  Кстати  это  из  него  он рассматривал  чеченскую  территорию.  Цейсовская оптика,  считается, самой что ни есть, немецкой фирмой, которая для Вермахта поставляла бинокли и оптические прицелы.  8х30, полевой, с угломерной сеткой,  отличное  разрешение, по  размеру  чуть больше  театрального  бинокля, зато  имеет  восьмикратное  увеличение.  Умеют же  Гансы делать, одно  слово -  немцы.   
       Измотанные   переходом, голодные и  мокрые  от пота, мы  немного  погундев  для  приличия, принялись  за окопы.  Земля  была  мягкая  только на  штык  саперной  лопаты,  дальше  шла  каменистая  почва.  Пришлось  еще  маленько  попотеть. Работа шла  споро,  потому  что  каждый  знал, что  после  окопов  будет  отдых.  И  чем  раньше  выроем  эти  канавы, тем больше  будет  времени  на  сон. И  вот, спустя  несколько  часов три рядя окопов,  вырытых в круговую  по всему  периметру вершины  горы, устроили командиров, и нам, в конце концов, разрешили  отдохнуть.
       По любым  законам природы мое, ломившее  от усталости тело  должно было  погрузиться  в  сон  через  секунду  после  команды «отбой»,  но  оно упорно  отказывалось  подчиняться  приказам  мозга и  исступленно таращило  глаза  в  черное  кавказское  небо. Ребята  попадали  на  бушлаты, и  вероятнее  всего  спали уже в полете.  А  ночь  была  просто  изумительной:  яркие  звезды,  величиной,  пожалуй, с  голубиное яйцо  светили  так ярко, что  можно  было  свободно  различить  стрелки  часов  на    циферблате командирских  часов.    Темный  силуэт  громадной  луны  заслонил  половину  звездного  неба, лишь  по  самому  его  краю  занималась  тонкая  полоска светло-желтого  света – луна  только-только  рождалась.  Я, закинув  голову, рассматривал  звездные россыпи,  воображая  себе рисунки  созвездий.   
       Шорох  ползущего  тела  и  слегка  осыпавшаяся  в  окоп  земля  почему-то  меня  даже  не  насторожила:  тишина  стояла  просто  мертвая,  не  считая чирикания  цикад и  свиста  какой-то  полуночной  птицы.  Она  одиноко пищала, словно  искала напарника  по  сну: «Спать  пора,  спать  пора».  Один в один  как  у  нас  в  Свердловской  области. Из темноты  сначала нарисовалась  чья-то  темная  голова, потом  она же  тихонько  выдавила: «Егор, не  спишь?»  И  не  получив  ответа  все  тело  грузно перевалилось в низкий  окоп,  только  автомат жалобно  звякнул о  камень.
       Тело  оказалось  Петрухой,  моим земляком.  Призывались  мы  в разное  время,  он  чуть  раньше, а я  на  полгода  попозже,  но эта  разница никак  не сказалась  на  наших  отношениях.  Петруха оставался  Петрухой-солдатом, наставником, другом, товарищем.
     Лежим, молчим,  слушаем  чирикание  залетной  пичужки  про  сон-тренаж.  И понемногу  темнота  начинает  давить  на  нас  и  нагонять жути. Чтобы не  боятся, начинаем потихоньку разговаривать, подбадривая  друг  друга. Сразу  вспомнился  дом,  престарелые родители,  друзья,  оставшиеся на  гражданке и  безмерно  бухающие,  делимся  впечатлениями  о  службе, загадываем, как  пойдем  на  дембель, и   что у  кого  уже  есть для  этого.
      Вдруг,  почти  одновременно, мы  затихли, тревожно  вслушиваясь в  черную  тишину.  Показалось,  что  кто-то медленно и осторожно  движется по направлению  к  нашей  траншее. Даже  пичуга  перестала  просить спать. В  звенящей тишине слышалось,  как  хрустит  мелкий  камень  под  жестким  каблуком, как  тяжело  ступает  нога  на  землю. Мы  словно  приросли  к  шершавым  стенкам  нашего  окопа, и   показалось, что  ежик  моих  волос  медленно встает на  дыбы,  будто  иголки  дикобраза,  ощетинившись  перед  грозящей  опасностью.   Внезапно  шаги  остановились, и до  нас  донесся  тихий  и шипящий  голос:
      -  Чего  молчите,  словно  сало в  посылке?  Поди в  штаны  нассали  от  страха?  Не  боись,  солдат  ребенка  не  обидит!
        Из  темноты  показался  смутный силуэт  часового-контрактника, который  видимо  тоже  не  прочь  поболтать,  покинул свой пост  и подошел  к нам.  Мы  дружно  выдохнули, и  волосы  на  голове  приняли  прежнее  положение. Пофыркали, но договорились помочь ему охранять  наших  собратьев по  оружию, все равно  ведь не спится. Договорившись, легли лицом  к  лесу,  подложив  под  головы РД.   Накрывшись  каждый  своим бушлатом,  завалились и стали пялиться  в  темноту:  спать  неохота, разговаривать тоже не  тянет, а время идет  жутко медленно, будто  бы издеваясь  над  нами своей неторопливостью.
     Примерно через час, метрах в ста от нас,  Петруха заметил какое-то движение.  Я  нашарил  рядом  холодный  металл  и  поднес к  глазу  НСПУ: в  ярко-зеленом  свете  прибора  ночного  видения  между силуэтами деревьев явно  кто-то  ходил.  Пошушукавшись  между  собой,  Петруха и  контрактник  осторожно поползли вперед,  к деревьям, а  я, в  случае   форс-мажорных обстоятельств, вызвался прикрыть их маневр огнем  из автомата.  Вижу друзья медленно и  осторожно  ползут,  через  пару  минут  уже будут  возле  темной  стены  деревьев. И тут  мое  сердце  ёкнуло!  Чуть правее от них  одиноко блеснул зеленый огонек  прибора ночного  видения!  Там  точно кто-то есть! И если  у  него  тоже  НСПУ,  то и  нас  он  отлично  видит, а  значит,  и  снять нас  не  составит  ему  особого  труда.  А  медлит  он  из-за  того,  что  точно  не знает,  сколько  нас  здесь,  чтобы  вот  так  вот  снять  всех   без  пыли  и  шуму.
         До  конца  просчитать    последствия я уже не успел. Видимо, ребята  тоже заметили  подозрительное  мерцание  и    открыли   огонь сразу из  двух  стволов.   И  видимо  от  нахлынувшего  страха  поливали  длинными  очередями  не  жалея  патронов.  Когда же у  них  разом опустели  магазины, я  продолжил  звонкую  мелодию  автомата, поливая  огнем  как  из  шланга,  щедро  разбрасывая горячие гильзы  на  холодную  землю.    Стрельба  подняла  на ноги  наших  солдат, которые,  не сразу  сообразив,   что  произошло  стали  стрелять  кто  куда  горазд.  Некоторые    бойцы начали  шмалять  из  подствольников,  а  наиболее резвые запустили  в  кусты  пару  гранат, надеясь  зацепить  неприятеля, а  заодно, и нас чуть   не   угробили. 
        Только через  несколько  минут, услышав  сквозь  треск  автоматных  очередей  надрывный  голос  капитана:  «Прекратить  огонь,    мать вашу …», и абсолютно не встретив сопротивления, мы прекратили   стрельбу. Звенящая  тишину  вдруг  разом  ударила  по  ушам, и  на  секунду  показалось,  что  все  кругом  оглохли.   
      Как   только желтые  лучи  южного  солнца пробились  сквозь  густую  листву,   нас  троих,  как  виновников  происшествия,   отправили  в разведку, посмотреть на последствия ночного  обстрела.   Ни трупов,  или  хотя бы следов  крови мы так и не обнаружили,  хотя  точно  знали, что  через  это  место  прошел  шквал  огня:  об  этом  свидетельствовали  сломанные  ветки и  продырявленные  листья  какого-то  большого  дерева, так  явно  смахивающего  на  фикус.  Зато  зоркий  глаз Петрухи  заметил  искусно  установленные  растяжки с  двумя  гранатами  в  подарок.  Тонюсенькая медная  проволочка  была  натянута  в  паре  сантиметров  от  земли, а  сами Ф-1 были  натурально присыпаны  листьями.    Я даже  присел,  то ли  от  страха,  то ли  от  облегчения,  когда  Петруха   ловким  движением  рук  обезвредил  смертельные  находки.  Если  бы  не  его  глаз  нас  бы  точно  изрешетило,  словно  бабушкино  сито. У  меня  в  тот  момент в  голове промелькнула  мысль, а  как  эти  партизаны  сумели в  кромешной  темноте,  да  еще при  шквальном  обстреле  так  профессионально  установить  самодельные  мины?  Это ж  надо  уметь!  Растяжки  были  поставлены  у ближайшего до наших окопов дерева, в ста метрах от   того самого места, в углублении которого  мы ночью мечтали  о скорейшем возвращении домой. К нашему ужасу, мечта могла  осуществиться слишком быстро...
     Днем  мы  заметили,  что буквально в километре за нашими окопами находится ингушский аул, некоторые  жители которого   отнеслись к нашему появлению с явной опаской.  В  бинокль  было видно,  как население активно  перебегает  от  сакли к  сакле, при  этом  интенсивно  размахивая  руками и  тыча ими в  нашу  сторону.   Мы их  не трогали,  но кожей  мягкого  места чувствовали  их негативное влияние. Это влияние иногда подкреплялось     стрельбой снайпера.  Ворошиловский  стрелок засел  где-то между  аулом и горой  и, с  поразительным постоянством, час за часом,  обстреливал  наши позиции. Как  это  не  гостеприимно  с их  стороны! Мы здесь всего лишь второй день, да еще и после бессонной ночи,   а нас  пытаются убить!
     Однако  поначалу мы  на него особого внимания  не   обращали:  стрелял  он  не  ахти  как,  постоянно мазал, да и  место  стрельбы  не  очень-то  и  маскировал.  Невооруженным  глазом можно  было  засечь  его  позицию и  раздолбать  его в  пух и  прах,  но  эта  была  ингушская, а  значит дружественная  нам   сторона. И  стрелять в  эту  сторону  нам  под   угрозой  трибунала  было  запрещено.  Но  когда  один  из  наших  бойцов   получил от этого снайпера «подарочек», в  виде пули в ногу, капитан  тут же распорядился изловить  чеченского гада.
          Четыре  контрактника  сделав  большой  крюк  по  зеленке,  вышли  на  его  позицию, но гада    изловить так и не  удалось.  Зато  нашли  его укрытие,   небольшую  боезапас, и  заначку  продуктов.  Там же  группа  разделилась:  двое  остались в  засаде  поджидать   стрелка,  а  остальные  двое  отправились  назад  не солоно  хлебавши.  Но, на обратном  пути   солдаты  наткнулись  на  чуть  заметную  тропу,  и  уже  по этой  тропинке  вышли к  хорошо  замаскированной  землянке.  Внутри бойцы  нашли  много   интересных  вещей:  солдаты  были  опытные,  не  первый  день  на войне,  проверили  землянку  на  наличие  заминированных  предметов, и  сняли  аж  восемь  секретов.  В  этом  укрытии  буквально  все  было  заминировано,  включая алюминиевую  кружку  на  столе,  аккуратно  поставленную на  толстую  тетрадь.  Видимо  это  место использовалось  боевиками   как пункт передачи информации, и с  нашим  приходом  его  решили  уничтожить,  нашими же  руками.
            Когда  разминирование  было  закончено,  а  пухлая тетрадь  была  взята  как  вещественное  доказательство,  группа  пошли по следам   связного,  которого  могли  взять, но вспугнули в  самый  последний  момент.  Связной залегал в укрытии у дороги, связывающей  две республики, и  наблюдал за передвижением нашей бронетехники. Количество машин и людей, направление и  время выдвижения  колонн  он  тщательно исследовал  и заносил  в специальную  тетрадь.  Потом  эту информацию  анализировал и  отсылал дальше  по цепочке.   Тетрадь теперь была у  ротного, а  землянку  ребята  демонстративно подорвали.  В  итоге   группа  добились поставленной задачи – спугнули  осведомителя, и снайпер больше не показывался.
     Еще  через  день появилась новая  проблема - иссякли  запасы питьевой  воды.    Жарища стояла страшная, по-видимому, больше тридцать  градусов  в тени, а воды  нет  ни  капли! Внизу,  метрах в  трехстах  бурлит река, иногда слышно  даже  шум  воды о  камни,  а мы  умираем от  жажды!  Два дня ротный  не разрешал спуститься к речке, боялся, что на   наши разрозненные группы нападут  боевики. Мы  и  так  знали, что  возле  реки, вероятно,  нас  будет  ждать  засада. Даже  если  пойдем группой -  боевикам  только  этого и  надо – разделить  нас:  так  справиться с  нами  будет  намного  легче.
      Но  ведь  жажда,  как  и  голод, не  тетка.   В  рот  полезло  все – начиная  от  консервного  жира,  до  сочных  на  вид  листьев и  кореньев. Мы  открывали тушенку и выпивали  жир,  словно  сгущенку через  дырочки, а мясо выбрасывали.  На такой жаре аппетита  абсолютно  нет,  а  оставлять мясо «на  потом» - в  лучшем  случае  пронесет  по-жуткому.  В худшем -  откинешь  копыта. Мясо,  хоть и  тушеное портится  мгновенно и  через каких-то  полчаса становится совершенно не съедобным.    Когда жуешь  листья,  во  рту собирается  горькая  слюна  вместе с  соком.  Дожевав  окончательно,  выдавливаешь  эту  кашу   во  рту  об  зубы  и  выплевываешь.  Потом  эту  горечь  гоняешь  во  рту,  пока  скулы  судорогой  не  сведет.  Вот  за  это время  пить  абсолютно  не хочется.  Как  только  выплюнул -  сразу жажда  накатывает.
         Среди  контрактников  оказался бывший  афганец  Андрей,  который  в свое  время  гонял  банду  Ахмад  Шаха по  горам  Панджшера.  Это  он  посоветовал   собирать  утренний  конденсат и  показал, как  это  делается, а  так же   научил жевать  листья. И  пока  мы  гоняли  во  рту  горючую  слюну,  рассказывал,  как  один  раз в  Афганистане  они  тоже   трое  суток  сидели  в  горах  без  воды.  Спрятаться  там  было  некуда,  так  и  просидели  на  солнцепеке  три  дня.   Пекло  так,  что  автоматы  раскалялись,  словно    сковорода на огне.  На  каждого бойца  приходилось  только  по полтора  литра  воды  и  семьдесят  два  часа  мучительной  жажды.  Место  это  называлось  Бамиан.  Так  вот  он  говорил  нам:  «Бамиан  ребятки,  это  вам  не Бамут.    Это  полная  задница. Там  ни земли,  ни  листьев  не  было:  голые  скалы.  А из  камня как воду  выдавишь?  Вот и  приходилось  терпеть и  вялиться  под  палящим  афганским  солнцем.  А  оно  будет  поярче здешнего, кавказского».
       Наконец, когда обстановка  стала совсем  критической, командир все же пошел на риск. Он   выбрал  отделение из  семи  крепких   бойцов,  которым  отдал  приказ -  осторожно спуститься  к  реке  и  во  всех подручных   средствах принести воды. Я попал в число счастливчиков, которым  предстояло   выполнить это  задание, а значит,  вволю напиться.   Мы  собрали  у  ребят  котелки и  рысью  припустили  к   спасительной  влаге.  Едва  доносившийся  до  нашего  слуха шум бьющей о камни  воды  будоражил    воображение  и  делал  шаги  все  больше  и  больше.  В  конце  мне  показалось,  что  мы  просто  летим  над  землей,  передвигаясь  огромными  прыжками.  Каждый  стремился  как  можно  быстрее  упасть  лицом в  бурный  поток  и насладиться  долгожданной  влагой.  Про  засаду  никто  даже  и  не  подумал,  а в  голове  у  каждого  было  только  одно -  вода!
      Обезвоженный организм давал  о  себе  знать,  поэтому к реке  мы подбежали заметно вымотавшимися   и, просто без  сил   рухнули у самого  берега. Вид  мутной и перемешанной  с   песком воды, нисколько нас не отпугнул.  Напротив,  мы с  огромной скоростью   черпали походными котелками  эту бледную  воду,  и пили,  пили,  пили. Не обращая внимания на скрежет  песка на  зубах,   горьковатый  привкус в горле, и как  потом   показалось и в животе, я  сразу выдул шесть или  семь  котелков и, радостный, развалился   на прибрежных камнях.  Ощущение  полной  нирваны овладело  мной, и   показалось, что никакими  коврижками  меня  от  этой  лужи   не  сдвинешь.
       Однако время поджимало. Понежившись в  таком санатории   лишь пару минут, мы   невероятным  усилием  воли  оторвали  свои  солдатские  тела  от  таких  нежных и   прохладных  камней, и рванули назад. И надо же! Примерно в  тридцати  метрах от  реки  наткнулись  на  огромную лужу с дождевой   водой! И  пусть вода в луже стояла зеленоватой  и  заплесневелой, мы, с   новыми силами,  атаковали ее. Я, не отрываясь,  погрузив в  воду  все  лицо, втягивал в  себя  сладостную жидкость,  словно  конь  на  водопое, наверное, минут пять.  Хлюпал огромными глотками, пока мое  пузо   не стало умещаться  в  разгрузке.  Перевернувшись  на  спину,  я  медленно  протер глаза  и  отдышался.  Вода в  моем  животе бултыхалась,  словно  маленький  шторм в  аквариуме.  Лишь  после  этого  мы  снова  затрусили  к  своим.
     Достигнув  оборонительных рубежей  нашей  группировки, мы с  удивлением  и к  огромному  стыду обнаружили,  что по дороге  выдули, или  расплескали, почти половину  набранной  в речке  воды.  Ребятам, с  нетерпением  ждущих нас   на позициях, досталось буквально по капле.
    Вечером,  когда  страсти  по  воде  потихоньку  улеглись,  Андрей-афганец  рассказал  еще  один  занимательный  случай.  Так  вот,  когда  они  просидели  на  той  вершине в  провинции  Бамиан  без  воды  трое  суток, а  после  спустились к  подножию,  то в низине  заметили  небольшую  лужу.  Раньше,  видно,  там  был  родник,  но с  наступлением жары  он  иссяк,  оставив  после  себя  мутное     маленькое  озерцо.  Со  временем  озерцо  превратилось в зеленую  лужу.  Солдаты,  уступленные  жарой  накинулись  на  это  болотце и   пили,  не  останавливаясь,  пока  не  выдули  почти  половину  мерзкой  лывы.  И  только  после  этого  они  заметили, что  вода в  ней  вонючая и  противная, а  водоплавающие,  когда-то  спокойно  бороздившие  просторы  этого  водоема  подохли,  и  плавают  тут же  по  берегам  кверху  брюхом.  Но  вот  парадокс:  никого  это  не  смутило,  никто  не  заткнул  рот и  не  стал  блевать,  никто даже  не  фыркнул.  Лишь  молча  достали   походные  фляжки и  стали  черпать  вонючую  воду  про  запас.  При этом  брезгливо  отгоняя  рукой  трупики  пожелтевших  лягушек,  когда они  слишком близко  подплывали к  горловинам  фляжек.
       Мы  все слушали  Андрея  затаив  дыхание, а  когда  кончилась  театральная пауза,  он  выдал самое  главное:  «Сегодня, в  той  луже,  что   попалась  нам  на обратном  пути от  реки,  тоже  лягушки  дохлые  были.  А  никто  даже  и  не заметил!»  Дружный  рев  хохота  заставил  надолго замолчать  цикад, вещавших  о  конце  трудного  дня.   Оказывается  он  тоже  бегал с  нами,  просто этого  никто в  спешке и  не  заметил.
            Густые  сумерки  как-то быстро  спустились  на   наш  лагерь, и  сразу  повеяло  ночной  прохладой.  Прожит еще  один  день  в  Чечне,  очень  надеюсь,  что  не  последний.
     На следующий день снова  возникла проблема воды.  Однако отпускать  нас к реке командир не рискнул, и, нарушая  условия  операции, вызвал вертушку.  Ми-8  на  удивление прилетел  довольно быстро.  И  пока  бойцы  шустро вытаскивали  из  вертушки  резервуары с  водой,  он,  жутко гремя   лопастями, висел в  воздухе  примерно в  метре  от  земли.  Бортмеханик  восьмерки  носился  тут же   возле  борта,  и  подгонял и  без  того  быстрых  на  ногу  солдат. Видно  тоже,  как и десантники  боялся,  что из  кустов  может  прилететь подарочек в  виде «Стингера».
         Внезапный  взрыв  заставил  всех  пригнуться  и    инстинктивно  мы схватились  за  оружие.  Оказалось, что   солдат, бережно, чтобы  не  расплескать, неся  термос  с  водой,  обогнул  каменную  глыбу, мешавшую  при  разгрузке  вертолета.  В цветной гранитной  крошке, там, где камни  были  наиболее  мелкие, и  можно  было  свободно  пройти,  его  ждала  мина.   Взрывом  ему раздробило кости обеих ног и они, как   ватные игрушки, сбились в кровавую  кучу. Мы  столпились вокруг него,   пытаясь    чем-то помочь:  подбадривали его,  подносили  медикаменты,  вытирали кровь, давали  воды.   Ротный  по  характеру  взрыва  предположил,  что,  скорее  всего  это  была  простая  ПМН -  противопехотная  мина  нажимного  действия, разработанная  и  массово  изготавливающаяся  еще  во  времена  Советского  Союза.  Кто-то  уже  накладывал  жгут, кто-то  вкалывал ему   обезболивающее.  Мы боролись за его жизнь до  последнего,  выцарапывая  его  из  костлявых  рук  смерти. Бледного  как  армейская  простыня несчастного бережно  подняли на  борт  и, под  мерный свист винтов,  повезли в  часть.
           Как  потом  выяснилось, по дороге  он  умер  от  потери  крови. Это был  Андрей-афганец.