Заиндевелыми пальцами

                Заиндевелыми  пальцами

        Андрей Жгутов  прослужил  в  части  штатным  стрелком  уже почти  три  месяца, когда  одним   ранним  утром, вместо  того,  чтобы  провести  нудную и  никчемную  физзарядку, вдруг  выстроили весь личный  состав на  щебеночном  плацу  и   выдали  новость:   всему  подразделению    части  предстоят  большие  общевойсковые   учения   где-то  под   Свердловском. Так  и  сказали:  где-то  под  Свердловском.   Даже  зачитали  приказ о  командно-штабных  учениях, заверенный  в  Министерстве  Обороны. Никакой  паники среди  солдат вроде  не  наблюдалось, но  настрой  на   какие-то  там  учения  отсутствовал напрочь.  Короче  его  не  было  вообще.  Обычно  командование  предупреждало  почти  за  месяц весь  личный  состав  вплоть  до  уборщицы,  что  такого-то  числа,  ровно в  такое-то  время,  как  всегда  неожиданно,  назначены  учения.  И еще  настораживал  тот  факт, что само  командование  не знало точного  места  проведения  КШМ.
      Однако   щедрые  командиры  дали  ровно  сутки   на сборы  и     подготовку техники для погрузки в  эшелон.  А  что  нужно  солдату  собирать:  все свое  он носит  с  собой.  Ближе к  вечеру,  когда  все  уже  сидели и ждали  команды  «по вагонам», еще раз застроили, сделали  перекличку, выдали  сухой  паек, заставили  расписаться  в  каких-то  бумагах, погрузили в  тесные плацкарты,  и повезли.
       Настроение   понемногу начало  подниматься, предчувствие  романтических  приключений подняло  тонус  солдатам, и  значительно  опустило его у  офицеров.   Старшие  по вагонам  зорко  следили  за  солдатами, поставив  по  одному  дневальному в  начало и  конец  вагона,  которые  каждые  два  часа  ходили  по  отсекам  и  считали  бойцов.  Потом  устно  докладывали  офицерам, а  они, в  свою  очередь, постоянно  куда-то  убегали, и  возвращались   минут  через  десять  красные, словно  вареные  омары, и  злые,  словно  стая  голодных  спаниелей. 
         Первый  день  ехали спокойно, без происшествий.  Бойцы  были  заняты  разглядыванием проносящегося  за  окном  скудного  пейзажа, и  рассказам   под  стук  колес «бородатых»  анекдотов.  По  всему  вагону было  слышно  как  гремят  консервные  банки,  стучат  ложки  об  зубы, да  раздавался хруст  сухарей:  бойцы  уничтожали  сухпай  со  скоростью  разрывной  пули.
         На второй день пути,   ни с  того,  ни с сего,  вдруг поползли слухи,  что началась  война,  и   эшелон  идет в сторону границы  для участия  в боевых  действиях. К  какой  границе  направляется  поезд, и  с  кем  вести боевые  действия  толком  сказать  никто  не мог.  И эта  неизвестность  лишь  нагнетала  обстановку,  накаляла  отношения   солдат с  офицерами,  которые,  конечно же,   все  знали,  но  молчали,  словно  партизаны  в гестапо.
     Тут же  нашлись   умники,  которые  стали подбивать  соседей  по   вагону  на  побег.    Поначалу  дураков, решивших дать  деру,  было совсем  немного,  но  они  все-таки  нашлись.    Безумцы,  срочно  побросав  свои  вещи в мешки,  выпрыгивали    из  вагонов  прямо  на  ходу  движения  состава, или дезертировали  во  время   минутных остановок на станциях  через  окна. Потом беглецов  становилось  все  больше  и больше: бежали,  кто как мог,  не  могли  остановить  их даже  командиры,  отчаянно  визжавшие  о данной  присяге  и воинском  долге,  ни  угрозы  о дисциплинарном  батальоне.  Ничего  не  помогало.  В  итоге  на  конечную  станцию  Северного  Кавказа  прибыла  чуть ли  не  половина личного  состава  огромной  бригады.  И   Андрей Жгутов  был в  их  числе. 
        И  только на  следующий  день после приезда в  Ханкалу,  всем объяснили, чего  от  них хотят   президент  Ельцин и  министр  Обороны   Грачев. Войны. Они  хотели  войны  и  крови.  Крови  тех,  кто  отчаянно  сопротивлялся  Президенту  и  Министру  Обороны:  дудаевцы!    И тут же,  не  отходя  от  строя дали  краткую  характеристику,   кто   есть  на  самом деле   эти  непослушные  дудаевцы.  Андрей отчетливо помнил,  что еще в  части  солдатам  давали  уроки  политической  грамотности  насчет  неспокойствия  на  Северном  Кавказе, об  опальном  генерале  Дудаеве,  объявившем  себя  президентом  новой  республики Ичкерия.   Все,  что      вдолбили тогда в  головы солдат  замполиты рот  это  тот  странный  факт, что малочисленная  армия  президента  Дудаева  хочет  напасть  на  Россию, чтобы  в  дальнейшем захватить  власть в  Москве.  Потом  все  бойцы,  сидя в  курилках,  недоумевали  безумству  дудаевцев, и планам их бесшабашного командира. Боевиков   нарекли  малограмотными крестьянами, вообще  не  способными  к   обороне,  а  мирных  жителей Чечни  назвали  сплошь  женщинами и стариками,  жаждущими  освобождения   от  уз  кровожадного  взбунтовавшегося  генерала, и  просившими  помощи  от  русской  армии.  «Все  по  сценарию  Афганистана». -  Подумал в  тот  раз  Андрей.
      Жгут  встретил такие новости  в  отличие  от других  солдат, в  нормальном  расположении  духа: боевые действия  против  басмачей  он  считал  пройденным  материалом, так  удачно  освоенным в  Афганистане.  За  прекрасное  усвоение  боевых уроков на  территории  этой  горной республики у  него  имелась  медаль «За  отвагу».  И настроение   офицеров,  каким-то  способом определивших, что для полного покорения города Грозного,  вмещавшего в  себе  весь  оплот  мятежников,  нужно всего  лишь около  двух недель, а  на  полное разоружение всей  неспокойной республики уйдет не более двух месяцев,  перекинулись   и  на  большинство  солдат.  Возвращаться назад в часть, в  душные и  пропахшие  мастикой  казармы  никому  не хотелось,  и тем,  кто  не дезертировал  в  процессе движения  эшелона, хотелось  экстрима  и  развлечений,  хлеба  и зрелищ.    Поэтому они   собрались   побыть  в Чечне   несколько месяцев, и  своими  силами стабилизировать  напряженную  обстановку в  республике.
         - После разгрома   немногочисленных  банд они  наверняка сделают как в Молдове и Абхазии.  -  Выдвинул  свое предположение  Миха, который в  свое  время  удачно  захватил  конфликт  в  Приднестровье. – А  значит, - мечтательно  рассуждал  он, -  настроят  блокпостов  и оставят контингент миротворцев. 
       -  Это   неплохо  будет для  меня.  – Тут же  отозвался  здоровенный  стрелок, ехавший в  отсеке вместе  с  Андреем и за  сходство с  артистом  Баталовым  прозванный  Гогой. -  Ведь можно будет спокойно дослужить  до дембеля здесь,  и   поехать домой прямо из района «горячей точки», а не путешествовать туда-сюда  от Кавказа до Урала.  Часть, в  которой  нес  службу  Жгут,  в большинстве  своем,  состояла  из  солдат  срочной  службы, и  лишь  несколько  десятков  контрактников   на  три батальона разбавляли  ряды  срочников.  Многие  бойцы планировали  так же,  прослужив  здесь  до  весны  уйти с  почестями  на  дембель.  А  до  него  оставалось  каких-то  пять  месяцев.  Пять  долгих  месяцев…
      Это были нескончаемые месяцы кромешного ада,  пять  месяцев сплошных  боев, ранений,  смерти,    и сумасшествия.  Почти  полгода   бессонницы  и голода, разочарований  и надежд, нервных  срывов  и  полного бессилия. Сумасшествия целой  страны.  Солдаты, офицеры, боевики,  мирные  жители:  все  смешались в одну  большую кровавую кашу. Казалось,  что они все  сразу сошли с ума. Навсегда.
        Перед  самой  новогодней  ночью,  31  декабря  1994  года   второй  батальон вышел  на  марш.  Приказ  из  уст  командира  батальона  звучал  именно  так:  «Освобождение  от  незаконных  вооруженных  формирований  города   Грозный  и  наведение конституционного  порядка в городе и предместьях».  На это  задание   штабисты  из  округа  выделили  несколько суток.   А сколько там было этих  самых  формирований  никто из них даже  и не предполагал.
       В  штабе Северокавказской  группировки  даже  и  не  догадывались о   численности  тех,  кто  будет  оборонять  город:  по  слухам  все  население  спешно покинуло  столицу, и в ней остались  только  мелкие  группки  мятежников, которые,  при  виде  федеральных  войск  быстро  сдадутся. Надеялись  все же, что  боевиков не так уж  много.  И лишь потом,  когда  федеральные  силы  увязли в уличных  боях,  выяснилось, что  на   самом деле  в городе сосредоточились несколько мобильных, хорошо обученных и   превосходно вооруженных  группировок  дудаевских войск, общей численностью до   десяти  тысяч   человек.  Свою  огромную роль  сыграли отряды ополченцев,  прекрасно  знающих  все  ходы-выходы  родного города и  постоянно  пользовавшихся  этим  преимуществом -  они  появлялись в  самых неожиданных  местах и  били федералов  в   спину.  На самых стратегически важных объектах  оборонялись бойцы чеченского   спецназа и повоевавшие в различных горячих  точках  наемники со всего   мусульманского мира. На  заранее пристрелянных  узлах  сопротивления боевики  использовали крупногабаритные капитальные  строения,  откуда прямой наводкой   расстреливали    бронетехнику.  Командование   федеральных частей, штурмующих  город,  ничего не  смогло   сказать тем,  кто  шел  на  штурм,   ни   о  характере  ожидающих     столкновений,  ни  о  маршруте   передвижения   внутри   городских   кварталов. 
        У    ротного,  с  кем  пришлось    воевать   Жгуту,   имелась   единственная карта, и то такая  старая, что  на  ней не  оказалось более  трети пройденных    позже  объектов. Видимо,  карта была  гражданского  назначения, не армейской, и  настолько  устаревшего образца, что  названия  улиц, что  читал  Жгут  на  стенах  разбитых  домов,  абсолютно  не  совпадали с названиями в  карте.  Радисты, сидящие в эфире,  были  абсолютно  дезинформированы:   зачастую  не было информации о том,  какое   здание  уже  взято  федеральными  силами, а  какое  еще  остается под  дудаевцами.   Частенько  подразделению Жгута  приходилось  обстреливать  руины  домов,  ранее   занятые другими  подразделениями  федеральных  сил, которых  было в  этой мясорубке,  что  тараканов  на  кухне. 
         Большинство  солдат-срочников,  никогда   до этого не  принимавшие  участие  в  боевых  действиях,  вдруг  обнаружили  в  себе  трусость и  малодушие,  которые  так  тщательно  скрывали в  обычной  обстановке.  Здесь  опять  же  вышла промашка    из-за    работы замполитов, а  точнее  отсутствием  таковой,  призванных  воспитывать в  солдатах   морально психологический  и  боевой дух.   Бойцов   никто  не  учил,  как  вести  себя  в  сложной  боевой  обстановке, поэтому, в моменты отчаяния они абсолютно терялись и    поливали  из  автоматов  во  все  стороны, в  том  числе  и  по  своим .  Радиоэфир   просто  разрывался  от  приказов  и  поручений: на связь выходили все, кому не  лень, в том числе и дудаевцы,  активно  призывающие  федералов  сложить оружие. Можно  было  подумать, что в  Грозном  существует  всего  одна  радиочастота, на  которой  работают сразу все  части  ведущие  бои, в том  числе  и  чеченцы.   Были  даже  случаи, что  командир отдает  приказ, а  другой  его  отменяет.  Потом, как  по  команде  эфир замолкал, и было  только слышно  как  командиры с  помощью  какой-то  матери  выясняют  отношения:  «Ты  кто  такой?  А  ты  кто  такой?»  И  слышно  было  как  гогочут в  эфире  чечены. Цирк  просто, а  не  война!
        Естественно  такие  ляпы затрудняли   передвижения войск, и,  как  следствие,   выполнение  приказа. Из солдат  никто ничего не  соображал,  приказы  выполнялись  только с  помощью  пинков  и  кулаков,  иногда  солдата  невозможно  было  оторвать  от  земли   даже  под  дулом  автомата -  инстинкт  самосохранения  работал  четко.  Оставшиеся в  живых контрактники,  впрочем,  как и    командиры,  абсолютно не  знали  элементарных  правил ведения боя в городе, поэтому   порой совершали   ошибки, которые зачастую оказывались роковыми.
       Даже  ночью    бойцам не  было  покоя,  казалось,  что  боевики  вообще  не  спят,  и  могут  напасть  из  совершенно  немыслимых объектов.  Один  раз  Андрей  и  несколько  солдат  засели в  разбитом  доме  по  Старопромысловской улице. Через  широкую  улицу  находились  руины  полностью  разрушенного дома:    панельная  «хрущевка»  сложилась, словно карточный домик  от удара авиабомбы   прямо  у них  на  глазах.  Выжить  под  этими  руинами  было  просто  невозможно.  Группа  солдат  тихо просидела на  позициях  до  наступления  темноты, и никто даже  не пошелохнулся,  даже  когда рушился дом.   Январская  ночь  опустилась  на город  довольно  быстро: обернешься  назад -  темнота, хоть глаз выколи, ничего  невидно. А впереди - пылающая адским  пламенем столица Чечни.   Ребята  зашевелились,  собираясь    поменять  место дислокации,  как  из только  что  разрушенного  дома раздались треск автоматных  очередей.  И  стреляли  из  груды  битого бетона,  судя по красным  черточкам  трассеров,  человек пять-шесть. Живучие  же, нохчи!
           В другой    раз  получилось  так, что  Андрей, командир взвода, и  несколько  солдат, среди  которых  был один контрактник,   попали   в самый  центр города.  Очутились прямо    перед  маленькой  площадкой  возле обгоревшего дворца  Дудаева.  Повсюду стреляют,  орут  на русском  и  чеченском  языках, у подбитых БТРов  горят  колеса,  отчего  воняет  резиной, кругом  грязь и здоровенные  лужи, то ли  воды,  то ли  солярки.  Горит все, что   еще  может гореть, от  количества  распластанных трупов берет  оторопь и  встают волосы на немытом  теле.  А перед  ними  -  открытая дорога, местами  даже  дорожную  разметку видно. Андрею почему-то  эта  дорога на  всю  жизнь в  память  врезалась: показалось  ему, что дорога эта,  ведущая прямо в  ад. Жутко  стало:  не  потому  что  ада  испугался, нет.  Если  не знаешь  что это  такое, боятся нечего,  ему с  детских  пеленок  внушали,  что  нет  ни  рая,  ни  ада,  ни бога  с его крылатыми  ангелами.  Вымысел  все это, и  происки церкви,  чтобы  запугать человека и  превратить  его в  послушное  животное,  яростно и бесполезно  молящегося  какому-то  божеству.  А  есть  просто  смерть:  ты  просто сладко засыпаешь и  все…    И вот  теперь  Андрей  воочию  увидел,  как можно   навсегда  заснуть.  Как  уснули  сотни  солдат валяющихся по  обочинам  этой  адской дороги: частями  и полностью, обгоревшие  и  намотанные на  гусеницы  своих же БМПшек, с  отрезанными  головами и  вывернутыми красно-лиловыми  внутренностями, с  надеждами  вернутся домой и  прожить долгую жизнь.  А дорога, как пасть  дьявола  требовала  все  новые  и  новые  трупы,  сотни  трупов!
        Взводу  Андрея, отчаянно наступавшему   под прикрытием БМПшек и БТРов, необходимо было продвинуться по одной  из   улиц до конца  небольшого квартала.   Бойцы по  приказу  взводного  рассредоточили огонь  из  автоматов  по уцелевшим первым  этажам и подвалам зданий. Бронемашины долбили   по вторым и  третьим этажам, и  от грохота  их  пушек  у бойцов  временно  заложило  уши.  Огонь  велся  настолько  плотный,  что  Жгут  даже  заулыбался,  видя  воочию  работу  крупнокалиберных  пушек.  От  их  снарядов  от  кирпичных и  бетонных  стен  отлетали  целые  глыбы, и  казалось,  нет  никакого  спасения в  этом  аду.  Несколько часов  они   практически  не встречали  сопротивления  со  стороны  чеченов,  которые  прекратили  огрызаться  огнем, и  вероятно,  отошли на  другие  позиции,  вглубь  квартала.  И  наступила  тишина!
      Такой тишины,  которая  образовалась  вдруг в  промежутке  между  перестрелками,  Андрей  не  слышал  целую  вечность.  Казалось, что  слух обрел  новую  форму и  стал  слышать даже  шипение таявшего снега  от  раскаленной   гильзы,  или свое  собственное дыхание: тяжелое и надсадное.
       Когда  тишина  уже стала  совершенно  нормальным  явлением, и  Жгут  уже  полностью  привык к  ней,  до  его  слуха  донеслись   возгласы  солдат.  Они  выглядывали  из  всевозможных укрытий и  удивленно-восторженно  матерились.  Даже  взводный,  несмотря  на  погоны  старшего  лейтенанта  удивленно  засвистел  на  манер «Ни  фига  себе!»
          Трупов,  покалеченных  и раненых, было  так  много,  что все  пространство  охватываемое  глазом  было  сплошь завалено мертвыми, как чеченами, так  и   русскими.   Прямо  возле  импровизированного  окопа, лицом  вверх  лежал  стрелок  Вовка, с  которым    Жгут недавно  пил бледный  чай  из  его  котелка.  А  чуть дальше  по  обшарпанному  пулемету  Андрей опознал  Юрку  из  второй  роты -  он  тоже  был родом  из  Новосибирской  области.  Они  частенько  вместе  обсуждали  жизнь  на  родине, во  времена  гражданского  лихолетья.  И  того и  другого  на гражданке  ждало не  слишком радостное  будущее:  почти  все  их знакомые  ушли в  бандиты, и  почувствовав  вкус  к  новой  жизни    советовали  им туда  же.   Юрка  выбрал  службу  по  контракту…  Теперь  он  лежал  лицом в  жидкой  чеченской грязи,  нелепо обняв  своего  закадычного друга -  пулемет  Калашникова. 
             И тут  Андрея  посетила  ужасная мысль: «Оказывается, когда   умирают другие, незнакомые люди, пусть даже свои  стрелки,  не страшно.   Вроде  как  смерть  прошла  мимо  тебя,  и ты  даже  не ощутил  ее  ледяного  дыхания в  пылу  боя.  Чувствуешь  себя  настолько   уверенно,  что  можешь стрелять,   кричать,  бегать.  Но  как  только  убивают  твоего   знакомого  и,   особенно,  друга, становится  страшно. По-настоящему  страшно,  что даже  жить не  хочется, а умирать тем  более». Сразу в  голову лезут  банальные  сцены,  которые  часто видел в  кино  про  войну: «Как же так,  за что, почему он, а  не я, кто следующий?»  И  еще  куча  подобных  вопросов  задаваемых в  пустоту.   
          Из танков и бэшэк  показали  свои чумазые головы механики  и  стрелки,  солдаты собрались небольшими группами   по восемь-десять человек. Кто посмелее - сел на броню, остальные  увалились  прямо   на землю. Молча  достали  сигареты и  закурили.  Минут через  десять  бойцы  начали  несмело  разговаривать, и  потом  все  вдруг  заметили,  что  на улице  зима!  Холод  жуткий.  И вспотевших  от   войны   солдат  начинает   доставать мороз: забравшись под  хилые  хэбэшки,  он  щиплет  затвердевшую   давно  немытую кожу, царапает ее  своими  невидимыми  коготками,  щекотит.  Некоторые  уже  достали  сухой паек, и  с помощью   солдатской  еды  пытаются отойти от суровой   действительности. Кто-то,  следуя  заразительному  примеру, вытащил   тушенку, галеты, кашу,  и,  усевшись  полукругом,  или  прямо  на  броне  принялись  уплетать  ее за  обе щеки.  Заиндевевшими  на  морозе пальцами бойцы  открывали  банки, и  кто  как,  кто  ложками, а  кто и  просто  закоченевшими  руками,  начали  поглощать  консервы. Сухая  еда  царапала горло,  вызывая  приступы  кашля.  Солдаты, размазывая  по  лицу  слезы  и  сопли,  судорожно  глотали  куски  каши,   пытаясь  хоть  как-то  снять  нервное  напряжение. 
             Какой-то  старлей,  видимо  из  третьего  батальона,  бегал  между   бронемашинами  с бутылкой  шампанского  и  разливал  игристое  вино   по  кружкам и  котелкам. Говорил, что бутылку  прихватил  совсем  случайно,  встретить  Новый  год  в Грозном, а  тут  такое  событие, грех  не  отметить!  Поздравлял своих, ошалевших от жестокой реальной  бойни, подчиненных, желая  счастья и долгих лет жизни. Уверял, что скоро все  кончится и надо  совсем  чуть-чуть потерпеть.   
           Андрей  трясся от  холода и страха: «Черт  со мной, лишь бы родители  не   узнали,  где  я  и  что здесь творится!»  Он вспомнил  мать,  отца, своих  друзей, оставшихся  в  той  далекой и  мирной  жизни.  Сейчас  они  тоже  встречают  Новый  год и желают  всем долгих  лет и  здоровья!  А  он  здесь, в  этой  жаровне,  трясется  над  своей  жизнью!  Какое  неравноправие,  нужно  всех  на  эту  войну!  Всех!  Чтобы  увидели  и  узнали,  каков  хлеб  солдата!   Он  реально испугался,  что  больше никогда не увидит родных мест.  Испугался  того, что своей  смертью  причинит боль  самым близким  людям. Испугался за  мать,  она не   выдержит, если узнает...  Афган  пережила,  а  вот  Чечню  вряд ли…
       Вдруг  из  руин дома, что  стояли  по  правую  руку,  выросли  несколько  силуэтов и  не спеша  подошли к  группе  солдат,  где  сидел  Андрей.   Мужики  были  здоровые, крепкие,  лет  около  тридцати – либо  офицеры, либо  контрактники.  Форма на них   была грязная, окровавленная, и без  знаков  отличия.   Сразу  было и не разобрать,  кто такие, откуда.  Оказывается, морские пехотинцы, из тех групп, что   шли  на штурм города  в первых рядах. Познакомились.  Солдаты  угостили морпехов  тушенкой, они  не  отказались, и жадно, но  не  спеша  набросились  на консервы.  Разговорились.  Оказывается,  они потеряли  счет  времени, и  уже  почти полторы  недели к  своим пробиваются.  Не  знают  куда  идти: кругом  одни  чичи.
       - Я сам видел, как   всех наших перебили. -  Жуя,  с  полным  ртом  выговорил  один  пехотинец, назвавшийся  Виктором. -  Всех. Остались только мы. Там, блин,  мясорубка...  Эти чечены  долбанные...  Били  нас  со  всех сторон.  Подбили   несколько танков,  а мы остались между, ни вперед, ни назад не протиснуться.   Насквозь простреливали, свинца, как  воды  во время дождя, немерено. Руку не  поднимешь, башку снесет на хрен. Не знаю, как меня не задело. Судьба...  Они,  суки  такие, еще  на нашу  частоту влезли. То  на своем горлопанят, то по-русски -  сдавайтесь типа, и  останетесь  живыми. Деньгами, суки, заманивали...  -   Сбиваясь и плюя  матом через каждое слово,  рассказывал он.  -  Хрен  им! Я лучше сгорю  или  застелюсь, чем  этим  сукам сдамся.
     Другой,  самый физически здоровый пехотинец, видимо  старший по званию,  пристально посмотрев на солдат, добавил:
     - Не везет вам. Технике здесь вообще не место. Не  пришей кобыле хвост.  Какой  дурень приказал  танки в  город  ввести?  Убить бы  его,  суку!  Улицы узкие, кругом завалы, замесят  вас, сожгут.  До  завтрашнего вечера не  доживете...  Они,  сволочи, из гранатометов мочат.  Потом  гранатами закидывают,  даже вылезти не  успеете. Сгорите живьем.  Я сегодня  сколько  таких  видел,   cосчитать трудно...   – Он  тяжело  вздохнул и  взглянул  на Жгута пристальным  и  тяжелым  взглядом.  -  Все мы здесь останемся, все мы  трупы завтрашнего  дня. Покойники долбанные...
     Здоровенные  мужики  рассказывали   о пережитом, и  слезы  катились  у  них  из  глаз.  А  они,  не  переставая  есть, даже  и не  вытирали  их с  лица.  Горячие  капли даже  не  катились  по  лицу,    падали из  полных  слез  глаз  прямо в  кашу и  на заиндевевшие  пальцы  морпехов.  И  солдаты,  перепуганные  до смерти,   тоже плакали. Да, плакали  все, не взирая на возраст и звание. Кто-то громко, а   кто-то молча смахивая слезы с лица...