Рикошет

                Рикошет

       Самарцы  из 81 пехотного полка ожесточенно долбили  девятиэтажку  из  всех  видов  оружия.  Грохот  стоял такой, что Андрей  думал, что еще  пару-тройку взрывов, и он станет инвалидом по  слуху, или  на худой  конец  оглохнет вовсе.  Во  время  такой  канонады  казалось, что нашпигованная  свинцом,  словно дешевая колбаса  салом,  чеченская земля местами уходит   из-под ног. Она  вздрагивала и шевелилась  как будто  живая. Дом, в  который один за  другим  с ревом и свистом влетали  снаряды и гранаты  вибрировал,  словно  при землетрясении, но стоял крепко, и, на удивление  солдат, не рассыпался. Строили его, видно в  эпоху  развитого социализма,  то есть качественно и на  рабоче-пролетарскую совесть. Грозный, самое  начало 1995  года, можно  сказать  рождественские  каникулы.
     Непонятно  зачем, но духи,  засевшие в доме, не отлеживались в закутках  квартир и лабиринтах  развалин, а  слабо, но  все же  методично  огрызались  огнем,  на   ураганную  стрельбу федеральных сил.  Они  палили из  всего, что   у  них имелось, и было  видно,  что стрельба для  них  означает  только  одно:  «Мы  живы. Мы  еще живы!  Попробуйте  нас достать!»   Палили, в белый  свет как в  копеечку, отчетливо понимая, что смерть близка, и  как бы  они  не сопротивлялись, все  равно  им  конец. Они  не боялись умереть.  Нет. Но это все  же не чеченская  смелость,  а безрассудство, сумасбродство, и наплевательское  отношение к своей собственной жизни. Но в  этом  была  и есть вся  чеченская  война – сплошное  безумие и  наплевательское  отношение к  жизни  с обеих  сторон.
         Огрызающиеся боевики в  продырявленной  насквозь девятиэтажке,   просто  смирились  с тем, что они -  смертники, но  еще живые,  поэтому   не  бежали из  развалин,  не  пытались схорониться  среди  груды битого кирпича и бетона как  это делали  сотни их  товарищей,  а  тупо и бесполезно сопротивлялись.  Андрею и солдатам из  его  четвертой роты было  понятно, что в доме либо  наркоманы -  накаченные  героином  малолетки, которым без разницы за что и где погибать, либо  действительно  фанатики,  безгранично преданные  своему  аллаху патриоты. Но все равно -  либо  угашенные  героином, либо  обкуренные  анашой.
       Андрей Жгутов  и   Саня  Весельников  по прозвищу  Весельчак,   сидели  в  изрешеченной, но  еще  достаточно ходовой  БМП.  Еще  пара таких же боевых машин  стояли на  другой  улице – это была  вся техника  оставшаяся от уличных  боев,  некогда  большой четвертой  роты. 
       В  атаку им идти  не  разрешили, по случаю прикрытия наступавших  самарских солдат, и  обстрела всего  движущегося  по  периметру  атаки.  Они  сидели в железной  банке и  пялились  через  триплексы на  идущий бой.  Но эмоции, адреналин, азарт  -  всего было в переизбытке:  хотелось  стрелять, мочить  духов, разрушить  их  жилища, резать их  тела,  кромсать тупым  ножом их бородатые  физиономии.  Хотелось уничтожить этот дом, сравнять его с землей, опустить ниже уровня Каспийского  моря.
     Прошло больше трех часов, а  может и меньше:  время  на войне  не  имеет значения, для  каждого солдата это  индивидуальный стандарт. Бойцы  могут  провоевать сутки, а  им  покажется,  что прошло всего несколько часов. А  может,  наоборот: в бою были пару  часов, а  покажется им,  что прошла  целая  вечность,  что  мир  до  того  изменился,  что  реально  ты  его не можешь воспринять. А  ты с  тех пор постарел  на  несколько десятков лет.
    Когда выстрелы стали   стихать,  Андрей  и  Весельчак  вылезли  из  стальной  коробки на изрытую  осколками  броню родной бэхи.   Мимо них пронесли раненых: человек тридцать  истекающих  кровью  солдат  протащили  волоком на  одеялах или  за бушлаты, и с  десяток  проковыляли  сами. Некоторые молчали – может,  терпели,  а  может, потеряли  сознание, или    были  уже мертвы.  Но большинство кричали  во  весь голос, смачно матерились,   одаривая  словесной  бранью войну, Чечню, армию и вооруженные  силы  вместе  взятые.  Другие  скупо плакали,  размазывая  горячие слезы по чумазым  лицам, угрожая  в  скором времени вернуться и разделаться со всеми чеченами  ныне  живущими, и  еще не родившимися.
       Весельчаку  и  Жгуту по-новой  захотелось в бой  -  отомстить    за этих пацанов, а заодно и   за  тех, кто  погиб  вчера,  позавчера,  месяц  назад, но они  мужественно терпели,  исполняя  приказ  ротного.  Но  когда  мимо  них потянулась  очередная вереница  бойцов  с  носилками,  одеялами, и  плащ-палатками на которых лежали убитые,  терпение  их лопнуло  окончательно.  Первым  взорвался  Весельчак. Это  просто  прозвище  у  него  такое -  веселое.  На  самом деле это  вполне жестокий до  самостоятельности  почти дембель, у  которого нет ни  капли  чувства  юмора: даже на тупые  солдатские  приколы  он  хмуро  выдавливает  улыбку,  когда  как другие  просто катаются  по земле, и  крючатся  в  припадках  хохота.  Только от  одного  этого  вида  уже  хочется заржать.  Весельчак же стоял телеграфным  столбом и  всем  своим  видом спрашивал: «А  смеяться  где?»  Один  раз  даже  хотели  сменить ему  прозвище  на Висельника, но  побоялись: он  достаточно умело владел  своими  кулаками, а  нарываться на  них  за нечаянно  оброненное  прозвище  «Висельник» ни у кого  не  было желания.
     - Блин, не могу  больше смотреть! Давай, снимай с полозьев ПКТ! Разнесем их на хрен! -  Весельчак  неожиданно резко рванулся  с  брони и стал  вытаскивать  ящики с патронами, и  убирать мусор с бетонной  площадки.
     - На хрена? – Жгут удивленно выпучил правый глаз - левый  глаз у  него был наглухо забинтован грязным  бинтом, по  случаю неожиданного  воспаления  роговицы.
     - Да ты чо? Опух? Снимай, я сказал! Или будешь ждать, пока они и до нас
доберутся? -  Весельчак  уже  организовал  место для установки пулемета. – Давай  быстрее!
     Чуток  повозившись, Андрей залез в  бэху,  снял  пулемет  и  передал его Сане. Он,  немного помучившись с установкой,  водрузил его на новое  место, и, хищно  сверкая глазами, залег  за  станину и приготовился открыть огонь.
     - Куда стрелять, знаете? – Внезапно,  словно черт из табакерки,  перед ними возник боец.  Его  лицо  было землянистого  цвета  ношенного пару лет бушлата, а  сам бушлат  весь вымазан в крови.
     - Куда? – Слегка растерялся Весельчак, но пристально осмотрев бойца,  ответил  на  вопрос  вопросом.  - А ты кто такой?
     - Раненого относил,  вот назад  иду. Только там делать  нефиг, - он  мотнул головой в  сторону  еле  стоявшей  девятиэтажки. -  Наши  уже  в здание вошли. И вы отсюда не стреляйте, своих  же зацепите.
    - В  здание  вошли? -  Как  эхо  повторил  сухими губами Весельчак.
    - Самарцы? – Задал в  свою  очередь  вопрос  Жгут.
    - Точно. – При этих словах боец  чуть  заметно  вытянулся  во  фрунт. -  Вы лучше из пушки долбаните по верхним этажам,  или  из  гранатомета. Есть гранатомет? – Боец сделал  детское просительное  лицо,  словно  выпрашивал  конфету за правильный  ответ.
     - «Муха» есть, два выстрела. А ты что, умеешь? – Недоверчиво спросил Жгут.
     - А ты что, нет? – искренне удивился он.
     - Еще тебя  научу. – Важно  ответил  Андрей, и  нырнул в  люк  за «мухой».
     - А  может,  и  АГС  у  вас  есть? -  Боец, не стесняясь,  просил  вооружение,  будто здесь  находился склад  боеприпасов.
    -  Кто твой командир? Номер части?-  Внезапно  из-за брони показалась  голова Весельчака.
     - А ты кто такой, КГБ  что ли? Я никому не обязан  ничего говорить. Хочу - говорю, не хочу - пошлю на три известные буквы.
     - Пошлешь старшего по званию?- Весельчак  сжал  зубы.
     - А ты, все таки,  кто такой? -  Жгут  придирчиво  и  внимательно оглядел бойца. Невысокий, чуть ниже  его  ростом, плотненький. В берцах, бушлат рваный и  весь в  крови, каска заляпана бурой  грязью,  знаков  отличия нет.  Лицо  чумазое, толком не  разглядеть, но морщины на лбу и под глазами достаточно глубокие, и значит ему, как минимум,  лет тридцать пять. Здесь, и в таком возрасте, вероятнее всего – офицер, а  может  и  контрабас.
     - Извините, - сконфузился Весельчак. - От рядового бойца совсем не отличишь.
     - А вот это хорошо! -   Он  улыбнулся  уголками  рта,  самыми  краешками  потрескавшихся  в  кровь губ.
     Жгут достал «муху» и осторожно передал офицеру.  Он  слегка ухмыльнулся,  показывая  пальцем  на  забинтованный глаз Андрея.
    - Сам-то  можешь  стрелять?  Сильно  зацепило?
    -  Ерунда! – Жгут  махнул рукой. – Поцарапал  слегка,  грязь  попала,  воспаление  началось.  Я алоэ в  одной из  квартир  нашел,  привязал.  Думаю, дня  через  два пройдет.  Если   часом не  застрелят, буду смотреть в  оба.
     - Ну,  если  царапина, то жить можно. А то,  что застрелят - не застрелят – это  бабка надвое  сказала.  Все  вилами на  воде  писано. А там – он мотнул  глазами вверх, - все  уже  решено. Как  ты  не трепыхайся.  Ладно, учись,   салаги, трудного ничего  нет. - Он,  злорадствуя, смачно сплюнул,  привел  гранатомет в  боевое  положение и нацелился в  сторону девятиэтажки.
      -  Компания Джонсон энд Джонсон представляет одноразовый гранатомет системы Министерства  Обороны  России. Ловите, духи черномазые! Новогодний подарочек от ... как тебя? -  Он, не  опуская  гранатомета, повернул к Андрею свое лицо.
     - Жгут. – Словно  выплюнул Андрей  свое прозвище.
    - Жгут? – Лицо  слегка  удивилось, брови сдвинулись к  переносице, образовав два  глубоких и  грязных  рва.
     - ... от Жгута! - офицер выстрелил навесом, чтобы случайно  не угодить
в нижние этажи  дома-призрака.  Мощный взрыв разрушил  часть стены  шестого этажа, выдав вверх неслабое, темно-серое, бетонно-блочное облако. Эхо выстрела   с  силой ударило  по болевшим ушам.
     - Нормалек! - Весельчак  даже подпрыгнул от удовольствия. – Кто-то  там боты-то  точно завернул!
    Схватив второй,  последний выстрел,  Саня спешно повторил  процедуру, ранее проделанную бойцом-офицером.  Он встал на одно колено, и, толком не прицеливаясь, выстрелил.  «Вшу-у-уй!» - оставляя  едва  заметную белесую  полосу, выстрел  устремился  к  заданной цели.  Заряд «мухи»  попал   между  седьмым и восьмым этажами, и   взрыв получился более колоритным,  чем  предыдущий. Рвануло более  сильно – с  высоким столбом пламени, пожирающим все живое, мертвое и железобетонное.
     -  Получите,  уроды, подарочек!  -  Чувство гордости за  хороший  выстрел слегка переполнило  Весельчака, и  на его никогда несмеющимся  лице  появилась гордая  усмешка.
     -  Зашибись рвануло! – Офицер облокотился на холодную броню БМП и  закурил.  Отбросил догоревшую спичку,  и, понюхав сигаретного дыма, спросил:  «В  боеприпасы что ли попал?»
   - Всех их  там чтобы  порвало  как эти  боеприпасы. – Саня,  не отрывая  взгляда  от места,  куда  угодил снаряд,  отбросил уже  не  нужный тубус  «мухи».
   - А вдруг  там местные жители,  которые спасались  от кровожадных  русских? – Затянувшись, и  щурясь от попавшего в  глаз дыма, жутко  спросил офицер. – Вдруг  там  чьи-то  родители.  Старики, жены и дети?
       Жгуту  показалось, что  он  разговаривает  сам с  собой, тупо  глядя на  обшарпанный бок БМП.  Он вдруг  представил  своих  родных на  месте  чеченцев и  ужаснулся  от пронзившей  его  мысли.  Неужели это возможно? Впервые  он как-то подсознательно  пожалел гордый народ: «Люди, в принципе, и  не виноваты. Из-за  генерала Дудаева, который  пожелал  стать шишкой  на  ровном  месте, страдает вся Республика. За что? Блин, а вдруг Весельчак только что  убил не боевиков, а мирных жителей, не  успевших покинуть свои квартиры? А  сколько я,  за то время что здесь  провел, наделал  трупов? А  сколько  выпустил  пуль во все  что движется? Это ж  никакому  подсчету  не поддается! Миллион? Миллиард? Что  за дурдом!»     Офицер, посмотрев в  окаменевшее  и  одноглазое лицо Андрея, спешно попрощался:
     -  Не унывай,  Жгут!  Такова судьба,  если  не ты,  то  тебя – это  точно. Давай, счастливо оставаться.  -  Выкинув еще  большой окурок, он  затрусил к месту боя.  А Жгут  затравленно  одним  глазом смотрел ему в след.
     - Не грузись! Воевать надо! - Вмешался  в мысли Андрея Весельчак. - Отойди! Надо  добавить этим  чертям,  чтобы боялись.
     - Он же сказал, не стрелять, - Жгут загородил Весельчаку сектор  обстрела  из пулемета.
     - А я говорю - отойди! Или -  стреляю! Мне  пофиг, я  дурак!
     Андрей не  спеша отошел от ствола пулемета, а Саня дал длинную очередь по верхним этажам  окончательно  раздолбленной  девятиэтажки.  Хлесткие выстрелы,  словно  маленькими  молоточками  больно ударили  Андрею по  ушам.  Он  согнулся,  словно  от  зубной  боли,  закрывая руками    уши.  Когда  Весельчак  прекратил стрелять,  Андрей  убрал руки, и с  удивлением  уставился  на  них: на  пальцах  была  кровь. «Этого  еще  не хватало. - Он  огорчился  и  расстроился окончательно. - Глаз  нарывает, а  тут еще  и уши  кровоточат. Все  ни  слава богу».
     - Мощная штука, не слабее твоей «мухи»!  -  Весельчак  весь  светился,  словно солдатская  алюминиевая  ложка после  обеда. - Постреляешь?
     - Неа.
     - Ну  как  знаешь, а я еще  похулиганю  чуток.  Давно  не  брал я  в  руки шашек! – Словами  Чичикова Весельчак завершил  свою речь, и снова нажал  на гашетку.  Жгут  едва  успел зажать уши.
     - Ну, как вам там, а? Жарко, суки?! Получите и распишитесь! – Саня вставлял  лозунги  в  перерывах между  очередями. – Гады чернозадые, ублюдки,  мрази! -  Все  больше  распылялся  он, и от этого  очереди  из  пулемета у  него  получались  все длиннее и длиннее.
     Весельчак  расстрелял две коробки по двести патронов каждая,  и  радостно  и удовлетворенно всматривался в  рваные стены  по-прежнему  атакуемого  солдатами дома.  Жгут  сидел  в БМП на командирском  месте,   и старательно  зажимал  уши во  время  очередных выстрелов Весельчака.  Волновался из-за  кровоточащих ушей, из-за загноившегося  глаза, из-за  погибших  солдат, которых колонной тащили  мимо  БМП.  Сердце  вдруг начало биться  громче   разрывов  авиабомб,  в   висках  застучало,  и Андрей  начал  задыхаться.  Ему вдруг  стало  казаться, что  Чечня – это  весь  мир, сжавшись до  размеров горной  Республики, воюет сам с  собой. Не разбираясь люди,  убивают  друг  друга, отец – сына, сын – своих  братьев и племянников.  А те в  свою  очередь -  все живое, что  нашли на  этой  выжженной  земле.  И убийства эти  длятся целую  вечность. Ужас!
     Вдруг, откуда не возьмись,  появился  боец  из  третьего  взвода - Виноградов. Посмотрел  на зажавшегося  в кресле Жгута, воюющего Весельчака, ухмыльнулся, сплюнул  сквозь выбитый  передний зуб.  Они что-то между  собой  переговорили, и  тот тоже решил внести  свою лепту в завершении атаки. Снял с  плеча  свой  потрепанный  РПК и с  рук, как  в американском боевике, стал поливать здание, отправляя в  девятиэтажку тучи пуль. Весельчак  сделает  очередь,  потом – Виноград,  потом  они дуэтом  вдарят,  потом снова -  поочередно.  Патронов-то хоть завались: ленты заряженные, и у  Винограда  тоже,  видать,  полных магазинов  достаточно. И так - минут двадцать.
     -  Етить вашу мать!  -  Обогнув  бетонный  забор, за которым  стояла  БПМэшка,  к  ним бежал боец. – Кто стрелял? Кто стрелял, бараны?
    Жгут, услышав незнакомый  голос, отжал пальцы от  ушей и несмело  выглянул  из  люка. К  ним тяжелыми  перебежками приближался командир  самарских  бойцов.  Андрей  видел его  накануне, когда  тот  раздавал  бойцам  приказы.
     Остановившись  возле машины, он долго не  мог  успокоить  дыхание  и, тяжело дыша, вытирал со лба крупные градины  пота.  И молчал.
     - Майор  Вересовой! -  Представился  офицер. -  Мои  ребята штурмуют здание! А отсюда лупят  из пулемета! – Он снял бушлат  и  бросил  его на холодную броню, и ребята увидели на его плечах  майорские звезды.  -  Какого,  спрашивается,  хрена? Кто стрелял?
     - Я стрелял. - После минутного  замешательства тихо признался Виноград.
     - У меня, бл.., сегодня итак, бл.., пятьдесят человек,  бл.., полегло! И ты тут, козел безрогий! - Отчаявшись, майор замахнулся  на Винограда рукой, но в последнюю  секунду  передумал. Виноград даже  не отшатнулся  от  него. Потоптавшись на  месте присел, достал  мятую  пачку  сигарет «Ростов», трясущимися  руками вытянул  сигарету, закурил.
    - Скажи, боец, - после  пятой  затяжки, когда унялась  в  руках нервная  дрожь,  спросил майор. - Какого хрена ты отсюда  стрелял? Насмотрелся фильмов и решил поиграть? Рембо  хренов! Может, наградить тебя?
     - За что, товарищ майор? – Виноград стоял еле  живой,  бледнее серого  чеченского  неба.
     - Скоро сам увидишь! Салага,  бл.., долбанутый!  Даже бить  тебя,  и  то
желания нет! Баран! - Майор  встал и, метнув  на солдат жесткий взгляд, словно  окатив  ледяной  водой,  пошел по направлению к временному штабу самарских.
     - Поиграть  решили, вояки  хреновы.  Что  же вы в  атаку  под  пули не  идете?  Из-за спины  бьете. Эх, понабрали по  объявлению, а теперь  мучайся... – Послышалось  удалявшееся майорское ворчание.
     Через  минуты три  Жгут, Виноград и Весельчак  увидели двух  бойцов, бежавших с раненым на руках.   Раненый боец совершенно обвис на руках своих товарищей. Рана  была тяжелой: из  пробитого  горла маленьким алым фонтанчиком  била  кровь.   Боец дрожал  неестественной  дрожью  и  несколько раз резко дернулся, похоже, конвульсии.
     - Что с ним? - Весельчак, посмотрев на раненого, побледнел как  Виноградов и  тут же вспотел.
     -  Мы  на  втором  этаже, на  лестнице  с  двумя чехами бились. – Один из солдат, что  нес раненого,  перевел дух и рукавом  бушлата размазал пот по небритому  лицу. - Он стоял напротив окна. Пуля попала в горло... сзади... рикошетом...
     - А духов что, грохнули? – Вопросительно взглянув в  глаза  солдату,  спросил Виноградов.
     - Когда его ранило, мы уже духов срубили...
     Спустя  пару минут бойцы  ушли,  и  унесли уже  умершего  своего  товарища.   Виноград, Жгут и  Весельчак  молчали.  Они  не слышали и не видели ничего  вокруг. Просто  тупо сидели и  тупо молчали.
     -  Это  я его... задел... я... - Виноград  незлобно пнул пустой ящик  из-под  патронов и  рассеянно посмотрел на свой пулемет, потом на свои  грязные  ладони.
    - Это я его... убил...