Мой друг еврей Катальник

        - « Прошу сразу учесть, что я ничего против Великого и могучего еврейского народа не имею, хотя, он этого и не заслуживает» - так обычно начинал свой очередной монолог А. Катальник после принятия, хотя бы одной ( кружки, пинты, фляги, рюмки – ненужное зачеркнуть) пива. Да-да, не удивляйтесь, именно так, а не иначе, и начинал он все свои рассказы, невзирая на то что, являлся однофамильцем великому А. Пушкину, о котором вы наверное все слышали. Впрочем, или вернее сказать, Вернее А. Пушкину он являлся скорее одноимёнцем, чем однофамильцем. Но после второй ( кружки, пинты, фляги, рюмки – ненужное зачеркнуть ) пива А. Катальнику объяснять разницу между однофамильцем и одноимёнцем, было совершенно бесполезно. Поэтому мы не будем этим заниматься и в этом рассказе. Всё равно это бесполезно, бессмысленно и никто не поймёт. Перейдём поэтому сразу, как говорят, к делу. Чуть-чуть не написал «к телу» - избитый штамп Ги де Мопассана, но вписать который рука так и зудится. Поэтому, опять повторюсь ( верное лекарство от зуда ) перейдём к делу А. Катальника.
А. Катальник был молодым, подающим надежды ( поэтом, прозаиком, карикатуристом, скульптором, человеком – ненужное зачеркнуть ) средне-пожилого возраста, ближе к старости, и с неувядающей неизбывно юной душой, даже не скажем Курсистки из Смольного дворца, но скажем Революционера-романтика, пусть даже, и из того же Смольного.
Это, впрочем, не имеет никакого значения к данному повествованию, хотя и кто знает, что в нашей жизни имеет значение, а что не имеет? Да и тем более в наши Времена?
А. Катальник всей своей внешностью (или Имиджем?),чем то напоминал ( если кто не знает, посмотрите в библиотеке ) дорогого, нашей стране и за рубежом, Всесоюзного старосту М. Калинина в период своего наивысшего расцвета, когда в 1920 году он приезжал в город Краснорепейск и выступал перед рабочими ремонтных мастерских на месте своего будущего памятника. В длинном скромном пальто, полувоенного пошива, в папахе, стоит он задумчиво на своём постаменте под сенью разросшихся, от времени, ив, и будто укрывшись ими от назойливых взглядов, уже теперешних современных рабочих Краснорепейска. Мудрый взгляд обращён к площадке на которой и происходил когда-то митинг. Позже эта площадка даже была заасфальтирована, но за последние 30 лет пришла в запустение и уныние. Асфальт, после каких-то ремонтных работ, был разрушен и не восстановлен, а площадка стала зарастать всякой сорной травой, включая и доминирующий для города – красный репей. С несколько потухшим взором и с немым укором, смотрит задумчивый Всесоюзный староста на площадку перед собой и на всё её теперешнее безобразие, не в силах расцепить пальцы своих опущенных рук, чтобы всплеснуть в отчаянии, хотя бы этими своими руками. Вот таким собственно, почти один к одному, и представлялся городу А. Катальник. Знаменит он был тем ( а то что он был знаменит в городе – это было несомненно, и ни у кого не вызывало сомнения и даже тени сомнения ), что всё выходящее из под его рук, как напоминал для забывчивых и сам А. Катальник, так вот всё выходящее из под его рук, было не как по другому и не как то иначе, а только и только: не просто Талантливым, но Гениальным. Всё что ни творил А. Катальник, и в большей части для родного города, было Обвально Гениально. Нельзя не упомянуть несколько его ранних скульптурных работ, для осознания всего величия, как и скромности, в деле беззаветного служения своему Отечеству и родному городу.
Так при входе на городское кладбище им был установлен памятник Неизвестному Солдату-Освободителю, стоящему у пограничного столба. Странным образом, особенно в предзакатные часы, этот Солдат-Освободитель напоминал Фантомаса из одноимённого фильма, даже бронза памятника отливала зеленью, а бронза глазниц солдата неожиданно вспыхивала красным, отчего жители Краснорепейска, даже в слабые сумерки, не рисковали ходить рядом с кладбищем. Следующую, уже скульптурную композицию, состоящую из Вождей Мирового Пролетариата: Карла Маркса и Фридриха Энгельса, с удручающим видом перебирающих в своих карманах, видимо, мелочь, он установил перед входом в центральный городской ресторан. Можно было бы упомянуть и скульптурную композицию из группы людей, стоящую при въезде в город, но как бы идущих ( или уходящих? ) почему-то за черту города в сторону рядом, но за чертой города расположенного мясокомбината. Жители города не одно десятилетие, спорили по поводу этой групповой композиции: « Смогут, или всё- таки не смогут дойти до мясокомбината, чтобы отовариться колбасой, эти бедные люди?» Но лучшей из своих ранних работ, сам А. Катальник считал композицию установленную в центральном парке, и конечно же на центральном его месте. Выполненная из высоколегированной стали, она представляла собой прямо стоящего и как бы выходящего из огромного цветка – лотоса, стилизованного человека раскинувшего чуть вверх и по сторонам руки. Этими руками человек держался за два по его бокам раскрывшимся лепесткам лотоса, а может быть только придерживал эти лепестки. Два других лепестка, спереди и сзади человека были, вроде как увядшие и лежащие у подножия памятника, стилизованные под ступеньки к этому самому памятнику. Других лепестков у этого скульптурного Лотоса не было. Вся композиция была сварной из плоских элементов и до того величественна и даже грозна, что в народе однозначно была прозвана, как «Зомби выходящий из своего гроба». И действительно, не надо было даже сильно приглядываться, чтобы заметить, что два, по бокам, лепестка лотоса ни на что другое, кроме как на две распахнутые крышки гроба, не походили. По мысли автора, лепестки Лотоса, но удивительно похожие на распахнутые крышки, вертикально стоящего гроба, должны были навевать думы о поражении смерти перед жизнью. В дополнение ко всему, даже при небольшом ветре, эти лепестки лотоса – крышки гроба гудели. Пожилой народ перестал гулять в центре парка, почему-то полагая, что когда-нибудь этот 80-ти тонный «Зомби», вместе со своими крышками, обязательно от ветра упадёт и убьёт не менее трёх человек. И может быть, даже, и самого мэра города, дозволившего воздвигнуть этот памятник. Почему- то всеми забывалось, что памятник был воздвигнут задолго до того, как были придуманы «мэры». И действующий мэр был совершенно ни при чём. Назывался же этот величественный и монументальнейший памятник: «Жизнь побеждающая Смерть».
Кроме этих, можно упомянуть такие работы Катальника, как «Кубок кипящей крови народного гнева» прозванный в народе – просто рюмкой, и скульптурную композицию «Юность Любви». Правда судьба этих скульптур оказалась незавидной, так как и «Кубок кипящей крови», и «Юность Любви» были украдены неизвестными и видимо сданы в «Цветмет», хотя и стояли на ярко освещённых проспектах города. «Кубок кипящей крови» стоял в центральном сквере, напротив Администрации города, а «Юность Любви» на центральном проспекте рядом с дворцом «Юбилейный». В «Кубке» было около одной тонны бронзы, ну а в «Юности» наверное не менее 15 – 20-ти тонн.
«Юность Любви» изображала из себя молодую пару, парня и девушку которые взявшись за руку, как бы кружились, потому что тела их отклонялись назад, а на девушке была развевающаяся и согласно тем же законам вращения, юбка.
Причём своей свободной рукой, тоже как бы отброшенной назад, девушка вроде как нечаянно показывала на дворец, а парень своей свободной рукой, показывал напротив, в противоположную сторону, а именно на кусты и ели рядом располагавшегося сквера. Жители города, сразу после установки «Юности», стали шутить и по её поводу. Они сразу заметили, что девушка вроде как предлагает парню сходить с ней в дворец на кино или на танцы, а нехороший парень, вроде как недвусмысленно пытается затащить девушку, без всяких там дворцов, сразу в кусты. В народе так и думали, глядя на эту скульптуру: «Уговорит парень девку в кусты, или не уговорит?» Когда, тридцать лет спустя скульптура ( а это как вы помните почти двадцать тонн бронзы ) исчезла со своего каменного постамента, в народе так и решили, конечно не без тяжёлого чувства в душе, что всё-таки энтот Изверг Её Уговорил.
Автора скульптуры, после её пропажы, натурально чуть не парализовало и он на три недели провалился в глухой запой, благодаря которому и остался жив, слава Богу, без парализации или ещё более чего летального.
Вот, в общем-то, в целом, если буквально в двух словах, или совсем кратко, что представлял из себя мой друг и знаменитость Краснорепейска А. Катальник. И это, заметьте себе, только в скульптурной деятельности. А ведь Катальник ещё кроме ваяния, умудрялся писать стихи и прозу, живопись и карикатуру, а в последнее время, даже вышивать крестиком. Но это конечно же, если уж совсем кратко и в первую очередь до того как мой друг А. Катальник принимал первую (флягу, кружку, пинту, бутылку, рюмку – ненужное зачеркнуть ) пива.
Сразу же после принятия первой, той самой, пива и после того как он просил учесть…(см. начало всех его рассказов ) он продолжал: «Евреи – не люди!!!»
«То есть может среди них и могли бы встретиться люди, но не Жиды, а все евреи – Жиды! Жиды и жидомассоны правят Миром. Не надо быть жидом, чтобы понять эту простую здесь истину! И не понимающий этой истины – Жид!
Жид, жид, и жид – тоже самое что и еврей, только хуже.
Когда я учился в ВХУТЕМАСе все преподаватели были евреи, все до единого, как и все учащиеся, то есть студенты. Буквально все до единого евреи, все без исключения. Все, кроме меня. Я даже не знаю, как я туда попал, потому что я не еврей. А попадали туда только евреи. И только по протекции. И по блату разумеется. И по подкупу. Но, всё-таки больше всего по протекции. Я учился у Разумеева-Дальского и целых четыре года, даже не знал, что он еврей. Он взял фамилию от своей второй жены. Они все берут фамилии от своих жён. А его последняя жена, кстати моя однокурстница, уже вообще чистокровная жидомассонка. Сперва с этой жидовкой у нас весь курс переспал, а уж потом она Разумеевой стала, хотя до этого была какой-то там «…блат».
Обычно я с Катальником, когда денег было мало, пили разливное пиво в парковой кафешке «Спартак». Когда же, кому-либо из двоих, вдруг перепадала целая месячная зарплата, а не часть и не проценты от неё, то мы позволяли себе пить бутылочное пиво в «Медузе» - в том самом ресторане, в который так и не решались войти Карл Маркс с Фридрихом Энгельсом. Катальник пил пиво и начинал свой рассказ, я же поначалу, пил пиво обыкновенно молча, уткнув свой нос в кружку с пивной пеной. Иногда свой нос приходилось утыкать в те же самые, либо флягу, либо банку, либо пинту, либо рюмку. Но главное, даже не то что край пивной кружки я обильно посыпал солью, которая потом частью застревала в моих усах, а то, что я любил пить пиво молча. Молча пил пиво, молча слушал очередные рассказы Катальника, миролюбиво терпя даже то, что все рассказы были похожи друг на друга как все его евреи, пока дело не доходило до жидомассонок, жидовок, и как их всех Катальник доводил до оргазма. Других женщин у Катальника не было, но и эти, в смысле которые были, как впоследствии оказывалось, все до единой, были жидовки. Тут я обычно не сдерживался и вынимая усы из пива начинал возражать, в защиту женщин в частности, и в защиту жидовок в особенности. Так между нами возникал дружелюбный диалог по мере выпитого пива плавно переходящий в ораторское красноречие, чуть не до драки.
-«Ну, как же так можно батенька, помилуй господи – вопрошал я к Катальнику – всех женщин и в жидовки!?»
-«А вот так, - ухмылялся довольный Катальник – и по другому хоть как- никак нельзя, хоть как ты её по другому, хоть за плечи, хоть за ноги, хоть за спину – а всё одно – жидовки».
-«Нет, так нельзя – продолжал увещевать я – что русские что ли не могут ноги за спину?»
-«Да, потому и не могут – распаляясь перебивал друг – потому что русских-то и нету (он всегда подчёркивал это своё НЕТУ), кругом одни жидовки, жидовки и жидовки!»
Он жадно отпивал из кружки пиво и не давая мне опомнится, вдруг спрашивал меня: «А ты, часом, сам-то не Жид, что так рьяно их защищаешь?»
«Умом Россию не объять, аршином общим не измерить» - приходило в голову самым неожиданным образом. Спорить с Катальником было бесполезно, и я пододвигал к себе другую кружку, или банку, или, во что там ещё было налито, пива. Катальник меня поражал своей необъяснимостью. Конечно можно понять русского, что он за честь считает гордится тем, что именно ему судьба уготовила родиться русским, он даже рад, что он русский, и потому имеет особое, как бы даже право, ненавидеть и свою Родину, как он её называет: позорную Россию, и ненавидеть самого себя, за то что и сам родился в самой что ни на есть позорной России, и таким же самым что ни на есть позорным русским. Это наверное врождённая, на генетическом уровне, не только гордость, но и радость русского человека. Радость от собственной ненависти и к себе – позорному русскому, и к своей позорной Родине, и к своему позорному проживанию на этой позорной территории. Всё это, повторюсь, совершенно понятно в отношении русского человека, это скажем так, его национальная черта и даже привилегия по сравнению с другими народами – ненавидеть и себя и свою Родину и место своего проживания: так называемую малую Родину. Впрочем, малая Родина для русского мала только своими размерами, но не своим позором. Чаще, малая Родина для русского даже ещё более позорна, чем его большая Родина.
Часто малая Родина не только более позорна своей большой Родины, но и позорна до седьмого колена – и такая малая Родина доставляет особую радость и даже гордость для проживающего на ней русского. Но когда мой друг – еврей Катальник (а он никогда не скрывал, что он русский, хотя и под большим подпитием и соглашался, что еврей) и вдруг этот еврей, опять же повторяюсь, начинает ругать всё мировое еврейское сообщество, опять же всех женщин – жидовок, и как он с ними, меня это возмущает до глубины души, трахался.
-«Да не имеешь ты никакого такого права – еврейская твоя морда, ругать свою еврейскую нацию!» - и конечно всё это (но не пиво) я выплёскиваю своему другу Катальнику прямо в лицо.
-«Ну как же – захожусь я в запале, аж соль сыплется с усов –так они тебе всё и дали жидовки, и прямо таки все после тебя сразу и вышли в люди, а на самом то деле, они все потаскухи, и Содом и Гоморра, и как ты там  их ещё называешь…и все беды от евреев?»
-«Да так,- ухмыляется довольный Катальник – Именно так».
-«Да не может такого быть?» - не унимаюсь я.
-«Именно может, и может быть именно так!»- злорадствует Катальник –как и ты – именно может и есть самый. что ни на есть настоящий еврей предпочитающий жидовок».
-«Как же была мне нужда защищать евреев – я даже сплёвываю на пол – только и среди евреев хороших людей много».
-«Жидовка – это в переводе на русский, воровка».

-«Ну, ладно ты совсем меня запутал – говорю я – жидовки –жидовками, но при чём всё это имеет отношение ко всей еврейской нации, среди которой тоже есть немало хороших представителей своего народа?»
-«А мы, сейчас других спросим – вскипает и Катальник – проведём референдум и ты узнаешь, что эти гады евреи уже завоевали весь мир и управляют нами, и не дают жить по человечески».
-«Так уж и весь мир?» - с иронией удивляюсь я.                «Всё правительство в Москве – евреи!!!» - выпаливает он, и на нас с подозрением начинают оглядываться, а рядом стоящие отодвигаться.
-«Тише ты дура – чуть не шиплю я Катальнику в лицо – пивом захлебнёшься».
-«А вот мы спросим – продолжает он с задором - спросим!»
-«Да молчи ты, а то сейчас вся кафешка разбежится, а референдум нам в ментовке устроят с мордобоем».
Кое-как Катальник успокаивается.
-«А в ментовке тоже только одни жиды и работают, обирают нас русских, жидяры поганые» – говорит в свою пивную ёмкость Катальник и чуть не плачет.
-«Ошибаешься друг – говорю я ему – вот как раз в ментовке, ни евреев, ни тем более жидяр нет, работают там исключительно одни господа-товарищи русские Вани».
-«Конечно – говорит он – по-твоему и Гольцбаум – начальник городской ментовки – русский?»
Мне приходиться согласиться, что Гольцбаум еврей.
-«И жидяра» - добавляет Катальник.
-«И жидяра» - соглашаюсь я.
Стоим, молча пьём пиво. Я чищу рыбу.
-«Скажи – спрашиваю я его – а сушёная вобла, еврейка или нет?»
-«Да нет – несколько подумав, отвечает он – тем более сушёная. Вообще вобла не еврейка, даже живая. Вобла она так себе – нацменка какая-нибудь».
Катальник пьёт пиво и грызёт сушёный хвост воблы.
- «Вобла – она вообще то всегда была исконно русской рыбой – встревает какой-то мужичонка потёртого вида с претензией на интеллигентность – можно хвостик?» Впрочем, хвостик этот он уже шелушит в своих мелко трясущихся руках. Я с Катальником не успели и рта раскрыть. Ну, да делать нечего. В небольшом подпитии русский мужик всегда дружелюбен. Не раздувать же международный скандал из-за какого-то хвостика?
-« А вот кошки те еврейки – без тени сомнения продолжает развивать тему Катальник – особенно сиамские, те уж точно жидомасонки». Мужичок с интересом слушает наш разговор. Он даже принёс со своего столика пиво и представился. Наша компания ему явно нравилась. Да и мы мысленно согласились с тем, что мужичок, хоть и потёртый, но ещё не совсем пропащий и явно из интеллигенции. Он нам не мешал, а даже интересовал нас как тип, который возможно тоже ещё может сказать что-нибудь умное. Мы наверное были похожи на святую троицу.
- Ну ладно о кошках. А вот Христос, ну тот который Иисус -он еврей или нет?- продолжаю спрашивать я.
- Христос еврей. Все иудеи - евреи – отвечает Катальник, покусывая рыбку.
- А хороший или нет?
- Христос – хороший – односложно отвечает Катальник. Сушеная вобла явно действует на него умиротворяюще.
- Ну вот, видишь – чуть не вскрикиваю я – есть же на свете хорошие евреи.
- Нет. – отвечает жующий воблу – они были когда-то, две тысячи лет назад, а сейчас их нет. Мужичонка тоже согласно кивает головой. Опять двадцать пять. Я умолкаю и тоже пью пиво, закусывая нацменкой.
-«Если хочешь спросить меня – начал Катальник – то сразу отвечу, что среди кошек хотя они и еврейки, возможно ещё и встречаются хорошие кошки, те которые ловят мышей, но и они в большинстве своём выводятся, а на их место заступают преимущественно одни жидовки, стремящиеся, хоть что-то да украсть, хоть кусок колбасы, хоть сыр, хоть сметану с маслом. А попробуй её проучить за воровство, так она ещё и уйдёт обиженная к другому, где ей будет теплее, сытнее, и легче, без хлопот, воровать».
Катальник осмотрел столик, подумал немного пошарив в кармане и пошёл к буфету заказать новое пиво. Там он конечно задержался, кто-то из очереди его узнал, он что-то там рассуждал и с ними, и жестикулировал рукой в сторону увядающего осенью парка. Земля парка была усыпана листьями, будто золотыми шуршащими банкнотами, но аттракционы уже стояли прикованные на замки с цепями к своим ограждениям. Откуда-то доносился еле слышный скрип плохо припаркованной качели. И вдобавок ко всему, среди голых и казалось будто кем-то прореженных деревьев, а так оно и казалось, начинал, и как раз в сторону кафе проглядываться облик «Зомби выходящего из гроба». Приподняв лицо  и приподнявшись, будто на цыпочки, «Зомби» поверх крон деревьев пытался выглядеть, что там происходит в кафе. Даже своими приподнятыми руками казалось он не только распахнул и придерживал лепестки своего лотоса (крышки гроба), но и пытался раздвинуть в сторону и сами стволы, преграждающим ему путь, деревьев. Я отвернулся от этой осенней закафейной перспективы и стал допивать пиво. От буфетной стойки вскоре подошёл А. Катальник с ёмкостями наполненными , новым и пенным пивом. Видимо У буфетной стойки его кто-то остограммил и  водочкой. Катальник был в весёлом расположении духа и очень радостно сообщил мне последнюю новость, что и Спартак, именем которого названо кафе был евреем.
-«Всё ты врёшь, хотя и не знаешь почему – ответил я – евреем был Спартак Мишулин, а этот Спартак был вовсе не евреем, а царём рабов из города Спарты».
-«А цари у рабов разве не евреи?» - чуть не смеялся Катальник.
-«Сам ты раб у царей, хотя и еврей – отвечал я – если хочешь знать, ты как раз и есть тот плохой еврей из-за которого все беды».
-«Да я не закончил – перебил он меня, оказывается он меня и не слушал – про этих самых кошек». Где кошке теплее, сытнее, и легче воровать, там у кошки и Родина. Совершенно точно также, как у кошек, и у всех евреев. Поэтому-то во всех тёплых и сытных местах приживаются только евреи. Всех остальных они выселяют на задворки.
-«Слушай – я просто хотел, чтобы Катальник меня услышал – а твой «Зомби» случайно не еврей, как ты сам говоришь, часом – такой же ведь как и ты горбоносый да и стоит в центре парка, отстранив, как ты говоришь, всех остальных на задворки?».
-«Ну, во первых, центр парка – не Москва, а те же самые Краснорепейские задворки, где мы с тобой и находимся – ответствовал Катальник – а находиться мы с тобой здесь стали ещё с тех пор, как жидовка Екатерина вторая начала свозить сюда всех русских и патриотов России – закончил он и отхлебнул пива.
-«Ну, ты задвинул, патриотов России – чуть не поперхнулся я.
-«Да, задвинул».
-«Не знаю про горбоносых и Екатерину, но все коммуняки были евреями» – неожиданно встрял потёртый интеллигент.
-«Э-э-э-э, да он оказывается политический – невольно подумалось мне – на демократа вроде не похож, не казачок ли засланный?».
Сашка тоже немного оторопел и оторвал свои губы от кружки.
-«Может все коммуняки и евреи – начал он – но не Сталин, Сталин был вовсе не евреем, а грузином и к тому же русским патриотом».
-«Постойте, Ленин же тоже не еврей, а мордва – не удержался я.
-«Еврей ли, мордва ли, это ещё надвое сказано, а вот Россию жидам продал» – разговорился интеллигентствующий.
Видимо количество выпитого и ему стало хватать для поддержания разговора.
-«Слушай, ты Ленина не трожь» - поддержал меня Катальник.
-«А Горбачёв, а Лигачёв, Яковлев, Гайдар, Ельцин, что не евреи?» - затрёсся мужичок своими ручонками и даже расплескал пиво.
Даже молодёжь за соседними столиками обернулась в нашу сторону. Пить пиво они предпочитали молча и из жестяных банок. Я сходил до стойки бара и купив бутылку водки вернулся обратно. Катальник продолжал о чём-то ожесточённо спорить с нашим потёртым компаньоном.
-«Слушай, а ты не из засланных ли будешь?» - спросил я мужичка, отвинчивая с бутылки пробку.
-«Я никогда не был из засранных – не расслышав, обиделся на меня мужик – я преподавал высшую философию…»
-«Какую, какую философию!? – не удержался и чуть не подавился от хохота Катальник – уж не Хакамада ли твой поводырь отче».
Отче, ещё более обиделся и стал пить своё пиво. Рыбку он у нас больше не просил.
-«Закусывай рыбкой то, что стесняться» - сказал я мужичку, чувствуя, из-за затянувшейся паузы, что где-то родился мент.
-«Могу и сам угостить» - по-прежнему обиженно ответил мужик и ушёл к стойке бара отовариваться.
-«А деньги то у него вроде есть, - тихо сказал мне Катальник, и поглядев вслед удалившемуся мужичку, закончил не то спрашивая, не то утверждая – ну, не жид ли!?»
-«Белых офицеров, хоть по отмашке рукой можно было определить, а тут хрен поймёшь» - ответил я и пожал для убедительности плечами.
-«Давай, выпьем?» - предложил Катальник.
Водка начинала греть тело, а выглядывавший из-за деревьев «Зомби» казался уже не таким страшным. Да и как он мог быть страшным, если он собой украшал город? Мужик куда-то пропал, среди клиентов кафе его не было видно, но зато, когда он вновь появился рядом с нами и поставил на столик целую бутылку водки, присовокупив к ней плавленый сырок, Катальник растаял в чувствах.
-«Вот это по-русски!» - воскликнул он и не дожидаясь разрешения мужичка стал распечатывать водку.
Начинало смеркаться. В летнем кафе становилось всё люднее и люднее. От народа и гама становилось даже душно. Только «Зомби» как пограничник на посту, молчаливо и пристально, даже с какой-то ехидцей в улыбке продолжал всматриваться, будто хотел навсегда запомнить, в лица посетителей кафешки.
-«Вот она «Жизнь побеждающая Смерть» - гладил бутылку Катальник.
-«Пойдём что ли на воздух – попросил я – там и за «Жизнь» договорим».
-«Только с философией в высшей материи» - встрял мужик.
-«Ладно – примиряющее похлопал мужика по плечу Катальник – с философией, так с философией».
               Но за философию в высшей материи, нам толком переговорить не удалось. Мы конечно, всё-таки говорили и за философию, но это у меня всё как-то стёрлось из памяти, что и вспоминать собственно нечего. Наверное с час мы пили водку в какой-то чащобе парка, да ещё вперемешку с бутылочным пивом. Отстаивая свою русскость и патриотичность, Катальник затеял с мужичком борьбу нанайских мальчиков, весело укатав друг друга в дорожной пыли и изрядно нацепляв на себя репейных колючек. Я как третий лишний, был за судью, пил пиво и следил за ними, чтобы всё было по правилам. Потом снова пили водку и чистили себя от репейников. Что-то опять громко спорили о философии и евреях, совершенно забыв и о «Зомби» и о осмотрительности. Собственно за эту неосмотрительность и расслабленность, мы оказались «повязанными» ментами. Когда нас «вязали», мы оказывается ещё и сопротивлялись, а мужик успел допить прямо из горлышка остатки водки, - что было совершенно по-русски, вот в эти то секунды все философские мысли у меня, куда-то непростительно быстро стали улетучиваться, уступая место одному голому прагматизму. Уже в «УАЗике» пока нас везли в отделение, в голове окончательно сформировалась и свербила только одна мысль: «А чего спрашивается, надо было сопротивляться?». В камере мы пробыли наверное часа три, или четыре, после чего, меня с Катальником выпустили. Оказывается Катальник всё-таки сумел дозвониться до Гольцбаума, и нас решено было отпустить. Вот что значить – известная личность. В камере нам было совершенно не до философии, к тому же мужичка-философа с нами не выпустили, видимо менты решили преподать ему философию по полной программе и в наивысшей материи. Что стало с тем мужичком в дальнейшем, мне неизвестно. А на тот момент, когда нас выпускали из отделения, фактически все судьбы человеческие ничего не стоили, по сравнению с собственным освобождением. Что после этого вспоминать, или переживать, о каком-то там мужичке?». Уходя из милиции, мы с Катальником были как никогда хмуры, серьёзны и озабоченны. Всем своим видом мы, будто школьники, демонстрировали полное раскаяние и осознание всей ужасающей степени своей вины за совершённые нами неблаговидные проступки. Зато уйдя от ментовки  за километр на меня с Катальником накатило необыкновенное чувство свободы и какой-то почти ребяческой радости. Я чуть не затанцевал, а Катальник вдруг весело подмигнул мне и неожиданно громко запел:
                «Навстречу утренней заре
                По Ангаре, по Ангаре».
Слава богу, мы с ним были, почти в чистом поле.
              Вот таким был, да и остаётся, да и останется в народной памяти, мой друг – еврей Катальник. Даже именно не обыкновенным, а Необыкновенным и Великим Русским Патриотом. Русским патриотом и без преувеличения, и целиком, с большой буквы. Таким же, каким был до него другой такой же патриот и к тому же однофамилец, вернее одноимёнец, великий эфиоп Александр Пушкин. Хотя и в его жилах от бабушки Ганнибала была примешана еврейская кровь, и который был женат опять же на Наталье Гончаровой, которая безусловно была еврейкой, а возможно, где-то даже и в большей степени, жидовкой.

                1999 г.