Смерть Лепетухина

-Вот. Ты посмотри, вот!
   Радостная Верка повертела перед Лепетухиным чем-то розовым, с дразнящим мясным запахом. Колбасой, что ли?
   Ох ты ж боже мой!
-Где взяла? - спросил Лепетухин, плетясь за Веркой в кухню.
-Там нет уже!
-Это понятно, - сказал Лепетухин.
   Верка достала нож из ящика стола.
Пол-батона колбасы, «молочной» по виду, угнездились на клеенке. Нож завис. В рот Лепетухину бог весть откуда натекло вязкой слюны.
   Р-раз!
Тонкий до прозрачности ломтик отделился островком от материка.   
   Два!
Легкое касание лезвия — и ломтик распался на половинки.
-Ну-ка, Лепетухин!   
   Верка подбросила его долю в воздух.
Как бы ни было унизительно, но Лепетухин вытянул шею и по-собачьи поймал колбасу ртом.
   Верка захохотала.
-Молодец, Лепетухин!
   Ломтик проскочил в желудок железнодорожным экспрессом, оставив после себя скользкий вкус на языке.
-Эта Лидка... - сказала Верка, смеясь.
-Какая?
   Лепетухин с огорчением увидел, как полбатона исчезают в ослепительных недрах неработающего холодильника.
-Какая? - фыркнула Верка, хлопнув дверцей. - Та, что этажом ниже живет. У нее еще два дитенка, один другого меньше. А мужа нет. Нагуляла...
-И что?
-А то, что это ее колбаса, - Верка подцепила с клеенки свою половинку ломтика. Куснула чуть-чуть, жмурясь. - Она ж курица безголовая. Тебе как многодетной в собесе паек выдали, так иди ты бегом домой, дети догонят... Нет, тащит за руку, колбаса вообще на виду...
-И ты украла? - застыл Лепетухин.
-Не украла, а проявила сообразительность. Время такое, Лепетухин, этим самым не щелкают. Человек человеку — волк.
-Да нет же! - вскрикнул Лепетухин. - Мы помогать друг другу должны! Мы же люди! Не рвать чужое из глотки, а сообща...
-О, - скривилась Верка, - опять тебя понесло! 
   Лепетухин попробовал поймать ее за локоть, но Верка легко выкрутилась и ощерилась, напугав его до заикания.
-М-мы же т-только вместе и выживем...
-Заткнись, дурак!

   Через полчаса Лепетухин решился.
Верка возилась в ванной, громыхали тазы, плескала набранная Лепетухиным с грехом пополам из колонки вода, жмякалось белье.
   Розовый кус колбасы лежал в холодильнике будто неразорвавшийся снаряд.
Лепетухин, втянув голову в плечи, вытащил его, отмерил треть, отчекрыжил ее забытым на столе ножом. Это Верке, пожалуй. А остальное...
   Он задумался.
Там, в общем-то, дети. Им много надо.
   Прикинув так и сяк, Лепетухин еще раз прошелся по колбасе лезвием, оставив на клеенке лишь розовый пласт толщиной в палец.
   Скотство все равно, в сущности.
У них вон с Веркой еще муки полно. И сухого молока — тоже. Оно, конечно, деликатес...
-Лепетухин!
   Лепетухин обмер.
Он только сейчас осознал, что Верка за такое своеволие с ее продуктом может и убить. Звякнул, выпав из руки, нож.
-Д-да?
-Что-то ты тихий, Лепетухин, - приглушенный дверью Веркин голос звучал подозрительными нотками. - Не колбасу ли там жрешь?
-Нет, что ты, - залепетал Лепетухин, - это я думаю, Верочка, думаю.
-А-а... Ты мне сорочку мою подай-ка, думальщик.
-Какую?
-На стуле в комнате лежит.
   Лепетухин метнулся в комнату.   
Он схватил сорочку, вдруг ужаснувшись что вся она сейчас пропахнет колбасой. По очереди спешно отер руки о штанины.
-Вот, Верочка.
   Он просунул сорочку в дверную щель.
В ванной стоял чад, было влажно и дымно. На примусе кипятилась кастрюля. Пар ходил простынями.
   Веркина рука выметнулась из пара розовой рыбиной. Ап! - нет сорочки. Женский силуэт на мгновение проступил и вновь растаял.
   Лепетухин прикрыл дверь и, пока не стало поздно, прихватив колбасу, выскочил на темную лестницу. Он спускался и думал, что Верка его обязательно поймет, сообразит, что поодиночке — все равно что впустую жить, да и не долго впустую-то, это все разобщенность, капитализм, индивидуализм, это он всей стране мозги набекрень сдвинул, мол, живи сам и хата с краю...   
   А так нельзя, знал Лепетухин.
Он спустился к обитой порезанным дерматином двери, шаркнул подошвами сандалий, по старой, не изжитой еще привычке поднял палец к пупырышке звонка.
   Электричества не было уже второй год, а рука-дура помнила.
Хорошо хоть батареи прошлой зимой не полопались — котельщики тепленькую гоняли, перезимовали как-то без эксцессов.
   А электричество, что электричество?
Дорого нынче. Да и не всем хватает. Кризисы один за другим.
   Лепетухин нашел свободное от дерматина место и поскреб.
-Ну, кто... кто там еще?
   Рыдающий голос приблизился, наплыл всхлипами, дверь, клацнув «собачкой», приоткрылась, и распухшее от слез, все в красных пятнах лицо возникло перед Лепетухиным.
-Лидия.
   Не выдумав, что еще сказать, Лепетухин протянул женщине колбасу.
-Что? Это что?
   Лидия уставилась на колбасу.
Медленно, очень медленно взгляд ее приобрел осмысленность, сделался сухим. Край замызганного халата отер щеку.
-У вас же дети, да? - то ли поинтересовался, то ли уточнил Лепетухин.
   Лидия заторможено кивнула.
-Сволочь, - тихо вдруг сказала она.
-Что? - не расслышал Лепетухин.
-Сволочь, - повторила Лидия громче.
   Пальцы ее сомкнулись на колбасе.
-Я же сам... вам... - забормотал Лепетухин, отступая. - Я же понимаю: мы сообща... мы вместе...
-Ах, сообща! - зашипела Лидия. - Люди, вы посмотрите на него — сообща! А сам от колбасы отъел! Себя-то облагодетельствовал, не погнушался!
-Я же совсем чуть-чуть...
-Это теперь называется «чуть-чуть»?!
   Не прояви Лепетухин реакцию, женские ногти обязательно оставили бы следы на его лице. Может быть, он даже лишился б глаза.
   Впрочем, неуспех Лидию только раззадорил. Подобравшись, она шагнула из квартиры.
-Вот я тебя сейчас той же колбасой!
   Лепетухин увернулся. Потом отступил еще.
Ему подумалось, что надо было просто положить украденное под дверью. А потом, постучав, дать деру. Вот и делай людям...
   Он увернулся снова. Колбаса просвистела над ухом.
-Ничего-ничего, - Лидия сверкнула глазами. - Юрочка! Иди сюда, Юрочка! Маму обижают.
   Тяжело дыша, она вцепилась пальцами в косяк.
-Извините... - сказал Лепетухин.
   Он попятился к лестничному пролету.
Из-за полной Лидиной ноги вдруг выпрыгнул бутуз лет пяти, щекастый и сопливый, и, подлетев к нему, ударил пластмассовым совком по коленной чашечке.
   Лепетухин вскрикнул.
-Так его, Юрочка! - обрадовалась Лидия.
-Щас как дам! - сказал бутуз, замахнувшись снова.
-Что ж вы...
   Не договорив, Лепетухин бежал.
Сначала хотел наверх, но потом, вспомнив, что там сейчас Верочка, наверное, вне себя, рванул вниз. Благо было куда — дом-высотка все-таки.

   Два или три этажа он проскочил одним махом.
В груди плескалась обида. Не понимают! Ладно, Верочка. Ладно. Она — женщина с норовом, с внушенными ценностями. Но Лида! У нее же дети...
   Она же и детей растит такими, как окружающий мир. Злыми, безумными.
Лепетухин машинально почесал коленку. За ним не гнались, и он замедлил шаги. Через пролет резкий запах керосина защекотал ноздри.
   Лепетухин задрал голову — в лестничном сумраке еще кто-то спускался следом, светя себе зажигалкой. Ах, лишь бы не Верочка!
   Лепетухин предпочел не ждать, а  окунуться в густую вонь продуктов нефтепереработки.
У квартиры Петра-керосинщика трепетал язычок огня. Его еще называли Вечным. Лепетухин смутно чувствовал в названии кощунство. Правда, не знал, почему.
   Дверь была нараспашку.
Ноги Лепетухина цепанул сквознячок.
-Петр, Петр, ну хоть ты!
   В коридоре сквозь сизые, плывущие наружу клубы табачного дыма качнулась сидящая на стуле фигура.
-Ой, опять ты, Лепетухин, - недовольно произнесла она, протаяв в немолодого, заросшего рыжей щетиной мужчину в ватных штанах с деревянной культей вместо левой ноги. Грудь его была обтянута тельняшкой.
   Лепетухин протянул руки:
-Петр, хоть ты признай, что нам нужно вместе!
-Чего? - наклонился к Лепетухину Петр.
Желтоватые глаза его подслеповато и подозрительно сощурились.
-Ты ж воевал, ты же знаешь, - Лепетухин бочком обошел ржавую канистру, - что один в поле не воин.
-Ну, это-то!..
   Керосинщик сплюнул, выгреб ногой из-под стула ведро и, покопавшись в кармане, извлек какую-то железку. В другой руке у него появилась тряпка.
   Дневной свет из комнаты бил ему в спину.
Лепетухин смотрел, как железка окунается в ведро, как радужные разводы сползают затем по металлу, как Петр растирает их ветошью.
   Лепетухину казалось, что это затворная рама, но уверен он не был.
-Ну, вот, - сказал он, - и мы все должны сообща...
-Э, ты постой, - Петр снова окунул железку, - одно дело — война. Там так и получается, что каждый друг за друга держаться должен. А здесь-то с какого хрена мне кому-то помогать?
   Керосинщик уставился на Лепетухина ясным и злым взглядом. Тот тряхнул головой.
-А как выживать тогда?
-А неплохо, - Петр жестом обвел коридор. - Братки мне подвозят керосин, я его реализую. Цены у меня, сам знаешь, божеские. У того, кто работает, завсегда есть, на что его купить. Так вот машинка и крутится.
-А сам керосин — ворованный?
-А я не интересуюсь, - усмехнулся Петр.
   Лепетухин поморгал слезящимися от резкого запаха глазами.
-А если дом попалишь?
-Значит, туда ему и дорога, - сказал керосинщик.
   В пальцах у него масляно блеснула пружинка. Он отправил ее в ведро и вытер ладони.
-Но люди?... - прошептал Лепетухин.
-Все люди — твари, - отчеканил Петр. - Мне, когда я вернулся без ноги, кто-нибудь помог? Вот кто-нибудь, - он сделал рукой круговое движение, - из них?   
   Лепетухин промолчал.
-Поэтому, что мне до людей?
-Но ведь и ты можешь...
-А мне — по барабану. - Петр скривился. - Ты вообще, Лепетухин, чего пришел? Если за керосином, то пусть Верка зайдет.
-Но надо же как-то сообща...
   Петр захохотал.
Даже деревяшкой своей ножной застучал в грязные паркетины.
-А мы как раз сообща... как эти, сообщающиеся сосуды!
   Он раскрывал, распахивал свой рот, смех бился из него в стены и канистры, Лепетухин же думал, что Петр — тоже пропащий человек.
   Почему они не хотят понять очевидного? Что в них всех вселилось?
Отгородились от всего, что не составляет личной выгоды... А сострадание? А сочувствие? А доброта, в конце концов?
   Лепетухин не заметил, как заплакал.
-О, разнюнился!
   Петр как-то даже виновато качнулся на стуле.
-Ну что ты, Лепетухин! - сказал он, пряча глаза. - Верка ж баба, они этим живут. А я — человек не последний в доме...
   Лепетухин махнул рукой.
-Я об единении!
-И я о том же, - кивнул Петр. - Хочешь презент? Зажигалку?
    Тяжело поднявшись, он застучал деревяшкой куда-то в комнату.
-Хорошая вещь, честно, - донеслось оттуда.
   Лепетухин вытянул шею, огляделся, потом, нагнувшись, осторожно подтянул к себе ведро. Керосина в нем было много, больше двух третей.
-Жалко людям, значит, - прошептал он.
   Ручка ведра едва слышно звякнула в проушинах.
-Эй, ты чего?
   Петр объявился на пороге в самый неподходящий момент — Лепетухин уже разворачивался, чтобы бежать с керосином.
   Остолбенели оба. 
Потом Лепетухину удался сдавленный вскрик, ноги его отклеились, и он рванул вон из квартиры, чуть не убив ведро о стену.
   Керосин плеснул на пол.
-Стой! - заорал Петр. - Сука добродетельная!
   От души посланная зажигалка пулей вылетела на лестничную площадку и высекла искры из лестничных перил.

   Жалко, да, думал Лепетухин, сбегая вниз, ну-ну.
Кому бы первому занести? Кто там из наиболее нуждающихся рядом?
   Во тьме кто-то, покашливая, поднимался навстречу.
Просмотрев этаж, Лепетухин рванул к простеньким, чуть ли не фанерным дверям.
-Кто там? - отозвались внутри на мягкие шлепки ладонью.
-Вам керосин для лампы не нужен? - зашептал Лепетухин, прижимаясь губами.
-За сколько?
-За просто так.
-С чего бы?
   Дверь бесшумно приоткрылась сантиметров на десять. В щели забелело лицо, вытянутое, носатое, в круглых очечках.    
-Вот, - протянул ведро Лепетухин.
   Лицо пошевелило носом, затем уставилось очечками на предлагающего.
-И в чем-таки подвох?
-Ни в чем, - продолжил шептать Лепетухин. - Мы же все вместе, один за всех, каждому по потребностям...
-Вы альтруист? - попытались просверлить Лепетухина очечки.
-Я за то, чтобы сообща...
-О-о-о...
   Дверь закрылась, но спустя мгновение открылась снова.
Возникла и продлилась к ведру худая рука с музыкальными пальцами.
-Давайте уже!
-Вы только не все, - забеспокоился Лепетухин, наблюдая, как ведро исчезает в глубине случайной квартиры.
-Конечно-конечно, - заверили его.
   Дверь прикрылась, мягко щелкнул замок.
Лепетухин счастливо выдохнул. Нет, не должен его поступок остаться без продолжения. Сначала он, потом, глядишь, что-то и всколыхнется в душах. И все — в едином порыве, думая не о себе, а о ближнем и дальнем.
   Каждый — каждому, наперегонки...
Лепетухин переступил, ожидая. Мимо по лестнице, подсвечивая стены фонариком, протопала грузная фигура. За ней — кто-то еще.
   Сверху наплыли раздраженные голоса.
-И где он? - взмыл из разноголосья рык керосинщика. - Где эта сука?
   Что-то заверещали в ответ Верочка и Лидия.
Лепетухин подергал дверную ручку.
-Отдайте ведро. Эй, это же не только вам.
   За дверью было тихо.
Ну что же это такое? Как можно так долго лить?
   Лепетухин постучал, но и это его действие осталось без ответа.
-Вы что там...
   Голоса сверху приблизились.
-Я его найду, я ему яйца... - обещал Петр.
   Стучала культя.
-Петя, он же был тихий-тихий, - вплетался в стук голос Верочки, - бубнит себе и ладно, а тут как  шлея под хвост...
-Подонок! - заявляла Лидия.
   И кто-то еще рокотал там. Множились, становились громче шаги. Свет и тени заплясали на стенах.
   Лепетухин прыснул вниз.
Бог с ним, с керосином! Что ж за гадство-то!
   Его заметили.
-Вон он!
-Ловите его!
-Не дает жить нормальным людям! - гремел керосинщик. 
   Топот разросся, заторопился, задышал Лепетухину в спину.
Проскакивал под пальцами пластик перил, кололи дырочками дневного света забитые фанерой окна, шуршал мусор под ногами.
   Кто-то, убираясь с пути, прижался к стене. Какой там этаж-то?
Лепетухин не думал, что будет, окажись он снаружи, главное было — выскочить из многоэтажной ловушки.
   Ишь, взбеленились!
Он влетел во что-то мягкое, отпихнул, услышал уже в затылок произнесенное: «Совсем ослеп или что?» и побежал дальше.
-Хватайте его! - неслось за ним.
-Уж я тебе!..
-За яйца!
   Лепетухин сигал через две ступеньки. Сердце билось где-то у горла. 
Он думал: не понимают! Я же хотел, чтобы прозрели, чтобы, наконец, поняли, что они не сами по себе, что — люди...
   А они!...
Впереди слабо зажелтела входная дверь.
   Лепетухин врезался в нее руками, плечом, перед глазами распахнулся грязный серый двор со скрюченным деревом, с  горой мусора справа, с примкнувшими к ней горелыми остовами автомобилей.
   Куда теперь?
Лепетухин повернул голову, и тут прямо в нее ударило что-то быстрое и жесткое. 

-Ну вот.
   В голосе прозвучало удовлетворение.
Лепетухин приоткрыл глаза, и обнаружил себя все там же, во дворе, под серым весенним небом.  Петр-керосинщик стоял напротив, скоблил пятерней щеку и смотрел как-то не зло.
-Я хотел... - проговорил Лепетухин.
-Мы все знаем, что ты хотел, - сказал Петр.
   Он что-то подергал у Лепетухина на груди, потом, качнувшись, отошел.
-Чтобы вместе...
   Лепетухин умолк.
Ему открылось: вокруг него собралась целая толпа. В первом ряду: Верочка, Лидия, Петр, а еще соседи и знакомые. Во втором — тоже, и длинное носатое лицо в очечках. А с краю — дети. Чуть ли не целый дом вывалил.
   Вот оно, единение!
Лепетухин хотел идти к ним, но оказалось, что он крепко привязан к дереву, а к ногам набросано автомобильных покрышек.
-Вы что? - вскрикнул он.
-Ты всех достал, Лепетухин, - тихо, сквозь зубы, произнесла Верочка.
-Да! - брызнуло слюной лицо в очечках.
-Я ради этого дела даже керосина не пожалел, - сказал Петр.
   Лепетухин заглянул в мрачные лица.
-Вы что же, меня — сжечь?
-Ну да, - пожал плечами Петр и достал зажигалку. - Надоел.
-Вы — все?
   Толпа загомонила разом.
Скалилась, кривилась, взмахивала кулаками.
   Сволочь ты, Лепетухин, сволочь, корень всех бед, уж без тебя точно заживем лучше, каждый в отдельности. А то ноешь и ноешь, жить не даешь. Какое, какое тебе «вместе», когда жрать нечего и работы нет. И никто... И никому...
   Лепетухин слушал и улыбался.
Ему горько думалось: а ведь они объединились! Такие разные и вот, вместе. Жалко только, что лишь для убийства. Так жалко!
   А потом плеснул огонь.