Что делать?

Что делать, когда не знаешь, что делать? До безумия хочется делать что угодно, лишь бы что-то делать, лишь бы хоть как-то скоротать время, лишь бы хоть чем-то заполнить пустоту.  Без остановки и конца все ищешь что-угодно, способное вызвать интерес, хочешь занять свои мысли хоть чем-нибудь, а в результате – калейдоскоп бессмысленно мелькающих картин, всевозможные узоры и формы из одних и тех же бесполезных, пустых, зато ярко окрашенных обьектов. Вот только яркость и разнообразие цветовой гаммы – тебе по х... Как в принципе и все остальное. Кроме одного. И именно из-за этого одного – предметы потеряли свой вес, все многообразие контуров и красок стало одинаковым и скучным. И за что не уцепись – ничто не держит, все только рассыпается и рвется. Без этого, одного, мир – плоская  фотография, мертвая картинка. И каждый атом, не принадлежащий тому, одному, является частью клетки.

Что делать, когда не можешь ничем себя занять? И когда тебе не дают возможности даже пытаться занять себя хоть чем-то? Когда все скучное, пустое, бесполезное, лишнее, ненужное? Когда только находишь себе занятие – и обязательно что-то или кто-то мешает. Когда только удается чем-то увлечься – и тебя тут же отвлекают, настойчиво, упорно и навязчиво. Стискиваю  зубы, сжимаю кулаки, снова закуриваю – и вновь – я одна, наедине с пустотой. Безразлично, равнодушно, мозг завис, душа в застое. Однако, это все же лучше, чем злость или ярость. Прогоняешь мысли, убиваешь память и воспоминания – но думаешь лишь об одном. И рядом с этим одним, ничто не имеет смысла. А это одно – совсем не рядом. А ждать и терпеть – еще очень долго. И независимо от срока, будь-то минута, сутки, неделя, год – все одинаково долго.

Вещей так много, а все они – ничтожные, не стоящие ничего. И как только я не проваливаюсь сквозь стул и пол, и землю, и как только не схожу с ума, когда все крыши напрочь сьехали, и как только не выпрыгиваю из окна, и не несусь на четырех конечностях к собакам, что воют под окном, чтобы присоединиться к ним, и выть, и лаять, и рычать, и капать слюной. Между нами окно и девять этажей, они - рвут глотки, я - стираю зубы, чтобы не издать ни звуку и не броситься на стенку, но мы вместе. Потому что ошейник, потому что цепь, потому что тюрьма. Потому что миска с кашей и будка с соломой, вместо мяса с кровью и растилающегося до горизонта хотя бы в одном направлении поля. А под ошейником – давно облезла шерсть и гнойные язвы на застарелых шрамах. И только верить и терпеть. И только небо и луна, там -  наверху, так далеко и так неповторимо.