Сказка Чертова мельница V

Светать начало задолго до того, как край солнца показался над горизонтом. Над полем раскинулся бледно-молочный утренний туман. Иван дремал (если эти провалы в никуда можно назвать дремой), уткнувшись головой в колени. Костер совсем угас, и только изредка, когда легкий ветерок сдувал седой пепел, где-то в глубине нет-нет, да и вспыхивала искра.
Тупо ныла прокушенная кисть, порой горячей волной поднималась боль в разодранном левом боку. Удивительно, но ноги почти не пострадали (немного сплавилась подошва одной из кроссовок, когда он, пытаясь подняться, угодил ногами в огонь, вот и все потери). Бок, пожалуй, тоже через два, максимум три дня, затянется. Но рука была покалечена достаточно серьезно: мощные челюсти буквально превратили середину ладони в фарш. Иван еще не знал, целы или нет кости, но то, что пальцы на приказ двигаться только еле-еле подергивались, не внушало большого оптимизма.
 В его крови еще бурлил адреналин, когда волна этих «сухопутных пираний» неожиданно отхлынула, и потому он не сразу почувствовал боль. Немногим позже, ощущения начали возвращаться к нему пока еще слабыми, но настойчивыми толчками. Осмотрев свои раны, Иван разодрал на две части футболку, одной половиной он кое-как перевязал бок, а другую обмотал вокруг изуродованной кисти. Кровь быстро просочилась сквозь повязку, та набухла и отяжелела. На этом оказание самому себе первой медицинской помощи было закончено. Если в течение завтрашнего дня не удастся найти что-либо похожее на бинты, придется пожертвовать джинсами, - мелькнуло в голове.
Только закончив осмотр повреждений, он заметил, что чуть в стороне от него сидит давешняя обезьяна. Очевидно, она и была тем вторым претендентом на ужин ночным тварям. Странно, но это новое соседство не вызвало у Ивана ровным счетом никаких эмоций, на него навалилась апатия, потянуло в сон. И он, склонив голову, задремал. Когда сознание уже ступило на хрупкий лед неспокойного сна, перед глазами на секунду вспыхнула сцена: две невысокие кривоногие твари, убегают за границу света, и там сливаясь, неожиданно превращаются в одну рослую, крупную особь, которая, стремительно обрастая длинной шерстью, уноситься во тьму.
Такого не может быть, скажете вы. Забавно, но Иван, засыпая был уверен в реальности увиденного на сто процентов.


В каждой мало-мальски уважающей себя сказке должна быть заброшенная водяная мельница. Ну, пускай не на первом плане, пускай на периферии, так легкий намек на что-то овеянное местечковыми легендами о повесившемся, утопившемся, застрелившемся, спившемся (нужное подчеркнуть) от безответной любви, жадности, глупости старом мельнике. Расположенная обязательно (вопреки здравой логике) посреди леса. Именно к такой мельнице вывела нашего Ивана тропинка. Надо отметить, что даже в этот солнечный погожий денек вид данного архитектурного изыска не внушал оптимизма. Уже то, что мельница, несмотря на возраст, еще не развалилась, могло быть поводом для разговоров о проклятии и нечистой силе. Но Ивану в тот момент она показалась вратами в рай. Ведь наличие построек, подразумевает наличие людей их построивших. Nes pa?
 Когда Иван проснулся, за окном уже стемнело, шел дождь, за стеной скрипело мельничное колесо.  Он слез с топчана и огляделся. Судя по всему, здесь кто-то жил. Несколько табуретов, пара сундуков, здоровенный стол, пара лавок, камин (вы спросите, где это видано – камин на мельнице! Где, где… в сказке! И давайте договоримся так - кто за рулем тот и рулит.).
Если над вашим ухом кто-то бубнит, это отнюдь не способствует здоровому и полноценному сну, а если периодически бубнят трое, то это не способствует втройне. А голосов было именно три, так что если у Ивана и оставались шансы нормально поспать до утра, то только лишь как говорят в одной рекламе: «Не в этой жизни».
В полумраке светился камин, а рядом с ним сидели три фигуры…
Старый черт поворачивал к огню то один, то другой бок. На голове у него аккуратно примостилась между рогами черная вязаная шапочка. Он курил потертую трубку с длинным мундштуком, периодически выпуская сизые клубы дыма, от чего два молодых чертенка тут же начинали кашлять и тереть глаза.
- Расскажи, расскажи еще что-нибудь, дедуля! – Заканючил младший чертенок в коротких штанишках с лямкой через плечо, и здоровенной пуговицей на пузе.
- Да, дед давай, просвети подрастающее поколение. – Вставил второй, явно пытающийся казаться старше, чем он есть на самом деле. Видимо из этих самых побуждений, он напялил фуфайку на пару размеров больше его самого, и таких же размеров кепку, (ну вылитый попугай Кеша на отдыхе).
Дед затянулся, и выпустил в сторону «подрастающего поколения» плотную струю дыма, на пару секунд все погрузилось в густой туман. Когда из дыма проступили очертания троицы, раздался скрипучий, но вместе с тем достаточно приятный на слух голос:
- Когда-то давным-давно, а может совсем недавно, жил на этой мельнице мельник со своей женой. Звали его Тремил, а жену его звали Лесса. Жили они, как говорят иногда люди, душа в душу (чертенок, что постарше на эту фразу язвительно хмыкнул, за что заработал легкий подзатыльник от деда). И был у них в доме покой и достаток. Мельник молол зерно и лучшей муки, пожалуй на сто верст вокруг не сыскать было. А жена его такой умницей, да рукодельницей была, что даже полотенца ей расшитые сделали бы честь не только крестьянской избе, но и царским палатам. И все бы было хорошо и ладно, да почувствовала Лесса однажды, что занемогла она. И немило ей стало ни солнышко весеннее, ни травка зеленая, ни пение птах лесных. Испугался Тремил, запряг телегу уложил в нее жену свою хворую и повез в деревню к бабке, что травки лесные собирает да зелья целебные из них готовит. Проделали они путь не близкий и поздно вечером постучался мельник в маленькую избушку, что вросла в землю на самом краю деревни.
- Знаю, знаю, зачем пожаловал,- проскрипел в унисон отворяемой двери старушечий голос. Только, не смогу я горю твоему помочь, не в моей это власти. Вступила твоя женушка уже на ту тропинку, по которой только в одну сторону ходить можно. Как пожар лесной, что под землей прячется, сжигает ее болезнь изнутри…
Заплакал тут мельник слезами горючими:
- Нет мне жизни без Лессы моей! Уж коли ей не суждено рассветы встречать и мне тогда жить незачем! Уйдет она, стало быть и мне вслед за ней дорога…
Сжалилась старуха, - ладно, - говорит, - утро вечера поди мудренее будет! Положи свою ненаглядную на печь, а сам на лавке ложись. Если есть хоть какой-нибудь шанс спасти твою супружницу, я тебе утром поведаю…
Послушал мельник, распряг телегу, уложил Лессу на печь, а сам на лавку лег, да так и не сомкнул глаз до самых первых петухов...      

* * *
«Мельник»


На смену дождливому, но теплому июню, пришел по летнему солнечный и ласковый июль. В лесу появились первые грибы: разноцветные бегунки и крупные, мясистые грязевики. Самая пора заняться заготовками к зиме. А как восхитительно Лесса готовит беличьи ушки!
Насвистывая незатейливый мотивчик, Тремил въехал на двор. Настроение было под стать погоде: солнечное и беззаботное. Из под крыльца вылез старый пес и помахивая пушистым хвостом поплелся навстречу хозяину.
- Ну, что, обормот, - потрепал собаку по голове мельник, - как день прошел, без приключений? Пес зевнул, давая понять, что самое большое возможное приключение для него, это поход до оврага с целью убедиться: на месте ли та кость, которую он закопал «на черный день», позавчера. 
Тремил распряг лошадь и отвел ее в стойло. Бросив охапку сена в ясли, он подумал о том, что не плохо бы подлатать до осени крышу. Он собирался сделать это еще в прошлом году, но вот как-то руки не дошли.
В доме его ждал накрытый стол. Вареная картошка под желтой шапкой топленного масла, кулебяки с капустой, накрытые полотенцем, горшочек со сметаной. За окном раздался мелодичный смех Лессы.
- Лучик, мой ласковый, - улыбнулся Тремил, - как же сильно я тебя люблю! Он выбежал во двор, чтобы подхватить свое счастье на руки, сгрести в охапку, поцеловать и закружить вместе с ней под синим, бескрайним небом. Только во дворе было пусто. И страшное осознание ледяной иглой пронзило его сердце. Лессы - нет. И не будет. Никогда…
…Как утопающий хватается за соломинку, так человек потерявший надежду, готов пойти на что угодно, для того чтобы ее призрачный лучик мелькнул маячком в беспросветной тьме. Надежда, словно порох вспыхивает от одной малой искорки, и так же быстро может сгореть дотла.
Но лишь не для отчаявшегося, которому она вдруг дарует Шанс. И тут логика и аргументы враз отступают на второй план. И искры вспыхивают с новой силой…
          

* * *

Прошло около недели, с той поры как он покинул дом деревенской ведьмы. Далеко позади осталась, лежащая без сознания жена, дом, пропахший травами и настоями, и даже лошадь с телегой, на которой он привез Лессу. Запасы еды, которые он взял с собой, кончилась. Но это его заботило постольку - поскольку.
Вперед его вел страх. Страх проснуться и понять, что твой сон сбылся. И правдой стало то, что мир остался, но уже без частички тебя. Какая-то часть, самая важная часть украдена, безжалостно вырвана из твоего сердца. И даже собственная смерть ничего не изменит. Мир сузился, до одного родного лица, до знакомого, до боли знакомого голоса.
Семь дней назад, он вышел за околицу, и начал путь. Точнее начал он его с того самого момента, как старуха произнесла первые слова, после бессонной ночи:
- Нет твоей женушки в мире мороков. Значит не время ее еще. Но и здесь ее тоже нет. 
Было видно, что говорить ведьме не легко. Толи от усталости, толи от какой-то неуверенности. Словно боясь сболтнуть что-то лишнее, после каждого короткого предложения она делала паузу.
Она сидела вполоборота к окну, так что ее профиль был хорошо виден Тремилу, в лучах клонящегося к закату солнца. Он сам не заметил, как проспал целый день. А проснувшись, он обнаружил, что Лесса лежала так как он ее вчера уложил, и казалось даже не дышит, а старуха сидит на стуле, глядя на темнеющий лес.. 
- Стоит у ее изголовья сила темная, мне неведомая, - продолжала ведьма, - и не дает мне эта сила узреть будущее. Скрыто все за пеленой туманной.  Не вижу я там жизни… (Тремил стиснул края лавки, на которой только что спал, едва ли не оставив на ней отпечатков) Но и смерти тоже не вижу. – она вздохнула - Только не говорит это ни о чем.
Ведьма встала, прошла к столу, и налив из кувшина воды в глиняную чашку медленно, словно оттягивая продолжение разговора, выпила до дна. Тремил сидел не решаясь пошевелиться, или произнести хоть слово, опасаясь того, что любой звук может спровоцировать приговор, который оборвет тонкую ниточку надежды. И в тишине слышно было только шарканье старческих ног, когда она возвращалась на свой стул.
  - Знаю я только одно место, где могут тебе помочь.
В каждой фразе есть ключевое слово. И вот за это слово ухватился Тремил - Помощь! Значит есть возможность все вернуть! Он осторожно, чтобы не спугнуть робкую надежду, перевел дыхание. И словно воздух поменялся вокруг. Стал свежее. А сердце взлетело вверх, и зависло где-то там.
Очередная пауза затянулась. Он все-таки набрался храбрости спросить, что же это за место. Но пересохшее горло издало только какой-то шипящий, как проткнутое колесо, звук.
- Это место ты найдешь сам. Не под землей, не на земле, и не на небе живет чудодей. Имя ему Марвин. – Старуха вновь задумалась, словно решая говорить ли дальше или нет. –Пойдешь пешком. Держись направления звезды, которая словно стрела, пущенная с востока на запад, перечеркивает небеса. Когда пути конец случиться поймешь сам.
Тремил знал, о какой звезде толкует старуха. Появилась она на небосклоне около месяца назад. За пару недель до того, как Лесса почувствовала головную боль. Тогда еще слабенькие симптомы. Которые, через некоторое время обрушились катастрофой. И в один из дней она не смога встать с постели, а еще спустя пару дней не открыла утром глаза. И не ответила.
- Пойдешь ночью. И только ночью, запомни это! Завтра. Жена твоя останется здесь. Присмотрю за ней.
Тремил понял, что на этом разговор закончен. Он был готов сейчас же сорваться с места, искать спасение для возлюбленной. Но что-то подсказывало ему, что противится наказу ведьмы не стоит. И вот, на следующий вечер, он вышел на крыльцо и шагнул навстречу сгущающейся тьме.
Идти по дороге пришлось совсем чуть-чуть. К середине ночи дорога шедшая через лес, повела в сторону от нужного направления. И мельник, застыл на пару минут в ожидании, словно по волшебному мановению ему должна открыться новая дорога. Но чуда не произошло и он, подобравшись, осторожно шагнул в придорожные кусты.
Счастье человеческое зыбко и нереально, также как зыбок и нереален мир, в котором мы живем. Тремил знал это наверняка. «Держи этот мир в руках», - учил его отец, - иначе, мир сам возьмется за тебя. И это было правдой. Всегда надо быть начеку. Нельзя безоглядно доверять, ни глазам, ни ушам. Мир не стоит на месте, мир движется. И мы все движемся вместе с ним. И это движение нельзя остановить, можно лишь под него подстроиться. И оседлать его. Ослабь хватку, и оно сбросит тебя, как неопытного наездника. И не важно, упадешь ли ты в траву, или на острые камни. Результат один. Ты остановился - значит ты умер.
Он не останавливался, он шел напролом, через заросли кустов, вырывая с корнем цепляющуюся за подошвы башмаков траву, повторяя про себя: я держу этот мир в руках.
То, что он больше не видит неба и путеводной звезды, Тремил понял внезапно. Кроны деревьев стали густыми, образовав над головой непроницаемый свод. Даже свет полной луны проникая сквозь редкие просветы не столько помогал, сколько сбивал с толку. Он заблудился. Поначалу Тремил не придал этому большого значения. Как любой деревенский житель, он умел ориентироваться в лесу. Его не пугала возможность не выйти из леса. Но перспектива потерять направление тоже не радовала. Днем он мог достаточно уверенно определить стороны света, но вот ночной практики у него было маловато. Да и звезда эта как ориентир не внушала доверия. А может не звезда это даже, а морок кем-то навеянный? Не появляются звезды на небе так внезапно, да к тому ж такие необычные. 
Но, тем не менее, сперва это не представилось ему такой уж проблемой.  Всего-то делов – влезть на высокое дерево, осмотреться, и продолжить путь, но оказалось, что это проще решить, чем сделать. А вы пробовали когда-нибудь ночью лазить по деревьям? Ободрав кожу с рук, и едва не сломав ногу, упав с высоты нескольких метров, мельник сел на землю прислонившись спиной к толстому стволу.
Воздух был тяжелым и влажным. Через несколько часов, займется рассвет. Тремил чувствовал почти физически, как уходит время. Пока он сидит, его жена все глубже и глубже погружается в путину морока. Он чувствовал, как с каждым часом ее дыхание становится все реже и реже, как замедляется биение ее сердца. И паника, которую он старался загнать внутрь, медленно и неумолимо всплывает из глубины, словно распухший утопленник со дна темного омута.   
Страх, боль.
Мир вокруг летел в бездну. А перед ним стояла Лесса. Нет, она не спала. Она просто молча стояла и плакала. Что он теперь мог  сделать? Что? Что?!
И вдруг, Тремил увидел, как из тьмы на него смотрит два желтых светящихся глаза. Где-то неподалеку взвизгнул мелкий лесной зверек, которому перекусил позвоночник более крупный хищник, но мельник этого не услышал, все его внимание было приковано к этим огромным желтым глазам. А затем он услышал голос. Это был женский голос. Низкий и грудной.
- Ты смотришь на дорогу, но не видишь ее. Ты слушаешь ответы на свои вопросы, но не слышишь их. Тогда я задам тебе вопрос. Ответь на него, и ты получишь ответ на свой. Почему ты здесь?
Не трогайте загнанную в угол крысу, она может на вас кинуться. Не играйте в шарады с доведенным до отчаянья человеком, он может стать крысой загнанной в угол.
- Убирайся, морок! – Тремил выкинул в сторону светящихся глаз руку с пальцами сложенными в «козу». – Запутать меня вздумал? Запугать? Чего надо? Может, душу мою хочешь? Так нет ее у меня! Выгорела вся! – Мельник хрипло рассмеялся, и смех этот был очень похож на смех безумного человека. – Не чем тебе поживиться! Убирайся к своим хозяевам, если они у тебя есть. Оставь меня в покое!
Он замолчал, тяжело дыша. И казалось, сам лес затаился, в ожидании развязки. В повисшем безмолвии глаза потухли, потом вспыхнули вновь, и тот же голос, с той же самой интонацией, как и в начале этого диалога ответил:
 - Это неправильный ответ. Суть агрессии – разрушительное начало.
Глаза еще раз моргнули и потухли окончательно. Тремил остался один. Потихоньку звуки леса вновь возвращались в этот мир: где-то запела первая ранняя птаха, прошелестела в траве ящерица, где-то вдалеке захрустели ветки – кто-то продирался сквозь чащу. Постепенно успокоившись, Тремил встал и пошел, в сторону противоположную той, где недавно видел глаза неведомого лесного жителя. Сквозь листву проглядывало светлеющее небо. Нужно двигаться и держать в руках мир. Нужно двигаться, даже если не знаешь направления.
Когда первые лучи солнца, где-то далеко от того места, где плутал измученный, не чувствующий даже предрассветного холода,  одинокий человек, распороли горизонт, он вышел на лесную поляну.
Вечером того же дня, Тремил сидел на поляне, и смотрел, как огонь превращает в золу сухой валежник. Огонь перебегал с ветки на ветку. И это волшебное и умиротворяющее зрелище будило детские воспоминания. Из глубин памяти всплыл такой же теплый летний полдень, когда он со старшими братьями возвращался из леса с полной корзиной грибов. Как на середине пути, когда он устал и они взяли его корзину с двух сторон, а свои корзины один в левую, другой в правую руку. Как дома их встретила мама, и как наперебой братья хвастались, как они несли тяжелые корзины, а мама с отцом звонко смеялись и называли его наш маленький добытчик. И как начинался этот день.

Детские сны просты и незатейливы, легкие как перышко они летят неподвластные земному тяготению. Мир волшебных детских снов, как часто нам его не хватает во взрослой жизни. Сны, которые еще не попали в силки взрослых заморочек. Сны, где нет ужаса, одиночества, и боли. И даже страх, перед страшным бабаем, растворяется от теплого прикосновения маминой руки.
Маленький Тремил летел над полем из одуванчиков. Деревянный коняшка, которого ему выстругал отец, превратился в прекрасного белого коня, с потрясающей, развевающейся на ветру гривой. И вот уже копыта перестают касаться земли, и они поднимаются все выше и выше. Эге-гей! – восторженно кричит маленький всадник. Только он уже не тот мальчик, ноги которого не достают до пола, когда он сидит за столом. Он большой и сильный как его папа. А внизу, проплывает поле и лес, а слева блестит излучина реки. И вода в ней синяя-синяя.
Вот под ним проплывает его родной двор. Эге-гей, - кричит он, - мамочка посмотри, я лечу! И мама, улыбаясь, говорит: - не улетай далеко, скоро обедать.
Он летит над рекой, где отец собирает сети. Папа! – он делает широкий круг, - смотри, как я умею. И отец, прикрыв глаза рукой от солнца, смотрит и машет ему вслед.
Два старших брата, бегут за ним и кричат, - возьми нас с собой!
- Ждите меня, я скоро вернусь, - отвечает он. Натягивает поводья, и  влетает в облака.
Облака теплые и пушистые, внутри них танцуют вихри цветочной пыльцы. И Тремил чихает. Раз, другой. Он слышит, как где-то рядом смеются его братья. Он не удивлен тому, что они оказались рядом. Пыльца лезет в нос и рот, мешает дышать. Он снова чихает и открывает глаза.
- Проснулся, наконец! – один из старших братьев держит в руках перышко, которым только, что щекотал его. Они стоят рядом с его кроватью. Два близнеца Милослав и Милосвет. Они похожи во всем. Оба рослые, на голову выше Тремила, которому в прошлом году исполнилось шесть лет. Их, пожалуй можно было бы перепутать, если бы один не был темноволосым, а голова другого была светлая как высушенная солома.
- Вставай, лежебока! Иначе без завтрака останешься!
Тремил быстро вскочил, и натянув штанишки, шлепая босыми ножками побежал во двор умываться. Братья остались в избе.
- Слушай! А может оставим его здесь, а? – протянул Милосвет. Среди двоих, он явно был ведомым. И судя по выражению лица брата, задавал этот вопрос не первый раз за утро.
- Нет, мама сказала, идем втроем, значит идем втроем.
- Так ведь он всю дорогу канючить будет, а потом еще по лесу его за собой таскай. Так мы никогда, никаких грибов не наберем.   
- Как мама велела, так и поступим. Все, точка. А дойдем до леса, там видно будет. – темноволосый повернулся к брату спиной, - Пошли к столу, пока маленький оболтус все не слопал. Слышишь, за ушами трещит?
- У кого?
- У того, кто сейчас по этим самым ушам огребет, за то что старших не подождал.

Тропинка вела через поле то поднимаясь на небольшие пригорки, то сбегая вниз. Трава была выше мальчишек и поэтому казалось, что они идут зажатые с двух сторон зелеными стенами. В воздухе стоял дурманящий запах травы, которой в ближайшем будущем предстояло стать сеном.
За грибами они собрались за дальний хутор, это было без малого километров семь. Нужно было перейти поле, затем небольшой пролесок, пастбище, и оставив в стороне хутор, выйти к лесу. Солнышко уже припекало, и путь обещал быть не близким. Они поднялись на очередной холм и увидели, как по левую руку призывно блеснула речка Колдома.      
- А может, искупнемся, а пацаны? – предложил Милосвет, - ползти еще не меньше часа, мы изжаримся по дороге.
Темноволосый мотнул головой, - нет, вот доберемся до леса, там охолодишься.
Тремил промолчал. Хотя, он конечно был не против окунуться в прохладную речку, но понимал, что его мнение никого не интересует.
- А вы слышали про бабку Агафею с дальнего хутора? – Милослав сорвал травинку и хитро прищурившись, посмотрел на отставших братьев.
Милосвет пожал плечами, а Тремил замотал головой. – Нет, а кто это?
- Ну, так вот. – Начал Милослав. – Живет она на самом краю хутора, в древней-древней избе. И сама она старая-старая. Говорят ей лет сто, а может и все двести. Сидит она дома никого к себе не подпускает, и сама никуда не выходит. Только по ночам видели, как уходит она в лес, и чего она там делает неизвестно. Не знает никто. А кто видел, уже никогда не расскажет.
Играли как-то недалеко от ее дома ребята местные. А один из них, его Гриняшей звали, возьми да и скажи: а слабо ночью к дому Агафеи пробраться и заглянуть в окошко, чего она там делает? Все притихли, а он посмотрел на них, мол эх вы, мамины сынки. Мне вот не слабо, ну, кто со мной? И двое только отважились проводить его до ведьминого плетня.
Перелез Гриняша через плетень и пополз, между грядок. Добрался до избушки. И заглянул в светящееся окошко. И увидел такое!.. – Милослав остановился и многозначительно посмотрел на братьев. Они тоже замерли, а маленький Тремил даже дышать перестал. Первым не выдержал Милосвет. Стараясь, придать своему голосу максимум безразличия он спросил: - Ну, и чего такого он там увидел?
А вот, что, - Милослав понизил голос, и продолжил тихо-тихо, так что братьям пришлось придвинуться к нему почти вплотную.
- Увидел он, что стоит у печи косолапый медведь и варит что-то в огромном котле, помешивает варево поварешкой, а там нет-нет да мелькнет то чья-то рука, то нога. А волк серый стоит на задних лапах и миски по столу расставляет. А на печи лежит Агафея, а ей сам леший пятки чешет и про дела лесные рассказывает. И вдруг черный ворон, которого Гриняша не заметил, как каркнет громко. И все посмотрели в окно, Гриняша замер, а ведьма на него пальцем показала и молвила голосом от которого кровь в жилах застывает:

- все что видел ты, укрою черным мороком,
все что слышал ты, я скрою темным пологом,
уста онемеют, уши одеревенеют
пусть навечно все забудет,
как сказала, так и будет!

Хлопнула Агафея в ладоши, тут же онемел и оглох Гриняша. Стоит дурачок, дурачком. Разве что и может, только мычать да скалиться. Увидели друзья-сотоварищи, что с ним стало, и ну бежать. Побежали они, глядь, а впереди поле с травой высокой. А из-за травы крыши домов виднеются. Решили они через поле напрямик перебежать. Бросились в траву, да так их с той поры больше на хуторе и не видели. А Гриняше уже почитай восьмой десяток,  он так и ходит до сих пор: мычит и скалится, скалится и мычит.
Милослав закончил свой рассказ, а братья прижались к нему с двух сторон, испугано озираясь по сторонам. Солнце палило так, что казалось они уже варятся в котле у страшной ведьмы. Разговаривать как-то враз расхотелось. И они не обмолвившись ни словечком, сначала перешли на быстрый шаг, а потом и вовсе побежали. Словно сам черт гнался за ними, пронеслись они до конца поля. А выбежав на лужайку, все трое тяжело дыша, повалились на траву.
- Слушай, - отдышавшись, спросил Милосвет у брата-близнеца, - если Гриняша сбрендил, а те двое пропали, кто же все это рассказал?
- А мне почем знать, - пожал плечами тот, - хочешь, спроси у Агафеи, враки это или нет, я покажу где она живет.
- Нет уж, спасибо, - помотал головой Милосвет.       
 Дорогой, что вела через кустарник, а затем и через поле на котором местные жители пасли скотину они шли стараясь не касаться тем, которые бы напоминали о давешнем разговоре. И испуг растворялся, как утренний туман, под лучами солнца. Мгновение, другое и его нет. Так уж они устроены, маленькие человечки. И только когда впереди они увидели хутор, который лежал в низине, светловолосый спросил, глядя на дом, стоявший ближе всех к лесу, - Это, он?
- Да, - коротко ответил мальчишка с темными волосами. Тремил догадался о чем говорят братья и промолчал.
- Пойдем вдоль оврага, он упирается в речку, пройдем по берегу, и войдем в лес. – Милослав указал направление рукой. Никто спорить не стал, и вскоре они стояли на опушке.
-Сделаем так, - сказал Милослав, обращаясь вообщем-то  к одному Тремилу, - мы сейчас идем в лес (я и мой брат близнец), а ты останешься здесь. Мы далеко уходить не станем, если что зови. Ты еще мал, а в лесу сам знаешь всякое бывает. – как бы оправдываясь закончил он.
Тремил подчинился. А разве у него был выбор?
Конечно сомнительно, что такое решение старшего брата одобрили бы родители. Но ведь их рядом не было.
Старшие подхватили корзинки  направились в лес. Еще какое-то время были слышны их перекликающиеся голоса, а затем они затихли. Одному оставаться было неуютно, хотелось кинуться вслед за братьями, но младший знал, что ослушаться он не посмеет. Да и посмей он, ни к чему хорошему это и не приведет.
Но сидеть просто так, тоже не хотелось. Поэтому Тремил начал ходить взад вперед, вдоль опушки леса, ныряя, то за одно деревце, то за другое. Ведь, вообщем-то, если держать опушку в поле зрения, заплутать сложно. И как это бывает и в сказках, и в жизни, он незаметно забрался в лес достаточно глубоко, чтобы не найти самому дорогу обратно. Когда мальчик это понял, было уже поздно.
Сколько он не кричал, никто не отзывался. Даже эхо затерялось где-то среди стволов деревьев. Только ветер шумел листвой где-то высоко-высоко. Несомненно ветер знал в какой стороне опушка, которую так опрометчиво покинул недавно наш маленький грибник, да вот незадача, как его о том спросишь?
Тогда Тремил заплакал, сев прямо на мох усыпанный хвоей и мелким лесным мусором. Штанишки сзади намокли, но он не замечал этого, продолжая плакать, то затихая не надолго, то начиная с новой силой. Но рано или поздно все иссякает, даже слезы. И он вытирая мокрые глаза и нос рукавом побрел куда глаза глядят, потому что сидеть на месте было ужасней, чем двигаться вперед.
Он даже не сразу остановился, когда вдруг увидел, что впереди среди деревьев, стоит и смотрит на него здоровый волк. Он уронил корзину, из которой вывалилось на землю несколько грибов, которых он успел найти до того как заблудился, и сделав по инерции еще пару шагов взревел во весь голос.
- Не вой так, - раздался рядом женский голос, - а то собаку у меня напугаешь. Тремил продолжая рыдать повернулся и увидел пожилую женщину, которая стояла от него всего в нескольких шагах. А «волк» помахивая хвостом чуть не задев его, прошел мимо и сел рядом с ней. Мальчик немного успокоился, но продолжал поскуливать, шмыгая носом.               
  - Ну, вот. Уже лучше. – Женщина подошла ближе и подняв оброненную корзинку, протянула ее Тремилу. Слезы продолжали катиться у него из глаз, но уже несколько по другой причине: он не один! Он нашелся! Еще не в силах поверить в это, он взял корзинку и прижал ее к себе.
- Что ж, давай рассказывай. Кто ты такой, и что здесь делаешь?
- Я грибы с братьями собирал и за.. за.. блудился! – Он едва снова не разрыдался, но все-таки пару раз судорожно глотнув воздуха, сдержался.
- Да. Хороши у тебя братцы, ничего не скажешь. Всыпать бы им по первое число, что бы знали вслед, как такого мальца одного в лес пускать.
- Нет, они не пускали, - окончательно успокоившись, несмело заступился за братьев Тремил, - я сам…
- Вот я и говорю, всыпать. И тебе за компанию, чтобы никому обидно не было. – Она усмехнулась, - ну, что пойдем, что ли. Или так и будешь здесь стоять, ждать пока дом сам к тебе придет?
И она пошла, легко перешагивая через упавшие на землю ветки, нисколько не сомневаясь, что мальчик пойдет за ней. И он пошел. А кто бы остался на его месте? Только пес нырнул в сторону и растворился в лесу. Чтобы изредка мелькнуть то слева, то справа, то выскочив сзади обогнать их и унестись куда-то вперед. Уж он то меньше всего опасался заплутать, ибо пес и его хозяйка знали этот лес, как вы знаете свои, ну скажем пять пальцев.
- Лес не терпит глупости и бахвальства. И не прощает ошибок. А тебе еще уму-разуму набираться и набираться. Вот смотри, я покажу тебе кое-что.
Она остановилась и развернулась в сторону, противоположную той, которой они пришли. – Видишь эти капельки смолы на стволе?
Тут и там на коре хвойного дерева блестели в проникающих сквозь листву солнечных лучах, маленькие янтарные ручейки.
- Все на свете к солнышку стремится. В нем наша жизнь, в нем наша сила. Вот и мы пойдем ему навстречу, глядишь нас солнечные лучики к дому и выведут.
Она улыбнулась ему простой и чистой улыбкой, и он улыбнулся ей в ответ. Они шли, а деревья словно расступались уступая дорогу, и пели птицы в ветвях и ласково пробегал по волосам ветерок.
Когда просветы между деревьями стали совсем частыми, она вдруг спохватилась:
- Слушай! А ведь ты кажется за грибами в лес отправился?
- За грибами. – Кивнул Тремил.
- Ну, так негоже с пустой корзиной возвращаться, а ну-ка, собирай, - она отвела в сторону ветку дерева, а там… целая россыпь беличьих ушек. Тремил застыл от удивления. – Ну, чего встал как вкопанный? Давай помогу. – И они вместе, за каких-то пару минут набрали корзинку с верхом.
Когда идти до того места, где он расстался с братьями, оставалось совсем немного, маьчик обернулся к своей нежданной спасительнице и смущаясь спросил: - тетя, а как тебя зовут?
- Агафеей меня зовут, Агафея-травница, - увидев как у него округлились глаза и открылся рот, в полный голос расхохоталась, - иди уже. Слышишь братья твои тебя уже обыскались.
И действительно совсем недалеко послышались встревоженные голоса Милослава и Милосвета. Он посмотрел в сторону откуда они раздавались, а когда оглянулся назад, рядом никого не было. Ни той, которая назвалась Агафеей, ни ее собаки, похожей на волка. Только стояла на земле корзина полная грибов, как неопровержимое доказательство того, что все это было взаправду, да разносился эхом постепенно затухая, звонкий смех.
Когда он вышел из леса, братья налетели на него и начали тискать и ощупывать, не забывая время от времени отвесить подзатыльник, другой. И только убедившись в том, что он жив, здоров, они заметили полную корзину отборных грибов.
А потом была дорога домой. И неизвестно по какой причине, но Тремил утаил про встречу в лесу. А если бы и рассказал, вряд ли бы ему поверили.

Ситуация в которой оказался мельник, была почти патовая. С одной стороны, нужно было идти вперед, с другой стороны, как только он войдет в лес, тут же потеряет направление. Пожалуй, единственное, что он мог предпринять, это пытаться идти по косвенным ориентирам: мох на камнях, смола на деревьях.
Как только стемнело, и в небе высветились звезды, Тремил двинулся в путь. Поначалу он продвигался вперед достаточно уверенно, иногда останавливаясь и ощупывая стволы деревьев. Постепенно он даже увеличил скорость движения. А к середине ночи и вовсе воспрянул духом. Когда меж деревьями начинал клубиться туман, Тремил вышел… на поляну ,с которой он ушел семь часов назад. Это был удар ниже пояса. Он устало опустился рядом с остатками вчерашнего костра.
Неизвестно сколько прошло времени, пока его не вывел из состояния близкого к ступору, голос обладательницы желтых глаз:
- Хоть ты доказал вчера, что совершенно не умеешь общаться с дамами. Я все-таки прощу тебя, и повторю свой вопрос. Почему ты здесь?
Сил, для того, что бы искать ответ не было. Просто выплеснулось, все, что болело и нарывало последнее время:
- Почему я здесь? Ты хочешь знать, почему я здесь? Хорошо. Я тебе отвечу. Я здесь, потому что жена моя лежит на  печи у деревенской ведьмы и дышит едва-едва. И никто не может ей помочь. Никто даже не знает, чем она больна. И я не знаю, доживет ли она до сегодняшнего утра. Я не знаю, - он запнулся, - жива ли она сейчас. Потому что кто-то, или что-то решило, что простое человеческое счастье, это слишком много для меня. Потому что старуха, которая подарила мне надежду отправила меня в этот долбанный лес! Потому что кроме меня, у моей Лессы нет никого! Потому что она молода, и не заслужила этого! Поэтому я здесь! Ну, как, тебя устраивает такой ответ? Или ты будешь дальше издеваться надо мной?
Голос ответивший ему был тих и печален:
- Горечь и отчаянье не лучшие спутники на твоем пути. Это не правильный ответ.
И вновь Тремил остался совсем один. И он заплакал. Он плакал, словно ему опять было шесть лет, и он не мог выйти из леса. Только на этот раз причина была другой, но очень похожей. Эта причина уместилась в два слова. Два слова, которые мы так часто встречаем в своей жизни. Встречаем и почти всегда проходим мимо них. Почти всегда. Два слова, звучащие как приговор: ВЫХОДА НЕТ.
Еще две ночи он блуждал по лесу. Снова, и снова возвращаясь на ту же поляну. А на третьей он увидел ее. Лесса стояла среди деревьев и ласково смотрела на него. Он бросился к ней, но как не старался расстояние между ними не сокращалось. Она спросила его:
- Почему ты здесь?
Ее вопрос его не удивил, и он не задумываясь дал ответ. Единственный возможный ответ:
- Потому что я люблю тебя.      
- Это правильный ответ.
Открыл глаза Тремил днем на опушке леса. И потому не видел как с первыми лучами солнца, с высокого дерева, мигнув напоследок круглыми желтыми глазами, слетела крупная сова и исчезла в лесу.
Следующие две ночи прошли достаточно спокойно. Он шел мимо спящих деревень, мимо убранных полей, и даже собаки не поднимали лая, провожая одинокого путника долгими взглядами. Иногда, его путь пересекали мелкие речушки, которые он пересекал вброд, но чаще всего серьезных препятствий не возникало.
И вот спустя неделю, в полночь, когда луна, по своей яркости, могла бы посоперничать с солнцем, он вошел в деревню.