Стрекоза. Аллегорическая проза

               

    На окраине города, где-то на северо-востоке от обширных людских поселений жила стрекоза. Она была небольшая и стройная. Она вовсе не была похожа на своих соплеменниц, крупных стрекоз, порой проносящихся с громким стрекотом крыльев над полянами или даже – городскими улицами. Она была хрупкая и легкая, а еще и легко ранимой. Ее называли Стрелкой. Те, другие стрекозы, всякие там Коромысла, Бабки или Красавки, обычно поселяющиеся, вблизи богатых кормом водоемов, хоть и казались чем-то похожими на нее, всё же были другими. Также как и они, Стрелка целыми днями трудилась, носясь над землей в поисках пропитания. Она ловила мелких мошек и, казалось, не знала усталости. Но было в ней что-то такое, совсем неуловимое, отличающее её от других стрекоз. В её крупных фасеточных глазах, переливающихся на солнце всеми цветами радуги, светилась какая-то загадка. А полет ее,... его никогда нельзя было предугадать. Она, то взмывала вверх, к небу, то почти отвесно устремлялась к земле, то неожиданно делала резкий поворот…. Благодаря тому, наверно, ее нелегко было поймать, охотящимся за ней птицам. Может быть, именно поэтому ей удалось прожить так долго, целое лето. Но теперь, отцветающее оно уже заканчивалось, и ей становилось всё труднее. Стрелке было не то, чтобы сложно добывать себе пропитание, хотя и это  тоже. Она чувствовала себя как-то неуютно, всё больше задумывалась о смысле своего существования и чувствовала какую-то отчужденность от других.
   Еще в самом начале лета, она, как и многие другие стрекозы произвела небольшую кладку, и из яиц вылупились её потомки, личинки  стрекоз, одна из которых дожила уже до взрослого состояния.Теперь и она тоже смогла воспроизвести потомство. Чуть позднее Стрелка смогла отложить еще немного яиц. И вот уже из них тоже вылупились детки. Одна из них была, как две капли воды похожа на мать в юности, когда Стрелка еще безмятежно кувыркалась в родной луже, будучи личинкой. И поведение, и характер младшей так сильно напоминали её родительницу в юности. Зная, или даже скорее чувствуя  это, она постоянно беспокоилась за свою младшенькую. Со своим взрывным, непредсказуемым и упрямым характером, она могла наделать в жизни своей множество ошибок. Именно поэтому, наверное, Стрелка часто возвращалась к тому прудику, где родилась она. Пересохший до состояния лужи в маловодное лето, прудик, после прошедших дождей снова стал таким, как был. И вот она всё носилась  над водой, знакомого ей до боли, места, в желании  как-то поддержать плоть от плоти своей, оказать ей помощь. Но всё было тщетно. Они теперь жили в разных стихиях.
  А порой она бросалась на помощь к старшенькой, ставшей уже совсем взрослой стрекозой. Отложенная её роднулей, её кровиночкой, кладка, в это засушливое лето подверглась страшной опасности. Много бессонных ночей провела Стрелка, прилетая к облюбованной её старшей дочкой заводи. Но, в конце концов, всё сложилось наилучшем образом.  Теперь в прохладной жиже небольшого водоемчика, ползала крепенькая такая личиночка, её внучок. Стрелка не могла не нарадоваться, глядя с высоты на этого бодрого карапузика.
   Казалось бы, жизнь сложилась удачно,  не о чем особенно переживать, но Стрелка всё не унималась. Она по-прежнему находила поводы для беспокойства. Её крылышки, не останавливаясь, стрекотали, перенося нашу стрекозку от одного места, столь близкого ей, к другому, а сама она всё думала, как же помочь своим близким. Но лето подходило к концу,  следовало бы уже подумать и о себе. Ведь впереди холодная пора и никто, кроме тебя самой о тебе не позаботится. Вовсе не прав был тот муравей, который упрекал её в том, что она всё лето красное пропела.... Мы-то знаем, что это было совсем не так.
   
   И вот как-то в одно прохладное утро, когда Стрелка только-только отошла от утреннего оцепенения, и собралась в очередной полет, случилось непредвиденное. Надо же было такому случиться, что пожилой энтомолог, которому часто не сиделось на месте, в этот день вышел в поле со своим сачком, чтобы отловить свежую партию насекомых, изучению которых он посвятил всю свою жизнь. Взмах сачка, и Стрелка оказалась в путах грубого сетчатого материала, беспомощная и растерянная.
   Потом энтомолог отнес всю добычу к себе домой, где уже немало лет он жил одиноко и безрадостно. Лишь одна наука волновала его. И только те прекрасные насекомые, которых он время от времени заполучал в свою коллекцию, согревали его иссохшую без человеческого внимания и тепла, душу. Вот и теперь, он, войдя в свою одинокую хижину, не торопясь разделся, поставил свою старый сачок в угол комнаты и присел к столу. Над столом ярко горела лампа, освещая всё, что являлось здесь взору: книги, тетрадки, в которых он время от времени делал лишь ему одному понятные записи, и старый-престарый компьютер. Видел он уже не так хорошо, как в прежние годы, поэтому хорошее освещение для него было очень важно. Раздев свой пиджак и повесив его на спинку стула, он пододвинул к себе, стоявшую на столе лупу, на старинном бронзовом штативе. Теперь можно было взяться и за самое главное – разборку своей утренней добычи. Открыв банку, в которую складывал всё, что ему удалось сегодня выловить энтомологическим сачком, он бережно стал вытаскивать из неё свои трофеи. Перво-наперво он выложил всё содержимое банки на мягкую фланелевую салфетку, разложенную на дне продолговатой кюветы, и рассортировал насекомых по группам. Здесь были и клопы разных мастей, и жуки, и разные мухи. И вот он добрался до самого последнего насекомого, отловленного им, перед самым возвращением домой. Это была небольшая изящная стрекозка, Стрелка. Поскольку лето уже фактически закончилось, он был крайне удивлен, встретив ее в такое время. Не имея в последние недели эфира, энтомолог не усыплял свою добычу после поимки, а просто осторожно закладывал их в банку и плотно закрывал крышку. Эфир, как и многие другие реактивы, теперь приобретать было всё труднее. Да и цены на всё это нынче возросли так, что больно ударяли по его карману обычного российского пенсионера.  Лишь изредка он позволял теперь себе подобные траты.
   Как это не было удивительно, Стрелка была всё еще жива и тихонько подрагивала своими прозрачными крылышками. Лапки её едва шевелились. – Ах, я, осёл старый! Чуть не загубил такую красавицу! Он осторожно расправил ей крылышки и перевернул спинкой кверху. Теперь она могла цепляться своими лапками за подстилку. Поднеся к ней большую, видавшую виды, оправленную в металлическую оправу лупу, он стал рассматривать стрекозку.  Глаза её, как будто светились изнутри каким-то загадочным мерцающим светом.  Такое он видел впервые. Было в ней что-то необычное. Она всецело привлекала его внимание к себе. И тут он понял. Это был редкий, теперь почти не встречающийся вид Стрелок. Всё более изменяющиеся к худшему условия внешней среды, или «плохая экология»,  как теперь часто говорят, вслед за целым рядом нынешних «грамотеев», приводили к их массовой гибели. И вот теперь их практически нельзя было увидеть ни в парках, ни над зелеными лугами,носящимися свободно на своих нежных, трепещущих крылышках. А теперь, может быть одна из последних представительниц этого вида, погибала на его столе. Как её спасти? Что сделать, чтобы она ожила? Никогда прежде он не заставлял себя задумываться над тем, что стараясь сохранить для обозрения и изучения всё новые экземпляры своей коллекции насекомых, он тем самым убивал одного за другим прекрасных представителей фауны, созданные матушкой-природой. Сколько таких красавиц-стрекоз, бабочек или разных жуков погибли ради его науки?! И вот на него нахлынуло небывалое по силе чувство, стремление сохранить хоть одну из этих красавиц. Не дать ей погибнуть! Но как?
   Будучи с ранних лет атеистом, он никогда не думал о чем-либо сверхъестественном, переселении душ или чем-то подобном. Но сейчас ему до боли в сердце захотелось вернуть этому нежному, прекрасному созданию жизнь, может быть даже, отдав взамен свою. Никогда не делая этого ранее, он стал истово молиться. Всякому, кто слышал бы это, никак иначе подобное не смог бы назвать. Он без устали повторял: Боже, если ты существуешь где-то, в каком угодно проявлении, помоги мне. Дай мне силы вдохнуть жизнь в это прекрасное существо. Я уже достаточно пожил на этом свете, мне довольно того, что я видел и пережил, а она еще почти ничего не успела познать в этой жизни. Она должна жить. И он стал, напрягая все свои мыслительные способности, представлять, что вся его энергия, все его силы переходят в это маленькое, трепещущее перед ним тельце.  И вот случилось то, чего он никак не ожидал, но так желал. Стрелка встрепенулась и пошевелила своими расправленными крылышками. Она повела своей головкой туда-сюда и, как энтомологу показалось, внимательно взглянула на него. Она легко взлетела и сделала небольшой круг над головой старика. Потом она так же легко присела на кончике его носа, и еще раз пристально поглядела на ошарашенного всем увиденным человека. Глаза её снова блеснули разноцветным переливом, и она наклонилась к его губам.  Боже, она меня поцеловала, пронеслось в голове у пожилого энтомолога. Никогда в жизни ему не довелось изведать, что же это такое, женская любовь и ласка. Да и поцелуев он знал не так много. А тут вот, это нежнейшее создание, столь далекое от людского рода, проявило свои чувства к нему, немощному и ни на что уже не рассчитывающему. И как ему казалось, не нужного никому. Он почувствовал, что силы его покидают, а мышцы  обмякли. По его телу прокатилась какая-то теплая волна, он впервые, наверное, почувствовал себя по-настоящему счастливым. Глаза его стали постепенно закатываться, дыхание казалось едва заметным, а потом и вовсе прекратилось. Спустившиеся откуда-то сверху, Ангелы, окружили его и понесли освободившуюся душу с собой к небесам. А Стрелка, ощутив странный прилив сил и какое-то ранее неведомое чувство, которое отдавалось частыми ударами в груди, бросилась за ними вслед. Это был первый человек, мужчина, в её жизни, и она не хотела его терять.