двести 63

Встречались мы с нею лишь по вторникам, потому свидания были и не чрезмерно редкими – как бывает, когда стремления видеться с кем-то и нет вовсе, но традиция совершать некоторые обряды (улыбка, разговор, глоток кальвадоса) по какой-то неведомой причине всё же присутствует; и не слишком частыми – когда устаёшь от встреч настолько, что исчезает не только желание видеть и слышать человека, но даже мысли о нём становятся утомительными.
Наши rendez-vous amoureux происходили исключительно в тёмное время суток - зимою они были продолжительными, а к морозному Рождеству, во время которого потребность в тепле ощущается каждою частицей тела, даже затяжными; летом же наши встречи были скоротечны и насыщенны, как погружение с задержкой дыхания, как прогулка по вековому лесу (что начинает гореть), как документальная или анимационная кинокартина, непременно короткометражная.
Встречались мы обычно в квартире на последнем этаже самого высокого дома по улице  Брюзга – остряки за глаза называли его «Тихим пигмеем», и лучше всего оценить чудаковатый юмор людей, так прозвавших дом, можно было, находясь в его самых высоких чертогах, которые раскачивались, продувались, скрипели и жаловались – сетуя на своего архитектора, что-то, видно, неправильно рассчитавшего. Из-за этой устрашающей, чрезмерно шаткой и шумной обстановки, квартиры верхних этажей заселены не были, а потому мы чувствовали себя средь живых, ворчливых стен, утомившимися путниками, устроившими привал в развалинах старинного города – где из жителей остались лишь надломленные, но всё ещё живые дома, где властвует задумчивость и грусть, где не тревожат праздные заботы и разговоры.
По-преимуществу мы наслаждались тишиной – так, конечно, нельзя  было назвать авангардистско-какофоничные печали ненужных, лишних квартир, но, несомненно, этим словом можно было наречь продолжительное отсутствие слов меж нею и мной – нечасто нарушаемое лишь репликами, что мы однажды уговорились облекать исключительно в формы афоризмов или сентенций – безусловно, это выходило неловко,  неумело, но сам процесс наделения фраз несколько большим, чем обычно, смыслом, приносил нам некоторую толику радости.

- В любви нет места нарциссизму, но в ней всегда много эгоизма.
- Нарциссизм – тяга к отражению в зеркале, эгоизм – тяга к отражению в душе.
- Душа – воздушный шарик в груди, что может лопнуть раньше срока.
- Тело – костюм, который можно латать и штопать,  можно сдать в аренду, а можно даже продать - по кусочкам.
- Тело – брат–близнец, взбалмошный и капризный, всегда грозящий умереть раньше тебя, но никогда это не делающий.
- Когда человек прощается с умом – всё кончается домом для умалишенных, когда с душой – домом для душевнобольных. А если итог одинаков, значит ум и душа – одно и тоже.
- Ум – мужчина, душа – женщина. И лучше всего, когда они не враги, не супруги, а любовники.
- В любви всегда много эгоизма...
- Как и в театре...

Виделись мы с ней почти каждый день, шесть раз в неделю, – в составе труппы музыкального театра, что играл вот уже который год всего один спектакль, по неведомой причине упрямо вызывающий интерес у настырного зрителя – шесть раз в неделю мы обретали любовь – не на деле, но на словах – красивых, придуманных, лживых. Лишь по вторникам, счастливым, магическим вторникам, нам удавалось не погружать самих себя в пучину фраз, застывших как утопленники, заученных, равнодушных слов, схожих с непреодолимым болотом.
Чтоб не видеть лиц друг друга - надоевших, ненавистных – мы, amants etranges,  встречались лишь с приходом темноты – в квартире на последнем этаже, которая раскачивалась над городом, как душа, готовая не улететь - нет, рухнуть на землю...