Борщевик. часть 2. глава 6

Стоя в огромной очереди, чтобы написать заявление на эвакуацию, рассматриваю информацию на стендах.
Список необходимых документов, фотографии мест, куда будут доставлены дети. Все выглядит очень красиво: санаторий на берегу моря, белый песочек, бирюзовое небо; полоса спец.защиты от борщевика, фильтры, очищающие воздух от семян растений – убийц, круглосуточное дежурство отряда «белых скафандров».
«Морской климат не благоприятен для развития борщевика, но чрезвычайно полезен для детского организма», - написано крупными цветными буквами.

Оказывается, экстренная эвакуация совершенно не  экстренная. «Слишком много желающих. Придется подождать пару месяцев… В первую очередь сироты, инвалиды, дети депутатов», - спокойно сообщает блеклая невзрачная женщина, принимающая заявления.
- Но, как же федеральная программа? – спрашиваю я.
- А вот так – разводит она руками.
- Что же делать?
- Мужа богатого надо иметь, -  бубнит кто-то из очереди.

Я иду по улице растерянная и подавленная. Еще два месяца мой ребенок будет подвергаться смертельной опасности. Я вдруг чувствую такое одиночество, такую беспомощность, что хочется сорвать защитную маску и закричать на всю улицу.

Плетусь в аптеку за новыми масками, они очень быстро изнашиваются. Но мне говорят, что масок нет, нет даже на складе. Их не оказывается ни в одной аптеке нашего района. Сегодня явно не мой день.

***

- Ты дома? Можно зайду на пять минут? – тараторит Петя в трубку.
- Заходи, - соглашаюсь я, наверное, слишком поспешно для приличной девушки.
«Быть спокойной и сдержанной», - твержу я про себя, но когда Петька спрашивает с порога: «Как ты?» - выливаю на него цунами информации и эмоций, рассказываю, рассказываю,  все, что произошло за время нашего расставания. Накопилось.
- А ты? Как у тебя-то дела? – спохватываюсь я, наконец.
- Пришел попрощаться. Записался в «белые скафандры». Завтра еду под Орел - воевать с армией борщевика.
Вот это номер! Дар речи возвращается ко мне не сразу.

Уже у двери Петя говорит: «Знаешь, Миля, ты можешь не верить, но я тебя действительно любил и люблю, видимо, до сих пор. Не хочу потерять тебя», - в его глазах поблескивают слезинки. Ничего себе!
- А насчет эвакуации, - добавляет Петя надтреснутым голосом, - постараюсь что-нибудь придумать. 

***

Я смотрю на отходящий поезд.  Дети в масках, защитных очках толпятся у окон вагона, стучат по стеклу, машут руками – рыбки в переполненном аквариуме. Средства защиты разрешат снять только после обработки одежды и обуви специальным раствором.

Жара невыносимая. Из-под поезда настырно тянуться к платформе вездесущие борщевики. Мне кажется, я слышу пробивающийся сквозь шум движущегося состава, хруст  сочных стеблей, гибнущих на рельсах. Уже через пару часов туннель, проделанный  поездом в зарослях опасных растений, бесследно затянется.

Как жарко! Градусов тридцать, наверное. Изнывающие от жары провожающие трутся друг об друга вспотевшими телами. С трудом выбираюсь из толпы. Перед глазами светлая челочка Ярославы в окне вагона. Моя малышка отчаянно машет рукой, стараясь в этих движениях выразить всю свою любовь.

Я чувству, как слезы смешиваются с потом. Пот бежит тоненькими струйками под кожаной курткой, джинсами, под платком, плотно обхватывающим голову, из-за маски дышать вообще невозможно.

Я вижу ростки борщевика, вспарывающие асфальт. Медленно, но непрерывно, используя всю свою невероятную силу роста. Трещины расползаются тончайшей паутиной все дальше, все глубже, расширяясь по сотой миллиметра. Безопасная зона уменьшается с каждым днем.

Какая-то сумасшедшая на привокзальной площади, забравшись на деревянный ящик, громко кричит. Она без маски, ничем не защищена, серые патлы падают на худое бледное лицо. До меня доносится: «…кара Господня. Не от борщевика чистить нужно, от греха! Люди, покайтесь…!»
Ее крики заглушает вой скорой помощи.  У метро столпились люди – очередная жертва борщевика заливает кровь равнодушный асфальт.
Кто следующий?  Какой-нибудь случайный прохожий, кто-нибудь из друзей, из знакомых, родных? А может быть я сама?

Дома аккуратно протираю одежду и подошвы сапог водой с уксусом: семена борщевика могут оказаться в складках одежды, на обуви. Квартира - уже не крепость. 

Оглушает волна одиночества. Ни топота детских ног, ни звонкого тоненького голоска. И Петя так далеко, и уже, вроде бы, не мой.
Не знаю, какие связи он задействовал, сколько денег заплатил, но в эвакуационном детском лагере нашлось место и для Ярославы. Правда, только на две недели, а потом нужно снова заплатить крупную сумму.

Проскакивает мысль: «А как же те дети, которые не смогли попасть в эвакуацию?» Но смущение от неожиданного везения быстро проходит. Жизнь родного ребенка и вопросы морали несоизмеримы.
Со двора доносится детский крик. Это сейчас такая редкость – дети на улице. Я выглядываю в окно.
По асфальтированной площадке перед домом топает малыш полутора лет, тащит на веревочке  машину.  Игрушка все время переворачивается, мальчик долго устанавливает ее в правильное положение и недовольно кричит. Голова малыша и половина лица завязаны какой-то тряпкой, видимо, вместо защитной маски.

Ну и дела! Кто это додумался отпустить ребенка одного? Я высматриваю поблизости непутевую мамашу, но безрезультатно.
 Там, где кончается асфальт, непролазные заросли борщевика. К моему ужасу малыш направляется именно туда.
Хватаю куртку, кое - как завязываю маску и через три ступеньки бегу на улицу. Только бы успеть!
Когда я выскакиваю из подъезда ребенок всего в полуметре от растений – убийц.
- Стой! – кричу я во весь голос.
Мальчик вздрагивает, останавливается и поворачивается в мою сторону. В его огромных глазах недоумение. Я подхожу ближе.
- Где твоя мама?
- А-а, во, би-би, - говорит малыш на своем языке, показывая мне машинку.
Может его родители погибли? Что же делать? Я растерянно оглядываюсь по сторонам.
- Давай-ка зайдем ко мне домой, а потом поищем твою маму, - с этими словами я осторожно беру ребенка на руки.

В моей квартире мальчик ведет себя как хозяин. Сразу устремляется на кухню, и за обе щеки начинает уплетать бутерброды, которые я приготовила себе на ужин. Шакира недоверчиво обнюхивает нежданного гостя.
- Бабака, ав-ав, - произносит малыш с набитым ртом.
Он явно из неблагополучной семьи или беженец: тонкая кофта вся в пятнах, на ногах ободранные ботинки явно не по размеру. Такая одежда явно не защитила бы его от зеленых мутантов.
- Что же мне с тобой делать? – вздыхаю я.
Мальчик слезает с табуретки, в задумчивости останавливается посреди кухни, кажется,  что он тоже размышляет над своей судьбой. Но вдруг на полу у ног парнишки появляется лужица.
- Ах, вот оно что…описался.

Я нахожу старые вещи Ярославы и надеваю на малыша, повязываю его голову своим платком, надеваю защитную маску. После этого мы отправляемся в ближайшее отделение милиции.
На самом деле никакое оно не ближайшее. Приходится пройти километра два. Большую часть пути я несу ребенка на руках.

Кратко объясняю ситуацию участковому. Он развязывает мальчику платок и маску, внимательно рассматривает его лицо.
- Опа, а я знаю этого юношу! Светлана Владимировна, взгляните-ка,  кто к нам пожаловал, - обращается милиционер к полной женщине в форме.
- Ой, опять Кузнецовы запили. Е…елки-палки! Это ж надо, совсем за ребенком не следят. Надо лишать родительских прав. Все, так дальше не пойдет, угробят парня. 
Участковый кивает в знак согласия.
- Ну, детеныш, пошли со мной.

Мальчик как обезьянка вцепляется в меня руками и ногами.
Вместе с женщиной мы уговариваем и отцепляем мальчугана. Наконец, он сдается. Большие голубые глаза полны слез.

Я возвращаюсь домой с тяжелым сердцем. Такие родители не то что об эвакуации побеспокоиться, они смертельной опасности родное чадо подвергают.
Остается надежда на государство. Маленькая такая надеждочка.