Про воробьишку

               


     Родился воробьишка в старом деревенском доме не очень далеко от Петербурга. Не подумайте, что его семья занимал весь дом. Вовсе нет. Родители его устроили своё гнездышко за наличником наполовину прогнившего деревянного окна, где выводили свое потомство многие поколения его предков. Вообще-то, про птиц говорить не принято, что они родились. Вернее сказать, конечно, было бы – вылупился из яйца. Но сути дела это не меняет. Воробьи – птицы не привередливые. Поэтому дом, который когда-то облюбовала пара его прародителей, их вполне устраивал. Здесь было не слишком уж просторно. Скорее, здесь было даже немного тесновато. Зато никакая ворона, а тем более кошка, вышедшая на охоту, к ним в домик пробраться ни при каких условиях не смогла бы. К тому же толстые бревна дома хорошо прикрывали от северных холодных ветров и, прогреваясь на весеннем солнышке, долго еще отдавали свое тепло пернатым жителям гнезда, обитавшим над окошком дома, и  не давали замерзнуть еще не оперившимся птенцам. А если сказать честно, гнездо – это вообще было громко сказано про то жилище, которое явилось родным домом для воробьишки,  и всех его братьев и сестер. На кучку разных палочек, пакли и пучков сена, заткнутых между стеной дома и дощечкой наличника, тут просто были натасканы и старательно вплетены в них родителями - воробьями пучки ваты, различные перышки и прочие мягкие штучки. И вот на все это мама-воробьиха откладывала свои яички, которые они с папой-воробьем по очереди высиживали до появления птенчиков. А потом для них начинались горячие дни. Надо было беспрерывно носиться, и добывать пропитание для малышей. Только отдашь одному птенчику какого-нибудь червячка или личинку, а другие уже пищат и просят еды тоже. Значит, следует отправляться на промысел снова. И так ежедневно, с утра до вечера, пока птенцы не научатся летать и добывать себе пропитание сами.  Поэтому хозяин большого дома так ценил труд этих маленьких помощников. Каждый день, вот уже который год он наблюдал за этими неутомимыми трудягами. Уж он то знал, какую пользу они приносили саду, уничтожая вредных насекомых, их яйца и личинок. Зато работа воробьиная не оставалась незамеченной. Хозяин ее высоко ценил, а самих воробьев, неутомимых тружеников – уважал. Теперь человеку, живущему в большом доме, приходилось не раз все взвесить, прежде чем опрыскать свои деревья и кусты в саду, ядохимикатами. Ведь они могли повредить здоровью птичек, поедающих всех этих отравленных гусениц и жучков.
    Конечно, сперва, пока воробьи–родители не привыкли к постоянному присутствию человека  вблизи их жилища, они очень переживали за безопасность своего потомства. Они садились невдалеке от своего гнезда и начинали тревожно чирикать. Но потом, попривыкнув, и видя, что хозяин дома не причиняет им никакого вреда, успокаивались. В конце концов, он уже  воспринимался воробьями просто как часть внешней обстановки.  Теперь они могли даже позволить себе на виду у него залетать с пищей в клюве, в гнездо, где пищали вечно голодные птенчики. Конечно, чужие воробьи и другие, прилетающие к ним на участок, птицы, так свободно себя здесь чувствовать не могли. Настоящими хозяевами могли себя считать только местные. Именно поэтому им приходилось нередко отстаивать в разборках с посторонними, залетными воробьями, право на свою территорию.  Порой они устраивали с чужаками невообразимую возню и шум. Но местным всегда удавалось добиться своего, ведь правда была на их стороне. Они защищали свое родное гнездо и свою территорию, а значит, на их стороне было преимущество. Законы животного мира здесь строго соблюдались. Ведь только люди из всего животного царства, порой, позволяли преступать установленные законы. Именно поэтому у людей время от времени случались разные экономические и иные кризисы, войны и прочие неприятности. А весь окружающий мир только страдал от их необдуманных действий. Со всеми другими животными такого не происходило никогда.
   Правда, с присутствием здесь других видов пернатых, воробьи мирились, даже если те желали поселиться здесь же во дворе. Как правило,другие виды птиц устраивали свои гнезда в иных, чем воробьи, приглянувшихся им местах. Про таких птичек, как славки, и говорить не приходилось. Они всегда устраивали сои гнездышки подальше от дома, где-то в кустах. А беспокойные каменки селились под кусками шифера на крыше у туалета. Белые трясогузки, часто разгуливающие по крыше дома, потряхивая своим длинным хвостиком, также чувствующие себя здесь полноценными хозяевами, вообще прятали свои жилища неизвестно где.  Да и пищу, они себе выбирали несколько иную. Лишь при откармливании своих птенцов все они ловили насекомых и  их, богатых белками, нежных личинок, на которых  все птичьи малыши так быстро растут. Но это всё происходило весной, когда насекомые усиленно плодятся и заполоняют  все окрестности. Значит и конкуренции здесь среди птиц, почти никакой, не было. Но когда наступало лето, и количество насекомых снижалось, а других объектов питания было пока мало, многим птицам становилось не так-то легко находить себе корм. На добычу любой букашки приходилось тратить много больше времени, а перелеты за ними становились длиннее.
   И только в лесополосе, за нижним полем, по вечерам, по-прежнему беззаботно распевали соловьи, как бы дразня воробьишек, которые только и умели, что чирикать. Ну и что ж, что они не обладали такими вокальными способностями и слухом, как соловьи, зато они были всегда жизнерадостны, полны оптимизма и никогда не унывали. И этим они очень нравились хозяину дома. Пусть их скромное оперение не вызывало восторга у окружающих, а песни у них заменяло чириканье, все равно они были очень милые, и всегда могли составить кампанию хозяину избы, поскольку никогда далеко от дома не улетали. По вечерам они любили рассесться всей семьей на каком-нибудь дереве и о чем-то весело болтать, чирикая без устали. Это были шумные семейные сборища, и человек, не знавший их языка, мог только предполагать какие вопросы они обсуждали там, на своих собраниях. Они всегда себя вели, как настоящие южане, шумно и непринужденно, видимо, забывая, что были рождены здесь, в северных (точнее, северо-западных) краях. Здесь уже и взрослые, и молодые воробьи имели право высказаться. А папа и мама воробьи, в общей кампании могли немного расслабиться после трудового дня.
    Но через пару месяцев наш герой уже подрос, оперился и начал летать, а родители нашего воробьишки начинали чувствовать себя немного свободнее. Чико (так родители назвали его) уже мог находить себе пищу самостоятельно,  при любом удобном случае мог сам поймать какую-нибудь букашку, или слопать жирную гусеницу, объедающую листья на растениях в саду или на грядках хозяина. Потом начинали созревать семена на разных травах, в обилии растущих в окрестностях. Пищи становилось достаточно для воробьев и всех других зерноядных птичек. Теперь уже за мошками и разными жучками с их личинками вели охоту только, периодически наведывающиеся сюда, мухоловки, разные синички и славки. Изредка появлялись здесь и забавные поползни, которые лихо бегали по стволам деревьев, опираясь на свой короткий жесткий хвостик, и высматривая в складках коры, затаившихся там насекомых. Как акробаты в цирке они разгуливали по дереву вниз головой, шаг за шагом обследуя поверхность ствола дерева, будто бы для них вовсе не существовало земного притяжения.
   Теперь все чаще в сад наведывались вороватые дрозды-рябинники. Они присматривались, чем же можно здесь поживиться. Ягоды в лесу еще созреть не успели, а есть им хотелось постоянно. Поэтому они искали, что можно украсть  на участках, обрабатываемых людьми. Беда, если хозяин зазевается. Как только у него начинала созревать жимолость или земляника, - они тут как тут. И если кусты с ягодой не были вовремя прикрыты сеткой, со зрелыми плодами жимолости или клубники они «разбирались» довольно быстро. Еще до того, как люди просыпались и выходили во двор, стаи дроздов все склевывали, а все вокруг покрывалось их пометом, точно соответствующим по цвету окраске съеденных ягод.   Но позже,когда приходило время созревать таким ягодам, как малина или вишня, воробьишка мог себе тоже иногда позволить ими полакомиться. Хоть он и считался зерноядным, но порой желание отведать чего-нибудь нового, особенно, сладенького и сочного, пересиливало. А поскольку ни он, ни его родичи этим никогда не злоупотребляли, хозяин на их проделки глядел сквозь пальцы. Они уже с лихвой все эти ягоды отработали в саду, спасая его от разных вредителей. Да и в ягодах они часто тоже находили каких-то вредных насекомых, выгрызающих плоды. Так что, иногда трудно было сказать, за чем же они всё-таки охотились, за ягодами, или за поедающими их личинками и жучками. Поэтому, когда хозяин выходил по утрам с воздушной винтовкой в руках, чтобы погонять дроздов, ворующих ягоды у него в саду, воробьи знали, что их никто не тронет. После первого же выстрела все дрозды с криками уносились прочь. Ведь не зря говорят, что «на воре и шапка горит». А местные воробьи, как ни в  чем не бывало, оставались на своих местах, будто бы заранее зная, что к ним эта охота не имеет никакого отношения.
   Но время шло, первые птенчики, вылупившиеся в старом гнезде, покидали его, освобождая место новому поколению. Ведь папа и мама, воробьи, готовы были снова отложить яички и начать снова их высиживать. А подросшие воробьята, хотя уже и не забирались в свой старый дом, пока никуда далеко не улетали. Если на дворе была непогода, воробьишка, его братья и сестры, которые смогли дожить до взрослого возраста, просто прятались в многочисленные щели под крышей большого старого дома. Там, под растрескавшимся шифером, они пережидали, когда пройдет дождь, или перестанет дуть холодный пронизывающий все перышки,  северный ветер. А когда непогода заканчивалась, и на небе снова появлялось ласковое солнышко, наш воробышек и его приятели снова оживали, и встречали первые же его лучи своим радостным щебетаньем.
    Так они и жили в этом дворе своей большой,  шумной семьей. К концу лета к ним присоединились еще, и младшие братишки и сестренки, которые успели к тому времени подрасти, и встать на крыло. С их появлением во дворе добавилось шуму и птичьих разборок. А старшие братишки начинали взрослеть и превращаться во взрослых воробьев. Нашего героя, воробьишку, все стали уважительно называть Чико-Чикин. А некоторые из молодых сорванцов-братишек еще и дразнились, называя его Чикен-бургер. За такие шуточки, он не раз вынужден был устраивать погоню за обидчиком, чтобы задать тому трепку.   Так же как и у его братьев из старшего поколения, у нашего воробьишки начали темнеть перышки на голове. Наконец у него появилась коричневая шапочка, которая у воробьев всегда отличала самцов от самочек. Ведь век у воробьев совсем недолог.  На следующий год нашему воробьишке, если ему удастся пережить суровую зиму, придется самому, подыскав себе подругу, искать подходящее место и строить свое собственное гнездо, чтобы продолжать воробьиный род. А пока они могли еще себе позволить беззаботно носиться по двору, залетать на территории соседей и заводить новые знакомства. 
   Но вот однажды с Чикином случилась беда. В погоне за бабочкой он сам не заметил, как влетел в открытую дверь большого хозяйского дома и затем – в зияющий проем чердака. Здесь воробьишка раньше никогда не бывал и очень растерялся. Он моментально забыл про эту проклятую бабочку, которая заманила его на неизвестную территорию. Здесь было   темно и мрачно. Только впереди, сквозь открытый дверной проем, виднелось светлое небо. Чикин что есть мочи рванул туда. Но подлетев к окну, он  обо что-то больно ударился.  В голове у него закружилось, и он даже на долю секунды потерял сознание. Очнулся он уже на полу чердака. Уже не так решительно он полетел к окну – и снова обо что-то ударился крыльями. Перед ним была какая-то невидимая преграда. А рядом на подоконнике в огромном количестве валялись уже засохшие бабочки и разные мухи. Видимо, они тоже, как и наш воробьишка, пытались вылететь в окно, но у них ничего не получилось. Тут Чико порядком струхнул. Не оставаться же ему здесь до окончания своего века. Ему так хотелось на волю. И он стал снова и снова бросаться в оконный проем. Но какая-то неведомая сила не пускала его наружу. Откуда наш герой мог знать, что в окне было вставлено обыкновенное стекло. Но стекло придумали люди, а птицам в своей жизни с ними обычно не приходилось сталкиваться. Так сказать, до последнего момента. Ведь именно со стеклом сейчас сталкивался (в буквальном смысле, наш герой), сам того не осознавая. И вдруг воробьишка услыхал чьи-то шаги, и за его спиной возникла большая тень. Чья-то огромная рука протянулась к Чико и сгребла его осторожно в кулак. Воробьишка был ни жив, ни мертв. Сердечко его бешено колотилось в груди, а он не мог даже пошевелиться в этих сильных пальцах, плотно обхвативших его сложенные крылья. Никогда еще воробьишке не приходилось встречаться так близко с человеком, жившим в доме. Ведь это был именно он. Чикин много раз видел его издалека и знал, что воробьиному семейству он жить не мешает. Но вдруг все ошибаются, и это огромный человечище сейчас отправит его прямо в свой огромный рот, или начнет его пытать и жарить как шашлык на огромном мангале. Все эти мысли проносились сейчас в голове у маленького воробья, а человек нес его куда-то. И вот человек, с зажатым в ладони воробьишкой, вышел во двор. Чикин решил в последний раз попрощаться со своими родными и громко зачирикал. Он закрыл глаза и вдруг почувствовал, что человек подбросил его в воздух и отпустил. Мгновенно расправив крылья, Чико радостно замахал ими и пустился удирать подальше от страшного большого дома, где он чуть не погиб. Отлетев на приличное расстояние, он уселся на забор и стал поправлять свои помятые перышки. Теперь он уже чувствовал себя настоящим героем. Ведь никому из его братьев и сестер еще не пришлось побывать в лапе у человека и чудом спастись. Теперь-то ему было о чем поведать всем своим родственникам и знакомым воробьям. Сердце его начинало стучать все  медленнее, пока не пришло в норму, а сам воробьишка вскоре окончательно успокоился. Настроение его с каждой минутой становилось всё лучше. Если бы он знал известные стишки про воробья и человека, то наверняка сейчас бы их продекламировал:
Эй, бескрылый человек,
У тебя две ножки
Хоть и очень ты велик –
Едят тебя мошки.
А я маленький совсем,
Зато сам я мошек ем!
   Но наш воробьишка никогда не читал детских книжек и поэтому не знал таких стишков. И хотя его спас сам человек, Чико все равно именно себя считал победителем в этой неравной схватке. Он  даже сам сочинил стишок, который теперь весело распевал:
  Я летаю, где хочу,
  Мне любое – по плечу.
  И из плена человека,
  Если надо – улечу.
     Пусть узнает человек
     Воробья недолог век,
     Но уж если захотел:
     То из плена улетел.
  Пусть не думает, что он
  Очень ловок и умен.
  Сколько хочешь ты умей,
  А проворней – воробей!

    Стишки, конечно, были так себе, и совсем не соответствовали тому, что случилось на самом деле, но Чико, видимо, этого еще не понимал по своей неопытности. И так, распевая придуманную им песенку, воробьишка полетел рассказать о случившемся маме. Когда он все, что с ним произошло, поведал своей воробьихе-маме, она ему сказала: «Эх ты, глупыш»! Ты бы лучше подумал, что бы с тобой произошло, если бы вовремя рядом с тобой не оказался человек. Ты бы мог просто погибнуть, как те мухи и бабочки, которых ты видел высохшими на подоконнике чердака. Люди и воробьи должны жить, помогая друг другу, и ты всегда должен об этом помнить. Что бы мы делали без людей, которые дают нам кров и подкармливают нас в холодные снежные зимы. И что бы делали они без нас?! Запомни это, сынок.
   Теперь уже никогда больше воробьишка не пел свою хвастливую, глупую песенку, которую он придумал по недомыслию своему. А историю свою решил обязательно поведать своим будущим воробьятам. Так,просто, в воспитательных целях.

                R.V. , Санкт-Петербург, март, 2010г.