Ладушкин выбор

Идея Милы Уткиной

Как это всегда бывает в начале, душа, предчувствуя огромность возможностей, не в состоянии остановить выбор на чем-то одном. Образы теснятся, словно соревнуясь за звание «самого прекрасного», и заставляют изучать их снова и снова, чтобы в конце концов слиться в одно завершающее основание творения. У этого процесса не существует четких временных рамок. Одни справляются с оформлением творческого порыва быстро, почти мгновенно, другие тратят на это часы, дни, годы.

Когда Ладик решил строить свой мир, он ни минуты не колебался в выборе того, каким будет его будущее творение. Прекрасный, волнующий образ возник сам по себе. Восхитившись, или лучше сказать пламенно полюбив дарованную свыше идею, Ладик немедленно приступил к ее воплощению. Но вскоре убедился, что одного вдохновения для того, чтобы построить, пусть даже мысленно, целый мир, недостаточно. И тогда он решил совершить небольшое путешествие по сферам Света.

Егор Николаевич машинально поправил одеяло, укрывавшее тело внука, и так же, не отдавая себе отчета в том, что делает, вздохнул. Мысли в этой атмосфере, пропитанной удушливыми запахами антисептиков и человеческих страданий, приходили разные. Однако стоит заметить, что они всегда были осенены сокровенным знаменьем надежды. За свою долгую жизнь Егор Николаевич заметил, что это только в очень плохих фильмах тебя погружают в беспросветный мрак, раня душу безнадежностью, отрывая её от божеских даров. В жизни же всегда находится место надежде. Присутствие надежды в любых, даже самых тяжких обстоятельствах, – естественное состояние души. Нужно только не терять сердцем ее ободряющий луч, который и есть одно из проявлений любви Бога на земле.

Внук Ладушка, почти год лежавший в реанимационном отделении местной больницы, пребывал в глубокой коме. И во время своих ежедневных дежурств дед нередко беседовал с ним – как мысленно, так и вслух. Нельзя сказать, чтобы он особо надеялся на то, что мальчик услышит его, однако верил: речь его, наполненная сердечным теплом, помогает удерживать связь с внуком, напоминать тому, что его возвращения горячо ждут.

На самом деле, Ладик слышал, о чем ему рассказывал дед. И по своему переживал за тех, кого оставил в плотном мире, часто посылая им радость и ободрение. Однако связь с Землей сейчас существовала на периферии его сознания. За свои восемь лет он не успел прочно привязаться к земным реалиям, и даже близкие, с которыми он был связан не одну жизнь, не могли всерьез отвлечь его от насущной задачи строительства нового мира.

Творец не ощущает себя в своем творении большим или маленьким, подобно тому как не может любящий оценить размеров своего чувства. В момент любви или творения в человеке всегда пробуждается сам Бог – создатель, одухотворяющий новые формы, призванные к жизни. Окрыленный величием грядущего строительства, Ладик с великим усердием усваивал тонкие энергии светлых сфер. Их красота и многообразие были созданы человеческой мыслью, а потому совершенствование мыслительного процесса как инструмента созидания, виделось ему первостепенной задачей. Об этом не раз говорила ему Наставница.

– Если ты хочешь вырастить в Тонком мире цветы, ты должен научиться четко, до малейших деталей, представлять себе их форму, их прекрасную суть, а потом, объединив представление с сердечным огнем, отпустить энергию в пространство. Поверь, его не украсит акварельная размытость форм – результат нечеткой мысли. Такими безобразными образцами полны ближайшие к Земле слои Тонкого мира. Но ты можешь по-своему украсить высокие сферы, создав свой, ни на что не похожий, мир.

По-видимому, Ладик достаточно владел своим ментальным инструментом, настройка которого происходит в течение множества земных жизней, и потому ему неплохо удались горы: сначала останцы, а потом и величественные, покрытые белоснежными шапками снегов гиганты. В отличие от своих плотных аналогов на Земле, они были наполнены внутренним свечением, придающим массивным образованиям воздушную легкость. Горные склоны как будто парили над водами кристально прозрачных озер, в которых отражались редкие деревья. Творению растительного мира, Ладик полагал посвятить особенно много сил. Каждая травка, каждый цветок должны были стать подлинными кладезями целительных энергий – прообразами будущих целебных растений земли. У Ладика уже был один пробный, совсем маленький лужок с росными травами и яркими, полными свежей прелести цветами, куда к великой радости юного творца, прилетали пчелы из соседней сферы собирать нектар. Мальчик ясно понимал их язык и, руководствуясь оценками этих величайших знатоков тонкой субстанции цветов, продолжал работать над луговыми растениями, удаляя сорные и улучшая жизнедательность полезных. Создать немногочисленный животный мир Ладик собирался в самом отдаленном будущем, вооружившись не только знаниями, но и всем накопленным опытом.

Пребывая в усиленных трудах, Ладик не замечал времени, и лишь по тому, как седеет дед, которого он каждый день видел у своего тела, понимал, что поток событий движется к развязке, и ему необходимо сделать выбор. О выборе он узнал от Наставницы. Именно она пояснила, что поспешность, с которой он приступил к строительству мира в Надземном так же важна, как и завершение его кармических заданий на земле, и что он волен выбирать, где ему быть и что делать. Однако мальчик не мог решиться оставить одно и при этом позволить разрушиться другому. Его новый мир, едва намеченный и нуждающийся в постоянном притоке энергий, был не менее хрупок, чем мир его семьи, неизменно теряющей присутствие духа при мысли о возможной разлуке с ним.

– Дорогой Ладушка, – обращается к внуку дед, – помнишь, ты хотел собаку? Так вот вчера вечером отец принес щенка, как ты хотел... овчарку. Это мама твоя решила: если все мы будем делать, как ты хотел, ты вернешься... Раньше не говорил тебе, думал не получится, а вот вышло... Без малого шестьдесят лет курил, но уже месяц как без курева обхожусь. Сердце, правда, пошаливает, но это ничего, выдюжим... Щенка, знаешь, как назвали? Ладой. Девочка значит...

Тихую, неспешную дедову речь прерывает звонок мобильного. Егор Николаевич спешит выйти в коридор, опасаясь, как бы сигнал связи не нарушил работу реанимационных аппаратов.

– Папа, – слышится голос дочери в трубке, – задержись, пожалуйста, еще на часок. У нас на работе ЧП, как только разберемся, я сразу же приеду – Ладушку помою, переодену...
– Не торопись больно, нам тут есть, о чем поговорить.

А и вправду, деду, нянчившему внука с пеленок, знавшего все его секреты и мечты, есть о чем поведать душе отлетевшей, но так и не расставшейся с телом окончательно. Сейчас Егора Николаевича тянет вспомянуть, как он провожал в последний путь жену свою, Софью Ильиничну.

– Видать, в бабушку свою ты пошел, – рассказывает он внуку. – Соня за год до кончины меня упрашивать начала, мол не хочу я кладбища и могилы, похорони меня в реке. А я, хоть и проплавал механиком полвека, ни в какую. Где это видано христианскую душу в воде топить? А вот когда померла Сонечка, засомневался, боязно стало волю последнюю не исполнить. Пошел тогда к священнику, к тому старенькому, который еще тебя крестил. Спросил его. А он и говорит: «Благословения дать не могу, но волю жены лучше исполни». Так и отправил Сонюшку свою на дно. День был холодный, ветреный, даже волна была. Потом дождь пошел, тоже плакал...

Глаза Егора Николаевича увлажнились, и, переполненный воспоминаниями, он замолчал и после думал о своем молча, до тех самых пор, пока не уснул. Наверно, от печали канунной увидел себя он во тьме. Жутко там было, и удушье горло сжимало – то ли от тоски, то ли от слабости сердечной. Но уже вскоре во мраке свет стал пробиваться, а когда совсем посветлело, тут дед Егор внука увидел. «Надо же, – поразился старик, – ожил-таки мальчонка!»

– Дедушка, голубчик, мы с тобой на высоких небесах, – взял его за руку внук. – Смотри, как здесь красиво!

Перед взором Егора Николаевича красота несказанная предстала. Такую не то что в жизни, даже по телевизору было не увидать – краски яркие, светящиеся, благоухание такое, что аж голова кружится. Все показал Ладик деду Егору: и горы, и озера, и всякую растительность... А потом и говорит:

– Дедушка, это я сотворил, пока в коме лежал.
– Ой ли? – качает головой дед.
– Даже не сомневайся!
– Красиво тут, хорошо... А знаешь, сынок, как тебя ждут родные?
– Знаю, дедушка. Я все знаю: и про тебя, и про маму с папой, и про Любашу...
– Значит и про собаку Ладу...

Дед с огорчением отмечает, что радостный блеск в глазах мальчика свидетельствует о том, как ему здесь, в этом сказочно прекрасном мире, хорошо.

– Вернулся бы ты, – говорит он без особой надежды в голосе, – мама совсем извелась...
– Дедушка, – загорается Ладик, – я бы вернулся, мне очень хочется. Но я не могу оставить свой мир, без меня тут все разрушится.
– Кто-то нападет?
– Нет, просто в начале мира, его нужно питать своими энергиями. У него еще нет сил самостоятельно жить, как у маленького ребенка без мамы. Понимаешь?
– Понимаю, понимаю, – вздыхает дед и вдруг начинает плясать вприсядку. – Ай да я, ай да молодец!

Ладик с удивлением смотрит на деда. Тот, не прекращая притоптывать и прихлопывать, со смехом сообщает:

– А когда мамы у ребенка нету, кто за ним смотрит? Правильно. Папа. Это, конечно, не то же самое, но... Вырастает же!
– Ты хочешь сказать, что меня заменить кто-то может? – удивился Ладик.
– Молодец! Умница! Я тебя и заменю.

Ладику сложно представить, что кто-то другой, кроме него, сумеет позаботиться о его творении, ритмично насыщая его энергией любви и роста. Но дедушкиному слову можно верить. И Ладик, на мгновение смежив веки, воспаряет душой к Наставнице:

– О, Мудрейшая, благослови!

Замечая, как от тела внука отделяется вспышка ослепительного света, Егор Николаевич притихает и вдруг сердцем ощущает, что все у них получится...

Ощущение тяжести и скованности угнетает не только тело, но кажется, отзывается жутким давлением во всем существе. Темнота. А ведь только что был свет. Свет... Нет, не помнится, что же только что он видел. Рефлекторно открываются глаза. Веки удивительно тяжелые, и в узкий, щелочкой открывшийся просвет тут же врывается резкая вспышка света. Глаза немедленно захлопываются, но уже вскоре вновь осторожно приоткрываются. Господи, какой же тут неприятный запах!

Когда Ладик очнулся, он с трудом сообразил, что находится в больнице. Дедушка, который сидел рядом у кровати, спал, и мальчику не хотелось тревожить его глубокий, мирный сон. Во сне старик улыбался. Ладик понял, что одолеть тяжесть тела в одиночку не сумеет и потому стал дожидаться, пока кто-нибудь из взрослых поможет ему. Когда в палату вошла мама, его сердце затрепетало от восторга. Наверное, и мама чувствовала что-то похожее, она даже подпрыгнула от радости. А потом стала будить отца, чтобы и его порадовать: «Ладушка проснулся!»

Радость, которая вихрем ворвалась вместе с маминым приходом, вдруг угасла. На мамином, все еще улыбающемся лице внезапно заблестели слезы.

– Ладушка, дедушка умер, – прошептали ее губы и снова растянулись в непроизвольной улыбке.

Ладик закрыл глаза, и мир потускнел. Он слышал, как хлопнула дверь – из палаты выбежала мама. Но глубоко внутри ощущал созидательную энергию, которая, подобно вулканической лаве, клокотала в готовности к творению, жизни и радости. Он чувствовал, что и дед разделяет с ним эту готовность, он и дед – заодно.

– Ничего, дедушка, спеши к свету и ничего не бойся! Спасибо за то, что подарил мне жизнь!