В тёмных аллеях. Глава пятая

Глава № 5.

- Нашёл? – Паровозов даже привстал из-за стола.
Ордынцев молча, кивнул, прикрывая дверь кабинета.
- И где эта дрянь на сей раз была? – спросил Пётр Михайлович.
Ордынцев, погладив и помяв бороду:
- В милиции.
- Что она там ещё натворила? Опять подралась?
- Я не знаю, что и сказать, - замялся Сергей Михайлович.
- А ты давай как есть.
- Понимаешь, Михалыч, на Тверской вместе с проститутками стояла.
Паровозов, покраснев, присел:
- Ты скажи мне, Серёг, что ещё ей в жизни не хватает? Ничего же для неё не жалеем, что ты, что я. Ведь одна у нас она.
Ордынцев развёл руками.
- Ну и где она сейчас? – спросил Паровозов.
- В комнате отдыха. Заснула. Привести?
- Пусть отдыхает. После поговорю.
- А ты сейчас поговори, - на пороге стояла, облокотившись о притолку, размалёванная девица лет восемнадцати – девятнадцати. Крашенные под блондинку волосы торчали во все стороны; краска на глазах потекла; губная помада размазана на пол лица, но, несмотря на это,  под всем этим безобразием угадывалось красивое лицо. – Поговори, поговори, может тебе от этого легче станет. Папуля!
- И поговорю. Вот скажи мне на милость, дочь, чего тебе в жизни не хватает? Сыта, одета, обута, деньги – бери, сколько хочешь. Чего ещё?
- А ты сам не знаешь? Деньги, деньги, деньги! Что они тебе или мне - счастье принесли?  Мама с тёткой  и сестрой – убиты. Ты с дядькой в тюрьме. Я в колонии. Вот они ваши деньги.
- Время, Марина, было такое – лихие девяностые! – оправдывался Паровозов.
- Время, время, нашли стрелочника – время пройдёт, время вылечит. Эх!.. Мужики!  Продали жён, детей. Да, что там семью - родину продаёте. Где ваша честь? Продали свою, теперь нашей торгуете! Вы все до единого - сутенёры. Вместо того чтобы нас защищать… - слёзы не дали закончить фразу. Марина прошла в кабинет; присела на стул, прикрыв лицо руками.
- Вы знаете, что в двенадцать лет меня изнасиловали? – сквозь слёзы произнесла Марина. - А, где были мои отец и крёстный? В тюрьме! И всё это из-за каких-то жалких бумажек. Чего я хочу? Семью! Прошли, как вы говорите: ваши девяностые, и что? Я опять одна, что в колонии, что сейчас. Где вы опять? Делаете деньги! Вам эти хрусты дороже. Всё ясно.
- Деньги, девочка, дают нам свободу, робко вставил Ордынцев.
- То-то я и вижу, что вы даже, извините меня, пописать ходите с провожатыми. Что в тюрьме, что на воле…
Чего же вы хотите от меня? Проститутки? Да! Их судьба похожа на мою: мне тоже приходилось зарабатывать на хлеб собственным телом.
- Ну, а что же сейчас? У тебя всё есть, даже более того. Почему же вышла на панель, торговать собственным телом? – перебил Марину Ордынцев.
- Я не торгую – я дарю, - Марина встала, смахнув слезы, гордо посмотрела на онемевших родственников и, как модель продефилировала из кабинета.

- Да-а-а, хотели снять стружку, а получили по-полной сами, - нарушил гнетущую тишину Сергей Михайлович.
- Получили, - не стал возражать Пётр Михайлович Паровозов, - и что же нам теперь с ней делать? Может на работу куда-нибудь устроить? Она у меня девка ловкая, сам знаешь. И сварить, и постирать. Сшить чего-нибудь этакое мастерица. Да и умом Бог не обидел, сам сейчас наблюдал, как она нас – убедила.
- Убедить-то убедила, а вот, что с ней будем делать?
- Подумаем. У тебя есть ещё дела?
- Как не быть.
- Тогда иди.

Паровозов взял папку с документами. Раскрыл, но так и не смог сосредоточиться. Строчки расплывались, рябью вихлялись перед глазами, растворяясь, обращались в туман, на фоне которого откуда-то из-под сознанья всплывали картины прошлого. Вот он с громадными баулами тащится по вокзалам Турции. Стоит с багетами «Куплю ваучер» на площадях, у ворот Российских рынков.
Теперь же уже вагонами везёт шмотки из-за границы. Их грабят, отстреливают, сами стреляют, и не факт, что защищались. Ведь убийство оно и есть убийство. Он до сих пор помнит неподвижные, остекленевшие глаза Кости Докучаева, уставившиеся в ледяной потолок товарного вагона: товарища – убитого в перестрелке. Чёрное рейдерство.
 Да! Он за всё это заплатил, – но какой ценой! В этой дикой, звериной схватке за наживу потерял самое дорогое в своей жизни – любимую женщину. Украл детство у дочери. Чего же ещё!? Да, он не «продал» своих товарищей по бизнесу: «оттянул» за всех эти четырнадцать лет. Правда, надо сказать: они не «скрысятнечили» – отпилили от своего бизнеса по хорошему куску, сделав его богатейшим человеком в России. Но стоило ли это того!? Много ли ему надо? А что же тогда? Для кого? Для кого все эти богатства? Для дочери? Только сейчас он стал понимать, как он ошибался и что действительно человеку надо. Что надо его дочери. Но всё же, какой-то червячок сверлил в его мозгах отверстие, через которое он Пётр мог уползти от ответственности, пытаясь оправдать себя: «С каким трудом и потерями было всё это нажито. И что – всё это бросить? Переложить бизнес на какого-нибудь управляющего. Обкрадёт. «Пустит по миру». «С волками жить – по-волчьи выть».  Нет, он не глупОй! Просто, надо все это обратить во благо. А дочь, она ещё такая молодая – глупенькая. Подрастёт – поймет, что к чему». Всё же богатым быть лучше, чем нищим. Прав Серёга – деньги дают свободу, пусть относительную, но свободу. Например, свободу передвижения. Путешествовать, наконец, но вместе с дочерью – семьёй. Библиотеки, музеи – жить для себя.
Паровоз нажал кнопку селекторной связи, вызвал секретаря:
- Ангелина Сергеевна, на сегодня все встречи отменить. Всё! Устал. Я домой.

Пётр Михайлович легонько постучал в дверь спальни дочери.
- Марина, ты спишь?
- Чего тебе? – послышалось из-за двери.
- Поговорить. Я, кажется, всё понял.
- Зачем, мы уже сегодня достаточно поговорили.
- Прости меня, - Паровозов вошёл в комнату и присел на кровать в ногах дочери, - я только сейчас понял, как я перед тобой виноват.
Марина лежала на кровати, накрывшись с головой широким в крупную клетку пледом из верблюжьей шерсти. Оставалось только небольшое отверстие, через которое виднелись ажурный носик и уже избавленные от помады губы.
- Хочешь, я брошу, нафик, весь свой бизнес…
- И уедем куда-нибудь в деревню, - закончила за отца дочь.
Папа, я не о том! Нищета – хуже тюрьмы. Я прошла всё это, и знаю это не голословно. В приюте, да и в колонии столько ребят, у которых есть родители, а они бегут, бегут куда угодно, чтобы не умереть голодной смертью. Родители пьют, в доме «шаром покати», предки настолько опустились, что им не до детей. Процветает суицид, одно спасение – тюрьма, где их как-то накормят, приютят. Правда и там не Рио-де-Жанейро, но всё же: есть какая-то возможность выжить.
Я хочу сказать, чтобы больше обращать внимание на твоих близких. Вот возьмем, к примеру, твой бизнес. Ты хозяин, нанял специалиста, и раз в месяц требуй и проверяй отчётность. Всё просто.
- Не так всё просто, дочка. Когда подписываешь договора, клиент требует присутствие хозяина. – Оправдывался Паровозов.
- Но ведь, ты же, не каждый день совершаешь сделки, - наступала Марина.
- Всё, сдаюсь, - поднял руки вверх Пётр Михайлович, - беру отпуск. Через два дня оформим загранпаспорта и аля-улю покатим за рубеж.
- А чего я там не видела? Лучше врубить телек. Сесть на диванчик. Поставить перед собой кофе на журнальный столик, или апельсиновый сок (надо сказать, что Марина при всей её беспринципности «на дух» не переносила спиртное), и путешествуй себе по всему Миру.
- Да ты чего, девочка? Разве равноценно самой, воочию, увидеть сфинкса, побродить по Лувру – пощупать, так сказать, Мир на вшивость.
- Кстати, папа, щупать в музеях категорически запрещено.
- Да я так, к слову… вот, - Паровозов вынул из бокового кармана журнал мод, - по дороге прихватил. В Париже через неделю показ мод. Версаче, Зайцева, Юдашкина, участвуют и другие известные Кутюрье.
Марина взяла журнал, немного полистав, подняла глаза на отца, в которых разгоралась искорка неподдельного интереса. Паровозов понял – он угадал.

Через две недели уставшие, но довольные Паровозовы вернулись  домой. Пётр Михайлович сидел в зале в глубоком кресле, благодушно улыбаясь. Марина демонстрировала отцу свои обновки. Выставив перед ним сначала левую ногу, затем правую; развернулась; пошла, выкидывая бёдра далеко вперёд; остановилась, развернув назад счастливое лицо.
- Ну как?
Паровозов минуту помолчав, очарованный стройностью и лихим видом дочери поднял большой палец руки, сказал:
- Может тебя пойти работать топ-моделью? А что, я устрою. И вообще, нечего сидеть дома – скучно.
- Моделью? – поморщилась Марина. – А вот работать…
- Ну и хорошо, - перебил Паровозов, - у меня есть как раз для тебя местечко в рекламном агентстве. Там можно быть всем… и топ-моделью в том числе.