От Москвы до Бреста нет такого места

Главная улица городка с разбегу упирается тупиком в краеугольный камень. Над её помпезными поребриками затейливыми балюстрадами нависают ложнонацистские и псевдосталинские постройки. Повсюду камрады с блаженными, но суровыми лицами пьют свой утренний кислородный коктейль.

Сегодня пятое воскресенье, и скоро все 7 247 местных человек заполнят собой Стадион Быка на 100 000 мест. Они проходят туда мимо моей лавки «Аскольд и Тереза всячина». Я смотрю на них, уткнувшись носом в витринное стекло, между старой австрийской музыкальной шкатулкой с ангелочками и китайским электрическим велосипедом. Некоторые замечают, улыбаются мне, а я высовываю им язык.

Так они и идут дальше с высунутым языком, умора!

Люди этого городка опрятны и доверчивы, мне они симпатичны. Но быков я тоже очень люблю, они такие черные и такие сильные, не хожу на корриду. Тавромахен же сегодня позабавится в свое удовольствие, я уже хочу подробного рассказа. По воскресеньям лавка закрыта, хозяева на стадионе вместе со всеми, и есть возможность в тишине и спокойствии пошуршать страницами ГЕО. Недавно по случаю досталась пыльная подшивка на комиссию.

Что там из свеженького? «Брачные обычаи и пути сезонной миграции перелетных эльфов»?

Открываю прохладного эля и начинаю с поиска фотографий брачных обычаев.
«Лоск уютного одеяния не скрывает, а наоборот, подчеркивает природную свежесть форм эльфийского тела. Грация и пропорция – вот главные слова, всплывающие в голове всякого, кто видит эльфа впервые», - что за текст? Я так фыркаю, что эль из меня пузырится по странице, отчего буквы сходят с ума: «Эльфы – пропойцы всягции. Увидят свежее тело наоборот, срывают форму и природно чирикают под лоскутным одеялом, как впервые». Ха-ха до слёз. «Всягция», очевидно, должно означать «всё на свете», «пропойцы всягции» – как подмечено-то. Да не подмечено, а подмочено, мною! Начинаю хмелеть, выныриваю из эля и погружаюсь в чтение.

«Самым удивительным в размножении эльфов безоговорочно следует признать отсутствие спаривания между ними. На сегодняшний день мы имеем полное отсутствие каких-либо наблюдений спаривающихся эльфов, однако при этом однозначно фиксируется рост их популяции. Все новые и новые люди в разных местах сообщают о своих встречах с эльфами, причем их описания эльфов никогда не совпадают. Это позволяет с уверенностью утверждать, что разными людьми встречаются разные эльфы. Доказано, что в разнообразии эльфийского народа может убедиться всякий, взявший на себя труд погуглить их изображения.

На основании этих открытий ведущие европейские исследователи паранормального в один голос заявляют о растущем по экспоненте поголовье эльфов. Проведенное математическое моделирование показало, что при сохранении нынешних темпов роста, уже через 50 лет эльфийская биомасса сравняется с биомассой мирового океана.

Это нанесет непоправимый ущерб всему живому на Земле, поскольку энергия, затрачиваемая на поддержание жизнедеятельности эльфийского народа, к тому моменту многократно превысит продуктивность биосферы. Поэтому уже в ближайшие десятилетия наша планета может стать свидетельницей очередного массового вымирания, которое позволит человечеству ожидать открытия новых богатых нефтью месторождений в перспективе нескольких сотен миллионов лет. Такое мнение высказали эксперты компании «Шелл», причем ведущие нефтяные корпорации уже несколько лет негласно проводят лабораторные эксперименты для прогнозирования состава нефти из будущих эльфийских месторождений.»

Трясущимися руками я плещу в свое пересохшее горло остатки эля. Мировая катастрофа! Неужели эти слепцы не понимают, что при массовом вымирании человечество не станет на планете исключением? На что они рассчитывают, примериваясь сейчас к составу нефти, которая появится только через сотни миллионов лет? Тилокен, знаешь, что происходит? – связываюсь я с Тилокен, - мне только что стало известно, что все живое на земле на глазах превращается в нефть! Надо что-то делать! Тилокен хочет подробностей, и тут же всплывает факт, от которого мне становится спокойнее: журнальчик с моей «новостью» издан 51 год назад. Умеет Тилокен задавать правильные вопросы. Острота проблемы как-то сама собой затупилась, так что можно взять еще эля.

От выпитого зрение мутнеет, и я откладываю чтение. Да и стоит ли продолжать? Если в ГЕО миграция эльфов окажется такой же, как и их брачные обычаи, то есть ненаблюдаемой… А? Я резко прихожу в себя от толчка. Тавромахен усевшись на стол, болтает ногами и хохочет. Это что за глупая манера будить спящих? – строго спрашиваю, приходя в себя. Конечно, тут же в ответ узнаю от Тавромахен, что глупее только манера будить бодрствующих, и, махнув рукой, интересуюсь сегодняшней корридой.

«Надо было видеть глаза матадора, когда бык в третьей терции встал на дыбы, - хвалится Тавромахен, и продолжает с гордостью, - он прощен!» Я с удовлетворением, но всё же и с сарказмом фыркаю, потому что мне приятно за быка, но всё-таки это уже тринадцатый случай подряд. Высказываю мнение, что матадор оказался брошен, силы стали слишком неравны, а зрители и подавно привыкли всех прощать, на что получаю в ответ гневное сверкание глаз Тавромахен. Злится. А вот и пусть, не надо было меня толкать.

«Ладно быковать, - примирительно говорит Тавромахен, - что читаешь?» Я вспоминаю об отложенном журнале и сообщаю новость, что из-за брачных обычаев эльфов скоро вся планета превратится в нефть. Тавромахен слушает, раскрыв рот. Я вру, будто ГЕО раскрыл не только последствия, но и тайны эльфийского размножения. Сделав страшные глаза, шепотом объявляю, будто эльфы спариваются с оставленными без присмотра распеленатыми человеческими младенцами, от чего те становятся хилыми, капризными, постоянно кричат и бледнеют, а к десяти месяцам у них перестает расти все, кроме ушей. К двум годам перестают расти и уши, и к этому времени внешне это уже почти полностью не человек, а темный эльф. То есть он совсем-совсем бледный, но все-таки называется темный, потому что еще не просветлен образованием. Как только он научается быстро ходить, то сразу же убегает от родителей и попадает к эльфам, где его одежду выбрасывают, а самого воспитывают, просветляют и он превращается в светлого эльфа. Вот почему маленькие дети часто пропадают бесследно, только иногда находятся какие-нибудь предметы их одежды, из-за которых их же родителей немедленно обвиняют в убийстве. И вот почему эльфов так много в Европе, а в соседней России совсем нет.

Тавромахен непонимающе вскидывает на меня глаза, и я поясняю, что российские бабы издавна очень туго пеленают своих младенцев, а европейки относятся к пеленанию спустя рукава, но после материала в ГЕО они, наверно, образумятся.

Тавромахен, конечно, смеется, но при этом с тревогой смотрит на меня, дескать, ты же все это несерьезно, да? Я сдерживаюсь недолго и всем горлом прыскаю хохотом. Тогда Тавромахен бросается на меня, сбивает с ног и мы, захлебываясь смехом, катимся клубком по полу, мутузя друг дружку.

А потом бежим в парк к Штильцхен. Чтобы хором топая ногами пытаться вызвать землетрясение, которое стряхнуло бы кокосы с самой высокой пальмы. Чтобы забираясь друг другу на плечи залезать на крепостную стену музея и бесплатно проходить к гигантским черным пушкам с огромными ядрами. Чтобы зажимать пальцем фонтанные струи и поливать друг дружку водой с ног до головы. Чтобы задыхаясь от смеха убегать с наворованным мороженным под крики продавщицы. Чтобы под огромным зонтиком прыгать с крепостной стены (хотя Штильцхен соблазняет сигать с башни) и кружить над кронами деревьев. Чтобы в спортмагазине оседлать разномастные велосипеды и трезвоня мчаться между рядами полок, пугая покупателей. Чтобы всем вместе провожать до дому Тавромахен, а потом всем вместе сопровождать Штильцхен, а потом пойти проводить меня. Чтобы слушать про искусство тавромахии, спорить о реальности пространства и вздыхать по бесконечности времени.

А сегодня – моё сегодня. И я прохожу по главной улице, кивая направо псевдосталинскому ампиру и налево ложнонацистскому барокко. Они сжимаются до фахверковых построек и оседают в землю каменными дольменами. Я добредаю до парка, поддевая по дороге краеугольный камень, и стою в пересохшем фонтане под медленно кружащимися желтыми пальмовыми листочками. Я возвращаюсь к «Аскольд и Тереза всячина», благодарно дышу на витринное стекло и оттираю на нем от пыли маленькое окошко, сквозь которое можно разглядеть запустение. А потом я…

Я скольжу над тающей аурой людей, ещё вчера сидевших здесь под тенью зонтика прибрежной интернет-читальни, легко прыгаю по толстым хвоинкам секвойи на пену прибоя, подхватываю из неё и кидаю за спину восхитительный водяной пузырь, слышу, как он хлопком раскрывается по моей спине прозрачными крыльями, ловлю ими мощный поток солнечного ветра, и вместе с мириадами других пузырящихся крыльями Тавромахен и Штильцхен неудержимо увлекаюсь отсюда вдаль. Namаriё, камрад!

Сноска:
Namаriё - прощай (эльф.)


Рецензии