Мирослав селенин существа

Мирослав Селенин

СУЩЕСТВА

Рассказы

Москва

2009

УДК 82.344
ББК 84(2Рос=Рус)6.44
C29

Селенин М.Я.
Существа: Рассказы.М.: ИПО «У Никитских ворот», 2009. – 328 с.
ISBN 978-5-91366-049-7

Тайны. Тайны повсюду. И когда мы стремимся их разгадать, из глубин
подсознания встают смутные образы. Они пугают, уводят в сторону. Дорога
петляет и теряется вдали. Но по-прежнему горит на небе одна волшебная пу-
теводная звезда...
Остросюжетные рассказы Мирослава Селенина продолжают лучшие тра-
диции основоположников мистического жанра.

УДК 82.344
ББК 84(2Рос=Рус)6.44
ISBN 978-5-91366-049-7 © Селенин М.Я., 2009
© ИПО «У Никитских ворот», 2009
C29
3

Вместо предисловия

Этот мир – тоже вымысел.

Этот мир, состоящий из бренных , никчемных вещей, –
Он не твой и не мой, не его и не их – он ничей.
Он не сон, не кошмар, не страданье, не явь, не зола.
В нем добро очень точно подпорчено порцией зла.
В нем всего по чуть-чуть, потому что в нем нет ничего.
Каждый может пройти сквозь него или мимо него.
Но останется след: он всегда остается, поверь.
Даже там, где темно, за крыльцом обязательно – дверь.
Когда смотришь туда, в эту вечную мутную взвесь,
Понимаешь порой, что и сам ты, быть может, не здесь.
Ну, а если ты там, то в себе разберись не спеша
И реши, отчего твоя стонет так больно душа?
Ей бы петь и плясать, но а в ней все свербит и скребет:
Видно, кто-то другой поселился внутри и живет.
Ты его излови – пусть уходит к себе в никуда.
Торопись, торопись, а иначе случится беда!
Твое время бежит, постепенно стекая в сосуд.
Ты убей двойника, а иначе сосуд унесут.
В нем замерзнет вода, из нее образуется лед.
И тогда этот лед кто-нибудь просто так разобьет.
Может, враг притаился и ждет лишь тебя за углом.
Может, это не враг, но а враг твой прибудет потом?
Убежать от него – все равно, что споткнуться о тень.
Это верно, как то, что за ночью последует день.
Пробудись ото сна и верни себя в русло времен.
Человеку дано лишь одно, а не пара имен.
В этом вихре игры и безудержных диких страстей
Ты спроси темноту: «А скажи мне, я, собственно, чей?»

4

И тогда из глубин непонятных и смутных веков
Вдруг появится дверь и откроется тайный засов.
Ты в нее постучи, и она распахнется, а вслед
Темнота отойдет, и зажжется божественный свет.
Ты увидишь его и поймешь наконец, что к чему.
Только я все никак про себя одну вещь не пойму:
Что же было тогда, когда не было здесь ни души?
Может, мир – лишь фантом? Не спеши отвечать, не спеши!..

ЧУДОВИЩНАЯ ФАНТАЗИЯ
ПИЛИГРИМА

– Не понимаю я тебя все же, дружище Архивариус, ну, хоть убей, не
понимаю, – покачал косматой головой Пилигрим. – Который год ты
уже сидишь здесь, в этой жуткой конторе, насквозь пропитавшись пы-
лью. В чем смысл?
– В чем смысл?! – возмутился пожилой и абсолютно лысый Архива-
риус. – И это кто меня об этом спрашивает? Пилигрим, что в переводе с
персидского на арабский означает «странник»?
– Да, об этом тебя спрашиваю именно я, – гневно потрясая оклади-
стой бородой, возмутился его довольно молодой и крепкий собеседник.
– Человек, который без цели мечется по миру, подобно молекуле,
попавшей в круговерть броуновского движения?
– Ну, не без цели...
– Хорошо, пусть так! Но как ты, молекула, можешь осуждать меня за
то, что я, однажды определившись, остаюсь верным избранной профес-
сии? Разве целеустремленность и последовательность – это недостатки?
– Во-первых, я не молекула! – воспламенился Пилигрим. – А во-
вторых, я сказал не «осуждаю», а «не понимаю» – согласись, это разные
вещи?
– Понимание – это процесс, который иногда происходит слишком
поздно, – как-то зловеще усмехнулся Архивариус. – Ты думаешь, что,
сидя за столом и книгой, нельзя путешествовать, общаться с людьми и
что-то узнавать?
– Можно, но это как-то не натурально. И потом, Архивариус, при
твоих связях, протирать здесь штаны?
– А что тебе известно о моих связях? – насторожился проворный
старичок. – Я человек маленький, хотя, не скрою, довольно информи-
рованный. И никаких таких особых покровителей у меня нет.
– А достопочтимый Черный Кот, разве это не значимая фигура на-
шего времени? Кстати, где это он? Я хотел ему кое-что рассказать.
6
– Очередную фантазию?
– А почему бы и нет? Хотя мне понятны твои сомнения, старина Ар-
хивариус: Черный Кот почему-то всегда с подозрением к ним относится.
– Он вообще настороженно относится к белым людям, которые пе-
ребегают ему дорогу, – мрачно заметил Архивариус. – И вообще, если
честно, Пилигрим, твои фантазии начали утомлять даже меня, а это не-
добрый знак. Смотри, как бы они однажды не претворились в жизнь.
– Я и сам этого побаиваюсь, – неожиданно сознался бородач-
путешественник. – Тем более, что...
– Что?
– В последних моих видениях речь шла главным образом о тебе, мой
старый добрый друг!
– Обо мне?! – лоснящееся лицо Архивариуса приняло озабоченное
выражение. – А вот это уже полное самоуправство и беспредел, Пили-
грим. Надеюсь, что тебе пригрезилось что-то приятное?
– Увы, Архивариус, увы! Если тебе и суждено перевоплотиться
в арабского шейха, окруженного гаремом, то, вероятно, лишь в своих
собственных снах. Во всяком случае мои фантазии для этого не пред-
назначены.
– А, жаль! Впрочем, все равно выкладывай то, что ты там навыду-
мывал, и поскорее: когда придет Черный Кот, он вряд ли станет долго
тебя слушать.
– А Кот точно придет?
– Он всегда появляется минут за десять-пятнадцать до ужина.
– Ну, хорошо. Так вот. Случилось это, как мне представляется, лет
двадцать-двадцать пять тому назад. Почему я так думаю?
– Да, почему?
– Потому что тогда все активно готовились к проведению в Москве
летних Олимпийских игр, талисманом которых должен был стать до-
бродушный российский мишка.
– Да, но разве сейчас... – попытался вставить ремарку непонятно
чем обескураженный Архивариус, но неожиданно сам для себя замолк,
проницательно вглядываясь в хитро прищуренные глаза своего собе-
седника.
– Мы отдыхали с тобой, мой дорогой Архивариус, у тебя на даче...
– Да, но у меня нет никакой дачи, – вновь попытался было возму-
титься проницательный старичок.
– Сидели около прудика, – не замечая глупых реплик своего визави,
продолжал между тем неугомонный странник. – И ловили карасиков.
– Карасиков?
7
– Карасиков, – кивком головы подтвердил правдоподобность свое-
го рассказа путешественник-бородач.
– И каким же был клев? – поняв всю тщетность возражений своему
немного сумасшедшему другу, решил подыграть ему Архивариус.
– О, клев был великолепным! – оживился Пилигрим. – Особенно у
тех рыбаков, кто ловил на манку, а не на кукурузу!
– Я, конечно же, ловил на манку? – поинтересовался тот, у которого
лысина давным-давно сменила шевелюру.
– Увы, на манку ловил я, – усмехнулся волосатый фантазер. – Ну, а
ты, дружище, соответственно – на кукурузу.
– Ты, я вижу, решил поиздеваться надо мной даже в мелочах?
– Не обижайся, старик, я просто рассказываю свое видение – и не
более того.
– И ты, конечно же, Пилигрим, был намного моложе, а я выглядел
еще хуже, чем сейчас – точно маленький лысенький сморщенный ста-
ричок?
– Ты, наверное, удивишься, Архивариус...
– Удивишься?! Уже навряд ли! После такого зубодробительного на-
чала я думаю, это уже ни к чему.
– Можно, я продолжу?
– Конечно. Останавливать твои бредни – все равно, что тормозить
снежную лавину!
– Ты, наверное, удивишься, Архивариус, – повторил, нарочито
пристально глядя в глаза своему визави, Пилигрим, – но выглядели мы
с тобой точно так же, как и теперь, как будто бы этих двадцати – двад-
цати трех лет и не было!
– Ну, ну, и что же дальше?
– Ты, в очередной раз насадив на крючок кукурузу, не поймал ни-
чего, а я...
– А ты?
– Едва я успел насадить манку и забросить удочку, как вдруг...
– Поплавок тут же лег на бок, – съязвил Архивариус, – и ты выта-
щил карася размером с телеграфный столб?
– Ну, зачем передергивать, дорогой друг, зачем? Ведь от количества
передергиваний печальный итог не изменяется! Никакого карася раз-
мером с телеграфный столб я не вытащил: я всего-навсего первым из
нас услышал этот необычный, постепенно нарастающий гул.
– И что это был за гул? – насторожился многоопытный Архивариус.
– Это был гул тяжелых машин. Казалось, огромное войско прибли-
жается к нам с северо-запада.
8
– Но ведь войны никакой не было!
– Я тоже так думал, но вот Черный Кот...
– Что Черный Кот?..
– Черный Кот думал совсем по-другому... Но не будем забегать впе-
ред. Повторяю: я первым услышал гул тяжелых машин.
– Ну и ну, – тяжело вздохнул Архивариус, наливая себе и рассказ-
чику минеральную воду. – Что же это были за машины?
– Они появились со стороны распаханного поля. Сначала ни ты, ни
я, Архиварус, не поняли, почему они продвигались в нашу сторону не
как все, по проложенной через лес дороге, а именно по полю, но по мере
приближения ответ сам собой пришел нам на ум. Это были не просто
огромные, это были фантастические гигантские машины. Именно по-
этому они, вероятно, избрали столь экзотический маршрут, так как на
дороге ни одна из них просто-напросто не поместилась бы. Откуда они
взялись и куда направлялись, было для нас полнейшей загадкой.
«Это что-то невероятное», – завороженный прошептал я.
«Не случилось бы чего», – не без нотки беспокойства заметил ты,
дружище Архивариус.
Машины все приближались и приближались. Одна, две, три, че-
тыре, пять... Они выползали из-за кромки леса друг за другом, точно
муравьи. Казалось, им не будет числа. Мы в панике переглянулись и,
побросав удочки, попятились назад.
«Уж не по наши ли души весь этот парад алле?» – насупился ты, мой
дорогой Архивариус.
«Возможно, очень даже возможно, – согласился я, – уж больно це-
леустремленно они наступают».
«Смотри, Пилигрим, какие они странные!»
И, действительно, вглядевшись, я заметил, что первая из машин по-
ходила более всего на детский трехколесный велосипед, вместо сиде-
ния у которого была расположена небольшая кабина. Сам же «велоси-
пед» был размером с сорока пятидесятиэтажный дом. Огромные колеса
были окаймлены черного цвета туго накаченными шинами, испещрен-
ными причудливыми рельефными рисунками.
«Я с детства мечтал о таком, только чуть поменьше», – мрачно по-
шутил я.
«Пора удирать», – более прагматично заметил ты, Архивариус.
– И мы, конечно же, побежали – ты первый, а я вслед за тобой?
– Нет, нет. Мы еще несколько минут смотрели, как за заслонившем
собой чуть ли не половину неба велосипедом довольно ясно проступи-
ли контуры второй причудливой машины. Ты не поверишь, старина,
9
но она была чертовски похожа на самокат, на руле которого находилась
крошечная, относительно всей конструкции, разумеется, кабина для
экипажа.
– Самокат? Ты сказал «самокат», Пилигрим?
– Да, да, именно самокат!
– На двух колесах?
– Совершенно верно.
– И почему же он не падал, ведь удержать равновесие?..
– Я знал, что ты спросишь меня об этом, – самодовольно улыбнулся
рассказчик, – я сам сразу же задал себе этот вопрос, как только уви-
дел эту чудовищную конструкцию. На самом деле ответ на твой вопрос,
Архивариус, не так сложен, как может показаться на первый взгляд:
просто-напросто ширина колес этой адской машины была столь впе-
чатляюща, что не позволила бы ей упасть, будь она высотой хоть с
Останкинскую башню.
– Да ну?
– Вот тебе, бедолага ты мой, и да ну!
– Почему это я вдруг «бедолага»? – обиделся нервно заерзавший на
месте Архивариус.
– Скоро узнаешь. Но прошу тебя: не перебивай, я не хочу упустить
ни одной детали, иначе тебе, возможно, будет не очень понятен финал!
– А разве у твоих фантазий бывает финал, Пилигрим? – искренне
удивился его более возрастной собеседник. – Что-то в предыдущих тво-
их, как бы это помягче выразиться, «интерпретациях действительно-
сти» я никаких особых финалов не припомню. Обычно это были слабо
связанные между собой зарисовки, сдобренные изрядным количеством
хорошо срежиссированного бреда о параллельных мирах, пришельцах
и прочей ерунде...
– А ты молодец, Архивариус. Ты даже не подозреваешь, какой ты
молодец!
– Я молодец? Вот это новость! Но почему?
– Потому что, едва начав слушать мой рассказ, ты уже проник в его
самую глубинную сущность.
– Хм! Не понял?
– Твоя интуиция сейчас не обманула тебя, как, впрочем и тогда,
когда мы оказались атакованы диковинными машинами: раньше ты,
верно, догадался о том, что нам грозит серьезная опасность, а теперь –
об инопланетянах, о которых речь пойдет впереди...
– Ах, ну конечно же! Как это я сразу не догадался, что на всех этих
велосипедиках и самокатиках к нам пожаловали не кто иные, как гости
10
из созвездия Ориона, страшные чудовища с пятью головами, двадца-
тью ногами и огромными хвостами?
– Не ерничай, Архивариус, это не украшает твои отсутствующие
седины. На велосипедах и самокатах, что самое удивительное, как вы-
яснилось несколько позже, прибыли не инопланетяне, а самые что ни
на есть настоящие люди во главе...
– Во главе?
– С Черным Котом!
– С Черным Котом? – брови Архивариуса сошлись на переносице,
придав его и без того неприятному лицу исключительно злобное выра-
жение. – Мне надо позвонить, – резко бросил он своему собеседнику и
стремительно выбежал из комнаты.
– Беги, беги, Архивариус, но помни, что явившиеся мне в этой фан-
тазии особи, будь они инопланетянами, прибыли бы сюда скорее из со-
звездия Гидры, а не Ориона.
– Вот черт! – выругался проворный старичок и, словно кнутом под-
стегиваемый словами Пилигрима, еще быстрее побежал к телефонному
аппарату.
Оставшись в одиночестве, необычный гость налил себе минеральной
воды и, залпом осушив стакан, не без удивления огляделся по сторонам,
как если бы он был тут впервые. С запыленных полок на него смотрели
корешки многочисленных книг и папок. «Боже мой, сколько же здесь вся-
кой ерунды», – почесав густую бороду, подумал Пилигрим и, машиналь-
но вытянув руку, взял первое попавшееся ему досье. «Дело о махинациях
с валютными чеками магазина «Березка»», – прочитал он на титутльном
листе. «К чему хранить все это старье?» – спросил он самого себя, и тут же
получил ответ стремительно возвратившегося в зал хозяина.
– У нас ничего не должно остаться без учета: от иголочки до каждо-
го человека. Мы помним все и знаем обо всем!
– Так уж и обо всем? – усмехнулся Пилигрим.
– Обо всем, мой самоуверенный юный друг, и даже чуточку больше.
– Может быть, Архивариус, ты скажешь мне тогда, как выглядела
третья появившаяся вслед за гигантским самокатом диковинная маши-
на?
– Она была как две капли воды похожа на детскую коляску, в сере-
дине ручки которой находилась кабина экипажа! – неожиданно резко
выпалил изрядно раздраженный пустопорожней болтовней своего ви-
зави Архивариус.
Брови Пилигрима настороженно сдвинулись к переносице. Заин-
тригованный, он в упор посмотрел на своего знакомого.
11
– Откуда ты это знаешь? Ты ведь был там?
– Где там?
– Внутри этой моей фантазии?
– Конечно, – ухмыльнулся Архивариус, довольный тем, что на ред-
кость точно на этот раз поддел своего молодого друга, – а где же мне
еще было быть? Я ведь, как общеизвестно, только тем и занимаюсь, что
вечерами, так, от нечего делать, захожу прогуляться в чужие сны или
видения, а потом снова возвращаюсь в архив.
– Да нет же, дружище, – в порыве эмоций обняв старика за плечи,
воскликнул Пилигрим, – вероятно, ты, так же, как и я, только на очень
короткий срок попал в третье измерение, где и увидел очередную вы-
ехавшую из-за горизонта моих фантазий удивительную машину, дей-
ствительно очень сильно походившую на детскую каляску.
– Ну может быть, и что же дальше? Скоро ли конец?
– Дальше мы с ужасом услышали, как хрустят под колесами насту-
павших гигантских машин кроны сминаемых деревьев, растущих на
окраине леса.
«Если они переедут мой пруд, то подавят там всех карасей!» – крик-
нул ты и пустился наутек с прытью, достойной иного зайца-беляка или
спринтера.
– Но ты тут же, естественно, обогнал меня, мой юный друг? – съяз-
вил Архивариус. – Ибо, по-видимому, не зря говорят: эх, если бы юность
умела, эх, если бы старость могла!
– Да нет же, дружище, хотя не буду лукавить – мне тоже было не
до смеха, но едва я собрался бежать за тобой, как неожиданно услышал
откуда-то из поднебесья громогласный голос...
– Неужели самого, прости Господи?..
– Практически. Громогласный голос самого Черного Кота!
– Черного Кота?
– Да, да. Он говорил в гигантский мегафон, и мощнейшие динами-
ки разносили его голос за многие километры.
«Приказываю остановиться! В противном случае будем стрелять!»
– надрывался он.
– В кого – в нас? – обескураженно пожал плечами Архивариус.
– А в кого же? – усмехнулся Пилигрим. – Что-то я не припомню,
чтобы всуе упомянул в своей фантазии о ком-то еще?
– И что же мы сделали?
– Застыли как вкопанные посреди луга, ожидая приближения ги-
гантских машин. Прошло не более двух минут, как они уже возвыша-
лись на нами, образовав полукруг, заслонивший половину неба. Злове-
12
щие причудливые тени опустились на наши несчастные головы. Вбли-
зи странные механизмы выглядели еще более нереально, чем издали.
Это были насквозь проржавевщие, вероятно, боевые машины. В самых
неожиданных местах у них можно было разглядеть пушечные и пуле-
метные гнезда, а также пусковые комплексы ракетных установок. На-
пример, у велосипеда, на том месте, где обычно находится звонок, была
вмонтирована огромная межконтинентальная ракета класса «земля-
земля», с поистершейся надписью: «Сделано в СССР».
Пораженные невиданным дотоле зрелищем мы стояли, высоко за-
драв головы и открыв рты. Внезапно мы заметили, как в днище кабины
«велосипеда» открылся люк, и из него на троссе довольно быстро ста-
ло спускаться нечто, отдаленно напоминавшее строительную люльку.
Когда оно достигло земли, мы увидели, как оттуда вышел Черный Кот,
окруженный дюжиной автоматчиков.
– Он был с хвостом?
– Естественно, как обычно его густые черные волосы были собраны
на затылке в пучок. Однако одет он был, как ты думаешь во что, Архи-
вариус?
– Ну, не в костюм же Деда Мороза, я надеюсь?
– Конечно, нет. Он был одет, – тут Пилигрим сделал многозначи-
тельную паузу, – в генеральскую форму.
– Черный Кот? – насторожился Архивариус.
– Именно. «Вы арестованы», – сказал он.
– Кто? Мы? – уточнил вновь несколько заинтригованный доволь-
но складными бреднями своего собеседника облысевший за книгами
старичок.
– Я тоже было сначала подумал, что мы, Архивариус, но потом, сде-
лав в твою сторону несколько шагов, Черный Кот добавил: «Взять его!»
– и все разъяснилось...
– Черный Кот велел арестовать меня?
– Увы, мой друг, но таковой была моя фантазия.
– И что же дальше?
– Они подняли тебя на «люльке» вместе с собой, бросив меня, оша-
рашенного происходящим, посреди луга. «Куда вы его тащите?» – хо-
тел было крикнуть я, но, признаюсь, этот крик застрял у меня в горле,
заглушенный скрежетом зашевелившихся, будто дикие звери, машин.
Дальше – еще интереснее. Оставшись в одиночестве, я вдруг каким-то
чудесным образом получил возможность смотреть на происходящее
твоими, Архивариус, глазами.
– Моими глазами?
13
– Да.
– И что же?
– Честно говоря, поначалу я никак не мог привыкнуть к твоему пло-
хому зрению.
– Ну, а потом?
– Когда же привык, то не один раз пожалел об этом.
– Это было так страшно?
– Увы, Архивариус, очень.
– Но почему?
– Потому что Черный Кот и его солдаты везли тебя на жуткую казнь.
Они связали тебе руки за спиной. Двое дюжих автоматчиков вытолка-
ли тебя прикладами из «люльки» в длинный и широкий коридор, нахо-
дившийся, по-видимому, в «руле» «велосипеда». По мере того, как они
гнали тебя все дальше и дальше, я, смотревший, как уже говорил, на все
происходящее твоими глазами, все яснее и яснее представлял себе этот
«руль» с его характерными плавными изгибами. Внутри «руль» пока-
зался тебе или мне – какая собственно говоря, разница?– не таким из-
ящным и привлекательным, как снаружи. Я сказал: «Какая, собственно
говоря, разница?» Конечно же, сейчас я это вдруг совершенно отчетли-
во понял, она была и очень существенная. Да, Архивариус, я видел все
твоими глазами, но не чувствовал твоего тела, а, значит, не мог и ощу-
щать боль. Ты же от очередного увесистого удара прикладом стонал все
громче и громче и чуть было не валился с ног.
Изнутри «руль» являл собой жуткое зрелище. Насквозь проржавев-
шее железо, мусор, валявшийся буквально на каждом шагу, и жуткий
запах так сильно подействовали на тебя, что ты начал чихать. Это силь-
но развесилило автоматчиков.
«У него, наверное, свербит в носу?» – похохатывая, спросил своего
сослуживца высокорослый долговязый парень.
«Возможно, у него аллергия на пыль? – ответил другой крепко сби-
тый вояка. – Может быть, стоит его подлечить?»
И с этими словами, Архивариус, он грубо развернул тебя к себе ли-
цом и со всего маху ударил прикладом прямо тебе в переносицу.
Слушавший весь этот бред Архивариус побледнел. Рука его инстин-
кивно потянулась к стакану с минеральной водой. Сделав пару глотков,
он несколько успокоился и, глядя в упор на своего сумасшедшего друга,
тихо попросил:
– Продолжай.
– От страшного удара ты сначал отлетел назад, а потом упал на ко-
лени, закрыв лицо руками. Из твоего расплющенного точно блин носа
14
фонтаном брызгала кровь. При слабом желтом освещении она казалась
не красной, а скорее коричневой, будто бы все повсеместно окружавшая
ржавчина проникла и в нее.
«Боже, за что? И почему я?» – простонал ты, глядя моими глазами на
ухмылявшихся автоматчиков.
«Об этом тебе скажет начальство, если сочтет нужным», – ответил
долговязый.
«Черный Кот?» – с едва затеплившейся надеждой спросил ты.
Автоматчики недоуменно переглянулись.
«Ты что же, падла, – заорал в свете тусклых фонарей покоричневев-
ший от гнева коренастый солдат, – решил из себя сумасшедшего стро-
ить?!»
И размахнувшись изо всех сил, он ударил тебе прикладом в самое
темечко. На какое-то время я, Архивариус, перестал что-либо видеть,
но предполагаю, что в этот момент они, схватив тебя под руки, волоком
потащили в каземат. Вероятно, ты очнулся от того, что пол был чертов-
ски холодным. Когда мы открыли глаза, то увидели неприглядную кар-
тину.
Ты находился в узком круглом помещении, наглухо задраенном тя-
желой металлической дверью. В помещении не было ничего. Слабый
свет пробивался откуда-то сверху. Не без труда ты приподнялся и сел.
Дрожащими руками ты, напрочь позабыв о лежавшем в кармане брюк
платке, оторвал от рубашки кусок материи и приложил к продолжавше-
му сильно кровоточить носу. Не без труда ты поднял налившуюся точно
свинцом голову вверх и, щурясь, попытался разглядеть то, что находи-
лось наверху. Однако сделать это оказалось не так просто: ты находился
как бы на дне гигантской металлической трубы, сквозь вершину ко-
торой едва-едва пробивался показавшийся тебе зловещим солнечный
свет.
«Наверное, я нахожусь в основании «руля» «велосипеда», – мелькну-
ла в твоей голове первая после потрясения осознанная мысль.– Хотя,
какая по большому счету в этом разница?» С трудом перегруппировав-
шись, ты лег на спину и, закрыв глаза, попытался успокоиться и по мере
возможности попытаться разобраться в происходящем.
«Итак, – вроде бы не без основания подумал ты, – вероятно, они
меня с кем-то спутали. Может быть, они приняли меня за американско-
го шпиона или еще черт знает за кого?! Но почему меня, скромного слу-
жителя архива и хранителя старины? Но самое странное в том, почему
Черный Кот делает вид, что не узнает меня – уж не боится ли он за свою
собственную шкуру? Да, и вообще, почему Кот, никогда не служив-
15
ший в армии, вдруг предстает в этом странном обличии – генеральском
мундире и в папахе с торчащем из-под нее пучком волос? Все это было
бы весьма и весьма похоже на сон, если бы не боль, причиненная мне
жестокими конвоирами. Ее я, увы, чувствую очень и очень явственно.
Когда меня вызовут на допрос – а в том, что тебя обязательно вы-
зовут, Архивариус, ты уже нисколько не сомневался – не стоит ли мне
попросить Черного Кота..».
Внезапно ход твоих и без того разрозненных мыслей прервал злове-
щий скрежет медленно отворившейся металлической двери. На пороге
ты с ужасом заметил двух уже очень хорошо тебе знакомых автоматчиков.
«Встать, на выход!» – рявкнул коренастый и угрожающе направил в
твою сторону дуло автомата.
Не без труда ты поднялся на ноги и медленно побрел навстречу
судьбе по длинному и широкому коридору. Голова понуро болталась из
стороны в сторону, однако глаза, возможно, отчасти потому, что ими
мог пользоваться еще и я, внимательно следили за происходящим, ста-
раясь не упустить какой-либо важной детали. Да и как было, скажем, не
заметить гигантскую, вероятно, зенитную установку, сквозь зияющий
ствол которой, точно в телескоп, можно было разглядеть небольшой ку-
сок потемневшего уже неба? Или склад боеприпасов, охраняемый не-
ряшливо одетым часовым?
«Стоять!» – раздался истошный крик конвоира.
Ты как вкопанный остановился перед дверью с надписью «Команд-
ный отсек».
«Введите его», – донесся до твоих ушей знакомый голос Черного
Кота.
Подталкиваемый прикладами, ты оказался в просторном кабине-
те. За огромным столом в мундире с генеральскими погонами восседал
наш достопочтимый Кот.
«Оставьте нас», – приказал он, и вы остались втроем: ты, Архивари-
ус, он и внимательно следивший за происходящим с портрета на стене
Феликс Эдмундович Дзержинский, легендарный руководитель ВЧК.
Конечно, если быть более точным, то при вашем разговоре незри-
мо присутствовал и я, смотревший на Кота твоими округлившимися от
удивления глазами.
«Матецкий Иван Конрадович?» – делая вид, что не узнает тебя,
спросил генерал.
«Но..».
«Никаких «но», – отрезал Кот, не предложивший тебе даже при-
сесть, – вопросы здесь задаю я – вы отвечаете. Вам ясно?»
16
«Ясно».
«Вы в курсе об ультиматуме, предъявленном нами интервентами из
созвездия Гидры?» – тут Кот игриво подмигнул тебе, как бы давая по-
нять, что не надо ничего бояться и что, возможно, чуть позже он про-
яснит создавшуюся ситуацию.
Обнадеженный этим, ты глубоко вздохнул и честно признался:
«Я ничего не слышал ни о каких интервентах».
Лицо Кота побагровело:
«Вы что же, хотите сказать, что не читаете газету «Правда»?»
«Нет», – хотел было ляпнуть ты, Архивариус, но, вовремя одумав-
шись, ответил: «Последнее время у меня было столько работы, что я
мало что успевал. Но обещаю: этого больше не повторится».
«Теперь уже точно, – обнажил свои белые зубы молодцеватый гене-
рал, осклабившись, по-видимому, только по одному ему до конца по-
нятному поводу. – Может быть, вы мне скажете еще, что не знаете, что
планета Земля находится в состоянии войны с пришельцами из созвез-
дия Гидры?»
В этот момент тебе, Архивариус, неожиданно показалось, что Чер-
ный Кот явно насмехается над тобой. «Уж не с подачи ли Пилигрима
шутят они со мной эту злую шутку?» – подумал ты и неожиданно для
себя самого выпалил:
«Кот, хватит, ей-богу, скажи мне, что это не более, чем розыгрыш, и
мы весело надо всем посмеемся!»
«Тсс!» – приложил палец к губам насмерть перепуганный Кот и сде-
лал жест, из которого ты, Архивариус, отчасти благодаря моей прозор-
ливости, сделал вывод о том, что здесь и стены имеют уши.
Тогда ты прикусил язык и резонно решил на всякий случай не бол-
тать лишнего, а отвечать только на поставленные вопросы. «Как-то это
становится все меньше и меньше похоже на игру, – не без оснований
подумал ты. – Посмотрим, куда кривая вывезет». – И взглядом дал со-
беседнику понять, что ты воспринял его предупреждение.
«Итак, вы ничего не знаете про войну?»
«Нет, конечно, я слышал об этом, – исправился ты, демонстрируя
лояльность, – но я же не военный, поэтому..».
«Поэтому не знаете сути предъявленного нам ультматума?»
«Нет».
«Инопланетяне потребовали принести человеческую жертву, при-
чем обставив все это так, как они укажут. Жертвоприношение предпи-
сали транслировать по всем без исключения каналам во всех странах
мира. Если мы не выполним их требования, их космические корабли,
17
окружившие Землю, разнесут нас в клочья в течение нескольких часов.
Они считают, что если мы принесем жертву, это будет означать, что че-
ловечество видит в них посланцев богов и будет впредь им беспрекос-
ловно подчиняться».
«Но это же бред!» – воскликнул ты, Архивариус, но тут же пожа-
лел о содеянном: генерал нажал на кнопку звонка, и в кабинет вбежали
вооруженные охранники.
Повалив тебя на ковер, они методично избивали тебя ногами до тех
пор, пока ты, бедолага, не потерял сознания. Очнулся ты только тогда,
когда почувствовал, как твое лицо похолодело от изрядного количества
выплеснутой на него воды.
«Встать!» – приказал Черный Кот.
Кряхтя и утирая кровь, ты с трудом поднялся на ноги.
«В качестве жертвы инопланетяне выбрали вас, – подытожил же-
стокосердный генерал-самозванец. – Причем открою вам маленький
секрет: сделали они это на основе анализа ДНК всех без исключения
жителей нашей планеты. Код вашего ДНК совпал с кодом, предложен-
ным их искусственным интеллектом. Больших деталей я не знаю, но он
у вас – какой-то особенный. Генеральный секретарь и наше высшее во-
енное руководство, после консультаций со странами, входящими в блок
НАТО, решили согласиться с требованиями пришельцев. Каким бы
призрачным ни казался этот шанс, это все-таки шанс, и мы не можем
его не использовать. Поэтому вы здесь и завтра в шесть часов утра по
московскому времени будете казнены на Красной площади, на которой
сейчас идут последние приготовления».
«Последние приготовления?» – переспросил ты, Архивариус, и упал
в обморок.
Когда ты открыл глаза, то обнаружил, что вновь находишься на
дне глубокого округлого помещения, расположенного, по-видимому,
в основании «руля» рокового гигантского велосипеда. Где-то высоко-
высоко на открывшемся тебе небольшом клочке почерневшего неба за-
светились звезды.
«Уж не часть ли это созвездия Гидры?» – мелькнула у тебя в голове
шальная мысль.
Резкая боль в пояснице мгновенно заставила забыть обо всем. До
показательной казни оставалось не многим более пяти часов...
«Какие они, эти инопланетяне, – думал ты, – и почему их искус-
ственный интеллект выбрал именно меня? Как им удалось незаметно
для всех провести тотальный анализ человеческих ДНК? Да и зачем?
А странное поведение Черного Кота, вырядившегося в военную форму
18
генерала Советской Армии? Все это выглядит как-то неестественно и
неправдоподобно – ведь если бы эти пришельцы существовали на са-
мом деле и о них писали в газетах и, вероятно, много рассказывали по
телевидению, я так или иначе должен был хоть что-то о них знать, но...
я не знаю о них ничего, в то время как они обо мне..».
– От этой мысли мурашки пробежали по твоей спине, Архивариус.
Конечно, я не мог видеть этого не только из-за темноты, но и из-за того,
что на твои глаза, через которые я мог наблюдать за происходящим, по-
стоянно наворачивались слезы.
«Я прожил довольно длинную и трудную жизнь, – причитал ты, – и
все для того, чтобы быть казненным какими-то уродами непонятно во
имя чего и каким способом? Кстати, как это они собираются меня каз-
нить? Не будет ли мне больно? А, может быть, Черный Кот в последний
момент так же игриво, как на допросе, подмигнет мне и скажет, что это
всего лишь несколько затянувшаяся шутка? А, может, это Пилигрим
заразил меня своими дурацкими фантазиями, и я, точно как и он, на-
чал грезить наяву или потихонечку сходить с ума?»
Ночь, промелькнувшая точно мотылек, показалась тебе самой ко-
роткой в жизни. Отверстие над твоей головой постепенно окрасилось в
светлые с примесью красного тона. Так и не успев ни в чем разобраться,
ты, точно пробка из бутылки, был выдернут из трубы заточения новы-
ми заступившими на смену конвоирами. Они были одеты в парадные
мундиры.
«Все из-за тебя, ублюдок, – зло прошипел один из них. – Говорят,
что пришельцы выбрали тебя не случайно: ты сдал им весь наш совет-
ский архив, всех наших граждан от мала до велика. Будь ты проклят,
предатель! – С этими словами он больно ударил тебя в плечо и добавил:
– Я с удовольствием посмотрю, как ты будешь лететь с этой вышки».
«С какой, какой вышки?» – в ужасе затараторил ты, но вдруг осекся:
прямо перед тобой в отдраенном до блеска мундире вырос сосредото-
ченный Черный Кот.
«Как спали?» – радушно улыбнувшись, поинтересовался он.
Ошалев от такой наглости, ты, Архивариус, хотел было плюнуть ему
в лицо, но из-за полного отсутствия слюны только зло дунул в сторону
своего главного истязателя.
«Вы что-то хотели сказать?» – поинтересовался он.
«Я хотел спросить, Кот, скоро ли закончится весь этот спектакль?»
«Спектакль? Возможный конец человечества вы имеете наглось на-
зывать спектаклем? Можете не беспокоится: для вас он закончится не
более, чем через полчаса».
19
«Умоляю, Кот, мы же друзья! Скажи, что все это не что иное, как
дурацкие выдумки Пилигрима?!»
«Мы все в этой жизни пилигримы», – философски заметил Черный
Кот, не обращая, Архивариус, ровно никакого внимания на твои бред-
ни.
– И что же они сделали со мной в конечно счете? – поинтересовался
Архивариус. – Это ты тоже, конечно же, видел моими глазами?
– Конечно! Они посадили тебя все в тот же гигантский «велосипед»
и привезли на Красную площадь, заполненную до отказа людьми. При-
чем там, где проехал «велосипед», остались лишь полностью разрушен-
ные здания, что вызывало дополнительный ужас.
– А пришельцы, были ли там пришельцы?
– Нет, по-видимому, они наблюдали за происходящим на экранах
своих мониторов. Зато на трибуне Мавзолея уже выстроились все члены
Политбюро во главе с товарищем Леонидом Ильичем Брежневым.
– Брежневым?
– Да, а что тебя так удивляет, ведь я уже говорил, что это происходи-
ло почему-то более двадцати лет тому назад.
– Двадцати лет тому назад?
– Ну да. Однако вернемся к главному: когда они подвезли тебя к
площади и вывели из «велосипеда», твое внимание привлек не народ и
не члены Политбюро, а гигантская, уходящая прямо в поднебесье вы-
шка, находящаяся аккурат на приснопамятном лобном месте.
– Вот дьявлол!
– Эта вышка была почти такой же огромной, как «велосипед». Было
видно, что она наспех сооружена из массивных металлоконструкций.
Вместо лифта к ней двумя стальными троссами была подвешена не-
большая люлька, рассчитанная максимум на двух человек.
«Я тоже поднимусь с вами наверх», – шепнул тебе на ухо Черный
Кот.
Неожиданно набежавший откуда-то ветерок принес на площадь за-
пах, сильно напоминавший запах паленого мяса. Тебя едва не стошни-
ло, Архивариус. Стрелки часов на Спасской башне неумолимо прибли-
жались к роковой отметке... Сотни объективов телевизионных камер и
фотоаппаратов внимательно следили за каждым твоим шагом. Колени
у тебя дрожали, как молоденькие осинки на сильном ветру.
«А где же пришельцы? – еле выдавил ты из себя закономерный в
сущности вопрос. – Кот, ведь если ты говоришь правду, почему их ни-
где не видно? Может быть, их и вовсе не существует, и ты зря погубишь
совершенно невинного человека?»
20
«У меня приказ, – отрезал Кот, – заходите в люльку – уже пора».
Обреченно, словно агнец, идущий на заклание, ты вздохнул и мед-
ленно ступил на пол подвесной кабины. Вслед за тобой в нее тут же сел
Черный Кот и, поспешно закрыв за собой дверцу, нажал на ярко крас-
ную кнопку с надписью «Пуск». Люлька стала быстро подниматься
вверх.
«Хороша все-таки Москва, – не без умиления оглядывая окрестно-
сти, заметил Черный Кот, – жаль будет, если проклятые инопланетяне
изничтожат такую красоту!»
«Кот, неужели ты сам веришь в то, что говоришь?»
«Кстати, почему вы все время называете меня Котом? Вы маньяк?»
«Я?! – искренне возмутился ты, Архивариус. – Мой старый добрый
друг ведет меня на казнь, спрашивает, почему я называю его Котом, и
после этого практически во всеуслышанье объявляет меня маньяком,
ну и дела!»
«Вы неплохо держитесь, Иван Конрадович».
«Да какой я к черту Иван Конрадович! – возопил ты, дружище, пре-
возмогая ужас и боль. Я же Архивариус!»
«Я знаю. Ну и что из этого? Выходите».
– И с этими словами он открыл дверцу кабинки и легонько толкнул
тебя в плечо. Жуткий ветер чуть было не сбил тебя с ног. Поглядев вниз с
огромной высоты, ты чуть было не потерял равновесия. Я же тем време-
нем внимательно окинул взглядом открывшийся тебе пейзаж: вершину
башни венчала крохотная площадка с установленной на ней вышкой
для прыжков в воду. Откуда-то снизу донесся зловеще-напряженный
гул барабанов.
«Пора, – скомандовал генерал, – не тяните время, подходите к краю
и... прыгайте! Да, и вот вам мой совет: не смотрите вниз, так будет легче».
«Да будьте вы прокляты все со своими инопланетянами!» – крикнул
ты, Архивариус, и робко поднялся на экзотический эшафот.
Доска для прыжков показалась тебе достаточно широкой и длин-
ной. Оглядевшись по сторонам, ты попытался было разглядеть за ча-
стыми перистыми облачками космический корабль, принадлежавший
представителям воинственной внеземной цивилизации. Увы, на небе
никого и ничего не было. Трясясь от ветра и страха, ты аккуратно на-
ступил на доску.
«Это все, что я мог сделать для тебя, Архивариус», – услышал ты за
спиной бархатный голос Черного Кота, вслед за Которым раздался жут-
кий треск... Не успев опомниться, ты камнем полетел вниз.
Толпа на Красной площади ахнула.
21
«Сволочь, – подумал ты про Кота, – зачем же ты подпилил доску?»
И вот тут-то, Архивариус, моя фантазия и закончилась. Свет погас,
и в глазах у тебя потемнело.
После того, как Пилигрим умолк, в архиве воцарилась мертвая ти-
шина, конца которой, казалось, не будет уже никогда. Собеседники си-
дели, глядя в глаза друг другу, пытаясь разобраться, кто же из них на
самом деле больший идиот. Возможно, они просидели бы так целую
вечность, если бы дверь не отворилась, и в помещение не вошел все тот
же неповторимый и загадочный Черный Кот. Поскольку он был одет в
генеральскую форму, присутствующие сделали вывод, что он материа-
лизовался не иначе, как только из вышеизложенной фантазии Пили-
грима.
– Собирайтесь, – бросил он жестко, глядя прямо перед собой.
– Вот, черт, – заулыбался недавно приумолкший рассказчик, – Ар-
хивариус, не ты ли говорил мне, что наш дружище Черный Кот может
и обидеться на мои так называемые бредни. Ан нет. Посмотри, он даже
одет так же прикольно, как я и описывал: в форму генерала советских
вооруженных сил, как будто бы на дворе не две тысячи третий год, а...
Кот, ты классно мне подыгрываешь.
– Собирайтесь, – сухим и безразличным тоном повторил генерал.
– Архивариус, – похихикивая, крикнул Пилигрим, – поскорее – с
вещами на выход!
– Не Архивариус, а вы, мой друг, – уточнил Кот, ткнув бородоча в
грудь указательным пальцем.
– Я? – удивился Пилигрим. – И что же, мы даже не поужинаем?
– А зачем? – как-то недобро усмехнулся генерал. – Силы вам уже вряд
ли понадобятся, если не считать, конечно, силу земного притяжения.
– Земного притяжения? – глаза Пилигрима округлились от удивле-
ния. – У меня такое ощущение, Кот, что ты стоял за дверью и подслу-
шивал. Как ты считаешь, Архивариус?
Однако последний не ответил, а лишь стыдливо потупил голову.
– Что ж, это становится любопытным, – сказал бородач и напра-
вился к выходу.
Вечерняя прохлада приятно пахнула ему в лицо. Звезды раскраси-
ли небо причудливым узором предопределенности. Где-то там далеко-
далеко, возможно, кипели нешуточные страсти внеземных цивилиза-
ций. За спиной раздалось прерывистое дахание Черного Кота. Вздох-
нув полной грудью и оправив бороду, Пилигрим прошел вдоль обвет-
шавшей от времени стены архива и свернул за угол. Тут он хотел было
обернуться, чтобы переброситься с Котом парой-тройкой шутливых
22
фраз, однако зрелище, неожиданно открывшееся его взору, заставило
его застыть на месте: прямо перед ним на огромной площади стоял ги-
гантский «велосипед», точь-в-точь совпадавший с тем, который явился
Пилигриму в его безумной фантазии.
– Но этого не может быть, – прохрипел он.
Лунный свет упал на побледневшее лицо, придав его выражению
еще более обреченный характер.
– Скажи мне, – резко обернувшись к Коту, пробормотал он, – точ-
нее, извините, скажите мне, пожалуйста, какой сейчас год?
– Одна тысяча девятьсот восьмидесятый, – уверенно ответил гене-
рал. – А какой же еще?
– От Рождества Христова?
– Разумеется.
– Значит, мне... Уж не хотите ли вы сказать, что мне ничего не при-
грезилось? Но почему тогда?..
Неясный ход его рассуждений неожиданно был прерван резким
ударом по голове. Пилигрим ахнул и, потеряв сознание, рухнул на зем-
лю. Двое автоматчиков, взяв его под руки, потащили по направлению к
«велосипеду». Затолкав бородача в подвесную кабину, они, дождавшись
генерала, начали медленно подниматься.
Очнулся Пилигрим от того, что пол, на котором он лежал, был чер-
товски холодным. Когда он открыл глаза, то увидел вокруг непригляд-
ную картину. Он находился в узком круглом помещении, наглухо задра-
енном тяжелой металлической дверью. Внутри не было ничего. Слабый
свет пробивался откуда-то сверху. Не без труда озадаченный и удручен-
ный пленник приподнялся и сел.
«Где-то я уже все это видел , – подумал он и почесал затылок. – Вот
черт, кровь! Сволочи, они разбили мне голову».
Напрочь позабыв о лежавшем в кармане брюк носовом платке, Пи-
лигрим напрягся и резким движением оторвал от рубашки довольно
длинный и широкий лоскут. Приложив его к темечку, он тяжело вздох-
нул и прислонился к стенке. Ее могильный холод заставил его поежить-
ся.
«Так, спокойно, – попытался он вновь обрести потерянное душев-
ное равновесие. – Что мы имеем? А имеем мы то, что моя фантазия, по-
хоже, начинает претворяться в жизнь за одним маленьким исключени-
ем: вместо Архивариуса, приговоренного инопланетянами к смерти, в
переделку попал я, причем непонятно за что и по какому поводу. Более
того, все эти странные личности утверждают, что на дворе сейчас не две
тысячи третий, а одна тысяча девятьсот восьмидесятый год. Удивитель-
23
но. Но откуда же я тогда знаю, что в две тысячи третьем году... А что я,
собственно, про него знаю?!»
Металлическая дверь протяжно заскрипела. На пороге появились
автоматчики.
– На выход, – скомандовал один из них.
Заметно ослабевший Пилигрим не без труда поднялся на ноги.
– Пошел!
Прогнав его по зловонному коридору прикладами автоматов, они
втолкнули пленника в кабинет, также показавшийся ему знакомым: за
широким столом под портретом Дзержинского горделиво восседал Чер-
ный Кот. В руках он держал объемистое досье.
– Пожалуйста, садитесь, – не поднимая глаз, предложил он.
– Но здесь не на что сесть, – пробормотал Пилигрим, – здесь нет
никаких стульев.
– Правда?
– Да, Кот, и, знаешь, мне кажется, я начинаю понимать, что вокруг
меня на самом деле происходит...
– И что же?
– Наверное, эти, мои фантазии... Ну ты понимаешь?
– Предположим.
– Теперь мне кажется, что они не так далеки от истины, как вы все
считали раньше...
– Что ты имеешь в виду, Пилигрим?
– А, значит, ты не будешь скрывать, что ты хорошо знаешь меня,
генерал?
– Конечно, нет! А почему я должен делать это? Дружба друбой, а
служба службой, разве не так?
– Да, разумеется.
– Итак, ты догадываешься, наверное, почему ты здесь?
– Из-за инопланетян?
– Ты видел их, Пилигрим?
– Нет.
– Но ты, конечно же, не сомневаешься, что они существуют на са-
мом деле и угрожают землянам военным вторжением?
– В общем-то, да!
– Когда ты перестал принимать обязательные для каждого гражда-
нини таблетки «Стиратель»? Где-то около полугода тому назад, не так
ли? Ведь именно тогда, если мне не изменяет память, у тебя появились
помимо прочих эти чрезвычайно опасные для общества фантазии об
инопланетянах?
24
– Да, где-то около полугода назад, Кот; у меня от них просто рас-
калывалась голова.
– Ты знаешь, что это серьезное нарушение?
– Наверное, да.
– Странный ответ. Мне очень жаль, Пилигрим, но на этом нам, по-
видимому, придется расстаться. У меня уже больше нет к тебе вопросов.
Прощай.
– Прощай? – вздрогнул от неожиданности провинившийся боро-
дач. – Ты сказал «прощай», Кот? Но почему?
– Таковы правила. Правда, мне искренне жаль.
Развернувшись, Пилигрим устало побрел к выходу, где его под-
жидали озлобленные конвоиры. По-видимому, дело с потенциальным
вторжением инопланетян выглядело очень серьезным: уж больно со-
средоточены и агрессивны были все без исключения одетые в военные
мундиры люди.
Подойдя к двери, Пилигрим остановился и, оглянувшись, задал
знакомому генералу последний вопрос:
– Кот, а сейчас действительно одна тысяча девятьсот восьмидеся-
тый, а не две тысячи третий год?
– Действительно.
Тяжело вздохнув, окончательно обескураженный пленник, не со-
противляясь, под окрики конвоиров побрел навстречу своей неизбеж-
ной судьбе: на гигантском «велосипеде» его вывезли за сто первый ки-
лометр, где был вырыт огромный, словно алмазная трубка, котлован.
«Он, наверное, столь же глубокий, сколь была высока металлокон-
струкция, с которой сбросили бедного Архивариуса?» – только и успел
подумать стоявший на краю Пилигрим и, получив тяжелый удар между
лопаток, вскрикнул и тут же сорвался вниз...
– Все кончено? – сняв телефонную трубку поинтересовался хитро-
умный Архивариус. – Досье можно убрать на полку?
– Убирай, старик, – ответил на другом конце провода спокойный
голос Черного Кота. Его больше нет. Как мы и предполагали, он пре-
кратил принимать таблетки, и вот результат – из его памяти так и не
стерлись отдельные реальные события, связанные с инопланетянами.
Другое дело, что запутался он по большому счету окончательно: думал,
что живет в две тысячи третьем году, а наше время и пришельцы явля-
лись ему лишь в его дурацких фантазиях...
– Но мы же не имели права рисковать, правда? Ведь его излишняя,
можно так сказать, проницательность могла посеять панику среди на-
селения и тогда...
25
– Тогда наши враги из созвездия Гидры могли бы разнести нас в
клочья в течение нескольких часов.
– Ты прав, Кот, ты как всегда прав. Кстати, у меня есть еще сведе-
ния о двух неблагонадежных типах, отказывающихся принимать «Сти-
ратель».
– Надеюсь, среди них нет наших знакомых? А то мне все же как-то
не по себе!
– Нет, не беспокойся.
– Я подошлю курьера завтра в девять часов утра?
– Хорошо, оба досье будут готовы
– Тогда все.
– Пока, Кот... Хотя, знаешь, минуточку! Еще один вопрос.
– Что еще?
– Скажи, а ты сам веришь... ну, в этих самых... инопланетян?
На другом конце провода воцарилось тяжелое молчание.
– Ну, так да или нет?
Черный Кот несколько раз кашлянул в трубку и, помедлив еще
мгновение, не нашел ничего лучшего, как трусливо бросить ее.
– Вот вам и ответ, – выругался Архивариус и, почесав в затылке, до-
бавил. – Определеннее не бывает.

МЕТОД ДОКТОРА КИНКЕЛЯ

Доктор Йозеф Кинкель слегка передвинул свечу так, чтобы свет
от нее ярче освещал лицо пациента. Пациент, немолодой полноватый
мужчина с поросячьими глазками и двойным подбородком, зажмурил-
ся и пробормотал несколько недовольных фраз.
– Не волнуйтесь, друг мой, – попытался успокоить пациента врач, –
случай ваш не самый тяжелый. Еще два-три гипнотических сеанса – и
вы сможете приступить к работе.
– И меня не будут больше преследовать кошмары?
– Конечно, нет.
– И он оставит меня в покое?
– Естественно. Мы загоним его туда, откуда он пришел к вам – на-
зад в глубины вашего подсознания. Мы замуруем его в лабиринтах ва-
шей души, и он будет плутать там до скончания Света, не мозоля вам
больше глаза и не подталкивая к краю пропасти.
– А если он, как в прошлый раз, все же вложит в мои руки вилы, и
я...
– Ради всего святого, Отто, не драматизируйте ситуацию. Совре-
менная психотерапия знает куда более сложные случаи, чем ваш.
– Хорошо, хорошо, доктор. Я постараюсь.
– Я буду медленно вести отсчет – и на счете «десять» вы уснете. По-
старайтесь во время сеанса точно воспроизвести события того злопо-
лучного вечера. При этом не нервничайте, знайте, что я иду вслед за
вами по тропинкам ваших воспоминаний, и в нужную минуту сумею
предотвратить кошмар. И как только кошмар рассеется, я тихонько кос-
нусь рукой вашего лба – и вы проснетесь, обновленный и окрепший ду-
хом. Итак, Отто, вы готовы?
– Готов, доктор. Только, умоляю вас, не оставляйте меня одного!
– Будьте спокойны, не оставлю! – И с этими словами доктор Йозеф
Кинкель приступил к погружению пациента в состояние гипнотиче-
ского транса.
27
– Итак, Отто, расскажите, где вы сейчас находитесь.
– Я иду по поляне, освещенной светом луны. Справа от меня – бо-
лото. Кваканье лягушек сводит меня с ума. Слева – лес, сквозь который
мне предстоит пройти. Там, километрах в пяти за этой черной древес-
ной стеной находится дом моей кузины, которая долгие годы отшель-
ницей живет в этих забытых Богом местах. Я не знаю, почему именно
сегодня решил навестить ее. Я не понимаю, почему не рассчитал время
и оказался ночью в этом угрюмом, полном опасностей лесу.
– Зачем вы идете к ней? Какова цель вашего визита?
– Я точно не помню. Кажется, кузина просила меня помочь зако-
лоть свинью... Да-да, так и есть... Именно свинью. Она очень гордилась
своей свиньей, которая была у нее всего одна. Странно! Мне кажется, я
только сейчас начинаю понимать всю нелепость и чудовищность ситуа-
ции. Одна свинья – и убить ее должен не кто-то другой, а я, сельский
почтальон Отто Шварцкопф.
– Что происходит дальше?
– Дальше что-то склизкое попадает мне под ноги и от внезапно на-
хлынувшего чувства омерзения меня начинает тошнить. Кваканье ля-
гушек все усиливается, а лес становится все непроглядней и чудовищ-
ней. Чтобы не сбиться с пути, я все чаще и чаще гляжу на вызывающий
лик луны с морями, похожими на морщины, и с морщинами, похожими
на моря. Чем чаще я вскидываю голову вверх, тем саркастичнее мне ка-
жется выражение проступающих на желтом небесном диске серовато-
туманных глаз. Я чувствую в этом взгляде какое-то зловещее предзна-
менование. Я не могу объяснить себе причины этого. Однако довольно
четко осознаю, что в этом виновны и мерзкие неумолкающие лягушки,
и свинья, которую мне предстоит заколоть, и, конечно, кузина, из-за
которой я и вляпался в такое дурное дело.
Постойте, что-то странное происходит со мной. Вдруг все куда-то
исчезает. Яркий, яркий свет слепит мне глаза. Я вижу себя в просторном
зале. Звучит медленная музыка. Слышен легкий гул голосов людей, рас-
положившихся за соседними столиками. Мне кажется, что это ресто-
ран. Да-да, совершенно верно. Я в ресторане. В правой руке я держу нож,
а левой рукой накалаваю на вилку... о боже!... только не это... лягушачьи
лапки. Правда, здесь на блюде они выглядят не такими склизкими, как
на болоте, и даже хрустят на зубах, но все это не вдохновляет меня и
не вяжется в целостную картину. Мне хочется побыстрее убраться из
ресторана назад на болото, быстрее добраться до цели, заколоть эту дья-
вольскую свинью и вернуться домой. Конечно, вернуться домой, где не
будет этих убогих лягушачьих лапок, а будет сочная свиная отбивная,
28
обваленная в сухарях и изрядно сдобренная перцем. Однако надо ее еще
суметь заколоть, эту чертову свинью! Можно подумать, что я всю жизнь
только тем и занимался, что закалывал свиней. Я даже не знаю, в какое
место ей вонзить нож. Последний раз я убил живое существо лет пят-
надцать тому назад.
– Что это было за существо? Раньше вы мне об этом ничего не рас-
сказывали, Отто! При каких обстоятельствах вы его убили?
– Нет-нет, мне кажется я что-то спутал. Может быть, я хотел сказать
«вещество»...
– Не юлите, Отто! Вещество не убивают. Вы сказали именно то, что
хотели сказать. Я врач. Я ваш добрый доктор. Я ваш проводник по под-
земельям подсознанья. Откройте мне всего себя до конца, до последней
молекулы ДНК, и я, вот увидите, помогу вам.
– Хорошо. По-моему, я начинаю припоминать. Это было в саду. Она
сидела на качелях, нежась под лучами майского солнца...
– Кто? Кто она?
– Я проходил мимо в прескверном настроении духа. У меня жутко
болел живот. Да-да, именно так – у меня жутко болел живот. Ничто не
радовало мой взгляд. Я желал зла всему живому и готов был набросить-
ся на первого встречного... И тут этот сад и эти качели...
– Кто она, Отто? Скажите мне, кто она?
– У нее было очень яркое оперение. Клюв ее был причудливо изо-
гнут. Я до сих пор не могу забыть этот клюв, который после моего удара
палкой уткнулся в лужицу крови. Она будто пила собственную кровь,
жалкая птица! Но у меня очень, очень сильно болел живот, и мне неког-
да было изображать сострадание.
– Что произошло дальше, когда вы добрались до дома своей кузины?
– Мы сели за стол и за ужином обсудили какую-то мелкую пробле-
му. Настолько мелкую, что я не могу вспомнить какую, хотя обсужде-
ние заняло не менее двух с половиной часов.
– Постарайтесь, Отто! Ничто не придает мыслям такой ясности, ка-
кую придают мелочи. Итак?
– Кажется, мы говорили о какой-то вещи.
– Что это за вещь? Из какого материла она сделана?
– Из какого материла?.. Не помню... Хотя, подождите... Из стали.
Конечно же, из стали.
– Какой она формы? Круглая? Квадратная?
– Нет-нет, она вытянутая. Длинная стальная вещь с рукояткой на
конце. Похоже, я сейчас воспроизведу ее образ. Точно! Это здоровая
стальная пика с рукоятью. Боже мой! Откуда она у моей кузины? Для
29
чего она ей? Тем более такая странная? Я никогда в жизни не видел
пики более причудливой формы, чем эта.
– Зачем она ей? Как вы думаете?
– Не знаю, но думаю – за тем же, зачем все прочие многочисленные
ножи, топорики, заточки – для того, чтобы, оброняясь, закалывать,
протыкать плоть, наносить смертельные раны...
– Оброняясь от кого?
– От врагов в человеческом и зверином обличье.
– Кто ее главный враг в зверином обличье?
– Я думаю, та же треклятая свинья.
– А в человеческом?
– В человеческом – вы, доктор Кинкель!
– Вы с ума сошли, Отто! Я ни разу в жизни не встречался с вашей
кузиной! И у нее нет и не может быть причин ненавидеть меня!
– Ошибаетесь, доктор. Сейчас я ясно вижу ее пятнадцатилетней де-
вочкой и вас со скальпелем в руке... Вы не психотерапевт, вы – хирург.
Вы оперируете ее... Нет, вы даже не оперируете ее, вы ставите над ней
какой-то чудовищный эксперимент. Вы ведь работали ранее хирургом,
доктор, не так ли?
– Успокойтесь, Отто. Вопросы здесь задаю я. И не забывайте, что
вы находитесь сейчас в состоянии гипнотического транса. Вполне есте-
ственно, что вымысел и реальные переживания причудливым образом
переплетаются в вашем сознании. Поэтому расслабьтесь, слушайте толь-
ко мой голос и следуйте тем направлением, которое я вам указываю. Не
фантазируйте попусту. Наша задача – выяснить, как вы совершили то, что
совершили, а не пытаться представить вашу кузину в нежном возрасте...
– И тем не менее, доктор Кинкель, я ясно видел, как вы оперирова-
ли ее.
– Хорошо-хорошо, мой друг! Даже если это так – не зацикливайтесь
на этом. Вспомните о пике той причудливой формы, о которой вы толь-
ко что рассказывали. Она ведь пригодилась вам, не так ли?
– Отнюдь нет, доктор. Выпив несколько рюмок шнапса, я взял здо-
ровый кухонный нож и направился в хлев.
– Вы шли убивать? Вы были готовы к убийству?
– Я шел убивать свинью. Когда рука моя коснулась рукоятки ножа,
мне показалось, что внутренне я готов к тому, чтобы выполнить воз-
ложенную на меня коварной кузиной миссию. Однако, оказавшись на
пороге хлева, почувствовав приторный запах нечеловеческой грязи, я
содрогнулся и в нерешительности сделал несколько шагов назад... И
именно в этот момент я ясно ощутил Его присутствие...
30
– Как? Как вы поняли, что вами овладела чья-то чужая воля?
– Сначала я почувствовал небольшое головокружение и тепло, теп-
ло, разливающееся по всему телу. В этот момент мне показалось, что
кто-то невидимый проникает в поры моего организма и проторивает
путь по извилинам моего мозга. Это первое ощущение подтвердилось
тем, что, как только проникновение потустороннего в мой организм за-
кончилось, резкая боль пронзила все мое тело. Это был удар, нанесен-
ный одновременно по каждой клетке. Это было закрытие люка, через
который нечто завладело мной и заставило совершить... нет, я не могу
этого произнести... заставило совершить меня это... это прокалывание...
– Что же произошло дальше? Вспомните и расскажите мне об этом,
не торопясь, ибо мы подходим к самому главному. На каком-то этапе
нам с вами придется резко изменить картину происходящего, чтобы до-
стичь желаемого результата. Мы обязаны изгнать поселившегося в вас
дьявола. И мы сделаем это при помощи не раз опробированных науч-
ных методов. Вы готовы к избавлению, Отто?
– Разумеется, доктор! Однако готовы ли к избавлению вы сами?
– Не беспокойтесь обо мне. Моя работа – лечить людей, а, значит,
быть готовым к любым неожиданностям. Итак, что произошло дальше?
– Как я уже сказал, отступив на несколько шагов, я оказался на
пороге хлева. Нож выпал у меня из рук и, чтобы не остаться безоруж-
ным, я взял стоявшие неподалеку вилы. Какое-то экзотическое чувство
вдохновения посетило меня в этот момент. Я чувствовал необычайный
прилив сил и эмоций. Мне показалось, что я способен свернуть горы, а
мне предлагали убить свинью. И кто предлагал! Жалкая, обиженная на
весь мир женщина! Живущая в одиночестве в диком лесу в окружении
ножей, топоров и заточек. Изрезанная в юности каким-то хирургом-
изувером. Неполноценная глупая тварь! Как же осмелилась она вызы-
вать меня сюда на такое постыдное мероприятие, как закалывание сви-
ньи? Как у нее хватило совести продержать меня за столом полночи за
никчемными разговорами о стальной причудливой формы пике? Как
могла она подумать, что мне доставит удовольствие такое мероприятие,
как убийство свиньи? Кто же она сама после этого? Еще хуже, еще хуже,
чем свинья. И я докажу ей это. Я это ей сейчас докажу...
– Спокойнее, Отто, спокойнее. Это всего лишь воспоминание, от
которого вам предстоит избавиться. Что последовало дальше?
– Дальше... Отведя взгляд от почувствовавшей опасность свиньи, я
посмотрел на теряющийся во мраке дом моей кузины, и тотчас шальная
мысль пронзила мой зараженный присутствием демона мозг. Я развер-
нулся и уверенно зашагал по направлению к дому с вилами наперевес,
31
как древний германец, атакующий своих врагов. Резким движением я
открыл входную дверь... «У тебя получилось?» – спросила меня ничего
не подозревавшая кузина. «Получилось», – с ехидной усмешкой отве-
тил я и неожиданно для себя самого с диким криком рванулся вперед и
нанес кузине страшный удар вилами в лицо.
– И промахнулись, Отто. Уверяю вас, что вы промахнулись.
– Отнюдь нет, доктор. Да, она успела увернуться. Однако ее левое
ухо оказалось пригвожденным к стене.
– Успокойтесь, Отто, в том-то и состоит парадокс, что это не что
иное как вымысел, игра вашего несколько воспаленного воображения.
Сейчас я досчитаю до трех – и вы увидите, как вилы сломаются попо-
лам, и ваша кузина вновь предстанет перед вашим мысленным взором
совершенно здоровой женщиной. Итак...
– Не утруждайте себя, господин хирург. Я сам досчитаю до трех – и
докажу вам, что тем хирургом, который ставил над моей кузиной свои
чудовищные опыты, были именно вы!
– Но это полная бессмыслица, Отто! Проснитесь! Вы не желаете по-
мочь самому себе. Произнося такие кощунственные вещи, вы только
усугубляете ситуацию.
– Один!
– Отто, проснитесь!
– Два!
– Отто, ради всего святого!
– Три! – и с этим возгласом сельский почтальон Отто Шварцкопф
схватил лежащие на столе психотерапевта канцелярские ножницы и
вонзил их в сердце доктора Йозефа Кинкеля, после чего вынул из кар-
мана пачку сигарет и, закурив, мечтательно уставился в растворенное
окно, за которым проглядывали в темноте аккуратные бюргерские до-
мики...
– К-у-з-и-н-а, – умиротворенно улыбнувшись, протянул Отто, –
я иду тебя искать. – И резким движением выдернув из кровоточащей
раны психотерапевта ножницы, торопливо направился к двери...

ЧЕРНЫЙ ЮМОР РЫЖЕГО ДЖИМА

Джим Харрисон, двухметровый рыжеволосый гигант, не любил глу-
пых шуток, да, по правде сказать, и умных тоже. Все жители городка, в
котором мы с женой недавно обосновались, обходили Джима стороной,
а приезжие, которые изредка навещали это Богом забытое место, едва
завидев его массивную фигуру, брали ноги в руки и, дабы не рисковать,
убирались восвояси. А увидеть его можно было часто: не обремененный
заботами о хлебе насущном, он только тем и занимался, что бесцельно
слонялся по улицам. Помимо, когда я впервые появился в Хэлвуде, мой
старый добрый друг и наставник Сэм Бартлоу, который пригласил меня
сюда на должность рекламного агента своей фирмы, подняв кверху ука-
зательный палец, назидательно произнес:
– Здесь ты можешь делать все что угодно. Только, заклинаю тебя,
держись подальше от Рыжего Джима.
Заинтригованный подобным предостережением, я, естественно,
не только не последовал этому совету, а напротив, решил обязательно
познакомиться с Джимом.. « Черт побери,– думал я,– ведь внешность
часто бывает обманчивой. Так, даже в далекой холодной России, о чем я
где-то читал, в прошлом веке жил офицер, который, несмотря на свою
отнюдь не аристократическую внешность, писал удивительно тонкие,
подернутые легкой грустью стихотворения. Да и мало ли что говорят?
Сидел в тюрьме за убийство? Да, это так. Ну и что из этого?! У нас дай
только повод -моментально человека с грязью смешают. По пьянке-то
всякое бывает, а трезвый он и мухи не обидит. Да и ожесточился от того,
что разные завистники возводят на него напраслину» . Примерно так
рассуждал я, пообещав себе во что бы то ни стало добиться расположе-
ния Рыжего Джима.
И вскоре мне это удалось. Как?– спросите вы. Да очень просто. В
отличие от всех остальных моих добропорядочных сограждан я, зави-
дев шагающего навстречу двухметрового мистера Харрисона, не пере-
бегал на другую сторону улицы, не нырял в подъезды и не прятался за
33
припаркованные автомобили, а, напротив, приветливо улыбаясь, про-
должал свой путь и, поравнявшись с ним, отпускал какую-нибудь не-
винную шутку в его адрес.
Постепенно сердце Рыжего Джима смягчилось. Мы сблизились, и
месяца три спустя он уже разрешал мне вести себя с ним довольно фа-
мильярно. Я сделался своим в его доме и познакомился с его женой Эм-
мой, не менее рыжей, чем ее достойный супруг. « Два друга – берегись,
округа!» –так называли нас мои многочисленные знакомые, не переста-
вая удивляться столь нелогичному на первый взгляд альянсу высокого
интеллекта и медленно пробуждающейся от спячки серости. И только
мой учитель Сэм Бартлоу не уставал повторять:
– Не доведет до добра тебя эта дружба! С огнем не шутят!
– Полноте, дядюшка Сэм, – не без удовольствия подтрунивая над
ним, отвечал я.– Джим –прекрасный парень. Дайте мне полгода, и вы
увидите, на что этот человек способен.
– Как знать, как знать,– загадочно бормотал себе под нос Сэм Барт-
лоу.
И вот однажды, когда я в жаркий воскресный день зашел в весьма
популярный в нашем городке ресторан с романтическим названием «У
холма» и заприметил сидящего за одним из столиков Джима, в моей го-
лове родилась поистине хитроумная комбинация, которую я тут же и
решил разыграть.
– Привет, Джим!– прямо с порога заорал я во все горло.– Разве ты
еще здесь?
– А где же мне еще быть?– с трудом поднимая тяжелые веки, вопро-
сом на вопрос ответил мистер Харрисон.
– Дома, черт побери, дома! Я только что видел, как к твоей жене про-
шмыгнул какой-то сомнительный субъект. Сморчок в шляпе. Не зна-
ешь такого?
– Не люблю глупых шуток!– хрустнув суставами пальцев, прохри-
пел побагровевший Джим.
– А я и не шучу. Не веришь –не надо. Дело твое. Я тебя по-дружески
предупредил.
– Ладно,– вытянувшись в полный двухметровый рост, пробурчал
еще одно далеко не сложносочиненное предложение рыжеволосый ги-
гант,– поглядим!– И вразвалочку направился к выходу.
Как только дверь за его спиной закрылась, я чуть было не поперх-
нулся от смеха. Да и как иначе было реагировать на столь наивное по-
ведение взрослого человека?! Ведь он знал меня как облупленного! Я
каждый день дурачил его, и он с завидным упрямством верил мне, а
34
когда выяснялось, что это всего лишь очередной розыгрыш, расстраи-
вался, как ребенок. Все это чертовски забавляло меня, поскольку толь-
ко с Джимом я мог проявить свое остроумие в полном блеске, не опаса-
ясь ответных подвохов. И он спускал буквально все, мой добродушный
Джим.
На этот раз, возвратившись через полчаса, он вновь водрузил на
стул, стоявший по другую сторону стола, свое необъятное тело и в упор
уставился на меня немигающим взором. Я застыл в ожидании его тра-
диционных высказываний типа:
– Ну и подлец же ты, Гарри! Чтоб тебе пусто было!
Однако Джим упорно молчал, и только рот его, как мне показалось,
слегка искривила ехидная усмешка. Он налил полную кружку пива и,
залпом выпив ее, вытер рукавом губы. И вдруг волосы зашевелились у
меня на голове и язык, который крайне редко изменял мне, неожиданно
прилип к пересохшему небу: на рукаве пиджака и на торчащей из-под
него манжете рубашки Джима я отчетливо увидел свежие пятна крови.
Страшная догадка пронзила мой мозг. Я вздрогнул и вскочил с места.
– Сейчас вернусь,– бросил я и стрелой вылетел на улицу.
Несмотря на нестерпимую жару, пот, выступивший на моем лбу,
нельзя было назвать испариной –это был самый настоящий холодный
пот. Мурашки табунами бегали взад-вперед по моей спине, а руки тряс-
лись так, что я никак не мог воткнуть ключ от зажигания в уготован-
ную ему скважину. Наконец, взревев, машина рванулась с места, и ми-
нут пять спустя я резко затормозил возле дома мистера Харрисона.
На мой нетерпеливый звонок в дверь ответом была пугающая мерт-
вая тишина. Я подождал несколько секунд и позвонил опять... И вновь
не услышал ничего, кроме гулкого стука моего взбудораженного серд-
ца. Мрачные предположения сбывались. Я позвонил к соседям, и они
подтвердили мою догадку. Миссис Харрисон сегодная из дома не выхо-
дила. Мысленно сведя в этой истории разорванные концы с концами, я
принял единственно верное решение –сообщить в полицию.
– Испектор Хартли слушает,– раздался на другом конце провода
внушительный голос.
– Алло, инспектор!– закричал я.– С вами говорит Гарри Роджерс.
Немедленно приезжайте по адресу Хопкинс-стрит, двенадцать. Похо-
же, что Рыжий Джим, Джим Харрисон, убил свою жену.
– Послушайте, это вы серьезно?– усомнился тот.
– Серьезнее не бывает!– мрачно ответил я.
– Черт побери! Этого еще не хватало! Ладно, ждите, сейчас выезжа-
ем.
35
Через пять минут я с облегчением услышал бодрящий вой сирены и
поспешил навстречу двум приближающимся полицейским машинам.
– Показывайте, куда идти,– без всяких предисловий, по-деловому
приступил к исполнению своих обязанностей инспектор Хартли.
– Сюда, сюда,– заторопился я.
Когда мы подошли к заветной двери, инспектор, еще раз вопроси-
тельно взглянув на меня, уверенно нажал на кнопку звонка. Через ми-
нуту мы услышали шаги, два поворота ключа в замочной скважине и,
ошеломленные, имели несчастье лицезреть на пороге миссис Харрисон
собственной персоной -растрепанную, заспанную и сердитую.
– Какого дьявола вам здесь надо?, энергично набросилась она на
нас.– Мало того, что своей идиотской сиреной всю округу переполоши-
ли, так еще в дверь трезвоните! Поспать не даете!
– Но, мэм,– нахмурив брови и указывая на меня кивком головы, об-
ронил инспектор,– этот господин сказал, что вас убили...
– Да вы в своем уме, инспектор?– уставилась на него Эмма.– Как
видите, я жива-живехонька! Это все проделки Гарpи Роджерса, ими он
моего мужа изводит. Видать, одного Джима ему мало показалось, коли
он за вас взялся.
– Вот как?– повернулся ко мне инспектор.– Не зря, значит, я сомне-
вался. Должен заметить, мистер, что с полицией такие шутки неумест-
ны. Да и накладны к тому же. Это шутка, к примеру, обойдется вам в
пятьдесят долларов -за ложный вызов. Надеюсь, теперь вы вполне удо-
влетворены?
– Да, но...– попытался я было протестовать, но замолчал, чувствуя
свою полную беспомощность.
На обратном пути в ресторан меня одолевали мысли поистине фи-
лософского характера. « Действительно,– думал я,– всякому терпению
есть предел. Но как странно, по-иезуитски, воспользовавшись моим же
собственным оружием, отомстил мне напрочь, казалось бы, лишенный
серого вещества Рыжий Джим. Хотя чему удивляться?– успокаивал я
себя.– Имея такого опытного наставника, можно и собаку научить раз-
говаривать!» Однако, сказать по правде, самолюбие мое было уязвлено и
подталкивало меня дать достойный отпор обидчику.
Я остановил изрядно запылившийся « Форд» у рекламной вывески
ресторана и, войдя в зал, прямиком направился к столику, за которым
все так же неподвижно восседал бесподобный мистер Харрисон.
– Ну, Джим,– протягивая руку, торжественно произнес я,– прими
мои поздравления. Ты делаешь успехи, старина! Даже меня переплю-
нул. Честно говоря, не ожидал от тебя такого, ей-ей, не ожидал.
36
Джим недоуменно уставился на меня и молча стиснул мою руку, в
очередной раз продемонстрировав запекшиеся на рукаве пиджака и
манжете рубашки пятна крови.
– Ловко придумано -ничего не скажешь,– продолжал я.– Да и сы-
грано отлично. А кровь-то -прямо как настоящая! Ну теперь, приятель,
держись -за мной ответный ход. До скорого!
По дороге домой я успел обдумать три различных варианта возмез-
дия, которые собирались обсудить со своей женой, тоже большой лю-
бительницей всякого рода розыгрышей и каверз. Войдя в прихожую, я
быстро сменил ботинки на мягкие тапочки и крикнул:
– Глэдис! Иди сюда, моя милая!
Поскольку ответа не последовало, я в три прыжка взбежал по вин-
товой лестнице, ведущей на второй этаж в спальню, и, открыв дверь как
вкопанный в ужасе застыл на пороге: посреди комнаты, уткунувшись
лицом в ковер, в луже крови лежала моя жена...
Трясущейся рукой я снял телефонную трубку:
– Алло, полиция? Это Гарри Роджерс.
– А-а-а, как же, как же! Давненько не виделись! Кого еще у вас уби-
ли?– услышал я до боли знакомый голос инспектора Хартли.
– Мою жену...
– И сделал это, конечно же, Рыжий Джим?
– Да, инспектор.
– Придумайте что-нибудь пооригинальнее!..– взорвался полицей-
ский, и мое ухо обожгли сердитые телефонные гудки...

ИЕЛОНА – ПРОПОВЕДНИК
(ЕРЕСЬ, НАЙДЕННАЯ В КОЛОДЦЕ)

Увидев Иелону, толпа заревела:
– Смерть лжепророку! Смерть исчадью сатаны!
Поворачивать назад в пустыню не было сил. Приподняв голову и
бросив отрешенный взгляд на толпу, одетый в лохмотья и изнуренный
длительным переходом странник сделал несколько шагов навстречу
неизбежности и упал без чувств, едва ли успев осознать, что причиной
обморока стала не столько жажда, сколько брошенный чьей-то грязной
рукой булыжник. Где бы ни появлялся Иелона, что бы он ни говорил,
люди с непониманием и опаской относились к его словам и пропове-
дям. И только, когда небо над пустыней обволакивалось звездным ков-
ром, люди засыпали, а шакалы выползали из нор, только тогда Иелона
мог чувствовать себя спокойно и говорить то, что бурлило и закипало
где-то в недрах его сознания.
Иелона не помнил, кто он и как пришел в этот мир. Он не помнил
ни своих родителей, ни одного из родственников. Не знал он, женат ли
и есть ли у него дети. Он не догадывался даже о том, сколько ему лет.
Внешне он был молод. Он не носил бороды. Волосы его были довольно
коротко остриженны. Иногда ему казалось, что именно его моложавость
и является главной причиной того, что окружающие не воспринимают
его как мудреца и пророка. Между тем, те ощущения, которые перепол-
няли его изнутри, подсказывали ему, что на самом деле, несмотря на
возраст, он объединяет в себе какие-то невероятно могучие, имеющие
бесконечную историю силы. Это была и его, и не только его тайна.
Иелона не помнил, как он выучил язык этой страны и еще восемь
языков, которые позволяли ему обращать свои проповеди к разным на-
родам, встречающимся на его тернистом пути к поискам истины. За
барханами быстро прячется солнце, и так же быстро оно встает. Так и
знания Иелоны то отступали куда-то в небытие, то вновь озаряли его
разум новыми вспышками откровения. Временами ему казалось, что
38
он знает какие-то неведомые еще человечеству науки и секреты приро-
ды. И этот чудодейственный сонм ощущений, сгусток вечности денно
и нощно бередил душу Иелоны-проповедника и гнал его все дальше и
дальше на восток, туда, откуда берет свое начало река цивилизации и
времени.
В минуты просветления Иелона произносил совершенные по своей
красоте и образности речи, но по сути своей столь нелепые и кощун-
ственные, что внимавшие ему либо принимали его за бесноватого и
бежали его, либо видели в нем лжепророка и били его камнями. Ино-
гда, находясь в одиночестве, он вычерчивал палкою на песке какие-то
замысловатые фигуры и выводил неведомые даже самым сведущим из
книжников знаки. Он не творил никаких чудес. Не лечил слепых, не
исцелял прокаженных. Он веровал и творил только одно чудо – пропо-
ведовал, как ему казалось, правду о Боге.
И был первый день, когда оказался Иелона в пустыне. И открыл он
глаза, и увидел ящерицу, и сказал, обращаясь к ящерице:
– Ящерица! Знаешь ли ты, тварь Божия, сколько здесь песка? Здесь
в пустыне столько же песка, сколько звезд на небе. Сочти число пес-
чинок – и ты узнаешь, сколько на небе звезд. Когда звезда падает на
землю, она превращается в песчинку. Когда же песчинка, подхваченная
ветром, воспаряет к небесам, она превращается в звезду. Человек – та
же песчинка и та же звезда. Одних уносит ветром, другие светят огнем.
Вначале, когда не было ничего, точнее, когда Земля состояла всего из
одной песчинки, на нее упала звезда. На эту звезду упала вторая, на вто-
рую третья, – и так звезды падали до тех пор, пока не образовались на
Земле равнины, горы, расщелины и впадины. И тогда дождь. И появи-
лись на Земле моря и реки. И потекли воды рек тех и стали точить они
камень. И как только появился на Земле первый отточенный водами
текушими камень, сверкнула молния, – и на Землю упала священная
живородящая звезда. И превратилась звезда та не в песчинку, но в семя.
И произросли от него сначала мхи и лишайники, а потом и хвощи и
папоротники и прочие растения и живность всякая: и рыбы, и чудища
морские, и крылатые, и прочие гады, и пресмыкающиеся. Песчинка к
песчинке – это и есть Бог. Бог всемогущий.
– И произрос на Земле сад, – рек далее Иелона, обращаясь к ящери-
це. – Но не было у того сада названия, ибо не могли ни мхи, ни лишай-
ники, ни рыбы, ни прочая живность, ни даже звезды дать тому саду на-
звания. И пронеслось в воздухе поверье, что должно саду этому носить
божественное название. И вышел тогда из чрева звезды живородящей
первочеловек и молвил:
39
– Быть саду сему нареченным садом Эдемом, ибо имя сие прочел я
в книге небесной.
Но никто не внял словам первочеловека, и не знали тогда травы и
растения, а также рыбы, птицы и звери разные, что растут и живут они
в саду божественном, саду Эдеме. И жил вышедший из чрева звезды
живородящей первочеловек в саду божественном. И питался он плода-
ми сада того и черпал знания из единственной книги, книги небесной
нерукотворной. И прожил он так, питаясь плодами дивными и черпая
знания вечные, двенадцать лет и двенадцать дней. И упала другая звез-
да живородящая, и произошла от нее первая женщина. И была женщи-
на та божественно красива. И увидел ее первочеловек, и возжелал ее,
и отложил в сторону книгу небесную. И стали жить и он, и она в саду
божественном. И родились у них дети. И родились дети у их детей. Там
в глубине веков растворилось божественное начало истории. С каждым
днем оно уходит дальше и дальше. Начало истории меняется. А что есть
меняющееся начало истории? Не отсутствие ли начала как такового?
Божественная история – история без начала и история без конца. – Так
закончил свою проповедь перед ящерицей Иелона. И сбросила ящерица
хвост и убежала. И затерялась ящерица в пустыне. И затерялось начало
истории божественной в глубине веков.
* * *
– Как к вам попала эта рукопись, сын мой?
– Видите ли, святой отец, дело в том, что я работаю переводчиком, и
не так давно один мой хороший знакомый, археолог, попросил, чтобы я
перевел эти тексты с древнееврейского на английский.
– Надо сказать, сын мой, что, потратив, по-видимому, уйму времени,
вы, должен вас разочаровать, совершили далеко не богоугодный посту-
пок. Те несколько страниц, которые вы мне сейчас прочитали – не что
иное, как ересь. В средневековые времена, уж будьте уверены, за подоб-
ную находку и за столь блистательный перевод сатанинских измышлений
вы и ваш знакомый наверняка были бы преданы в руки инквизиции.
– Да, но времена, слава Богу, изменились. И мы живем в цивилизо-
ванное время, в цивилизованной стране. Не так ли?
– Конечно, конечно. Именно поэтому я и согласился побеседовать
с вами, хотя, признаться, начало нашей дискуссии не предвещает, на
мой взгляд, ничего хорошего. Делая перевод, как мне кажется, вы успе-
ли насквозь пропитаться Духом не святым, но лживым и порочным. Вы
верующий, сын мой?
40
– Думаю – да, святой отец. Именно поэтому я и взялся за перевод
переданных мне моим другом рукописей. С их помощью я надеялся
упорядочить свои знания в религиозных вопросах и, если хотите, по-
пытался найти истину.
– Ни секунды не сомневаюсь, что вам это, конечно же, удалось?!
– Отчасти, святой отец. По крайней мере, хорошо уже то, что я чаще
стал задумываться о природе и предназначении человека, его силе и
бессилии, божественном происхождении и дьявольских страстях, бу-
шующих в каждом из нас.
– Пореже произносите имя дьявола вслух, сын мой, – и изгоните
его тем самым из себя, из ваших мыслей и снов. Где, вы говорите, была
найдена эта рукопись?
– В заброшенном колодце при раскопках близ Геф-Хефера.
– И сколько же лет этой находке?
– Примерно две с половиной тысячи лет.
– Уж не хотите ли вы сказать...
– Не знаю, о чем подумали вы, святой отец, но я хочу сказать, что по
содержанию рукопись едва ли имеет что-либо от Ветхого либо Нового
Завета. Это что-то совершенно особенное. Это даже не религия, а ско-
рее – система знаний.
– Любая так называемая система знаний, превратно истолковыва-
ющая Священное Писание или противоречащая ему, не что иное как
ересь. И я сделаю все возможное, сын мой, для того, чтобы облечь вас
в единственно истинную веру, веру в Господа. Спрашивайте же – и да
снизойдет прозрение на вашу душу!
– Прежде всего, святой отец, я хотел бы заранее принести извине-
ния за возможные, как бы это поточнее выразиться, эскапады с моей
стороны в отношении исповедуемых христианской религией постула-
тов и за те детские вопросы, которые я непременно собираюсь вам за-
дать. Начнем сначала, с вашего позволения. Каждый, будучи ребенком,
когда-нибудь да задавался вопросом о происхождении Вселенной и ее
бесконечности. Помните эти знаменитые вопросы наподобие: «Если
Вселенная конечна, то что же все-таки находится за ней?» или «Как
и когда все началось?» Ортодоксальная религия отвечает, по крайней
мере на второй вопрос, достаточно определенно: все пошло от Бога, в
тот день, а точнее в те шесть дней, когда Бог решил – да будет так – и
сотворил Землю.
– Справедливы слова ваши, сын мой! Ибо сказано в Библии: «Так
совершены небо и земля и все воинство их. И совершил Бог к седьмому
дню дела Свои, которые он делал, и почил в день седьмый от всех дел
41
своих, которые делал. И благословил Бог седьмой день, и освятил его,
ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал». Что
же касается ответа на первый вопрос, так скажу вам, неискушенному:
слаб и немощен человек перед Господом. Как в точных и естественных
науках существуют аксиомы, то есть изначальные истины, так суще-
ствует и высшая истина на Земле и на небесах. И имя этой великой ис-
тине – Господь Бог. Никогда, как бы ни просили вы, сын мой, никогда
Господь не снизойдет до того, чтобы доказывать каждому смертному
факт своего существования. Недостаточно ли того, что тысячелетия
тому назад Бог выбрал целый народ, чтобы через него явиться миру?!
Точно так же, как бы далеко ни продвигал человечество по пути позна-
ния научно-технический прогресс, всегда останутся истины, лежащие
за пределами человеческого понимания. К одной из таких истин или
тайн принадлежит и тайна бесконечности Вселенной. Кстати, как глу-
по не верить в бесконечность Вселенной, так же, по меньшей мере, глу-
по, если не сказать безнравственно и кощунственно, не верить в Бога.
Вы успеваете следить за ходом моих рассуждений, сын мой?
– Вполне, святой отец. Тем более, что вы, учитывая, по-видимому,
уровень моей осведомленности в данном вопросе, изъясняетесь очень
доступно. Однако вскоре нас ждут и более серьезные вопросы, аргумен-
тация которых столь, насколько я понимаю, сложна, что ставит нередко
в тупик весьма искушенных философов и теософов. Чтобы хоть как-то
подготовиться к восприятию более сложных рассуждений, предлагаю
вместе отужинать и скрепить начало нашего диспута несколькими чар-
ками доброго вина.
– Если вы думаете, что я откажусь, сын мой, то вы глубоко заблуж-
даетесь. Я согласен отужинать с вами, даже если мне придется сделать
это за свой счет.
* * *
И снова прошел сквозь пески Иелона и вышел к морю. И омыл ноги
морской водой. И встал на валун. И обратился к морю с речью:
– Знаешь ли ты, море, что помимо того, что смываешь грехи с тел
наших, подобно тому, как вера очищает души наши, делишь ты, море си-
неокое, земли разные и народы разные между собой? Зачем бежишь ты
на сушу и увлекаешь за собой песчинки? Разве недостаточно тебе, что
тысячелетия назад разделило ты мириады песчинок между собой? Разве
не больно слышать тебе грустную песнь зыбучих песков пустыни, песнь
разлученных песчинок? Разве нет в тебе, состоящем из воды, хоть капли
42
сострадания к разделенным? Или не чувствуешь ты, что соль вод твоих из
слез песчинок разлученных проистекает? Гордое и неуемное, не можешь
разве быть милостивым и спокойным? Не можешь разве не разлучать, а
соединять песчинки разные? Ведь живут в чреве твоем рыбы и чудища
морские, и водоросли произрастают, и возводят полипы сооружения чу-
додейственные нерукотворные. Как оберегаешь ты детей своих морских
малых, почему не оберегаешь песчинки и делишь сушу земную на остро-
ва разные, а людей – на народы разные, и языки на языки разные?
Разве не слышишь ты, море горделивое и величавое, как целые сон-
мы песчинок надвигаются на тебя из пустынь земных или островов че-
ловеческих? Как отвоевывают у тебя, у глубин твоих молчаливых день
за днем и шаг за шагом пространство жизненное, соединяющее? Разве
не можешь понять, море пурпурно-лучезарное, что подобно тому, как
капля не может существовать без капли, так не может существовать пес-
чинка без песчинки? Подобно тому, как реки неизбежно впадают в моря
и океаны, точно так же воссоединяются острова средние и островки не-
большие с землями обширными и плодоносными, а народы дикие и во-
инственные с народами просвещенными и богопослушными.
И было дано мне знамение свыше, о, синеокое и вдаль бегущее, что
где-то там, где ты сливаешься с небом, есть другая чем-то похожая на
нашу и вместе с тем совершенно особенная страна. И живут там похо-
жие и не похожие на нас люди. И говорят они на странном, диковинно
для нашего уха звучащем языке. И произрастают там растения гигант-
ские и неповторимые. И водятся в зарослях тех животные чудные и пти-
цы, суетливые и голосистые. И отличаются люди те от нас, и растения,
и птицы, и животные странные. И возводят люди те храмы божествен-
ные, и приносят жертвоприношения частые. Но отличаются храмы те
и жертвоприношения частые от синагог наших и обычаев наших здеш-
них, как свет Луны от света Солнца отличается. И светит одна рели-
гия отраженным светом другой. И другая светит отраженным светом
первой. Зачем внесло ты, о, море великое и несправедливое, сумятицу
и раздор в песчинки, народы и души наши? Зачем не ограничилось ты
очищением грехов наших? Зачем завертело и забурлило людские судьбы
в водовороте бурь и событий? Зачем не позволило уповать на тебя, как
на небеса, нам грешным? Зачем раздробило утлые лодки жизней много-
численных о жесткие ребра волн? Зачем похоронило на дне своем по-
коления песчинок убиенных?
Едва умолкли в седой пряди волн последние слова Иелоны, как
вдруг почудилось защитнику душ и судеб человеческих, что шепчет ему
в ответ море:
43
– Прав ты и не прав, Иелона-проповедник. Много общего у меня
с небесами. Но море – я, а небеса – они. И волнуюсь я и трепещу пред
ними. И манят, и влекут и управляют они мною так же, как и людьми, и
животными, и растениями разными. И простираются длани мои к бе-
регам и судьбам человеческим по законам небесным чудодейственным,
но не морским прихотливым. Пройдут годы и тысячелетия, и обуздает
человечество стихию и морскую, и небесную, и невидимую. И позна-
ет свои первоистоки и цель, бесконечную и благородную. Но особен-
но и чудодейственно будет это знание. И изменит оно саму природу и
жизнь человеческую. И будет эта жизнь в главном своем жизнью неви-
димой или духовной и лишь в незначительной части своей – жизнью
обыденной или плотской. Века минут, за ними тысячелетия, и лишь
когда звездный дождь пройдет над Землей – познает человек стихию
небесную эфемерную. Уйдет вперед человеческое знание, и научатся
люди строить небесные лодки скоростные, чтобы плавать на них меж
звездами, как между островами. И не стану причинять я зла людям та-
кого, какое причиняю сегодня. И восстанут небеса и покажут свою силу
великую, устрашающую, людям, какую сегодня являю я. Но это будет
лишь промежуточный шаг между жизнью уже неземной, но еще не не-
видимой или первозданно духовной.
И пораженный застыл Иелона на валуне, заслушавшись открове-
ний моря. И хотел задать он морю множество возникших у него вопро-
сов о жизни морской, небесной и жизни невидимой. Но догадалось море
по выражению глаз Иелоны о том, какие вопросы вот-вот готовы вы-
рваться из уст его, и испугалось, что проговорилось и побежало прочь
от вдохновенного проповедника...
– Прощай, море, – наблюдая, как начинается отлив, рек Иелона и,
сойдя с валуна, сделал несколько шагов и усталый лег на песок.
* * *
– Попробуйте морских гребешков, святой отец. На мой взгляд, это
одно из наиболее утонченных кушаний.
– Не хлебом единым жив человек, сын мой, и уж тем более – не гре-
бешками. Хотя, должен признаться, я действительно очень люблю это
блюдо. Кстати, если вы будете столь любезны и нальете мне к тому же
рюмку вина, я буду весьма польщен.
– Да, но...
– Не надо никаких «но», сын мой. Истинная религия не терпит
лицемерия. Если вы хотите уличить меня в неискренности, непосле-
44
довательности или, не приведи Господь, во лжи, я вам так скажу: зря
стараетесь. Те законы и нравственные нормы, которые завещал нам
Отче наш, сущий на Земле и на небесах, соблюдают все без исключения
служители Бога. И даже, если вам кажется, сын мой, что кто-то из нас
поступается завещанными нам свыше нормами, уверяю вас, – вам это
только кажется. Среди священнослужителей столько же лжецов, сколь-
ко правдолюбцев среди бизнесменов и политиков... Надеюсь, вы научи-
лись уже отличать мой театрально-окрыленный сарказм от серьезных
вещей, которые мы с вами обсуждаем?
– Лишь в той мере, в какой искусство вообще доступно простым
смертным, святой отец, я научился определять тональность ваших вы-
сказываний. А если серьезно, то мое продолжительное, как вам могло
показаться, «но» прозвучало отнюдь не потому, что я хотел было осу-
дить или уличить вас в чем-либо, а лишь потому, что вино уже кончи-
лось...
– Тленные проблемы бытия не остановят нас на полпути отыскания
истины, не так ли, сын мой?
– Надеюсь, святой отец, тем более, что следующий комплекс вопро-
сов, которые я собирался Вам задать, относится как раз к разряду нет-
ленных.
– Я весь внимание, сын мой.
– Европейцы, арабы, индийцы... христианство, мусульманство,
буддизм... Разные народы, разные религии. Почему мы верим в Хри-
ста, святой отец, а не в Будду или Магомета? Разве менее известны они
или менее велики? Един ли Господь Бог, как едины по существу разные
расы и народности? Что такое пантеон богов в современной религиоз-
ной трактовке? Существует, в конце концов, первооснова всего, или их
столь же много, как звезд на небе? Откуда идет эта бьющая в глаза раз-
ница в восприятии в принципе одного и того же, нетленного, великого
и бесконечного? Из-за разницы географической широты и долготы воз-
никновения той или иной религии, времени ее зарождения или суще-
ствует какая-то иная причина?
– Успокойтесь, успокойтесь, сын мой! Словоохотливость и излиш-
няя воодушевленность вряд ли уместны при обсуждении серьезных
вопросов. В том потоке, на первый взгляд, наукообразных фраз и тер-
минов, которые вы только что произнесли, на самом деле смысла не
больше, чем иголок в стогу сена. Даже если в ваших словах и заключа-
ется хотя бы самая ничтожная толика правды, то попытка отыскать ее
– наипустейшее занятие. Однако не отчаивайтесь! Подобная путаница,
к сожалению, – отнюдь не редкое явление в умах даже наиболее про-
45
свещенных наших соотечественников, к коим вы, вне всяких сомне-
ний, принадлежите. Дело в сущности не в том, сколько наций и народов
существует на Земле; и не в том, сколько учений царствуют над умами
людей, а в том – насколько истинны проповедуемые отдельными так
называемыми пророками постулаты и нравственные нормы. Воистину
да будет сказано, на свете существует только одна РЕЛИГИЯ: и имя ей
– Христианство. Все остальное – от лукавого. Все остальное – ересь,
чушь и обман. Происки падших ангелов. Псевдо-, анти-, контра– или,
как угодно по-другому назовите, религия.
– Кстати, святой отец, откровенно говоря, меня всегда поражала ка-
тегоричность суждений христианской церкви. Как-то в моем сознании
слабо уживаются призывы к любви к ближнему своему и откровенное,
извините за ответную резкость, неприятие отличных от христианских
верований и учений. Даже фанатичные мусульмане, как хорошо извест-
но, рассматривают Иисуса из Назарета как великого пророка, оказывая
ему соответствующее уважение. При этом пророк Ислама рассматрива-
ется служителями Христа не иначе как лжепророк.
– Ваши слова, сын мой, нисколько не противоречат, а скорее под-
тверждают мои мысли и высказывания. Подумайте хорошенько! Одно
из действительно значимых, хотя и ложных учений современности не
смеет подвергнуть сомнению божественный характер личности Сына
Человеческого. Не является ли это пусть косвенным, однако очень весо-
мым доказательством истинности и божественной исключительности
христианского вероучения?
– Косвенные доказательства вряд ли могут быть самыми убедитель-
ными, не так ли, святой отец?
– Следуя логике религиозного образа мышления, косвенные до-
казательства зачастую оказываются решающими, а за давностью лет
нередко и единственными свидетелями тех или иных божественных
событий и чудес. Прямые доказательства используются больше в суде,
сын мой. И называются они в этом случае по-другому: не доказатель-
ства, а улики. Уличать же Господа или верующих в него – тягчайшее
преступление, за которое посягнувший на истину ответит уже не на
светском, а на Страшном Суде, если вовремя не покается. Отсюда – не-
обходимость соблюдения церковных обрядов: молитва, пост, исповеда-
ние, причащение... Я надеюсь, уж в этом-то вы разбираетесь!
– Кстати, об обрядах, святой отец! Недавно, будучи в церкви, пой-
мал себя на мысли, что, простите за очередное кощунство, это не столь-
ко место сосредоточения людей одухотворенных и просвещенных,
сколько слабых и в чем-либо ущемленных. И вообще, согласитесь, хо-
46
дить в церковь и исполнять определенный церемониал и действительно
верить – по крайней мере, не совсем одно и то же.
– Ужасны заявления ваши, сын мой. Но я все же отвечу на эти свя-
тотатства: как дно реки отличается от ее поверхности, так рассуждения
ваши – от рассуждений богоугодных. Нельзя пересечь море под пару-
сами, не сев в лодку. Нельзя откусить от плода, не сорвав его. Нельзя
постичь мудрость, не читая книг. Точно так же нельзя постичь Бога вне
его дома, то есть вне церкви, вне обрядов и, если угодно, вне соблю-
дения ряда условностей. Не жертвуя – не приобретешь! Приобретая –
жертвуй! Доходят ли до тебя слова мои, сын мой?
– Откровенно говоря, святой отец, и да, и нет. Временами мне ка-
жется, что ваши слова полностью убеждают меня. Однако с течением
разговора я начинаю замечать, что наши мировоззрения отличаются
друг от друга, как эвклидова геометрия от неэвклидовой. Я утверждаю,
например, что можно пересечь море, не садясь в лодку!
– Как же это, позвольте полюбопытствовать?
– Скажем, на самолете.
– Ну, знаете...
– Можно откусить от плода, не сорвав его. Примеры даже не хочу
приводить! Можно ли постичь мудрость, не читая книг? Я думаю: мож-
но. Вспомните – самые сокровенные знания передавались древними
людьми и особенно служителями культа из уст в уста. А однозначно
утверждать, что некоторые древние народы были заведомо ниже нас по
уровню развития, я думаю, нельзя. Следовательно, мудрость – не в кни-
гах или, по крайней мере, не только в них.
– А где же?
– Внутри нас самих! Если, конечно...
– Что, «если конечно»?
– Если, конечно, не вне нас...
* * *
И вошел Иелона в город древний, каменной стеною от врагов обне-
сенный, как жизнь земная от жизни небесной и жизни невидимой, не
каменной, но духовной стеною непробиваемой обнесена. И собрался
на площади центральной народ знатный и народ ремесленный, и па-
стухи и рыбаки из местностей близлежащих. И говорил Иелона речи
странные, но проникновенные. И слушали его, затаив дыхание, и на-
род знатный и народ ремесленный, и пастухи и рыбаки из местностей
близлежащих.
47
– Знаете ли вы, песчинки множественные и судьбоносные, – рек
Иелона-проповедник, – что веет над головами и душами вашими мо-
гучий вселенский ветер, освежающий и божественный? Знаете ли вы,
что приносит он вам воздух для дыхания и пищу для желудка, и пищу
для размышления? Никогда не начинался, и никогда не утихнет ветер
этот созидающий, как не прекратят никогда светить звезды и Солнце на
небе, как не прекратится жизнь, радужная и божественная, даже после
Конца Света, ибо не может быть у Света конца, как не было у него на-
чала. Где есть начало, и где есть конец – там темнота, смерть и разруше-
ния. Где нет ни начала, ни конца – вселенский ветер, свет и Божия бла-
годать. Прислушайтесь, песчинки нерукотворные и великие, услышьте
вечную благостную музыку жизни нетленной, невидимой и духовной.
Садитесь в лодки нерукотворные и плывите, плывите наперекор молве
и людской зависти, по бурным потокам собственной судьбы, яркими
вспышками звезд небесной реки отмеченным. Алкайте и взалкаете.
Ищите да обрящете. Каждый земной день в вечность превратить стре-
митесь.
И недовольно зашумела толпа, речи странные сии услышав. И сжа-
лось плотнее кольцо людское вокруг проповедника неумолкающего.
– Вы, ждущие мессию и жаждущие чуда, откройте глаза и вокруг
оглянитесь. Пелена, пелена невежества и неверия застилает глаза ваши.
Какие еще нужны чудеса, когда вслед за ночью наступает день, когда
появляются на свет Божий учения и науки разные. Неужели не видите,
что сытые ли и довольные, голодные ли и нищие, некоторые братья и
сестры ваши ведут жизнь невидимую или духовную. Почувствуйте все-
ленского свежего ветра дуновение. Постарайтесь отдаться во власть его
воли, стихий и страстей. Ветер вселенский – движение вечное. Движе-
ние вечное – Бог всемогущий, сущий на Земле и на небесах. И когда вы
мчитесь в поле, по горам, по страницам фолиантов и пергаментов древ-
них, когда кудри ваши развеваются по ветру, сердце бьется учащенно, а
в душе звенит божественный колокольчик, знайте – Бог движет вами.
Так было и так будет всегда.
Века минут. Узнает мир и потопы страшные, и дожди серные, и
войны. И сдует ветер вселенский безжалостный остатки жизни чело-
веческой с Земли грешной и обветшалой. И не останется на Земле ни
пустынь, ни ледников, ни гор, ни равнин, ни городов, ни песчинок жи-
вородящих, нерукотворных. И завоет, задует с новой силой вселенский
ветер, созидающий и освежающий. И понесет вдаль мириады песчинок,
одухотворенных и загаром света вселенского, божественного покры-
тых. И упадут они где-то на почву благодатную и дадут новые всходы. И
48
вновь покатится не то с горы, не то под гору законом не физическим, но
невидимым управляемое, огромное и скрежещущее Колесо Истории. И
да будет так, ибо прочел я надписи и изречения сии в книге небесной
нерукотворной, – так закончил свою проповедь перед знатью и просто-
людинами Иелона-благовествователь.
И не поняли, и не поверили Иелоне люди, и смеялись над ним, и
били его камнями. И упал камень, рукою нетвердой брошенный, у са-
мых ног Иелоны-проповедника, и упал на него другой камень. И по-
следнее, что увидел Иелона, из мира земного в мир невидимый пере-
носясь, была никем более не замеченная искра, камнем из камня вы-
сеченная...

ЧЕРНЫЙ ЛОРД

Я злой, я очень злой человек. Коварнее, кровожаднее, чудовищнее,
мрачнее и порочнее меня только двое – мистер Чарльз Брукенхем и сам
Сатана. Правда, Чарльз Брукенхем и Сатана живут в преисподней, а я
здесь, на Земле, среди вас. Когда я смотрю в толпе на сытые, самодо-
вольные лица, я тотчас же вспоминаю холеное, будто выточенное из
гранита лицо моего бывшего соседа – лорда Брукенхема. Еще совсем
недавно, как некоторые наиболее заевшиеся из вас, Чарльз Брукенхем
просыпался в шикарной постели, принимал ванну, не спеша завтракал,
раздавал указания прислуге и отправлялся заниматься тем, чем и по-
ложено заниматься человеку, чье состояние оценивается в несколько
миллионов фунтов стерлингов, – прожигать жизнь.
Я внимательно следил за всеми его перемещениями и даже вел спе-
циальный дневник кощунственных поступков черного лорда, как я на-
зывал про себя Брукенхема. Одним из наиболее невинных его развле-
чений была охота. Однако охота эта была весьма странного свойства –
вместо ружей лорд Брукенхем использовал кнуты, а добычей его стано-
вились не звери, а чем-то не угодившие ему слуги. Их вопли были столь
раздирающи, что я, находясь в столовой собственного дома, в трехстах
ярдах от виллы черного лорда вздрагивал и ронял то ложку, то нож, то
вилку, удивляясь, как люди могут терпеть над собой такое издеватель-
ство. Однако лорд Брукенхем был чертовски богат и мог себе позволить
многое...
В городе поговаривали о его загулах в публичном доме, где его зна-
ла каждая проститутка. И хотя женщины очень говорливы, не было ни
одной, которая бы захотела поделиться воспоминаниями о вечере, про-
веденном с черным лордом. Как правило, та из них, на долю которой
выпадала несчастливая карта обслуживания лорда Брукенхема, вновь
приступала к «работе» не раньше, чем через неделю.
Иногда лорд переодевался в простую одежду и, примазавшись к
какой-нибудь разгулявшейся компании, до утра предавался всем тем
50
грязным порокам, к которым так предрасположена чернь. Его тело было
насквозь пропитано алкоголем, мозг разрушен наркотиками, а душа...
Душа его, если она когда-то и была у черного лорда, казалось, давным-
давно отлетела.
Ненависть и презрение навсегда поселились в туманном взгляде
лорда Брукенхема. И даже немногочисленные шутки, которые изредка
вылетали из его уст, были столь же мрачны, сколь глупы и неуместны.
Часто за это его изгоняли даже из весьма сомнительных и видавших
виды компаний. Однако никто никогда так и не осмелился возвысить
голос или тем более поднять руку на черного лорда – так зловеще предо-
стерегающ становился его взгляд в критические моменты.
Люди, хоть как-то знавшие Чарльза Брукенхема, рассказывали, что,
насколько они его помнят, он всегда был таким. Разве что чуть краси-
вее в молодости... Кстати, такого чудовищного диссонанса между по-
трепанной, но в сущности довольно привлекательной внешностью и
мерзкой начинкой мне не приходилось встречать никогда в жизни. О
детстве черного лорда не помнил никто. Никто не знал, кто были его
родители, откуда пять лет назад он приехал в наше графство... И только
перстень с изображением фамильного, в виде черного ворона, герба, ко-
торый Брукенхем неизменно носил на мизинце левой руки, напоминал
о его знатном происхождении.
Повторяю – я злой, я очень злой человек. И сделал меня таким
Чарльз Брукенхем, черный лорд, самое отвратительное и мерзкое чудо-
вище, которое я когда-либо встречал. Я не понимаю, почему в течение
почти четырех месяцев, чуть ли не каждый вечер виделся с ним и со-
вершал такие гнусности, которые даже мне, человеку в общем-то ма-
лопривлекательному и кровожадному, казались верхом извращений и
цинизма.
Кстати, я забыл рассказать о себе... Мне не очень-то приятно это де-
лать, потому что, в отличие от лорда Брукенхема, внешность моя приме-
чательна в совершенно ином отношении. Я, знаете ли, абсолютно лыс.
Рост у меня, скажем так, такой же, какой был и в десятилетнем возрасте.
И еще, еще... я несколько сутуловат. Нет, не подумайте, у меня нет горба,
но хожу, сижу и лежу я несколько странно, как бы стараясь заглянуть в
свой собственный желудок, как правило, до отказа набитый жареной
говядиной с луком.
Однако у меня есть то, что выгодно отличает мою внешность от
внешности черного лорда – это мои глаза. Серые, может быть несколько
бесцветные, они так и бегают из угла в угол, как бы ища приют и успо-
коение. Пытаясь заглянуть в них, мои немногочисленные собеседни-
51
ки, как правило, теряются и разводят руками. Они хотят, но не могут
постичь меня, как не могут постичь, нежась в своих теплых семейных
гнездышках, многого, чему бы я мог научить их, окажись они в моем
полном подчинении в полутемном подвале средневекового замка...
Единственное, что, безусловно, роднит меня с Чарльзом Брукенхе-
мом, – это мое прошлое, точнее отсутствие такового. Я совершенно не
помню своих родителей, не помню, как оказался в этом живописном
шотландском городке, не помню, с каких пор я так полюбил жареную
говядину с луком – короче, не помню, вернее – не хочу вспоминать ни-
чего, что было до того, как я решил отомстить лорду Брукенхему...
Мы познакомились с ним при весьма странных для обычных лю-
дей и весьма банальных для нас с черным лордом обстоятельствах – в
отделе игрушек местного супермаркета. Я покупал там своих любимых
кукол, а лорд Брукенхем – оловянных солдатиков. Тогда я еще не по-
дозревал, для чего нужны были черному лорду оловянные солдатики,
но куклы, куклы нужны были мне как воздух. Знаете, я очень, очень
люблю кукол. Они такие чистые, непорочные. Они совсем не такие, как
люди. Они не сморкаются, не потеют, не болтают часами по телефону.
Они такие опрятные и преданные. Я могу их оставить одних и уехать на
неделю, на две – и я уверен, что в моем доме будет все в полном порядке.
Мне никто не наставит рога, никто не залезет в мой холодильник и не
съест припасенную говядину с луком.
И потом, если честно, у меня, в отличие от лорда Брукенхема, с жен-
щинами как-то не получалось. Даже если, преодолев брезгливость, я и
начинал иногда произносить заученные томные фразы, то глаза, мои
вечно бегающие из стороны в сторону глаза, непременно тут же выдава-
ли меня... и потом... не всем чистоплюйкам, видите ли, нравится запах
лука...
Другое дело – куклы. Брюнетки, блондинки, кареглазые и голубо-
глазые – на любой вкус. И все – мои. Я стирал для них платья, делал
им различные прически, читал им стихи... Когда же они не слушались
меня, я строго наказывал их – одних ставил в угол, других запирал в
чулане, а особо провинившимся выдергивал волосы, а иногда руки и
ноги. Не то же самое делают порой разряженные в смокинги и вечерние
платья представители высшего общества со своими мужьями, женами,
любовниками и любовницами, а чуть позже, выходя на трибуну, безза-
стенчиво начинают рассуждать о распущенности нравов и отсутствии
добродетели?..
Чему научил меня черный лорд? И почему он на протяжении, как я
уже говорил, четырех месяцев практически денно и нощно таскал меня
52
за собой? Ответы на эти вопросы просты: на моем фоне лорд Брукен-
хем выглядел куда более впечатляюще, чем на фоне показушных пра-
ведников и либералов. К тому же нередко во всех этих разношерстных
компаниях, в которых нам доводилось бывать, ценился мой дар уга-
дывать карты на расстоянии. Да, да, я умел делать некоторые чудеса
и, признаться, не без удовольствия демонстрировал свои способности.
Конечно, выступать перед куклами мне было приятнее во сто крат... Но
иногда, иногда эти шумные овации, устраиваемые грязными, испещ-
ренными линиями порока ладонями приводили меня в экстаз. В эти
моменты у меня обильно выделялась слюна, и я, вдохновленный, съе-
дал за присест целую сковороду говядины с луком.
Черный лорд научил меня презирать людей по-иному, не так, как
я это делал раньше. Если до знакомства с лордом Брукенхемом я изна-
чально испытывал к людям физическое отвращение, то позднее, в боль-
шей степени, стал презирать их морально. Многие, если не все, каза-
лись мне порой еще большими уродами, чем я сам. И даже черный лорд,
прирожденный циник и себялюб, удивлялся порой скорости и степени
моего перерождения.
Буквально через неделю нашего знакомства куклы отошли у меня
на задний план, и я, к своему удивлению, обнаружил, что очень легко
могу управляться и с проститутками. В этом отношении черный лорд
был непревзойденным учителем! Скоро по городу обо мне поползли не
менее леденящие невинные души слухи, чем те, которые разносились
молвой и ветром об аномалиях лорда Брукенхема. Совершенно есте-
ственным образом я превратился в фигуру номер два по степени одиоз-
ности. Такая слава, признаться, грела мою душу и приятно щекотала
нервишки.
Так мы и шли рука об руку, от скандала до скандала, в утехах, фо-
кусах и беспробудном пьянстве, до тех пор, пока не произошел этот до-
садный инцидент. Я чувствовал, что когда-то это должно случиться,
понимал, что два столь непохожих друг на друга человека не могут на-
ходиться вместе так долго, и ждал подвоха от черного лорда. Но то, что
это будет удар ниже пояса, не мог предположить даже я.
Конечно, он регулярно публично издевался надо мной и высмеивал
меня, и я спускал ему все, даже кукол. Но в тот злополучный для него
вечер он, поверьте мне, сделал очень неверный ход. Мы, как обычно,
ужинали в ресторане «Лонг Вэй» в компании трех довольно симпатич-
ных и весьма экзальтированных девиц. Черный лорд рассказывал оче-
редную жуткую историю, искоса наблюдая за смятением на лицах со-
беседниц. Справедливости ради надо отметить, что это смятение или
53
пренебрежение с некоторых пор нравилось мне не меньше, чем самому
лорду Брукенхему. Время от времени, оторвавшись от говядины с лу-
ком, я поддакивал ему и демонстривовал присутствующим несложные
фокусы превращения вилки в нож и обратно, исчезновение со стола пе-
пельницы и тому подобную дребедень.
Неожиданно лорд Брукенхем повернулся ко мне и спросил:
– Баркли, как тебе не надоест это дрянное блюдо?
Злобная, едва уловимая усмешка скользнула по моим губам. Я сде-
лал вид, что не слышал вопроса, и хотел было пошутить, но тут же по-
чувствовал нестерпимый приступ тошноты и, встав из-за стола, на не-
сколько минут откланялся. Вернувшись, я сделал вид, что ничего не
произошло, тем более что черный лорд, закончив первый свой рассказ,
перешел к следующему и был весьма увлечен.
Через некоторое время, сославшись на недомогание, я покинул про-
тивное мне общество, сел в такси и помчался по направлению к дому,
снедамый непреодолимым чувством мести. «Как, как посмел этот него-
дяй назвать дрянным блюдом мою любимую говядину с луком?!» – эта
мысль изнутри подтачивала мою и без того расшатанную психику и все
сильнее заставляла работать кровожадную составляющую воображения.
Помните, я намекал вам на то, что не очень-то люблю ворошить со-
бытия прошлого? Но иногда рвущие душу воспоминания нет-нет да и
проходят перед моим мысленным взором. В эти минуты созерцания
уходящего счастья слезы слабости наворачиваются на мои потускнев-
шие глаза, и я стараюсь забиться в самый отдаленный уголок мирозда-
нья и там в одиночестве снова и снова переживаю короткие, как обрыв-
ки прощальных фраз, минуты расставания со своей матушкой.
Она так любила меня. Говорила мне ласковые слова. Оберегала от
грязных девчонок. А как она готовили жареную говядину с луком –
пальчики оближешь! И вдруг, когда у нас, как мне казалось, все было
так хорошо, в ее жизни появился сильно напоминающий мне лорда
Брукенхема проходимец. Он и уговорил ее на то, чтобы, забрав из дому
практически все деньги, она уехала с ним в неизвестном направлении.
Но я не виню ее, не виню... Во всем виноваты они, грязные предатели и
извращенцы вроде черного лорда!..
– Вам нравится говядина с луком? – неожиданно спросил я води-
теля такси.
Тот обернулся, как-то странно посмотрел на меня и ответил:
– Мы приехали, сэр. С вас – восемь фунтов.
«Ублюдки, – думал я, запершись в своем кабинете. – Они дума-
ют, что их вкусы и предпочтения безукоризненны, что им все сходит с
54
рук. Что ж, посмотрим! Ему, видите ли, не нравится говядина с луком!..
Дрянное блюдо!.. Посмотрим, что получится из тебя, лорд Брукенхем,
когда ты отведаешь моих приготовлений!.». С этими словами я взял с
полки одну из многочисленных книг, посвященных вопросам чародей-
ства и магии, в изобилии украшавших стеллажи моего кабинета, и по-
грузился в чтение.
Разумеется, я и раньше слышал о симпатической магии, но именно
сейчас понял, что это именно то, что может пригодиться в настоящий
момент. Я открыл книгу и бегло пробежал несколько абзацев. «Нанесе-
ние повреждений восковым подобиям, куклам, фигуркам или глиня-
ным болванчикам посредством симпатической магии вызывает анало-
гичные повреждения на теле врага, которого данные подобия изобра-
жают.
Наиболее четкое описание восковых и иных подобий было сделано
матушкой Демдайк на суде над ланкаширскими ведьмами в 1612 году.
По ее свидетельствам, наиболее верный способ отнять жизнь у челове-
ка с помощью колдовства – сделать изображение (фигурку) из глины,
похожее формой на человека, которого намереваются убить. Тщательно
просушить ее. И если вы захотите, чтобы один его член стал слабее про-
чих, следует взять колючку, шпильку или иголку и воткнуть в тот член
фигурки, которому вы желаете слабости. Если же вы захотите, чтобы
какая-то часть тела врага начала чахнуть, следует взять эту часть фигур-
ки и сжечь ее. Таким же образом можно умертвить и все тело.
В 1597 году в Шотландии Джанет Лейск из Фортефера насадила вос-
ковую фигурку на вертел и шесть часов держала над огнем. И как таял
воск, так в то же самое время тело врага ее покрывалось испариной».
«Что ж, – подумал я, отбросив в сторону книгу. – Из лорда Брукен-
хема получится неплохое жаркое». И тут же, умиротворенный, крепко
уснул.
На следующее утро я позвонил Брукенхему и сказал, что мне нужно
на пару недель съездить на родину.
– Ну-ну, – только и произнес в ответ мой недавний приятель и по-
весил трубку.
«Что ж, жаркое, ты у меня поплатишься», – подумал я и направился
в супермаркет. План отмщения уже полностью выстроился в моей го-
лове, и, чем ближе я подъезжал к супермаркету, тем более изощренные
способы приходили мне на ум. Как я уже упоминал, открыто противо-
стоять или хотя бы что-то возразить черному лорду было практически
невозможно. Именно поэтому я и решил попробовать старое испытан-
ное и столь популярное у нас в Шотландии средство, как симпатическая
55
магия. Почему-то я был абсолютно уверен в том, что именно это оружие
окажется наиболее действенным в моих руках. В конце концов, если это
у кого-то должно получиться, так скорее всего у меня: я ведь неплохо
владел искусством фокусника, а это, знаете ли, тоже своего рода магия.
В супермаркете я приобрел такое жуткое количество свечей, что
даже безликая продавщица не выдержала и спросила-таки меня:
– Сэр, я надеюсь, не все эти свечи украсят ваш именинный пирог?
Убогая, она ожидала, наверное, улыбки и ответной шутки с моей
стороны. Что ж, кое-чего она дождалась!
– Мне хватит и сорока четырех, а остальные восемьдесят я мог бы
оставить, да боюсь – вам этого не хватит.
Зардевшись, она еще долго смотрела мне вслед, тогда как я, сосре-
доточенный, терпеливо прокладывал путь навстречу колдовскому от-
мщению.
Вернувшись домой, я переоделся в рабочую одежду и, взяв с собой
свечи и некоторые другие приспособления, направился в скрытую от
посторонних глаз часть моих владений. Лопаткой я разровнял глини-
стый участок земли, на котором в течение следующих пятнадцати ми-
нут выдавил форму передней части туловища лорда Брукенхема. Терпе-
ливо, на протяжении полутора часов я плавил воск, заполняя им при-
готовленное углубление.
Вернувшись в дом и выпив в перерыве чашечку чая, я приступил к
изготовлению задней части туловища черного лорда. Эту работу я проде-
лал гораздо быстрее, и не только потому что задняя часть туловища лорда
Брукенхема была менее примечательна, чем передняя, но и потому что у
меня к этому времени уже появились определенные навык и сноровка.
Затем я аккуратно вынул из земли первую затвердевшую заготовку.
Очистил ее от остатков глины. Отшлифовал поверхность разогретым
ножом. Тщательно промыл водой и оставил сушиться. То же самое я
проделал и с другой заготовкой. После чего, слегка подплавив в нужных
местах, соединил две заготовки между собой.
Заровняв шов между двумя половинами и разрисовав лицо куклы
масляной краской, я с гордостью поднял ее над головой и долго любо-
вался своим шедевром. Это был он, хоть и изображенный в масштабе
один к трем, но это был именно он, лорд Брукенхем, черный лорд!.. Мой
недавний приятель и теперешний злейший враг.
Следующие пять дней почти целиком ушли на шитье костюма для
воскового двойника черного лорда. В ателье меня приняли очень ра-
душно. Однако по мере того, как я формулировал свой заказ, радушие
хозяев сменилось не то недоумением, не то опасением. Хотя мне, при-
56
знаться, было абсолютно все равно. Мне нужно было сделать дело. И я
делал его, изощренно-скрупулезно продумывая каждую мелочь.
Еще труднее продвигалось изготовление обуви. И все же семи дней
хватило для того, чтобы одеть восковую куклу лорда Брукенхема в эле-
гантные кожаные ботинки непозволительно маленького размера.
После столь серьезных перипетий такие пустяки, как покупка гал-
стука, часов и запонок показались мне ненавязчивым приключением.
Труднее пришлось с фамильным перстнем. Хотя и в этом случае я, как
мне кажется, с честью вышел из положения, заменив перстень довольно
изящно выполненной восковой подделкой.
Как только двойник черного лорда был готов, я, прежде чем перейти
к решающей стадии операции, решил проверить действенность выбран-
ного мною способа отмщения. Приготовив целую сковороду говядины с
луком, я удобно устроился за кухонным столом, посадив напротив себя
ненавистную куклу. Я медленно отрезал ножом нарочито маленькие ку-
сочки говядины и, глядя прямо в глаза восковому лорду, один за другим
со смаком отправлял аппетитные ломтики в рот. Закончив утонченную
трапезу, я не без видимого удовольствия соскреб со сковородки остатки
лука и размазал их по наглой физиономии черного лорда.
– Что, вкусно? – с ехидной ухмылкой спросил я онемевшего от сво-
ей извечной подлости и нынешней беспомощности лорда Брукенхема.
– Вкусно?
В какой-то момент мне показалось, что выражение лица воскового
Брукенхема изменилось, и губы как будто прошептали слова извинения.
– Поздно пришло к тебе раскаяние, негодяй! Слишком поздно! –
вокликнул я и, схватив лежавший неподалеку нож, одним махом отсек
мизинец левой руки обалдевшей от ужаса куклы.
Палец неправдоподобно гулко ударился об пол и пролежал там не-
сколько секунд до тех пор, пока я не раздавил его подошвой тапочки
точно клопа. Когда я убрал ногу, сердце мое приятно защемило от от-
крывшейся мне картины: вместо мизинца на полу осталась жалкая бес-
форменная масса, а от перстня, этого извечного признака аристокра-
тии, не было и следа.
На следущее утро я позвонил Брукенхему, и его дворецкий сообщил
мне, что у его господина неприятности, и он просил меня как можно
скорее прибыть к нему. «Неприятности – это хороший знак», – поду-
мал я и, наскоро переодевшись, прямиком направился к своему столь
же знатному, сколь и ненавистному соседу.
Брукенхем, как обычно, встретил меня в гостиной. Лицо его на этот
раз было выточено точно из черного мрамора, а не из гранита.
57
– Что с вами, Чарльз? – с деланным беспокойством в голосе спросил
я, искоса бросив взгляд на левую руку черного лорда.
– Чертовщина какая-то, Баркли. Сегодня ночью у меня пропал пер-
стень.
– А мизинец?.. – чуть было не спросил я, но вовремя осекся.
– Слава Богу, палец остался, – будто прочитав мои мысли, не то по-
шутил, не то с облегчением произнес Брукенхем. – С тобой не приклю-
чалось подобных фокусов?
– Нет, но...
– Что но?
– Может быть, вы оставили его в постели какой-нибудь очередной
потаскушки?
– Ты говори, да не заговаривайся! Я мог бы учудить все, что угодно,
но перстень!.. И потом, мне показалось, что мои солдатики последнее
время стали плохо охранять меня...
– Что вы, лорд! Я только что видел ваших охранников – они начеку
и в отличнейшей форме.
– Как ты смешон, Баркли! Ты опять ничего не понял! Я имею в виду
своих оловянных солдатиков. Смотри! – С этими словами черный лорд
жестом пригласил меня перейти в соседнюю комнату, где на огромном
столе я увидел макет средневековой крепости, охраняемой многочис-
ленным оловянным гарнизоном.
– Вчера я забыл сменить часовых, – продолжил Брукенхем. – И вот
результат – перстня нет, как будто его и не было.
– А что охраняют эти солдаты? – не без любопытства спросил я. –
Если я правильно понял...
– Не напрягайся, мой друг. Понял ты это навряд ли правильно, но я,
так и быть, объясню тебе. Они охраняют... мою душу!
«Так-так, – мелькнуло у меня в голове, – жаль, что я не знал этого
раньше! Видимо, поэтому моя первая колдовская атака на черного лор-
да оказалась успешной лишь наполовину». Недолго думая, я незаметно
приоткрыл ворота игрушечной крепости. «Теперь тебе уж точно не сдо-
бровать!» – не без доли триумфа подумал я.
– Никто никогда не мог вынести ни пылинки из моего дома, – не
унимался между тем черный лорд, – ни оттенка мысли из моей головы,
а тут целый перстень! Попадись мне под руку этот мерзавец!..
– Что бы вы сделали с ним, Чарльз?
– Я бы собственноручно казнил его самым противоестественным
способом.
– Каким, например?
58
– Чтобы показательно разделаться над своим врагом, – воодушевил-
ся черный лорд, – можно, например, крепко привязать его к циркуляр-
ной пиле особого устройства: два вращающихся лезвия с разной скоро-
стью приближаются к телу жертвы – со стороны ног и головы. При этом
шея должна спокойно выгибаться назад и вперед так, чтобы внимание
пленника сосредоточилось на угадывании, с какой части тела начнет-
ся мучение и придет нестерпимая боль. Можно просто зажать голову
жертвы в тиски или подвесить его за ноги – кому что нравится...
– Ну а все-таки, Чарльз, какой способ убийства вы бы предпочли?
– Я?
– Да, вы!
– Скорее всего я приказал бы бросить мерзавца в яму с гремучими
змеями, чтобы они обвили его голову и заставили орать от ужаса и от-
вращения.
«Что ж, неплохо придумано», – решил я, и мозг мой бесшумно за-
работал в подсказанном самим черным лордом направлении. Проведя,
дабы не вызвать подозрений, вместе с лордом Брукенхемом недобрую
первую половину дня, я, изможденный ожиданием мести, вернулся до-
мой и тотчас же приступил к реализации своего чудовищного плана.
Теперь, пробив брешь в неприступной крепости черной лордовской
души, я ни на секунду не сомневался в успехе операции.
В одном из номеров «National Geografic» я нашел статью о змеином
озере. На мое счастье оно находилось в каких-нибудь пятнадцати ми-
лях от нашего городка. Казалось, само Провидение ведет меня по верно
избранному пути отмщения. Наскоро перекусив, вооружившись кар-
той, болотными сапогами и положив завернутое в бархатную тряпку
восковое подобие лорда Брукенхема в багажник собственного «Ровера»,
я весело отправился в путь. Из динамиков доносилось чье-то жалкое
пение, но я не слушал его, оглушенный собственным учащенным дыха-
нием и громоподобным сердцебиением.
«Дрянное блюдо... яма с гремучими змеями, – вспоминал я роковые
слова черного лорда. – Скоро все это будет у тебя в достатке!»
Подъехав к змеиному озеру и выбрав один из наиболее отдаленных
его уголков, я сам, несмотря на внутреннюю решимость и ясную сол-
нечную погоду, содрогнулся от открывшегося мне пейзажа. Букваль-
но в нескольких футах от дороги начиналась болотистая местность,
утыканная кочками и исковерканная уродливыми стволами деревьев.
Переобувшись в болотные сапоги и вооружившись шестом, я развернул
девятипалую куклу и смело шагнул навстречу устроению судьбы лорда
Брукенхема.
59
Очень скоро я натолкнулся на целый клубок змей, гревшихся на
солнцепеке. Заметив мое приближение, клубок зашипел и зашевелился.
Сделав над собой определенное усилие, я еще на несколько шагов подо-
шел к намеченной цели и уверенным движением бросил восковое подо-
бие черного лорда в самое пекло гремучего царства. Я готов поклясться,
что видел, как несколько возмущенных змеиных голов одновременно
метнулись в сторону воскового туловища и покрыли его сетью смерто-
носных укусов.
В этот момент я испытал неописуемое чувство облегчения. Каза-
лось, все мои грехи в эту минуту были отпущены чей-то невидимой си-
лой. Я злорадно засмеялся и произнес неизвестно откуда пришедшие на
ум слова:
Double, double, toil and trouble,
Fire burn, and cauldron buble!
Беда и сеть, расти, расти.
Огонь, гори! Котел, кипи!
Я злой, я очень злой человек. Коварнее, кровожаднее, чудовищнее,
мрачнее и порочнее меня только двое: мистер Чарльз Брукенхем и сам
Сатана. Правда, Чарльз Брукенхем и Сатана живут в преисподней, а я
здесь, на Земле, среди вас. Не приведи Господь вам встретиться со мной
или с таким, как я, не приведи Господь пытаться задеть меня за живое.
Я любил и люблю говядину с луком. Я любил и люблю разные фокусы.
Я любил и буду любить своих милых очаровательных кукол. Конечно,
если они не будут слушаться меня, я буду их наказывать, но ведь они у
меня такие умницы и должны понимать, что не имеют права расстраи-
вать папочку...
НЕКРОЛОГ
Ушел из жизни добропорядочный человек, лорд Чарльз Брукенхем.
Имя его навсегда останется в сердцах жителей нашего города как лич-
ности неординарной и примечательной. Лютая и нелепая смерть на-
стигла его в самом расцвете сил и карьеры. На протяжении последних
десятилетий возглавляя компанию «Brookenhem @ C», покойный много
внимания уделял благотворительным аспектам деятельности фирмы.
Его спонсорская деятельность стала образцом для подражания некото-
рых шотландских бизнесменов.
Смерть всегда выбирает лучших. Вот и на этот раз она вырвала из
наших рядов одного из самых активных членов общества. Спи спокой-
но, наш друг и учитель. Знай, что те зерна, что бросил ты в эту благодат-
60
ную почву, взрастут скоро добрыми семенами. И память о тебе надолго
останется в суровых краях и открытых сердцах и душах наших. Пусть
дело твое живет и процветает! Пусть преемники твои превзойдут тебя в
поступках и трудах праведных. И пусть земля тебе будет пухом! Аминь!

НАЗАД К СМЕРТИ

Остановившееся сердце вновь застучало. Покойник Лу Хиггинс, от-
крыл глаза, вынул нож из кровоточащей раны, встал на ноги и посмо-
трел по сторонам. Убийца, явно не ожидавший такого поворота собы-
тий, занервничал и, отступив на несколько шагов, промямлил:
– Не надо, Лу... Ты ведь знаешь, что...
Воскресший бросил презрительно-насмешливый взгляд на несо-
стоявшегося киллера, не без удивления осмотрел затянувшуюся рану,
вдохнул полной грудью на глазах испаряющуюся кровь и пьяной по-
ходкой направился туда, откуда пришел – в таверну «Блэк Хорс», где
несколько минут назад оставил Сьюзен. Непомерная тяжесть давила
ему на плечи, голова шла кругом не столько от изрядного количества
выпитого виски, сколько от калейдоскопа сменяющих друг друга эфе-
мерных картин происходящего. Лу Хиггинс не любил недопитого ви-
ски, недосказанных разговоров, но больше всего на свете он не любил
обыденности. И потому ему было хотя и весьма странно, но вместе с тем
очень любопытно то новое состояние, в котором он таким невероятным
и нелепым образом оказался.
– Ты, кажется, уже попрощался со мной?! – подозрительно глядя
на вновь взгромоздившегося на еще не успевший отвыкнуть от тяжести
тела Лу Хиггинса стул, взвизгнула раздраженная Сьюзен.
Лу как-то странно посмотрел на нее. Взял в руку опорожненный ра-
нее стакан. Наклонился к столу, поднес стакан к лицу и неожиданно
выплеснул в него выпитое ранее виски.
– Убирайся к черту, скотина, – закричала Сьюзен и в сердцах
увлажнила лицо Хиггинса остатками виски, плескавшимися на дне ее
собственного стакана.
Хиггинс хотел было в только ему присущей манере – смачной по-
щечиной – прореагировать на выходку своей бывшей подружки, как
вдруг, перепутав причину со следствием, схватил лежавшую неподале-
ку вилку и стал доставать изо рта недавно съеденные совершенно целые
62
свиные отбивные. Даже видавшая виды Сьюзен не выдержала такого
зрелища и, вскочив из-за стола, поспешно зацокала каблуками по на-
правлению к выходу. Оставшись в одиночестве, Хиггинс выложил на
тарелку ранее съеденную им же еду и жестом подозвал официантку.
– Счет, сэр? – поинтересовалась предупредительная и не по годам
миловидная женщина.
– Нет, я бы хотел, чтобы вы унесли это назад на кухню и передали
вашему шеф-повару, что он и то, что он делает своими руками, – откро-
венное дерьмо!
– Но, сэр... – хотела было что-то возразить распоясавшемуся посе-
тителю официантка, однако Хиггинс довольно развязно прервал ее.
– Сдачи не надо! – рявкнул он и, не оставив на столе ни цента, на-
дел шляпу и уверенной, совершенно не пьяной походкой направился к
двери.
Сев в припаркованный неподалеку «Форд», Хиггинс инстинктивно
сунул руку во внутренний карман джинсовой куртки в поисках ключей
– карман был пуст.
– Черт, – немногословно отвел душу гризлиподобный Лу, но тут
же, не без удивления обнаружив ключ в замке зажигания, успокоился.
На какое-то мгновение Хиггинсу показалось, что мотор автомашины
включен. Однако, повинусь не то инстинкту, не то привычке, он повер-
нул ключ и, довольно отчетливо услышав, как двигатель заглох, отпра-
вился в путь.
Ранчо, владельцем которого был Лу, находилось в пятнадцати ми-
лях от города. Дорога пролегала по довольно живописным для имею-
щих богатое воображение людей абсолютно лишенным древесной рас-
тительности местам. Понять то, что машина действительно движется,
а не стоит на месте, можно было лишь по изредка проплывавшим за
окнами причудливых форм кактусам. Ночь отступила, и при внима-
тельном взгляде на ярко вычерченный на небесной палитре этих широт
солнечный диск Хиггинс неожиданно понял, что диск этот движется
в совершенно противоположном своему обычному пути направлению.
Машина Хиггинся двигалась точно на восток, и солнце ни на йоту не
отставало от изрядно запылившегося автомобиля.
«Дженкинс, грязная свинья, – размышлял, наблюдая за движением
солнца и бегущими мимо кактусами, Хиггинс, – зачем ты подослал ко
мне этого ублюдка? Я ведь вернул тебе твои жалкие деньги. Или ты та-
ким образом хотел заполучить Сьюзен? Зря старался. В данном случае
не следовало тратиться на наемного убийцу – я бы отдал тебе Сьюзен
и так... А теперь, теперь я просто буду вынужден отомстить тебе. Воз-
63
можно, это займет у меня массу времени. Возможно, мне даже придется
продать одного из своих лучших пегих мустангов – Игривого Джон-
ни, чтобы заплатить тому, кто придет к тебе поздней ночью, раздвинет
шторы на твоем окне и выстрелит тебе в голову из «Смит энд Вессона»
тридцать восьмого калибра. Но я, пожалуй, все же проделаю это, ибо
чувствую себя необычайно легко, как и должен, по-видимому, чувство-
вать себя человек после лечебного кровопускания».
Недолгая гонка между четырьмя колесными дисками автомобиля и
солнечным диском завершилась у ранчо в пользу последнего – остано-
вив «Форд» прямо у порога бунгало, Лу бросил заключительный взгляд
на своего неожиданного небесного соперника и отметил, что, как ни
странно, солнечный диск уже давным-давно укатил за лежащее в ста
милях к Востоку плоскогорье Разбитых Сердец. После стольких пери-
петий Лу Хиггинс, к удивлению, чувствовал себя отдохнувшим, однако
неожиданно для себя зевнул и, скорее по привычке, нежели по необхо-
димости отправился спать.
Обычно в хмельных сновиденческих путешествиях Лу Хиггинсу
снились небезынтересные истории. Однако на этот раз он, пожалуй
впервые в жизни, лег в постель, не имея в крови ни грамма алкоголя.
Сон Хиггинса поэтому был чрезвычайно тревожным. Иногда он вскри-
кивал, пускал слюни и прятался под одеялом, особенно в те странные
мгновения, когда из-за пригрезившегося ему плокогорья Разбитых
Сердец выглядывало покрытое толстым слоем вечернего крема и иска-
женное от гнева лицо его благоверной Сьюзен.
– Я хочу тебя, Лу. Я хочу только тебя, – страстно шептали ее напо-
маженные пухлые губы. – Приди ко мне – и я буду скакать под тобой
резвее твоего любимого Игривого Джонни.
Перевернувшись на другой бок, Лу Хиггинс увидел следующее не
менее обескураживающее видение: по полю, истоптанному несметным
числом копыт, вальяжной походкой, отделившись от основного стада,
шествовал совершенно отвратный, в доску пьяный хряк. На правый
глаз хряка была наложена черная повязка, как будто бы он был участ-
ником битв при Абукире или Трафальгаре или по меньшей мере только
что вышел из кабинета офтальмолога.
– Дженкинс, грязная свинья, я узнал тебя, – крепко сжимая по-
душку, прохрипел Хиггинс. – Сейчас мы устроим небольшое родео.
Подожди минуточку – я зайду в дом, возьму большой кухонный нож
и постараюсь отрезать тебе оба уха. Ведь это ты приказал молодчику
Ричи Бакстеру насадить меня на кончик ножа, точно я кусок мяса, а не
крутой парень с Запада по фамилии Хиггинс?
64
– Прости, Лу, – прохрипел Дженкинс, – но мне очень нужна была
Сьюзен, и я думал, что ты не потерпишь моих к ней домагательств. Я не
знал, что ты давно уже отселил Сьюзен за плоскогорье Разбитых Сер-
дец!
В ту ночь Лу Хиггинсу приснилось еще несколько не менее уди-
вительно одиозных снов. Как ни странно, изрядно подустав от рев-
ностных домоганий Сьюзен и беготни за излишне проворным хряком
Дженкинсом, Хиггинс открыл глаза с на редкость свежей головой.
Казалось, что он даже помолодел после этого сна. Единственное, что
поначалу показалось ему странным, это то, что проснулся он около че-
тырех часов дня.
«Что-что, а спать ты умеешь, красавчик Лу, – протирая глаза огром-
ными кулачищами, подумал Хиггинс. – Однако пора и освежиться».
Он вышел во двор, вздохнул полной грудью и заорал во всю глотку свое
традиционное:
– Здравствуй, Мир! Это приветствую тебя я, твой великолепный Лу!
Люди! Идите все к черту!..
После такого неординарного приветствия Лу подошел к располо-
женному неподалеку от бунгало водопроводному крану, открыл вен-
тиль и пустил мощную ледяную струю. Заголив торс, Лу проделал при-
вычные водные процедуры, после чего вернулся в помещение, зашел в
ванную комнату, посмотрелся в зеркало и с удивлением обнаружил, что
его обычно густо усеянные по утрам жесткой щетиной щеки отливают
глянцем, не оксверненным тенью ни одной волосинки.
– Что за дела? – почесал затылок заинтригованный Лу, и в этот мо-
мент события недавнего прошлого, вытесненные ночными кошмарами,
вновь вернулись в его изрядно проветрившуюся голову. – Проснулся
поздно. Щетина не растет. А вчера, к тому же, меня, кажется, пытались
зарезать? Веселенькая вырисовывается перспектива!
С тяжелым сердцем Лу сел за им самим же приготовленный завтрак,
похожий скорее на обильный обед или ужин. «Что же все-таки со мной
произошло? – целиком проглатывая четвертое по счету сваренное вкру-
тую куриное яйцо, размышлял далекий от умственных упражнений Лу
Хиггинс. – Может быть, я заболел? Нет, с таким аппетитом – это вряд
ли. Но я ведь точно помню, как этот ублюдок пырнул меня ножом. Не
приснилось же мне это в самом деле?» Запив красным вином съеденную
за один присест вслед за яйцами телячью отбивную, Лу вытер рукавом
влажные губы и не без удовольствия крякнул:
– Что б вам всем пусто было! – что на его языке должно было озна-
чать, вероятно, «приятного аппетита», «на здоровье» или что-то еще.
65
Задумчиво, насколько позволял едва ли не сросшийся с бровями
лоб, Лу выкурил одну за другой три сигареты, после чего подошел к те-
лефону, снял трубку и после небольшоей паузы выпалил громогласное:
– Сьюзен, девочка, где тебя черти носят?
– А это ты, придурок? – ответила мечтательная Сьюзен. – Уж не
хочешь ли ты сказать, что берешь данные неделю назад слова обратно?
– Прости, милая, но я как-то запамятовал, что было неделю тому
назад...
– Издеваешься?
– Нет же, девочка, я совершенно серьезно!
– Неделю назад мы договорились с тобой разбежаться раз и навсег-
да!
– Вот как? И зачем тогда мы встречались вчера в таверне «Блэк хорс»?
– Я не знаю, с кем ты там вчера встречался, но я весь вечер проси-
дела дома и лишний раз убедилась в том, что нет ничего приятнее на
свете, чем не видеть и не слышать тебя.
– Не дури, Сьюзен, – взбеленился Лу Хиггинс, – ты действительно
хочешь сказать, что вчера вечером тебя со мной не было?
– Да нет же, черт побери!
– Сьюзен, мне кажется, я начинаю кое-что понимать...
– Неужели? Ладно, мне некогда попусту болтать, когда разберешься
полностью – позвони. А лучше...
– Что лучше, Сьюзен?
– Лучше исчезни, мой дорогой, лучше просто исчезни!
Повесив трубку, Лу Хиггинс старательно почесал затылок и собрал
остатки лба поближе к переносице. Пора было заняться делами, однако Лу
никак не мог отделаться от мысли, что с ним произошло нечто сверхъес-
тественное. Сызмальства Лу Хиггинс верил в чудеса, однако, как ни си-
лился, не мог заставить чудо произойти в его собственной жизни. Все,
чего добился Лу к своим тридцати четырем годам, было достигнуто ис-
ключительно благодаря его природному упрямству, а не талантам и тем
более чуду или хотя бы везению – у Лу не было никаких талантов, а,
что касается везения, то оно, казалось, напрочь отвернулось от бедола-
ги Лу еще тогда, когда, по рассказам матери, его пьяный отец, не успев
толком протрезветь после празднований по случаю рождения сына,
упал со скалы и разбился насмерть. С тех пор Лу сначала возненавидел,
а потом сильно полюбил скалы и вообще всяческие неровности. Раз-
меренное течение жизни раздражало его. Он ждал и жаждал чуда, пусть
и жестокого – ему было все равно. Он хотел убедиться лишь в том, что
в жизни существует что-то еще, кроме пыльных дорог, виски, конского
66
навоза и ставшего в этих местах традиционным занятием – еженедель-
ного мордобоя.
«А что если время действительно повернуло для меня вспять?» –
подумал Лу, и тотчас сам испугался этой экстравагантной мысли. На
какое-то мгновение Хиггинсу показалось, что разгадка лежит где-то со-
всем рядом, и он, исполненный надежд, медленно оглядел свое скром-
ное и запущенное жилище. Внезапно взгляд Хиггинса остановился на
письменном столе, невесть зачем приобретенном им семь лет тому на-
зад. Казалось, стол этот только и нужен был Хиггинсу для того, что-
бы служить подставкой для дешевого отрывного календаря, ставшего
для хозяина дома одной из наиболее читаемых книг. Увидев календарь,
Хиггинс вспомнил, как вчера утром вырвал из него очередной лист,
установив таким образом дату – шестое июня одна тысяча девятьсот де-
вяносто первого года.
«Итак, если мои предположения верны, – резюмировал про себя
Хиггинс, – сегодня по моему внутреннему календарю должно насту-
пить не седьмое, а, напротив, пятое число. Нет, это выше моих сил!»
Размышляя таким образом, Лу Хиггинс медленно приблизился к пись-
менному столу, какое-то время постоял возле него, нервно переминаясь
с ноги на ногу, и, неожиданно преодолев естественную в данной ситуа-
ции робость, взглянул на календарь.
– Разрази меня гром! – увидев на календаре пятое число, рявкнул
побледневший Лу Хиггинс. – Если кто-то и хочет подшутить надо
мной, то, надо признать, у него это неплохо получается. Может быть,
это ты, Дженкинс, решил поиграть со мной в кошки-мышки? Что ж,
давай поиграем, гиена Дженкинс, давай поиграем!
Лу Хиггинс спустился в подвал, достал из шкафа старый карабин,
зарядил его и, выпив на дорожку чашку недорогого кофе, сел в машину
и направился в гости к Дженкинсу, ранчо которого находилось в по-
лучасе езды от дома Хиггинса. Дорога, ведущая к Дженкинсу, мало чем
отличалась от всех остальных дорог этой уныло-бесконечной местно-
сти и вряд ли могла порадовать глаз водителя. Однако для Лу это путе-
шествие выглядело довольно забавным: солнце, как и в прошлый раз,
катилось не с востока на запад, а с запада на восток, мимо автомобиля
весело пробегали полысевшие кактусы, клубы пыли не поднимались, а
оседали позади движущейся автомашины. Количество бензина в баке с
каждой милей пути не убывало, а прибавлялось...
Хиггинс глянул в зеркало заднего видения, и, увидев в нем отраже-
ние верхней половины своего лица, не без удовольствия отметил, что
подернувшие пародию его лба морщины разгладились, прическа стала
67
много аккуратней, а в глазах появился какой-то давно забытый за по-
вседневной рутиной и бытовым зверством огонек заблудившейся чело-
вечности. «К хренам собачьим! – подумал Хиггинс. – Неважно, что все
движется к умиранию. Что до меня, так я, напротив, как мне кажется,
молодею. К тому же, как ни странно, я действительно помню, что будет
или точнее было в будущем, но совершенно не вижу впереди (или по-
зади?) своего прошлого. Во всяком случае твердо я знаю только одно – в
будущем меня не ждет ничего хорошего. Что ж, попробуем еще раз! И я
не уверен, россомаха Дженкинс, что при таком повороте событий тебе
удастся перечеркнуть мое прошлое!»
Сидеть за рулем стало как-то неудобно. Хиггинс опустил руку под
сиденье и, нащупав нужный рычажок, передвинул водительское кресло
поближе к приборной доске. До дома Дженкинса оставалось чуть боль-
ше мили, поэтому Хиггинс сбавил скорость и внимательно посмотрел
по сторонам, подыскивая приемлемое укрытие для своего автомобиля.
Вскоре взгляд Хиггинса упал на стоящее чуть поодаль от основной мас-
сы построек здание конюшни.
Припарковав автомобиль вплотную к одной из стен этого здания,
Лу проворно вылез из кабины, засучил рукава, ставшей ему несколько
великоватой рубашки, взял карабин и хотел было направиться к стояв-
шему несколько поодаль дому Дженкинса, как вдруг абсолютно чуждое
ему доселе чувство осторожности шепнуло ему в порозовевшее ухо:
– Брось карабин, Лу, навряд ли он тебе пригодится!
В будущем для Лу Хиггинса не существовало авторитетов, но те-
перь, когда это незнакомое чувство так искренне заговорило с ним, он,
как ни странно, решил прислушаться к его неожиданному совету. Бро-
сив карабин на заднее сиденье «Форда», Лу Хиггинс перешнуровал раз-
болтавшиеся кроссовки и, крадучись, направился к дому своего извеч-
ного и не менее диковатого, чем он сам, оппонента. Пробравшись к окну
гостиной Дженкинса, Лу встал на колени и чуть было не вскрикнул от
боли – маленький, только-только выбившийся из-под земли кактус не
по злобе, а по природе вонзил свои острые колючки в правую ногу зло-
получного Хиггинса.
– Маленький ублюдок! – прошептал Хиггинс, боязливо оглядыва-
яь по сторонам. – Сожрал бы тебя – да возиться некогда.
Медленно приподнимаясь, Лу осторожно заглянул в приоткрытое и
задернутое плотными занавесками окно. Солнце, завершив свой днев-
ной моцион, более чем наполовину скрылось к этому времени за пло-
скогорьем Разбитых Сердец, по причине чего в гостиной Дженкинса за-
жегся свет. Хиггинс увидел, как толстяк Дженкинс нервно ходит из угла
68
в угол и инструктирует сидящего в кресле с высокой спинкой человека
по поводу того, как и где лучше выследить и убрать раз и навсегда из-
рядно ему, Дженкинсу, надоевшего Лу Хиггинса.
– Обычно, Ричи, – излишне театрально жестикулируя руками, де-
кламировал Дженкинс, – этот болван вечерами посещает небезызвест-
ную тебе таверну «Блэк Хорс». Там он напивается до сумасшествия, де-
рется или просто скандалит, после чего его выводят на улицу. Здесь ты,
я думаю, и должен подстерегать его. Недалеко от таверны находится не-
большой парк – там ты и спрячешься. Свидетели вряд ли найдутся, ибо
в ночные часы у таверны появляются лишь те люди, которые утром не
помнят не только посторонних, но и самих себя. Таких бояться нечего!
– А что, если Сьюзен?.. – спохватился было Ричи.
– Даже если Хиггинс найдет ее в таверне, она не выйдет с ним. Не-
делю назад они договорились больше не встречаться, а Сьюзен – это
штучка, которая умеет держать слово!
– А если не придет он сам?
– Ричи! Когда горит душа, поверь мне, далеко не все идут в Божий
храм...
– Да-да, пожалуй, вы правы...
– Тогда – по рукам?
– Давайте еще раз уточним – сколько?
– Две с половиной тысячи долларов.
– Считайте, что его больше нет, Дженкинс. Мы договорились.
– Сволочи! – прохрипел побагровевший от возмущения Лу Хиг-
гинс. – Всего две с половиной тысячи долларов! Только мой «Форд»
стоит три с половиной тысячи, я уже не говорю про Игривого Джонни и
других моих лошадок...
Не успел Хиггинс разразиться накопившимся на языке сонмом наи-
отвратительнейших ругательств по поводу грязных намерений своего
злейшего врага, как с ужасом сообразил, что говорит вслух, и что пре-
ступники вполне вероятно могли услышать его. Мгновенно Лу Хиггинс
вновь опустился на колени, попав израненным местом на все тот же
едва пробившийся сквозь земную твердь небольшой кактус.
– Черт тебя подери! – взвизгнул от боли Лу Хиггинс и тут же вздрог-
нул от неожиданно резко прозвучавшего прямо у него над головой во-
проса:
– Мальчик, а ты что здесь делаешь?
Хиггинс поднял голову и увидел нависшее над ним из распахнуто-
го окна и занимавшее чуть ли не половину неба туловище осторожного
и предусмотрительного Дженкинса. От возмущения Лу Хиггинс готов
69
был разорваться на части. Вскочив на ноги, он резким движением от-
ряхнул пыль с колен и хотел было заехать кулаком в высунувшуюся на-
хальную рожу, как вдруг с недоумением сообразил, что кулак его выгля-
дит в два-три раза меньше, чем обычно, да и сам он по сравнению с на-
висшим над ним Дженкинсом смотрится точно школьник, решивший
потягаться силами с чемпионом по борьбе сумо.
«Здорово же я помолодел!» – вовремя сообразил Хиггинс и, спрятав
несформировавшуюся еще гордость в потайной карман души, наигран-
но непринужденно ответил:
– Я торгую открытками, сэр. Купите открытки, пожалуйста, купите
открытки!
– Зачем мне открытки? – удивился хапуга Дженкинс, но тут же,
осклабившись, как ему, наверное, показалось, довольно удачно пошу-
тил: – Полковнику никто не пишет, мальчик. Полковнику никто не
пишет*.
Утирая свисающим до колен рукавом горькие слезы, Лу Хиггинс
медленно поплелся по направлению к машине. Нежданно накатившая
молодость показалась ему столь отвратительной, что он как-то даже по-
забыл о нанесенной ему совсем недавно смертельной обиде. Он думал
уже не о Дженкинсе и Ричи, не о Сьюзен, не об Игривом Джонни. В
его изрядно измельчавшем, но оттого не ставшим более закостенелым
мозгу для них больше не было места. Сейчас его занимало только одно:
что он скажет матери, когда вернется домой так поздно? Как будет объ-
яснять, зачем взял без разрешения машину и старый карабин? Мать
наверняка не поймет этой его сумасбродной выходки и очень сильно
накажет его. А как она умеет наказывать – уж кто-кто, а Лу Хиггинс,
маленький Лу, знал очень и очень хорошо.
С невеселыми мыслями Лу Хиггинс вскарабкался в изрядно подрос-
ший за последнее время автомобиль. Еще ближе пододвинул водитель-
ское сиденье к приборной доске. Включил двигатель и понесся туда, где
небо сходится с землей, где живет преданный пегий мустанг Игривый
Джонни, и где его, маленького Лу, ждет неотвратимое и суровое наказа-
ние за неожиданный и оттого еще более дерзкий маршбросок. Чтобы хоть
как-то скрасить унылую перспективу возвращения домой, Лу Хиггинс
щелкнул переключателем автомагнитолы – из динамиков послышалось
бойкое пение популярной негритянской группы. Одновременно с этим
щелчком Лу почувствовал, что похожий щелчок раздался у него во рту.
Заинтригованный, Лу Хиггинс попробовал языком два верхних передних
* «Полковнику никто не пишет» – такое название носит известный роман
Г.Г. Маркеса.
70
зуба и с ужасом обнаружил, что они сильно качаются и вот-вот выпадут.
Минут через пятнадцать пути, когда последние лучи солнца скрылись за
плоскогорьем Разбитых Сердец, малыш Лу Хиггинс поменял все свои ко-
ренные зубы на молочные и постепенно стал разучиваться говорить.
– Тетя – дура, дядя – дурак! – увидев в припаркованном у обочи-
ны автомобиле целующуюся парочку, по-детски нелепо выругался не
успевший закрепиться в этой жизни невезучий Лу Хиггинс.
В какую бы сторону ни кидала его судьба, Лу Хиггинс неизбежно
оказывался у одного и того же печального рубежа. Вот и сейчас, чудом
избавившись от смерти, помолодев и получив неожиданный, хоть и до-
статочно призрачный, шанс, он как-то неуклюже, если не сказать без-
дарно, попытался использовать его – и, как результат, вновь оказался у
края пропасти, хотя и с другой ее стороны.
– Где тебя черти носили? – встретила на пороге дома маленького Лу
его разгневанная мать, утяжеляя свои вопросы смачными тумаками. –
Кто разрешил тебе брать машину?
«Хорошо еше, что она не заметила пропажи карабина», – пронес-
лось в маленькой, но хитрой головке Лу Хиггинса.
– Мама, не бей меня, – жалобно запричитал он, – я ездил, чтобы
купить открытки.
– Какие еще открытки? – возмутилась женщина. – Полковнику
никто не пишет.
В душе маленького Лу Хиггинса что-то шевельнулось. Он поднял
заплаканное лицо и как-то странно посмотрел на мать.
– Мама, а откуда беруются дети?
– Ишь ты какой любознательный! В кукурузе их находят! Исчезни
с глаз моих долой!
– И меня тоже нашли в кукурузе?
– А где же еще?!
Слезы вперемешку с сомнением заблестели на наивном детском
лице. Чтобы никто больше не увидел этих слез, Лу Хиггинс низко опу-
стил голову и быстро побежал в сторону небольшого кукурузного поля,
начинавшегося сразу же за пределами ранчо Хиггинсов. Жесткие листья
больно хлестали его по щекам, но он совершенно не чувствовал боли и
бежал, бежал до тех пор, пока последние силы не покинули его. Тогда в
изнеможении Лу Хиггинс рухнул на землю, закрыл лицо руками и, издав
свой первый (или последний?) крик, превратился в то, из чего он и при-
шел в этот грязный и жестокий мир, – маленький кукурузный початок.

ЯЩИК ПАНДОРЫ

И будет день, и будет ад...
И души, как дрова, сгорят...

Самое страшное, что могло когда-либо случиться с вами, уже случи-
лось. Вы взяли в руки эти пропитанные кровью сотен тысяч грешников
страницы, которые я записал под диктовку Того, чье имя не принято
произносить вслух в приличных домах. За каждой буквой, каждым сло-
вом этого неясного послания Миру незримо присутствует Его зловещая
тень. Если же вы вглядитесь повнимательнее в межстрочные интерва-
лы, то даже при самом скудном воображении наверняка увидите отда-
ленные отсветы костров инквизиции, услышите крики невинно убиен-
ных, почувствуете присутствие за вашей спиной забытых и мечущихся
в ненастье потустороннего знакомых и незнакомых человеческих душ.
Если в вас есть хоть частица мужества, если вы в состоянии владеть
собой – сделайте усилие и отведите в сторону взгляд от этих источаю-
щих смрад и зловоние пожелтевших страниц. Если же в вас преоблада-
ет гордыня, если вы ищите легких способов получения удовольствий,
– это повествование именно для вас. Именно на таких слабовольных,
ничтожных и падких до женщин, денег, игр и наркотиков Он и рассчи-
тывает. Вы идеально впишетесь в его стадо и будете совершать все те же
ужасающие вещи, которые совершали до вас ваши предшественники.
Менялись люди, умонастроения, эпохи – не менялось лишь то, что ле-
жит и всегда лежало на дне ящика Пандоры, который я, любопытный
болван, имел неосторожность открыть, выпустив наружу все зло Мира
и став его первой жертвой.
В то утро меня разбудил продолжительный звонок в дверь. Я никого
не ждал и потому, несколько удивленный, нехотя поднялся, накинул ха-
лат и направился в прихожую. Как любой нормальный человек, я любил
только хорошо подготовленные сюрпризы и поэтому, отпирая засов, не
ожидал увидеть ничего интересного. Однако, как только дверь распах-
нулась и свежее дыхание улицы ворвалось в мое уединенное жилище,
72
я так и застыл на пороге, пораженный необычайностью представшего
моему взору зрелища. Передо мной стояла потрясающей красоты жен-
щина. Взгляд ее зеленовато-карих глаз настолько заворожил меня, что
я не мог произнести ни слова. Губы ее вытянулись в трубочку, как бы
обещая наградить меня божественным поцелуем. Не произнеся ни сло-
ва, она протянула мне небольшую коробку, перевязанную черно-белой
лентой, повернулась и так же неожиданно, как появилась, растворилась
в полупрозрачном утреннем тумане.
Зачарованный, я еще долго стоял на пороге и тщетно пытался вос-
создать из оттенков приходящего дня столь же дивный, сколь и эфемер-
ный женский силуэт. Я уже начал было сомневаться в реальности про-
исшедшего и хотел было протереть глаза, как вдруг заметил, что руки
мои крепко вцепились в подаренную мне прекрасной незнакомкой по-
сылку. Пройдя в рабочий кабинет, я взял ножницы и не без волнения
перерезал черно-белую ленту. Под серой безликой оберткой я обнару-
жил небольшой деревянный ящик, открыл крышку и...
Только теперь, стоя одной ногой в могиле и попирая святыни другой,
я начинаю понимать, что все, что произошло со мной, произошло столь
же случайно, сколь и закономерно. Если бы я не плутал по помойкам
человеческих душ – а моя работа психологом в этом главным образом
и состояла – я бы вряд ли оказался лицом к лицу с самым труднопрео-
долимым испытанием – искушением вседозволенности. Даже сейчас,
пройдя длинный путь чудовищных коловращений, я не могу с уверен-
ностью сказать, существовал ли на самом деле этот ящик, или Он, могу-
щественный Вельзевул, опутал коварными сетями колдовства мое под-
сознание и заставил работать на себя мое расстроенное воображение.
Как бы то ни было, раскрыв посылку и не обнаружив там ничего,
кроме листа бумаги, я, признаться, весьма удивился, так как, если от-
кровенно, даже письма мне прислать было некому. А тут... тут я понадо-
бился кому-то так сильно, что Он, этот незримый шутник и мистифи-
катор, решил привлечь мое внимание к таинственному посланию столь
нетривиальным образом. Я вынул из ящика лист бумаги, не без волне-
ния развернул его и, не веря своим глазам, несколько раз внимательно
прочитал текст:
«Я, Стенли Мэтью, уроженец Норт-Бервика, года 1957, находясь в
полном здравии и не по принуждению, а по велению души заключаю насто-
ящий договор с моим единственным хозяином и господином Люцифером,
которому я обещаю служить в течение всей своей жизни. Заключая на-
стоящий договор, я отрекаюсь от другого Господа, Иисуса Христа, всех
святых, апостольской и католической церкви, святых таинств, молитв и
73
обращений, посредством которых правоверные могут воздействовать на
меня.
Я обещаю, что буду творить столько зла, сколько смогу, и приведу в
лоно Твоих поборников не менее тридцати крепких и здоровых мужчин и
женщин. Я обещаю, что использую свое профессиональное поприще на вер-
бовку новых агентов в Твою непобедимую армию. Обещаю, что и в свобод-
ные минуты отдыха и развлечений буду делать только то, что доставит
Тебе хотя бы малую толику удовлетворения.
От тебя же, Повелитель, я хочу, чтобы Ты, безусловно загружая меня
работой, оставлял бы мне время на получение удовольствий. Я хочу, чтобы
по выполнении каждого из Твоих заданий я имел бы право на выполнение
одного из моих желаний. При этом желания мои могут быть самыми раз-
нообразными – от грязных извращений до роскошных балов в самых ре-
спектабельных домах.
Я хочу, чтобы жизненных сил, денег и других сопутствующих тому или
иному виду наслаждения вещей было ровно столько, сколько нужно, а при
нехватке того или иного я хочу, чтобы Ты, Повелитель, дополнительно
снабжал меня всем необходимым. Моя кредитная карточка должна быть
не пластиковой, а ментальной. Мой банкомат – не металлическим ящи-
ком на улице, а собственным карманом. Мой PIN код – цифрой 666. Мой
банк – Преисподней.
Настоящий договор составлен в двух экземплярях и скреплен подпися-
ми обеих сторон.
13.08.92.
Стенли Мэтью Его Величество Сатана»
Длительная душевная борьба развернулась между наиболее глубин-
ными моими переживаниями – болезненным одиночеством и жаждой
удовольствий и славы. Картины серой, никому не нужной прошлой жиз-
ни медленно потекли перед моим мысленным взором, все чаще и чаще
затмеваемые незабываемым обворожительным обликом недавней посе-
тительницы. Чаша весов неумолимо склонялась в пользу непознанного...
– К черту сомнения! – в порыве какого-то экстаза воскликнул я,
схватил ручку и одним махом подписал в нижнем левом углу предло-
женный мне договор. Через секунду я с ужасом обнаружил, как в пра-
вом проступила кроваво-красная подпись моего Господина. Вытерев со
лба капли пота, я положил договор в проклятый ящик, который, в свою
очередь, отнес в самый дальний угол кабинета.
74
Теперь мне не оставалось ничего, кроме ожидания. Из триллеров и
боевиков, которые мне так сильно нравились, я знал, что с момента вер-
бовки агента до выполнения первого задания проходит, как правило,
довольно много времени. А ведь я теперь ощущал себя именно агентом,
агентом армии Сатаны!..
За всей этой суетой я чуть было не забыл принять... лекарство... По-
следнее время я принимал его регулярно, ибо нервы мои были на пределе,
и успокоить их я мог, только прибегнув к помощи фармакологии. Предел,
кстати, наступил тогда, когда я, здоровый тридцатипятилетний мужчина,
окончательно понял, что у меня никогда уже не будет того, о чем я мечтал
с самого детства, – женщины, подобной той, которая сегодня утром так
неожиданно посетила меня. Плутания по закоулкам грязных человече-
ских душ, скромный, плохо убранный домишко, дешевые фильмы – раз-
ве ради этого приходит человек в этот мир, разве ради этого он вынужден
тратить столько сил на достижение малопонятной цели – хлипкого обще-
ственного признания и определенного уровня достатка?
Одиночество – вот что, по-видимому, привело меня к тому, что я
так, на первый взгляд, неожиданно решил в корне изменить свой образ
жизни и попытаться излечить себя с помощью, как мне казалось, более
эффективного фантасмагорического лекарства – сатанинской желчи.
Я надеялся, что, может быть, это лекарство даст мне шанс найти род-
ственную душу и обрести себя самого – ведь мне так хотелось перестать
тлеть и по-настоящему начать жить!..
Тому, кто не пил сатанинскую желчь, никогда не понять глубину
падения моей человеческой личности. Внешне я выглядел совершенно
нормально, но то, что кипело у меня внутри и иногда выплескивалось-
таки наружу в виде леденящих душу поступков, было не сопоставимо
ни с чем. Каждый следующий глоток, каждый следующий поступок во
имя Сатаны семимильными шагами приближал меня к краю пропасти.
Временами я совершенно отчетливо, словно наяву, видел этот край, но
не мог, увы, не мог остановиться!.. Так отцепившийся от состава вагон
несется с жутким грохотом, стремясь снести все на своем пути, и сходит
с рельсов на каком-нибудь очередном повороте. Поезда, правда, иногда
также терпят крушения, но они, тем не менее, движутся вперед...
– Дай мне оружие, мой Повелитель! – после недели употребления
сатанинской желчи взмолился я. – Я готов действовать. Я действитель-
но уже готов!
Тень Люцифера промелькнула в глубине кабинета.
– Но ведь у тебя есть оружие, – ответил всепроникающий низкий
голос.
75
– И где, скажи мне, где оно?
– Оно у тебя в мозгу! А теперь встань и иди! И как только оно пона-
добится тебе, ты легко сможешь им воспользоваться!
– Да, но...
– Повторяю – встань и иди. Ты уже достаточно испорчен, чтобы
сбить с пути истинного остальных...
* * *
Тени играли в чехарду. Зловеще поскрипывал качавшийся на ве-
тру единственный на всю аллею фонарь. Жизнь, если и журчала в этом
парке, то несколько часов назад. А сейчас, в полночь, здесь не было ни
души. Только ветер, тени, фонарь и я, неизвестно зачем спрятавшийся в
кустах и ждущий, чего-то или кого-то напряженно ждущий...
Легкая дробь каблуков по асфальту. Она уже близко. Да-да, она дей-
ствительно уже близко. Я напрягаю свой мозг, пытаясь почувствовать
силу оружия. И вдруг – о ужас! – я – уже не я, а огромный мохнатый пес
со страшной разверстой пастью, из которой обильно в предвкушении
пищи стекает слюна. Стук каблуков все ближе. Выделение слюны все
интенсивнее. Я ненавижу себя, но ничего не могу поделать. Тени мечут-
ся в предсмертной агонии. Фонарь не качается, а дрожит. Кровь стынет
в жилах, и мир летит в тартарары!
Что делает здесь одна ночью эта неизвестно откуда взявшаяся жен-
щина? Почему в руке у нее не сумочка, а зонт? И что делаю я в этих ку-
стах? Что заставляет меня рычать и рыть лапами землю? Я знаю, что она
обречена, но не знаю на что... Что-то капает на меня сверху. Дождь. Это-
го еще не хватало! У нее есть зонт, а у меня нет зонта. Шерсть моя может
промокнуть – и тогда я могу заболеть. Я могу заболеть, а она будет все
так же, как и сегодня, шляться невесть где по ночам и тревожить стуком
своих каблуков такие же ранимые души? Ну уж нет! Дождь смоет все
следы. И все начнется вновь. И шерсть высохнет, как высохнут слезы ее
родственников...
* * *
– Ты неплохо справился с первым заданием, поздравляю, – раздался
невесть откуда голос Сатаны. Я открыл глаза и увидел, что спокойно и,
как мне показалось, довольно давно сижу в кресле в собственной гости-
ной. Передо мной – недопитая рюмка сатанинской желчи. Страшная тя-
жесть недавно совершенного давит на плечи тридцатифунтовой гирей.
76
– Что, что я сделал? – всматриваясь в темные углы комнаты, спра-
шиваю я своего всеведущего и зловещего собеседника.
– Ты совершил в мою честь первый настоящий поступок.
– А что произошло с ней, с этой женщиной?.. Я почти ничего не
помню.
– Не криви душой, Стенли. Даже если ты и впрямь думаешь, что
сможешь обмануть Дьявола, обмануть себя тебе никогда не удастся! Ты
убил ее, ты набросился на нее, точно дикий зверь, и буквально разорвал
ее на куски. Все утренние газеты наперебой кричат об этом неслыхан-
ном по своей жестокости преступлении. И сделал это ты, Стенли Мэ-
тью. И сделал, надо признать, блестяще!
– Но теперь этой женщине очень хорошо, не так ли, мой Повели-
тель?
– Конечно, она очень благодарна тебе. Сейчас у нее есть все, о чем
она и мечтать не могла.
– А что, что у нее есть? – нервно отхлебнув несколько глотков сата-
нинской желчи, не без искреннего интереса спросил я.
– Вам, смертным, вряд ли когда-либо удастся понять все те радо-
сти, которых вы лишены, заключенные в бренную оболочку вашего
тела и скованные по рукам и ногам нравственными нормами. Вы лю-
бите тепло и уют, и я вряд ли сумею объяснить тебе, какое наслажде-
ние может испытывать душа от соприкосновения со всепроникающим
холодом Вечности. Как объяснить тебе, что ты можешь существовать
одновременно во всех уголках бесконечного космоса? Как заставить
тебя поверить в то, что там, за гранью осязаемого, не существует такого
понятия, как боль? Любая вещь, любой, пусть даже самый ничтожный
или дикий, с вашей точки зрения, поступок приносит несказанную
радость и удовлетворение, так как воспринимается в тесной взаимос-
вязи с миллиардами и миллиардами других аналогичных и противопо-
ложных поступков. То, что совершаешь ты во имя Меня, кажется тебе
чудовищным. Но верь мне! Это совсем не так. Совершая возмездие и
выполняя мою волю, ты даешь людям нечто большее, чем жизнь, – ты
даешь им Смерть или высшее освобождение от всех земных пороков,
посеянных Адамом.
– Я верю тебе, мой Господин! – торжественно произнес я. – И я при-
несу освобождение людям, как принесли они его мне, освободив меня
от своего присутствия даже в те редкие минуты, когда я в этом очень и
очень нуждался.
– Хорошо, Стенли. Теперь настала моя очередь вознаградить тебя.
Итак, что ты хочешь за свою работу?
77
При этих словах Повелителя дыхание мое перехватило, щеки по-
крылись пунцовым отливом, а губы еле слышно пробормотали:
– Женщину... такую же прекрасную, как та, что принесла мне Вашу
посылку... если, конечно, это не покажется Вам...
– Вот видишь, до чего несовершенна твоя человеческая природа,
Стенли! Ты даже не в силах, не робея, попросить то, что тебе действи-
тельно положено. Или ты сомневаешься в моих возможностях?
– Как можно, мой Господин! Я верю в Вас и хочу – женщину!
Прошло не более получаса с окончания моего разговора с Повели-
телем, как в дверь позвонили. Я только что вышел из ванной комнаты
и был одет в домашний халат. «Это она!» – мелькнуло у меня в мозгу и,
быстро наполнив бокал сатанинской желчью, я залпом опустошил его,
после чего прошел в прихожую и отворил дверь...
Восторгу первого мгновения не было предела. Это была не она. Это
было еще нечто более совершенное. Насмешливо-лучистый взгляд
слегка раскосых карих глаз. Водопадом ниспадающие на плечи черные,
как крыло ворона, волосы. Упругое, готовое вот-вот разорвать стяги-
вающие одежды тело. Стройные и манящие шелковой поверхностью
элегантных колготок ноги...
– Ведь это не сон, правда? – спросил я незнакомку.
– Сон, мой дорогой, – ответила она. – И я постараюсь сделать все,
чтобы он тебе запомнился. Я могу войти?
– Конечно, конечно, – засуетился я. – Извините, я не одет.
– Ну что ты, дорогой! Извини за то, что я все еще одета. Тебе нравит-
ся мое платье?
– Очень, – несколько опешив от столь бурного развития событий,
промямлил я.
– Налей мне что-нибудь выпить. Что это за бутылка?
– Это сатанин... – чуть было не проговорился я. – Это шотландское
виски. Глинливет.
– Обожаю виски! – воскликнула моя гостья и довольно развязно
села в стоящее неподалеку кресло. – Меня зовут Кэтерин.
Мы чокнулись и сделали по несколько глотков сатанинской желчи.
Голова моя пошла кругом. Сон и явь действительно самым причудливым
образом неожиданно смешались в моем пыльном и уединенном жилище-
мозгу. Я видел падающие на пол одежды. Я слышал ее прерывисто-
призывное дыхание. Я целовал ее шею, грудь, волосы. Я вертел и играл
ею, как хотел. И чем жестче и настойчивее становились мои ласки и
действия, тем больше это нравилось ей, этому воплощению вселенской
страсти. Языки пламени лизали наши разгоряченные тела. Наши души
носились по бесконечным просторам космоса и кричали – не то от радо-
сти, не то от боли, не то от одиночества. Лава любви, вскипев, как вулкан,
низверглась с небес на Землю. Сон и явь вновь разделились во времени и
пространстве.
– Я ведь была хороша, не так ли? – спросила Кэтерин, нежно погла-
живая мою грудь своей поистине аристократической ручкой.
– Ты была восхитительна! – ответил я.
– Значит, я нравлюсь тебе?
– Конечно, моя королева!
– Странно, – вдруг как-то задумчиво протянула она, – если я дей-
ствительно нравлюсь тебе, зачем ты убил меня тогда в парке?
– Так это была ты?
Лицо мое побледнело, а по телу пробежала болезненная дрожь. Я хо-
тел было взглянуть на мою возлюбленную, но не смел повернуть голову
в ее сторону. Поглаживания ее становились все менее осязаемы и вско-
ре прекратились совсем. Я слышал, точнее чувствовал, как она встала с
постели, приняла душ, оделась и выскользнула прочь из моего жилища,
но не из моей души. Я вспомнил стук каблуков неизвестной женщины
в парке и любовные стоны моей эфемерной Кэтерин. Они были такие
разные и вместе с тем столь похожие. Их, безусловно, что-то объединя-
ло, но что – я никак не мог понять! Может быть, ритм? Нет. Это было
что-то менее материальное. Конечно же!.. Ритмы звучали откуда-то из-
далека. Они не имели никакого отношения ко мне: ни эти стучащие по
асфальту каблуки, ни эти стоны. Ведь не мог же я одновременно убить и
осчастливить эту женщину?..
Несколько недель после происшедшего я занимался только тем,
что день и ночь употреблял сатанинскую желчь. «Зачем мне нужно
было убивать Кэтерин? – думал я. – Неужели только затем, чтобы
приблизить ее к Вечности и сделать тем самым более счастливой? Не
мог ли я сделать ее счастливой на другой манер, не убивая и не вытал-
кивая из своей жизни?» Ведь, что касается меня, сам я не торопился
прикоснуться к вселенскому холоду и раствориться в космическом
эфире. Мы вполне бы могли создать нормальную семью, если бы...
если бы не этот зловещий договор, подписанный мною в состоянии
фрустрации... Хотя – как знать! – не будь этого договора, может быть
я так никогда и не изведал бы счастья единения с Кэтерин, женщи-
ной поистине столь же горячей, сколь и фантастической...
79
* * *
Освещенный холл гостиницы. Снующие взад и вперед мужчины и
женщины. То и дело открывающиеся и закрывающиеся двери лифта.
Швейцар-мулат на входе. Льющаяся вперемешку с английской ино-
странная речь. Фонтан, великолепный фонтан в центре зала. Я чув-
ствую, как брызги его стучат по поверхности полиэтиленового пакета,
в котором я сейчас нахожусь. Я вижу это все совершенно отчетливо че-
рез образовавшуюся щель так, как если бы я был тем, кем был всегда
на протяжении всей своей жизни, а не свалявшимся куском какого-то
загустевшего дерьма. Во мне, точно в колбе, все теснее и теснее перепле-
таются два дотоле мне мало знакомых начала – нафтеновая и пальми-
тиновая кислоты. Зловещий и совершенно здесь неуместный запах бен-
зина не дает мне покоя. Я чувствую, что вскоре произойдет что-то непо-
правимое, чему я буду первопричиной, но не могу понять, что именно.
И вдруг через несколько секунд меня осеняет: конечно же, этот за-
пах бензина, эти алюминиевые соли, используемые в качестве порошка-
загустителя... Ведь это не что иное, как напалм... жуткая огнедышащая
смертоносная смесь, хорошо прилипающая к поражаемым объектам.
Какое-то мгновение – и все эти красивые и респектабельные мужчины
и женщины, впрочем как и все остальные предметы, превратятся в пы-
лающие горловины доменных печей. И только фонтан, возле которого
я сейчас лежу, возможно, не пересохнет, а останется единственным в
живых свидетелем моего очередного преступления. Мне хочется закри-
чать – не для того, чтобы предупредить этих людей об опасности, но
для того, чтобы, чванливые, они хотя бы за несколько секунд до смерти
обратили внимание на того, кого они всю жизнь обходили стороной, и
на чью долю выпала теперь, волей случая, роль портье, открывающего
перед ними дверь, ведущую в бесконечные лабиринты царства теней.
Но я не умею, сейчас я не умею кричать. Сейчас я умею только... умею
только воспламеняться...
* * *
– На этот раз, Стенли, ты превзошел все мои ожидания!
– Да, но я до сих пор не понимаю, как мог превратиться в это всепо-
жирающее пламя? И потом – все эти мечущиеся внутри меня мужчины
и женщины и этот огонь?.. Мне показалось, что я уже в аду или, точнее,
что сам я и есть ад!
– Ты не так далек от истины, мой друг! Ад так же ярок, как и рай.
Там нет ни теней, ни красок. Там очень много огня. Только огонь этот
80
особого рода. Это огонь без пламени. Не знаю, поймешь ли ты меня, но
это – именно огонь без пламени. Это некое вечное всепроникающее
свечение, такое же легкое и расслабляющее, как холод Вечности. Гореть
в аду – значит встроиться в бесконечный ряд этого великого свечения.
А это, в свою очередь, означает умение проходить сквозь стены, видеть
невидимое, освещать самые темные стороны самых темных закоулков,
событий и душ. Как не бывает дыма без огня, так бывает огонь без пла-
мени. Как не бывает следствия без причины, так бывает причина без
следствия. В вашей суетной человеческой жизни, в вашем ограниченном
пространстве и скоротечном времени за причиной всегда – пусть и че-
рез очень длительный промежуток – неотвратимо наступает следствие.
Здесь же, в царстве теней, невидимых из-за потустороннего свече-
ния человеческим глазом, причина и следствие не могут не совпадать
друг с другом. В застывшем моменте времени, как бы далеко ни от-
стояло следствие от причины, оно не может с ней не совпадать. Иными
словами, в моем царстве не существует следствий, в моем царстве есть
только первопричины. Поэтому ты и превратился, как тебе показалось,
в сущий ад...
– Но почему? Я что-то не до конца понимаю!
– Потому что ад находится не на небесах, а в твоем сердце! И ты, по-
степенно сгорая, точно так же, как и тобою убиенные, прокладываешь
туда дорогу. И ты заслуживаешь, ты действительно заслуживаешь того,
чтобы превратиться в фотон адского свечения и навеки обосноваться в
этой великой и могущественной тишине.
– Но я... я...
– Ты боишься, Стенли?
– Нет, мой Повелитель? Просто я хотел напомнить о том...
– Что и я тебе кое-что должен?
– Да, Господин.
– Итак, чего же ты просишь на этот раз?
– На этот раз я бы хотел...
– Смелее!
– Я бы хотел стать национальным героем.
– Признаться, я думал, что, общаясь со мной, ты хоть чуточку ста-
нешь умнее... Разве тебе уже не нужны женщины?
– Нет, Повелитель!
– Тогда возьми деньги. Поверь, я предлагаю тебе самое дорогое, что
у меня есть.
– Нет-нет, я долго думал об этом, сейчас меня интересует только
одно – слава!
81
– Что ж! Этот пустяк я подарю тебе так же легко, как земные цари
даруют порой помилование самым отпетым преступникам. Слава есть
пыль, затромбовавшая извилины наименее одаренной части человече-
ства, на которой хорошо просматриваются следы наиболее одаренной
части. А пыль, как известно, ничего не стоит...
* * *
Трехчасовые переговоры с террористами, взявшими заложников, не
дали никаких результатов. Я взял рацию и попросил разрешения выс-
шего командования начать штурм здания. Мой план был настолько же
прост, насколько дерзок: в то время как одна из наших вооруженных
групп должна была отвлекать внимание террористов, проводя перед
зданием передислокацию, я с десятью сотрудниками спецотряда поли-
ции должен был незаметно проникнуть в соседнее здание отеля, под-
няться на крышу, перекинуть канат на захваченное строение, перепра-
виться туда и обезвредить террористов, используя фактор внезапности.
– Пошли! – отдав последние распоряжения группе оцепления, ско-
мандовал я своим бойцам, и мы смело двинулись навстречу опасности.
Освещенный холл отеля. Снующие взад и вперед мужчины и
женщины. То и дело открывающиеся и закрывающиеся двери лифта.
Швейцар-мулат на входе. Льющаяся вперемешку с английской ино-
странная речь. Где-то я уже видел похожую картину. Только бешеное
биение сердца не дает мне возможности сосредоточиться и воспроизве-
сти в памяти слегка затертые испытаниями сегодняшнего дня картины
недавнего прошлого. Фонтан, великолепный фонтан в центре зала. Я
чувствую, как брызги его освежают мое лицо. За спиной раздается уве-
ренная поступь ног моих спецагентов. Неожиданно мой взгляд пада-
ет на полиэтиленовый пакет, лежащий в нескольких метрах от меня.
Страшная догадка пронизывает мой мозг. Картины недавнего прошло-
го сливаются в единое апокалипсическое полотно. «Назад!» – только и
успеваю крикнуть я своим товарищам, после чего раздается легкий едва
слышный щелчок, огненная лава выливается из пакета, и все живое ря-
дом со мной мучительно превращается в пепел... и пыль...
* * *
Несколько дней, а, может быть, и несколько недель я пью сатанин-
скую желчь. Я издали поглядываю на стоящий в темном углу моего
рабочего кабинета чертов ящик, с которого и начались все мои зло-
82
ключения. Иногда мне хочется развести камин и бросить туда эту дья-
вольскую шкатулку, из-за которой в моем и без того воспаленном мозгу
так зловеще-причудливо переплелись люди и образы, тени и предме-
ты, причины и следствия. Я слышу, как звонит телефон, но у меня нет
желания снимать трубку. Люди с их мелочными проблемами уже мало
интересуют меня. Единственное, что тешит, признаться, мое самолю-
бие – это вырезки из газет, книга, принадлежащая перу известного ав-
тора, и художественная кинолента, в которых рассказывается обо мне,
Стенли Мэтью, выступившем на этот раз в качестве руководителя анти-
террористической бригады, чудом оставшегося в живых после мощного
взрыва и освободившего группу известных политиков, захваченных се-
вероирландскими боевиками.
Главное же, что я никак не могу взять в толк, так это то, как я, одно-
временно побывав в роли напалма и спецагента, сумел, взорвавшись,
выполнить задание и выйти живым из огня, а теперь продолжаю пре-
спокойно сидеть у себя в доме, потягивая сатанинскую желчь и тупо
разглядывая подаренный мне дьяволом в женском обличии непотреб-
ный ящик. И чем дольше я смотрю на него, чем больше пыли осаждает-
ся на извилины моего мозга, тем отчетливее вспоминаются рассужде-
ния путаника Сатаны об истинном тождестве причины и следствия, о
«пустоте» времени, о дыме без огня и огне без пламени. Конечно же,
у меня еще – уйма времени. Я могу позволить себе пить сатанинскую
желчь столько, сколько захочу.
* * *
Тени затевают очередную зловещую пляску, я слышу шорох Его не-
отвратимых шагов. Я чувствую, что Он здесь. Я понимаю, что с тех пор,
как я подписал договор, Он никогда надолго не оставлял меня одного.
Вот и сейчас я чувствую его холодное дыхание. Он хочет, по-видимому,
дать мне очередное серьезное задание, которое я выполню точно так же,
как выполнял все остальные. Ну, а когда я выполню его...
– Что ж, Стенли! Пора подводить итог. Число загубленных тобой
жизней равняется двадцати девяти. Осталась еще одна жизнь. И ты зна-
ешь, Стенли, на этот раз... на этот раз я выбрал тебя, – раздался отовсю-
ду голос моего Господина.
Услышав раскатистое эхо будто бы собственных глубинных пережи-
ваний, я мгновенно протрезвел и, обхватив голову руками, попытался
хотя бы на мгновение спрятаться не то от Дьявола, не то от себя самого.
Как же получилось, как могло все так перепутаться, что я, неплохой в
83
общем-то человек, убивал все, что приносило мне радость, а в конечном
счете, похоже, убил и себя самого? Как могли перепутаться здесь на Зем-
ле, не в царстве теней, а в посюстороннем мире причины и следствия,
ад и рай? Или, может быть, здесь точно так же, как и там следствий, а,
значит, и рая никогда не существовало?
– Хватит! – приказал Вельзевул. – Твое время пришло – ложись в
ящик!
– А награда, – возопил я, – награда за мою собственную жизнь?!
– Смерть – высшая награда, которой я могу удостоить тебя, Стенли!
Какая-то невидимая сила поставила меня на ноги, заставила подой-
ти к ящику, который к этому моменту достиг размеров человеческого
тела, опустила меня на дно и легким прикосновением демонических
рук закрыла мне веки. Последнее, что я услышал перед тем, как пре-
вратиться в фотон адского свечения и приступить к написанию этих
строк под диктовку могущественнейшего Повелителя всех заблудших
душ, было учащенное дыхание гробовщиков, захлопнувших надо мной
крышку и торопливо застучавших по ней молотками.
– Но я же живой! – дико заорал я в надежде проснуться.
– Ты не живой, Стенли. Ты мертвый. И даже, если ты не мертвый,
ты все равно не живой. Твоя душа сгорела!

УЧЕНИК И УЧИТЕЛЬ

При виде учителя Хосе содрогнулся. Взгляд сурового Дона Миге-
ля, казалось, насквозь пронзил хрупкую душу подростка и вернулся
отраженным сигналом на сетчатку проницательных серых глаз. Хосе
почувствовал себя песчинкой, на которую накатывается каменная
глыба, цыпленком, попавшим в когти ястребу, и, отчасти, отбившейся
от стада овцой. Старшие ученики предупреждали его, что Дон Мигель
– один из самых строгих и загадочных школьных учителей, что ме-
тодика его преподавания резко отличается от практикуемых другими
учителями, что он занимается с учениками только индивидуально и
что по окончании курса мало кто из его воспитанников способен вра-
зумительно ответить на вопрос, чему же научил их суровый и загадоч-
ный Дон Мигель.
Рассказывали, что лет двадцать тому назад Дон Мигель вынес из
пламени пожара восьмилетнего сына бессменного директора школы
Алонсо Карераса. В знак благодарности Карерас предложил Дону Ми-
гелю место преподавателя старших классов, а поскольку Дон Мигель
слыл человеком не только весьма начитанным, но и оригинальным,
директор любезно разрешил Дону Мигелю читать свой собственный
предмет. Предмет этот не входил в разряд обязательных, и слушателя-
ми курса Дона Мигеля становились лишь те, кто имел целью не только
научиться перешагивать через других, но и через самого себя. Именно к
таким людям – искателям приключений – и относился сообразитель-
ный и бесшабашный Хосе.
Теперь вряд ли уже кто вспомнит, откуда повелась старая школь-
ная традиция, заключая всевозможные пари – естественное занятие
для юношеского возраста! – вменять проигравшему в обязанность по-
сещение курсов Дона Мигеля. Однако поколения сменяли друг друга,
в поселке появлялись новые дома, из динамиков радиоприемников
доносилась все более динамичная музыка – и только условия пари за-
ключаемые учащимися сельской школы были столь же тверды, сколь
85
преподаваемые десятилетиями истины. Конечно, выиграв очередной
спор, можно было заставить побежденного провести ночь на кладбище,
которое находилось на восточной оконечности поселка, но даже это су-
ровое испытание не могло пойти ни в какое сравнение с уроками Дона
Мигеля, после которых обычно страшно хотелось пить и подольше на-
ходиться среди людей, чтобы навеянные странным учителем мысли и
ассоциации не иссушали горло и не путали достаточно прямолинейные
и бесхитростные мысли молодых людей.
Увидев зловеще-огромную фигуру Дона Мигеля, Хосе лишний раз
пожалел о том, что ввязался в это идиотское пари. Конечно же, у его
извечного и весьма изворотливого соперника Карлоса, надо признать,
несмотря на его внушительные размеры, все же был шанс перепрыгнуть
через тот самый злополучный ручей... и он действительно через него
перепрыгнул... И теперь ему, бедному Хосе, предстоит в течение трех
месяцев слушать бредни этого неизвестно кем себя воображающего
сумасброда-учителя. Втянув голову в плечи, Хосе медленно поднялся,
бросая исподтишка любопытные взгляды на столь же пышную, сколь
седую шевелюру Дона Мигеля.
– Добрый день, учитель, – выдавил из себя ученик.
– Ты хорошо видишь эту палку? – вместо приветствия громогласно
произнес преподаватель, демонстрируя ошалевшему юноше полутора-
метровую бамбуковую жердь. – Я привез ее из Таиланда много лет на-
зад, и с тех пор она очень помогает мне в моей работе. А теперь ответь,
как, по-твоему, я ее использую?
– Возможно, – побледнев, прошептал Хосе,– вы... вы используете ее
как... как указку?!
– Иногда – да, но обычно, обычно я использую ее как молоток,
которым вколачивают знания в головы нерадивых слушателей. Ведь
ты не хочешь, чтобы я демонстрировал тебе, как я умею работать мо-
лотком?
– Конечно, нет, учитель!
– Что ж! Все в твоих руках! Если ты будешь внимателен, вежлив и
точен, а самое главное, сумеешь серьезно относиться к тому, о чем я буду
спрашивать тебя, я думаю, что смогу воспользоваться твоим советом и
буду действовать своей палкой только как указкой. Садись!
Хосе с видимым облегчением, так как в процессе диалога с учителем
ноги его подкосились, плюхнулся на стул и, тупо уставившись в крыш-
ку стола, прислушался к учащенному биению своего сердца. «Лучше бы
я записался на спецсеминар по химии, – мелькнуло у него в голове. –
Мне кажется, я вынес бы это с меньшим напряжением».
86
– А теперь, юноша, – в очередной раз пригвоздив ученика стальным
взглядом своих выразительных глаз, произнес учитель, – быстро убери
со стола ненужные предметы!
– Какие предметы вы называете ненужными, учитель? – прошеп-
тал Хосе.
– Все те, которые в данный момент к делу не относятся, – с едва за-
метным раздражением ответил Дон Мигель, любовно поглаживая бам-
буковую палку, на которую он в данный момент опирался.
Хосе не нужно было повторять дважды. Со свойственным ему про-
ворством, удесятиренным ненавязчивой просьбой могучего учителя,
воспитанник собрал сложенные на столе тетради, ручки и карандаши в
портфель и снова замер в ожидании духовной, а может быть – кто зна-
ет?! – и физической экзекуции.
– Неплохо, юноша, очень неплохо, – садясь на учительское место
и отставив в сторону судьбоносную палку, произнес Дон Мигель. – А
теперь попытайся сделать то же самое со своей головой!
– Простите – не понял? – переспросил напрягший, как ему каза-
лось, весь свой недюжинный интеллект, Хосе.
– Освободи свою голову от посторонних мыслей! Слушай только
меня, природу и свою интуицию.
Хосе впервые не без интереса взглянул на учителя и прислушался.
Поскольку Дон Мигель молчал, воспитаннику на какое-то мгновение
показалось, что он действительно ощутил дыхание скучающей за окном
природы и пока еще аморфные подсказки собственной интуиции.
– А теперь, – продолжил Дон Мигель, – начнем наше первое заня-
тие. Посмотри перед собой и расскажи, что ты видишь. Только не торо-
пись с ответом!
Хосе в ужасе от полученного задания раскрыл глаза так широко, что
не без удивления заметил, что между ним и учителем, который находил-
ся в нескольких шагах от него, пролегает по существу целая пропасть.
– Я вижу пропасть, учитель, – прозвучал неожиданно для него са-
мого ломающийся не то от переходного возраста, не то от волнения го-
лос Хосе.
– Между чем и чем пролегает эта пропасть?
– Эта пропасть лежит между вами и мной, – воодушевившись, не-
сколько увереннее произнес ученик.
– Хорошо. А теперь попробуй заглянуть на дно этой пропасти, я на-
деюсь, ты не боишься высоты?
Хосе чуть-чуть подался вперед на своем хрупком ученическом стуле
и замер, глядя в глубину пропасти.
87
– Я ничего не вижу на дне, учитель, – после почти минутного раз-
мышления сознался он.
– Тогда я подскажу тебе. Забудь о пропасти и посмотри на меня! Ты
верно заметил эту пропасть. Не многим ученикам удавалось увидеть ее
на первом же занятии. На дно этой пропасти упал опыт прожитых мною
лет. По окончании курса ты должен будешь увидеть дно и рассказать
мне, какое оно, и много ли там валунов и воды. Я не смогу помочь тебе
преодолеть эту пропасть, но я и не собираюсь тебе в этом помогать. А
сейчас достань лист бумаги, линейку и карандаш.
Хосе быстро выполнил указание учителя. К этому моменту страх,
поначалу полностью сковавший было все его мысли, постепенно сме-
нился чрезмерным удивлением в отношении происходящего. Хосе
никак не понимал, к чему клонит мрачноватый учитель, но каким-то
шестым чувством проинтуичил, что за этим бредом кроется какая-то
глубина. Глупый вопрос про края воображаемой пропасти был уже
готов слететь с его губ, как вдруг взгляд юноши вновь сконцентриро-
вался на бамбуковой палке, остудившей, наверное, ни одну горячую
голову.
– Итак, – продолжил между тем Дон Мигель, – проделаем ряд не-
больших упражнений. Возьми карандаш и линейку и начерти на бумаге
прямую линию. Так, хорошо. А теперь отметь на этой прямой две на-
ходящиеся на некотором расстоянии друг от друга точки А и В. Сделал?
– Да, учитель.
– Теперь ответь на вопрос: можно ли, находясь в точке А, увидеть
точку В?
– По-моему, можно, – почесав затылок, ответил незадачливый уче-
ник.
– Разве?! А не будут ли препятствовать этому все эти черные точки,
находящиеся между точками А и В?
– А-а-а, – протянул Хосе, – вы в этом смысле!
– Я говорю не о смысле, а о точках. Итак?
– Конечно, нельзя.
– Значит, ты говоришь, что две точки на прямой, разделенные дру-
гими точками, увидеть нельзя?
– Нет.
– Допустим! А теперь возьми в руки лист бумаги и согни его попо-
лам под углом девяносто градусов. Так, правильно. Что скажешь?
– Что отмеченные нами точки на прямой А и В оказались в разных
плоскостях.
– Так, и что дальше?
88
– То, что между точками А и В не оказалось больше никаких других
черных точек. Поэтому теперь, находясь в точке А, можно легко увидеть
точку В.
– Неплохо, – прохрипел Дон Мигель, – я уже было приготовил к
употреблению свою бамбуковую палку, но будем считать, что на этот
раз ты отделался только легким испугом. Этот элементарный пример
я привел для того, чтобы ты, нерадивый, раз и навсегда усвоил, что все
как в природе, так и в мышлении во многом зависит от точки или, если
угодно, угла зрения. Невидимое становится видимым, видимое – неви-
димым. Тайное – явным, а явное – тайным. Так было и так будет всегда.
Чем больше вокруг тебя видимого, тем больше невидимого. Чем больше
ты знаешь, тем меньше ты знаешь. Если ты не знаешь ничего – ты зна-
ешь все!
Какое-то хоть и слегка обновленное, но очень нехорошее чувство
вернулось к Хосе и полностью завладело его органами восприятия. «Уж
лучше бы я просидел три урока на химии, чем.». – мелькнуло у него в го-
лове, но голос настойчивого Дона Мигеля вновь вернул воспитанника с
небес на землю или, быть может, с земли на небеса:
– Возьми новый лист бумаги и напиши: Если А=В, а В=С, то... Не
торопись с ответом, а подумай так же хорошо, как ты думал когда-то о
пропасти.
Хосе тупо уставился на элементарные равенства. Он, конечно же,
знал, как ему казалось, ответ на поставленный вопрос. И находись он в
любой другой ситуации, он бы дал ответ столь же уверенно и незамед-
лительно, как заключил недавно пари с неугомонным задирой Карло-
сом, но чувствуя подвох со стороны коварного Дона Мигеля, Хосе мед-
лил, тщетно пытаясь понять тайный смысл написанных его собствен-
ной рукой тождеств.
– Нет никаких идей? – поинтересовался учитель.
– Если я не ошибаюсь, то...
– Смелее!
– Если я не ошибаюсь, то, если предположить, что А=В, а В=С, то
отсюда следует, что... что А=С по свойству транзитивности.
– И это говорит мой ученик! – крикнул побагровевший от возму-
щения непредсказуемый преподаватель. – Да будет тебе известно, что
если А=В, а В=С, это значит только одно – что В не равняется В! Да-да,
именно: В не равняется самой себе! Понимаешь? В по отношению к А –
это одна В, которая, кстати, находится справа от А, а по отношению к
С – это как бы несколько иная В, находящаяся от С слева. Иными сло-
вами, В в данном случае словно раздваивается, перестает быть неким
89
единым целым. Так и любой другой предмет – да что предмет! – любой
другой человек существует такое количество раз, какое он вступает в
отношения с другими предметами или людьми, а поскольку предметы и
люди взаимодействуют с другими предметами и людьми бесчисленное
количество раз, постольку люди и предметы вечны, вечны в своей не-
однозначности.
Не без пафоса закончив впечатляющий монолог, разгорячившийся
Дон Мигель, чтобы хоть как-то снять неожиданно возникший накал
эмоций, встал со своего учительского места, подошел к окну, поднял
раму и несколько раз глубоко вдохнул бодрящий ноябрьский воздух.
Когда он вновь, несколько придя в себя, возвратился на место, то пой-
мал на себе извиняющийся взгляд ученика:
– Я, должно быть, по-вашему, очень тупой? – неожиданно спросил
тот.
– Бывало и хуже, – несколько смягчившись, ответил Дон Мигель. –
Правда, от этого не легче!
Щеки Хосе покрылись пунцовым отблеском стыдливого раскаяния
за свое непонимание.
– Ладно, продолжим, – кашлянул учитель. – Достань-ка из порт-
феля новый лист бумаги. Так, хорошо. Теперь возьми и разорви его на
две половины.
Хосе без труда выполнил указание преподавателя.
– Это ты сделал довольно легко. А теперь попробуй осуществить об-
ратное: соедини обе полученные тобой половинки в единое целое!
– Да, но... у меня это вряд ли получится, – поколебавшись долю се-
кунды, выпалил Хосе.
– Вот видишь, – завелся изобретательный Дон Мигель, – одним
мановением руки ты ничтоже сумнящеся превратил целое в слабо орга-
низованный набор его частей. Для того, чтобы соединить разрозненные
части воедино тебе, как минимум, понадобится клей, ведь так?
– Так, учитель!
– И что же у нас получается? Без клея ты сумел разрушить целое, но
вновь соединить разрозненное в единое целое ты без клея не сможешь!
– Не смогу, – согласно кивнул воспитанник.
– Пойдем дальше: возьми новый лист бумаги и разорви его на как
можно большее количество частей. Правильно! Теперь перемешай эти
листочки на поверхности стола. Так. А теперь попробуй воссоздать из
этих обрывков тот самый изначальный целый лист – я подожду.
Если бы Хосе мог предположить, что коварный учитель заставит его
собирать эти небольшие куски бумаги в единое целое, он, конечно же,
90
не стал бы разрывать лист на такие мелкие части. Теперь же ему прихо-
дилось прилагать огромные усилия к тому, чтобы по оборванным краям
проследить, какой из них должен располагаться в том или ином месте.
К тому же, легкие дуновения ветра время от времени заставляли его за-
крывать собираемую мозаику своим телом. Работа продвигалась мучи-
тельно медленно. Капли пота выступили на лбу ученика.
– Учитель, у меня не получается, – после нескольких минут тщетых
попыток воссоздать целое сознался Хосе.
– Так-то вот! – плотоядно улыбаясь, резюмировал Дон Мигель. –
Примерно так же, как и ты сейчас, только ужасно давно, некто тоже –
уж не знаю, от скуки ли или по какой-то еще причине, – сидел и доволь-
но методично изничтожал первичное великое целое. Может быть, он,
как и ты, думал, что эту его невинную шалость можно будет очень легко
исправить и простить. Однако, дойдя до конца и разбросав по земной
поверхности многочисленные детали своего небесного конструктора,
этот чей-то великий, но чрезвычайно непослушный ребенок неожидан-
но понял, что никогда уже не сможет воссоздать из утерянных элемен-
тов свою любимую игрушку. Ему стало страшно, что родители будут его
за это ругать, и поэтому он предпочел сказать им, что просто-напросто
потерял ее, и с тех пор никто никогда уже и не пытался отыскать этот
потерянный где-то за облаками рай...
Следя за рассуждениями учителя, Хосе неожиданно довольно от-
четливо представил себе капризного небесного ребенка, вальяжно рас-
качивающегося на облаке и методично разбирающего любимую игруш-
ку. Ученику стало вновь невыносимо стыдно и за себя самого, и за его
не менее рассеянного небесного коллегу, и за своих друзей, которые на-
прасно наговаривали на чудаковатого учителя...
– Знаете, я должен сказать вам... – начал было Хосе, но тут же осек-
ся, встретившись взглядом с непоколебимым наставником.
– Знаю, – понимающе кивнул в ответ Дон Мигель, – тебе, наверное,
рассказали про меня массу небылиц?
– По правде говоря, – осмелел воспитанник, – да! Некоторые гово-
рили, что вы преподаете откровенную ерунду.
– А ты сам как считаешь?
– Мне кажется, что это не такая уж ерунда!
– Тогда продолжим. Урок заканчивается, а нам нужно еще многое
успеть! Вот тебе солонка, а вот тебе сахарница, – точно фокусник из-
влек из ящика стола столь необычные для школьного антуража предме-
ты таинственный учитель. – Насыпь слева от себя кучку соли, а справа
– кучку сахара. Перемешай сахар с солью. Так, хорошо. А теперь по-
91
пытайся отыскать сахаринки в этом соляном многообразии. Согласись,
что сделать это будет не так уж просто?
– Конечно, учитель, вы, как всегда, правы.
– И какой вывод напрашивается сам собой по результатам этого
опыта?
– На белой доске мелом не пишут, учитель! – выпалил воодушев-
ленный Хосе.
– Что ж, образно, но неправильно. А вывод на самом деле из этого –
довольно простой: потерять легко – найти сложно!
– Потерять легко – найти сложно! – точно во сне повторил сентен-
цию Дона Мигеля изрядно подуставший воспитанник.
– А теперь возьми вот эту перечницу, – вновь извлекая из глубин
своего неиссякаемого стола очередной диковинный предмет, приказал
учитель, – и насыпь две другие кучки: одну из соли и другую из перца.
Так. Тщательно перемешай их. Молодец! Что скажешь?
– Потерять перец на белом фоне сложно, учитель! Найти легко.
– Вот именно! Потерять сложно – найти легко!
– Но ведь только что, мне кажется, вы утверждали...
– Что? Что утверждал?
– Совершенно обратное! Потерять легко – найти сложно!
– Правильно. Потерять легко – найти сложно! Но и потерять слож-
но – найти легко!
Голова Хосе пошла кругом. Даже свежий ноябрьский воздух, напол-
нивший помещение отдаленными запахами моря, не смог прояснить
его вконец запутанные мысли.
– Я чувствую себя полным идиотом, – признался Хосе.
– Правильно делаешь, юноша, – подбодрил воспитанника Дон
Мигель. – Лучше чувствовать себя идиотом и быть при этом гением,
чем считать себя гением, а слыть за полного идиота. Ладно, на сегод-
ня хватит! Да, и не забудь принести на следующее занятие нескольких
рыбок.
– Рыбок? Мы что, будем учиться плавать?
– Мы будем учиться думать и еще будем учиться молчать.
Хосе медленно поднялся. Усталость, давившая на плечи, была тако-
ва, как если бы он несколько часов подряд взбирался на высокую гору.
Портфель показался чрезвычайно тяжелым, а путь до двери непреодо-
лимым. Сделав несколько вялых шагов, Хосе обернулся в сторону учи-
теля и, не шибко надеясь получить вразумительный ответ, все же спро-
сил:
– Дон Мигель, а как называется наука, которую вы преподаете?
92
В глазах неординарного учителя заиграли нехорошие огоньки. Не-
заметно для Хосе правая рука Дона Мигеля потянулась к стоявшей не-
подалеку бамбуковой палке.
– Ты правильно сделал, что задал мне этот вопрос, – злорадно
усмехнувшись, ответил наставник. – Я чуть было не забыл сказать тебе,
что эта наука называется... бамбуковедение! – С этими словами Дон
Мигель не по возрасту проворно вскочил на ноги и со всего маху больно
огрел зазевавшегося подростка по пояснице.
Взвизгнув от боли и неожиданности, Хосе пулей выскочил из злопо-
лучного кабинета, едва не сбив с ног зазевавшуюся химичку.
– И не забудь принести рыбок! – услышал он вслед громоподобный
голос учителя. – Слышишь меня, нерадивый, не забудь принести ры-
бок. Мы будем учиться молчать!

ФОРМУЛА СМЕРТИ

Многие думают, что я сумасшедший. Уверяю вас, что это не так. Про-
сто по ночам мне часто снится черная точка. Я очень внимательно сле-
жу за ней, за ее перемещениями, связями с прочими объектами моих
сновиденческих откровений. Иногда вместо одной точки я вижу их сра-
зу несколько. Тогда я умею выстраивать из них геометрические фигуры,
графики, находить зависимости. Неправда, что когда-то давно моя жена
ушла от меня, потому что иногда я вскакивал с постели в самое умиротво-
ренное время суток, садился за письменный стол, брал в руки карандаш и
вычерчивал на бумаге какие-то замысловатые фигуры, выводил формулы
или просто бубнил под нос малопонятные для не привыкшего к научной
терминологии уха фразы. Она ушла от меня совсем по иной причине. Мои
занятия математикой, нумерологией*, натурфилософией, химией, биоло-
гией, астрологией и некоторыми другими предметами здесь ни при чем.
Просто она была... Знаете, если откровенно, она была довольно зауряд-
ным человеком и мало интересовалась наукой. Для меня же наука – свя-
тыня, без которой нет и не может быть ни прошлого, ни настоящего, ни
будущего. Без науки нет жизни, точно так же, как нет жизни без науки.
Последнее время я действительно очень много работаю, работаю не
только днем, но и по ночам. Иногда мне хочется есть, и тогда я покупаю
продукты. Деньги не имеют для меня большого значения. Уже год, как
я получаю приличную пенсию и подрабатываю написанием статей в
научные и эзотерические журналы. Всего мною написано свыше че-
тырех тысяч машинописных страниц, из которых опубликовано около
половины, а остальные являются набросками к тому, о чем я сегодня
наконец-то решился рассказать человечеству. В принципе тезисы того,
о чем ниже пойдет речь, уже были ранее сформулированы мною в рабо-
тах: «Целостность бытия», «Природа и цифры», «От неживого к живому
and vice versa»**, «Математические начала философии» и ряде других.

* Нумерология – наука о влиянии цифр на человеческую судьбу.
** and vice versa (англ.) – и наоборот.
94
Но все это было не чем иным, как прелюдией, многолетней подго-
товкой к тому, что я собираюсь дать Миру сегодня. Чтобы в очередной
раз не оказаться ошельмованным завистниками и не быть недопонятым
истинно интересующимися, я, с вашего позволения, несколько отойду
от классических научных канонов изложения теоретических знаний и
постараюсь описать свое открытие в более доступной форме, опустив
некоторые сложные многостраничные вычисления, а также очевидные
или доказанные ранее постулаты. Я постараюсь кратко, в хронологи-
ческом порядке, рассказать вам, как подошел к данной проблеме, как в
процессе исследования металась загнанная в лабиринтах непознанного
моя одухотворенная мысль, какие научно-прикладные методы я ис-
пользовал для того... – и теперь я имею полное право объявить об этом
со всей откровенностью – чтобы вывести безукоризненно точную...
ФОРМУЛУ СМЕРТИ.
Итак, впервые я увлекся феноменом смерти около тридцати лет
назад, случайно оказавшись на одном медицинском симпозиуме, по-
священном данной проблеме. Смерть настолько увлекла меня, что всю
оставшуюся жизнь я посвятил ее тщательному изучению. Сначала, под
влиянием естественнонаучного окружения, я сосредоточился на меди-
цинских и биохимических сторонах этого многогранного явления. Од-
нако по мере погружения в проблему я понял, что наряду с проведени-
ем экспериментов с белковыми соединениями я неизбежным образом
столкнусь с необходимостью упорядочения результатов этих экспери-
ментов с помощью математических методов. Более того, чтобы верно
трактовать эти упорядоченные результаты, необходимо было обладать
недюжинным философским интеллектом. Ясно поставив перед собой
цель, я приступил к процессу ее планомерного достижения, сфокуси-
ровав внутреннюю энергию на черной точке, символизирующей в моих
работах элементарную частицу смерти, удесятиренную широкой гам-
мой основательных и разносторонних знаний.
Первый философский вопрос, который я задал себе, выйдя после
почти пятнадцатилетних естественнонаучных изысканий на первый
уровень обобщений, звучал следующим образом: от какой переменной
зависит продолжительность жизни человека? Вы мне можете возраз-
ить, конечно, что вопрос-де сформулирован недостаточно корректно,
что жизнь каждого подвержена столь огромному числу всевозможных
воздействий – и потому говорить о влиянии какой-то одной перемен-
ной довольно бессмысленно. Но в этом и состоит одно из самых распро-
страненных заблуждений человечества. Смею вас уверить, что за свою
долгую научную жизнь я развеивал его столько раз, что не считаю не-
95
обходимым здесь подробно на этом останавливаться. Я категорически
утверждаю только одно: существует переменная, от которой в каждый
конкретный момент времени, т.е. всегда, зависела, зависит и будет за-
висеть жизнь человека, а значит, и ее продолжительность. И когда я на-
зову эту переменную, любой проницательный ум сразу же осознает ее
универсальный характер. Эта переменная действует на человека всегда,
где бы и в каком состоянии он ни находился.
– Здоровье? – можете предположить вы.
– Увы! И абсолютно здоровые люди уходят из жизни, не так ли?
– Атмосферное давление?
– Что вы! В космосе, например, оно отсутствует, а, следовательно,
так же, как здоровье, не может претендовать на роль носящей универ-
сальный характер переменной.
Несколько долгих лет ушло у меня на то, чтобы открыть перемен-
ную, в любое время, в любой точке пространства действующую на че-
ловека вне зависимости от его физического и душевного состояния. Это
одна из тех немногочисленных универсальных переменных, которые
вообще существуют и которые оказывают непосредственное влияние
на человека. Если бы у вас было в запасе несколько лет, возможно, вы
бы так же, как и я, решили эту проблему. Однако сейчас у вас нет в этом
необходимости: я уже сделал это за вас. Событие – вот та универсаль-
ная переменная, которая неотступно преследует человека с момента
рождения до самой смерти. События происходили, происходят и будут
происходить всегда – даже тогда, когда время неожиданно замрет или
пойдет вспять в какой-нибудь черной дыре, расположенной на окраине
Вселенной.
Открыв универсальную переменную, мне предстояло выявить зави-
симость продолжительности жизни от количества происходящих собы-
тий с учетом даты рождения индивида. Нагляднее всего демонстрирует
мою последующую логику рассуждения приведенный ниже график.
Отложим на оси Y происходящие в течение жизни человека события, а
на оси X – продолжительность жизни. Известно, что если имеются два
множества действительных чисел, и каждому числу х из множества Х по
некоторому закону можно поставить в соответствие некоторое (един-
ственное) число y из множества Y, то говорят, что y есть функция от х.
Понятно, что областью определения данной функции или множеством
СОБЫТИЕ – ЭТО ТО, ЧТО ПРОИЗОШЛО, ИЛИ ТО,
О ЧЕМ МЫ ДУМАЕМ, ЧТО ЭТО ПРОИЗОШЛО
96
ее допустимых значений являются х большие нуля, так как трудно вооб-
разить себе отрицательное – разумеется, в математическом понимании
этого слова – выражение времени. Точка отсчета графика, вполне есте-
ственно, должна находиться в самом начале координат, где жизнь и со-
бытия только-только зарождаются. С наступлением смерти индивида
значение функции вплотную приближается к отметке так называемого
критического числа событий, никогда не достигая его. С этого момента
нарастание графика происходит в рамках одного, условно назовем его,
последнего события. Время же семимильными шагами продожает не-
стись вперед по непредсказуемой дороге Вечности. Следовательно, от-
ражающий зависимость числа происходящих в жизни индивида собы-
тий от времени график должен выглядеть следующим образом:
ГРАФИК. КРИВАЯ СМЕРТИ
Формула, описывающая зависимость числа событий от времени и
наоборот, учитывает индивидуальные особенности человека и носит
универсальный характер. Она так и названа мною УНИВЕРСАЛЬНОЙ
ФОРМУЛОЙ СМЕРТИ.
УНИВЕРСАЛЬНАЯ ФОРМУЛА СМЕРТИ
= 1; ;at
t max A A ( e )
Поясню основные составляющие выведенной мною универсальной
формулы.
Количество событий
Время
Критическое число событий
Асимптотически-
критическое число событий
97
A t – асимптотически-критическое число событий, при достижении
которого наступает смерть индивида.
A max – критическое, также выведенное мною, т.е. максимальное ко-
личество событий, к которому асимптотически приближается кривая
смерти.
e – так называемый замечательный предел:
a – индивидуальный коэффициент нарастания критического числа
событий.
t – время.
Некоторые из перечисленных выше составляющих универсальной
формулы смерти нуждаются в дополнительных пояснениях. Напоми-
наю вам, что образ черной точки, символизирующей элементарную ча-
стицу смерти в моих умозрительных путешествиях, настолько глубоко
запал в мою душу, что иногда в порыве ночных откровений напоминал
мне о тех, давно покрытых пледом более поздних наслоений истинах
или аксиомах, о которых здесь невозможно умолчать. «Здесь мудрость.
Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число
его шестьсот шестьдесят шесть». 666. Это и есть не что иное, как A max –
критическое, в моей терминологии, число событий, за гранью которого
произрастает Ничто, усыпанное пыльным ковром черных точек. К этой
грани асимптотически приближается кривая человеческой жизни и
смерти, как бы желая вырваться за установленные судьбой философско-
геометрические границы и приоткрыть завесу запретного. 666 является
числом человеческим именно потому, что это число не что иное, как по-
рог, отделяющий преддверие от лабиринтов небесных взаимоотноше-
ний. Человек может счесть число 666, но никогда не сможет достичь его,
ибо оно принадлежит не ему...
Черная точка по-прежнему не дает мне покоя. Она, точно очень и
очень далекая мишень, маячит на небосклоне жизни. Временами, отя-
гощенный мыслями и растревоженный полуночными бдениями, я
мысленно вынимаю из кармана воображаемого комбинезона фантасти-
ческое оружие. Целюсь и стреляю. Целюсь и стреляю, но черная точка
не становится меньше и не исчезает – и я не могу понять достигают ли
цели мои искрометные мысли, или у меня их просто нет?.. Порой мне
даже кажется, что черная точка – никакая не цель, а некая структуроо-
бразующая нетленная субстанция, из которой состоит Все и не состоит
Ничего. Я думаю, что в скором времени я найду ответы на отнюдь не ри-
торические вопросы и проведу четкую грань не только между жизнью и
смертью, но и между черной точкой и белым пятном, остающимся по-
1 1 x 2 71828
x
lim( x) , ;;
+ = …
98
сле ее исчезновения на принадлежащей кисти неизвестного художника
судьбоносной картине мира.
Мне кажется, что я немного отвлекся. И вместе с тем я считаю, что
это отвлечение было отнюдь не бесполезным: я подробно изложил вам
то, что скрывается за, казалось бы, таким простым и понятным, на
первый взгляд, математическим символом A max. В свою очередь, A t или
асимптотически-критическое число событий представляет собой ту
точку кривой смерти, за которой течение времени происходит в преде-
лах одного события. Иными словами физическая смерть человека на-
ступает тогда, когда изменения времени происходят в диапазоне одного
– ранее названного нами последним – события. Вполне естественно
поэтому сразу же высчитать это число:
A t = A max – 1 = 666 – 1 = 665
Конечно, наибольший интерес представляет собой так называемый
индивидуальный коэффициент нарастания критического числа собы-
тий – a. Рассчитывается данный коэффициент по следущей формуле:
a = k / 777 – n,
где k – личностный коэффициент восприимчивости событий, ха-
рактеризующий физиологическую степень готовности организма чело-
века воспринимать то или иное событие в определенный момент време-
ни; таблицы личностных коэффициентов восприимчивости событий
опубликованы мною в приложениях к уже упоминавшейся ранее работе
«От неживого к живому and vice versa».
777 – магическое число, означающее в извечной покерной игре
между Богом и Дьяволом более высокую, чем пресловутые 666, комби-
нацию; n – так называемая нумерологическая дата рождения инди-
вида, получаемая путем естественного сложения цифр дня, месяца и
года рождения конкретного человека. Например, если человек родился
8.07.1955, нумерологическая дата рождения его будет рассчитываться
путем следующих итераций: 8 + 0 = 8; 8 + 7 = 15; 1 + 5 = 6; 6 + 1 = 7; 7 +
9 = 16; 1 + 6 = 7; 7 + 5 = 12; 1 + 2 = 3; 3 + 5= 8. То есть нумерологическая
дата рождения человека, появившегося на свет 8.07.1955, равняется 8.
Чем больше значение коэффициента a, тем интенсивнее в течение
жизни конкретного человека нарастают события, тем быстрее его ин-
дивидуальная кривая смерти приближается к опасному коридору, от-
меченному на приведенном выше графике параллельными прямыми,
99
выходящими из точки асимптотически-критического числа событий и
точки критического числа событий (точки 666).
Итак, после того, как мы сделали необходимые пояснения, произ-
ведем соответствующие математические действия с целью приведения
УНИВЕРСАЛЬНОЙ ФОРМУЛЫ СМЕРТИ в более удобоваримый вид:
= 1; ;at
t max A A ( e )
A t – A max = – A max e-at
(A max – A t) / A max = e-at
log e (A max – A t) / A max = – at, откуда
t = – (log e (A max – A t) / A max) / a.
Подставляем известные значения:
t = – (log e (666 – 665) / 666) / a
t = – (log e 1 / 666) / a,
где log e 1 / 666 представляет собой показатель степени, в которую
нужно возвести замечательный предел, чтобы получить число, обрат-
ное числу зверя. Это, назовем его так, обратное число зверя равняется:
– 6,5013.., где, кстати, как несложно заметить, присутствуют те же зна-
комые нам дьявольские отметки: 6 и 13.
С учетом вышесказанного, получаем следующую преобразованную
формулу:
t = – (–6,5013) / k / 777 – n,
или в окончательном варианте:
t = 6,5013 (777 – n) / k
Теперь, зная дату рождения индивида, можно не только, используя
кривую смерти, точно указать в какой точке или на каком очередном
изломе судьбы данный индивид находится, но и с точностью до дней
предсказать дату проникновения кривой в узкий коридор последнего
100
события. Иными словами, зная дату рождения человека можно пре-
дельно точно рассчитать дату его смерти с учетом калейдоскопа про-
тиворечивых событий, с определенной интенсивностью сопровождаю-
щих любую человеческую жизнь.
Судьба человека – игральная карта, затерявшаяся в замусоленной
покерной колоде, из которой хитроумная комбинация 666 выпадает
значительно чаще, но всегда проигрывает комбинации 777. Когда-то,
как мне кажется, еще не так давно я сам ощущал себя если и не буб-
новым тузом, то по крайней червонным валетом. Жизнь тасовала меня
наравне с другими, но в конечном счете встраивала в ряды сложных, но
беспроигрышных ситуаций. Сейчас же, после стольких лет напряжен-
ной работы, мне не осталось ничего, кроме исключительно мне предан-
ной черной точки, снящейся мне по утрам, ибо ночные часы заполнены
у меня другими черными точками, менее искрометными и плодотвор-
ными, но все же складывающимися иногда в изящные пасьянсы цифр,
слов и геометрических символов...
Для того, чтобы проверить правильность и подтвердить универ-
сальный характер выведенной мною ФОРМУЛЫ СМЕРТИ достаточно
взять с полки, скажем, Британскую энциклопедию и, произведя неко-
торые несложные математические операции, сравнить получившиеся
результаты с энциклопедическими данными. Например, как известно,
французский ученый, основоположник современной микробиологии
и иммунологии, чьи работы по оптической ассиметрии молекул легли
в основу стереохимии, разработавший методы профилактической вак-
цинации против куриной холеры, сибирской язвы и бешенства, а так
же распространивший методы асептики и антисептики, Луи Пастер ро-
дился 27.12.1822.
Воспользуемся приведенной выше формулой и рассчитаем продол-
жительность жизни (в годах) этого величайшего ученого.
Итак, дата рождения ученого – 27.12.1822.
Нумерологическая дата рождения равняется, следовательно, 2 +
7 = 9; 9 + 1 = 10; 1 + 0 = 1; 1 + 2 = 3; 3 + 1 = 4; 4 + 8 = 12; 1 + 2 = 3; 3
+ 2 = 5; 5 + 2 = 7. То есть нумерологическая дата рождения Луи Па-
стера – 7.
Найдем в приложениях к работе «От неживого к живому and vice
versa» таблицы личностных коэффициентов восприимчивости собы-
тий, из которых вычислим личностный коэффициент восприимчиво-
сти событий k, находящийся на пересечении строки с датой рождения
индивида и столбцом с нумерологической датой рождения. В данном
случае этот коэффициент будет равен: 68,5753.
101
Подставим получившиеся данные в УНИВЕРСАЛЬНУЮ ФОРМУ-
ЛУ СМЕРТИ:
t = 6,5013 (777 – n) / k
Получим:
t = 6,5013 (777 – 7) / 68,5753 = 73 (года жизни).
Прибавим к 1822 году 73 расчетных года жизни Луи Пастера – полу-
чим 1895 год. Для проверки результата расчетов вновь заглянем в Бри-
танскую энциклопедию... Вы можете сделать это сами и убедиться, что
годы жизни Луи Пастера в точности совпадают с рассчитанными нами:
(1822 – 1895 ).
Мартин Лютер, виднейший деятель Реформации в Германии, на-
чало которой положило его выступление в Виттенберге с 95 тезисами
против индульгенций, отвергавшими основные догматы католицизма,
родился 10.11.1483.
Нумерологическая дата рождения Мартина Лютера – 1.
Личностный коэффициент восприимчивости событий – 80,0709.
Следовательно, продолжительность жизни Мартина Лютера долж-
на составлять:
t = 6,5013 (777 – 1) / 80,0709 = 63 (года жизни).
Действительно, по данным Британской энциклопедии, годы жиз-
ни Мартина Лютера лежат именно в этом временном интервале: (1483
– 1546).
Возьмем другой, скажем так, более одиозный исторический пример
– Бенито Муссолини. Родился будущий диктатор 29.7.1883.
Нумерологическая дата рождения Муссолини – 2.
Личностный коэффициент восприимчивости событий – 81,2663.
Следовательно, продолжительность жизни диктатора должна со-
ставлять:
t = 6,5013 (777 – 2) / 81,2663 = 62 (года жизни),
что, как нетрудно проверить, соответствует действительности.
Теперь вы, уважаемые читатели, зная выведенную мною УНИВЕР-
САЛЬНУЮ ФОРМУЛУ СМЕРТИ, довольно легко можете применять
ее, рассчитывая продолжительность жизни ваших родных, друзей,
знакомых, а также продолжительность вашей собственной жизни. Это
занятие может стать для вас неплохим развлечением. Формула при-
менима ко всем живым существам, наделенным центральной нервной
102
системой и способным отделять одно событие от другого равно, как и
вымышленное событие от реального.
Что касается меня, то несмотря на мою широкую эрудицию, завид-
ную работоспособность и умение генерировать новые идеи, несмотря
на то, что именно с ее помощью я вывел и довел до вашего сведения
УНИВЕРСАЛЬНУЮ ФОРМУЛУ СМЕРТИ, черная точка с еще пущей
настойчивостью преследует меня в редкие минуты утреннего сна и, к
сожалению, не всегда полнокровного ночного бодрствования. Кажется,
что она вновь превращается в некую новую трудноразличимую мишень
или цель, манящую и, как мне представляется, весьма перспективную.
Надеюсь, что многотомный ряд моих научных работ пополнится вскоре
не менее серьезным открытием, чем то, которое я сегодня после вечно-
сти кропотливых трудов решился явить Миру.
Иногда мне очень хочется есть – и тогда я медленно встаю из-за
письменного стола, бреду к холодильнику, достаю сметану, отрезаю
себе солидный кусок белого хлеба и так за неспешным пережевывани-
ем воспроизвожу в памяти давно ушедшие в небытие образы, формулы,
числа, слова... Когда-то, наверное, моя жизнь была более насыщенной:
я посещал музеи, театры, кино... Но тогда во мне не было такого коли-
чества знаний, тогда я только накапливал материал для последующих
обобщений и открытий. Раньше я был червонным валетом, но был наи-
вен и глуп. Сегодня в 1996 году я не что иное, как одна из самых заму-
соленных карт колоды Судьбы, но карта, как вы смели заметить, никем
не побитая.
Я, кстати, сам родился 8.10.1916.
Моя собственная нумерологическая дата рождения – 8.
Личностный коэффициент восприимчивости событий – 62,4937.
А значит, срок продолжительности моей жизни составляет:
t = 6,5013 (777 -8)/ 62,4937= ...
Черт! Прошу прощения, кажется, я вылил на себя полстакана сме-
таны... или это черная точка перебежала мне дорогу?.. Итак, на чем мы
остановились? Кажется, я говорил о себе?.. Нет, этого не может быть!
Это неправда! Я ведь еще не до конца доказал УНИВЕРСАЛЬНУЮ
ФОРМУЛУ СМЕРТИ... Мне нельзя – слышите вы? – мне нельзя оста-
ваться без сметаны!!! Мне так необходимы жизненные силы – ведь я
же не до конца доказал, что моя ФОРМУЛА СМЕРТИ ...УНИВЕРСА...
УНИВЕРСА ... УНИВЕРСАЛЬНА...

ФИЛОСОФИЯ КРУГА

В просторном кабинете стояла мертвая тишина. Казалось, в изу-
мрудном перстне Джакомо Ломбарди отражались искры гнева, сыпав-
шиеся из его зеленовато-карих глаз. От нахлынувшего приступа бе-
шенства вены, точно реки на географической карте, проступили на его
мускулистой шее. Никто, даже ближайший помощник и телохранитель
Ломбарди, Джованни Бенцо не смел поднять взгляд на босса.
– Пятнадцать миллионов долларов! – сквозь зубы прорычал Лом-
барди. – Пятнадцать миллионов! Теперь у меня нет транспортной ком-
пании. Вы понимаете, что это значит? Это ставит под угрозу весь наш
бизнес. Как можно было допустить столь резкое падение акций?! Как,
черт возьми?!
– Но, босс, он выбросил на рынок очень крупный пакет, а потом...
– попытался было хоть как-то оправдать фиаско моложавый гигант
Джованни Бенцо, но тут же осекся, остановленный недобрым взглядом
Ломбарди.
– Я хочу, чтобы он умер, – прогремел Джакомо, – умер раз и на-
всегда. Умер страшной и мучительной смертью. Старый маразматик со
своим слюнтяем помощником обвели вокруг пальца трех наших лучших
брокеров! Джованни, приведи ко мне самого опытного наемного убий-
цу, но не любителя фейерверков и не костолома, а того, кто бы смог вте-
реться в доверие к этому философу-идиоту, а затем тихо прикончить его.
Мне кажется, у нас был один такой интеллектуал... Джеффри, кажется?
– Совершенно верно, босс.
– Тогда сегодня же приведи ко мне этого Джеффри! Из-под земли
достань, но приведи.
* * *
– Ты хорошо потрудился, мой мальчик! – похлопал по плечу удач-
ливого брокера философ-миллионер Стенли Хоупер. – Твой гонорар
104
переведен на счет в банке на Каймановых островах. А теперь, я думаю,
тебе стоит на два-три месяца покинуть Соединенные Штаты: возмож-
но, Джакомо захочет отомстить не только мне.
– Спасибо, мистер Хоупер. Я сделаю так, как вы говорите. Но что
собираетесь делать вы сами?
– Ты же знаешь, Бред, – занятия философией занимают у меня го-
раздо больше времени, чем бизнес. Уеду на загородную виллу, подальше
от людских глаз, и там в тишине постараюсь закончить свою очередную
книгу. Ты же отдыхай и присмотрись к компании «Петрол Юнион» – не
исключено, что в скором времени она попадет в сферу наших непосред-
ственных интересов.
– Конечно, мистер Хоупер. Я понял, что вы имеете в виду. Как
обычно, я подготовлю сжатое информационное сообщение со своими
комментариями и предложениями. О какой сумме интервенций в дан-
ном случае может идти речь?
– Тридцать пять миллионов долларов!
– Через два месяца все будет готово, мистер Хоупер. Берегите себя
и спокойно занимайтесь вашей книгой. Это будет продолжение серии
«Тезис и антитезис»?
– Нет, это совершенно новая тема, которую я условно называю «Фи-
лософией круга».
– Очень интересно.
– Это длинный, базирующийся на осмыслении значительного ко-
личества исторических, природных и умозрительных фактов труд, на-
сыщенный неожиданными поворотами и коловращениями. Когда он
будет закончен, ты как обычно можешь рассчитывать на подписанный
автором экземпляр, Бред.
– Вы очень любезны, мистер Хоупер.
* * *
«Круг состоит из конечного множества точек, теряющихся в беско-
нечной замкнутости. Вселенная состоит из бесконечного числа планет,
вращающихся по замкнутым траекториям. Следовательно, если назвать
Вселенную бесконечной замкнутостью, то количество точек-планет, на-
ходящихся внутри этой бесконечной замкнутости, будет конечно. Кроме
того, вращение планет по замкнутым траекториям не является доказа-
тельством бесконечности Вселенной. Вселенная так же проста, как круг,
тогда как круг так же сложен, как Вселенная». – Закончив последний аб-
зац, Стенли Хоупер удовлетворенно потер руки. Войдя в философский
105
экстаз, он не замечал ничего, кроме плавного и иногда не совсем коррект-
ного течения собственной мысли. Философия, а точнее изобретенная им
самим квазифилософия, была его единственным настоящим хобби.
Миллионер встал с кресла, сделал несколько шагов по просторному
рабочему кабинету, подошел к окну и бросил взгляд на раскинувшуюся
перед ним огромную территорию виллы с розарием, полем для гольфа,
несколькими бассейнами, фонтанами и аккуратно выстриженными га-
зонами. Тут и там, посреди всего этого великолепия, можно было уви-
деть вооруженных людей с рациями. Их было здесь гораздо больше, чем
обслуживающего персонала. Но того безусловно требовала ситуация,
а старый Стенли Хоупер умел ее очень тонко чувствовать. Немного по-
размявшись и успокоившись, философ-миллионер позвонил в коло-
кольчик. Через несколько секунд в дверь кабинета постучали, и на по-
роге появилась очаровательная мулатка-секретарь:
– Чего изволите, мистер Хоупер?
– Хуанита, принеси мне, пожалуйста, джин с тоником и скажи, зво-
нил ли кто-нибудь сегодня?
– Как вы просили, мы ни с кем вас не соединяли. Звонила...э-э...
ваша знакомая из Торонто, Майкл Гаррисон по поводу переиздания ва-
шей последней книги, Сержио Росси из Палермо по поводу, который,
как он выразился, вы знаете, Энтони Парсонс и Джеффри Стайл. Я пра-
вильно сделала, что не соединила вас, мистер Хоупер?
– Абсолютно правильно, моя дорогая! Кстати, кто такой этот Джеф-
фри Стайл? Не автор ли метафизического трактата «Закономерное как
иллюзия случайного»?
– Мне кажется, что это он, мистер Хоупер, потому что мистер Стайл
хотел пригласить вас на заседание Калифорнийского философского об-
щества.
– Что ж, любопытно! Скажите ему, что я сейчас неважно себя чув-
ствую и некоторое время не собираюсь покидать свою резиденцию, но
крайне рад был бы принять его у себя.
– Хорошо, мистер Хоупер. Что-нибудь еще?
– Положите мне в джин не два, а три кусочка льда, Хуанита.
– Не беспокойтесь, мистер Хоупер, в бокале будет ровно три кусоч-
ка, – улыбнулась шоколадная красавица.
* * *
«Закономерность представляет собой тем или иным образом упоря-
доченную последовательность действий, событий, поступков. Но что,
106
в свою очередь, есть действие, событие, поступок? Разве не являются
они безусловными производными случайного? Но если это так, то сум-
ма случайных компонентов, нередко называемая закономерностью, на
самом деле таковой не является. Сумма случайных компонентов может
быть только случайностью. Иными словами, закономерность – не что
иное, как некая лукавая подмена, суррогат или иллюзия случайного.
Случай – все, закономерность – ничто!»
Поставив последний знак препинания, Джеффри Стайл в сердцах
резким движением рук отодвинул стоящий перед ним залитый вином и
посеревший от пепла сигарет недорогой компьютер.
– Черт, черт, черт! – выругался Джеффри. – Все это так неуклюже,
все это уже давным-давно написано. Возможно, мне следовало бы за-
стрелиться, а не прозябать на этой грешной земле в поисках несуще-
ствующих ответов на так называемые извечные вопросы!
Джеффри тяжело поднялся, подошел к бару, вынул оттуда початую
бутылку шотландского виски, налил полную рюмку и залпом выпил ее.
Слегка повеселевшим взлядом он обвел свою скромную обитель, вер-
нулся к письменному столу, склонился над компьютером, открыл дру-
гой файл, и его пальцы вновь довольно проворно застучали по стертым
клавишам.
«321 страница дневника. Сегодня, 6 июня 1997 г., звонил помощ-
ник Джакомо Ломбарди. Мне всегда нравилось работать на Джакомо.
На этот раз последний лично принял меня. Предложил убрать Стенли
Хоупера. Гонорар – двести тысяч долларов. Я – в состоянии творческо-
го и душевного кризиса. Мне нужна хорошая встряска. Я согласился.
Попробую пригласить Хоупера на заседание Калифорнийского фило-
софского общества. Лучшей приманки придумать не могу».
* * *
– Мистер Стайл! Мистер Хоупер просит вас войти, – расплылась в
улыбке цвета сахарного тростника Хуанита.
Грузный пятидесятидвухлетний Джеффри Стайл, одетый в черный
смокинг, с дипломатом в руке чинно прошествовал в ярко освещенную
гостиную, чье богатое убранство сразу неприятно резануло его само-
любие. Навстречу ему, широко улыбаясь, поднялся с кресла чуть более
пожилой,чем он, но довольно подтянутый хозяин.
– Много слышал о вас, мистер Стайл, – протягивая руку, попри-
ветствовал гостя Стенли Хоупер.
– Я также много слышал о вас, мистер Хоупер.
107
– Располагайтесь, где вам удобнее. Что будете пить?
– Я предочитаю шотландское виски.
– Принесите нам бутылочку «Глинливет», Хуанита.
Как только Стайл и Хоупер остались с глазу на глаз, гость произнес:
– Разрешите сделать вам небольшой подарок, мистер Хоупер.
С этими словами Джеффри Стайл открыл дипломат и вынул из него
тоненькую книжицу в мягком переплете.
– Это моя ранняя малоизвестная работа «Явь как отражение сна». К
сожалению, тираж был невелик, и изложенные в книге идеи так и оста-
лись необсужденными...
– Благодарю вас, мистер Стайл. Не буду лукавить – я дейстительно
не читал эту вашу работу, зато «Закономерное как иллюзия случайного»
я проштудировал весьма основательно. Собственно, я и пригласил вас
обсудить некоторые интересующие, я надеюсь, нас обоих вопросы.
– С превеликим удовольствием, – отозвался Стайл, искоса взглянув
на свои часы, в корпус которых была искусно вмонтирована быстрора-
створимая ампула с ядом.
– Итак, в своей работе «Закономерное как иллюзия случайного» вы
утверждаете, что случай безусловно правит миром. Что это некий свое-
го рода абсолют, истина или ее противоположность – сейчас не об этом
речь – в последней инстанции. Вы сводите закономерность к случайно-
сти, что, в некотором смысле, сродни отождествлению правила и ошиб-
ки. По существу, приведенная вами формула может быть, на мой взгляд,
выражена и другими словами: без ошибок нет правил.
– Совершенно верно, мистер Хоупер. Правило – не что иное, как
иллюзия ошибки. Согласитесь, не будь ошибок – не было бы правил.
Но не наоборот. Ошибка здесь первична, а правило вторично. Точно так
же и мораль. Первична не она, а ее отсутствие.
– Возможно, но есть же неоспоримые закономерности, на некото-
рых из которых я, кстати, довольно подробно останавливаюсь в кни-
ге с рабочим названием «Философия круга». Как вы понимаете, круг
– всегда некоторая закономерность и замкнутость. Безусловно, мой
философский круг полностью не умаляет роль случая, но ставит его в
определенные границы. Границы эти могут быть весьма широки в за-
висимости от диаметра круга, то есть той сферы, которую данный кон-
кретный круг призван символизировать. Кроме того, круг – это олице-
творение движения. Это своего рода вечное колесо истории. Кстати, вы
в курсе, где и каким образом было изобретено колесо?
– Если не ошибаюсь, это было в Древнем Египте.
– Да, но как именно? Вы никогда над этим не задумывались?
108
– По правде говоря, – сделав несколько непроизвольных движений
указательным пальцем правой руки вокруг циферблата часов, ответил
Джеффри Стайл, – не задумывался.
– А я, представьте, позволил себе немного пофантазировать на эту
тему.
– И что же у вас получилось?
– Наиболее вероятным мне представляется следующий вариант. Не-
кий египетский жрец, не раз наблюдавший за звездами и планетами, и, в
первую очередь за Солнцем и Луной, вдруг осознал, что помимо людей,
животных, рыб, насекомых и воды в реках, перемещаются и небесные
светила. В полнолуние жрец понял, что движение небесной колесницы
подчиняется тем же законам, что правят людьми. В ту же ночь он вырезал
из дерева точную, как ему показалось, копию луны, поставил ее рядом с
собой на ребро, а так как дело происходило на возвышенности, то, как
только жрец отпустил свою луну, она тихонько покатилась навстречу но-
вым великим изобретениям.
– Вы так убедительно все это излагаете, мистер Хоупер, что я, счи-
тайте, уже полностью уверовал в то, что все это было именно так. Но это
же и есть случай?
– Может быть, но если бы не этот жрец, то кто-нибудь другой рано
или поздно наверняка изобрел бы колесо, как вы считаете?
– Думаю, да!
– А раз так, согласитесь, что колесо, а в более широком смысле и
круг – не случайность, а самая что ни на есть закономерность.
– Следуя вашей логике рассуждения, мы неизбежно придем к вы-
воду, что в человеческой истории все предопределено, в частности ве-
ликие открытия и изобретения. Если нельзя было, по вашему мнению,
не изобрести колесо, нельзя было не изобрести велосипед, автомобиль,
самолет, компьютер...
– Как нельзя будет не изобрести или открыть то, чему сегодня лишь
суждено быть изобретенным или открытым.
– Что, например, мистер Хоупер?
– Межгалактические станции, новые виды связи, энергии, возмож-
ности человека.
– Итак, коллега, если позволите, – разгорячился Джеффри Стайл,
– круг Хоупера есть единство движения, замкнутости и предопределе-
ния.
– Совершенно верно, коллега. Тогда как закономерность Стайла –
не что иное, как иллюзия, величайшая выдумка человечества, сон, сня-
щийся одновременно всем сразу.
109
В дверь постучали. Вошла очаровательная Хуанита с подносом в ру-
ках.
– Виски, джентльмены.
Когда рука Хуаниты нежно обняла завернутое в белоснежную
салфетку горлышко бутылки, а первые капли виски упали на дно бо-
кала Стенли Хоупера, Джеффри Стайл вновь подумал об ампуле с
ядом и решил, что настала пора действовать. Разговор с философом-
миллионером лишь на какое-то время вывел Стайла из наиболее при-
вычного для него в последнее время состояния неуравновешенности.
Пожалуй, единственное, что держало его еще в этом мире, – это извеч-
ные проблемы бытия, о которых можно было думать и спорить до бес-
конечности. Конечно, если бы у него были деньги – а они, по всей ви-
димости, как он думал, очень скоро у него будут – он смог бы позволить
себе и такие ставшие уже забываться развлечения, как женщины и ко-
каин. «Может быть, – внезапно подумал он, – именно отсутствие денег,
женщин и кокаина и ввергло меня в пучину философских плутаний и
состояние неуравновешенности. Хотя тот же Стенли Хоупер, обладая
всем на свете, казалось, тоже ничуть не ограничивает себя в околофи-
лософских изысках». Как бы то ни было, Джеффри Стайл чувствовал
себя очень усталым. Сейчас он хотел только одного – как можно скорее
закончить дело и уйти прочь из этого излишне гостеприимного и вы-
зывающе уютного дома. Однако он не мог уйти, не подсыпав в бокал
хозяина смертоносного порошка и не поставив точку в затянувшемся и
по существу малопродуктивном споре.
Точно прочитав его мысли, Хуанита выскользнула из комнаты,
унося с собой последнюю толику очарования, а Стенли Хоупер подо-
шел к распахнутому настежь окну и сделал несколько глубоких вдо-
хов:
– Какой чудный воздух!
За несколько секунд, в течение которых Хоупер стоял спиной к сво-
ему гостю, Стайл нажал на кнопку на корпусе своих часов, высвободив
ампулу с ядом, упавшую в бокал радушного хозяина дома. Едва коснув-
шись поверхности виски, ампула растворилась.
Стенли Хоупер вернулся к столу и, удобно расположившись в крес-
ле, пододвинул поближе к гостю коробку шикарных доминиканских
сигар «Ramon Allones».
– Итак, на чем мы остановились?
– Мы остановились на том, что закономерность не что иное, как вы-
думка человечества, и что миром безраздельно правит его величество
Случай. Как бы то ни было, это моя принципиальная позиция, и пока
110
вы так и не смогли, несмотря на все ваши довольно убедительные аргу-
менты, меня в этом разубедить.
– Ладно, – предпринял новую попытку наступления неутомимый
Хоупер, – попытаюсь доказать вам собственную правоту на простом
примере. Вы видите эти два совершенно одинаковых бокала с виски?
– Да, конечно, – насторожился Стайл.
– Эти бокалы стоят на столе, то есть находятся в замкнутом про-
странстве. Их участь предопределена: налитое в них виски будет выпи-
то, не так ли? А что, по-вашему, произойдет, если я поменяю их местами?
С этими словами Стенли Хоупер взял бокалы и передвинул их по
часовой стрелке на сто восемьдесят градусов.
Джеффри Стайл почувствовал, как спина его покрылась испариной.
– Вот именно, – тут же ответил на поставленный им же самим во-
прос хозяин, – с ситуативной точки зрения, ничего. Налитое в них ви-
ски будет выпито точно так же, как и раньше, не так ли?
– Вероятно, так, – неуверенно пробормотал Стайл.
– Следовательно, в замкнутом и потому строго определенном про-
странстве произошел довольно значительный, казалось бы, случай –
мир бокалов переместился на сто восемьдесят градусов, но это не внес-
ло существенных изменений в будущие события: виски будет выпито
или, выражаясь более общо, неотвратимое произойдет, потому что ему
суждено произойти, и никакой, уверяю вас, никакой случай не сможет
этому помешать! Кстати, если хотите, мы можем еще больше усложнить
эксперимент.
Джеффри Стайл почувствовал, как в горле у него пересохло.
– Мы можем, – воодушевленно продолжал Хоупер, – насытить
наше замкнутое круговое пространство сколь угодно большим количе-
ством случаев, а результат от этого все равно не изменится.
С этими словами хозяин вновь взялся за бокалы и стал беспорядоч-
но менять их местами.
– Прошу вас, мистер Хоупер, достаточно, – не отрывая глаз от пере-
мещающихся бокалов, взмолился побледневший Стайл, – вы убедили
меня, клянусь, что вы меня убедили.
– В таком случае, – не без доли триумфа произнес Хоупер, – раз-
решите предложить тост во славу философии и давайте выпьем наши
бокалы до дна.
Дрожащей рукой Стайл принял из рук сумасшедшего философа-
миллионера уготованный ему провидением бокал. Несмотря на то, что
он внимательно следил за манипуляциями Хоупера, Стайл не был уве-
рен в том, что ему достался не смертоносный, а обычный бокал с обыч-
111
ным виски. Не пить было нельзя. Выронив бокал, он тотчас же мог по-
пасть под подозрение Хоупера. И даже если бы ему удалось выиграть эту
дуэль, сославшись на неловкость, то предстать перед Джакомо Ломбар-
ди, не выполнив задания, все равно означало смерть. Единственное, чего
дожидался Стайл, так это того, чтобы увидеть, как выпьет свой бокал
непредсказуемый хозяин. Убедившись в этом, Стайл мысленно пере-
крестился и выпил содержимое. Обычно казавшееся ароматным виски
ныне показалось ему отвратительным. Тошнота подступила к горлу, од-
нако, собрав в кулак остатки воли, Стайл сделал глубокий вдох и, на не-
сколько секунд задержав дыхание, сумел предотвратить приступ рвоты.
– Отличное виски, не правда ли? – глядя прямо в глаза Стайлу,
спросил Хоупер.
На какое-то мгновение гостю показалось, что в зрачках Хоупера
заиграли веселые огоньки, а в голосе появились издевательские нотки.
– Да-да, – сквозь зубы процедил Стайл. – Виски отличное, но, к со-
жалению, мне пора идти.
– Жаль, я думал, что мы вместе поужинаем.
– Спасибо, мистер Хоупер. Наверное, в другой раз.
– Вы говорите «наверное» – опять эта ваша гипертрофированная
неопределенность! А мне показалось, что я вас кое-чему научил.
– Разумеется, коллега, вы многому меня научили!
– Кстати, мистер Стайл, вы забыли подписать подаренную книгу.
Могу ли я попросить вас об этом?
– Да-да, конечно.
Взяв дрожащими пальцами авторучку, Стайл вывел на обратной
стороне обложки следующее: «Моему коллеге мистеру Стенли Хоуперу
на добрую память от благодарного автора».
Откланявшись, Джеффри Стайл сделал несколько шагов по на-
правлению к двери, возле которой его остановила прощальная реплика
Стенли Хоупера:
– Я, может быть, и не очень хороший философ, мистер Стайл, но я
очень хороший и преуспевающий бизнесмен.
Не оглядываясь, Джеффри Стайл вышел из гостиной, и Хоупер
услышал, как по мраморной лестнице прокатились нервно-торопливые
шаги его недавнего гостя.
* * *
Спустя полтора месяца после получения задания Бред позвонил
своему хозяину.
112
– А, это ты, мой мальчик! – раздался на другом конце провода вечно
жизнерадостный голос Стенли Хоупера. – Ты сделал то, о чем я тебя
просил?
– Да, босс. Я выяснил, что «Петрол Юнион» – последняя серьезная
компания, контрольный пакет которой принадлежит группе Джакомо
Ломбарди. Несколько месяцев назад на двух ведущих заводах «Петрол
Юнион» началось широкомасштабное переоснащение производства,
объемы переработки нефти заметно упали, доходы, выплаченные по
простым акциям за предыдущий год, несколько уменьшились. Держа-
тели акций в легкой панике. Ситуация как нельзя более благоприятная.
Я не хотел этого говорить, мистер Хоупер, но вы – гений.
– Какое это имеет значение! Ведь все в той или иной степени предо-
пределено! Я всего лишь не самый бездарный ученик Провидения.
– Как ваши философские изыскания, мистер Хоупер?
– А-а-а, вот ты и спросил о самом главном. Книга закончена. На-
звание осталось прежним – «Философия круга».

СПИРИТУСФЕРА

В 1962 г., сразу же по завершении Карибского кризиса, я, сорокад-
вухлетний доктор психологии, возглавил в только что созданном На-
циональном центре парапсихологических исследований США лабора-
торию, занимавшуюся созданием психотронного оружия. Карибский
кризис наглядно показал, что в условиях холодной войны хрупкий ба-
ланс сил между Востоком и Западом и кажущееся умение делать хоро-
шую мину при плохой игре – не что иное, как химера, способная рас-
таять так же быстро, как первый снег, предвещавший не то «ядерную
зиму», не то грядущую в недалеком будущем оттепель. Советский Союз,
Куба и другие страны коммунистического блока в очередной раз про-
демонстрировали свою антигуманную и антидемократическую сущ-
ность. Мир, как известно, стоял на грани термоядерной войны, послед-
ствия которой неминуемо бы привели к экологической катастрофе. В
этих условиях министерство обороны США издало секретный цирку-
ляр № 3017/62 о необходимости разработки новых форм и методов пода-
вления вероятного противника при помощи психологического оружия.
Отныне увеличение ядерного потенциала США и их союзников по Се-
вероатлантическому договору шло наряду с активными лабораторны-
ми исследованиями по синтезированию «психологического напалма»,
способного выжечь из общественного сознания микроорганизмы ком-
мунистической заразы.
Подобные исследования одновременно были начаты в нескольких
странах-членах НАТО и проводились в условиях чрезвычайной секрет-
ности. Только теперь, спустя десятилетия, я имею право приоткрыть
завесу тайны, окутывавшей нашу тогдашнюю деятельность, и поде-
литься теми наблюдениями и выводами, к которым я имел самое непо-
средственное отношение. Завершив работу в Национальном центре, я в
течение нескольких лет продолжал самостоятельно изучать становив-
шуюся все более осязаемой и понятной для меня сферу паранормаль-
ных явлений. Результатом моей многолетней работы в этом направле-
114
нии явилось создание мощного психологического оружия, успешно
применяемого на идеологическом фронте и в настоящее время, а также
создание учения о спиритусфере или, выражаясь обыденным языком,
сфере духа. Сослуживцы в шутку называли меня «параотцом психо-
тронного», сторонники учения о спиритусфере – на псевдолатинский
манер – Эспиритус. Однако больше всего из данных мне за мою долгую
научную жизнь прозвищ мне наиболее памятно то, которым окрестили
нас еще во времена холодной войны те же неугомонные и коварные рус-
ские: они называли всех нас, работавших на Министерство обороны
США, «ястребами». Что ж! Ястребы сделали свое дело – ястребы могут
улетать!.. Но не буду забегать вперед, а расскажу обо всем по порядку.
Поскольку я пишу не научный трактат, то не буду утомлять вас из-
рядным использованием специальных терминов. Моя цель – пройти
вместе с вами тот нелегкий путь эволюции моей творческой мысли, ко-
торый и привел меня в конечном счете к осознанию факта существо-
вания спиритусферы. От идеи разрушения чуждой демократически
ориентированной личности коммунистической идеологии я постепен-
но перешел на ступень позитивного или, скажем так, созидательного
мышления. Открытые мною законы и факты позволили мне не толь-
ко проникнуть сквозь мощные заградительные сооружения вражеских
доктрин и общественных моделей, но, что и является самым главным,
указать человечеству перспективное направление его самопонимания и
саморазвития.
На следующий же день после поступления на работу меня вызвал
к себе директор Центра и кратко, но очень четко сформулировал стоя-
щую перед моим научным подразделением задачу:
– Вы, Стэнфорд, не хуже меня знаете, что представляет из себя чуж-
дая нам коммунистическая идеология. Она крепче брони. Но если про-
тив брони у нас есть противотанковые снаряды, авиабомбы, ядерное
оружие наконец, то против коммунистической идеологической брони
у нас нет ничего, кроме демагогических бредней некоторых полити-
ческих деятелей. Нам необходимо создать высокоэффективное, бази-
рующееся на последних достижениях современной науки, в том числе
парапсихологии, оружие, с помощью которого мы могли бы полностью
дезориентировать Советы, лишить их армии, авиации, флота, свести на
нет их претензии на лидирующую роль в освоении космического про-
странства. Хрущев обещает русским, что они будут жить при комму-
низме. Сделайте так, Стэнфорд, чтобы этого не случилось.
– Коммунизма не будет, сэр.
115
– Чуждый общественный строй должен быть разрушен раз и на-
всегда, но не варварскими, а цивилизованными методами. Мы ведь не
хотим ядерной войны, не так ли?
– Конечно, сэр.
– Сделайте это, Стэнфорд, и не ограничивайте себя в средствах.
После столь решительного и обнадеживающего начала работы в сте-
нах Национального центра я за несколько месяцев сформировал весьма
солидный творческий коллектив. За хорошие деньги мы перекупили
нескольких всемирно известных ученых, среди которых были не только
психологи, медики и биологи, но и геологи, химики, физики, матема-
тики, политологи, социологи, этнографы, демографы и даже искусство-
веды. Нам предстояло узнать о вероятном противнике все – даже то, о
чем он сегодня еще не задумывался. Мы обязаны были предвосхищать
его последующие ходы. И мы делали это не без успеха. Безусловно, мы
имели тогда определенное преимущество – мы начали нашу психоло-
гическую шахматную партию, играя белыми фигурами. Мы, образно
говоря, попытались разыграть королевский гамбит, принеся в жертву
значительную часть средств наших налогоплательщиков. Но мы, как
нетрудно, глядя на современную Россию, догадаться, не зря потратили
эти деньги. Мы выполнили миссию, возложенную на нас Богом и пра-
вительством.
Представьте себе неприступную, окруженную высокими стенами и
остроконечными башнями крепость. Вокруг крепости – ров, на треть
заполненный пробивающимися наружу грунтовыми водами. За кре-
постными стенами – хорошо вооруженное войско и народ, уверенный
в том, что за пределами рва – лишь чертополох, примятый конским
копытом, да затвердевшая на осеннем морозе бузина. Все добрые люди
живут в этом городе, в этой стране; все злые и воинственные – за ее пре-
делами. Мало кого выпускают за ворота этой крепости, мало кого впу-
скают внутрь. Часто днем над крепостью можно разглядеть огромное
серое облако – скопление мыслей, догм и устоев системы. Его можно
увидеть, понять, но проникнуть за неприступные стены и разогнать это
серое облако нелегко, ибо это не простое облако, а так называемый ком-
мунистический идеал, навязываемый всем, но недоступный никому.
Задача создания психологического оружия, способного разрушить
этот коммунистический идеал, свелась для нас поэтому к поиску меха-
низма проникновения сквозь грубую толщину этих стен. Разведслуж-
бы, и в первую очередь ЦРУ, пользуясь собственными методами, нау-
чились проникать в город через ворота в редкие минуты их открытия.
Однако для выполнения нашей работы такого проникновения было
116
явно недостаточно. Мы должны были пройти сквозь стены, обрушить-
ся одновременно на всех и вся, охватить все слои, учесть все нюансы,
естественно приняв во внимание сложившуюся в данной местности по-
литическую розу ветров.
Как я уже упоминал, в своей повседневной деятельности психолог,
а тем более парапсихолог, вынужден опираться на знания, добытые в
кровопролитной борьбе с природой учеными, работающими в смеж-
ных с психологией научных дисциплинах. Однако умение накапливать
знания и умение применять их – совсем не одно и то же. Более того,
при всей своей кажущейся простоте и прозрачности психология (па-
рапсихология) обладает достаточно ограниченным арсеналом средств
воздействия на человека. Главный инструмент такого воздействия – это
слово. При помощи слова опытный психолог проникает в святая святых
индивида, внимательно изучает душевные швы и с помощью слова же в
случае необходимости сшивает их или же, что более подходит к нашему
случаю, разрывает еще шире.
Именно поэтому на начальных этапах создания психотронного
оружия мы главным образом сосредоточились на природе слов, лозун-
гов, идеологических построений. Такой путь представлялся нам наи-
более продуктивным еше и потому, что сами коммунистические лиде-
ры весьма серьезно относились к, скажем так, словообразовательному
моменту идеологического противостояния и пропаганды. Вскоре нами
были разработаны специальные методики, сценарные планы и главные
тезисы (слоганы) психологических программ, направленных на дис-
кредитацию коммунистических идеалов, пропаганду свободы совести,
защиту прав человека, принципов свободной конкуренции и прочих
демократических завоеваний.
Сформировав таким образом достаточно мощный боевой психо-
логический заряд, нам оставалось наложить его на определенный суб-
страт, некую несущую, способную довести этот заряд до умов граждан
чужого далекого города, окруженного к тому же неприступной стеной.
В то время мы еще не располагали теми глубинными знаниями, к кото-
рым подошли гораздо позднее и которые я подробно систематизировал
в собственном учении о спиритусфере. Поэтому первый этап психоло-
гической интервенции против стран коммунистического блока бази-
ровался на использовании главным образом радиотехнической аппа-
ратуры. Проще говоря, мы накладывали подготовленные нами и про-
изнесенные дикторами тексты на радиоволны, которые в течение ряда
лет безотказно выполняли роль может быть и не столь эффективной,
но в то же время всеобъемлющей и относительно недорогой несущей
117
психологического оружия. Идеи свободы все глубже и глубже оседали
в умах наших коммунистических оппонентов. Однако какое-то шестое
чувство на протяжении этих изнурительных лет работы подсказывало
мне, что существуют более эффективные пути подавления вероятного
противника, существует некая более интеллектуальная, более тонкая
несущая, способная проникать сквозь толщу Кремлевских стен.
На каком-то этапе исследований мне попалась на глаза следующая
цитата из «Опытов» Монтеня, которая заставила меня поверить в то,
что в поисках новой эффективной несущей мы находимся на верном
пути. В виду важности, которую возымела данная цитата на последу-
ющий ход моей творческой мысли, считаю необходимым привести ее
целиком:
«Существует название вещи и сама вещь; название – это слово,
которое указывает на вещь и обозначает ее. Название не есть ни часть
вещи, ни часть ее сущности. Это нечто присоединенное к вещи и пре-
бывающее вне ее.
Бог, который в себе самом есть полная завершенность и верх совер-
шенства, не может возвеличиваться и возрастать внутри себя самого,
но имя его может возвеличиваться и возрастать через благословения и
хвалы, воздаваемые нами явленным им делам. И поскольку мы не в со-
стоянии вложить в него эти хвалы, ибо он не может расти во благе, мы
обращаем их к его имени, которое есть нечто, хоть и пребывающее вне
его сущности, но наиболее близкое к ней. Так обстоит дело лишь с од-
ним Богом, и ему одному принадлежит вся слава и весь почет. И нет ни-
чего более бессмысленного, чем домогаться того же для нас, ибо, нищие
и убогие духом, обладая несовершенной сущностью и постоянно нуж-
даясь в ее улучшении, мы должны прилагать все наши усилия только к
этому и не к чему больше. Мы совсем полые и пустые, и не воздухом и
словами должны мы заполнить себя: чтобы стать по-настоящему силь-
ными, нам нужна более осязательная субстанция».
– Черт возьми! – пробежав глазами строки великого Монтеня, в
творческом экстазе воскликнул я. – Конечно же, нам нужна более ося-
зательная субстанция! И вместе с тем более тонкая несущая?!..
Естественно, мне и раньше приходилось слышать об астральных те-
лах и иных «тонких» и вместе с тем, как представлялось некоторым уче-
ным, вполне «осязаемых» формах проявления человеческого «я». Как и
многие мало-мальски образованные и верующие люди, я не раз заду-
мывался о вопросах жизни и смерти, бренности бытия, вечной жизни,
физическом и духовном началах человека и т.д. Но все эти размышле-
ния носили чисто умозрительный, философский характер. Я не видел
118
в них никакого практического смысла. Истории из «царства теней» ка-
зались мне надуманными и не вызывали ничего, кроме раздражения.
Да и разве мог ученый, работающий на Министерство обороны США,
по-иному относиться к сюжетам, аналогичным нижеследующему?
«Леди Диен Поль, зная, что в особо нажитых местах тем более воз-
можны всякие материализации, всегда старалась выбирать дома новые,
только что отстроенные, где никто еще не жил. Так было и в этом слу-
чае. Вилла была только что построена, и, по словам владелицы, никто
там еще не жил. В первую же ночь Д.П. вдруг почувствовала, что рядом с
нею на постели лежит мертвое тело. Затем она увидела, что из занимае-
мой ею комнаты выносят гроб, который с трудом продвигается в дверях
и оставляет на двери глубокую царапину. Вставши утром после такой
неприятной ночи, Д.П. прежде всего осмотрела дверь и к своему ужасу
нашла именно ту, глубоко вдавленную царапину, происхождение кото-
рой она так реально видела ночью. Призванная хозяйка созналась, что
в этой комнате действительно умерла женщина, жившая там всего два
дня».*
Получив от Монтеня необходимую подсказку, я по-новому взглянул
на проблемы так называемых человеческих «двойников». Из абстракт-
ной идеи данная, еще совсем недавно казавшаяся мне абсолютно аб-
сурдной идея поиска доказательств существования сферы духа превра-
тилась в ясно осознаваемую цель и начала каким-то странным образом
завораживать и манить меня. Уверяю вас, что если бы я не чувствовал,
что за моими начавшими формироваться фантазиями не скрывается
нечто материально-осязаемое, я тотчас же выбросил бы эту идею из го-
ловы. Однако мои исследования время от времени заставляли меня с
новой силой возвращаться к изучению данной проблемы.
– А что, если это правда? – спрашивал я себя самого. – Ведь если
бы мне удалось открыть и зафиксировать способ общения с «двойника-
ми».... О какой лучшей несущей можно было бы в этом случае мечтать?!
Никаких слов, никаких радиоволн... Общение и внедрение на уровне
сущности или, если хотите, сущностей...
Чем больше я думал о потустороннем мире и пытался увязать его по-
тенциальные возможности с собственными научными разработками,
тем больше мне хотелось узнать о существующих градациях человече-
ских «двойников», кармических теориях, реинкарнации, аватарах и пр.
Несколько лет я посвятил подробному изучению индийских, египет-
ских и некоторых других наиболее древних религиозно-философских
учений. По мере того, как древние знания проникали в глубины мое-

* Н.К. Рерих. «Потустороннее».
119
го сознания, я все явственнее начинал чувствовать реальность суще-
ствования сферы духа. Текущая деятельность в рамках Центра стала
несколько тяготить меня, так как исследования продвигались прото-
ренным когда-то путем и не сулили каких-либо принципиальных из-
менений. Мне же хотелось теперь только одного – во что бы то ни стало
доказать факт существования спиритусферы, зафиксировать его с по-
мощью научных методов, найти способ взаимодействия («общения») с
«двойниками» и, в конечном счете, поставить их на службу стратегиче-
ским интересам Соединенных Штатов.
Как известно, существует несколько видов классификации челове-
ческих «двойников». Эти классификации несколько отличаются друг
от друга, но при детальном их изучении совпадают в главном – соглас-
но любой из них, как минимум три типа «двойников» сопровождают
жизнь индивида.
Первый тип – линга шарира, своеобразная тень, вокруг которой
формируется физическое тело зародыша будущего человека. Этот двой-
ник рождается вместе с человеком и умирает вместе с ним. В течение
земной жизни он не может далеко отойти от тела. Нередко именно этого
двойника можно увидеть в виде светящейся фигуры человека у свеже-
вырытой могилы.
Второй тип – майявирупа, или тело мысли. При жизни это – не что
иное, как невидимый проводник, искомая несущая, на волнах которой
зарождаются мысли и в случае необходимости телепатически переда-
ются от одного индивида другому. После смерти человека майявиру-
па трансформируется в то, что на Востоке принято называть бхутом.
В обыденном, а значит, до предела упрощенном сознании бхут не что
иное, как призрак.
Третий тип – истинное эго, или кармическое тело – причина, вы-
зывающая повторные рождения или реинкарнации.
По окончании земной жизни первый тип «двойников», как уже от-
мечалось, исчезает вместе с исчезновением тела. Два же других типа
сливаются в нечто единое, носящее на Востоке наименование девахан.
Понятно поэтому, что, переживая различные фазы реинкарнации,
возникая в той или иной аватаре, т.е. телесном воплощении, индивид
в каждый данный момент жизни или перевоплощения в той или иной
форме оказывается полностью зависимым от чужих и собственных
астральных «двойников».
По мере углубления в данную проблематику я ввел в состав рабо-
тающего под моим началом в рамках Центра парапсихологических ис-
следований коллектива нескольких довольно известных медиумов. С
120
их приходом наметилось новое чрезвычайно интересное направление
нашей работы по созданию психотронного оружия. Ставя эксперимент
за экспериментом, собирая свидетельства очевидцев, проектируя соот-
ветствующую аппаратуру, мы как-то незаметно и, что самое главное,
практически все без исключения уверовали в реальность существова-
ния спиритусферы.
Шаг за шагом мы продвигались по тернистому пути познания по-
тустороннего. Многие не выдержали этой гонки. Некоторые, столкнув-
шись с первыми же оказавшимися ошеломляющими результатами со-
прикосновения с астральным миром, совершенно сознательно отошли
в сторону.
– Я все понимаю, сэр, – положив передо мной рапорт об отставке,
сказал один из моих ближайших помощников, – но, черт возьми, это
выше моих сил.
И я, как мне было ни тяжело, удовлетворил его рапорт. Да и раз-
ве я мог поступить иначе в отношении человека, который в течение
первого сеанса соприкосновения с астральным миром добровольно
вызвался взять на себя роль испытуемого. По окончании сеанса, про-
должительность которого не превышала двух минут, этот доброволец
несколько дней находился в состоянии фрустрации. Лишь спустя две
недели, он собрался с силами и изложил результаты эксперимента, не-
посредственным участником которого он был, на бумаге. Поверьте, что
даже я, видавший виды ученый, читая этот отчет, невольно вздрагивал,
несколько раз ловя себя на мысли, что вокруг меня снуют все эти еще
не родившиеся и уже умершие бестелесные субстанции, что они видят
меня насквозь, что я ничто по сравнению со всей этой живущей по не-
познанным законам астрально-интеллектуальной массой. Я не скажу,
что мне было страшно. Нет. Это чувство скорее можно сравнить с чув-
ством одиночества, переходящего в безысходность. Ты так одинок, мал,
ничтожен и беззащитен, ты так мало знаешь о себе самом, а тем более о
мире, что все твои потуги, пусть даже самые возвышенные и благород-
ные, сравнимы разве что с бурей в стакане воды, даже выпить который
ты толком не умеешь без остатка.
В последующие несколько лет изучения спиритусферы от меня
ушло более половины сотрудников. Ситуация усугублялась еще и тем,
что мы не располагали тогда необходимой аппаратурой и зачастую вы-
нуждены были выступать не только в качестве исследователей, но и не-
посредственных проводников астральных сигналов в наш более при-
вычный мир земли, воздуха, воды и огня. Практически каждый из нас
побывал в роли медиума, и души некоторых оказались надломленными
121
непосредственными контактами с душами еще не родившихся или уже
умерших. Люди уходили от меня, но на их место приходили новые, те,
кто хотел и умел рисковать, кто верил в приоритет американской науки,
кто верил в Бога и не боялся встретиться с Дьяволом в узком коридоре
недалекой смерти.
К концу 1976 года мы научились регистрировать потусторонние
сущности. Произошло это в ходе одного из научно-спиритических
сеансов, главным участником, проводником, которого стал профес-
сиональный медиум Генри Брайн. Брайн был известен тем, что он не
только исключительно быстро входил в контакт с обитателями спири-
тусферы, четко снимал требуемую информацию, но и, по его собствен-
ному признанию, довольно ясно видел или представлял себе внешний
вид изучаемых нами объектов. Несколько раз по окончании экспери-
мента мы пытались выудить из него их словесное описание, но ничего,
кроме как «это нечто, похожее на туман», выжать из Брайна не удава-
лось.
В тот день, о котором я сейчас говорю, уже во время эксперимен-
та, меня посетила, на первый взгляд, довольно-таки неожиданная
идея. Как известно, сетчатка глаза преобразует световое изображение
в нервное возбуждение. Мысль же человека, по существу, представляет
собой то же нервное возбуждение клеток коры головного мозга: в на-
шем случае – коры головного мозга человека, вступившего в контакт с
астральным миром. «А что, если во время такого контакта, – подумал
я, – существует обратное преобразование нервного возбуждения в не-
кий зрительный образ, «фотокопию» которого можно было бы снять с
сетчаки глаза?»
Поделившись этой мыслью со своими коллегами, я отдал необходи-
мые распоряжения, и уже через несколько минут мы могли считывать
с сетчатки глаз Брайна интересующую нас информацию с помощью
специального лазерного отражателя. Результаты этого «фотографиро-
вания» оказались впечатляющими: во время сеанса на сетчатке глаз ис-
пытуемого были обнаружены не только отражения интерьера нашей ла-
боратории, но и «туманности спиритусферы», представляющие собой
аморфные взаимопроникающие черно-белые негативы потусторонних
сущностей.
Следующие полгода ушли на то, чтобы усовершенствовать процесс
регистрации объектов спиритусферы, а также исключить из экспери-
ментов, имеющих целью проникновение в тайны потустороннего мира,
не только профессиональных медиумов, но и живых существ вообще
по причинам безопасности. Итогом наших усилий стало создание не-
122
скольких экспериментальных установок, способных генерировать био-
химическую среду, обладающую повышенной чувствительностью по
отношению к астральным объектам. Считывание же полученной ин-
формации производилось с помощью несколько модернизированных
лазерных технологий.
Нами была собрана обширная коллекция «астральных фотосним-
ков», некоторые из которых были снабжены смысловыми коммента-
риями профессиональных медиумов. Здесь, вероятно, уместно напом-
нить о развернувшейся во второй половине нынешнего века шумихе
по поводу нашествия на землю НЛО. Да не обидятся на меня суще-
ствующие уфологические организации, но факт остается фактом –
все эти многочисленные «подтверждения» посещения нашей планеты
представителями инопланетных цивилизаций не что иное, как самое
настоящее заблуждение. НЛО действительно существуют. Только се-
годня их правильнее было бы называть не неопознанными летающи-
ми объектами, а скорее идентифицированными астральными объек-
тами или ИАО. Природа НЛО, или, вернее, ИАО изучена и подробно
изложена мною в учении о спиритусфере, с полной версией которого
можно будет ознакомиться по истечении срока секретности, а именно
в 2017 году.
Еще через год мы научились вступать в контакт именно с теми
астральными объектами, которые нам были наиболее интересны в тот
или иной промежуток времени. Половина пути создания мощного пси-
хологического оружия была пройдена. Факт существования спиритус-
феры доказан. Мы нашли ту всепроникающую несущую, на которую
оставалось наложить соответствующую целевую информацию.
С этого времени лучшие силы Центра парапсихологических иссле-
дований были брошены на создание астрального модулятора – прибо-
ра, способного преобразовывать известные человечеству сигналы в сиг-
налы, воспринимаемые и понимаемые астральным миром или миром
человеческих «двойников». Седьмого апреля 1984 г. астральный моду-
лятор был создан. Центральным элементом модулятора стала так назы-
ваемая «биосинтетическая мембрана» – «ноу-хау» нашей лаборатории,
истинную степень значимости которой предстоит, по-видимому, оце-
нить нашим потомкам. Астральный модулятор лишь приоткрыл ранее
плотно закрытую дверь в иные миры. Для того чтобы познать малую
толику этого бесконечно-загадачного и совершенного мира понадобят-
ся многие столетия. Но мы сделали первый шаг в этом направлении,
при помощи естественнонаучных методов доказав факт существования
спиритусферы и наметив перспективные пути ее освоения.
123
К тому же, смею напомнить, что передо мной как руководителем
лаборатории Центра парапсихологических исследований изначально
была поставлена более прозаическая задача – создание эффективного
психологического оружия, способного нанести сокрушающий удар по
коммунистической системе, окутанной смогом противоестественных
догматов и норм. И эта задача была нами небезуспешно выполнена.
В 1985 году астральный модулятор был принят на вооружение армии
США. Вся его астралообразующая мощь была направлена на разру-
шение коммунистических устоев. Принципы свободы совести, защи-
ты прав человека, свободной конкуренции, индивидуализма наконец
стали методично внедряться в подсознание наших идеологических оп-
понентов. Результаты такого идеологического наступления были оше-
ломляющими – уже через несколько месяцев после выхода астрального
модулятора на запланированную мощность монстр тоталитаризма в
стане врагов пошатнулся. Новые свободолюбивые лозунги – такие, как
«гласность» и «перестройка» зазвучали за некогда неприступными сте-
нами чужого идеологического лагеря.
Как я уже говорил, выйдя в отставку, я не прекратил работу над про-
блематикой человеческих «двойников». Более того, полтора года назад
мною было создано Научное астральное общество, среди членов кото-
рого в настоящее время числятся не только многие бывшие мои коллеги
и сослуживцы, но и более молодые и весьма перспективные ученые из
более чем тридцати стран мира. Основными задачами общества являет-
ся дальнейшее освоение такого перспективного материально-духовного
образования, как спиритусфера, усовершенствование путей взаимо-
действия с потусторонними объектами, создание единого «языка» об-
щения с астральным миром и ряд других гуманитарных направлений.
Военные, насколько мне известно, также продолжают исследования в
этой области, и полученные ими знания, я надеюсь, в неменьшей сте-
пени окажутся полезными для процветания американской нации, да и
всего человечества в целом.
Мне же остается добавить лишь следующее. В 1927 году в своих лек-
циях в Коллеж де Франс в Париже французский математик и философ-
бергсонианец Е. Леруа ввел в научный оборот понятие ноосферы как
современной стадии, геологически переживаемой биосферой. Другой
не менее известный ученый В.И. Вернадский более полно исследовал
данную проблематику, сформулировав знаменитое учение о ноосфере.
«Ноосфера, – в частности, писал он, – есть новое геологическое явле-
ние на нашей планете. В ней впервые человек становится крупнейшей
геологической силой. Он может и должен перестраивать своим трудом
124
и мыслью область своей жизни, перестраивать коренным образом по
сравнению с тем, что было раньше. Перед ним открываются все более и
более широкие творческие возможности...
Здесь перед нами встала новая загадка. Мысль не есть форма энер-
гии. Как же может она изменять материальные процессы? Вопрос этот
до сих пор научно не разрешен».*
С момента написания вышеприведенных строк прошло немногим
более полувека – однако осмелится ли сегодня кто-либо утверждать,
что вопрос об изменении мыслью материальных процессов остается и
до сих пор нерешенным? Я думаю – вряд ли. А если таковые тем не ме-
нее найдутся, я могу посоветовать им на выбор – либо подробно озна-
комиться с постперестроечной историей развития стран коммунисти-
ческого блока, либо, что еще проще, внимательно изучить результаты
моих исследований о новейшей астрально-интеллектуальной стадии
развития человечества, подробно сформулированные в главном труде
моей жизни – «Учении о спиритусфере».

* В.И. Вернадский. «Несколько слов о ноосфере».

КТО Я?

Однажды Дейв Рутгер задал себе сакраментальный вопрос:
– Кто я? – И ужаснулся.
За сорок пять прожитых лет этот вопрос пришел ему в голову впер-
вые.
– Боже мой! Почему я не задумывался об этом раньше?
Волнение было столь велико, что Дейв не нашел ничего лучше, чем
подойти к бару и налить себе рюмку «Jim & Beam». Сделав несколько
глотков, он снял телефонную трубку и набрал парижский номер отеля
«Holiday Inn», в котором остановилась его жена, с первых же дней же-
нитьбы не баловавшая Дейва излишним вниманием.
– Здравствуй, дорогая, – услышав на том конце провода заспанный
и оттого еще более знакомый голос супруги, сказал Дейв, – как тебе от-
дыхается?
– Спасибо, милый, Париж, как всегда, прекрасен, – ответила люби-
тельница путешествий.
Погладив свою выцветшую с годами шевелюру, Дейв Рутгер доволь-
но явственно представил, как его благоверная Хелен, произнося эти
слова, томно повернулась к лежавшему рядом с ней на постели очеред-
ному парижскому лавеласу и ласково потрепала его густые черные – да-
да, именно черные – волосы.
– Как погода? – Сделав над собой небольшое усилие, в меру друже-
любно поинтересовался Дейв.
– Прекрасно! А как в Нью-Йорке?
– Без тебя плохо, дорогая, – пошутил Рутгер и вяло улыбнулся, при-
слушавшись к мелодичному шуму дождя.
– Как Бенни, не звонил?
– Звонил и рассказывал, что готовится к очередному экзамену по
экономике.
– Он у нас сообразительный – сдаст, – без особого энтузиазма от-
реагировала Хелен и добавила: – ты извини, но мне пора идти. Целую.
126
– Пока, – мрачно попрощался Дейв и повесил трубку.
Выпитое виски и дурной разговор еще больше распалили и без того
растревоженную душу внешне весьма благополучного Дейва Рутгера.
Он вновь подошел к бару, достал початую бутылку «Jim & Beam», на-
полнил рюмку и осушил ее в несколько жадных глотков. Помедлив не-
сколько секунд, Дейв проделал ту же процедуру еще раз, после чего сел
в кресло и закурил сигарету.
Дела фирмы шли неплохо. Новая концепция медицинского страхо-
вания, разработанная при его непосредственном участии, три месяца
назад была одобрена советом директоров компании. Единственным,
кто высказался против реализации представленных на рассмотрение
искушенной публики принципиально новых схем страхования, стал
все тот же Эндрю Харрисон, последовательный противник новаций во-
обще, а предложенных Дейвом Рутгером в частности. Проведенная уже
через два месяца после заседания совета директоров широкомасштаб-
ная рекламная кампания дала превзошедший даже самые оптимисти-
ческие оценки результат – более четырехсот человек в течение после-
дующих нескольких недель изъявили желание приобрести новые стра-
ховые полисы. А если учесть, что стоимость одного полиса варьировала
от десяти до двадцати пяти тысяч долларов, то, как нетрудно сосчитать,
эта акция уже позволила компании саккумулировать довольно значи-
тельную сумму финансовых средств.
Плевать на то, что несколько дней назад, ознакомившись с первы-
ми результатами реализации новой схемы страхования, неугомонный
Эндрю Харрисон решил, как обычно, перетащить одеяло на себя и вы-
ставить его, Дейва Рутгера, в роли простого, хоть и аккуратного, ис-
полнителя, а не одного из инициаторов проекта. Конечно, благодаря
стараниям Харрисона, полагающаяся по контракту Дейву Рутгеру пре-
мия была несколько снижена, но все же ее хватило на приобретение
двух новых моделей автомобилей фирмы «Крайслер» – для Хелен и для
него самого.
«Я покупаю ей дорогие подарки, – неожиданно мелькнуло в голове
у Рутгера, – а она прохлаждается в этом фривольном Париже. Кстати,
неплохо бы позвонить Кэтрин. Я не звонил ей уже..». Образ миловид-
ной и не более того девушки лениво проплыл перед мысленным взором
страховщика. Эта давняя связь была следствием легкого недоразуме-
ния, о котором Дейв предпочитал не вспоминать, даже оставшись на-
едине с самим собой. Кэтрин особенно не вдохновляла, но и не досаж-
дала Рутгеру своими просьбами или тем более домоганиями. Видимо,
образ благополучного и розовощекого Дейва проплывал перед ее мыс-
127
ленным взором столь же лениво, сколь ее собственный в воображении
умиротворенного любовника. Дейв Рутгер вновь посмотрел в окно, по
которому неустанно барабанили тяжелые капли дождя. Скверная по-
года на улице усугубила скверные мысли в душе Дейва Рутгера. Как-то
резко расхотелось звонить Кэтрин. Ее присутствие вряд ли бы рассеяло
мрачную непроницаемость туч и улучшило его настроение.
– Боже, зачем мне все это нужно? – оглядывая равнодушным взгля-
дом свою великолепно обустроенную квартиру, подумал хозяин, и вне-
запно странное воспоминание детства отвлекло его от бесцельного со-
зерцания действительности.
Когда-то ужасно давно он точно так же сидел в огромной гостиной
небольшого загородного родительского дома и смотрел, как капли до-
ждя весело скачут и, превращаясь в маленькие ручейки, стекают по
оконному стеклу. Тогда еще он ходил в школу, не задумывался о страхо-
вых компаниях, не знал, что где-то в штате Массачусетс пять лет назад
родилась маленькая Хелен, которой предстояло стать его женой, а его
будущий злопыхатель и конкурент Эндрю Харрисон возводил из игру-
шечного конструктора свои будущие коварные планы. Тогда Дейв про-
сто сидел и спокойно смотрел на падающие капли дождя. Открывшаяся
его взору картина настолько поразила искрометное воображение маль-
чугана, что он, повинуясь какому-то сиюминутному порыву, проворно
вскочил со стула, прошмыгнул к себе в детскую, вынул из стола альбом,
акварельные краски, перебежал в кухню, где наполнил стакан водой,
и вернулся в гостиную. Раскрыв альбом на предпоследней странице
– все остальные были к тому времени уже заполнены – Дейв, опустив
кисть в стакан, обильно смочил ее, после чего осторожно коснулся го-
лубого брикета акварельной краски. «Дрип-дрип-дрип!» – застучали по
поверхности альбомного листа новорожденные искусственные капли.
«Тук-тук-тук!» – застучало в унисон разыгравшейся веселой непогоде
суетливое мальчишеское сердце...
Через полчаса дождь перестал, однако еще за несколько минут до
этого на предпоследнем альбомном листе юного художника появился
новый рисунок – расплывчатое голубовато-зеленоватое пятно, сквозь
которое проглядывали золотые лучи возрождающегося солнца. Теперь
уже Дейв смотрел не в окно, а на это голубовато-зеленоватое пятно, ко-
торое, благодаря его собственным стараниям, навсегда сохранило в не-
прикосновенности вдохновившее его атмосферное явление.
– Здравствуй, сынок! Чем это ты занимаешься? – услышал он голос
вернувшейся с работы матери.
– Мама! – обрадовался Дейв.– Посмотри: я нарисовал дождь.
128
– Дождь?! – несколько удивилась женщина. – Но ведь в прошлый
раз ты уже рисовал его?
– В прошлый раз это был другой дождь, – загадочно улыбнулся
мальчик и, плотно сжав в руках альбом, убежал в детскую.
Дейв тяжело повернулся в кресле, налил новую порцию виски и по-
думал о том, что в теперешнем его доме уже давным-давно нет никакой
детской, и ему некуда бежать от этих бередящих душу настойчивых ка-
пель дождя.
«А что если... – мелькнула у него шальная мысль, – что если тряхнуть
стариной?!» Последний раз он брался за кисть лет восемь тому назад.
Кто-то из гостей, пришедших к нему на тридцатисемилетие, вспомнив
о давних увлечениях Дейва, попросил его тут же написать небольшой
натюрморт, состоящий из грозди винограда, лежащей на подносе, дно
которого устлано двумя пожелтевшими кленовыми листьями. Тогда на
глазах удивленной публики Дейв в течение часа под одобрительные воз-
гласы присутствующих довольно легко справился с заданием и препод-
нес обрадованному заказчику весьма привлекательный, хотя и не очень
сложный по технике исполнения натюрморт.
Конечно, много воды утекло с тех пор... И все же... Дейв тяжело под-
нялся с кресла, прошел в рабочий кабинет, приблизился к огромному
книжному шкафу, судорожно вспоминая, в каком из многочисленных
ящиков могут храниться кисти и краски. Про существовавшие некогда
палитру и мольберт он даже не вспоминал, совершенно не надеясь их
сегодня здесь найти. Встав на колени, Дейв погрузился в изучение со-
держимого нижних, наиболее вместительных, секций шкафа. Потратив
на поиски свыше двадцати минут, обеспокоенный собственной рассе-
янностью Дейв Рутгер наткнулся наконец на две покрытые слоем пыли
коробки акварельных и масляных красок. Подойдя к рабочему столу, он
вынул из ящика несколько широкоформатных чертежных листов и, не
без удовольствия оглядев свои находки, снова направился в гостиную.
Телефон безнадежно молчал. Виски подходило к концу, и только
капли дождя безумолку разговаривали между собой о скоротечности
земной жизни. Разложив на столе лист бумаги, Дейв Рутгер с некото-
рой надеждой торопливо открыл коробку масляных красок, вынул из
нее тюбик лазури, откупорил его и не без ужаса обнаружил, что краска
давным-давно застыла, так и не воплотившись ни в небо, ни в речку, ни,
тем более, в недолговечные капли дождя.
Нервная дрожь прошла по телу преуспевающего страховщика.
«Ладно, – подумал он, – не очень-то и хотелось!» Отодвинув в сторо-
ну несчастливую коробку с масляными красками, Дейв Рутгер, заметно
129
нервничая, взялся за акварель. Потратив массу усилий и осуществив не-
сколько смен воды, Дейв все же сумел размягчить одеревенневшие ки-
сти и слегка оживить высушенные несправедливым забвением краски.
– Что ж! – не без доли триумфа продекламировал он. – Приступим!
Окунув кисточку в голубой цвет, Дейв Рутгер занес руку над ли-
стом бумаги, внимательно вглядываясь в заметно потяжелевшие кап-
ли дождя. Солнце, и без того затянутое тучами, казалось, безвозвратно
уходило в ночь. Глядя в окно, Дейв неожиданно поймал себя на мысли,
что думает не о дожде, а о страховых полисах и издевательской улыбке
Эндрю Харрисона. «Какой же он все-таки негодяй, – пронеслось у ху-
дожника в голове, – сначала он охаял мои наработки, а теперь пожинает
лавры и, по-видимому, ждет новых откровений. Ну уж нет! Больше ни
одна страховая схема не пройдет через твои руки, ублюдок! Так и запом-
ни – ни одна!»
Сделав несколько размашистых движений кистью, Дейв Рутгер не
без сожаления заметил, что предпринятая им затея мало вдохновляет
его, внимание рассеивается, мысли сплетаются в неоднородный клу-
бок, а на листе вместо дождя появляется аляповато-грязная лужа. В
сердцах отшвырнув кисточку в сторону, Дейв Рутгер шатающейся по-
ходкой подошел к бару и, вынув из него на смену закончившейся бутыл-
ке виски джин, сделал из горлышка несколько жадных глотков.
«Как же меня занесло в эту чертову страховую компанию? – подумал
Дейв. – Я угробил на нее двадцать пять лет жизни. И что я получил вза-
мен? Жену, которую я вижу в доме не чаще недели в месяц? Сына, кото-
рый упорхнул из дома и даже на соизволит позвонить отцу? Может быть,
эту квартиру? Мою загородную виллу? Все эти банковские счета? Да
провались оно все пропадом! Раньше я, по крайней мере, умел рисовать
дождь! Если бы я всю жизнь рисовал этот дождь! Сейчас я, может быть..».
Обхватив голову руками, Дейв Рутгер, топ-менеджер крупной стра-
ховой компании, замер за забрызганным виски и акварелью столом,
глядя прямо перед собой и нехотя прислушиваясь к заунывной песни
разыгравшейся непогоды. Мысли, а точнее их обрывки, сплетаясь в не-
мыслимые клубки, с шумом проносились по забытым уголкам утонув-
шего в тумане невеселого прошлого. Чувства затеяли умопомрачитель-
ную чехарду, сливаясь в одну непонятную и нескончаемую тоску. Что-
то больно засосало под ложечкой. В ушах зловеще зазвенели небесные
колокольчики.
Внезапно взляд Дейва упал на аккуратно вмонтированный в стену
внушительных размеров сейф. Сфокусировав внимание на его изящно-
массивной двери, хозяин злорадно усмехнулся:
130
– Интересно, что скажет на все это судьба?
С этими словами Дейв Рутгер приблизился к сейфу, трясущимися
руками набрал на клавиатуре секретный код, повернул ключ в нужном
направлении и открыл дверцу. Несколько толстых папок с документами
мало заинтересовали его. Просунув руку к дальней стене сейфа, Дейв
нащупал довольно внушительных размеров шкатулку и с нетерпением
вынул ее. Вернувшись к столу, Дейв поставил ее прямо перед собой, сде-
лал несколько внушительных глотков терпкого джина и как-то неесте-
ственно громко засмеялся. Раскатистое эхо еще не успело утихнуть в от-
даленных углах огромной квартиры, как хозяин уверенным жестом уже
открыл стоявшую перед ним злополучную шкатулку. Револьвер, лежав-
ший на дне, показался ему какой-то давно забытой детской игрушкой,
одной из тех, в которые он так любил играть когда-то ужасно давно в
перерывах между очередным созерцанием и написанием акварелью
загадочно-сказочных капель дождя.
Дейв вынул револьвер и не без интереса посмотрел на его
бесстрастно-металлическую поверхность. Помедлив долю секунды, он
резким движением левой руки раскрутил барабан и некоторое время
внимательно прислушивался к его зловещему скрежету. Улыбка, стя-
нувшая его губы, стала еще жестче. Дейв снова запустил руку в шка-
тулку и достал из нее небольшую коробку с патронами. Вынув один
патрон, Дейв, повинуясь какому-то непонятному чувству, вытер его о
манжет своей белой рубашки, вставил в барабан и вновь раскрутил по-
следний, заставив срежетать его, точно зубы загнанного в угол и дрожа-
щего от страха дикого животного.
– Интересно, что скажет на все это судьба? – фанатично повторил
он и, приставив револьвер к виску, плавно нажал на спуск...
Раздался легкий щелчок, и, хотя выстрела не последовало, Дейв
вздрогнул и выронил револьвер. Покрывшая было все его лицо смер-
тельная бледность резко сменилась болезненным румянцем:
– Ты даже не можещь убить меня?! – впав в нездоровый экстаз и
схватив за горлышко бутылку джина, с вызовом выкрикнул он. – Слы-
шишь ты, там наверху?! Ты даже не можешь убить меня?!
Внезапно Дейв Рутгер услышал, как хлопнула входная дверь. Чьи-
то невесомые шаги прошуршали по коридору и приблизились к нему
настолько, что он готов был поклясться, что не только услышал их
звук, но и почувствовал чье-то снисходительно-дружеское прикосно-
вение:
– Мне незачем убивать тебя, – сказал странно знакомый голос. –
Мне незачем убивать тебя, Дейв Рутгер. Ты сделал уже это сам!
131
Свинцовые капли дождя вновь всей своей мощью забарабанили по
стеклу, взорвав воздух тяжелой и пронзительной мелодией похоронного
марша. Дейв Рутгер в который уже раз представил себя маленьким маль-
чиком, держащим в руках окрашенную лазурной акварелью кисточку и
рисующим дождь. Встряхнув головой не то для того, чтобы отогнать это
внезапно нахлынувшее на него видение, не то для того, чтобы заставить
уйти неподдельную боль, Дейв Рутгер медленно подошел к окну, как-
то безразлично посмотрел на стекающие ручейки, гневно сжал руки в
кулаки и заметил:
– Больше ни одна страховая схема не пройдет через твои руки,
ублюдок Харрисон! Так и запомни: больше ни одна!

ДУНГИ ГОНГМА*

Пламя костра освещало откосы вековых скал. Тени играли таин-
ственный, казалось, только им одним понятный спектакль. Насытив-
шись, Гонанда отставил в сторону деревянную миску и сказал:
– Благодарю тебя за трапезу, о святейший Висвани! Но не пустой
желудок, а душевный голод привели меня к тебе. Три дня и три ночи
провел я в пути. Ноги мои стерты в кровь, а одежды покрыты пылью.
Дай мне возможность отогреться у костра и понаблюдать за искрами.
Много чудесного слышал я о тебе, о Великий отшельник! И о падении,
и об озарении твоем. Много дум передумал я, много сомнений преодо-
лел прежде, чем решился прийти к тебе. Сердце мое открыто, но ум мой
затянут туманом. Я вижу лишь начало пути, но не вижу его продолже-
ния. Дорога вьется и теряется между скал. Я знаю, что движусь в верном
направлении, но мне не хватает, быть может, самого главного – ясности
или огня. Разреши, о праведнейший, прикоснуться хотя бы к секунде
твоего озарения и унести с собой мельчайшую искорку твоего костра?
– Не по годам образны и умны твои речи, юный Гонанда. Оставайся
со мной столько, сколько понадобится. Но помни: мой костер может за-
ставить лишь задуматься, а разглядеть неясную даль ты сможешь лишь
тогда...
Внезапный хруст сучьев и чье-то хриплое покашливание прервали
краткую речь Великого отшельника. Висвани и его ученик направили
взоры в глубокую темноту ночи, откуда через какое-то мгновение таин-
ственным образом возник необычный человеческий силуэт.
Когда незнакомец приблизился, Великий отшельник и молодой
монах недоуменно переглянулись. Недоумение их объяснялось тем,
что мало кому даже из местных жителей удавалось добраться до этих
приближенных к божеству скалистых вершин, а чужеземцу тем более.
А в том, что прервавший их неторопливую беседу незнакомец был чу-

* Дунги Гонгма в тибетской мифологии – первородное яйцо, источник возникновения
Вселенной, первочеловека, царя, божеств.
133
жеземцом, сомнений не было. Европейская внешность, современная
одежда, рюкзак с фирменной нашивкой за плечами – все это не совсем
гармонировало с древностью и одухотворенностью окружающей при-
роды.
– Мир вам, монахи, – первым заговорил незнакомец. – Могу ли я
присоединиться к вам?
Гонанда вопросительно посмотрел на Висвани. Великий отшель-
ник сделал жест рукой, приглашая гостя занять место недалеко от себя:
– Тепла костра хватит на всех, чужеземец. Садись, раздели нашу
трапезу и расскажи, кто ты и зачем пришел.
Незнакомец, немолодой, но крепкий мужчина, проворно скинул
рюкзак. Сел на землю. Взял из рук Гонанды миску и глиняный сосуд,
наполненный водой. Сделал несколько жадных глотков и сказал:
– Меня зовут Майк Макколан. Я родом из Шотландии.
Ночная птица, разбуженная, должно быть, этим непривычным для
местного слуха названием стремительно пронеслась над головами си-
дящих.
– Я ищу Дунги Гонгма, – не без видимого удовольствия поглощая
содержимое миски, продолжал между тем чужеземец. – Вы что-нибудь
слышали об этом?
– Не обо всем, что можно услышать, говорят. Не все, что нельзя уви-
деть, – невидимое, – загадочно произнес Висвани. – Расскажи нам о
своей жизни, Майк Макколан. Откуда узнал ты о Дунги Гонгма?
Закончив скоромную трапезу, шотландец вынул из кармана куртки
пачку сигарет, не спеша закурил, внимательно посмотрел на Велико-
го отшельника и его ученика и приступил к своему странному и нето-
ропливому рассказу, лишь изредка прерываемому легким дуновением
ветра и потрескиванием раскаленных углей.
– Это случилось тридцать пять лет назад, когда я пятнадцатилет-
ним юношей принимал участие в археологической экспедиции в одной
из провинций Южного Китая. Экспедицию возглавлял друг моего отца,
человек столь же мужественный, сколь образованный. Именно у него я
брал первые уроки китайского, хинди и непали. Именно у него научил-
ся неделями обходиться без еды, скакать на лошади, с педантичностью
выискивать на полках библиотек ответы на многочисленные научные
и философские вопросы. Он и познакомил меня тогда с легендарным
Ли, мудрость и величие которого стали притчей во языцех не только для
местного населения, но и для многочисленных паломников, которые
стекались к нему со всего Южного Китая. От легендарного Ли я впервые
узнал о тайне происхождения письменности, основах некоторых рели-
134
гиозных учений... Но он был стар, он был уже очень стар, легендарный
Ли, чтобы успеть хоть чему-то основательно обучить меня.
Более того, рок судьбы распорядился так, что умер легендарный Ли
у меня на руках, рассуждая о смысле жизни. Когда страшный приступ
давней болезни неожиданно сковал его легкие, последним, что успел
прошептать мне уходящий в иные миры учитель, были следующие ис-
полненные доселе непонятного для меня смысла слова: «Слишком ско-
ро закончилось наше общение, Майкл. Я многого не успел рассказать
тебе. Запомни хорошенько только одно – Дунги Гонгма... Ты должен во
что бы то ни стало найти его... И тогда... Когда ты найдешь Дунги Гонг-
ма, ты обретешь ключ к познанию мира... Ты поймешь первоосновы
всего. Ты найдешь Дунги Гонгма в..».
Эти слова были последними словами легендарного Ли. Он так и не
успел сказать мне, где именно находится Дунги Гонгма и как он выгля-
дит. Вернувшись на родину, я несколько лет посвятил серьезнейшему
изучению восточных языков, религий, истории, географии, археоло-
гии, астрономии, оккультных наук, но нигде, ни в одном из источников
не нашел ни упоминания о Дунги Гонгма. Поступив на археологиче-
ский факультет универститета, я впитывал знания, как раскаленный
песок впитывает влагу дождя. Я укреплял свое тело долгими физиче-
скими упражнениями и просветлял сознание периодическими голо-
довками и медитациями. Я знал, что силы и знания понадобятся мне
для достижения великой цели, о которой мне так и не успел рассказать
великий учитель. Я засыпал и поднимался с мыслью о Дунги Гонгма.
Эта постоянно работающая в моем подсознании идея заставляла с утро-
енной силой выполнять любое из текущих дел, за которые я вынужден
был приниматься.
Мне удавалось все или почти все. Соратники по археологическим
экспедициям – а после окончания университета я провел в непрерыв-
ных странствиях по Свету около десяти лет – искренне поражались моей
выносливости, терпимому отношению к коллизиям, неизбежно возни-
кающим в процессе общения между людьми, надолго оторванными от
цивилизации, моим знаниям и, главным образом, моему фатальному ве-
зению. В ходе одной из наиболее длительных экспедиций, путь которой
пролегал по маршруту победоносного шествия армии Александра Ма-
кедонского от Греции через Турцию, Сирию, Ливан, Израиль, Египет,
Иорданию, страны Средней Азии вплоть до Индии и Пакистана, именно
мне удалось отыскать железную кирасу, украшенную золотым орнамен-
том, подобную той, которая была извлечена из могилы Филиппа Второ-
го в Виргене. Именно мне по окончании экспедиции после тщательного
135
обобщения накопленных материалов удалось высказать и привести семь
косвенных доказательств в пользу версии об отравлении Александра.
Несколько более поздних экспедиций в районы Северного Причер-
номорья обогатили меня знаниями об истории и культуре славянских
народов. Из пяти найденных и раскопанных нами скифских захороне-
ний открытое именно мною дало наиболее богатый как в историческом,
так и в буквальном смысле слова материал: несколько золотых оковков с
изображением головы орла-грифона, глиняных кувшинов, украшений
из оленьего рога. Окунувшись в изучение истории Скифского государ-
ства, я в серии статей выдвинул и попытался обосновать собственный
тезис о причине внезапной гибели скифской цивилизации в конце пер-
вого тысячелетия до нашей эры – и, надо признать, получил довольно
широкую поддержку в научном мире.
Однако, странствуя по Свету и по пожелтевшим от времени и при-
косновения сотен рук страницам древних фолиантов, я никак не мог
найти самого главного – того, что с некоторых пор стало главным смыс-
лом моей жизни, – Дунги Гонгма, таинственного и манящего отголоска
вечности.
Временами, под влиянием археологических экспедиций, мне ка-
залось, что Дунги Гонгма – столица древнего государства, о котором
умышленно или по незнанию умалчивает современная наука. Засыпая,
я часто видел стены этого воображаемого города. Они были сложены из
булыжников. Ворот в этих стенах не было. Не было и рва, наполненного
водой, которым, как правило, были обнесены крепости. Из этого бегло-
го наблюдения я сделал вывод о том, что Дунги Гонгма – государство
настолько древнее, что вряд ли стоит его искать на любой из сохранив-
шихся до сегодняшнего времени карт. Скорее всего, оно находилось где-
то на Ближнем Востоке – на эту мысль меня навели господствующие
вокруг города пейзажи и растительность – точнее, отсутствие таковой.
Да и существовал ли тогда Ближний Восток? И даже если мои предпо-
ложения были верны, – как знать! – может быть, увиденная мною кре-
пость на самом деле была чем-то иным, что не являлось произведением
рук человеческих...
Но тогда? – спрашивал я самого себя. – Откуда и зачем эти пра-
вильные формы очертаний стен, эта извечная законченность линий,
эта возвышающаяся до облаков каменная башня в центре города? Мно-
жественные предположения сонмом сомнений роились у меня в голове.
И даже отсутствие жителей казалось мне столь естественным, что зани-
мало меня намного меньше, чем суровое и величественное симметрич-
ное каменное безмолвие.
136
Наученный житейским опытом, впитав в себя мудрость тысячеле-
тий со слов древних и современных авторов, с годами я все чаще и чаще
задавал себе вопрос о том, что было на Земле до того, как на ней появи-
лась первое государство людей – Атлантида? И по какой причине или
за какие грехи по окончании очередного Великого Потопа она оказа-
лась погребенной на дне мирового океана? Что было до нее, что было
до того, как появились на Земле первые простейшие организмы? Для
кого существовали и выстраивались в столь странные и непривычные
для человеческого глаза формы камни, образующие крепости и баш-
ни или, быть может, космодромы внеземных цивилизаций? И был ли
тогда, миллионы лет назад, уместным вопрос о местоположении Дунги
Гонгма, или Дунги Гонгма появился только после Великого Потопа?
Исколесив вдоль и поперек Земной шар, я так и не нашел ни одного
места, ни одной народности, история которых хоть на йоту приблизи-
ла бы меня к заветной цели. Разуверившись в правильном изначальном
истолковании мною термина «Дунги Гонгма», но не имея привычки от-
ступать, я еще и еще раз воспроизводил в памяти предсмертные слова
легендарного Ли, чтобы найти иную зацепку, иной путь:
«Я многого не успел рассказать тебе. Запомни хорошенько только
одно: Дунги Гонгма... Ты должен во что бы то ни стало найти его... И
тогда... Когда ты найдешь Дунги Гонгма, ты обретешь ключ к познанию
мира... Ты поймешь первоосновы всего. Ты найдешь Дунги Гонгма в..».
Я искал Дунги Гонгма в книгах, в земле... Может быть, легендарный
Ли хотел сказать: «в вышине»? Но если это так, как отыскать мне его
среди бесконечного множества звезд, глядящих на нашу планету своим
отчужденным и непроницаемым взором? Как отыскать то, что скрыто
за туманностями и лежит, возможно, где-то далеко в стороне от наибо-
лее проторенного человечеством Млечного Пути?
Несколько не менее напряженных, чем проведенные в археологии,
лет я потратил на изучение звездного неба. Мною были довольно под-
робно исследованы все восемьдесят восемь созвездий, а вслед за ними
– каждая из двух с половиной тысяч звезд, различаемых ночью невоо-
руженным глазом в отдельности. Увы, ни одна из них не стала для меня
путеводной звездой на пути к Дунги Гонгма!
Я проработал массу трудов серьезнейших авторов, посвященных
вопросам космологии и космохимии, досконально изучил теорию от-
носительности и теорию поля. Вначале я был ярым приверженцем мо-
дели горячей Вселенной и был убежден в том, что на ранней стадии раз-
вития Бытия вещество и излучение имели очень высокую температуру
и плотность. Расширение же Вселенной привело к их постепенному
137
охлаждению и образованию атомов, протогалактик, галактик и звезд.
Наблюдаемое в настоящее время так называемое реликтовое излуче-
ние представлялось мне, как и большинству ученых, не чем иным, как
«остывшим» излучением, сохранившимся с ранних стадий развития
Вселенной.
Впервые узнав о реликтовом излучении, я внутренне приободрился,
почувствовав, что именно оно, это изначальное космическое движение,
вероятно, даст мне ключ к разгадке тайны Дунги Гонгма. Я даже на-
бросал несколько научно-публицистических очерков о сверхплотном
состоянии Вселенной (сингулярности), а также в качестве полемики
предложил обсудить на страницах одного довольно известного астро-
номического журнала вопрос о возможном возвращении Вселенной к
этому состоянию.
Однако по мере погружения в проблему мною постепенно стала
овладевать идея о вневременном характере Вселенной, а возможно, и
Дунги Гонгма. Может быть, Дунги Гонгма существовал и тогда, когда на
Земле еще не было ни рек, ни людей, ни городов из камня? Может быть,
он существовал и тогда, когда наша Вселенная не была еще беременна
цивилизацией в современном понимании этого слова?
До сих пор продолжаются мои странствия в поисках таинственного,
но, вне всяких сомнений, чрезвычайно значимого для Человечества та-
лисмана – Дунги Гонгма. И, я уверен, что если не я, то мои последовате-
ли непременно обнаружат его и объявят миру о своей находке. Кстати,
совсем недавно я прослышал о том, что именно здесь, в Непале, живет
человек, у которого якобы хранятся записи, указывающие на точное
местонахождение Дунги Гонгма...
Закончив свое странное повествование, чужеземец вынул из начав-
шего затухать костра обугленную головешку, прикурил от нее и спро-
сил, глядя на Висвани:
– Верно ли мне сказали, что этот человек живет отсюда вниз по
реке? Там ли находится Дунги Гонгма?
Блаженство и умиротворение читались в глазах Великого отшель-
ника.
– Ты прав, чужеземец. Дунги Гонгма находится именно там.
Неожиданно все трое – странный шотландец, Висвани и его уче-
ник, словно повинуясь какой-то волшебной силе, встрепенулись и под-
няли взоры к столь доступному в этих скалистых местах небу. Звезда,
сорвавшаяся со своего привычного места, высветила яркую запятую на
неясном фоне недавнего повествования, вызвав едва заметные улыбки
умиления на лицах всех присутствующих.
138
– История еще не закончена, – промолвил, приподнимаясь от ко-
стра, чужеземец. – Мир вам, монахи. Спасибо за приют.
С этими словами шотландец легко, точно пушинку, закинул рюкзак
за спину и растворился в кромешной непальской ночи точно так же, как
несколько часов назад появился из нее.
Долго еще трещал костер, подбодренный новой охапкой хвороста.
Долго звезды не хотели уступать место одной наиболее яркой звезде.
Долго Висвани и его юный воспитанник не могли произнести ни слова.
– Странно, – не выдержал наконец затянувшейся паузы юный Го-
нанда, – даже я знаю, где находится Дунги Гонгма, но, тем не менее, не
вижу продолжения пути, а этот европеец не знает, где находится Дунги
Гонгма, и все же ясно видит впереди свет...
– В том-то и состоит одна из первых странностей Бытия, – промол-
вил Висвани, – что те, кто знают, где находится Дунги Гонгма, не ви-
дят продолжения пути, и, напротив, те, кто ясно видит впереди свет, не
знают, где находится Дунги Гонгма... А теперь – ложись спать, и пусть
озарение снизойдет на твою юную душу!..
* * *
« Я многого не успел рассказать тебе. Запомни хорошенько только
одно: Дунги Гонгма... Ты должен во что бы то ни стало найти его... И
тогда... Когда ты найдешь Дунги Гонгма, ты обретешь ключ к познанию
мира... Ты поймешь первоосновы всего. Ты найдешь Дунги Гонгма в..».
– Ты найдешь Дунги Гонгма внутри себя! – воскликнул Гонанда и
проснулся.

ЧЕТВЕРТЫЙ АРКАН*

Помни, сын земли, что ничто не в
силах противостоять твердой воле,
имеющей рычагом науку об истине
и справедливости. Осуществление
твоих надежд зависит от существа
более могущественного, нежели ты
сам. Старайся узнать, кто он – и ты
приобретешь его поддержку.

Папюс «Цыганский Тарот»

В семидесяти лье от Парижа в небольшом фамильном поместье в
старости и уединении доживал свой век великий Эттейла. Живая ле-
генда Франции, он так же внезапно отошел от дел, как некогда, точно
метеорит, пронесся по оккультному поднебесью философской мысли,
взбудоражив ищущие и желающие постичь истину умы своими фено-
менальными способностями предсказания будущего. Воспоминания
изредка навещали его уставшее от накопленного опыта сознание. Уже
несколько лет прорицателя не интересовало ничего, кроме великой
тайны. Засыпая, он видел ее смутные миражи где-то совсем рядом, но
то ли от ослабевшего с годами зрения, то ли по какой-то иной причине,
как ни силился – не мог распознать ее. Она была в нем и вне его. Она
была нигде и везде. Она была столь очевидна, что взгляд, по-видимому,
легко проходил сквозь нее, не встречая ни малейшего сопротивления.
Она не отбрасывала тени и одновременно находилась в тени. Она му-
чила и терзала его. Смеялась над ним и бежала его. Но она была, и он
знал это и с упрямством каждым своим шагом, каждой мыслью старал-
ся приблизиться к лежащей где-то неподалеку разгадке.
Всю жизнь Эттейла совершал чудеса. Всю жизнь он провел в изуче-
нии теологических, философских и мистических трактатов. Он разра-
ботал и блестяще применял собственную методику гадания на картах
Таро. Он не раз выручал людей и помогал им нащупать верную жизнен-

* Четвертый аркан – одна из двадцати двух карт великих (больших) арканов Таро.
140
ную стезю. Столько, сколько знал Эттейла, знал мало кто из живших
когда-либо на Земле.
Столько, сколько ощущал и видел Эттейла, не ощущал и не видел
никто. Человеческие судьбы калейдоскопом проносились перед его
мысленным взором. Он различал судьбы еще не родившихся, расту-
щих, зрелых и ушедших. При необходимости он видел всех и вся, но,
как ни силился – не понимал, как это ему удается.
Написав множество трудов по теории и практике оккультизма, вос-
питав учеников и вложив в их души мысль о Боге, а в руки мощные ин-
струменты постижения бытия, он не оставил им главного – ни намека
на возможность постижения самой тайны. Иначе говоря, он научил их
тому, чего не мог постичь сам. Он знал, что тайна существует, чувство-
вал ее постоянное присутствие, умел пользоваться ею, но не понимал,
как это происходит. Эттейла чувствовал Бога, но не мог разглядеть его.
Погруженный в собственные мысли, великий прорицатель ред-
ко покидал пределы собственного поместья, редко принимал посети-
телей, редко что-то писал. Даже его самые многочисленные и верные
спутники – древние и современные фолианты – не могли радовать его
так, как прежде. Именно с их страниц он узнал о существовании тайны,
сумел овладеть ее инструментами и даже усовершенствовать некоторые
из них, но разглядеть саму тайну c их помощью никак не удавалось и –
как он теперь совершенно отчетливо понимал – вряд ли удастся. Тайна
скрывалась где-то между строк, между страниц, между самими стоя-
щими и лежащими повсюду фолиантами. Может быть, она была не вид-
на из-за пыли, а может быть, она и сама была точно пыль...
Длинные седые пряди ниспадали на его открытый лоб точно ли-
нии бесконечных судеб, переплетенных вселенскими ветрами. Без-
донные глаза смотрели не на окружающие предметы, а куда-то вглубь.
Губы были плотно сжаты, как бы опасаясь раньше времени высказать
то, что в мыслях было еще не более чем смутной догадкой. Тело его,
как у любого старца, ослабло, но чувства, которые переполняли мэтра
магии, были столь многогранны и так безукоризненно отточены, что
создавали вокруг него неподражаемый ореол ясности и добра. Чувства
эти однако при всей своей свежести и утонченности несколько отли-
чались от тех, что переполняют людей в романтическом возрасте. Хотя
по существу это были те же чувства, замешанные, как и все прочие, на
консистенции любви... Только любовь эта была любовью иного рода –
любовью к Богу.
Заповедь: возлюби ближнего своего, звучала в доме Эттейлы по-
особенному. Он помнил и любил всех своих, живых и мертвых, род-
141
ственников, друзей и учеников, но ближе Бога сегодня у Эттейлы не
было никого. Впрочем, и раньше, окруженный славой, почитателями
и почитательницами, он, безусловно, носил частицу божественного в
своем сердце. Только теперь, спустя годы исканий, провозвестник бу-
дущего ясно осознал, насколько сильно мирская суета и каждодневные
занятия науками рассеивали его внимание и не давали сосредоточить-
ся на главном. Тогда, в зените славы, главным казалось все, что угод-
но, только не то, что теплилось где-то в глубинах воодушевленного со-
знания, выплескивающегося наружу проблесками озарения. Главным
представлялись тепло и свет, а не источник света и тепла.
Глядя на танцующие в камине языки пламени, Эттейла не пытался,
как прежде, распознать в этой неистовой потаенной игре судьбы кон-
кретных людей, а порой и целых народов – сегодня это интересовало
его лишь в той мере, в какой может интересовать человека повторение
пройденного, – Эттейла старался смотреть сквозь огонь, на раскален-
ные угли и сквозь угли, сквозь судьбы, сквозь эпохи... с тем, чтобы уви-
деть Его... Увы! Тайна так и оставалась тайной даже для самого просве-
щенного из когда-либо живших на Земле людей. В то же время сам Все-
ведающий и Вездесущий наверняка видел старого мэтра и по-доброму
посмеивался над его тщетными попытками проникнуть в пучину со-
кровенного...
Внезапно что-то постороннее отвлекло Эттейлу от созерцания от-
блесков истины. Мэтр тряхнул головой и вернулся в свое менее напря-
женное состояние, тонко настроенное на восприятие надвигающихся
событий. Уши его еще ничего не слышали, но чувства подсказывали
приближение чьих-то шагов. Поднявшись с кресла, Эттейла подбросил
в огонь несколько поленьев и медленно побрел в прихожую, бормоча
под нос трудноразличимые латинские фразы.
Выйдя во двор, Эттейла направился к воротам, в которые, по его
мнению, через несколько секунд должен был раздаться стук. Прохлада
летнего вечера приободрила прорицателя. В Париже грохотала рево-
люция, которой позднее суждено было войти в историю под названием
«Великой французской буржуазной революции». Здесь же, в стороне от
классовых передряг, воздух был чист и прозрачен, и казалось – никакие
бури не способны испортить его первозданной свежести. Глоток этого
воздуха для Эттейлы был сродни глотку воздуха свободы для Робеспье-
ра. Именно в нем черпал вдохновение великий предсказатель. Именно
в нем он чувствовал присутствие чего-то божественного.
Шум приближающегося экипажа, а затем легкий стук в ворота за-
стал Эттейлу в двух шагах от них. «Похоже, я все еще что-то могу», – по-
142
думал провидец и улыбнулся. Черная вуаль скрывала лицо загадочной
посетительницы, но и под этой вуалью, несмотря на ослабевшее зрение
и сгущающиеся сумерки, Эттейла без труда сумел разглядеть великую
скорбь. Можно было сказать и по-другому – сам эфемерный облик не-
знакомки был воплощением человеческой скорби: излишне припод-
нятый подбородок, демонстративно расправленные плечи – все эти
мелкие детали ясно давали понять, что женщина, вне всяких сомне-
ний, благородного происхождения, мужественно борется с гнетущей ее
сердце и душу болью.
– Мне нужна ваша помощь, мэтр, – вместо приветствия произнесла
незнакомка. – Я знаю, что вы давно не практикуете, но поверьте, иного
выхода у меня нет.
Едва уловимая тень раздражения пробежала по лицу великого про-
рицателя. Мысленно он уже корил себя за излишнюю мягкость, кото-
рую намеревался проявить. Однако скорбь женщины была столь вели-
ка, что не оставляла никакой надежды на спокойный сосредоточенный
вечер созерцания истины. Скорбь всегда была для Эттейлы выше ис-
тины. Он знал, что поступает неправильно, но не в силах был воспре-
пятствовать этому.
– Что ж, – задумчиво произнес хозяин, – если у вас действительно
нет иного выхода – проходите, но помните, что я уже очень стар, стара-
юсь держаться подальше от...
– Мой муж завтра умрет, – внезапно прервала прорицателя стран-
ная женщина, и Эттейла скорее не увидел, а почувствовал, как слезы
навернулись на ее проникнутые тоской и прикрытые черной вуалью
глаза.
– Проходите в дом, в гостиную направо, я скоро вернусь, – сказал
Эттейла и направился в погреб. Там при свете свечи он нашел бутылку
красного вина. Вернувшись в дом, протер ее сухой тряпкой. По дороге в
гостиную, где уже расположилась незнакомка, прорицатель заглянул в
кабинет и вынул из стола потертую и также изрядно запылившуюся ко-
лоду гадальных карт, без которых, как он полагал, ему вряд ли сегодня
удастся обойтись.
Войдя в гостиную, Эттейла положил колоду на сервант, открыл бу-
тылку вина, наполнил бокалы и, протянув один из них даме, сказал:
– Говорят, что в вине находится истина. Не знаю – так ли это, но я
иногда нахожу в нем успокоение.
– И горечь, – молвила незнакомка, принимая из рук мэтра бокал. –
Я графиня де Монпелье, – добавила она, откинув вуаль с лица.
– Я узнал вас, графиня.
143
– Узнали? Мы разве встречались с вами прежде?
– Прежде все мы когда-то встречались... Но не будем об этом. Чем я
могу вам помочь?
– Мэтр, моего мужа Жана-Поля де Монпелье... завтра ждет гильо-
тина... Я хочу знать, не свершится ли какого-либо чуда, ибо не на что
другое я уже не могу рассчитывать! Эти ужасные революционеры! Они
так много кричат о свободе, равенстве и братстве, что у них не остается
времени на сострадание. Мой муж обречен! Слышите вы? Он обречен!
Умоляю вас: разложите карты и вселите в меня надежду, иначе... иначе,
мне кажется, я не доживу до завтрашнего утра...
– Видите ли, графиня, не хочу вас расстраивать, но у Провидения
есть свои собственные законы, которые мы можем лишь узнать, но ко-
торые не в силах изменить. В сложившейся ситуации я боюсь, что...
– Мэтр, умоляю вас, даже если вы произнесете то, что я больше все-
го в жизни боюсь услышать, я... я найду в себе силы и...
Крупная слеза отчаяния скатилась по щеке графини и глухо удари-
лась о крышку стола, за которым сидели собеседники.
– Хорошо, – отозвался мэтр, – я сделаю это для вас. Я расскажу вам
всю правду о прошлом, настоящем и, главное, будущем вашего мужа и
как только я это сделаю – вы уйдете, дав мне клятву о том, что с честью
перенесете любое из испытаний, уготовленное вами Провидением! вы
согласны?
– Я обещаю вам, мэтр, что вынесу любой приговор!
– Что ж! В таком случае, начнем, – сказал Эттейла и взял в руки
колоду.
Глядя сквозь затуманенный взор графини де Монпелье в пучину ее
растревоженной души, старый предсказатель старательно перетасовал
все семьдесят восемь карт и протянул колоду даме. Дрожащей рукой
графиня сняла колоду, после чего Эттейла разделил ее на три пачки, по
двадцать шесть карт каждая. Вслед за этим мэтр отложил среднюю пач-
ку в сторону, справа от себя. Взяв оставшиеся две пачки, он вновь пере-
тасовал их, дал снять колоду графине и вновь разделил на три пачки,
по семнадцать в каждой плюс одна карта в стороне. Выбрав среднюю
пачку, Эттейла положил ее слева от отложенной ранее. Собрав не от-
ложенные в сторону тридцать пять карт, прорицатель вновь тщательно
перетасовал их, дал снять графине и разделил на три пачки, по один-
надцать карт в каждой плюс две карты в стороне. Выполняя уже извест-
ные процедуры, Эттейла разместил среднюю пачку слева от двух других
ранее отложенных пачек, получив таким образом три кучки, состоящие
из одиннадцати, семнадцати и двадцати шести карт.
144
Проделав таинственные манипуляции, Эттейла выбрал состоящую
из двадцати шести карт пачку и разложил их на столе справа налево в
один ряд.
– Этот ряд, графиня, поможет нам разобраться в том, что проис-
ходило, происходит и произойдет с душой вашего мужа, – сказал он.
– Этот ряд затрагивает самые тонкие материи, о которых порой не до-
гадывается и сам их обладатель. Поэтому при истолковании этого ряда,
возможно, многое покажется вам странным, тем более что именно этот
ряд ввиду бессмертия души в значительной степени ориентирован на
будущее. Человеческая же психика не в состоянии трезво оценить со-
бытия, которым суждено произойти. Поэтому призываю вас сохранять
самообладание и не пытаться вносить коррективы в мои рассуждения
относительно прошлого, настоящего и будущего.
– Разумеется. Можете не беспокоиться, мэтр!
– Итак, первая карта указанного ряда, как вы видите, – переверну-
тый пятнадцатый аркан, или дьявол. Расположение этой карты в самом
начале говорит о том, что с момента рождения судьба вашего мужа была
предопределена. Будущее с только ему присущей неумолимостью в те-
чение всей жизни надвигалось на него. Изменить его может или могла
бы только чья-то чужая воля. Следующая далее группа карт подтверж-
дает наличие мелких невзгод, а непреклонный туз мечей предупрежда-
ет о близкой катастрофе тех действий, которые граф предпринимал в
интересах страны.
Расклад показывает, что, попав в сложное положение, де Монпе-
лье сумел, по-видимому, сделать единственно верный шаг и на какое-
то время преодолел невзгоды. Однако радость его была мимолетна.
Близлежащая шестерка мечей позвала его в полную опасностей дорогу.
Удача вновь на мгновение обратила на графа свой милостивый взор,
выслав навстречу колесницу седьмого аркана. Однако врожденное не-
желание считаться с очевидными фактами увело вашего мужа от глав-
ного. Как и прежде, он берется за многое, но не доводит начатое до кон-
ца. На этом заканчивается этап нелегкого становления души графа де
Монпелье.
Новый этап начинается с душевного и материального банкротства,
отчего затруднения в делах продолжаются с неумолимым постоянством.
Следующий далее семнадцатый аркан Звезда означает ослепление, за-
блуждение, мрак, а находящийся рядом перевернутый шестнадцатый
аркан – скорое заточение и глубокий душевный кризис. Надежды на
будущее приходится спрятать в долгий ящик. Прямая угроза исходит от
группы лиц, не гнушающихся подкупом с целью дискредитации ваше-
145
го мужа. Результатом интриг, умело плетущихся вокруг де Монпелье,
является жестокий приговор (перевернутый двадцатый аркан – Суд).
Недомогание де Монпелье безусловно усилено тяжелыми условия-
ми существования, что подтверждается девятым арканом – Отшель-
ником, сеющим потери, болезнь, клевету. Венчает ряд перевернутый
четвертый аркан Император или Владыка среди всемогущих, символи-
зирующий полную зависимость вашего мужа от сильных мира сего, что
в нынешней ситуации, как ни прискорбно об этом говорить, означает
смерть.
Итак, круг замкнулся: чужая воля с момента рождения вашего су-
пруга взяла над ним верх и никогда не оставит его душу в покое. Главное
для него – умение нейтрализовать, приспособиться к действию этой
чужой воли. И тогда, может быть...
– Пока все, что вы говорите, мэтр, довольно точно совпадает с тем,
что происходило в жизни моего мужа. Кроме, конечно, ваших чудовищ-
ных предположений. Все мы в той или иной степени от кого-то зави-
сим... Однако не буду вас прерывать. Пожалуйста, продолжайте!
– Следующий ряд из семнадцати карт в какой-то мере должен про-
яснить нам способность вашего мужа противостоять этой чужой воле.
Итак, оказавшись в тюрьме и думая, что только деньги способны вы-
зволить его из создавшегося положения, граф собирает последние сред-
ства и через посредника пытается решить вопрос с судебными испол-
нителями якобинцев. Зловещий рок судьбы распоряжается так, что де
Монпелье теряет последние деньги и вместе с ними надежду на поми-
лование. Между тем, совершенно неожиданно кто-то из ваших дальних
родственников навещает его в тюрьме, предлагая посильную помощь.
Граф берет деньги у вашего родственника и вновь, теперь уже через дру-
гого посредника, пытается устроить свою судьбу. Все его усилия оказы-
ваются тщетными. Мысли о том, что жизненные начинания оказались
неосуществленными, все чаще и чаще посещают его. Здоровье угасает,
и только слабая надежда на чудодейственную помощь некогда близкого
ему высокопоставленного лица вселяет в графа некоторое утешение.
– Мне кажется, я знаю, о ком идет речь. Пожалуйста, не умолкайте!
– А теперь, собственно, нам предстоит узнать, сколь долго прод-
лится пребывание де Монпелье на этой земле. К сожалению, карты по-
следнего ряда говорят о том, что ваш муж, графиня, находится на грани
сумасшествия. Его воля оказалась не в состоянии выдержать то жесто-
кое давление обстоятельств, которое с момента рождения преследовало
его со всей своей безжалостной неотвратимостью. Месяцы заключения
привели, как мне кажется, к заболеванию ревматизмом. Надежды на
146
покровительство власть придержащих таяли в душе вашего мужа по
мере того, как таяло его состояние. Сегодня точно так же, как и раньше
жизнь де Монпелье напрямую зависит от кого-то из сильных мира сего,
чье слово или, скорее, поступок окажутся рещающими в судьбе вашего
мужа.
– И как же произносится это слово?
– Оно произносится как...
– Как, черт возьми?!
– Это слово... Это слово – «смерть», графиня. К сожалению, я не
могу по-иному интерпретировать данный расклад... Правда, если бы в
первом ряду двадцать шестая карта – четвертый аркан – находилась бы
в прямом, а не в перевернутом положении, тогда, безусловно, все могло
быть по-другому...
– По-другому?! Что значит по-другому?! При чем здесь идиотский
четвертый аркан?! При чем здесь сильные мира сего?! Мой муж не нуж-
дается ни в чьем покровительстве! Слышите вы?! Он все равно, все рав-
но будет жить! Вы сами не знаете, о чем говорите! Вы... Вы... Я не желаю
вас больше видеть! Прощайте!
Гулко хлопнула калитка за доведенной до отчаяния женщиной. То-
ропливое цоканье копыт лошадей, уносящих вдаль экипаж графини,
напомнило великому прорицателю о скоротечности времени и необхо-
димости его более плодотворного использования. «Нет, это было в по-
следний раз, – подумал Эттейла. – Мало того, что графиня отвлекла
меня от созерцания истины, она же обвинила меня в интеллектуальном
мошенничестве! А между тем, я открыл ей горькую правду по ее же соб-
ственному настоянию. Воистину неисповедимы пути Господни! Конеч-
но, будь моя воля..».
Неожиданно взгляд мэтра упал на аккуратно разложенные на столе
три ряда карт, предельно четко описывающих жизненный путь графа
Жан-Поля де Монпелье и его скорое окончание. Повинуясь какому-то
сиюминутному порыву, с поистине мальчишеским озорством Эттейла
перевернул находящийся на двадцать шестой позиции в первом ряду
карт четвертый аркан. Легкого мановения руки мэтра было достаточно
для того, чтобы смысл всего ряда, да и всей картины в целом, полностью
переменился. Если бы во время гадания карты легли таким образом, это
означало бы, что некое влиятельное лицо все же сумеет вызволить гра-
фа из тесных объятий смерти. «Что ж! По крайней мере, я остался честен
по отношению к самому себе», – подумал Эттейла и, слегка пригубив
вино, направился в спальню...
147
* * *
Утро девятого термидора второго года по республиканскому кален-
дарю выдалось в Париже довольно прохладным. Особенно прохладным
оно казалось графу де Монпелье, со скрюченной от ревматизма спиной
и потухшим взором медленно всходящему на эшафот. Ничто уже не
волновало бывшего некогда сановника – деятельного хотя и не всегда
удачливого. Долгие месяцы пребывания в заточении лишили его не
только здоровья, но и рассудка. Имена тех, кто когда-то составлял его
ближайшее окружение, вспоминались с трудом. Тени невосполнимых
потерь шли по пятам его воспаленных умосозерцаний. Де Монпелье не
мог противостоять чужой воле – у него не было больше сил. Ему хоте-
лось только одного – как можно скорее услышать оглашение приговора,
свист лезвия и забыться в этом вечном блаженстве тишины, где нет ни
интриг, ни зависти, ни коварства...
Единственное, о чем искренне сожалел граф де Монпелье, было
горе, которое он причинял безвременным уходом своей молодой обво-
рожительной супруге. Граф поднял глаза и обвел собравшуюся вокруг
эшафота толпу безнадежно-тусклым взглядом. Где-то на другом конце
площади, как бы в другом мире, он неожиданно заметил знакомый си-
луэт. Он попытался прокричать слова извинения, но посиневшие губы
не слушались его – и только хриплый стон отчаянья вырвался из груди.
Палач взял в руки повязку и, наложив ее на глаза графа, стянул на
затылке двумя крепкими узлами. Свет пропал. Жестокое будущее не-
отвратимо приближалось. Внезапно слух осужденного уловил легкий
шум восклицаний, пронесшихся по толпе. За ним последовали чьи-то
четкие команды, суть которых сводилась к требованию немедленно
очистить площадь. «Якобинская диктарура свергнута! – прокричал
чей-то уверенный голос. – Казнь отменяется. Да здравствует Фуше! Да
здравствует Республика!»
Точно пелена, упала с глаз узника предсмертная повязка. Точно по-
забытая грусть, слетела с лица графини де Монпелье черная вуаль. Чудо
произошло, и будущее отступило. Страшное предсказание не сбылось!
Жизнь и любовь оказались сильнее предопределения!
* * *
В семидесяти лье от Парижа, давно позабыв о неприятном инци-
денте, глядя на тлеющие угли, приближался к разгадке тайны великий
Эттейла. Он чувствовал ее запах, ее дыхание. Он слышал, как где-то со-
всем близко бьется ее извечное вселенское сердце, выстукивая мелодию
148
жизни и смерти бесконечного множества живущих на этой планете. Бу-
дущее как на ладони лежало перед его мысленным взором и нисколько
не страшило его. Прошлое уносилось вдаль и вновь возращалось при-
ливами наиболее ярких воспоминаний. Настоящее, такое бесцветное,
каким оно могло показаться со стороны, представлялось ему чрезвы-
чайно плодотворным и обнадеживающим. Именно в нем он чувствовал
приближение момента озарения.
Он знал, что озарение непременно придет. Знал, что последствия
этого озарения будут столь велики, что в корне изменят его представле-
ния о жизни и смерти, пространстве и времени, связи между прошлым,
настоящим и будущим и других абсолютных понятиях. Он жаждал оза-
рения и одновременно страшился его. Наполнив бокал красным вином,
Эттейла сделал несколько жадных глотков в извечной надежде отыскать
истину там, где ей и суждено было пребывать с начала времен. Легкое
тепло разлилось по его телу. Почему-то вспомнился пресловутый чет-
вертый аркан. В голове зашумело что-то иррациональное.
– Где ты, Господи?! – воскликнул прорицатель. – Я знаю, что Ты
здесь, но я не вижу Тебя!
Вселенская тишина воцарилась в комнате. Переплеты древних фо-
лиантов засветились фосфорицирующим блеском. Пыль перестала
быть видимой. Угли рассыпались в прах. Завеса тайны стала медленно
приподниматься. В волнении Эттейла выронил бокал, со звоном раз-
бившийся об пол. Взгляд прорицателя инстинктивно упал на осколки
стекла...
Внезапно кощунственная догадка пронзила его мозг. Эттейла мед-
ленно поднялся с кресла, сделал несколько робких шагов по направ-
лению к трюмо, помедлил долю секунды, после чего решительно по-
смотрел в зеркало и... увидел в нем до боли знакомое собственное от-
ражение... Длинные седые пряди ниспадали на открытый лоб одухотво-
ренного лица точно линии бесконечных судеб, переплетенных вселен-
скими ветрами. В бездонных глазах светилась накопленная многими
поколениями мудрость тысячелетий. Губы были плотно сжаты, ибо
Эттейла не осмеливался произнести вслух столь привычное для него
имя... имя Бога...
Жизнь пронеслась. Тайны не стало. Расклад удался.
Слезы потекли из глаз великого предсказателя... Единственное, что
теперь оставалось непознанным для Эттейлы – так это вопрос о том,
что явилось причиной этих неожиданных слез – радость или разочаро-
вание?...

ВНУТРИ ДЕРЕВА

Я не знаю, как оказался здесь в столь странном, если не сказать
больше, положении. Только открыв однажды утром глаза, я вдруг с ужа-
сом обнаружил, что вместо ставшей уже привычной картины в виде со
вкусом обставленной просторной спальни из дуба я очутился в диком
лесу, в котором запах сырости примешивался ко всему и был не менее
устойчив, чем запах заплесневелых грибов, мхов и лишайников. Чув-
ство несказанного удивления, вначале посетившее меня, сменилось
чувством безоглядной тоски сразу после того, как я безуспешно по-
пытался сделать несколько шагов. Обреченным взглядом я обвел окру-
жавшее меня пространство. Прямо передо мной находилась небольшая
лужайка, уродливо разделенная заваленным прошлогодней листвой и
шишками рвом. Сразу за лужайкой плотной стеной выстроились мощ-
ные и довольно неприглядные в свете наступающего пасмурного дня
многовековые сосны. Сзади до меня донесся шум набегавшего ветра.
Я хотел было оглянуться, но тут же почувствовал, что шея моя непод-
вижна, точно монолит. Окончательно деморализованный, я попытался
было рассправить плечи, но, к величайшему разочарованию, не испы-
тал ни малейшего облегчения и не услышал ничего, кроме режущего
слух похрустывания не то одеревенелых мышц, не то обветшалых и по-
тому малопривлекательных сучьев...
Не знаю, откуда у меня была такая уверенность, но я, откровенно
говоря, нисколько не сомневался в том, что еще совсем недавно я был
человеком. А как же иначе? Ведь не мог же я, в самом деле, на протяже-
нии всей своей жизни быть деревом? И потом, если бы я действительно
с самого начала был деревом, откуда в моем сознании могли появить-
ся столь явные и весьма занимательные картины из, как мне казалось,
моей прошлой человеческой жизни? Ведь если бы я действительно был
не чем иным, как только деревом, навряд ли бы я имел хотя бы малей-
шее представление о том, как устроен человеческий организм, как вы-
глядят современные квартиры, в которых живут мои многочисленные
150
сограждане, и, самое главное, едва ли сумел подумать обо всем этом...
ведь, если бы я был деревом, то маловероятно, что вообще умел бы рас-
суждать!
Но я думал, думал об окружавшей меня действительности, о долгих
прожитых будто в сильно затянувшемся и запутанном сне годах моего
человеческого существования. Я ясно мог представить себе огромную
пятикомнатную квартиру, находящуюся где-то на самом высоком эта-
же современного небоскреба, расположенного в центре огромного со-
временного города, по-видимому, очень высокоразвитой страны. Из
окон открывался великолепный вид на построенный из стекла и бето-
на квартал, подкрашиваемый в вечерние часы акварельно-изящным
багрянцем заходящего солнца. Я помнил замысловатое покрытие стен
в каждой из комнат, помнил, где когда-то повесил приобретенную на
аукционе картину с изображением белого слона, выполненного из не-
тривиального нагромождения разнообразных геометрических фигур:
от конусов-бивней до отрезка-хвоста.
Конечно же, я помнил свою очаровательную... Странно, я очень
хорошо помнил свою очаровательную белокурую и длинноногую под-
ружку, но не помнил ее имени! Неважно, ведь она на самом деле была у
меня. Мы часто подолгу сидели на огромной тахте, смотрели какие-то
бесконечные телепрограммы, пили... пили приятные напитки, после
которых сначала очень хотелось заниматься любовью, а потом спать...
потом опять заниматься любовью и опять спать – и так до утра, пока не
приходила ни с чем не сравнимая истома, троекратно – да чего уж там
мелочиться! – стократно усиленная запахом кофе, который приноси-
ла мне в постель моя незабываемая... моя незабываемая, по-видимому,
Элен.
Было и другое, о чем мой несколько затвердевший и вместе с тем
довольно вместительный мозг сохранил легко извлекаемую из глубин
непонятного прошлого информацию. Это было на какой-то горной до-
роге. Мы с Элен ехали на шикарном лимузине абсолютно черного цве-
та. Я сидел за рулем. Дорога петляла между облаков и скал, время от
времени приоткрывая нашему взору ни с чем не сравнимые пейзажи.
Тогда я сбрасывал скорость, и мы любовались медленно проплывавшей
за окном неподражаемо-девственной красоты природой. Внезапно, как
только и бывает в тропиках, а что это были именно тропики, я в этом
нисколько не сомневаюсь, судя хотя бы по бурной растительности, на
нас опустилась ночь. До отеля, в котором мы остановились, было еще
далеко, и я не особенно старался сдерживать резвый нрав автомобиля,
легко выполнявшего даже мои самые замысловатые и неожиданные
151
команды. Внезапно, за очередным поворотом в свете фар прямо перед
собой я увидел перегородивший путь огромный грузовик. Я нажал на
педаль тормоза, но среагировав, по-видимому, уже слишком поздно,
оказался здесь, в этом мрачном лесу, без квартиры, Элен, без дурманя-
щего по утрам запаха кофе, без всего, кроме обрывков этих непонятных
иногда и мне самому воспоминаний...
Простояв так несколько часов и изрядно промокнув под моросящим
дождем, я не без удивления заметил, что, несмотря на очевидную, каза-
лось бы, безысходность моего положения, в нем есть по крайней мере
один неоспоримый плюс: мне не хотелось ни есть, ни пить, мне не было
холодно, наконец... Мне было, если хотите, все равно... если бы, если бы,
конечно, не было так противно! Боже, как мне хотелось плюнуть на из-
рядно уже опостылевшую мне лужайку с ее уродливым шрамом-рвом,
надвое рассекшим ее одутловатое от чрезмерного количества потре-
бленной влаги лицо, на эти по-военному одинаковые и оттого быстро
надоевшие мне сосны. Мне очень хотелось сделать хоть что-нибудь, но
я, увы, не мог пошевелить – чуть не сказал было «пальцем» – не мог
пошевелить даже веткой. Ветер – вот кто делал за меня это, вальяж-
но и беспардонно играя моими листьями-волосами, подобно тому, как
некогда, в мою бытность человеком, некоторые, уж не знаю, кем себя
возомнившие люди, так же вальяжно и беспардонно играли судьбами
целых народов.
Так прошло несколько дней, в течение которых я безуспешно пы-
тался ответить на вопрос, как меня угораздило вляпаться в такую, пря-
мо скажем, нестандартную и малопривлекательную историю. По ночам
мне очень часто и, признаюсь, тщетно хотелось закрыть глаза и хотя бы
во сне представить себя вновь наедине с моей милой и незабываемой
Элен. Глаза – если они вообще у меня существовали – не закрывались,
а мои свидания с Элен рисовались мне в столь кощунственном виде, что
я не рискну воспроизводить их во всех подробностях. Достаточно ска-
зать, что на свидания с очаровательной девушкой в моих эротических
грезах приходил не я прежний, в пижонском костюме и до блеска на-
чищенных ботинках, а я – как бы это поточнее выразиться? – я тепе-
решний, эдакий лаконично-приветливый и вместе с тем слегка эгоцен-
тричный дуб.
Став, по иронии судьбы, деревом, я напрочь лишился всех тех при-
ятных мелочей, на которые не обращал никакого внимания в бытность
человеком. Мне не хватало не только Элен, ароматного запаха приго-
товленного ею кофе, мне не хватало и многого другого – главным обра-
зом, всей этой малопонятной и зачастую бесполезной суеты, которой до
152
краев была наполнена моя прежняя человеческая жизнь. Ранее раздра-
жавшая меня беготня казалась мне теперь одним из наивысших земных
наслаждений. Только будучи вкопанным в землю, точно столб, я до кон-
ца понял, чем статика отличается от кинематики. Возможно, если бы не
закон сохранения энергии, я чувствовал бы себя несколько спокойнее.
Но этот проклятый закон уже существовал для меня не только пона-
слышке. Временами меня так и распирала избыточная энергия, кото-
рую мне не на что было израсходовать. Я не мог даже – представьте себе!
– надеть спортивный костюм, кроссовки, выйти на улицу и совершить
небольшой моцион по живописному парку, отличавшемуся от моего
теперешнего дремучего леса, как небо от земли! Не мог выйти в театр,
зайти в казино и поставить на черное последние пятнадцать долларов,
не мог сесть в самолет и улететь туда, где не растут такие гигантские
уродцы, как я, а на фоне пальм и цветущей азалии гуляют темнокожие и
белозубые женщины, легко и элегантно играющие мужчинами, морем
и ветром точно так же, как и всем остальным.
Внезапно ход моих мыслей прервала появившаяся на соседнем де-
реве белка. В моем ограниченном жизненном пространстве это событие
по значимости без всякого преувеличения можно было бы сравнить с
наступлением выходного дня, когда можно себе было позволить встать
на несколько часов позднее, чем обычно, включить телевизор и не спе-
ша наслаждаться многочисленными развлекательными программами,
изрядно украшенными обворожительными улыбками неподражаемых
шоуменов. Иначе говоря, появившаяся на соседнем дереве белка при-
внесла в мой скучный и неподвижный мир, казалось, напрочь уже по-
забытую атмосферу праздника. Ловко работая челюстями, она в счи-
танные секунды распотрошила довольно аппетитную шишку, после
чего как-то странно и выжидательно посмотрела в мою сторону, как бы
прикидывая, стоит ли вообще связываться со мной или нет. После не-
долгого колебания белка совершила умопомрачительный прыжок и –
о, Господи! – не успел я и глазом моргнуть – оказалась у меня на... на...
– так и хочется сказать «на голове» – на кроне.
– Брысь! – почувствовав, как она беспардонно копошится в моих
волосах-листьях, что было мочи заорал я.
Однако похоже, что никто, за исключением неизвестно откуда на-
бежавшего ветра, не услышал моего истошного крика. В этот момент я,
как мне кажется, до конца ощутил всю беспомощность моего положе-
ния. Я не мог противостоять ничему и никому, даже такому безобид-
ному и игривому существу, как белка. От хождения ее когтистых лап у
меня сильно начала – или мне так показалось? – сильно начала чесать-
153
ся правая сторона кроны. В бытность мою человеком я не раздумывая,
поднял бы руку, взял белку за шкирку, отшвырнул ее в сторону и не без
удовольствия почесал раздраженное место. Но сейчас, сейчас я не мог
ничего. Я был слабее белки, слабее мухи, я был слабее самого себя!..
Когда-то очень и очень давно, должно быть, еще до Элен, я занимал-
ся парашютным спортом. Я видел небо так близко, как никто другой.
Да-да, тогда я умел не только ходить, бегать и прыгать, тогда я умел еще
и летать. Мне никогда не забыть это ощущение свободного падения,
когда с гулом, сравнимым разве что с ревом реактивного двигателя,
земля всей своей массой надвигается на тебя, бросая вызов, который
невозможно не принять. Падая вниз, ты поднимаешься вверх, чувствуя,
как кровь во сто крат быстрее течет по жилам, а мысль, воплощенная в
одном бесконечном движении, сливается с телом в непререкаемом мо-
менте истины...
Однажды, не знаю, правда, было ли это на самом деле или все же
пригрезилось мне, – мой парашют не раскрылся... Стропы спутались,
и мое свободное падение затянулось дольше положенного. Расскрылся,
слава Богу, запасной парашют, но все же несколько долгих месяцев по-
сле этого прыжка я был прикован к постели, и мое тогдашнее положе-
ние казалось мне практически столь же безысходным, как и нынешнее,
за исключением, пожалуй, одной существенной «мелочи», что тогда я
все еще оставался человеком, а сейчас окончательно превратился в де-
рево. Тогда у меня существовала пусть призрачная, но надежда когда-то
подняться с постели, сделать несколько сначала робких, а потом и бо-
лее уверенных шагов вперед навстречу своей дальнейшей неизбежной
судьбе, в то время как сейчас у меня не существовало – точнее не могло
существовать! – на это никакой надежды. Я стал деревом, а деревьям,
как известно, не пристало ходить и делать многие другие столь привыч-
ные для людей вещи.
«А что если, – мелькнула у меня в голове какая-то еще, по-видимому,
не до конца оформленная мысль, – что если все эти окружающие меня
деревья, травы и песчинки, что если этот убогий ров, уже изрядно мне
поднадоевший, точно так же, как и я, воспринимают и чувствуют про-
исходящее? Что если все они только прикидываются неодушевленны-
ми и слепыми? А что если на самом деле это не так?»
Представив на минуту, что многочисленные сосны, столпившиеся
за лужайкой, в течение уже нескольких дней не без интереса разгляды-
вают меня и обсуждают мои достоинства и недостатки, я даже несколь-
ко оробел, ибо никогда в жизни – ни в прошлой, ни в настоящей – не
тяготел к публичным выступлениям и не был замечен в стремлении к
154
завоеванию дешевой популярности. Неожиданно мне стало стыдно за
мое несколько неэтичное отношение к белке. По-видимому, мне не сле-
довало так бесцеремонно пытаться прогнать ее. И это дурацкое «брысь!»,
брошенное мною скорее по инерции, чем по злобе, каким-то нехорошим
оттенком раскаяния пронеслось по глубинам моего испещренного мор-
щинами многолетних событий ствола. В смущении я попытался отвести
взгляд в сторону от множества проницательных глаз – если таковые у
них, конечно, были! – моих не в меру любознательных соседей, но тут же
понял всю бесперспективность подобного рода попыток.
Раньше я не причинял белкам зла, да и людям, по большому сче-
ту, тоже! Быть может, только один раз в детстве, когда я больно избил
ногами тринадцатилетнего мальчугана, попытавшегося без спроса про-
катиться на моем велосипеде. Я не знаю, что на меня тогда нашло, но я
рассердился так, что, когда он упал, я еще долго бил его по различным
частям тела. И чем громче он кричал: «Пожалуйста, не надо, не надо!»,
тем сильнее становились мои удары. Когда он затих, я вдруг опомнился,
понял, что совершил нечто ужасное, и пустился прочь скорее не от себя
самого, а от того, кто еще несколько мгновений назад грязно посягал на
мой велосипед, а теперь корчился от боли, настигнутый неотвратимым
наказанием.
Став дубом и ощутив весь драматизм неподвижности, я как-то не-
произвольно вспомнил еще один малопонятный и ставший уже зарас-
тать заплесневелыми пятнами прошлого эпизод. Не знаю, почему, но я
в прошлой моей жизни очень негативно относился ко всему ветхому и, в
особенности, к старикам. Их беспомощность и, если хотите, неподвиж-
ность столь сильно раздражали меня, что как-то под вечер, случайно
зацепив плечом неизвестно откуда подвернувшегося мне под ноги по-
жилого мужчину, я вместо извинений неожиданно для себя самого до-
вольно зло и громко выкрикнул:
– Смотри, куда ползешь, черепаха!
Черепаха! Черт дернул произнести меня тогда эту фразу. В течение
следующих нескольких дней я безостановочно корил себя за проявлен-
ную бестактность. Я даже пытался найти утешение в вине, к которому
сызмальства испытывал довольно стойкое отвращение. Я, такой моло-
дой и энергичный, толкнув старика, казалось бы, мог просто извинить-
ся, а я... я зачем-то назвал его черепахой. И вот теперь, оказавшись в
положении, когда торопиться уже никуда не нужно, я вдруг до дрожи
не то в коленках, не то в корневище еще раз довольно отчетливо увидел
покрытую туманной завесой малопонятного прошлого нелепую и до-
вольно гнусную картину нет, не стариковского, а скорее моего падения.
155
Чтобы хоть как-то отвлечься от нерадостных мыслей, я подумал,
что было бы со мной, окажись я на поверку не дубом, а, скажем, той же
самой черепахой. Плевать на то, что мне пришлось бы таскать на спи-
не неуклюжее и, наверное, довольно тяжелое сооружение, вытягивать
шею и озираться по сторонам в поисках неизбежных в любой, не только
черепашьей, жизни подвохов. Главное в том, что, несмотря на все эти
мелкие неудобства, я все-таки мог бы двигаться, в то время как сейчас,
сейчас я мог разве что только грезить или пытаться что-то вспомнить,
несколько театрально шевеля ветками и покачиваясь в такт неугомон-
ному задире-ветру.
А еще, услышав как-то легкое постукивание капель дождя по моим
листьям, я неожиданно впомнил, как однажды мы с Элен, вернувшись
с вечеринки, разгоряченные классным вином, поддавшись какому-то
безрассудно очаровательному порыву, скинули с себя одежду и, вбежав
в изысканно отделанную мрамором ванную, принялись дурачиться под
душем, как если бы мы были не взрослые мужчина и женщина, а совсем
еще несмышленые и оттого беззаботные дети. Сейчас, увы, я вряд ли мог
бы порезвиться даже в том случае, если бы мне вдруг приглянулась одна
из этих кокетливо покачивающих передо мной своими псевдобедрами
молодых сосен. Единственное, что я, пожалуй, мог бы сделать, чтобы
хоть как-то привлечь ее внимание, так это посильнее тряхнуть вдогонку
ветру моей могучей шевелюрой-кроной, обдав чаровницу весьма отда-
ленно напоминающей брызги шампанского летней дождевой водой.
«Кстати, после дождя очень скоро должны появиться грибы», – по-
думал я. И действительно не прошло каких-нибудь пяти-шести часов,
которые совсем не запомнились бы мне, если бы не два совиных глаза,
пристально смотревших на меня из кромешной темноты, как первые же
лучи восходящего солнца подтвердили правильность моего предполо-
жения. Туман и приятно обволакивающая все члены сырость вкупе со
свежим запахом нарождающегося утра сделали меня несколько веселее
обычного, и я, увлекшись, стал методично осматривать поляну, надеясь
под плотным слоем травы, затейливо приукрашенной серебряным бле-
ском росинок, увидеть пробиваюшуюся наружу маслянистую, а, может
быть, и бархатистую шляпку. Вскоре мои усилия были вознагражде-
ны, и – вы не поверите! – прямо у своих ног – или как бы это поточнее
выразиться?! – я заметил великолепный белый гриб. Естественно, он
показался мне ввиду моих собственных гигантских размеров столь ма-
леньким, что я чуть было не прослезился от некоторого разочарования.
Но тем ценнее, тем ценнее была моя находка.
156
В течение следующих нескольких часов я не отрываясь смотрел
на этот гриб и готов поклясться, что видел, как он растет буквально у
меня на глазах. «Ах ты, шалун!» – снисходительно прошептал я, или,
по крайней мере, мне показалось, что я что-то якобы прошептал. Боже,
как мне хотелось нагнуться, потрогать его упругую шляпку, очистить
ее от травы и любоваться, любоваться совершенством моего маленького
лесного друга. Расслабившись, я как-то не придал значения назойли-
вому хрусту сучьев, раздавшемуся у меня за спиной. С каждой минутой
хруст этот становился все ближе и ближе, и я, исполненный какого-то
дурного предчувствия, тщетно силился обернуться назад, чтобы по-
нять, что же является причиной этого зловещего хруста?
Однако буквально через несколько минут мучившей меня неизвест-
ности пришел конец. Нет! Ради всего святого, только не это! На лужай-
ку прямо передо мной вышел одетый в серый плащ и высокие болотные
сапоги мальчик, почему-то напомнивший мне того самого мальчишку,
который когда-то давно в моей прошлой человеческой жизни так гряз-
но и беспардонно посягал на мой велосипед. В правой руке он держал
длинную палку, а в левой – огромную корзину, наполовину заполнен-
ную грибами. Остановившись, чтобы перевести дух, он не без интереса
посмотрел в мою сторону, и на какую-то долю секунды мне даже пока-
залось, что он узнал меня.
– Не надо, – попросил его я.
Но он не услышал моей просьбы. Напротив, взгляд его скользнул
вниз по моему стволу, и уже через мгновение в нем появились нехоро-
шие плотоядные искры. Парень сделал несколько шагов мне навстре-
чу. Переложил палку из правой руки в левую, достал из кармана нож и,
присев на корточки – о ужас ! – хладнокровно в мгновение ока срезал
найденный мною белый гриб и, аккуратно положив его в корзину, на-
правился дальше.
– Убийца! – крикнул я ему вслед, но тут же пожалел, потому что па-
рень неожиданно развернулся, подошел вплотную ко мне и резко вон-
зил нож чуть ниже моей предпоследней нижней ветки.
Скорчившись от боли, я подумал, что вот-вот упаду. Из последних
сил я размахнулся, но не ударил, а лишь слегка оцарапал его ненавист-
ное молодое лицо.
– Вот дьявол, – вытирая проступившую на щеке кровь, в свою оче-
редь, возмутился он, и еще раз продырявив мою кору остро отточенным
лезвием, исчез, унося с собой частичку моего эфемерного лесного счастья.
Когда-то, прилично заработав на одной спекулятивной операции, я
подарил Элен часы с золотым браслетом, украшенным несколькими из-
157
ящной огранки бриллиантами. Не знаю, но так уж устроен – чуть было
не сказал «дуб» – так уж устроен человек, что иногда его необъяснимо
тянет совершать безумные поступки.
– На эти деньги, – резонно заметила Элен, – мы могли бы купить
новый спальный гарнитур. И вообще, – не без грусти посмотрев на
меня, добавила: – дарить часы – нехорошая примета. Это к разлуке.
– Не волнуйся, дорогая, – нежно обняв Элен за талию, парировал –
или мне кажется, что парировал? – я, – если и стоит верить в приметы,
то только в хорошие.
– Ладно, это я так, – согласилась Элен и, примерив часы, снисходи-
тельно улыбнулась. – Время пошло!
Зря, наверное, она сказала тогда эту фразу, а, может быть, – кто же
теперь разберет? – может быть, зря я, действительно, подарил ей эти
чертовы часы?! Как бы то ни было, через две недели после этого зло-
получного дня мы отправились с Элен в отпуск, сели в ту самую обре-
ченную машину, выехали на извилистую горную дорогу и, о чем я уже
рассказывал, разбились и расстались, наверное, навсегда. Не знаю, куда
попала Элен. Надеюсь только, что ей повезло несколько больше, чем
мне. Надеюсь, что она не лежит и тем более не стоит без движения точно
так же, как я, а по-прежнему продолжает жить полнокровной жизнью
в шикарных апартаментах в далекой, но, по-видимому, очень богатой
стране. Мой же удел, и временами мне кажется, что так теперь будет
всегда, торчать здесь посреди этого безликого скопища вечнозеленых и
широколиственных молчунов, кичащихся своей внешностью и оттого
еще более нелепых и бесперспективных.
– Знаешь, – услышал я за спиной чей-то прокуренный голос, – мне
кажется, это то самое место.
– Что вы! Уверяю вас – вы ошиблись, – не оборачиваясь и в очеред-
ной раз предчувствуя нечто неприятное, пробормотал я.
– Да-да, это именно оно, – не обращая никакого внимания на мои
реплики, ответил другой еще более прокуренный голос. – Будем начи-
нать?
– Будем начинать, – произнес неприятный некто и бросил на землю
что-то увесистое, больно задевшее мою расшатанную нервно-корневую
систему.
На какое-то время голоса стихли, и я не без содрогания прислушал-
ся к странным, едва доносящимся до меня звукам. Сначала, как мне по-
казалось, это был звук металла, а чуть позже – звук переливающейся
жидкости.
– Готов? – вновь прохрипел первый прокуренный голос.
158
– Готов! – бодро ответил ему второй.
«Готов к чему?» – судорожно перебирая варианты, подумал я, но так
и не успел ответить на этот вопрос, так как почувствовал, что двое не-
знакомцев перемещаются в сторону моей вздымающейся от волнения
груди. Предполагая нечто ужасное, я осторожно скосил взгляд в их сто-
рону и тут же зажмурился, заметив в руках одного и второго зловещие
бензопилы. Остановившись прямо передо мной, двое бородатых муж-
чин еще раз внимательно оглядели меня не то с ног до головы, не то от
корней до кроны и, взревев моторами адских инструментов, безжалост-
но врезались в мое тело остроотточенными лезвиями.
– Не надо! Остановитесь! – превозмогая дикую боль, что есть мочи
крикнул я. – Я здесь, здесь, внутри дерева!
– Ты слышал? – вынув лезвие из моей крово- или сокоточащей
раны, спросил более молодой из моих палачей.
– Что? – спросил другой, ни на секунду не прекращая экзекуции.
– Он здесь, здесь внутри дерева!
– Ну и что, – не без укоризны заметил первый, – когда ты соглашал-
ся на эту работу, разве ты не предполагал, что он может быть именно
здесь?
– Да, но... – хотел было что-то возразить своему более опытному на-
парнику лесоруб-правдоискатель, но, очевидно передумав, как-то еще
более нагло и воинственно впился лезвием бензопилы в мои рвущиеся
на части внутренности.
Прохрипев несколько мгновений, я в последний раз собрал не то в
легкие, не то еще в какие-то неведомые части моего исстрадавшегося
организма побольше воздуха и, издав наверное самый истошный крик
в моей жизни, потерял сознание...
* * *
Когда я очнулся, то увидел, что лежу рядом с такими же аккурат-
но обструганными чурбанчиками, как и я. Передо мной ласково по-
трескивает камин. Обстановка гостиной кажется мне до боли знако-
мой. Внезапно в гостиную входит Элен. О Боже! Чувство несказанной
радости переполняет меня. Я пытаюсь подняться, чтобы броситься ей
навстречу и стиснуть ее в своих объятиях, однако какая-то неведомая
сила останавливает этот мой самый искренний и беззаботный порыв.
И, по-видимому, останавливает она меня совершенно правильно, по-
тому что сразу вслед за Элен входит совсем незнакомый мне мужчина и
делает то, о чем я только что набрался смелости помечтать. Он обнимает
159
Элен за талию, притягивает ее к себе, и через несколько мгновений – о
ужас! – их уста сливаются в страстном продолжительном поцелуе.
– Стерва! – трепеща от негодования, кричу я. – Как же ты можешь?!..
– Извини, дорогой, мне кажется, здесь кто-то есть, – обернувшись
на мой крик, реагирует Элен, – подожди минутку, сейчас я вернусь, – и,
сделав несколько шагов в моем направлении, берет меня за голову и, в
последний раз нежно взглянув на меня большими голубыми глазами,
хладнокровно бросает в камин...

ЧУДНОЙ ПАРИКМАХЕР

Со стороны Зигфрид Шауфенбах мог показаться вполне добропо-
рядочным гражданином. Да он по существу и был добропорядочным,
если бы... если бы не одно «но»... Зигфрид Шауфенбах проживал с тре-
мя взрослыми дочерьми в небольшом городке в предместьях Берлина.
Имел собственный добротно построенный дом с великолепно ухожен-
ным участком, налаженное, перешедшее ему по наследству от отца дело и
неугомонно, несмотря на довольно почтительный возраст, веселый нрав.
Как и полагается любящему отцу, Зигфрид Шауфенбах был весьма озабо-
чен проблемой замужества своих засидевшихся в невестах дочерей. Эта,
пожалуй, последняя из неразрешенных им в жизни проблем настолько
сильно беспокоила его, что заставляла нервно дрожать его главное чело-
веческое достоинство – искусные руки виртуозного парикмахера.
Первые признаки с годами заметно усилившейся дрожи появились
у Зигфрида Шауфенбаха тогда, когда его старшей дочери Гретхен ис-
полнилось восемнадцать лет. Гретхен была довольно привлекательной
и уверенной в себе девушкой. В ее голубых и оттого не по-земному об-
ворожительных глазах игриво поблескивали огоньки сумасбродства.
Поклонники, если и не выстраивались очередями вокруг респекта-
бельного дома Шауфенбахов, то, по крайней мере, регулярно присыла-
ли Гретхен письма с восторженными объяснениями в любви, которые
рассудительная девушка сортировала по первым буквам фамилий ее
воздыхателей и аккуратно складывала в довольно вместительную шка-
тулку, запиравшуюся на ключ. Ключ этот предусмотрительная Гретхен
все время держала при себе, однако это не мешало двум ее не менее ода-
ренным природной смекалкой и очарованием сестрам – Кларе и Фели-
ции – быть в курсе всех без исключения любовных похождений своей
старшей сестры.
– Ах, папа! Они такие назойливые, – частенько жаловалась сердо-
больному отцу Гретхен, – мне кажется, они тайком читают посланные
мне письма!
161
– Ничего, ничего, деточка, – нежно поглаживая белокурую голову
дочери, приговаривал Зигфрид, – в таком маленьком городке, как наш,
это для них едва ли не единственное развлечение. Будь снисходитель-
ной – ведь ты у меня такая умница.
Шли годы. Руки парикмахера Шауфенбаха дрожали все сильней.
Шкатулки, похожие на ту, что некогда была только у старшей сестры,
появились сначала у Клары, а полтора года спустя и у Фелиции. Теперь
уже и Гретхен знала, чем себя занять в перерывах между учебой в Бер-
линском университете и выяснениями отношений с поклонниками.
Застав как-то навзрыд рыдающую в своей спальне Клару, не то чтобы
мстительная, а скорее излишне педантичная Гретхен небезоснователь-
но заметила:
– Милая Клара! Когда-то, в случаях моих разногласий с парнями,
вспомни, ты и Фелиция были крайне ироничны. Сейчас ты на соб-
ственном опыте смогла убедиться в том, сколь лживыми и жестокими
могут быть мужчины. Позволь и мне, несмотря на то, что по-сестрински
мне хочется посочувствовать тебе, немного повеселиться и сказать, что
ты такая же никому не нужная дурочка, какой была я в твоем роман-
тическом возрасте. Дальше в жизни, поверь, тебя будут преследовать
одни разочарования, и даже порывистые, точно шквальный ветер, пе-
риодические приступы страсти никогда не смогут окончательно их за-
глушить.
– Ты врешь, ты все врешь! – поднимая на сестру заплаканные глаза,
сказала Клара. – Ты, верно, думаешь, что самая умная из нас?
– Я думаю, что мы очень похожи, сестра, и то, что случилось со
мной, непременно произойдет сначала с тобой, а чуть позже наверняка
и с Фелицией – вы разочаруетесь в мужчинах точно так же, как сдела-
ла это когда-то я, вы будете искать их внимания скорее просто так, по
инерции, но никогда вам не суждено будет найти той единственной ис-
тинной любви, о которой раньше мечтала и я.
– Почему ты так уверена в этом? – несколько успокоившись, спро-
сила Клара.
– Гены!
– Что? Какие еще гены?
– Папины, – пояснила Гретхен, – ты разве не чувствуешь, что этот
весь его показной юмор и благодушие – не что иное, как защитная ре-
акция на неудовлетворенное либидо?
– Глупости, Гретхен, – услышав малопонятное слово, мгновенно
вышла из депрессивного состояния Клара, – ты явно перечитала зау-
мных книг.
162
– Что ж! Не веришь – твое право, – парировала Гретхен. – Только,
поверь мне, что через какое-то время то же самое произойдет и с Фели-
цией.
– О, Господи!
– Да-да, и тогда у отца руки станут трястись так, что он не только не
сможет стричь людей, но и ложку до рта не сумеет донести.
– Что же нам делать?
– Надо, по крайней мере, стараться делать вид, что у каждой из нас в
личной жизни все хорошо, и что вот-вот мы поочередно, а если повезет,
возможно, и одновременно, выскочим замуж.
– Бедный папа, – промокнув платком влажное лицо, прошептала
Клара, – пожалуй, ты права, Гретхен, – будем пытаться делать вид... Я
поговорю с Фелицией.
– Не надо, я сама с ней поговорю.
* * *
Зигфрид Шауфенбах опустил помазок в ванночку с теплой водой,
после чего нанес на него изрядное количество пены и тщательно на-
мылил ею подернутые седоватой щетиной щеки и подбородок своего
клиента. Хельмут Рутке, живший в пяти минутах ходьбы от парикма-
херской Шауфенбаха, имел обыкновение по субботам заходить к пяти-
десятилетнему добряку Зигфриду не только для того, чтобы побриться,
но и обсудить произошедшие в городке за неделю события. Хельмуту
Рутке нравился мелодичный голос парикмахера и его незатейливые
шутки, иногда отпускаемые жизнерадостным Шауфенбахом вместо
сдачи.
– Как поживают ваши очаровательные дочери? – разглядывая в зер-
кало подуставшее за неделю лицо парикмахера, поинтересовался веж-
ливый Рутке.
– Спасибо, Хельмут, нормально. Спросите лучше, как поживает их
непревзойденный отец!
– И как же он поживает?
Зигфрид Шауфенбах взял в руки бритву и, не без отвращения по-
смотрев на до боли знакомую щеку клиента, ответил:
– Бывало и хуже.
– Что так? – участливо произнес Хельмут. – Быть может, вы потеря-
ли часть клиентуры?
– Отнюдь нет! За последнее время волосы, слава Богу, не перестали
расти! Это вам не пшеница – их поливать не надо!
163
– Что верно, то верно, – не без горечи разглядывая в зеркало свою
малопривлекательную лысину, согласился Рутке. – И что же в таком
случае у вас стряслось?
– Видите ли, Хельмут, – сконцентрировав взгляд на выступающих
на шее клиента венах и ловко орудуя бритвой, заметил парикмахер, –
вам, отцу единственного взрослого сына, я думаю, меня не понять...
– Отчего же, дружище, – провожая настороженным взглядом сную-
щее перед его носом остро отточенное лезвие, заметил Рутке, – я по-
пытаюсь.
– Три дочери! Три! Вы понимаете, что это такое? Это целый мир,
целая вселенная. И если во вселенной происходят какие-то катаклиз-
мы, то они непременно происходят и с моими дочерьми. Пожалуйста,
поднимите подбородок.
Хельмут Рутке послушно выполнил указание мастера и заметил:
– С моим Фрицем, кстати говоря, тоже не все благополучно.
– Да, я что-то слышал про эту драку в пивной, – без энтузиазма за-
метил Зигфрид Шауфенбах, – говорят, что там прошло сборище неофа-
шистов?
– Что вы, Зигфрид! Мальчики просто выпили пива чуть больше,
чем положено, и немного поговорили о политике.
– После чего еще долго болтались по улицам и цеплялись к припозд-
нившимся прохожим... Моя Клара, кстати, видела эту ватагу. Кто-то из
юнцов отпустил несколько неприличных высказываний в ее адрес.
– Надеюсь, дорогой Зигфрид, что это все же был не мой сын.
– Я тоже на это надеюсь, – откладывая в сторону бритву, мрачно
усмехнулся Шауфенбах. – Как всегда – одеколон?
– Будьте так любезны.
После того, как Хельмут Рутке покинул его заведение, Зигфрид
Шауфенбах еще долго стоял перед зеркалом, глядя в свои утомленные
повседневными заботами глаза и пытаясь унять вновь начавшуюся в
руках сильную дрожь. «Из-за таких ублюдков, как его ненормальный
Фриц, – думал Шауфенбах, – моим девочкам страшно выходить на
улицу. Из-за таких ублюдков у них, естественно, рушатся идеалы. Они,
верно, думают, что нормальные люди давно перевелись? Мне предстоит
переубедить их в этом заблуждении, а если не удастся переубедить, я
вынужден... я вынужден буду..».
В этот момент сильный звон разбитого стекла заставил Зигфрида
Шауфенбаха прервать мрачный ход своих рассуждений и пуститься
вдогонку двум улепетывающим на велосипеде мальчишкам, разбившим
витрину его парикмахерской огромным булыжником, сохранившим-
164
ся, вероятно, со времен Веймарской республики. Пробежав несколько
кварталов, запыхавшийся парикмахер сел на скамейку и произнес про
себя несколько тех малоупотребительных фраз, которые приходят на
ум лишь в моменты крайнего эмоционального напряжения. Отдышав-
шись и несколько придя в себя, Зигфрид Шауфенбах поднялся и мед-
ленно пошел туда, откуда он еще несколько мгновений назад бежал с
позабытой уже молодецкой прытью...
* * *
– Ну и шкода ты все же, Фелиция, – строго глядя на младшую се-
стру, проронила рассудительная Гретхен, – как ты не можешь понять,
что все твои отговорки по поводу поздних возвращений домой, которы-
ми ты пытаешься утешить папу, малоубедительны?
– Отчего же, Гретхен, – развязно болтая ногами и активно переже-
вывая кусок яблока, сделала круглые глаза Фелиция, – мне всегда каза-
лось, что в мои годы ты поступала точно так же?
– В мои годы наркотики не были еще так распространены – это, во-
первых, и, если мы и занимались сексом, то не все вместе, да еще и на
полу – это, во-вторых.
– Можно подумать, сестра, что ты стояла и подсматривала за мной
в замочную скважину, – съязвила не лишенная элементов отцовского
остроумия Фелиция, – или, быть может, это была Клара, которая тебе
потом все рассказала?
Без лишних эмоций Гретхен приблизилась к сестре, присела рядом
с ней на диван и, уверенным движением высвободив руку Фелиции от
мешавшего разговору яблока, продолжила:
– Послушай, Фелиция! Когда умерла наша мама, я очень хорошо
помню, как отцу было непросто взять себя в руки. Конечно, их отноше-
ния были далеко не идеальными – и все же, если бы не мы, папа очень
легко мог бы сорваться. Он сконцентрировал на нас все свое внимание
и всю свою отеческую и, я бы даже сказала, мужскую любовь. Кроме нас
у него, по большому счету, никого не было, нет и не будет! Да, он, как
и раньше, очень легко увлекается женщинами, безустанно шутит и от-
пускает ничего не значащие комплименты, но любить по-настоящему,
уверяю тебя, дорогая моя, он не сможет уже никогда. Он сконцентриро-
ван на нас, как на самом себе. Любая, пусть даже самая мелкая неудача,
касающаяся одной из нас, живо и стократно отражается болью в его ис-
креннем сердце.Ты только представь себе на минуточку: целыми днями
он вынужден общаться с этими нашими местными мужчинами, брить
165
их шершавые щеки, стричь слипшиеся волосы. От одной этой мысли
можно сойти с ума...
– Не такие уж они и плохие, наши местные мужчины, Гретхен! –
возмутилась мало путешествовавшая в своей жизни Фелиция. – Кста-
ти, твой последний берлинский ухажер... Как его? Людвиг, кажется?
Между прочим, тоже мог бы быть чуть-чуть посимпатичнее!
– Сейчас не об этом речь. Я не хочу тебе читать мораль, не хочу по-
казаться ханжой, я просто хочу раз и навсегда объяснить тебе, что все
наши неудачи в отношениях с мужчинами делают отца раздражитель-
ным. Я уже говорила Кларе, что все ваши, как, впрочем, и мои собствен-
ные потуги обрести настоящую и единственную любовь обречены...
– Почему, Гретхен? – заинтересовалась Фелиция, – Пожалуйста,
объясни!
– По этому поводу написаны сотни книг, но я не тешу себя надеж-
дой, что ты завтра же пойдешь и возьмешь хотя бы одну из них в библио-
теке.
– Раз так, тем более. Пожалуйста, Гретхен, мне действительно это
интересно.
– Ну ладно. Я долгое время наблюдала сначала на своем, а потом и
на вашем с Кларой примерах, как легко завязываются и не менее легко
рвутся наши взаимоотношения с мужчинами. Это заложено в нас при-
родой, и спорить с этим практически бесполезно. Таков, кстати, и наш
благородный отец. При всем уважении к нему не могу не заметить, что
его отношения с женщинами носят, по моему мнению, маниакально
кратковременный характер. Все это, если говорить проще, не что иное,
как полигамия.
– Что? – округлив от изумления не менее голубые, чем у старшей
сестры, глаза, протянула Фелиция.
– Полигамия. Желание иметь сексуальные отношения с разными
партнерами. Вспомни, дорогая, сколько у тебя к твоим двадцати годам
уже было мужчин?
– Четырнадцать, – ни секунды не мешкая, ответила Фелиция, – я
недавно считала.
– Вот видишь, – прикидывая в уме, сколько же имела к двадцати го-
дам она сама, резюмировала Гретхен, – четырнадцать! И со сколькими
из них ты встречаешься сейчас?
– С тремя.
– Это и есть полигамия, та самая полигамия, к которой имеют пред-
расположенность все без исключения члены нашей семьи, включая
отца.
166
– Ну и что нам с этим делать, по-твоему? Я лично не вижу в этом
ничего страшного. Это же не диагноз, в конце концов. Это скорее...
– Что?
– Ну, это скорее...скорее... стиль жизни!
– Согласна, но от этого руки нашего дорогого отца не перестают
дрожать!
– Не понимаю, что же все-таки мы должны сделать?
– Мы должны обязательно, желательно все втроем, дать понять ему,
что у каждой из нас есть настоящая, одна единственная-разъединственная,
вечная и неповторимая любовь! Выбери, пожалуйста, кого-нибудь одного
из твоих воздыхателей и объяви отцу, что ты собираешься выходить за-
муж. То же сделаем и мы с Кларой.
– И ты думаешь, это поможет?
– По крайней мере следующие полгода тебе не надо будет каждый
раз придумывать новые объяснения по поводу поздних возвращений
домой, – привела очередной довольно убедительный довод в защи-
ту своей теории изобретательная Гретхен и, помедлив долю секунды,
горько усмехнувшись, добавила: – как, впрочем, и мне.
* * *
– Доброе утро, Эрик. Пожалуйста, проходите и присаживайтесь в
кресло, – широко улыбаясь, пригласил занять привычное место оче-
редного давно знакомого клиента неутомимый Зигфрид Шауфенбах.
– Доброе утро, Зигфрид. Вы светитесь так, точно переели рыбы, –
фамильярно похлопав по плечу добряка Зигфрида, попытался перехва-
тить у хозяина пальму первенства завзятого острослова Эрик Шнурбе.
– Мои девочки выходят замуж, от этого недолго и засветиться, –
смущенно улыбаясь, парировал парикмахер и взял в руки бритву.
– Ну же, старина, – удобно устроившись в кресле, поинтересовался
Шнурбе, – рассказывайте, кто те счастливчики, что вскоре станут ва-
шими затьями. Кто-то из местных?
– Право, Эрик, мне как-то не хочется особенно распространяться
на эту тему...
– Боитесь сглазить? Что ж, я понимаю, – со знанием дела произнес
великовозрастный Эрик Шнурбе.
– Не в этом дело, – внимательно разглядывая, как ритмично
вздувается и сокращается на исхудавшем горле клиента вызывающе-
фиолетовая вена, прореагировал Зигфрид Шауфенбах, – просто сегод-
ня мне хочется немного помолчать.
167
– Что ж, в таком случае, если позволите, дорогой Зигфрид, я рас-
скажу вам историю, которая приключилась однажды с неким молодым
человеком, отличавшимся довольно скверным нравом и занимавшим-
ся, скажем так, введением в заблуждение несмышленых девиц. Конечно
же, я надеюсь, эта история никоим образом не будет воспринята вами
превратно, поскольку не имеет никакого отношения ни к вам, ни тем
более к вашим дочерям. Однако она мне представляется весьма и весьма
поучительной, поскольку еще и еще раз подтверждает тезис о том, что
верить в наше время нельзя никому.
– Нельзя никому? – будто во сне произнес последнюю часть репли-
ки своего клиента Зигфрид Шауфенбах, – и тут же спохватился: – А,
собственно говоря, почему?
– А-а-а, – не без энтузиазма протянул переполненный чувством
собственной значимости Эрик Шнурбе, – значит, вам действительно
интересно?
– Пожалуй, – нехотя согласился занятый своими мыслями парик-
махер, – рассказывайте, почему бы и нет? Только, пожалуйста, сидите
спокойно и не совершайте резких движений – не забывайте, что я все-
таки за работой, которая не терпит производственного брака.
– Да-да, Зигфрид, разумеется. Итак, слушайте! Лет двадцать тому
назад, о чем мне поведал, кстати, один мой давнишний приятель, в
одном из южных городков Франции поселился весьма подозритель-
ный молодой человек. Звали его Этьен Пуатье. Родом он был из одной
французской заморской территории: не то с Сейшельских островов, не
то откуда-то из Новой Каледонии. Вид у него был самый что ни на есть
привлекательный: точеная, будто из сандалового дерева фигура, темные
вьющиеся волосы, белые зубы и нагловато-серые глаза. И поселился он
в этом самом городке не один, а, как поговаривали, возможно, не такие
уж и злые языки, с ослом, которого хитроумный Этьен приволок с со-
бой якобы из-за океанских и уже потому загадочно-привлекательных
широт.
Осел этот был совершенно ничем не примечателен, разве что уши
у него были чуть-чуть длиннее обычного, да глаза смотрели на мир не
то чтобы печально, а, я бы даже сказал, тоскливо. При виде этого осла
так и хотелось забиться куда-то в угол и горько заплакать. Особенно
сильные эмоции осел, естественно, вызывал у многочисленных дам,
которых коварный Этьен приглашал к себе под предлогом знакомства с
его неизменным четвероногим другом. К тому же нагловатый красавец
настоятельно требовал, чтобы приходившие к нему девушки непремен-
но приносили ослу охапку свежевыкошенной травы. Все это, с женской
168
точки зрения, разумеется, выглядело весьма романтично, чем непри-
хотливый и любвеобильный Этьен не переставал безнаказанно поль-
зоваться.
Так продолжалось несколько лет. Этьен цинично играл на чувствах
сентиментальных дам, неизменно разыгрывая перед посетительница-
ми одну и ту же неплохо отрепетированную сцену: охапка свежевыко-
шенной травы, выражение любви и сочувствия бедному животному,
краткий, но живописный рассказ о тяжелой жизни на островах и пере-
селении во Францию, пожинание лавров и вкушение удовольствий,
трогательное, но решительное расставание. Кстати сказать, четвероно-
гий друг и сообщник Этьена Пуатье в его амурных делах тоже не оста-
вался в накладе. По крайней мере, он всегда был сыт, находился в центре
внимания все новых и новых очаровательных дам. Об этом мог мечтать,
казалось бы, кто угодно, только не осел! Но весь парадокс ситуации и
состоит в том, что он, хоть и был ослом, но именно у него было все то, о
чем мог бы мечтать кто угодно, только не он.
И все бы, возможно, так и продолжалось еще долгие и долгие годы,
если бы в один злополучный день Этьен Пуатье не пригласил к себе в
дом некую излишне романтичную и эрудированную особу. То ли взгляд
четвероногого друга хозяина показался ей излишне удрученным, то ли
она недавно перечитала «Золотого осла» Апулея – как бы то ни было,
изрядно подвыпившая дама совершенно безапелляционно заявила, что
теперь она наконец окончательно определилась и готова подтвердить
под присягой, что любит только – кого бы вы думали, Зигфрид? – со-
вершенно верно – именно этого осла!
При упоминании своего имени парикмахер Зигфрид Шауфенбах
неожиданно вздрогнул. Препротивная история Эрика Шнурбе стала
изрядно раздражать его. Чтобы хоть как-то побороть устойчивое чув-
ство отвращения к своему клиенту, парикмахер набрал в легкие боль-
шое количество воздуха, на несколько секунд задержал дыхание, после
чего, сделав над собой неимоверное усилие, наигранно-заинтересовано
произнес:
– И после этого они, конечно же, поженились?
– Кто? – удивился Эрик Шнурбе.
– Ну, не осел с девушкой, конечно, а этот ваш... Этьен Пуатье с одной
из своих многочисленных дам?! Ведь после того, как настырная юная
особа окончательно отбила у пройдохи Этьена его четвероногого друга
– а я думаю, что все случилось именно так – у Этьена Пуатье не стало
самого главного – его легенды, благодаря которой он столько времени
втирался в доверие к беззащитным и искренним созданиям...
169
– Как бы не так, мой дорогой и наивный Зигфрид! Как бы не так! – В
очередной раз излишне возбужденно затараторил посетитель. – Если бы
все было так просто, неужели бы я стал рассказывать вам эту историю?!
– А что же в таком случае произошло? – с ужасом глядя на свои тря-
сущиеся руки, переспросил Зигфрид Шауфенбах.
– А произошло то, что, когда Этьен Пуатье понял, что его собствен-
ный осел в отличие от него самого обрел ту самую настоящую любовь,
он просто-напросто не выдержал и... убил своего осла...
– То есть, как это – убил? – уставившись на рассказчика, переспро-
сил Зигфрид Шауфенбах. – Ведь он не мог этого сделать?!
– Не мог, но сделал, – упрямо повторил Эрик Шнурбе, – я поэтому
и рассказал вам эту историю.
– Да-да, конечно, – в какой-то прострации произнес парикмахер и
совершил непроизвольно резкое движение рукой... Несколько капель
крови выступили на гладко выбритой щеке Эрика Шнурбе.
– Вот черт, Зигфрид, да вы с ума сошли, – схватившись за порезан-
ную щеку, воскликнул перепуганный рассказчик.
– Прошу прощения, Эрик, прошу прощения, – засуетился вокруг
клиента неугомонный Зигфрид Шауфенбах и, продезинфецировав
рану, добавил: – и все же я никак не могу поверить, чтобы Этьен Пуатье
вот так запросто убил своего осла!
***
– Папа, папа, – лицо Гретхен выглядело бледнее мела, – скорее,
ради Бога, скорее: Клара попыталась вскрыть себе вены.
– Что?! – Зигфрид Шауфенбах, размеренно покачивавшийся в крес-
ле за традиционным прочтением журнала «Штерн», резко вскочил на
ноги и побежал вслед за перепуганной Гретхен в ванную комнату. –
Срочно вызови «Скорую», – взволнованно добавил он.
– Я уже сделала это, – отреагировала Гретхен.
Медицинская бригада приехала так быстро, что Гретхен и ее отец
не успели даже как следует перетянуть жгутом и забинтовать поранен-
ную левую руку Клары. К счастью, как вскоре заявил благообразного
вида довольно молодой врач, вены пострадавшей затронуты не были, и
все, что нужно было сделать в данном случае – это продезинфецировать
рану и наложить повязку.
– Мой вам совет, – прощаясь, участливо взял за плечо Зигфрида
Шауфенбаха понимающий медик, – уложите вашу дочь в постель, дай-
те ей, если потребуется, снотворного и ни в коем случае не утруждайте
170
ее расспросами. Сегодня ей необходимо отдохнуть. Завтра, пожалуй-
ста, передайте Кларе, чтобы она пришла на перевязку. Да, и вот еще
что, – стоя в дверях, нарочито растягивая слова, произнес он: – не вол-
нуйтесь, ее самочувствие вполне удовлетворительно, чего... чего я бы не
сказал о вашем...
Зигфрид Шауфенбах взлянул в стоящее напротив него зеркало и
не без сожаления, увидев в нем свое изможденное лицо и трясущиеся
руки, согласился:
– Да-да, пожалуй, вы правы.
Остаток вечера Зигфрид Шауфенбах провел в своей комнате, бес-
цельно раскачиваясь в кресле и тупо уставившись в стену. Примерно в
половине двенадцатого он услышал, как хлопнула входная дверь. – По-
видимому, это вернулась Фелиция, – подумал Шауфенбах и решил спу-
ститься вниз, чтобы поинтересоваться делами младшей дочери.
Как только пошатывающейся от усталости и треволнений походкой
он подошел к гостиной, то по доносившемуся оттуда шуму сразу же по-
нял, что его дорогая и нежно любимая Фелиция, несмотря на столь ран-
нее для нее возвращение, по всей вероятности, довольно изрядно пьяна.
Войдя в гостиную и бросив беглый взгляд на дочь, Шауфенбах понял,
что не ошибся. Коротко остриженные волосы Фелиции были как-то
противоестественно всклокочены. Блузка, под которой несложно было
заметить ничем более неприкрытые и оттого довольно бесстыжие гру-
ди, казалось, насквозь была пропитана сигаретным дымом. Юбка, и без
того не отличавшаяся особой строгостью, выдавала своей пугающей
помятостью весьма и весьма легкомысленный нрав ее обладательницы.
– Боже, Фелиция, – не удержался от изрядно надоевших всем, в том
числе и ему самому, нравоучений Зигфрид Шауфенбах, – как же можно
так напиваться, ведь ты же девушка?!
– Папа, – наливая полный стакан пива, вяло прореагировала на от-
пущенное в ее адрес замечание Фелиция, – я же сказала тебе, что вы-
хожу замуж за... за этого... Ганса... Что тебе еще нужно?! Мы же можем
позволить себе немного поразвлечься?
– Мне казалось, – присаживаясь рядом с дочерью, не без тени со-
мнения произнес Шауфенбах, – что Ганс – довольно воспитанный мо-
лодой человек, чуждый всех этих сомнительных развлечений... Когда
ты знакомила меня с ним, мы так долго разговаривали про живопись и
киноискусство...
– Папа, твоя наивность меня просто поражает! Неужели ты дума-
ешь, что человек, способный говорить об искусстве, не может быть ал-
коголиком?
171
– Но он, я надеюсь, не алкоголик?
– Кто?
– Твой Ганс?
– При чем здесь Ганс, папа. Что ты заладил: Ганс, Ганс. Нет у меня
никакого Ганса, понимаешь? Нет и никогда не было!
– То есть, как это не было, – изумился Зигфрид Шауфенбах, – а с
кем же я разговаривал тогда две недели тому назад?
– А-а-а, ты имеешь в виду этого кучерявого, – ехидно улыбнулась
Фелиция,– хочешь правду?
– Конечно, – предчувствуя нечто неприятное, нехотя согласился
Шауфенбах и, чтобы хоть как-то потянуть время, добавил: – Клара се-
годня пыталась вскрыть себе вены, но, слава Богу, все обошлось...
– Это не удивительно, ведь она точно такая же лгунья, как и я!
– То есть? – нахмурился Шауфенбах.
– Папа, постарайся понять меня правильно: мне чертовски надоела
затеянная нами игра!
– Кем «нами»?
– Гретхен, Кларой и мною.
– И что это за игра?
– Это игра в замужество. Понимаешь, Грет... ну, в общем, Гретхен
предложила нам, чтобы ты не волновался, сказать тебе, что мы, все
трое, собираемся замуж. Она считала, что это успокоит тебя, и поэтому,
следуя нашему уговору, я и привела в дом этого Ганса. Знаешь, папа,
если честно, я видела его первый и последний раз в жизни. Он – фу! –
он такой чистюля, что мне даже противно. Прости, быть может, мне не
следовало этого говорить, но, мне кажется, что так оно будет намного
справедливее. А сейчас, извини меня, я очень и очень хочу спать. Не го-
вори Гретхен, что я ее заложила, и, пожалуйста, дай мне из холодильни-
ка еще одну баночку пива...
* * *
В парикмахерскую Зигфрида Шауфенбаха вошел совершенно не-
знакомый ему молодой человек. Зигфрид Шауфенбах, бросив беглый
взгляд на посетителя, совершенно отчетливо осознал, что этот визит
будет носить если не эпохальный, то по крайней мере довольно запо-
минающийся характер. Чтобы оправдать это первое, неизвестно почему
возникшее у него при виде молодого человека ощущение, парикмахер
начал безостановочно тараторить. При этом ему было абсолютно все
равно, что мог подумать о нем неподготовленный посетитель. Ему про-
172
сто очень хотелось говорить, и он делал это, хоть и взахлеб, но элегантно
и немного аллегорично.
– Позвольте рассказать вам одну, по моему мнению, весьма поучи-
тельную историю, я бы даже сказал – притчу, – зловеще клацнув нож-
ницами в нескольких сантиметрах от правого уха посетителя, произнес
парикмахер.
Молодой человек не без опаски скосил взгляд в сторону Шауфен-
баха, однако, заметив широкую улыбку на лице последнего, нехотя со-
гласился.
– Конечно, рассказывайте.
Руки Шауфенбаха задрожали сильнее обычного. Если бы молодой
человек был постоянным посетителем парикмахерской, он бы непре-
менно заметил это. Однако этот молодой человек попал сюда совершен-
но случайно и потому не замечал того, чего не мог бы не заметить даже
местный слепой. Иные слепые бывают куда прозорливее, чем прочий
зрячий!
– В одной небольшой деревушке, – ловко, хотя и немного раздра-
женно манипулируя ножницами, продолжил между тем Зигфрид Шау-
фенбах, – проживали три весьма привлекательные молодые особы. Не
знаю, были ли они сестрами или нет, но факт остается фактом – юти-
лись они под одной крышей и занимались тяжелым крестьянских тру-
дом. Вам ведь не обязательно знать, были ли они сестрами или не были?
– как-то неестественно выгнув шею, заглянул в глаза посетителю чуд-
ной парикмахер.
– Не обязательно, – вяло отреагировал молодой человек.
– Важно то, – сфокусировав взгляд на сонной артерии клиента,
проронил Зигфрид Шауфенбах, – что жили они не очень весело, и
единственным развлечением девиц были, конечно же, незатейливые
любовные похождения. Молодые люди, наслышанные о фривольном
характере неразлучной троицы, наведывались к ним с извечной пе-
риодичностью. И это, по правде сказать, устраивало всех. Лишь одно
обстоятельство доставляло девушкам серьезное неудобство. Для того
чтобы приступить к любовным утехам, им приходилось уводить своего
гостя из тесного и неудобного жилья на сеновал, в котором, за неимени-
ем другого места, проживал старый и очень сильно обиженный на мир
осел. Не знаю, кто из девушек первой догадалась, дабы не смущать сво-
их воздыхателей, завязывать в необходимых случаях ослу его излишне
печальные глаза, но с некоторых пор эта незатейливая процедура проч-
но вошла в традицию. И если на сеновал заходила одна из наших трех
героинь и держала в руке черную повязку, осел с ужасом начинал по-
173
нимать, что вскоре его ждет очередное ненавистное испытание. И дело
было не столько в том, что за долгие годы он, естественно, привязался
к этим неопрятным, но таким милым девчонкам, и по-своему ревно-
вал их. Дело было в другом. Ему сильно не нравилось его унизительное
положение. Ему не нравилось, что все, начиная от его собственных не-
разлучных красавиц-хозяек до их недалеких ухажеров, держали его за
осла. Они ведь просто могли на некоторое время отвязывать веревку и
выпускать его на улицу, но они почему-то предпочитали завязывать ему
глаза. Быть может, они хотели, чтобы он все же кое-что знал?
От произнесенных фраз и зародившихся подозрений Зигфриду Ша-
уфенбаху стало не по себе. Рука, парикмахера дрогнула. Ножницы с ха-
рактерным неприятным звоном стукнулись о покрытый керамической
плиткой пол. Лицо посетителя побледнело. Парикмахер наклонился,
поднял упавшие ножницы, отложил их в сторону и, взяв в руки другие,
неожиданно спросил:
– Возможно, они хотели показать ослу, что совсем не стремятся к
одной единственной истинной любви?
– Возможно, – поглядывая в сторону выхода, пролепетал посети-
тель.
– И что, вы думаете, произошло дальше? – вновь воодушевился Зиг-
фрид Шауфенбах.
– Не знаю, – пробормотал коротко остриженный, но очень сильно
напряженный клиент.
– А дальше произошло вот что, – зачем-то вооружившись двумя нож-
ницами, победоносно провозгласил Зигфрид Шауфенбах, – как-то на
сеновал, где не было никого, кроме приснопамятно-многострадального
осла, совершенно случайно забрел неизвестный молодой человек. Шел
дождь, и молодой человек, решил, по-видимому, просто переждать его.
Присутствие осла и его не менее смурной, чем рызыгравшаяся непогода,
взгляд не смутили непрошенного гостя. Вошедший снял с себя мокрую
одежду, аккуратно развесил ее и, присев рядом с ослом, закурил папи-
росу. Сделав несколько затяжек, молодой человек неожиданно повернул
голову и пустил добрую струю дыма в зазевавшуюся ослиную морду. Сле-
зы жесточайшего разочарования проступили на подслеповатых ослиных
глазах. На какую-то долю секунды осел замешкался, после чего, совершив
умопомрачительный кульбит, резко выбросил вперед два смертоносных
копыта... Удар пришелся молодому человеку в висок... Бездыханный, он
упал на окрасившееся в ярко-красный цвет сено...
Не успел парикмахер закончить последнюю фразу, как вдруг толь-
ко что покорно внимавший его повествованиям клиент выскочил из
174
кресла и, оттолкнув в сторону обалдевшего от неожиданности Зигфри-
да Шауфенбаха, припустил к выходу. Клацая зажатыми в обеих руках
ножницами, разгневанный парикмахер выбежал на крыльцо.
– Деньги, негодяй, ты забыл заплатить мне деньги! – крикнул он
так громко, что игравшая с кошкой на противоположной стороне ули-
цы маленькая девочка горько заплакала.
– Этого еще не хватало, – подумал Шауфенбах.
Не мешкая, он перешел дорогу, присел на корточки, спрятал нож-
ницы в карман и, погладив девочку по голове, извиняющимся тоном
проговорил:
– Не плачь, маленькая! Хочешь, я бесплатно постригу твою кошку?
– Правда? – поднимая на Шауфенбаха влажные, но исполненые до-
верия глаза, спросила девочка.
– Правда, – ответил Шауфенбах, и, взявшись за руки, они, умиро-
творенные, весело зашагали в сторону парикмахерской...

РАССРЕДОТОЧЕНИЕ ЗЛА

Маруш Корански легко, словно птица, опустился на стул и, глядя на
жадно поглощавшего кукурузные хлопья с молоком Пастикуло, спросил:
– Мэтр, могу ли я попросить вас уделить мне некоторое время?
Пастикуло, не переставая жевать, внимательно посмотрел своим
единственным глазом на молодого визави. Заметив в последнем какую-
то странность, мэтр кашлянул, оправил, отложив в сторону ложку, свою
седую бороду обеими руками и поинтересовался:
– Ты проголодался, сын мой?
– Увы, мэтр. Печаль моя иного рода. Меня обманывает моя вторая
половина.
Единственный цвета черного валета глаз Пастикуло понимающе за-
мерцал.
– Это еще не так страшно, сын мой. Страшнее бывает тогда, когда
тебя начинает обманывать твоя первая половина. Хуже всего, когда ты
перестаешь быть самим собой, когда твои глаза отказываются видеть
очевидное, уши – слышать нелицеприятное, ноги – идти туда, куда им
приказывает двигаться мозг, а руки отказываются сжиматься в кулаки,
когда тебе грозит совершенно отчетливая опасность.
– Я понимаю, мэтр, и тем не менее...
– Тем не менее, ты беспокоишься о следствии, в то время как, может
быть, тебе следует поискать первопричину в себе самом, или ты боишь-
ся правды и хочешь исправить лишь следствие?
– Возможно, что так.
– Тогда знай: для того чтобы исправить следствие, тебе понадобится
проделать достаточно сложный и кривой путь, на который уйдет время.
– Наше общество, отец Пастикуло, давно уже строится на принципе
«кривизны», разве не так? – попытался обосновать свою позицию ори-
гинальный Маруш Корански.
– Да, в этом ты прав, сын мой: принцип кривизны давно уже возве-
ден чуть ли не в базовый принцип существования нашей цивилизации.
176
Итак, ты еще больше хочешь искривить пространство, в котором мы
вынуждены существовать?
– Когда речь идет о моей второй половине, я готов на все.
Мэтр Патикуло вновь взялся за ложку.
– Закажи себе что-нибудь, ибо, когда я буду говорить, то хочу, чтобы
твой рот был занят: вы, молодые, всегда склонны встревать в рассужде-
ния в самых неподходящих местах... К тому же все эти ваши модерновые
словечки, признаться, очень сильно раздражают меня.
– Мэтр, я постараюсь не перебивать вас, к тому же, если бы вы по-
зволили мне угостить вас абсентом...
– После кукурузных хлопьев с молоком? Что ж, Маруш Корански,
ты большой оригинал! Заказывай свой чертов абсент.
Едва отпустив официанта, молодой человек был озадачен довольно
точным вопросом прозорливого вещего старца:
– Твоя очаровательная вторая половина стала изменять тебе при-
мерно полгода назад, ведь так?
– Да, но откуда вы...
– Откуда я знаю – ты ведь это хочешь спросить?
– Я всегда догадывался, мэтр, что вы чрезвычайно информированы,
но чтобы до такой степени...
– Здесь нет и не может быть никакой степени. Сейчас, давай-ка, мы
выпьем абсент, закажем еще по рюмочке, и я расскажу тебе нечто, что
ты можешь воспринять либо как шутку, либо как притчу, либо как ру-
ководство к действию. Ибо ко мне и приходят за советами в основном
только те, кто знает, что я тем и знаменит, что не столько даю советы,
сколько к поставленному вопросу добавляю новые и новые вопросы до
тех пор, пока из их совокупности не удастся выделить главное, и тогда...
– Тогда я, возможно, смогу вернуть назад свою вторую половину?
– Может быть, но лучше пока просто послушай одну историю. Ку-
шай свой бифштекс из летучей мыши и, пожалуйста, не забывай вовре-
мя заказывать абсент, ибо мне, старику, для того чтобы моя борода рос-
ла лучше, кроме абсента, пожалуй, уж больше ничего и не надо.
– Конечно, мэтр, – согласился Маруш Корански и в очередной раз
подозвал официанта.
– Полгода назад ко мне обратилась одна очень привлекательная да-
мочка самого что ни на есть дееспособного во всех отношениях возрас-
та. И обратилась она вот по какому поводу, – начал свою историю не-
пререкаемый авторитет Пастикуло. – С некоторых пор ее муж перестал
ночевать дома. Раз в неделю, ссылаясь на какие-то, по ее мнению, ми-
фические командировки, он собирал в портфель необходимые любому
177
мужчине нехитрые принадлежности: бритвенный станок, зубную щет-
ку, пасту, еще какие-то мелочи, целовал жену в щеку и исчезал на двое
суток. Как и любой другой женщине, моей клиентке такое положение
дел естественным образом не могло понравиться. После командировок
она тщательно, разумеется втайне от мужа, обыскивала его вещи, пы-
таясь найти следы присутствия другой женщины: волосы, следы губной
помады на рубашке и прочее, прочее... Увы, все ее старания не увенча-
лись успехом...
– Вы сказали «увы», мэтр Пастикуло, но, быть может, для нее это
значило наоборот...
– Эх, молодость, молодость! Я же просил тебя, Маруш Корански,
есть молча бифштекс из летучей мыши – смотри, ее крылья совсем уже
зачерствели – заказывать мне абсент и главное – не задавать идиотских
вопросов. Я сам могу их задать такую уйму, что у тебя закружится не
только твоя полупрозрачная голова, но и начнут непроизвольно дер-
гаться ноги.
– Извините, мэтр, но...
– Не надо «но», давайте к делу. Итак, как я уже сказал, ее старания
не увенчались успехом. И тогда она подумала, что, может быть, то, что
рассказывает ей ее преданый муж, никакая не выдумка, а самая что ни
на есть правда. Так проходили месяц за месяцем, но обязательно в один
из дней недели, как правило в четверг или пятницу, ее муж отсутство-
вал. Наконец, бедная женщина решила поделиться своим мыслями и
сомнениями с подругой, которая, не будь дурой, чисто по-женски по-
советовала моей клиентке отнестись к ситуации по-житейски и попы-
таться использовать ее с выгодой для себя.
– А что, – сказала она, – если тебе самой завести любовника?
– Я как-то не думала об этом, – ответила моя подопечная.
– А ты подумай, – настаивала подруга, чье поведение никогда не
казалось знающим ее мужчинам слишком тяжелым.
– И моя клиентка подумала. И как только она сделала это, с ней
стали происходить такие чудовищные вещи, от которых она не смогла
найти защиту до сих пор. И эти страшные вещи начали происходить
с ней, когда? – отец Пастикуло вопросительно посмотрел на своего
визави.
– Неужели полгода назад, мэтр? – поежившись, выдавил из себя
Маруш Корански.
– Вот именно, молодой человек. Ровно полгода назад. Этот ужас,
этот кошмар вошел в ее жизнь в одну из дождливых осенних ночей, ког-
да ее муж, как обычно по четвергам, убыл в очередную командировку.
178
Моя клиентка лежала в постели, когда ей послышалось, будто бы кто-то
совсем легкий и маленький топает ножками по ее коридору. Дрожа всем
телом, женщина нашла в себе мужество встать с постели. Вынула нож-
ницы из тумбочки. Зажала их в кулаке и, крадучись, подошла к двери
спальни и осторожно выглянула в коридор. Шаги неведомого существа
не были слышны. Несколько успокоившись и сочтя услыланное за хи-
меру ее воображения, женщина все же вышла в коридор, щелкнула вы-
ключателем и зажгла свет. Она внимательно оглядела просторный холл.
Открыла шкаф, тщательно осмотрев его внутренности. Потом загля-
нула под него и, окончательно успокоившись, отправилась в спальню.
Шагов слышно не было, и женщина уснула.
Во рту Маруша Корански что-то хрустнуло.
– Вот черт, – выругался он, – поганая костлявая летучая мышь! Из-
вините, мэтр, но лучше бы я взял салат из червяков или кузнечиков...
Итак, вы говорите, что шагов больше не было слышно?
– В ту ночь – да, однако через неделю история не только повтори-
лась, но имела гораздо большие последствия. Сначала женщина, точно
так же как и в первый раз, услышала шаги в коридоре. Вынув из-под
подушки заранее приготовленный кухонный нож, она направилась к
двери и, приоткрыв ее, осмотрела залитый предусмотрительно не вы-
ключенным светом коридор. Там никого не было. Облегченно вздохнув,
женщина хотела уже было закрыть дверь, как вдруг...
– Как вдруг?! – вытянул в экстазе свою длинную шею Маруш Ко-
рански.
– Как вдруг кто-то невидимый то ли пробежал, то ли пролетел мимо
нее, обдав своим каким-то неестественно холодным дыханием. От ужа-
са она вскрикнула и резко развернулась, чтобы увидеть, куда же делось
мифическое существо. Как потом бедняжка с трепетом рассказывала
мне, то, что она увидела, поразило ее настолько, что она едва не лиши-
лась чувств: одеяло на ее кровати приподнялось, как будто бы кто-то
маленький, величиной с кошку, проскользнул под него и затаился, об-
разовав на одеяле характерную выпуклость.
– Кто здесь? – дрожа от страха, спросила женщина. – Уходите, или
я вызову полицию.
В ответ существо под одеялом судорожно зашевелилось. Превозмо-
гая ужас, женшина сделала несколько шагов вперед. «В конце концов,
быть может, это всего лишь простая кошка или еще какой-нибудь со-
вершенно безобидный зверек», – подумала она.
– Но это был не зверек! – забился в трансе моложавый Маруш Ко-
рански.
179
– Вот именно, юноша, – продолжил Пастикуло, – это был совсем
не зверек!
– А кто же, кто же, черт побери? Неужели вы хотите сказать, что...
– Я говорю лишь только то, что говорю, и ничего больше. Выводы из
сказанного каждый делает сам. Позволь, я все же продолжу.
– Да, мэтр.
– И не забывай заказывать абсент, а не то моя борода засохнет и, не
приведи Господь, еще отвалится раньше времени.
– Официант, абсент, – забился в экстазе тщедушный Маруш Ко-
рански.
– Вот это другое дело, – удовлетворенно крякнул Пастикуло и про-
должил свой рассказ. – Итак, она сделала несколько шагов вперед.
Вплотную приблизилась к постели. Набрала в легкие побольше возду-
ха и с криком «убирайся прочь!« откинула одеяло. Каково же было ее
удивление, когда под одеялом она не увидела никого, лишь вмятины от
лап или других частей тела неизвестного существа. Она ткнула ножом
туда, где только что, по ее мнению, находилось странное существо. Нож
не встретил никакого сопротивления. Ни шагов, ни каких-то других
звуков слышно не было. Но ей было ясно одно: кошмар будет продол-
жаться.
– После чего она и пришла к вам?
– Да, и сделала она это, по-видимому...
– Если я вас начинаю понимать правильно, мэтр Пастикуло, то сде-
лала она это, по-видимому, совершенно напрасно?
– А ты не так глуп, сын мой, как может кому-то показаться, – улыб-
нулся Пастикуло, – хотя сама моя клиентка до сих пор уверена в об-
ратном.
– И вы ей посоветовали...
– Друг мой, еще и еще раз напоминаю тебе, что я не даю никаких со-
ветов. Просто я рассказал ей историю, очень и очень похожую на ту, ко-
торая начала было происходить с ней. Как-то у одной моей старой кли-
ентки, – начал я, – произошло несчастье: умер муж. Не прошло и сорока
дней, как в один морозный зимний вечер в дверь ее дома постучали.
– Кто там? – спросила женщина.
– Это я, любимая, открывай – я вернулся, – услышала она до боли
знакомый голос своего бывшего мужа.
Перекрестившись, молодая еще вдова выдавила из себя следующую
фразу:
– Пожалуйста, я не знаю, кто вы, но вы не мой муж, ибо моего мужа
больше нет: он умер, и я это точно знаю.
180
– Да, нет же, любимая, поверь, – нашептывал из-за двери сладо-
страстный голос, – это я, я!!! Я не умер. Произошла чудовищная ошиб-
ка. Пожалуйста, открой дверь – сейчас я тебе все объясню.
Надо сказать, Корански, что та моя клиентка, в отличие от тепереш-
ней, была чрезвычайно набожной женщиной и, вероятно по этой при-
чине, ни при каких обстоятельствах, пусть даже столь неординарных,
если не сказать больше, не хотела вступать в дискуссии с представите-
лями потустороннего мира.
– Прошу вас, уходите, – отрезала она. – Или...или... я вызову поли-
цию, – хотела было добавить женщина, но, осознав полную бессмыс-
ленность последней фразы, предусмотрительно замолчала, прислуши-
ваясь к тому, что происходит за дверью.
В это время, как она впоследствии уверяла меня, некто, выдавав-
ший себя за ее покойного мужа, не то расстелился, не то повис там за
дверью и, превратившись в легкий сгусток тумана, стал просачиваться
в квартиру сквозь замочную скважину. В ужасе женщина огляделась по
сторонам, и, не найдя ничего лучшего, сняла с плеч траурный черный
платок и заткнула им злополучную замочную скважину.
– Вынь платок, – прохрипел такой знакомый ей голос. – Я задыха-
юсь. Вынь платок.
– Но я не могу, – решительно ответила женщина, вновь перекре-
стившись, – если бы вы были моим мужем, то не стали бы превращаться
в туман и сочиться струйкой сквозь замочную скважину. Мой муж всег-
да ходил по земле и никогда не позволял себе никаких вольностей и тем
более – превращений.
– Да, но сейчас я сильно изменился, – прохрипел голос, – и я уве-
рен, что если ты впустишь меня и выслушаешь, то полюбишь вновь...
– И ты позовешь меня вслед за собой?
– Да.
– Но я не хочу, не хочу умирать! – взмолилась женщина и, сняв с
груди крестик, приставила его к заткнутой платком замочной скважи-
не.
Где-то в глубине Преисподней раздался страшный вопль. Хри-
плый голос затих. Видение исчезло. Платок выпал из замочной сква-
жины. Подняв его с пола и с облегчением вздохнув, женщина вновь
неожиданно сильно содрогнулась от ужаса: платок был мокрым не то
от впитавшегося тумана, не то от слез безвременно покинувшего ее
мужа.
– Рассказав эту историю своей новой клиентке, – не без удоволь-
ствия потягивая абсент, продолжил мэтр Пастикуло, – я преследовал
181
только одну цель: я хотел дать ей понять, что потусторонний мир, ка-
ким он существует в людском представлении, на самом деле является не
чем иным, как отражением их собственных поступков или мыслей. И
чем чернее и пагубнее их поступки и мысли, тем более мрачные глуби-
ны непознанного разверзаются перед человеческим взором.
– То есть вы по существу объяснили ей то, мэтр, что ничего потусто-
роннего якобы не существует, и что все эти людские видения суть игра
их воспаленного определенными жизненными невзгодами и неуряди-
цами воображения?
– Именно так!
– Это гениально, мэтр Пастикуло!
– Спасибо, Корански, ты ведь сейчас именно Корански, не так ли?
– лукавый глаз Пастикуло, заметно позеленевший от изрядного коли-
чества выпитого абсента, просверлил насквозь молодого человека.
– В общем-то, да.
– Я так сразу и понял.
– Простите, мэтр, но как восприняла рассказанную вами притчу
ваша новая клиентка? Она, конечно же, подумала...
– Ну, естественно.... Она, конечно же, подумала, что гуляющий на-
лево и направо ее собственный муж на самом деле не изменяет ей, а за-
нимается тем...
– Что по четвергам и пятницам обращается в некое мифическое су-
щество, являющееся к ней по ночам и пытающееся соблазнить ее?
– Да, Корански, да и еще раз да!
– Вы благородны, мэтр. Поверьте, я никогда этого не забуду.
– А как бы ты повел себя на моем месте? Ведь если бы я только попы-
тался рассказать ей правду, она, чего доброго, вполне могла бы принять
меня за сумасшедшего.
С этими словами трехметровый бородатый циклоп Пастикуло под-
нялся из-за стола.
– Ну мне пора, юноша. Надеюсь, ты не превратно, а правильно по-
нял мой рассказ.
– Спасибо, мэтр, – полупрозрачное полутораметровое чем-то на-
поминающее безглазую гусеницу тело Корански вытянулось в струнку.
– Теперь я ваш должник.
– Полно, разберись сначала со своей второй половиной, а уж потом,
потом, если тебе будет не в тягость, ты, пожалуй, сможешь как-нибудь
угостить меня тем же старым добрым абсентом, ибо без него моя боро-
да... врочем, это уже не важно..., – шатающейся походкой гигантский
циклоп направился к выходу.
182
– Еще одно мгновение, мэтр, – взвился в воздух воодушевленный
Корански. – Где живет ваша новая клиентка, и что она предпринимает
против навещающего ее существа?
– Проспект Головастиков шестнадцать дробь четыреста восемьде-
сят пять тысяч триста двадцать один. Это так же верно, как семьдесят
градусов в абсенте. А что она предпринимает против навещающего ее
существа? Да, собственно говоря, ничего, если не считать, конечно, того
что каждую ночь она затыкает замочную сважину носовым платком...
Полупрозрачная гусеница Корански и циклоп Пастикуло зловеще
и цинично засмеялись.
Как всегда в отсутствии своего мужа бедная, запуганная жуткими
видениями женщина, оставив непогашенным свет в коридоре и зат-
кнув носовым платком замочную скважину, легла в постель и, сжав под
подушкой ножницы, тщетно попыталась заснуть. Несмотря на советы
врачей, подруг и даже самого мэтра Пастикуло, она так и не сумела изба-
виться от посещавших ее по четвергам или пятницам жутких явлений.
Невидимый тщедушный зверек то и дело проникал к ней в квартиру,
забирался в постель, бегал по потолку, качался на люстре. Временами
он так быстро перемещался из одного места в другое, что бедняжка едва
успевала следить за его перемещениями. Иногда он затихал, затихал на
такое долгое время, что, казалось, наступившая тишина вот-вот взор-
вется яростным истошным нечеловеческим криком. Однако, несмотря
на все опасения, ничего подобного не происходило: существо, отлежав-
шись или отсидевшись, или сделав то, что ему было нужно, пошуршав
еще какое-то время, как правило, исчезало из ее спальни где-то к сере-
дине ночи. И тогда, тогда ее забирал в свои объятия такой радостный и
свежий Морфей...
– Милый, – шептала женщина, засыпая, – я знаю, что это ты при-
ходишь ко мне в своем новом обличии и проверяешь, верна я тебе или
нет. Прости, но я виновата только тем, что однажды, послушав свою
подругу, лишь на мгновенье подумала о том, о чем никогда не должна
думать ни одна порядочная женщина. Но верь мне, мой зверек, я оста-
нусь верной тебе всегда. Слышишь меня? Всегда! И если можно, ты луч-
ше перестань ездить в эти дурацкие командировки и приходи ко мне по
четвергам или пятницам в своем привычном для меня человеческом об-
личии. А так, прости, но иногда мне бывает очень и очень страшно... по-
тому... потому, что пусть редко, но все же иногда мне кажется, что этот
зверек, это странное мифическое существо – вовсе не ты, а...
Полупрозрачная гусеница Корански тихо подползла к квартире,
расположенной по адресу проспект Головастиков шестнадцать дробь
183
четыреста восемьдесят пять тысяч триста двадцать один. Была пятни-
ца. Стояла зловещая безлунная ночь. Дверь квартиры, как и предпола-
гал Корански, оказалась запертой.
– Вот дьявол! – выругался Корански и, вытянув свое тело в два раза,
сузив при этом его диаметр, сунулся было в замочную скважину. – Пла-
ток. Тупая уродина. Неужели она действительно думает, что это может
нас остановить?!
Просочившись сквозь ткань и попав в ярко освещенный коридор,
Корански огляделся по сторонам:
– Маруш, ты здесь? Я знаю, что ты здесь! Выходи, или я устрою тебе
небывалую взбучку.
Так как ответа не последовало, Корански прополз чуть дальше и по-
пал в освещенную торшером спальню. На огромной кровати лежала ми-
ловидная женщина, которую Корански сразу узнал не столько по опи-
саниям мэтра Пастикуло, сколько по навечно застывшему в ее широко
открытых глазах выражению ужаса и печали. Женщина в упор смотрела
на него, Корански, и, казалось, совсем не замечала удобно устроившего-
ся у нее между ног наглого Маруша, представлявшего из себя два пере-
пончатых крыла с прилепленными к их основанию парой выпученных
глаз и чем-то отдаленно напоминающим комариный хоботком.
– Так вот, оказывается, где ты пропадаешь?!– позеленев от гнева,
закричала неполноценная гусеница Корански.
Женщине показалось, что воздух в комнате стал намного холоднее.
Мурашки дурного предчувствия пробежали по ее телу.
– Кто здесь? Прошу вас, уходите! – не видя в упор ни одного из не-
званых гостей и к тому же не чувствуя тяжести горделиво восседавших
на ней пары перепончатых крыльев, в исступлении закричала женщи-
на. – Я больше не в силах это переносить!
– Как ты нашел меня, Корански, – захлопал крыльями застигну-
тый врасплох бедолага Маруш, – неужели наши стрекозогусеничные
собратья выдали меня?
– Какое это имеет значение! Ты предал меня! Ты имел наглость уве-
рять меня, что улетаешь в клеверную долину подышать свежим возду-
хом и посмотреть на игры гигантских бабочек, а сам... сам... – из всех
щелей узловатого тела Корански забрызгала желтая жидкость.
– Не надо брызгать слюной, дорогой, ты ведь прекрасно знаешь,
что. несмотря ни на что, я всегда возращаюсь на место – ведь мы с то-
бой, – на глаза «пары крыльев» навернулись слезы, – ведь мы с тобой...
– Одно целое, правда? – вторила Марушу его полупрозрачная гусе-
ничная половина Корански.
184
– Конечно, – ответил Маруш и, легко взмахнув крыльями, быстро
перенесся на изначально уготованное ему природой место, располо-
женное на спине Корански.
Две половинки слились в одно целое.
– Вот так-то лучше, – удовлетворенно крякнул не то Корански, не
то Маруш.
– Никаких обид?
– Нет. Но при одном условии.
– Каком?
– Нам надо раз и навсегда покончить с этим, – гусеница Корански
многозначительно вытянулась в направлении забившейся в угол крова-
ти насмерть перепуганной женщины.
– Нет никаких проблем. Она меня больше не интересует. И вообще
все эти люди – странные существа, – отозвалась верхняя половина Ма-
руша Корански.
– Тогда за дело.
– Начинай.
Сломленная долгой борьбой со сном и, как обычно к утру, успоко-
ившаяся женщина, закрыла глаза и, умиротворенная, увидела во сне
вернувшегося из командировки ее любимого и ненаглядного мужа. Она
хотела было подняться с постели и поприветствовать его, как вдруг он
неожиданно накинулся на нее и, вынув из-за пазухи полиэтиленовый
пакет, надел ей через голову и, улыбаясь, долго смотрел, как, задыхаясь,
она засыпает, наверное, одним из самых крепких в ее жизни снов...
Дождавшись, когда женщина заснула, Маруш и Корански – точнее,
Маруш Корански осторожно, чтобы не разбудить ее, надвинул ей на
лицо подушку и, взгромоздившись сверху, абсолютно дурацким, хоть и
мало кем различимым голосом, запел:
– Спи, моя радость, усни.
В небе погасли огни.
В Геенне Огненной сильнее прежнего разбушевался огонь. Мир со-
дрогнулся. Птицы на мгновение прекратили свой утренний щебет.
Вечером следующего дня одухотворенный и как будто заметно по-
молодевший Маруш Корански вновь предстал перед пронзительным
взором Пастикуло.
– Мэтр, я могу отвлечь вас еще на несколько минут?
Единственный глаз бородатого циклопа сузился до щелки, напоми-
навшей бойницу:
– Я вижу, Маруш Корански, ты окрылен, а, значит, воспринял мои
вчерашние рассуждения не как...
185
– Шутку, мэтр, и не как притчу, а как руководство к действию. И вот
результат – как видите, мы снова вместе с моей прекрасной половиной!
– Что ж, сын мой, она действительно прекрасна, за что, кстати, и
можно выпить...
– Не нарушая добрых традиций – абсента, отец Пастикуло?
– Абсента, Маруш Корански, абсента. Вы очень гармонично смо-
тритесь вместе!
– Спасибо, мэтр. Теперь, я надеюсь, моя вторая половина едва ли
когда-либо покинет меня, ибо...
– Ты уничтожил следствие?
– Да, и теперь мне осталось докопаться до первопричины.
– И ты хочешь, чтобы я тебе в этом помог?
– Мэтр, я в который уже раз поражаюсь вашей прозорливости.
– Хорошо. Но давай выпьем сначала за твои крылья! И да не будут
они более никогда обрезаны!
– И за вашу бороду, мэтр Пастикуло! И да пусть она растет вечно,
орошаемая абсентом!

АЛЬ ЗАРАН – СОЧИНИТЕЛЬ

Далеко в лесу, на берегу замшелого пруда, то ли в доме, похожем на
избушку, то ли в избушке, похожей на дом, в тиши и уединении про-
живал Аль Заран, сочинитель. Никто не знал и не помнил, как давно
поселился в этих Богом забытых местах странный и увлеченный ис-
ключительно писательством человек. Разве что кто-то из птиц, зверей
или молчаливых рыб, соседей Аль Зарана, мог бы поведать непростую
историю его жизни. Но все они, эти теплокровные и не очень создания,
словно сговорившись, при одном упоминании этого словно отмечен-
ного проклятием имени либо улетали, убегали, уплывали, либо просто
отходили в сторону, многозначительно давая понять, что для обитате-
лей магического леса тайна личности Аль Зарана – тема запретная. И
только вредная росомаха без имени и дешевая гулящая девка из близле-
жащей деревни заходили иногда в дом Аль Зарана, сочинителя, и позво-
ляли себе некоторые вольности в отношении неординарного хозяина.
А то, что Аль Заран был личностью неординарной, поверьте, видно
не только из его произведений, которые вы наверняка читали, а если
нет, то скоро, безусловно, прочтете, но и по его внешности и, если так
можно выразиться, манерам. Аль Заран был высок, сутул, лыс и худо-
щав, а манеры, о которых я упомянул чуть выше, отсутствовали у него
напрочь. Что же до его творчества, то об этом стоит сказать особо. Порой
оно уводило сочинителя в такие дебри, то даже дремучий лес, в котором
он обитал, мог показаться оживленной улицей города или известным
на весь мир курортом. Да, творчество его было запутано, чудовищно,
а временами и натуралистично. По существу говоря, Аль Заран не был
писателем, он был именно сочинителем, создающим свой собственный
ирреальный мир.
В этом мире роль человека была низведена до роли инфузории в ходе
эволюционного процесса. А остающееся многим непонятным огромное
пространство, порожденное человеческой фантазией и населенное ми-
риадами небывалых существ, представлялось Аль Зарану не чем иным,
187
как истинным воплощением Вселенной. И каждый раз, садясь за ко-
мьютер, он заполнял этот ирреальный мир какой-нибудь очередной
малопонятной частицей фантазийного вещества. А поскольку мысли
самого Аль Зарана по большей части были окрашены в черный цвет, то
мир, который он воссоздавал в своем творчестве и активно навязывал
читателям, был миром таких чудовищ, греха и порока, как если бы Ад
мог существовать на Земле, а не на небесах.
Питался Аль Заран скромно: дичью, на которую расставлял силки,
и рыбой, которую вылавливал из пруда, закидывая на ночь сети. При-
мерно раз в месяц он вызывал такси и ездил в близлежащий супермар-
кет за предметами гигиены, выпивкой и сигаретами, которые закупал в
неимоверных количествах. Вы верно удивились, когда узнали, что Аль
Заран, несмотря на кажущуюся беспомощность, был способен доволь-
но легко решать свои бытовые проблемы. Что ж, не удивляйтесь! Он был
хоть и сочинитель, но отнюдь не дурак! Именно по этой причине я, в
то время действующий сотрудник одной из американских спецслужб,
и был заслан в это Богом забытое место. Да-да, вы не ослышались, как,
впрочем, и сейчас – а тогда, в начале восьмидесятых, в особенности –
мы были крайне заинтересованы в том, чтобы такие люди, как Аль За-
ран, работали в нужном нам направлении. Он хорошо умел запудрвать
людям мозги, этот горе-сочинитель. И это было очень важно. Он знал
или чувствовал, что такое страх. И умел управлять им.
Вскормленные его буйным воображением химеры должны были, по
нашему замыслу, собраться в полчища и устремиться в виде потоков со-
ответствующей литературы и кинофильмов как на наших доверчивых
американских сограждан, так и на жителей других стран. Какую цель
мы этим преследовали? Наивный вопрос: запуганные и одурманенные
таким образом люди становились более предсказуемыми, а значит, не
представляющими угрозы для правящей элиты. Финансовые злоупо-
требления, политические убийства, военные операции – все это на
фоне культивируемого средствами массовой информации кошмара как
бы отступало на второй план или, по крайней мере, воспринималось
обществом как должное. Именно поэтому, как я понимаю теперь, по
прошествии стольких лет, им, создающим кошмар в реальной жизни, и
понадобился такой человек, как Аль Заран, сочинитель ужасов.
Однако я не собираюсь утомлять вас подробностями политической
подоплеки. Но те несколько встреч с сочинителем и визуальных на-
блюдений за ним, коих я был участником, дают мне право рассказать о
кумире миллионов то, чего он сам так никогда и не признавал и во что
категорически не верил – правду. Да и зачем ему нужна была эта прав-
188
да, ведь он был иллюзионистом кошмара... и, надо признаться, весьма
неплохим. Да, его история совсем не типична и вряд ли поучительна.
Именно поэтому, наверное, мне и хочется рассказать ее вам, ибо знай-
те: когда-нибудь кошмар рассеется, точно туман, и из промозглых болот
и дремучих лесов выйдут сотни и тысячи, и миллионы заблудших... И
вновь воцарится день, и тьма, созданная воспаленным воображением
Аль Зарана, отступит... пусть даже не более, чем на половину рокового
шага...
* * *
Это страшная история про одну девочку, которая очень не любила
взрослых. А было девочке всего-то двенадцать лет от роду. И звали ее
Ребекка – Черная Блузка. Родители Ребекки работали на ферме и за-
рабатывали совсем немного. И если и могли что сделать для дочери, то
только самое необходимое. Серо и однообразно протекало ее детство.
Мало у нее было игрушек, а из одежды – разве что полустоптанные
башмаки, выцветшая и оттого непонятно какого цвета юбка, да едва ли
не единственная приличная вещь – черная блузка, из-за которой и по-
лучила Ребекка свое необычное прозвище.
Друзей у девочки не было, да и быть не могло, поскольку на ферме,
где она жила со своими родителями, кроме хозяев – мужа и жены Лаг-
гинсов – и еще четырех бездетных семей, никого больше не было. Из-за
нищеты и необходимости работать по четырнадцать-пятнадцать часов
в сутки не только родители, да и никто другой из взрослых не обращал
на девочку никакого внимания. Как-то сама по себе она сначала научи-
лась сосать материнскую грудь, плакать, потом ходить, разговаривать, а
еще через какое-то время, лет эдак с пяти, помогать родителям по рабо-
те. Даже сам факт ее рождения оставался покрытым мраком, ибо никто
из местных, включая ее отца, не мог вспомнить, чтобы мать Ребекки
была беременна. Просто однажды ночью она ушла куда-то далеко-
далеко за край поля, откуда вернулась под утро, страшно напуганная,
со свертком в руке, в котором и обнаружили крохотный комочек, впо-
следствии превратившийся в замкнутую и ненавидящую взрослых де-
вочку. Поговаривали даже, что ее настоящим отцом был не кто иной,
как огнедышащий вороной жеребец – легенда здешних мест... Но это
уже из области слухов...
И когда собирались взрослые на свои нечастые праздничные поси-
делки, сдобренные изрядным количеством выпивки, главным объек-
том острот и нападок была маленькая и беззащитная Ребекка. Долгие
189
годы копила она обиду. И когда черная блузка стала ей непомерно мала,
обида неожиданно выплеснулась наружу в виде необъяснимых на пер-
вый взгляд и диких по своей сути поступков. Первым ушел из жизни
ее отец: видимо, будучи полностью уверенной в том, что на самом деле
появлению на этот свет она обязана огнедышащему вороному жеребцу,
Ребекка решила устранить малопривлекательного, по ее мнению, от-
чима. Однажды ночью, дождавшись, когда родители крепко уснут, Чер-
ная Блузка до краев наполнила водой ведро и поставила его к изголовью
супружеского ложа. Затем она аккуратно, чтобы не разбудить, опустила
голову отца в воду и произнесла многозначительное и ужасное:
– Пей!
Сделав во сне несколько глотков, отец Ребекки попытался глубоко
вздохнуть и тут же скончался, так и не осознав, отчего так сразу потя-
желели его еще совсем недавно такие легкие легкие. Рассмеявшись в ку-
лачок, Черная Блузка выскользнула за дверь и, продираясь сквозь кро-
мешную темноту ночи, побежала туда, за край поля, где когда-то давно
ее несчастная мать повстречалась с легендарным вороным конем.
– Конь-огонь, приди и тронь! – выкрикнула девочка, вероятно,
одной только ей понятную присказку.
Однако вместо коня прямо перед ней неожиданно, точно из-под
земли, выросло огромное рогатое существо.
– Ты бык? – нисколько не испугавшись, спросила Черная Блузка.
– Нет, я – инкуб. Когда-то я был близок с твоей матерью, – ответил
бык.
– Значит, ты мой отец?
– Вряд ли. У инкубов не может быть детей.
– Однако ты, должно быть, знаешь, кто на самом деле мой отец –
ведь ты давно здесь живешь, верно?
– Нет, я вообще не живу.
– А мой настоящий отец жив?
– Был несколько минут тому назад... пока не захлебнулся...
– Но это сделала не я.
– Конечно, и тебя никто не должен ругать за это, даже...
– Мама?
– Вот именно, разве ты хочешь завтра утром оправдываться перед
ней за то, чего не совершала?
– Конечно, нет.
– Тогда вернись туда, откуда пришла, и доделай то, что не доделала,
– сказал инкуб и так же быстро растворился в воздухе, как несколько
минут назад вырос из-под земли.
190
* * *
Когда я в первый раз приехал к Аль Зарану, то застал его, мягко го-
воря, за весьма странным занятием. На мой стук никто не отозвался, од-
нако, поскольку дверь была не заперта, я без особого труда вошел в дом.
Сочинитель сидел за обеденным столом, вяло постукивая пальцами по
клавишам компьютера. Он был как бы здесь и одновременно где-то еше.
Во всяком случае, на мое чуть-чуть извиняющееся: «Здравствуйте, Алон-
со», он ничего не ответил, а в задумчивости повернулся на кресле ко мне
спиной, взял со стоявшего рядом журнального столика несколько ягод
винограда и, съев одну из них, запустил следующую в стоящую напро-
тив него на коленях и закованную в цепи абсолютно голую женщину.
– Развлекаетесь? – спросил я скорее у нее, чем у него.
– Какого черта тебе здесь надо?! – встрепенулась женщина, и ско-
вывающие ее кандалы угрожающе забренчали.
Между тем Аль Заран, продолжавший жить собственной жизнью,
вновь отвернулся к столу и заметно энергичнее застучал по отполиро-
ванным клавишам.
– Я хотел бы побеседовать с писателем.
– Не видишь, идиот, он работает, а я ему помогаю.
– И скоро вы закончите? – заглянув в ее бестыже-серые глаза, по-
интересовался я.
– Этого никто не знает.
– Что, Эльза, у нас гости? – неожиданно возвратился на грешную
землю Аль Заран, сочинитель.
– Да, Алонсо, к тебе пришли. Пожалуйста, развяжи меня.
– Сиди, шлюха, тихо, как мышка, иначе мне придется подвесить
тебя вверх ногами, – закричал он и, испепелив меня взглядом, добавил:
– Кто вы такой?
– Я агент ФБР, – представился я. – Работаю на правительство Сое-
диненных Штатов.
– А я – Алонсо Заран. Сочинитель, – съязвил неординарный хозяин
дома.
– Вот и славно, – парировал я, – а то я уже начал было думать, что
ошибся адресом.
По-видимому, эта нехитрая для хорошо обученного агента реприза
произвела должное впечатление на писателя, и он предложил мне сесть.
– Не хотите ли попробовать? – пододвигая ко мне вазу с виногра-
дом, спросил Аль Заран.
– Попасть ей в глаз? – глядя на девушку, уточнил я.
– Нет, просто попробовать, какой он сладкий.
191
Несколько смутившись, я ради приличия оторвал от спелой грозди
понравившуюся мне ягоду и, отправив в рот, заметил:
– Действительно, вы правы, Алонсо, этот виноград великолепен.
– Зачем вы пожаловали, ведь вы, наверное, знаете, что я не люблю
посетителей?
– Да, но в вашей жизни произошло нечто примечательное.
– Что же?
– Вы стали очень популярны.
– Но это не карается законом!
– Более того, это скорее приветствуется. Особенно нам импонирует
направленность вашего творчества: создаваемые вами миры ужасны,
что приятно оттеняет светлые стороны нашего общества.
– И вы хотите, чтобы я стал тенью для общества?
– Вы и так уже его тень.
– Что ж, признаюсь, вы несколько заинтриговали меня. Что вы
предлагаете?
– Мы поможем вам...
– В обмен на что?
– Вы даже не спросили, в чем мы вам поможем?
– Вы поможете мне в том, о чем я вас попрошу! Я повторяю свой во-
прос: в обмен на что?
– На возможность не часто, а где-то раз в месяц встречаться с вами и
говорить о вашем творчестве.
– Мне надо подумать, – ответил Аль Заран и вновь так же резко, как
несколько минут назад, повернулся ко мне спиной.
– Сколько вам нужно времени? – поинтересовался я.
– Месяц, – отрезал он и вновь довольно бойко забарабанил по кла-
вишам.
* * *
Вернувшись домой на рассвете, Ребекка увидела перед собой кар-
тину, которая лишь утвердила ее в целесобразности происходящего.
Ее мать так и не проснулась, а отец, распухнув и посинев, и вовсе не-
понятно каким образом свалился на пол, перевернув злополучное
ведро с водой. «Ведро, по-видимому, с грохотом упало, – подумала
Черная Блузка, – вода разлилась, точно кровь... И никому до этого не
было дела. А ведь нужно как можно скорее убрать отсюда весь этот
мусор». Осторожно ступая, чтобы – чего она опасалась больше всего –
не разбудить отца и мать, Ребекка вышла на кухню, достала из шкафа
192
полиэтиленовый пакет и, попробовав его на прочность, возвратилась
в спальню.
– Доброе утро, мамочка, – сказала Черная Блузка и, аккуратно при-
подняв ей голову, набросила на нее пакет.
Попытавшись вдохнуть, мать Ребекки проснулась, сделала несколь-
ко конвульсивных движений, пытаясь освободиться от мучившего ее не
то во сне, не то наяву кошмара, и со словами: «Доченька, что это?», так и
не осознав до конца, что происходит, умерла.
– Теперь тебя никто не будет ругать, – шепнул девочке на ухо везде-
сущий инкуб, который, видимо, никуда и не уходил.
– А ты не выдашь меня остальным? – глядя ему прямо между рогов,
спросила Черная Блузка.
– Что ты! Конечно, нет! Ведь это только начало, правда?
– Начало чего?
– Начало самой страшной сказки, которую когда-либо знало чело-
вечество.
– Ты сказал «сказки», бык?
– Я уже говорил тебе: я не бык, – обиделся инкуб.
– И все же ты сказал – «сказки»?
– Да.
– И как она называется?
– «Черная Блузка».
– Я что-то не помню, чтобы мне ее кто-нибудь рассказывал.
– Тебе никто ее и не мог рассказать.
– Никто, а огнедышащий вороной конь, мой отец?
– Возможно, – уклончиво ответил инкуб и растворился в зловещем
утреннем тумане.
«Пора за уборку», – подумала девочка и, взяв за ноги утопленни-
ка, тяжело дыша, поволокла его из дома за ограду: туда, где на границе
дремучего леса и загадочного поля находился небольшой пруд. Кряхтя,
она сбросила тело в воду. Ополоснула вспотевшее лицо и побрела назад.
Войдя в дом, она точно так же не без труда выволокла из него второй
труп и сбросила его в воду рядом с первым.
– Пора баиньки, – улыбнувшись непонятно кому, пошутила Черная
Блузка и вприпрыжку припустила домой.
Там она быстро вытерла мокрый пол, поставила ведро на место, вы-
бросила полиэтиленовый пакет и, не раздеваясь, плюхнулась на постель и
тут же забылась безмятежным детским сном, как будто ничего и не было.
Ей снился огнедышащий вороной конь, несший ее по полю на-
встречу ветру. Волосы ее развевались. Блузка играла на солнце всеми
193
оттенками черного, а из груди вырывался беззлобный и непосредствен-
ный не то полудетский, не то просто девический смех...
* * *
Через месяц, не только еще раз внимательно прочитав все напи-
санное Аль Зараном, но и детально ознакомившись с его биографией, я
вновь, как и было договорено, приехал к нему. На этот раз дверь мне, как
ни странно, открыл сам хозяин. Казалось, он не забыл о нашем уговоре
и ждал моего прихода.
– Проходите в гостиную, – не очень широким и оттого запомнив-
шимся жестом пригласил меня Аль Заран. – Сейчас я принесу виски.
Вы ведь не будете говорить мне, что на работе не пьете?
– Конечно, нет.
– Иначе бы вас ко мне не прислали, верно?
– Ну, не только поэтому... – несколько смутился я и, чтобы избежать
неловкости, спросил: – И где же обещанное виски?
– В холодильнике. Подождите минуту – сейчас я вернусь.
Как только многоликий точно Янус хозяин вышел из комнаты, я
скорее из любопытства, нежели во исполнение служебных обязанно-
стей окинул взглядом помещение. Да, оно было именно таким, каким
я видел его на экране своего служебного компьютера. Надо признать,
что наши ведомства наружного и электронного наблюдения потруди-
лись на славу. Я знал, где лежит каждый предмет, вплоть до туалетной
бумаги. С завязанными глазами я мог бы подняться на второй этаж по
винтовой лестнице и без опасения больно удариться с размаху мог бы
броситься на огромную дубовую хозяйскую кровать, на которой иногда
разрешалось порезвиться развращенной до мозга костей и белокурой
Эльзе. Я даже знал сорт виски, который мне будет предложен. Я знал
все и не знал ничего об этом странном и зловещем человеке.
И чем больше я думал над полученным от руководства заданием,
тем труднее оно мне казалось. Я должен был – шуткой ли, угрозой или
деньгами – попытаться установить с сочинителем контакт, который по-
зволил бы мне (точнее, нам) в нужный момент направить его разруши-
тельное творчество, скажем так, в нужное русло. Мы хотели научиться
убивать без крови, как это умел делать Аль Заран. В идеале предполага-
лось, что во вновь создаваемый сюжет мы будем вводить имена или об-
разы потенциальных жертв, а писательский талант и фантазия подска-
жут оптимальный путь их уничтожения. Конечно же, я понимал всю
сложность общения с неординарной личностью и деликатность постав-
194
ленной передо мной задачи, но именно по этой причине предложенная
игра представлялась мне весьма интересной.
– Далвини, – войдя в гостиную с подносом в руках, объявил хозя-
ин. – Вам нравится это виски, агент?
– Признаться, я не большой знаток виски, Алонсо, но из одной из
ваших ранних повестей знаю, что и оно может быть опасным.
– Надеюсь, вы не думаете, что я вас отравлю, как Джереми Бартона,
на которого вы, по-видимому, намекаете, агент?
– Конечно, нет.
– Могу я быть уверенным в том же самом?
– Безусловно.
– Как вас зовут, – наполняя бокалы, поинтересовался Аль Заран, –
Джеймс Бонд, Нат Пинкертон или как-то еще?
– Как-то еще, – обиделся я.
– А, все же, – не унимался не на шутку разошедшийся хозяин, – мы
ведь теперь партнеры?
– Меня зовут Руди Тэйлор, – ответил я. – Как вам это имя?
– А настоящее?
– А это и есть настоящее, – отрезал я и спросил: – Итак, вы подума-
ли над моим предложением?
– Встречаться с вами раз в месяц и беседовать о моем творчестве?
– Именно так!
– Мне нужны пятьсот тысяч долларов. Автомобиль «Крайслер» по-
следней модели. Решение суда в мою пользу против этой зарвавшейся
журналистки из «Литреча Тудей», которая поносит меня в своих бездар-
ных псевдолитературоведческих очерках. Вы знаете, Руди, о ком я говорю?
– Конечно, я в курсе событий, – подтвердил я свою осведомлен-
ность. – Что еще?
– Это все.
– Кроме этого, мы можем предложить вам возможность подключе-
ния к нашим засекреченным данным через Интернет.
– Мне это не интересно.
– Спутниковая связь?
– Необязательно.
– Девочки?
– Я не терплю вокруг себя лишних людей.
– Хорошо, – сказал я, – считайте, что мы договорились. На какой
счет перевести деньги?
– Привезите мне их в портфеле наличными – я зарою их у себя в
лесу.
195
– Вы шутите, Алонсо? – переспросил я, но, поймав на себе всепро-
никающий взгляд его еще более стальных, чем мои собственные глаз,
тут же осекся.
– «Крайслер» подгоните к дому послезавтра в полдень. Машина
должна быть...
– Черного цвета, – попытался было угадать я направление его мыс-
лей.
– Нет, синего, – поправил меня Аль Заран.
– Кроме того, я гарантирую вам ежемесячное увеличение тиража по
меньшей мере на сто тысяч экземпляров.
– Это хорошо.
– Что-нибудь еще?
– Пожалуй. Не задавайте мне вопросов, не относящихся к делу, и
тех, которые вы уже задавали.
– Я постараюсь, – с этими словами, подняв бокал с виски и слегка
пригубив, я встал из-за стола и, удовлетворенно потирая руки, напра-
вился к выходу.
* * *
И когда вернулся инкуб к себе восвояси, собрались демоны и стали
расспрашивать его о делах людских и о Черной Блузке.
– Сделала ли она то, что мы задумали? – спросил один из них с те-
лом змеи и головой осла.
– Сделала, – ответил инкуб, – и, по-моему, ей это очень понравилось.
– Не спрашивала ли она об огнедышащем вороном жеребце? – по-
интересовался демон-жукоед, зачерпнув огромной ладонью из насквозь
проржавевшей кастрюли порцию своего любимого лакомства.
– Спрашивала, но я не стал торопиться открывать ей всю правду.
– Ты молодец, – подключился к разговору мелкий бес. – Нет, я се-
рьезно, – состроив отвратительную рожу и обратившись на этот раз к
присутствующим, уточнил: – он действительно молодец!
– Что думаешь делать дальше? – спросил Его Величество Отродье.
– Вернусь назад, шепну ей на ухо, пока она не проснулась, что ей
следует делать, а потом...
– Вылей не нее ведро холодной воды, – глупо пошутило чудовище о
трех собачьих головах и одном хоботе.
– Лучше я пощекочу ей пятку.
– Делай, что хочешь, – резюмировал Его Величество Отродье, – но
результат должен быть достигнут.
196
– Все будет исполнено, Ваше Величество, клянусь рогом, – сказал
инкуб и, отломив от правого кончик, съел его на глазах удовлетворенно
закачавших кто чем может в знак одобрения соплеменников.
Едва проснувшись, Черная Блузка с ужасом вспомнила о событи-
ях прошедшей ночи. «Нет, этого не может быть, – подумала она, – все
это, конечно же, мне пригрезилось. Ведь я примерная девушка и уж
никак не могла поступить так со своими родителями. И даже если
они меня сильно ругали и позволяли оскорблять окружающим, раз-
ве я убила бы их за это? Нет. Просто они уехали. Они больше не хотят
меня видеть, не хотят жить впроголодь. И я тоже, наверное, скоро уеду.
Правда, еще не знаю куда. Но как только моя работа здесь будет за-
кончена, я уеду».
– Правда ведь, – обращаясь в пустоту, спросила она, – ты не оста-
вишь меня здесь?
– Нет, – ответил чей-то голос, – ты нужна мне.
– Это ты, конь-огонь?
– Нет, он вышел. Это опять я – твой инкуб.
– Зачем ты пришел?
– Чтобы подарить тебе это, – с этими словами соблазнитель протя-
нул девочке небольшую перевязанную черной лентой коробочку.
– Что это, – открывая крышку, спросила Черная Блузка, – вязаль-
ные спицы?
– Да, но тебе нужно использовать их не по прямому назначению.
– Значит, я не буду учиться вязать?
– Нет, ты будешь учиться выкалывать глазки.
– Но я... – хотела было что-то возразить девочка, но, неожиданно
передумав, спросила: – А что, если они разбегутся?
– Кто – глазки?
– Да, вместе со своими владельцами?
– Тогда мы вместе разыщем их и устроим еще более кошмарный ко-
нец.
– Чьи это должны быть глаза?
– А ты не догадываешься?
– Не Билли ли Роджерса, этого мерзкого долговязого негра, кото-
рый месяц тому назад, напившись в доску пьяным, сделал вид, что спу-
тал меня со своей старухой-женой?
– Ты очень догадливая девочка, Черная Блузка. Ты очень далеко
пойдешь.
– Дальше окраины поля?
– Намного дальше, если...
197
– Что «если»?
– Если будешь делать то, что велю тебе я от имени Его Величества.
– Его Величества Короля?
– В каком-то смысле.
* * *
В тот веселый сентябрьский день я, как мы и условились, приехал
к Аль Зарану с чемоданом в руке. «Крайслер» был доставлен в лучшем
виде еще две недели назад, а решение против злокозненной, по мнению
сочинителя, журналистки «Литреча Тудей», а на поверку весьма обая-
тельной женщины, было вынесено накануне и, естественно, в пользу
Аль Зарана.
– Все как договорились? – без лишних предисловий встретил меня
возбужденный более обычного хозяин-самодур.
– Пятьсот тысяч в банковской упаковке.
– Отлично. Присаживайтесь, Руди: мне надо их пересчитать.
«У нас не обманывают», – хотел было произнести я, но вежливо про-
молчал, понимая, что не стоит провоцировать непредсказуемого писа-
теля.
По истечении следующих пятнадцати минут, в течение которых Аль
Заран жадно, несколько раз сбившись, вручную пересчитывал новень-
кие купюры, я неожиданно поймал себя на мысли, что кто-то из нас
двоих переигрывает. «Наверное, это не я, – пронеслось у меня в голове,
и мне похорошело». Неожиданно из гостиной, где некогда была прико-
вана цепями к стене белокурая Эльза, донесся протяжный заунывный
вой, местами переходящий в стон или даже плач.
– Должно быть, вы ее совсем не жалуете, Алонсо? – поинтересовал-
ся я.
– Четыреста тысяч восемьсот долларов. Не сбивайте меня, Руди.
Эта сволочь съела все мои кедровые орешки. За это я оставил ее в кап-
кане на десять дней.
– Не слишком ли суровое наказание за несколько орешков?
– Несколько орешков? Четыреста одна тысяча шестьсот. Она со-
жрала у меня целый мешок!
– Кто? Эльза?
– Какая, к черту, Эльза! – он с удивлением посмотрел на меня. – Ро-
сомаха. Она уже несколько месяцев доставала меня своим воровством
– и вот свершилось... Четыреста три тысячи... Я ее отловил.
– И что теперь?
198
– Теперь, похоже, мне придется пересчитывать все заново, посколь-
ку вы меня все-таки сбили.
– Тогда с вашего разрешения я полистаю вот это, – взяв со стола
предпоследнюю книгу Аль Зарана «Мышеловка», промычал я и, открыв
ее на середине, погрузился в пучину умопомрачительнах перипетий.
«Запах сыра был так силен и привлекален, что от скорой встречи с
прекрасным у Микки обильно потекли слюнки.
– Я долго ждал этой минуты, – урча, сказал желудок.
– Попробуй, – учащенно забилось сердце.
– Не трогай, это опасно, – довольно резко прореагировал мозг.
Микки приблизился к сыру еще на несколько дюймов.
– Смелее, – вздохнули легкие.
– Хватай – и в норку, – пролепетал язык, царапаясь о зубы.
– Не трогай, это опасно, – твердил свое неугомонный мозг.
«Что-то здесь не так, – подумал Микки, – не лучше ли мне позвать
кого-нибудь из старших, например, дедушку, чтобы он объяснил мне, в
чем здесь загвоздка».
– Дедушка, дедушка, – звонко пропищал он, – иди сюда, мне очень
нужна твоя помощь.
Прошло без малого пять минут, прежде чем изрядно потрепанный
жизнью, но все еще такой же серый, как и раньше, дедушка, пришкря-
бал на зов любимого внука.
– Что это, дед? – показывая на огромный вожделенный кусок, спро-
сил Микки.
– Я что-то плохо вижу, внучок, то, на что ты показываешь, но по за-
паху чувствую, что это – сыр. Причем, «рокфор», мой любимый, с пле-
сенью.
– Значит, его можно есть?
– Ну конечно! Правда, тебе, наверное, еще рановато, а вот мне, по-
жалуй, можно.
С этими словами дедушка не спеша приблизился к сыру. Сглотнул
слюну и смачно откусил огромный кусок. Не успев как следует, насла-
диться забытым вкусом, дедушка получил страшный удар по голове
свалившейся откуда-то сверху железякой. Кровь вперемешку с мозгами
разлетелась в разные стороны.
Набрав в легкие побольше воздуха, Микки переступил через труп,
промокнул сыр заранее припасенной салфеткой и, ловко прихватив до-
бычу зубами, весело потащил ее в норку».
– Вот черт! Откуда это у вас? – имея в виду чудовищные сюжеты, не
удержался я, обращаясь к Аль Зарану.
199
– А откуда у вас это, – укладывая в портфель последнюю купюру,
поинтересовался в свою очередь сочинитель, – от продажи оружия
странам третьего мира?
– Вы правы, Алонсо, я задал бестактный вопрос, – согласился я. – С
деньгами все в порядке?
– О, да!
– Я выполнил ваши условия. Надеюсь, вы уделите мне сегодня не-
сколько минут?
– Давайте попробуем.
– Над чем вы сейчас работаете?
– Пишу сказку об одной девочке.
– Интересно. И как ее зовут?
– Черная Блузка.
– Оригинально. И что же она делает: носит пирожки захворавшей
бабушке?
– Нет, в настоящий момент она точит вязальные спицы...
– Не для того, как я полагаю, что связать себе теплые носки?
– Вы правы, Руди, она точит их для того, чтобы убивать.
– Что ж, это правильно. Убийство в наше время – такое же обыден-
ное дело, как поход в магазин.
– Идешь за сыром, а получаешь по голове, – просверлив меня сталь-
ным вглядом, будто бы ненароком заметил загадочный сочинитель.
– Вот именно, – поежился я от мысли, что этот ловкач видит меня
насквозь, и, решив особенно не темнить, добавил: – Важно лишь то,
кто и кого убивает. Мне лично очень нравится ваша предпоследняя,
если я не ошибаюсь, книга – «Мура», где главный герой выдает свой
бред за религиозную концепцию.
– Призывающую убивать неверных, – уточнил Аль Заран.
– Совершенно верно. И вы хорошо делаете, что указываете там на
этих узкоглазых неверных азиатов. Все эти китайцы, японцы, так на-
зываемые «наши заклятые друзья», – по существу, являются нашими
основными соперниками и конкурентами. Нашей науке и промышлен-
ности становится трудно дышать. Так что бред вашего героя не такой уж
бредовый, с моей точки зрения. С вашей, я полагаю, тоже?
– Предположим, – уклончиво ответил Аль Заран, протягивая мне
стакан апельсинового сока, – и что дальше?
– Хотелось бы увидеть продолжение этой линии в новых произведе-
ниях, скажем, «Черной Блузке». Это возможно?
– Не знаю, она живет в глухой деревне, где нет никаких азиатов. И
потом, они ведь действительно – узкоглазые.
200
– И что из того?
– А то, что она может промахнуться!
– Простите, не понял, – пожал я плечами.
– Нет-нет, это я о своем, – пробормотал сочинитель, – не обещаю,
но попробую.
– Что-нибудь еще?
– Да. Можно мне взглянуть на росомаху?
– На росомаху? – удивился Аль Заран. – Нет проблем. Пожалуйста.
С этими словами он жестом пригласил меня в соседнюю комнату, от-
куда нет-нет да раздавалось все то же протяжное завывание или плач. Я
встал со стула, сделал несколько шагов по направлению к закрытой две-
ри. Открыл ее и, содрогнувшись от ужаса, тут же захлопнул и вышел вон.
– Вы что же, всерьез могли подумать, Руди, что я мог поставить на
Эльзу капкан?! – послышалось мне вдогонку.
* * *
«Они совершенны, – подумала Ребекка, лежа в постели и ласково
поглаживая зловеще поблескивающие на солнце вязальные спицы, –
пожалуй, начнем».
Дверь скрипнула, и в комнату вошел долговязый негр Билли Род-
жерс.
Аль Заран сосредоточился, стер предыдущую фразу и попытался
вместо нее написать другую, но у него ничего не получилось.
«Черт с ними, – решил он, – деньги я уже зарыл так, что их никто не
найдет, а «Крайслер»... «Крайслер» – пусть отбирают. Не так уж он хо-
рошо и ездит. Откуда я возьму в этой глуши каких-то узкоглазых, если
даже негр здесь большая редкость? К тому же он мне также изрядно на-
доел. Пора с ним кончать».
– Пора с ним кончать, – прохрипел, чуть было не подавившись сво-
ей отвратительной пищей, демон-жукоед.
– Пора с ним кончать, – вторило ему чудовище о трех собачьих го-
ловах и одном хоботе.
– Ты здесь, Черная Блузка? – подойдя вплотную к ее постели, спро-
сил между тем приговоренный Билли Роджерс. – А где твои родители?
Вам всем давно пора на работу!
Не услышав ответа, вошедший грубо откинул одеяло, под которым
пряталась девочка.
– А-а-а, вот ты где, маленькая потаскушка, – заметив Ребекку, зло-
радно воскликнул он, – ну и зададут же тебе хозяева за опоздание!
201
– Может быть, – победоносно улыбнувшись, ответила девочка, –
только ты этого никогда не увидишь.
Мгновение спустя она села на постели, резко выхватила спрятан-
ные под одеялом вязальные спицы и с криком: «Умри, ничтожество!»
вонзила их в округлившиеся от неожиданности и ужаса оба глаза бед-
няги Билли.
– Тилли-тилли, Билли убили, – пропела девочка и, выхватив спи-
цы из опустевших в мгновение ока глазниц жертвы, обеими руками вот-
кнула их умирающему в самое сердце.
В следующее мгновение она едва успела увернуться от рухнувшего
на постель грузного тела.
– Свинья, – ударив труп по затылку, выругалась Черная Блузка, –
ты чуть было меня не убил!
– Умница, – прокричал откуда-то из угла вездесущий инкуб, – ог-
недышащий вороной жеребец был бы очень доволен тобою.
– Да, но что мне делать дальше – ведь сейчас сюда опять кто-нибудь
может прийти?
– Убей их всех. Возьми топор. Спрячься за дверью и бей, бей всяко-
го, кто посмеет сюда войти...
«Может быть, кто-то из заблудших китайцев постучится и зайдет все
же в эту дверь? – подумал между тем Аль Заран. – Это, пожалуй, было
бы очень и очень кстати». На какое-то время он даже прекратил стучать
по клавишам компьютера, чтобы не пропустить мимо ушей звук при-
ближающихся шагов. Но никто так и не пришел. Китайцев здесь явно
не было. На всякий случай сочинитель даже выглянул в окно и скольз-
нул взглядом по близлежащим деревьям, за которыми мог спрятаться
кто-то из узкоглазых. Но ни там, в доме у Ребекки, ни здесь, в его глухом
и дремучем лесу, не было ни одного подходящего персонажа.
«Прощай, «Крайслер», – подумал сочинитель, – ты был мне дей-
ствительно хорошим другом, но я, похоже, не смог выполнить возло-
женное на меня задание и потому – действительно прощай!»
– А я знаю, где ты зарыл полученные деньги, – бросил совершенно
неожиданную реплику заигравшийся, видно, инкуб.
– И я тоже знаю, – активно работая челюстями, подключился к раз-
говору вообще неизвестно откуда взявшийся демон-жукоед.
– И я, – на всякий случай приползло на шум чудовище о трех со-
бачьих головах и одном хоботе.
– Черт с вами. Я отдам вам половину, только ничего не говорите
Руди Тейлору, этому паршивому агенту, – в сердцах крикнул Аль Заран
и отчаянно забарабанил по клавишам.
202
...Спрятавшейся за дверью Черной Блузке пришлось ждать не так
долго. Минут двадцать спустя после прихода Билли Роджерса за ним
последовала его жена. Войдя в комнату, где лежал труп ее мужа, она
закричала так громко, что с крыши старого дома посыпалась чере-
пица.
– Нет, нет! Боже мой! Билли! – вырвалось у нее из груди, и сразу
вслед за этим ее череп разлетелся на две половинки после страшного
удара топором.
Одна из половинок, падая, успела разглядеть угасающим взором
стоявшую на табуретке девочку с окровавленными по локти руками...
– За...
– ... что? – спросила другая половинка.
– А просто так, – ухмыльнувшись, ответила девочка, – наверное, я
недолюбливаю взрослых.
– Ты молодец, Черная Блузка. Его Величество будет очень доволен
твоими успехами, – снова будто бы из воздуха материализовался везде-
сущий инкуб-подстрекатель. – Хочешь, я подарю тебе одуванчик?
– Одуванчик?
– Да.
– Но зачем?
– А затем, чтобы, когда сегодня в обед все оставшиеся в живых
жители фермы как обычно соберутся вместе, ты незаметно подкра-
дешься к дому, закроешь снаружи дверь и подуешь на одуванчик. Как
только последний парашютик, упавший с его седой головы, коснется
земли – ты увидишь прямо перед собой огнедышащего вороного же-
ребца.
– И я смогу сесть на него и ускакать далеко-далеко за окраину поля?
– Да, но сначала ты должна сказать ему: «Конь, мой конь, отдай
огонь». И когда он обдаст жаром дом, в котором собрались твои обидчи-
ки, и дом запылает, ты сможешь уехать.
– И конь не оставит меня?
– Нет, как не оставит тебя никто из наших.
– И ты, бык?
– Я не бык, я...
– Прости, инкуб, и ты не оставишь меня?
– Ни я, ни демон-жукоед, ни чудовище о трех собачьих головах и
одном хоботе, ни мелкий бес, ни тем более Его Величество Отродье...
– И мне будет хорошо с вами?
– Конечно, ведь у нас нет ни детей, ни взрослых – и тебя некому
будет ругать!
203
* * *
Когда, спустя несколько недель, я в очердной раз приехал к Аль За-
рану, то застал его сидящим за компьютером и обхватившим голову ру-
ками. По его внешнему виду я сразу понял, что что-то произошло.
– У меня две новости, – нехотя переводя на меня потяжелевший
взгляд, сообщил он, – одна хорошая, а другая плохая. С которой начать?
– Начните с хорошей, – усаживаясь в кресло, ответил я, – иначе
позднее о ней можно просто-напросто позабыть.
– Она умерла, – холодно и торжественно произнес Аль Заран.
– О Боже! Когда?
– Вчера вечером.
– И это вы называете хорошей новостью?
– Ну, да.
– Вы разве по-своему не любили ее?
– Кого, Руди? Вы с ума сошли? Росомаху? За что? За то, что она
сгрызла все мои кедровые орешки?
Холодный пот, выступивший было у меня на спине, стал постепенно
улетучиваться. «Либо я сделаю то, что должен сделать, – подумал я, –
либо он превратит меня в такого же идиота, каким сам прикидывается».
– Ну, а плохая новость?
– Плохая, – тут сочинитель с грустью выглянул в окно, перед кото-
рым стоял новенький «Крайслер», – плохая новость состоит в том, что
у меня не получилось...
– Не получилось, – побагровел я, – за пятьсот тысяч долларов у вас
не получилось вставить в рассказ парочку узкоглазых придурков и при-
людно растерзать их в назидание остальным?
– По правде говоря, Руди, я действительно попытался это сделать,
но поблизости не оказалось ни одного узкоглазого.
– Не валяйте дурака, Алонсо, – позабыв о пиетете, рявкнул я, – вы
что же, не могли ни одного из них придумать?
– Вы не поверите... Как бы это объяснить? Когда я работаю, то ни-
чего не придумываю. Я, знаете ли, впадаю в некое особое состояние,
которое позволяет мне видеть определенные, как правило, связанные
между собой события. Я, как мне теперь кажется, просто описываю их.
Вот и все!
– Вы шутите?
– Нисколько.
– И вы не могли мне сказать об этом раньше?
– Нет.
– Почему?
204
– Во-первых, я действительно над этим раньше как-то не задумы-
вался: я просто писал – вот и все. И, во-вторых, если бы я сказал, что не
буду сотрудничать, я не получил бы от вас того, что имею сейчас, верно?
– Все можно легко отыграть назад – вы не находите?
– Навряд ли, – пристально глядя на меня, произнес непредсказуе-
мый Аль Заран, – если вы и сможете отнять у меня «Крайслер», – тут он
снова не без грусти выглянул в окно, – то деньги вы не найдете никогда
в жизни. Я их очень и очень глубоко зарыл.
В свою очередь, я испытующе посмотрел на Аль Зарана.
– Глубоко?
– Да, очень.
– А если мы отнимем у вас Эльзу?
– Эльзу, – в глазах сочинителя появилась тень беспокойства, – да,
но тогда, кого же я буду...
– Приковывать цепями к стене, – сострил я, – может быть, порт-
фель, набитый сотенными купюрами, который вы у меня украли?
– Не передергивайте, Руди, это не воровство, это аванс, который вы
мне предложили.
– И который вы хотите оставить себе, не выполнив никакой работы?
– Мы договаривались лишь о том, что будем говорить о моем твор-
честве, но не договаривались, что будем пытаться повлиять на него. И
все же, пожалуй, я попробую еще раз. Мне самому это становится чер-
товски интересно.
– Попробуйте, Алонсо, попробуйте сделать это еще раз. Представь-
те, как они лезут из всех щелей – эти немытые узкоглазые, – разошелся
я, вспомнив историю о легендарном Рембо, – как занимают по праву
принадлежащее нам жизненное пространство, и как ловко и жестоко
расправляется с ними простая девочка, ваша героиня Черная Блузка.
– Я замочу их всех – и тогда вы заплатите мне еще сто тысяч долла-
ров!
– Хорошо, а если нет...
– Вы сделаете так, чтобы Эльза меня больше не посещала?
– Именно так.
– А, может быть, мне этого только и надо, Руди? – вновь не без снис-
хождения и сарказма заглянул мне в глаза непроницаемый Аль Заран.
* * *
Когда в строго установленное время немногочисленные оставшие-
ся в живых обитатели фермы Лаггинсов собрались на скоромный обед,
205
Черная Блузка, как и было установлено демонами, чуть слышно сту-
пая, подкралась к двери и плотно закрыла ее снаружи, просунув тол-
стый металлический прут сквозь ручку и закрепив другой его конец за
косяк. Довольная своей работой девочка вытерла выступивший на лбу
от волнения пот и хотела было, подув на одуванчик, произнести сакра-
ментальное: «Конь, мой конь, отдай огонь!», как неожиданно шум при-
ближающегося автомобиля заставил ее оглянуться.
– Пора сматываться, – дернул за плечо зазевавшегося было инкуба
неугомонный мелкий бес, – об этом мы не договаривались.
– Подожди, авось пронесет, – спокойно отреагировал инкуб. – А
ведь действительно откуда, черт возьми, появился здесь этот драндулет?
«Странно, – подумала Черная Блузка, – на моей памяти машины
вообще довольно редко заезжали сюда и тем более – автобусы». Меж-
ду тем довольно комфортабельный, несмотря на едкие характеристи-
ки немного ошалевшего от такого поворота событий инкуба, автобус
проехал, не останавливаясь, футах в трехстах от злоумышленницы.
Вспышки фотоаппаратов чуть было не ослепили ее и не провалили все
дело. Однако так же неожиданно, как и появился, автобус, заполнен-
ный, как показалось девочке, японскими туристами, быстро скрыл-
ся за окраиной магического поля. Из сидящих в доме на проехавший
мимо автобус никто не отреагировал – так, по-видимому, сильно было
у них чувство голода. Каждый сидел и аккуратно подчищал содержи-
мое своей тарелки...
– Вот черт, – в неистовом порыве гнева со всего маху ударив по кла-
вишам, прокричал Аль Заран, – они проехали мимо и не остановились!
– Т-с-с, – приложил палец к непропорционально мясистым губам
мелкий бес, – нас могут услышать.
– Я думал, что они остановятся, зайдут в дом и... – непонятно с кем
заговорил Аль Заран, – а они... Нет, этого не может быть... Исчезли так
же неожиданно, как и появились!
– Действительно, их больше здесь нет, хвала Отродью, – вылез из
укрытия вездесущий инкуб.
– Догони и верни их, – неистово барабаня по клавишам, приказал
своему одиозному персонажу самоуверенный Аль Заран, – в противном
случае я разжалую тебя в мерзопакостное насекомое.
– Как бы не так, – нагло ответил инкуб, – у меня и так от беготни
все копыта поистерлись. И потом здесь начинает пахнуть жареным, а я,
признаться, очень это люблю.
И действительно, не успели черные губы инкуба сомкнуться после
последней фразы, как не на шутку разошедшаяся главная героиня пове-
206
ствования что было силы дунула на одуванчик и неожиданно громким,
почти что нечеловеческим голосом крикнула:
– Конь, мой конь, отдай огонь!
И тотчас же не то с неба, не то из-под земли прямо перед ней во
всей своей то ли животной, то ли демонической красе вырос огнеды-
шащий вороной жеребец. Ударив копытом, из-под которого вылете-
ли мириады искр, он дико заржал, обнажив окровавленные и кривые
зубы.
– Это ты, – прослезилась Черная Блузка, – это ведь ты, мой отец?
– Нет, не я. Я даже не тот, кого, как ты думаешь, сейчас видишь пе-
ред собой!
– Не огнедышащий вороной жеребец?
– Нет!
– Но тогда – кто ты?
– Я только его злой призрак.
С этими словами призрак, что было сил, натужился и резко выдо-
хнул изо рта смертоносный сноп пламени. Стоявший перед ним дом с
запертыми внутри него людьми вспыхнул в мгновение ока. Последнее,
что услышала Черная Блузка, вскакивая на спину огнедышащего воро-
ного жеребца, были истошные крики объятых пламенем и обезумевших
от ужаса земляков.
– Я тоже, как и ты, стану призраком? – уносясь вдаль за окраину
поля, спросила девочка своего кумира.
– Это удел немногих, – ответил огнедышащий вороной жеребец, –
но если ты сделаешь то, что я прикажу тебе, быть может...
– Я стану к тебе хоть немножечко ближе? – крепко сжимая шею во-
роного коня, поинтересовалась Черная Блузка.
– Возможно.
– И что же я должна сделать еще – ведь я убила всех этих ненавист-
ных мне взрослых? Абсолютно всех. Я делала то, что говорил мне ин-
куб. Я так ждала встречи с тобой, а теперь выясняется, что я...
– Только на полпути, – дико заржал огнедыщащий вороной жере-
бец и, вздыбившись, сбросил растерявшуюся девочку на землю.
– Но что, что я должна сделать? – заливаясь слезами от боли и оби-
ды, закричала Черная Блузка.
– Убей того, кто... – обдав жаром ухо девочки, перешел на шепот
огнедышащий вороной жеребец, – и, может быть, тогда...
– Я сделаю это, – в исступлении разорвав на груди легендарную
блузку, закричала девочка, – подскажи только одно: где мне его разы-
скать?
207
– Иди точно за солнцем – и там, где оно скроется за горизонтом, ты
и найдешь его, – крикнул жеребец и, перепрыгнув через облако, раство-
рился сам в себе.
* * *
– Радуйтесь, – едва не сбив меня с ног, бросила мне в дверях не на
шутку раздосадованная Эльза, – он выгнал меня – вот до чего вы дове-
ли его своими экспериментами.
«Уж кто бы говорил об экспериментах», – подумал я и хотел было
что-то сострить по этому поводу, но вовремя промолчал: иначе обще-
ние с взбалмошной девицей могло затянуться на неопределенное время.
Сам по себе этот факт однако меня не порадовал. Это был косвенный
признак того, что у Аль Зарана что-то не получилось. «Главное – спо-
койствие, – уговаривал я себя, направляясь к его кабинету, – у нас еще
уйма времени, и если не в этот раз, то в следующий у него обязательно
получится». К тому же у меня было разрешение начальства не забирать
у Аль Зарана ни деньги, ни «Крайслер», хотя возмущение по поводу не-
объяснимого поведения сочинителя было крайне велико. Признаться,
у меня в голове тоже не укладывался тот факт, отчего хотя бы мельком,
дабы не вызывать нашего негодования, этот далеко не глупый человек
не мог упомянуть в своем новом произведении узкоглазых. В конце
концов он мнил себя профессионалом, а для профессионала подобная
просьба – сущий пустяк. Во всяком случае, если бы мне был дан похо-
жий приказ... Хотя речь сейчас, конечно же, не обо мне, а об этом черто-
вом сочинителе, которого я застал в кабинете весьма сосредоточенным.
– Никак?.. – вместо приветствия, прямо переходя к делу, спросил я.
– Напротив, – неожиданно ответил Аль Заран, – я напридумывал
их с целый автобус.
– Кого? Узкоглазых?
– Ну, да!
– Отлично. Кто они?
– Японцы.
– Великолепно, Алонсо. Японцы – наши основные конкуренты, а
следовательно, злейшие враги. И что же сделала с ними наша очарова-
тельная Ребекка Черная Блузка?
– В том-то и дело, что ничего, – уклончиво ответил Аль Заран.
– Как ничего? – удивился я. – Вы, верно, не успели закончить эпи-
зод?
– Нет, я его как раз закончил.
208
– Тогда я абсолютно ничего не понимаю, Алонсо, – признался я, –
пожалуйста, объясните мне, что происходит?
– Видите ли, Руди, – взглянув мне в глаза так искренне, что я не
смог усомниться, сказал сочинитель, – я действительно придумал
этих японцев, посадил их в автобус и направил на ферму, где их ждала
верная-преверная смерть. Но они...
– Что они? – заинтригованный как никогда, поинтересовался я.
– Они проехали мимо и остались в живых... Понимаете? Они прое-
хали мимо вопреки моей воли.
– То есть как?.. – присвистнул я.
– Я сам не знаю как, но факт остается фактом: персонажи, которых
я придумываю, отказываются мне подчиняться.
– Уж не хотите ли вы сказать?..– ужаснулся я.
– Да-да, Руди, вы правильно меня поняли, – продолжил между тем
Аль Заран, – порой мне кажется, что я не столько создаю эти жуткие
миры, сколько обладаю способностью проникать в некоторые из них и
черпать оттуда эти отвратительные сюжеты.
– Чушь, – усомнился я, – мне кажется, что вы таким образом хотите
оградить свое творчество от чьего-либо влияния; в том числе – и от ва-
шего собственного. Вы мните себя неким эксклюзивным созерцателем,
не способным изменять хитросплетения сюжетных нитей. Уверяю вас,
мой дорогой Алонсо, этот трюк у вас не пройдет! Вы – сочинитель, и
сочинитель, бесспорно, талантливый. Вы умеете создавать кошмарные
миры и порождать отвратительные персонажи. Не пытайтесь убедить
меня в том, что они существуют независимо от вас. Скажите еще, что...
В этот момент в дверь постучали.
– Что тебе еще нужно, черт возьми?! – крикнул и без того раздра-
женный Аль Заран. – Я дал тебе сто пятьдесят тысяч? Убирайся!
– Я забыла свой фен, – раздался из-за двери виноватый женский
голос.
– Вы слышите, Руди, – покрутив пальцем у виска, взбеленился со-
чинитель, – я дал этой сучке сто пятьдесят тысяч долларов, а она требу-
ет назад свой плохо работающий фен. Жаль, что я не поступил с ней...
– Как поступили с росомахой, – поддакнул я Аль Зарану, чтобы
хоть как-то сгладить очередную неловкую ситуацию.
– Вот именно. Ладно, черт с тобой, Эльза, даю тебе две минуты: за-
ходи, забирай свой фен и проваливай. Только на этот раз навсегда.
Не успели последние слова Аль Зарана рассеяться в воздухе, как
дверь в кабинет отворилась, и на пороге появилась совершенно незна-
комая мне девушка.
209
– Ваша новая подружка? – подмигнул я Аль Зарану, но тут же осек-
ся, заметив, как нервно задергался его левый глаз.
Смутная догадка пронзила мой мозг. Я вновь оглянулся и, увидев
на ее лице сладострастную улыбку убийцы и зажатый в руке пистолет,
инстинктивно потянулся за своим.
– Это она, Руди, – только и успел сказать сочинитель, – вы видите,
теперь она пришла за мной...
В следующее мгновение прогремел выстрел. Пуля попала Аль За-
рану в самое сердце.
– Умница, – крикнул то ли инкуб, то ли огнедышащий вороной же-
ребец, – а теперь убей второго!
Заметив, как дуло ее пистолета медленно поворачивается в мою сто-
рону, я бросился на пол и, выхватив собственное оружие, разрядил в
непрошенную гостью целую обойму. Убедившись, что убийца не шеве-
лится, я поднялся на ноги, приблизился к трупу и внимательно посмо-
трел на нее: она была точь-в-точь, как описывал ее бедняга Аль Заран:
молодая, порочная и даже весьма симпатичная, если бы не изрешечен-
ная пулями и забрызганная кровью ее легендарная ... черная блузка...

ОТРАЖЕНИЕ РАССКАЗА

По-видимому, это был сон. Все вокруг казалось фантастическим и
нереальным. Траекторию пути, по которому мы двигались, невозможно
было определить. Шел мягкий снег. Следы наших ног исчезали так же
быстро, как и появлялись. Приятель шел чуть впереди, а я медленно та-
щился сзади. Изморось разукрасила ветки деревьев столь причудливым
образом, что нередко при небольшом напряжении воображения сквозь
их сказочные хитросплетения можно было увидеть то контуры лося, то
белки, то росомахи. Воздух был напоен ни с чем не сравнимым арома-
том хвои. Стояла удивительная тишина, нарушаемая лишь движением
мысли. Цель была определена. Сомнений не было. Мы двигались в пра-
вильном направлении. Я кашлянул.
– Успеем ли до захода солнца? – спросил он.
– Мне кажется, что мы выбрали самый оптимальный маршрут, –
философски заметил я.
– Тебя что-нибудь беспокоит?
– Ничего.
– Зима в Лапландии, что может быть лучше? – поинтересовался мой
спутник.
– В прошлом году примерно в это же время я был на Бали, – за-
метил я.
– Там хорошо, где нас нет, – сказал он.
Наверное, мы все же по-разному понимали с ним цель жизни во-
обще и нашей сегодняшней прогулки в частности. Для него это было не
что иное, как преодоление самого себя. Для меня весь окружающий мир
представлялся всего лишь бесконечно огромной игрой, в которую толь-
ко надо научиться играть. Игра или преодоление – вот в чем вопрос.
С момента нашего с ним знакомства, а случилось это более семи лет
назад, мы тщетно пытались разгадать одну и ту же загадку. Какова ис-
тинная траектория нашего движения? Не всегда можно дать ответ даже
на своевременно и правильно поставленный вопрос.
211
Снег то усиливался, то становился слабее. Цель то растворялась где-
то за горизонтом, то вновь проступала на белом искрящемся фоне от-
четливо, как никогда. Силы таяли. Время неудержимо бежало вперед.
– Хорошо дышится, – заметил он, – и все же пора бы уже переку-
сить.
– Минут десять до окончания маршрута.
– Понятно.
Отель на горе: мы пришли туда, откуда и начали. Движение оказалось
круговым. Следов не осталось.
– Понятно.
– Минут десять до окончания маршрута.
– Хорошо дышится, – заметил он, – и все же пора бы уже переку-
сить.
Время неудержимо бежало вперед. Силы таяли. Цель то растворя-
лась где-то за горизонтом, то вновь проступала на белом искрящемся
фоне отчетливо, как никогда. Снег то усиливался, то становился слабее.
Не всегда можно дать ответ даже на своевременно и правильно по-
ставленный вопрос. Какова истинная траектория нашего движения? С
момента нашего с ним знакомства, а случилось это более семи лет на-
зад, мы тщетно пытались разгадать одну и ту же загадку.
Игра или преодоление – вот в чем вопрос. Для меня весь окружаю-
щий мир представлялся всего лишь бесконечно огромной игрой, в ко-
торую только надо научиться играть. Для него это было не что иное, как
преодоление самого себя. Наверное, мы все же по-разному понимали с
ним цель жизни вообще и нашей сегодняшней прогулки в частности.
– Там хорошо, где нас нет, – сказал он.
– В прошлом году примерно в это же время я был на Бали, – за-
метил я.
– Зима в Лапландии, что может быть лучше? – поинтересовался мой
спутник.
– Ничего.
– Тебя что-нибудь беспокоит?
– Мне кажется, что мы выбрали самый оптимальный маршрут, –
философски заметил я.
– Успеем ли до захода солнца? – спросил он.
Я кашлянул. Мы двигались в правильном направлении. Сомне-
ний не было. Цель была определена. Стояла удивительная тишина,
нарушаемая лишь движением мысли. Воздух был напоен ни с чем не
сравнимым ароматом хвои. Изморось разукрасила ветки деревьев столь
причудливым образом, что нередко при небольшом напряжении во-
212
ображения сквозь их сказочные хитросплетения можно было увидеть
то контуры лося, то белки, то росомахи. Приятель шел чуть впереди, а
я медленно тащился сзади. Следы наших ног исчезали так же быстро,
как и появлялись. Шел мягкий снег. Траекторию пути, по которому мы
двигались, невозможно было определить. Все вокруг казалось фанта-
стическим и нереальным. По-видимому, это был сон.

ЗАБАВНОЕ СУЩЕСТВО
МИСТЕРА ПИКВИКА

Едва ли мистер Пиквик мог точно вспомнить, когда к нему впервые
явилось это странное и забавное существо. Какие-то смутные образы
из очень далекого детства нет-нет да возникали в его взбудораженном
насыщенными хитросплетениями прошлого и настоящего мозгу. Од-
нажды, когда ему было три половиной, Джон Пиквик, сидя за столом
вместе с родителями и старшей сестрой, заметил маленького человеч-
ка, спрятавшегося за чашкой чая, к которой уже протягивал руку его
отец.
– Осторожнее, папа, – взмолился круглолицый и розовощекий
Джон Пиквик, – ты ведь можешь его раздавить!
– Кого, микроба?
Взрыв хохота, который последовал вслед за этой репликой, не толь-
ко сбил с толку наивного Джонни, но и, по-видимому, так сильно ис-
пугал маленького человечка, что тот, не найдя ничего лучшего, ловко
взобрался на край все той же папиной чашки с чаем и, как-то ехидно
посмотрев на озадаченного мальчишку, рыбкой нырнул в горячую мут-
ную жидкость.
– Скорее спасите его, – вскочил с места испуганный Джонни, – вы
видите: он может утонуть.
Новый взрыв хохота, еще более продолжительный и оттого столь же
обидный, прервал несколько затянувшуюся трапезу.
– Кого надо спасти, Джонни, – вытирая платком навернувшиеся на
глаза от смеха слезы, решила подшутить над братом сестричка Кэтти, –
уж не тот ли кусок сахара, который папа только что опустил в чай?
– Там был не кусок сахара. Разве вы не заметили? Там был малень-
кий, очень маленький человечек.
– Конечно, милый, – потрепав сына по головке, попыталась раз-
рядить обстановку сердобольная миссис Пиквик, – там был такой же
маленький человечек, как и ты, но он уже поел, попрощался и ушел,
214
а тебе предстоит еще доесть творог, иначе мама на тебя очень рассер-
дится.
– А если я доем этот творог, маленький человечек вернется ко мне?
– Разумеется, он всегда возвращается к тем, кто хорошо ест творог.
Зря, наверное, произнесла тогда эти слова недалекая мисс Пиквик.
Ее сын, заинтригованный происходящим и страстно жаждующий вновь
повидаться с таинственным маленьким человечком, по-видимому, съел
так много творога, что неожиданные пришествия загадочного существа
стали с некоторых пор для ее сына совершенно обычным делом.
Может быть, чуть раньше, может, чуть позже произошла с малень-
ким Джоном Пиквиком и другая, чем-то похожая на только что расска-
занную история. Тогда он вместе со своим другом Генри Тимплтоном
и колли по кличке Джессика играли в мяч на лужайке у дома супругов
Тимплтонов. Игра заключалась в том, что дети по очереди бросали мяч,
а собака молниеносно срывалась с места, хватала его зубами и возвра-
щала заливающимся хохотом ребятишкам. И вдруг, когда очередь бро-
сать выпала Генри Тимплтону, Джонни неожиданно показалось, что
мяч окутала странная полупрозрачная пелена, превратив его в подобие
головы живого существа с расширенными от ужаса глазами, расцара-
панными щеками и носом, да к тому же кровоточащей нижней губой.
– Не надо, – совершенно, как ему показалось, отчетливо взмоли-
лось шароподобное существо, – пожалуйста, не бросайте меня больше
этой собаке. Она очень, очень больно кусается.
– Подожди, Генри, ты слышал, – взяв не по-детски крепко за руку
своего товарища, спросил Джонни, – ты слышал, о чем нас только что
попросил этот мяч?
– О чем он нас мог попросить? – изумился Генри. – Он ведь не жи-
вой, верно?
– Он живой, Генри, – упорствовал Джонни. – Он только что попро-
сил пощадить его.
Друзья положили мяч на лужайку и вместе придирчиво начали рас-
сматривать его, переворачивая с боку на бок и прислушиваясь к каждо-
му подозрительному звуку и шороху. Увы, мяч вновь принял свою при-
вычную форму и предательски подло молчал.
– Ты обманул меня, – после почти пятиминутного изучения объек-
та с привлечением все той же неугомонной собаки, констатировал Ген-
ри Тимплтон, – мне больше не хочется с тобой дружить.
Раздосадованный, Джонни Пиквик как-то зло нахлобучил на глаза
ярко-желтую бейсбольную кепку и, оттолкнув Генри, быстро побежал
домой...
215
С появлением непонятного существа жизнь маленького Джонни
наполнилась новым смыслом и стала намного ярче. Любое, пусть даже
самое ничтожное событие неожиданно могло превратиться в настоя-
щий праздник. Иногда существо, будто бы нарочно подогревая интерес
мальчика, пропадало на несколько дней, а то и недель или даже меся-
цев, и в тот момент, когда оно возвращалось, а в том, что оно обязатель-
но вернется, Джонни ни на секунду не сомневался, радости малыша не
было предела. Порой он выражал ее так бурно, что даже видавшая виды
старшая сестренка Кэтти крутила пальцем у виска, как бы пытаясь дать
понять брату, что он ведет себя несколько странновато. Да и разве она
могла реагировать по-другому, например, в том случае, когда Джонни,
за мгновение до этого внимательно изучавший новую подаренную ему
мамой игрушку, неожиданно переводил взгляд на комод и вступал с
ним в довольно-таки замысловатую дискуссию:
– Здравствуй! Я так долго ждал тебя, друг, – обращался он к де-
ревянному истукану, до отказа набитому всевозможной домашней
утварью, – а ты все не приходил – должно быть, ты был очень сильно
занят?
– Я никуда не уходил, – к удивлению Джонни отвечало хитроумное
существо, принявшее на этот раз очертания не то карандаша, не фло-
мастера, лежавшего на комоде. – Я всегда был тут, просто ты не хотел
меня замечать.
– Неправда, я искал тебя даже на чердаке, я искал тебя в темной
комнате, но тебя нигде не было.
– Ну и дурачок же ты, Джонни, – недоумевала ничего не понимаю-
щая Кэтти, – этот комод всегда стоял на этом месте и никогда не был в
темной комнате или тем более на чердаке!
Но Джонни уже не слышал ее голоса, теперь его интересовал лишь
оживший чудо-фломастер, покачивающийся на крышке комода в такт
биению секундной стрелки настенных часов.
– Хочешь, поиграем? – неожиданно предложило фломастероподоб-
ное существо.
– Во что, – воодушевился маленький Джонни, – может быть, в са-
лочки?
– Ты что, Джонни, – сделал недовольную мину необычный собе-
седник, – разве ты не видишь, что сегодня я расположен играть только
в «веселые картинки»... Но если ты не хочешь, я могу прийти в другой
раз!
– Что ты, что ты, любимый фломастер, пожалуйста, не уходи! Толь-
ко, знаешь, я совсем не умею рисовать!
216
– Ну, это только тебе так кажется. Слушай меня внимательно, и ты
увидишь, что это не так сложно и, главное, довольно забавно. А теперь
встань и возьми меня в правую руку.
Следуя наставлениям своего друга, Джонни Пиквик под ехидные
возгласы Кэтти не без труда пододвинул к комоду гигантское кресло и,
взобравшись на него, осторожно взял в руки чудесный фломастер.
– Ты мух, что ли, там ловишь? – не смогла удержаться от очередного
едкого замечания непроницательная Кэтти.
Джонни хотел было огрызнуться, но его друг-фломастер, тонко по-
чувствовав это, остановил его малопонятной, но внушительной фра-
зой:
– Оставим некоторых пребывать в неведении и займемся делом. Что
бы ты хотел нарисовать?
– Может быть, колли Джессику, которая... – начал было Джонни и
запнулся, неожиданно поздно сообразив, что допустил бестактность.
– Которая чуть было не высосала мне мозги, когда ты со своим дру-
гом Генри Тимплтоном играл в этот дурацкий мяч?
– Прости, мой милый фломастер, – покраснел Джонни, – но ведь
я никогда не думал, что ты можешь превращаться в мяч. А вообще-то
Джессика очень добрая собака.
– Ладно, не имеет значения. Считай, что я уже все забыл, только у
меня одна к тебе просьба!
– Какая?
– Когда в следующий раз я превращусь, к примеру, в воробья, не
надо хвататься за рогатку и стрелять в меня разноцветными камешка-
ми, договорились?
– Не сомневайся, фломастер, с этой минуты я не обижу ни одного
воробья!
– Ну вот и отлично. Так что же мы будем рисовать?
– Может быть, Кэтти? – не без опаски покосившись в сторону при-
умолкшей за вышивкой сестры, предложил Джонни.
– Что ж, неплохая идея! Пожалуй, если постараться, то у нас может
получиться очень и очень веселая картинка. Покрепче держи меня – и
начнем!
Джонни сел за стол, раскрыл альбом и на какое-то мгновение
задумался о том, как изобразить Кэтти так, чтобы получилась дей-
ствительно веселая картинка, взглянув на которую, у нее бы напрочь
пропала охота подтрунивать над своим младшим братом. И вдруг на
Джонни будто бы что-то снизошло. Рука его сама уверенно задвига-
ла фломастером, нанося на белую поверхность листа линию за лини-
217
ей, точку за точкой. Время от времени юный художник бросал уже
не робкие, а скорее оценивающие взгляды на сидевшую неподалеку
сестру...
– Так, так, неплохо, – кряхтел неутомимый фломастер, – добавь ей
на лице веснушек – это никогда не повредит делу.
Минут через тридцать картинка была закончена. На ней был изо-
бражен улыбающийся Джонни. Напротив него сидела его гиперболиче-
ски веснушчатая сестра, в очередной раз беспричинно насмехающаяся
над братом и крутящая указательным пальцем у виска. За спиной у се-
стры притаилось охочее до разного рода выдумок загадочное существо,
приставившее к голове ничего не подозревавшей Кэтти очаровательные
рожки. Подпись под картинкой гласила: «Смех без причины – признак
дурачины!»
– На мой взгляд, получилось славненько, – внимательно рассмо-
трев новоиспеченный шедевр, произнес чудо-фломастер, – пожалуй,
настало время показать это самой Кэтти, а я... я, пожалуй, пойду...
С этими словами странноватый друг маленького Джонни момен-
тально превратился в струйку воды и, просочившись сквозь пальцы
юного художника, бесследно испарился.
– Ну вот, – чуть было не расплакался Джонни Пиквик, – как рисо-
вать, так вместе, а как пожинать плоды, так я один.
И вслед за этим продемонстрировав Кэтти рисунок, неожиданно
получил от сестры увесистую оплеуху...
Когда в следующий раз хитроватое существо вновь появилось пе-
ред Джонни в образе теперь уже благородной, покачивающейся буд-
то на волнах под потолком воздушной черепахи, мальчик хотел было
припомнить своему другу позорное бегство с поля боя с неугомонной
Кэтти, но, взглянув в беззлобные черепашьи глаза, тотчас же устыдился
этого неаристократичного порыва и, приветливо помахав рукой живот-
ному, неожиданно для самого себя произнес:
– Здравствуй, черепашка Монтгомери! Вот ты и вернулась!
– Кто-о-о-о!? – выпучив и без того чем-то отдаленно напоминав-
шие виноградины глаза, удивилась долгожданная гостья.
– Черепашка Монтгомери, – уверенно повторил Джонни, – ты не
будешь возражать, если сегодня я буду называть тебя именно так?
– Почему бы и нет, – почесав плавником затылок, согласилось воз-
духоплавающее существо, – в конце концов другого имени в этом об-
разе мне еще никто никогда не давал.
– В таком случае объясни мне, пожалуйста, Монтгомери, почему
ты, когда мы закончили играть в веселые картинки так внезапно поки-
218
нул меня? Может быть, ты испугался мою сестренку Кэтти? – Не бойся:
она ведь не Джессика, и она не кусается!
– Что ты, Джонни, что ты! Как же ты мог такое подумать, – медленно
проплывая под потолком, разглагольствовало добродушное существо,
– просто я неожиданно вспомнил, что мне надо домой. И потом, если
честно, я очень не люблю тех, кто не обращает на меня никакого вни-
мания. Ты думаешь, это так легко постоянно менять свою внешность,
исчезать и появляться вновь и при этом не быть никем замеченным?
– Не думаю, Монтгомери, – в свою очередь разоткровенничался
маленький Джонни Пиквик, – и знаешь, иногда мне кажется, что тебя,
кроме меня, совсем никто не видит. Но ведь ты же существуешь, Монт-
гомери, ответь мне, это правда, что ты существуешь?
– Существует все, во что верит сам человек, Джонни, – назидатель-
но произнесла мудрая псевдочерепаха. – Спроси себя самого, верю ли я
в то, что мой друг Монгомери существует – и тебе сразу все станет ясно.
– Конечно, Монтгомери, мне ясно, что ты существуешь! Но как рас-
сказать об этом остальным? Ты же видишь: даже Кэтти, моя дорогая и
любимая сестренка Кэтти, смеется надо мной, когда...
– Когда?
– Когда я разговариваю или играю с тобой.
– А уверен ли ты, что кому бы то ни было следует рассказывать о
моем существовании?
– Но ты же сам только что говорил, что тебе обидно, когда тебя ни-
кто не замечает.
– Действительно, мне обидно, только не за себя, а за других, ибо не
я незаметен, скорее они слепы! Хотя зачем я забиваю тебе голову всей
этой ерундой – давай лучше опять поиграем... только на этот раз...
– В морской бой! – с воодушевлением развил предложение своего
друга маленький Джонни. – Согласен?
– Согласен, – после некоторого колебания произнес подозритель-
ный Монтгомери, – только не думай, что я буду кораблем, а ты капи-
таном...
– А что если ты будешь торпедой, а я твоим прицелом? – не унимал-
ся не на шутку раздухарившийся мальчик.
– По-моему, это интересно. Особенно, если мы пойдем на кухню и
постреляем по раставленной на полках посуде.
– Мама убъет меня за это.
– Не бойся – ты скажешь ей, что с недавних пор научился двигать
предметы на расстоянии. После этого будь уверен, что она сама попро-
сит тебя что-нибудь переставить... и вот тогда тебе останется только...
219
хорошенько прицелиться. И когда ты сфокусируешь взгляд на конкрет-
ном предмете, командуй: «Торпедная атака!», а дальше, дальше я все
сделаю сам.
– А тебе не будет больно, уважаемая черепашка Монтгомери?
– Когда я ложусь на правильный курс, то никогда не чувствую боли.
Обменявшись понимающими улыбками, заговорщики тотчас же
приступили к выполнению намеченного плана. По дороге на кухню
озорной Джонни Пиквик несколько раз пытался было оседлать про-
плывавшую в нескольких дюймах от него воздушную черепаху, но она
предусмотрительно ускользала от него, произнося одну за одной много-
значительные фразы, ни одна из которых впоследствии так и не стала
крылатой, хотя и использовалась самим Пиквиком довольно часто.
– Смотри не повреди мне голову, – причитала черепашка Монтго-
мери, – и не садись на воздух – ударишься.
– Но я и не пытался сесть на тебя, Монгомери, я просто хотел по-
гладить тебя по панцырю.
– Панцырь – не гладильная доска, а неотъемлемый элемент моего
экстерьера.
– Фокстерьера?! – искренне удивился, плохо разобрав незнакомое
слово, маленький Джонни.
– Экстерьера, мой юный друг, экстерьера. Хотя в чем-то ты, навер-
ное, прав: без фокстерьера нет экстерьера.
– Когда я вырасту, я думаю, что смогу понять это лучше, не правда
ли, Монтгомери?
– Конечно, Джонни, конечно. Тебе многое еше предстоит понять...
и, увы, зачастую во многом разочароваться. Запомни, малыш: за раз-
личными, казалось бы, значительными вещами и событиями неред-
ко не скрывается ничего. С годами ты вроде бы становишься мудрее,
но вместе с тем утрачиваешь нечто большее, что и придает жизни на-
стоящий умопомрачительный привкус – собственное к ней отноше-
ние. Ты как бы начинаешь смотреть на вещи чужими глазами, ана-
лизировать события, опираясь на чьи-то общепринятые суждения. А
надо ли поступать именно так? Может быть, гораздо более честно – да
что там говорить! – более интересно пытаться самому наделять вещи
приятными для тебя свойствами, не столько анализировать, сколько
инициировать необходимые для тебя события? Может быть, тебе не
стоит торопиться подростать, чтобы от тебя не ушла твоя черепашка
Монтгомери?
– А разве, когда я вырасту, ты уйдешь от меня? – чуть было не рас-
плакался маленький Джонни.
220
– Я не уйду от тебя до тех пор, пока ты будешь верить в то, что я су-
ществую.
– А если я буду верить, ты всегда будешь мне помогать?
– Конечно, а как же иначе может быть между друзьями?
– А ты будешь верить в меня, Монтгомери? – неожиданно выпалил
неугомонный мальчик.
– А как же, – искренне изумилась благородная черепаха, – как же я
могу не верить в то, что...
– Тогда я тоже буду тебе помогать, – перебил своего друга само-
уверенный Джонни и, войдя в кухню, неожиданно громко крикнул:
– Внимание, внимание, торпедная атака!
Мисс Пиквик, готовившая традиционный яблочный пирог, то ли
от неожиданности, то ли от алогичности происходящего выронила из
рук кусок ароматного теста и с удивлением взглянула на столь неожи-
данно нарушившую ее работу теплую компанию, разглядев в ней толь-
ко своего сына и не заметив черепашку Монтгомери.
– Сынок, не могу сказать, чтобы мне пришелся по вкусу этот твой
поступок. Ты сильно напугал меня, и теперь мне придется заново гото-
вить тесто.
– Но, мама, я ведь хотел только показать тебе, что я научился взгля-
дом передвигать различные предметы.
– Однако ты даже не помог маме поднять упавший кусок. Кстати,
это можно сделать просто руками.
Пристыженный, маленький Джонни сделал уже было несколько
шагов по направлению к кухонному столу, чтобы исправить произо-
шедшее по его вине недоразумение, как вдруг над самым ухом услышал
заговорщицкий шепот Монтгомери:
– Попробуй поднять его взглядом: я помогу тебе.
Поколебавшись долю секунды, Джонни Пиквик застыл в позе маэ-
стро магии, приготовившегося из воздуха сотворить петуха, и сделав
несколько пассов, сосредоточил взгляд на злополучном куске теста.
– Вообще-то ты должен был еще раз скомандовать: торпедная атака,
– обиделся Монтгомери, – ну ладно, ради тебя я сделаю это и так.
С этими словами Монтгомери неожиданно ловко приблизился к те-
сту, подхватил его плавником и к вящему изумлению мисс Пиквик под-
нял его и аккуратно положил на стол.
– Боже мой, Джонни, – воскликнула женщина, – пожалуйста, пе-
редвинь на край стола вот эту тарелку.
– Внимание, Монтгомери, торпедная атака, – среагировал на ма-
мину просьбу самоуверенный командир.
221
Выражение лица черепашки сделалось шкодливым до безрассуд-
ства. Казалось, что не Джонни, а именно он, Монтгомери, был малень-
ким и шаловливым мальчиком, а умудренным жизненным опытом су-
ществом был кто-то другой. Набычившись, если это выражение хоть
как-то применимо к черепашьей породе, Монтгомери разогнался и что
было сил ударился лбом о край тарелки, которая тотчас же слетела со
стола и под дикое ржание Монтгомери, которого, кроме маленького
Джонни, так никто и не услышал, разлетелась вдребезги.
– Теперь ты веришь мне, мама? – заглядывая женщине в глаза,
спросил ее талантливый сын.
– Конечно, мой милый! Однако скажи: ты упомянул о каком-то
Монтгомери... это твой друг?
Джонни вопросительно посмотрел на черепаху, желая получить ве-
ликодушного одобрения. Монтгомери хотел было пожать плечами, да-
вая понять малышу, что тот имеет право говорить все, что захочет, но
вдруг понял, что ему страшно мешает панцырь, и просто отвернулся.
– Это мой друг, это мой самый лучший друг, – ответил Джонни и
неожиданно для всех присутствующих громко расплакался.
Прошло несколько дней с этого замечательного момента. Родители
маленького Джонни Пиквика провели консультацию с одним из луч-
ших местных психиатров по поводу внезапно открывшихся выдающих-
ся способностей их сына.
– Поймите нас – мы очень и очень взволнованы, – сокрушался
обычно весьма уравновешенный мистер Пиквик, – сначала эти стран-
ные высказывания, потом движущиеся под его взглядом предметы. Что
последует дальше?
– Мне необходимо осмотреть вашего сына, – деловито ответил
врач, – возможно, это временное явление, но если все обстоит именно
так, как вы говорите, надо быть готовыми к тому, что выдающиеся спо-
собности вашего сына обострятся, а это, в свою очередь, чревато раз-
личными нервными расстройствами.
– И что делать тогда? – тяжело вздохнула миссис Пиквик.
– Тогда, вероятно, мы проведем курс психотерапии, направленный
на снятие усталости и освобождение от психозов. Короче говоря, осо-
бых причин для волнения у вас быть не должно: мы сделаем все возмож-
ное, чтобы ребенок нормально развивался.
Следующий месяц был, наверное, одним из самых мучительных в
жизни маленького Джонни Пиквика. И дело было не столько в том, что
недоучка-психиатр не на шутку замучил его дурацкими вопросами, на
которые, по мнению того же психиатра, Пиквик младший давал не ме-
222
нее дурацкие ответы, а в том, что в этот трудный для него период его
верный друг фломастер, он же черепашка Монтгомери, он же... – впро-
чем, какая разница – ведь фломастер мог появиться в образе кого угод-
но – предательски бросил его.
– И ты утверждаешь, что тогда на кухне ты мог передвигать пред-
меты взглядом, а теперь не можешь? – не унимался психиатр во время
очередного сеанса-допроса.
– По-моему, доктор, я разучился делать это, – стараясь ничем не вы-
дать своего друга, сказал Джонни Пиквик.
– Но ведь тогда ты сделал это?
– Тогда сделал.
– А сейчас?
– Сейчас не могу.
– Может быть, тебе кто-нибудь помогал?
– Никто, доктор, честное слово, никто!
– Ладно, тогда кто такой Монтгомери?
– Монтгомери – это... это волшебный лев из сказки Дерипаски.
– Что-то я не припомню такого сказочника... Андерсен – да! Бра-
тья Гримм – естественно! Нет, никакого Дерипаски я лично не помню.
И что же сделал этот волшебный лев из сказки Дерипаски – просвети
меня, будь любезен.
Вообще-то, маленький Джонни был не очень склонен к разного
рода преувеличениям. Но сейчас, когда речь зашла о святом – защите
инкогнито своего лучшего друга – он неожиданно для самого себя пу-
стился в пространные рассуждения о несуществующем волшебном льве
из несуществующей сказки несуществующего Дерипаски, уверовав в
этого льва, точно этим львом был он сам или... нет, лучше уж он сам, а
не фломастерная черепашка Монтгомери.
– Вы спрашиваете, что сделал это лев?
– Да, что он сделал?
– Он съел одного очень любопытного дяденьку.
– И за что же он его съел?
– Вы не поверите, доктор, но он съел его только за то, что дяденька
задавал окружающим слишком много вопросов. «Хорошая погода се-
годня, не так ли?» – спросил он однажды белую мышку. Мышка...
– ... ничего не ответила и хвостиком вильнула!
– Нет, доктор, мышка ответила дяденьке: «Да, погода сегодня дей-
ствительно хорошая – время собирать урожай». Сказала так мышка и
убежала в поле, где было много-много ее мышиной еды. А потом дя-
денька встретил хрюшку. «Ты такая большая, хрюшка, – спросил дя-
223
денька, – сколько же тебе лет?» «Не бойся, дяденька, я совершеннолет-
няя», – ответила хрюшка и тоже хотела было убежать в поле, но так и
не смогла встать на ноги – такая уж она была упитанная. И вот после
хрюшки дяденька встретил льва и задал свой последний коронный во-
прос: «Скажи, лев, много ли у тебя врагов?» «Много, очень много, – фи-
лософски заметил лев, – утешает одно – сейчас одним из них станет
меньше». С этими словами лев бросился на дяденьку, которого гнал до
самого поля, где и съел.
– Ты умный, ты очень умный, мальчик, – дослушав до конца неве-
селую сказку, заключил психиатр, – но, как сказал однажды другой не
менее знаменитый, чем твой Дерипаска, писатель: на всякого мудреца
довольно простоты. Я дам твоим родителям несколько полезных сове-
тов, которые, я надеюсь, сделают тебя более правдивым.
Услышав недобрые слова психиатра, маленький Джонни-сказочник
чуть было не расплакался, но в этот момент дверь кабинета распахну-
лась, и в него уверенной великосветской походкой вошел одетый с иго-
лочки мужчина, в котором Джонни по какому-то только ему понятному
признаку узнал своего закадычного друга.
– Здравствуйте, профессор, – подобострастно поприветствовал во-
шедшего психиатр.
– Здравствуйте, коллега. Позвольте узнать, чем это вы здесь зани-
маетесь?
– Маленький Джонни Пиквик рассказывает мне удивительные
сказки...
– Про льва? – незаметно лукаво подмигнув мальчику, поинтересо-
вался ненастоящий профессор.
– Про льва, – с трудом выдавил из себя заинтригованный психиатр,
– но позвольте узнать...
– Откуда я это знаю?
– Да.
– Я знаю это оттуда же, откуда знает про льва этот сообразительный
мальчуган – из сказки Дерипаски. А вы разве не знакомы с творчеством
этого автора?
– Не то чтобы не знаком, – растерялся психиатр, – просто именно
эту сказку про льва я что-то плохо помню.
– Именно эту? Но ведь у Дерипаски нет больше других сказок! – в
свою очередь изумился профессор. – Нет, нет и нет. Знаете ли, коллега,
по-видимому будет лучше, если я сам проведу с мальчиком несколько
сеансов, если вы, конечно, не возражаете?
– Что вы, профессор, я думаю, это только пойдет ему на пользу.
224
– Ну вот и славненько. Пожалуйста, маленький Джонни Пиквик,
следуйте за мной.
Как только друзья оказались в просторном коридоре клиники, рас-
строганный Джонни так нежно прижался к новоиспеченному профес-
сору, что тот, несколько смутившись, все же погладил мальчишку по
голове со словами:
– Ну полноте, полноте, Джонни Пиквик. Вы, верно, опять думали,
что ваш друг оставит вас в беде.
– Нет, что ты... вы, профессор, – запутался в собственных мыслях
маленький Джонни, – я знал, что рано или поздно ты обязательно при-
дешь – ведь я верю в тебя, Монтгомери!
– А я в тебя, Джонни. И видишь – на этот раз, по-видимому, я так
сильно поверил в тебя, а ты в меня, малыш, что наша вера передалась
психиатру. Спроси его – и он обязательно скажет, что точно так же, как
и ты, видел меня. Хотя на самом деле...
– Что на самом деле?
– Он в отличие от тебя разговаривал с пустотой или в лучшем слу-
чае с тенью.
– С твоей?
– Да нет же, скорее со своей собственной тенью.
– Однако она ловко с ним управилась!
Друзья захохотали и, взявшись за руки, бодро направились к выхо-
ду. И если кто и недоумевал еще в этой ситуации помимо невезучего
психиатра, так разве что попавшаяся навстречу Джонни Пиквику мед-
сестра. Да и как же ей было не недоумевать, когда Джонни Пиквик шел
по коридору, громко разговаривая сам с собой и держа за руку... воздух!
Так прошло несколько лет. Маленький Джонни Пиквик незамет-
но для себя самого превратился сначала просто в Джона Пиквика, а
еще через какое-то время – в импозантного и преуспевающего мистера
Пиквика. Вряд ли кто-то, пусть даже и очень близкий к нему, догады-
вался о первопричине этого процветания. А первопричина, между тем,
была столь же проста, сколь и невероятна: поверив однажды в загадоч-
ное существо и подружившись с ним, Джон Пиквик пронес эту друж-
бу через всю жизнь, порой, как и в детстве, попадая в забавные и даже
нелепые ситуации. И если сначала бывший фломастер и черепашка
Монтгомери появлялся перед Джонни Пиквиком, когда заблагарассу-
дится, то со временем мистер Пиквик научился вызывать своего дру-
га тогда, когда это действительно требовалось. В каком только виде не
представало забавное чудо-существо перед мистером Пиквиком! Од-
нажды оно явилось к нему в образе сковородки и отчего-то обиделось,
225
когда очень любивший готовить Джон Пиквик, забывшись, поставил
ее на огонь.
– Вот дьявол! – кричала раскаленная сковорода. – Хорошо же ты
отблагодарил меня за верную службу.
– Прости, друг, – сокрушался рассеянный мистер Пиквик, – я ду-
мал, что ты настолько вошел в роль, что это будет тебе приятно.
– Да уж, – шипя раскаленным маслом и попахивая шницелем, от-
ветила чудо-сковорода, – мне кажется, что я действительно начинаю к
этому привыкать. Однако в следующий раз, если я тебе понадоблюсь...
– Я попрошу тебя явиться в виде бриллианта в перстне, который я
собираюсь подарить одной из голливудских красавиц.
– С тем, чтобы, глядя на меня, она восхищалась моей чистотой?
– Да, Бриллиант, и, глядя на тебя, вспоминала обо мне!
– Потому что ты – это я?
– Разумеется! А я – это ты!
Так шел месяц за месяцем и год за годом. Постепенно встречи друзей
становились все более частыми и прагматичными. И если раньше до-
минирующая роль забавного существа была неоспорима, то со време-
нем заметно посолидневший мистер Пиквик все чаще и чаще брал верх
в их поистине фантасмагорических взаимоотношениях. Когда ему было
нужно, он мог достать своего друга даже из колоды игральных карт, где
тот имел обыкновение устраиваться, как правило, между девяткой чер-
вей и бубновой дамой.
– Ты нужен мне, Джокер, – аккуратно тремя пальцами вынимая
его из колоды, приговаривал воодушевленный игрой мистер Пиквик, –
сейчас я помещу тебя в комбинацию – и у меня получится флеш-рояль!
И еще через несколько минут, ко всеобщему удивлению низко-
низко склонившись к игральному столу, неизвестно кому, но довольно
целенаправленно нашептывал:
– Ты будешь смеяться, Джокер, но мы опять выиграли!
– Да, мы опять выиграли, – с какой-то неподдельной грустью от-
вечал Джокер и, превратившись в снежинку, неожиданно быстро таял...
И вот однажды, а именно двадцать четвертого августа одна тысяча
девятьсот девяносто девятого года, благодушно настроенный и ни о чем
не подозревавший мистер Пиквик непонятно почему отпустил шофера
и самостоятельно сел за руль своего мерседеса. Мистер Пиквик не со-
бирался делать ничего необычного: он просто хотел съездить на южное
побережье Англии, побродить по довольно пустынным в это время года
пляжам и поразмыслить над очередной довольно серьезной сделкой.
Необычно было лишь то, что Джон Пиквик впервые в жизни решился
226
отправиться в столь дальнюю поездку самостоятельно. Что же касается
партии бразильского кофе, которую он намеревался поставить своему
давнему бельгийскому компаньону Люку де Биллю, то здесь все должно
было пройти без особых проблем. Единственное, о чем несколько сожа-
лел мистер Пиквик, заключалось в том, что он забыл согласовать цено-
вую политику в отношении этой кофейной партии со своим преданным
и весьма проницательным существом-джокером.
За окном скользившего по извилистой автостраде лимузина про-
плывали расцвеченные осенними акварельными тонами пейзажи.
Мир и спокойствие, казалось, навечно поселились в этой стране. Мир
и спокойствие господствовали и в душе мистера Пиквика. В какое-то
мгновение он даже подумал о том, как все-таки иногда хорошо побыть
одному, но тут же спохватился, вспомнив о своем закадычном друге –
бриллиантовом Джокере.
– Ты – это я? – неожиданно, как бы в продолжение его собственных
размышлений, услышал он знакомый голос и, повернув голову влево,
увидел сидевшего рядом... точно такого же, как и он сам, безмятежного
и преуспевающего мистера Пиквика.
– Конечно, – переборов первоначальное изумление от столь неожи-
данного нового образа своего друга, ответил Джон Пиквик. – Я – это
ты!
– Вот именно, – с какой-то неподдельной тоской поддакнуло суще-
ство. – Спасибо тебе, дружище, огромное тебе спасибо. И, пожалуйста,
прости меня... Пожалуйста, прости!
– За что, черт побери?! – насторожился мистер Пиквик.
– За то, – после паузы, показавшейся водителю вечностью, ответи-
ло погрустневшее существо, – за то... что меня никогда не было!
– Неправда, – на лбу мистера Пиквика выступили капли холодного
пота, – скажи мне, что это неправда!
– Увы! С самого начала, когда ты только что придумал меня, прак-
тически до самой последней минуты я точно так же верил в то, что
существую. Я чувствовал, что нужен тебе. И вот сейчас, когда у тебя
появилось все или почти все, когда ты сам дал понять мне, что я и ты,
собственно говоря, одно и то же – я совершенно отчетливо понял, что
меня просто нет. Я есть ничто или в лучшем случае – плод твоего вооб-
ражения.
– Если тебя не будет – не будет и меня! – добавив газу, решительно
заявил мистер Пиквик.
– Но меня уже нет, – парировало существо-двойник и неосторожно
дотронулось рукой до плеча водителя.
227
В этот момент наперерез автомобилю выехал огромный фургон.
Раздался протяжный визг тормозов, за которым последовал хлопок
и внезапная яркая вспышка. Последнее, что увидел после это мистер
Пиквик, было все то же, возможно, и придуманное им самим, а теперь
состоящее из его собственных останков, некогда веселое и добродуш-
ное малопонятное существо.

ПОСЛЕДНЕЕ ИЗОБРЕТЕНИЕ

Все предопределено.

Я человек необычной и весьма интересной профессии. Причем по-
лучил я ее случайно. Это произошло, когда моя младшая дочь Францу-
за, выйдя замуж за одного жуликоватого парня, выгнала меня из дому
и обманным путем завладела всеми моими скромными накоплениями.
Старшая дочь, возможно, и смогла бы помешать этому несправедливо-
му и кощунственному событию, но в то время, а с тех пор прошло вот
уже восемь с половиной лет, находилась в тюрьме за чуть было не удав-
шуюся попытку проникновения в компьютерную систему Националь-
ного Банка Франции. Вот так я в шестьдесят с небольшим лет оказался
сначала на улице с тысячей франков в кармане, которые разошлись в
течение нескольких дней, а потом здесь – на этой, на первый взгляд,
малопривлекательной, но на самом деле весьма познавательной работе.
Несмотря на свой возраст, я еще неплохо сохранился и потому даже
выиграл конкурс на это престижное (по определенным меркам) место,
на которое, кроме меня, претендовал также двухметровый двадцатипя-
тилетний алжирец, – и больше не претендовал никто. По-видимому,
решающую роль сыграло то, что у меня, в отличие от алжирца, было,
правда основательно уже подзабытое, но неплохое образование: поч-
ти сорок лет тому назад я окончил коллеж и получил звание бакалавра
исторических наук. Однако судьба распорядилась так, что по приобре-
тенной специальности я не проработал ни дня, а попал в нотариальную
контору, в которой и просидел добрую и вместе с тем довольно суровую
половину жизни.
Жена оставила меня еще до рождения младшей дочери. Возможно,
в отместку, а возможно, по какой-то иной, только им, женщинам, из-
вестной причине, моя крошка Франсуаза и выставила меня на улицу,
когда ей представился для этого удобный случай. Вы спросите: в обиде
ли я за это на них? Конечно, нет. Отчасти, потому что благодаря такому
неожиданному стечению обстоятельств у меня есть наконец то, о чем я
229
мечтал почти всю свою жизнь, прозябая в конторе, – настоящая инте-
ресная работа на свежем воздухе и к тому же дающая мне каждый день
новую пищу для размышлений.
За восемь лет моей новой деятельности я не только отвоевал у муни-
ципалитета пусть небольшую, но довольно уютную квартиру на окраи-
не Парижа, но и получил славную возможность – ежедневно непосред-
ственно наблюдать за ходом научно-технического прогресса. Конечно,
на скромное жалованье я вряд ли мог позволить себе все то, что имею...
Однако ввиду специфики моей работы мне часто за бесценок, а зача-
стую просто даром доставалось то, на что другие тратили колоссальные
деньги. В своем зрелом возрасте, отчетливо осознавая, как трудно все
достается и как в одночасье можно все потерять, я, естественно, поль-
зовался предоставляемыми мне судьбой привилегиями по полной про-
грамме.
Потратив лучшие годы на составление и заверение, как правило,
до безобразия скучных и однообразных чужих бумаг, теперь я старался
отыграться за все. Каждая вещь, которая попадала ко мне в руки, сколь
незначительной или негодной она, на первый взгляд, ни казалась, край-
не интересовала меня. Я мог взять вещь домой, а мог преспокойно оста-
вить ее на работе, будучи уверенным в том, что, если она и пропадет, то
через день-другой я найду что-нибудь очень на нее похожее или даже
лучшее. Размышляя над предметами, я как бы невольно втягивался в
глубинный процесс познания окружающей действительности. Раньше,
протирая штаны в нотариальной конторе, я, зашоренный мелкособ-
ственническими людскими проблемами, как-то и не подозревал обо
всем многообразии мира. Текущие дела превратили меня в ограничен-
ное замкнутое существо. И теперь, на новой работе, будто бы просыпа-
ясь от спячки, я открывал для себя новые и новые пласты неизвестной
мне дотоле человеческой жизни. И мне действительно нравилось погру-
жаться в них все глубже и глубже.
К тому же, то ли по причине возраста, то ли огромного количества
свалившихся на меня впечатлений и необходимости их как-то обоб-
щать и квалифицировать, я неожиданно заметил за собой склонность к
философствованию. При этом, чем больше новых пластов человеческой
жизни я раскапывал, чем неоднозначнее по тому или иному вопросу
складывалось у меня мнение, тем погруженнее становился я в самого
себя. В какой-то момент я испугался, подумав, что «улетаю», и даже по-
шел на прием к психиатру, но тот, не помню уже почему, меня не при-
нял, а я уже на следующий день вспоминал о своем опасении не более
как о досадном недоразумении.
230
В моей работе мне нравилось практически все: я шел в ногу со вре-
менем и обладал возможностью делать определенные выводы и обобще-
ния. К концу жизни очень важно иметь удовольствие побыть наедине
с самим собой и поразмышлять о былом, текущем, грядущем или веч-
ном. Вот я и размышлял, неспешно выбирая для себя все новые и но-
вые предметы из моря окружавших меня нужных и ненужных вещей.
Единственным, пожалуй, что отвлекало меня от свежего построения
заскорузлых мыслей, был устойчивый неприятный запах, исходивший
от всех без исключения окружавших меня предметов. В моем мире хоть
и потрепанная, но классно работающая японская магнитола могла
пахнуть ливерной колбасой. Этот запах преследовал меня всюду. Даже
сейчас, когда я пишу эти первые в моей жизни самостоятельные стра-
ницы, мне кажется, что он исходит откуда-то из непостижимых глубин
межстрочных интервалов и проникает мне в ноздри, поры и даже, если
хотите, в разломы моей многострадальной души.
По иронии все той же судьбы – а будь она у меня другой, кто знает,
может быть, она и не иронизировала бы – меня зовут Жан Рено – так же,
как и знаменитого киноактера. Помните популярный фильм «Ягуар»,
где один из героев, мой тезка и однофамилец, вместе со своим напарни-
ком бесстрашно сражался против кровожадных аборигенов? К вашему
сведению, у меня, увы, нет ничего ни от Жана, ни от Рено тем более,
кроме разве что отменного, с поправкой на возраст, разумеется, здоро-
вья. Работаю я не киноактером, а сотрудником одной из муниципаль-
ных служб Парижа по уборке мусора, или, проще говоря, мусорщиком.
Коллекционирую различного рода вещички и в последнее время, о чем
уже говорил, очень много и небезосновательно думаю.
Думы мои появляются, естественно, не сами по себе. Любое дей-
ствие, а тем более мысль, должно быть тщательно подготовлено. На не-
родящей голой земле вы вряд ли сумеете увидеть вообще какие-либо
всходы, даже если речь идет всего лишь о сорняках. Другое дело – наша
свалка. Здесь я нашел для себя не только покой и уединение, но и собрал
богатый материал для моих теперешних философских исканий. Удиви-
тельное дело, но факт – за почти что сорок лет работы в нотариальной
конторе я прочитал не более сотни книг, в то время как только за пер-
вые шесть месяцев работы на свалке – двадцать четыре! Что это были за
книги? Честно говоря, совершенно разные: от Сведенборга до сборника
рецептов приготовления различных блюд. Не скажу, что я так же силен
теперь в вопросах богословия, как в деле приготовления рождествен-
ской индейки, но все же некоторые ранее абсолютно чуждые для меня
слова и выражения – сегодня, уверяю вас, не такой уж пустой звук.
231
По какому принципу я подбирал эти книги? Сначала принцип
был предельно прост – я брал все то, что лежало на поверхности и,
следовательно, не так плохо пахло. Однако позднее, когда в моей го-
лове начался необратимый процесс миропонимания, я стал копать
глубже и все тщательнее и тщательнее отбирал для себя исходный ма-
териал.
Так же и с предметами: поначалу я тащил в дом все что ни попа-
дя. Позднее же, когда моя квартирка незаметно превратилась в филиал
свалки, я стал более требователен к приобретаемым, если так можно
выразиться, вещам. Кстати, первым предметом, попавшим ко мне та-
ким образом в дом, была обыкновенная кастрюля. Да-да, отличная эма-
лированная кастрюля без единой царапины.
«Уроды все-таки эти богачи, – подумал я тогда, – они выбрасывают
великолепные вещи».
Однако это было только начало.
– Подожди, – сказал мне тогда мой неприметный и немногослов-
ный напарник Этьен Лекруа, – ты еще не такое увидишь.
И он оказался прав. На следующее же утро, когда, собрав мусор, мы
приехали на свалку и разгрузились, я решил немного пройтись и посмо-
треть на то, что, может быть, и плохо лежит, но хорошо работает. Этьен,
как обычно усевшись в кабине на водительском месте, принялся за свои
дежурные бутерброды, а я пошел, просто пошел туда, куда глядели мои
чуть подслеповатые глаза и кружили вездесущие чайки. Пройдя шагов
тридцать на север, я увидел справа от себя стоявшую точно на витрине
стиральную машину фирмы «Bosh».
«Это актуально», – пронеслось у меня в голове, и я подошел побли-
же. Как выяснилось несколькими днями позже, уже после того, как я
привез машину домой, она была во вполне рабочем состоянии и лишь
немного скрипела. Однако что этот скрип значил по сравнению со све-
жим запахом белья, которое я надевал на себя теперь каждое утро, на-
правляясь на работу?! Вслед за стиральной машиной я приобрел утюг
той же фирмы. Плиту «Siemens». Калорифер «DeLonge». Кондиционер
«Mitsubishi». Пылесос неизвестного производства и ряд других весьма
полезных вещей.
По мере того, как квартира заполнялась предметами, а голова –
основательно забытыми старыми или относительно новыми мыслями,
я неожиданно задумался о том, что буду делать тогда, когда мне будет
некуда ставить то, что я еще собирался приобрести.
– А много ли тебе еще нужно? – поинтерсовался немногословный
Этьен Лекруа.
232
– Да, нет, – почесав затылок, ответил я, – торшер – в спальню и
смеситель – в ванную.
– А компьютер? – удивился мой напарник.
– Компьютер у меня уже есть: я приволок его неделю назад, когда
тебя не было на работе.
– А, понятно, – только и сказал Этьен и тотчас же захрапел, что
он обычно всегда и проделывал после того, как съедал дежурные бу-
терброды, запивая их чаем из найденного на этой же свалке отличного
термоса.
Вообще же, оказавшись волею судеб погруженным в мир вещей,
я вдруг понял, как он многообразен и вместе с тем невелик. Казалось
бы, в моем положении я мог брать все, что хочу. Да я и делал это до тех
пор, пока практически полностью не насытился. Ну зачем, скажите на
милость, мне нужен, например, еще один компьютер, когда своим соб-
ственным я пользуюсь только по выходным да и то в основном для того,
чтобы поиграть в «Doom» или «Civilisation»?! Поверьте, человеку нужно
не так много вещей. Тем более, что многие из них являются не столько
необходимыми предметами пользования, сколько дополнительными
аксессуарами, призванными ублажать очередную потребительскую
прихоть.
Иными словами, в какой-то момент я понял, что мир вещей строго
ограничен и принципиально новое появляется в нем довольно редко.
То, что у меня в доме не было еще всего необходимого, не беспокоило
меня: зная свалку лучше других, я был уверен, что торшер и смеситель
– только вопрос времени. Они, безусловно, были на свалке – мне всего
лишь оставалось их найти.
Конечно же, мой дом мог быть обставлен и в ином порядке: сначала в
нем могли бы появиться торшер и смеситель, а лишь потом, скажем, ка-
лорифер или книжный шкаф. Принципиальным здесь является то, что
рано или поздно все необходимые для меня вещи все равно оказались
бы на тех самых местах, на которые я и хотел бы их поставить. Случай
распорядился так, что первой, о чем я уже упоминал, оказалась кастрю-
ля, под звуки бравурного марша, издаваемого моими устами, въехавшая
в тогда еще мою абсолютно пустую и скромную обитель. Но даже если
бы она не появилась тогда, то обязательно оказалась бы там позднее.
Это факт. Ведь здесь все понятно, и все предопределено.
Вначале не было ничего, но одновременно было все. И я начал ис-
кать и многое, как видите, уже нашел. Осталась самая малость. И я это
найду: это ясно. Почему я так уверен в успехе? Да, потому что я знаю,
что это есть! Появится ли что-то принципиально новое на свалке?
233
– Ты меня спрашиваешь? – медленно соображая, вылез непонятно
откуда как всегда полусонный Этьен Лекруа.
– А хоть бы и тебя, – ответил я.
– Не появится.
– Почему?
– По жизни, – уверенно ответил тот, – я работаю здесь уже трид-
цать лет – и ни хрена интересного.
Я, кстати, также уверен в том, что ассортимент того, что есть сегодня
на свалке, а, значит, и в природе вообще, так как свалка – не что иное,
как лучшее отражение природы, – едва ли пополнится принципиаль-
но новыми видами товаров. Кроме, пожалуй, одного, о чем собственно
я и собираюсь подробнее рассказать чуть ниже. Конечно, на свалке, а,
следовательно, и в природе или, точнее, в природе, а следовательно, и
на свалке будет появляться еще всякая мишура. Но это будет именно
мишура – дополнительные примочки и прибамбасы к давно известным
и ранее изобретенным человеческим гением предметам. Здесь речь не о
них. Что же касается вещей принципиальных, появление которых со-
провождается коренными изменениями в жизни человеческого обще-
ства, то их число строго детерминировано.
Возможно, я и надоел вам своими аналогиями, но, ей-богу, они
кажутся мне вполне уместными. В моем доме не хватает, о чем я уже
говорил, двух важных вещей: торшера и смесителя. Я знаю, что они
существуют, и я их обязательно найду. Когда же мой дом будет запол-
нен до краев, точно чаша, смысл моего дальнейшего существования
представляется мне весьма проблематичным: искать уже будет нечего!
В природе – и я утверждаю это на базе накопленного опыта, прочитан-
ных книг и самостоятельных размышлений – точно так же все предо-
пределено. Количество элементов, из которых складывается пестрая,
только на первый взгляд, мозаика человеческого бытия, строго огра-
ничено. Из принципиальных же открытий, которые предстоит сделать
человечеству, на мой взгляд, остается всего лишь одно, последнее от-
крытие или изобретение. Конечно, в точности я вряд ли сумею описать
его. Во-первых, потому что оно еще не сделано, и, во-вторых, для этого
мне надо было бы работать скорее в каком-нибудь университете или
научно-исследовательском центре, а не на городской свалке. Но то, что
я безусловно попытаюсь сделать – так это описать его неясные и потому
притягательные и одновременно зловещие контуры.
Сколько всего было принципиальных открытий и изобретений?
Считайте сами. Конечно, все, о чем я говорю, довольно условно – и к
приведенной мною ниже классификации важнейших изобретений и
234
открытий в истории человечества возможно добавить что-то еще. Но
мне кажется, что ничего существенного я не упустил, а тратить время
на пустопорожние разговоры о промежуточном, непринципиальном
или бренном я просто-напросто не имею права – ведь у меня, как вы
понимаете, так много работы! Итак, начнем по порядку.
Вряд ли кто-то посмеет возражать против того, что первым суще-
ственным изобретением в жизни общества была небезызвестная палка-
копалка. Да-да, та самая палка, взяв в руки которую ничего не подо-
зревавшая обезьяна подписала себе приговор: превратиться в человека.
С прошествием веков кажется, что это так естественно, что по-другому
и быть не могло. Согласен. Но с точки зрения тогдашней обезьяны, это
был существенный прорыв, в который она сама долгое время не могла
поверить, хотя бы потому что еще не успела превратиться в человека и,
соответственно, не умела верить ни во что. Вообще же, бросая мыслен-
ные взоры во временами еще более темное, чем сама Вселенная, про-
шлое, невольно осознаешь, что все открытия и изобретения настоль-
ко плотно вплелись в ткань мировой эволюции, что невозможно пусть
даже на секунду представить, что их могло бы не быть. В природе все
предопределено.
Вы скажете, что я опять надоел вам своими дурацкими аналогия-
ми, и все же... Со свалки я извлекаю все, что необходимо мне для дома.
Так же и в природе: где-то существует тот невидимый волшебный ящик,
где все и лежит. Мало кому суждено найти дорогу к этому ящику. Но
тот, кто доходит туда первым, в накладе не остается. Он достает отту-
да то, что обществом до сих пор не использовалось, и привносит это в
мир. Вряд ли мы когда-либо узнаем имя той обезьяны, которая впервые
отыскала дорогу к нерукотворному ящику, и, соответственно, сумеем
воздать ей должное, но то, что она сделала, вполне сопоставимо с после-
дующими величайшими открытиями и изобретениями, сделанными
лучшими умами человечества.
Получив в руки палку, обезьяна поняла: мир познаваем, и это хо-
рошо! По-видимому, с не меньшим, чем у меня, энтузиазмом она при-
нялась откапывать все новые слои и коренья. Шли годы. За ними – века
и тысячелетия. Стало заметно холоднее. И тогда кто-то из древних лю-
дей задумал начать добывать огонь. О том, что к этому времени человек
окончательно выделился из мира животных, наглядно свидетельствует
такое незначительное, на первый взгляд, изобретение, как набедренная
повязка. Естественно, мой первобытный единомышленник не мог от-
правиться на городскую свалку и принести оттуда зажигалку или, на
худой конец, хотя бы спички. Тогда, на заре человечества, не было ни
235
городов, ни свалок, ни зажигалок, ни спичек. Что ему оставалось, как
не сесть под сухим деревом в надежде на удар молнии? Вероятнее всего,
не сразу, но его ожидания оправдались: молния ударила так, что погиб-
ла добрая половина племени, но огонь, огонь выжил и с тех пор так и не
угасал, как и ожидания человечества о лучшей доле.
И, возможно, тогда, глядя, как языки пламени причудливым обра-
зом переплетаются друг с другом, кто-то из первобытных людей встал
и, одухотворенный, пошел куда-то далеко-далеко, за высокую гору, где
провел несколько дней в раздумье и созерцании окружающего мира.
Итогом этих раздумий стало воистину божественное соединение палки
и остро отточенного камня, получившее в дальнейшем незамысловатое
название «топор». Первым предметом, на котором этот топор был ис-
пытан, стал, по всей вероятности, череп одного из незадачливых сопле-
менников нашего древнего изобретателя, посмевшего отпустить в адрес
последнего не то чтобы излишне колкую остроту, а скорее излишне за-
вистливое рычание.
– Р-р-р! – только и успел сказать несмышленыш, как тотчас же по-
лучил акцентированный удар в самое темечко.
С тех пор ни у кого не вызывал сомнений вопрос об актуальности
данного изобретения, а тем более о его практическом использовании.
Сейчас даже мне, изрядно покопавшемуся в глубинных слоях че-
ловеческой истории индивидууму, не просто сказать, на протяжении
сколь долгого времени наши предки продолжали молчаливо или, в
крайнем случае, рыча, изничтожать друг друга при помощи зубов, ког-
тей, булыжников и тех же каменных топоров, которые лишь в короткие
промежутки перемирия служили примерно для тех же целей, что и се-
годняшние лопаты, зубила и молотки, а именно для раскапывания ко-
реньев и раскалывания плодов. Наверное, подобная грызня длилась це-
лую вечность. Во всяком случае, я твердо уверен в одном: первобытная
анархия продолжалась бы чуть ли не до сих пор, если бы в один прекрас-
ный, действительно прекрасный момент кто-то из наиболее продвину-
тых, как теперь говорят, первобытных людей не встал и неожиданно для
всех и в том числе для себя самого не рявкнул бы знаменитое:
– Тихо все, а то замочу!
– Тихо, тихо, – уважительно зашептали и свои и чужие, указывая в
сторону выразительно ощерившегося смельчака.
Так или примерно так и возникла речь, которая окончательно выде-
лила человека из мира животных и поставила его во главу эволюцион-
ного процесса. Кстати, практически одновременно с речью появилась и
так называемая болтовня, присущая главным образом особям женского
236
пола. Болтовня, в отличие от речи, имеет неупорядоченный характер и
в настоящее время считается если и не болезнью, то уж по крайней мере
верным признаком не очень большого ума. Когда я сам излишне много
болтаю, а в моем возрасте суета вообще и бормотание в частности – дело
обычное, я всегда говорю себе: «Не тарахти – тебя никто не слышит»
или «не гоноши – концерт уже прошел!»
Вслед за появлением речи к наиболее существенным изобретени-
ям человечества я бы безусловно отнес создание лука и соответственно
стрел для него. Как это в действительности произошло, останется, по-
видимому, в глубокой тайне. Однако ясно одно – вряд ли кто-то из на-
ших далеких предков, прежде чем изобрести лук и стрелы, корпел над
чертежами. Тогда едва ли кто-либо вообще умел не только корпеть, но
и чертить. Скорее всего это открытие, как и многие другие, произошло,
как кажется на первый взгляд, совершенно случайно. Но что, скажи-
те мне, вместе с тем может быть более закономерным, чем случайность
как таковая? Из случайностей, собственно говоря, и состоит история
человечества. Поверьте, я знаю, что говорю, ибо факты случайностей
представляют собой не что иное, как границы закономерностей. Здесь
только вопрос времени: когда произойдет очередная случайность, ко-
торая заставит пошевелиться, казалось бы, навсегда застывшую в веч-
ности закономерность?
Короче, при изобретении лука скорее всего произошло следующее.
Никто не хотел ничего изобретать, просто в один замечательный, хотя
бы уже потому что он был, день некий древний мужчина неожиданно
поскользнулся и чуть было не упал... По счастливой случайности он
нес к себе в пещеру довольно гибкую палку для каких-то подсобных
работ. Едва устояв на ногах, а к этому времени люди уже довольно уве-
ренно ходили исключительно на своих двоих, а не на своих четырех,
как прежде, мужчина не без удивления обнаружил, что палка, на ко-
торую он, падая сумел опереться, сначала согнулась до неузнаваемо-
сти, а потом так же резко выпрямилась, удержав ходока в вертикаль-
ном положении.
«Любопытно, – подумал ходок, – а что будет, если я попробую за-
крепить ее в изогнутом состоянии?»
Побродив по окрестностям и не найдя ничего лучше, чем длинный
и тонкий кусок кожи древнего животного, изобретатель, предваритель-
но согнув палку, старательно перетянул ее кожаной тетивой.
– Что это у тебя? – спросил его кто-то из соплеменников.
– Лук! – неожиданно для себя самого выпалил изобретатель.
– А для чего он предназначен?
237
– А вот для чего, – в сердцах крикнул изрядно подуставший за день
индивид и, схватив подвернувшийся под руку прут, вставил его в свое
новое орудие и, натянув тетиву, направил первую в мире стрелу неиз-
вестно куда и неизвестно по какой траектории.
– А копье, – удивится кто-то из наиболее придирчивых читателей,
– неужели вы хотите сказать, что лук и стрелы были изобретены рань-
ше, чем копье?
– Какая разница, в самом деле! Задав подобный вопрос, вы начи-
наете напоминать мне моего незадачливого напарника Этьена Лекруа.
Этот тип, несмотря на мои многочисленные разъяснения, никак не мо-
жет взять в толк одну простую вещь: неважно, что первично – курица
или яйцо. Важно лишь то, что если есть одно, то обязательно есть или
скоро будет и другое. Еще и еще раз повторяю: на свал..., то есть я, ко-
нечно, хотел сказать – в природе все предопределено.
Как изобрели копье? По-видимому, как и все остальное – методом
далеко не математического тыка. Мне видится, что было это примерно
так. Заспорили как-то два папуаса, у кого рука длиннее. А надо сказать,
что в те времена, как, впрочем, и в эти, споры между папуасами были
совершенно обычным делом.
– Моя рука самая длинная, – сказал первый, которого звали почему-
то Бука.
– Самая длинная рука – это моя рука, – нервно завизжал второй,
имени которого не помнил даже Бука.
– Нет, моя, – зажав в кулаке огромный булыжник, рявкнул Бука.
– Нет, моя, – не унимался аноним, схватив с земли упругую тонкую
палку.
– Поспорим?
– Поспорим.
Друзья начертили на песке линию. Примерно в метре от нее Бука
положил спелый апельсин.
– Достанешь его, не заступая за линию? – спросил своего приятеля
Бука, игриво поблескивая глазами.
– Достану, – уверенно ответил тот и, присев на корточки, вытянул
вперед свободную от палки левую руку.
Еще немного, и он действительно дотянулся бы до запретного пло-
да, однако в этот момент не на шутку разошедшийся Бука нанес своему
приятелю страшный удар булыжником по протянутой руке. Папуас без
имени дико заорал, подбирая под себя сломанную надвое руку, но вско-
ре затих и в свою очередь потребовал:
– Теперь ты.
238
Бука, не ожидая ничего хорошего, присел тем не менее на корточ-
ки и, на всякий случай не выпуская из нее булыжника, вытянул вперед
свою правую руку. До апельсина было еще довольно далеко, когда по
природе своей чрезвычайно наивный Бука получил от своего визави хо-
рошего тычка упругой палкой в один из широко открытых глаз.
– У, е-е-е!!! – заорал Бука.
– Копье! – игривой рифмой вторил ему аноним.
– Копье, – размазывая остатки глаза по размалеванной птичьим по-
метом груди, удивился Бука, – а где же наконечник?
И, забыв о первоначальной причине спора, друзья с неменьшим эн-
тузиазмом начали выяснять необходимость наличия на копье остроот-
точенного наконечника...
Вообще же, заглядывая в глубину веков, я всякий раз поражался
тому, с какой легкостью и изяществом возникало то или иное изобрете-
ние или делалось очередное открытие. Этот процесс был сродни моему
ежедневному увлеченному проникновению во все новые и новые, из-
вестные мне ранее разве что понаслышке, пласты отходов человеческой
деятельности. Стоило мне только о чем-нибудь подумать, как это нечто
тотчас же попадало в поле моего зрения, а чуть позже, после определен-
ной санобработки – прямо в руки. Казалось, что древние жили при-
мерно в соответствии с теми же, что и нынешние, законами или пред-
почтениями. Стоило кому-то из них чего-нибудь пожелать, как лет эдак
через сто или, если повезет, то через тысячу его желания непременно
претворялись в жизнь.
Так, кстати, обстояло дело и с появлением первого человеческого
жилища. Это сейчас люди живут в небоскребах и шикарных особняках.
А раньше, до Потопа, люди жили просто так, ради развлечения, да за-
частую еще и под открытым небом. Сладкая ли у них тогда была жизнь?
Не знаю. Хотя воздух наверняка был намного чище нынешнего, тем бо-
лее того, которым мой друг Этьен Лекруа и я, ваш покорный слуга, вы-
нуждены дышать чуть ли не каждый день. Как бы то ни было, однажды
в очень лютую стужу, когда даже мамонты, стуча бивнями, теснее при-
жимались друг к другу, чтобы согреться, одна очень и очень красивая
женщина по имени Нама сказала своему мужу:
– Все, с меня хватит! Мне надоело жить в лесу. Хочу жить не как все
остальные, а лучше.
И хотя время матриархата тогда еще не пришло, ее муж, а их брак,
поверьте мне, был зарегистрирован по всем правилам того неспокойно-
го времени, на всякий случай не стал возражать, а лишь пробормотал
что-то нечленораздельное вроде:
239
– Хорошо, хорошо, дорогая, я что-нибудь придумаю.
Прошло каких-то двести пятьдесят – триста лет, как их легендар-
ный теперь уже прапрапраправнук – если я и ошибся в количестве упо-
требленных здесь «пра», то не более чем в два с половиной раза – сделал
то, о чем, просила когда-то его прапрапрапрадеда требовательная кра-
савица Нама. Бесспорно талантливый древний зодчий по имени Банго
оборудовал себе под жилье довольно уютную пещеру, найденную им
где-то в верховьях Тибра и Евфрата.
– Неплохо получилось? – спросил он свою законную суженую Лану.
– Неплохо, – ответила молодая дикарка, отличавшаяся довольно
крутым нравом, – а теперь тебе предстоит выполнить еще одну за-
дачу.
– Какую? – глупо хлопая глазами, удивился Банго. – Я думал, что
сделал для тебя уже все и могу спокойно пойти на охоту.
– Да, но прежде, чем ты пойдешь на охоту, требую от тебя подкатить
ко входу в пещеру огромный камень.
– Хорошо, но зачем?
– Не хочу, чтобы соседи так запросто могли заглядывать внутрь на-
шего жилища.
– Ладно, и если я это сделаю, то смогу пойти на охоту с друзьями?
– Сможешь – только не как в прошлый раз, когда на обратном пути
вы, изголодавшись, съели добросердечного бедолагу Мгамбу...
Следующим важным шагом на пути человечества к последнему изо-
бретению, о котором, собственно, я и хочу рассказать, стало появление
таких видов деятельности, как растениеводство и животноводство. Как
это произошло? Хорошо, что вы задаете мне именно этот вопрос, а не
тот, который, несмотря на все мои старания, не прекращает задавать
мне мой тупоголовый напарник Этьен Лекруа: «А могло этого не про-
изойти?» Не могло, милый мой, хоть и тупоголовый, Этьен, не могло и
еще раз не могло. В природе все предопределено. И если бы мы не ели
картофель или, скажем, яблоки сейчас, то спустя некоторое время обя-
зательно какой-нибудь наиболее любопытный гражданин отведал бы
запретного плода и тогда... Стоит ли уточнять, что бы произошло тогда?
Сначала сотни, потом тысячи, а вскоре миллионы и миллионы людей с
неистовством набросились бы на эти дотоле неизвестные и потому наи-
более притягательные природные лакомства.
Вы скажете, что я преувеличиваю? Отнюдь нет. Ведь тот же бигмак,
то есть бутерброд с котлетой, мог бы, согласитесь, быть изобретен и
сто и двести лет тому назад. Ан нет, его спроектировали, как известно,
совсем недавно – примерно – вот чудеса! – в то же самое время, что
240
и электронно-вычислительные машины. Кстати, мой напарник, не-
безызвестный Этьен Лекруа, совершенно спокойно обходится как без
электронно-вычислительных машин, так и без бигмаков. Без ЭВМ –
понятно почему, а без бигмаков – потому что он умеет, о чем я уже гово-
рил, готовить совершенно потрясающие бутерброды.
Так вот, с растениеводством и животноводством дело обстояло при-
мерно так. Один дикий, очень дикий бизон оголодал до такой степе-
ни, что не выдержал и пошел к людям просить какой-нибудь еды. Люди
тогда хоть и пользовались уже копьями и топорами и жили в пещерах,
по существу мало чем отличались от тех же бизонов – уж больно дикие
нравы царили тогда в человеческом обществе.
– Я очень хочу есть, – зайдя в ближайшее селение, промычал бизон.
Чтобы посмотреть на это чудо – говорящего бизона, из пещер повы-
лезла добрая половина племени.
– Ты что, и вправду говорящий, – подойдя ближе всех к бизону,
спросил вождь, – или прикидываешься?
– Я не прикидываюсь – я есть хочу! – не унимался бизон. – Вы ни-
чего тут вкусненького не выращиваете?
– А что бы ты хотел? Сладких корнеплодов? – полюбопытствовал
вождь.
– А хоть бы и их, разве нельзя?
– Можно, но их надо сначала вырастить. Люди, мы будем выращи-
вать корнеплоды для нашего четвероногого друга?
– Будем, будем, – загалдели люди, еще не подозревавшие, как много
сил уйдет у них на возделывание высушенной палящими лучами солн-
ца почвы.
– Ладно, – рассудительно сказал вождь, – мы вырастим для тебя
корнеплоды, но только при одном условии.
– Каком? – почувствовав подвох, насторожился бизон.
– Ты станешь домашним животным и поможешь нам возделывать
землю. Согласен?
– Согласен. Только нельзя ли сначала немного поесть?
– Нельзя, – отрезал вождь.
– Ну, что ж! Будь по-вашему, – обреченно вздохнул бизон и побрел
одомашниваться.
Так, как всегда благодаря случаю, и появились растениеводство с
животноводством.
Когда я рассказал об этом малоизвестном историческом эпизоде
Этьену Лекруа, он как-то странно посмотрел на меня и даже отложил
свой дежурный бутерброд в сторону.
241
– Мне кажется, здешний воздух плохо действует на твою психику,
Жан, – неожиданно сказал он. – Порой ты несешь такую чушь, что мне
самому хочется обратиться к врачу. Кто-то из нас двоих сильно неправ
и, сдается мне, что этот кто-то – именно ты.
Конечно, я не стал обижаться на моего малопросвещенного друга. В
его пустой голове, в которой не ночевал даже ветер, едва ли вообще мог-
ли появиться какие-то мысли. Зато сомнений... сомнений у него было
хоть отбавляй! Но они, знаете, если честно, только раззадоривали меня
и заставляли расширять и углублять мою и без того довольно основа-
тельную философскую концепцию. В природе все предопределено. Все.
И моя философская концепция тоже!
А как появилось колесо? О, это особая фантастическая по своей
природе история. Было это году эдак в тысяча триста восьмидесятом
до Рождества Христова. Молодой, по тем временам, разумеется, ибо в
наше время за молодых себя выдают и шестидесятилетние, иудей сидел
и, сочиняя стихи, смотрел на луну. «О, круглолицая богиня! – бормотал
он. – Скатись с небес ко мне в карман. И я в обмен на это диво воды и
хлеба тебе дам». «Но как же я могу скатиться, – заговорила круглолица,
– ведь я же самого царя оберегаю у руля? К тому же я не колесо и не могу
уйти в песок. Ты дай мне хлеба и воды, и сам скорей иди сюды». «Но нет,
– ответил иудей, – катись, как колесо, скорей. Ведь я не видел колеса...
и рано мне на небеса». «Вот наглый все же вы народ, – луна пустилась в
оборот. – Уговорите хоть кого. Пора за горизонт давно!» И тут же вниз
она скатилась – вот так история свершилась. С тех пор, смотря на не-
беса, не все там ищут колеса!
А что говорить о письменности?! Разве мы хоть на минуточку мо-
жем себе представить, чтобы ее не изобрели китайцы? Может быть, и
можем, но тогда, следуя логике, мы волей-неволей должны будем пред-
положить, что ее изобрел какой-нибудь не менее одаренный древний
народ. «Почему все же китайцы?» – возможно, спросите вы. Отвечу:
«Хотя бы по той простой причине, что их больше. Что им еще было изо-
бретать? Порох, что ли? Да, конечно. Но сначала они все же решили изо-
брести письменность».
Как это было? На эту мысль натолкнул меня однажды мой напар-
ник Этьен Лекруа, решивший однажды пересчитать размер удержан-
ного с него подоходного налога. Наверное, он просто перегрелся или
наслушался речей профсоюзных лидеров, но, как бы то ни было, в один
жаркий день он начал этот сложный пересчет. Калькулятора у него под
рукой не оказалось, и он, вооружившись палкой, начал выводить на
земле какие-то таинственные знаки.
242
– Что это, иероглифы? – поинтересовался я.
– Нет, это я делю столбиком, – ответил он.
Больше в тот день я решил не задавать ему никаких вопросов и тем
паче рассказывать ему о том, на какие славные мысли натолкнули меня
его такие, на первый взгляд, довольно заурядные действия. А мысли эти
были следующего характера. Если начертить на земле палочку, то это
может означать как единицу, так, например, и тело человека. Если пере-
черкнуть эту палочку другой палочкой, то получится крестик или, при
достаточной доле воображения, человек с распростертыми объятиями.
Добавим нолик – получится голова. Короче говоря, как поется в дет-
ской песенке: «Палка, палка, огуречек – вот и вышел человечек!» Ины-
ми словами, иероглиф – это та же картинка, только очень и очень не-
понятная, словно расчет подоходного налога, выполненный палкой на
земле моим незадачливым другом Этьеном Лекруа.
В природе все предопределено. Логично поэтому, что вслед за пись-
менностью, и неважно, что это «вслед» заняло несколько долгих и труд-
ных веков, появилось не что иное, как книгопечатание. «Естественно,
– первыми решили все те же неугомонные китайцы, – раз уж мы изо-
брели иероглифы, давайте изобретем еще и книгопечатание – не всю
же жизнь выводить палкой на земле довольно трудно воспроизводимые
знаки? Гораздо легче один раз изготовить форму для этого иероглифа, а
потом, нанося на него краску, печатать и печатать таинственные симво-
лы, увязывая их в предложения, а предложения в тексты».
– В таком случае неплохо бы изобрести еще и краску, – воскликнул
кто-то из древних, по имени, возможно, Ху Ли Ган или Ху Ли Нам.
Но на него тут же зашикали, ясно давая понять, что сейчас речь идет
исключительно о книгопечатании.
– Краску изобретем чуть позже, – толкнул в бок незадачливого Ху
Ли Гана или Ху Ли Нама кто-то из близстоящих, – а сейчас давайте на-
значим того, кто будет изобретать книгопечатание.
– Я предлагаю на эту должность назначить Би Шэна, – сказал ста-
рейшина, – все равно он только и делает, что слоняется по сторонам и
даром ест рис в неимоверных количествах. Кто за Би Шэна? Спасибо.
Единогласно, – не дожидаясь, пока кто-нибудь из соплеменников под-
нимет руки, резюмировал седоволосый мудрец.
Молодой Би Шэн пугливым взглядом обвел аудиторию. «Да, но я
ведь даже толком не умею писать», – хотел было сказать он, но вовремя
осекся и вслух добавил:
– Что ж, извините, мне некогда – пора изобретать книгопечатание.
– И ушел.
243
Примерно так же после недолгих, где демократических, а где и не
очень, выборов на роль первопечатников были назначены в Европе Гу-
тенберг, а на Руси Федоров с Мстиславцевым.
А разве не предопределено было открытие гелиоцентрической си-
стемы мира Коперником? Конечно же, предопределено. Если бы не он,
Николай, то наверняка какой-нибудь другой любознательный человек
по имени, например, Галилео, а по фамилии, скажем, Галилей чуть поз-
же или раньше сделал бы это. Да и вообще не знаю, как вы, но я с трудом
представляю, как бы жил сейчас с представлением, что не Земля вра-
щается вокруг Солнца, а Солнце вокруг Земли. От одной этой мысли у
меня начинает кружиться голова и подрагивать правая половина ладо-
ни левой руки.
Конечно, если спросить Этьена Лекруа, тепло ли ему от того, что
все-таки Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот, знаете, что он
ответит? Не сомневаюсь, что свое любимое:
– А мне по барабану.
И попробуйте тогда догадайтесь, где именно находится его этот са-
мый таинственный барабан.
А что говорить о полезных ископаемых? Разве сейчас можно пред-
ставить себе, чтобы человек не распознал их важные свойства и не
приступил к их планомерному использованию? Мы же не обезьяны, в
конце концов, хотя некоторые очень хотят, чтобы мы в это для чего-то
поверили!
А разве мог бы остаться неизобретенным давным-давно морально
устаревший сегодня двигатель внутреннего сгорания? Не открытой
электроэнергия? А радио? Несущая сила крыла? Телевидение? Атомная
энергетика? Космические аппараты? Компьютер? Искусственный ин-
теллект? Клонирование? Стоп. Да, да. Именно стоп! Этот итог я подвел,
когда после очередного трудного рабочего дня на свалке у меня появился
в доме долгожданный и довольно-таки новый торшер. Классификация
изобретений оказалась практически законченной – в ней не доставало
воистину такого манящего и зловещего, как собственно все последнее,
изобретения. А в моей квартире не хватало в то же время какого-то су-
щего пустяка, которым я всегда считал смеситель.
В последнем изобретении человечества, как мне и представлялось
с самого начала, не должно было быть чего-то необычного. Точно в
смесителе, в нем должны были перемешаться некоторые элементы
предыдущих основополагающих позиций из моей классификации.
Так, собственно, и произошло. Я говорю «произошло», как если бы
это последнее изобретение уже было сделано. На самом же деле этого
244
еще не случилось. Однако я настолько уверен в правильности своей
классификации, тенденциях ее самозавершения и, если хотите, науч-
ной интуиции, что позволю себе говорить о последнем изобретении
человечества как о свершившемся факте. Оно будет сделано с той же
степенью вероятности, с которой в скором времени я отыщу на свалке
такой необходимый мне для окончания обустройства квартиры сме-
ситель.
Итак, как мы видели, от палки-копалки, ломая копья, через речь,
книгопечатание, телевидение и прочее мы поднялись на верхнюю сту-
пень эволюции, увенчанную в моей классификации двумя позициями:
клонирование и искусственный интеллект.
– Что будет, – спросил я как-то Этьена Лекруа, – если все вещи со
свалки взять и выбросить?
Он удивленно, врочем как и всегда, посмотрел на меня и ответил:
– Где-то возникнет еще одна свалка.
– Мудро, – заметил я, – но что в таком случае станет с первой свал-
кой?
– Она исчезнет.
– Вот именно, дорогой мой разлюбезный напарник. Точно так же,
если абстрагироваться, считая их подготовительными ступенями, от
начальных изобретений моей квалификации, то мы на последнем уров-
не, соединив искусственный интеллект с человеческим клоном, полу-
чим...
– Ошеломляющий результат, – побледнев, завершил мои рассужде-
ния зачарованный Этьен Лекруа, – совершенного человека! Почти что
Бога!
– Правильно. А что станет с человеком, которого когда-то по образу
и подобию своему создал Бог или который по образу и подобию своему
осмелится создать почти что Бога?
– Неужели же он исчезнет? – голос Этьена Лекруа сделался груст-
ным как никогда.
– Вот именно! В тот момент, когда человек возомнит себя Богом и
сотворит нечто по образу и подобию своему, его собственная история
– и я имею все основания это утверждать – моментально закончится.
Он станет ненужным миру и совершенно естественно тут же окажется
на свалке.
– На нашей? – ужаснулся Этьен Лекруа.
– На свалке истории, ибо не следует делать того, на что имеет право
только Господь Бог.
– Значит, человеку не надо изобретать самого себя?
245
– Наверное, нет, – пожал я плечами, – как и мне, по-видимому,
не следует спешить с тем, чтобы принести домой недостающий смеси-
тель... И хотя в природе все предопределено...
– И хотя в природе все предопределено? – испытующе посмотрел на
меня тупоголовый Этьен Лекруа.
– Все-таки хочется, чтобы в ней всегда оставалась хоть какая-то
тайна...

ЗОМБИРОВАННЫЙ ТЕКСТ

И встали мертвецы, и пошли, и было очень страшно,
Ибо на одного живого приходилось по девяносто два
мертвеца.

И настал день, холодный, как смерть. И сгустились тучи, и пришла
огромная беда на весь, весь огромный, грязный и заплаканный город.
И не было в городе мертвецов, но вдруг невесть откуда появились они.
И была их темень тьмущая. И встали они, и пошли плотной стеной,
сметая все на своем пути – и мертвое и живое, и живое и мертвое. И
были они все, как один, мрачны и безобразны. И смрадом наполнилось
окружающее пространство. И разверзлись небеса, и вылилось на голо-
вы немногим живым кипящее и беснующееся нечеловеческое горе. И
возопили человеки: «За что, Господи!» Но не услышало криков стра-
дальцев равнодушное небо. А услышали крики кровожадные мертвецы.
И встали мертвецы, и пошли, и было очень страшно, ибо на одного жи-
вого приходилось по девяносто два мертвеца. И был среди них один, чу-
довищный и безобразный. И крикнул он что было сил, но вместо крика
другие услышали, как гулко хлопнуло его разорвавшееся легкое. И умер
он во второй раз. И разорвали его шедшие сразу за ним сородичи.
А люди бежали что было сил. Непонятно зачем и непонятно куда:
ибо все знали, что нет в этом бегстве никакого смысла. Ибо все знали,
что обязательно прольется кровь. И будет долго еще сохнуть земля. Но
все равно бежали. И лился с их тел на землю холодный от страха пот. И
лилась кровь поверх этого пота. И ступали по этой земле спотыкающие-
ся, падающие и пожирающие не только людей, но и друг друга мертве-
цы. И стонала земля от мертвецов, которых с каждым мгновением ста-
новилось все больше и больше. «Убей, убей!» – звучало в ушах всех при-
сутствующих и живых и мертвых, и мертвых и живых. И слышали они
это будоражащее «убей!», и брали в руки булыжники и колья. Мертвые
убивали живых. Живые убивали мертвых. Мертвые убивали мертвых.
И живые убивали живых. И прошел день. И настала ночь. И не осталось
ни живых, ни мертвых. И кончилось все, как будто бы ничего и не было.
Ничего, кроме страха, крови и беготни.

ПРИВИДЕНИЕ

И ужас, неподдельный
ужас, обуял меня.

Хозяин

Я как-то сразу почувствовал, что что-то не так. Когда я еще ложился
в постель, порывы сильного ветра за окном, которые я принял за не-
ровное дыхание огромного приближающегося зверя, заставили меня
содрогнуться и покрыли мое тело мурашками. Я не знаю или, точнее,
не хочу знать, откуда мне было известно о его существовании. Ведь я
поселился в этом находящемся в тиши безлюдного хвойного леса доме
на законных основаниях и совершенно осознанно. Общество давно уже
стало мне противно. Слава лихого газетного писаки стала надоедать.
Жена умерла. А единственная дочь полтора года тому назад вышла за-
муж за заезжего русского – да-да, вы не ослышались, именно русского
– и уехала к нему не иначе как хлебать щи лаптем или кормить медве-
дей. После таких потрясений и, принимая во внимание мой довольно
зрелый уже возраст, я и принял решение перебраться сюда – в эту шот-
ландскую глушь, чтобы за хорошим виски поразмышлять о сложности
бытия и сосредоточиться на работе над романом, который из-за сует-
ности журналистской профессии откладывал год за годом.
Внизу скрипнуло крыльцо. «Хорошо, что я не починил ступеньку», –
мелькнуло у меня в голове. Во всяком случае, мне теперь точно известно,
что тот или то, которого я боялся, действительно существует. Не спраши-
вайте, откуда мне это было известно. Интуиция здесь, увы, ни при чем.
Я несколько раз осматривал этот дом и не заметил в нем ничего подозри-
тельного. Однако стоило мне месяц назад совершить купчую и переехать
в него, как первое, что я увидел, въехав за высокий забор, – расколотое
надвое недавним ударом молнии огромное дерево. Это было дурным
предзнаменованием и, забегая вперед, скажу – очень даже дурным.
До меня в доме жил некий влиятельный господин. Он исчез около
года назад при весьма таинственных обстоятельствах. Дом по наслед-
ству перешел к его племяннику, молодому и очень организованному
человеку, который его и продал мне за ненадобностью. С юридической
248
точки зрения, все было абсолютно безукоризненно. Да и с точки зрения
мистики, пожалуй, тоже. Таинственные обстоятельства, при которых
прежний хозяин канул в небытие, не были столь трагическими, как
могло показаться на первый взгляд. Однажды в ясную погоду он высо-
ко поднялся на воздушном шаре и улетел в неизвестном направлении.
Злые языки твердили даже по этому поводу: «Ничего, мол, Земля кру-
глая – вернется!» А единственный племянник, прождав установлен-
ный в завещании срок, как я уже говорил, продал этот дом мне. Ины-
ми словами, никакой дурной славой этот дом не пользовался. Кстати,
еще и потому, что для того, чтобы пользоваться славой, надо иметь хоть
какое-то окружение. А здесь на десятки миль не было ни души, если
иметь в виду только человеческие души, разумеется.
Расколотое надвое ударом молнии дерево я интерпретировал как
раздвоение человеческой личности. Надо сказать, что задуманный
мною роман отчасти затрагивал эту проблему, хотя носил в основном
фантастический, если не сказать фантасмагорический, характер. «И
открыл Иелона глаза, – так начиналось мое повествование, – и посмо-
трел на небо, усеянное звездами, как земля – травами и растениями
разными. И удивился Иелона, ибо совершенно отчетливо увидел на нем
вместо одной две полных и оттого еще более загадочных луны». Раз-
двоение не несло за собой ничего хорошего. Оно по природе своей ка-
залось мне деструктивным. Вот почему, увидев вышеупомянутый знак,
я понял, что хозяин не обязательно на воздушном шаре, но обязательно
рано или поздно вернется сюда, чтобы вновь соединиться с тем, что ему
когда-то принадлежало, или напротив – безжалостно разрушить его.
Когда же я полностью уверовал в возвращение хозяина, я, естествен-
но, стал, как мог, готовиться к этой встрече. Я представлял незваного
гостя чаще всего в виде огромного лохматого зверя с огромной волчьей
головой и туловищем носорога. Реже я рисовал его в своем воображении
в виде некоего аморфного бестелесного существа, похожего на туман-
ность, облачко или свечение...
Конечно, в глубине души я надеялся, что, может быть, ничего
страшного и не произойдет, что волкорог или носоволк или призрак
пройдут стороной и дадут мне возможность побыть одному в созерца-
нии, размышлении и работе. Но теперь, когда зверь шуршал где-то там
на крыльце, я понял, что сбылись, наверное, худшие мои предположе-
ния, и роман, который был мной уже довольно досконально продуман и
начат, теперь уже едва ли увидит свет.
С тоской, сравнимой разве что с тоской повешенного, я взглянул
на луну. Набежавшие на нее тучи сделали ее лик столь же зловещим,
249
сколь и знаменательным. «Началось»,– подумал я и медленно поднялся
с постели. Тапочки, стоявшие рядом, как всегда показались мне ненуж-
ными, тем более теперь, когда я должен был еле слышно на цыпочках
приблизиться к двери и – чуть было не сказал «посмотреть в глазок»,
которого на самом деле не было, – прислушаться к тому, что происходи-
ло снаружи. Затаив дыхание, я стал медленно спускаться по винтовой
лестнице, ведущей на первый этаж. Сделав несколько шагов, я замер
от внезапно охватившего меня ужаса: проклятый носоволк, раздобыв-
ший, по-видимому, где-то ключ, вовсю орудовал им в замочной сква-
жине. Быстро сбежав вниз, я спрятался в кладовой, оставив дверь в нее
слегка приоткрытой.
Здесь, в кладовой, у меня находилась и бензопила, которую я в слу-
чае необходимости мог бы легко пустить в дело. «Если он действительно
набросится на меня, – неожиданно для себя самого слегка приободрив-
шись, решил я, – если он волкорог, я отпилю ему рог, а если носоволк,
просто дам промеж глаз для острастки». После притока столь свежих
мыслей я тем не менее как-то очень нервно захихикал и задрожал. Зубы
мои начали отбивать мелодию, похожую скорее на похоронный, а не на
«Вечерний звон». Страх, неподдельный страх, точно смог над Лондо-
ном, повис в непонятном доме.
В бытность мою журналистом я часто попадал в различные, прямо
скажем, нестандартные и порой весьма и весьма серьезные переделки.
Помню, как-то по заданию редакции я ночью тайно пробрался на тер-
риторию зоопарка в одном небольшом городишке. По поступившим к
нам сведениям, сотрудники зоопарка организовывали в темное время
суток кражу кормов. Найдя себе, как мне показалось, прекрасное укры-
тие в каком-то открытом вольере за объемистой корягой, я не прождал
преступников и получаса, как не без содрогания почувствовал, как мою
шею обвивает чье-то шершавое и очень и очень длинное тело. Когда
преступники действительно пришли, я, конечно же, сразу разобрал-
ся, почему этот чертов серпентарий оказался открытым: так воришкам
было удобнее таскать мешки со звериной жратвой.
Естественно, с удавом на шее вместо галстука я думал уже не о вы-
полнении задания, которое состояло еще и в том, чтобы сделать не-
сколько снимков злоумышленников, но даже хотел было позвать по-
следних на помощь. Однако, стоило мне только подумать об этом, как
удав, будто почуяв неладное – хотя, если разобраться, ему-то какая
была разница! – еще туже затянул, по-видимому на память, узелок на
моем изрядно пересохшем к тому времени горле. Кстати, когда к ше-
сти утра удав все же сполз с меня, первое, что я сделал, добравшись до
250
оставленной неподалеку машине, – выпил залпом литровую бутылку
«кока-колы».
Короче, я умел как испытывать страх, так и преодолевать его. Одна-
ко сказать, что этот процесс был мною полностью контролируем, было
бы большим преувеличением. Страх то накатывал на меня волной де-
вятибального шторма, то зарывался куда-то глубоко в нору, словно крот
или полевая мышь. Мой страх был подобен изменчивой английской
или шотландской погоде. Вот и теперь, сидя в кладовой и поглаживая
похолодевшей ладонью бензопилу, я то содрогался от ужаса от предсто-
ящей встречи со зверем или привидением, то хихикал над самим собой
и своими предрассудками, то содрогался и хихикал одновременно.
Ключ в замке поворачивался как-то неохотно. «Бог мой, – подумал
я, – может, это просто вор, иначе почему он так долго не может войти
в дом?» Словно бы в ответ за дверью раздалось грозное сопение. «Нет,
все-таки это зверь, – решил я, – уж больно громко он сопит. Вор сопел
бы как-нибудь более изощренно». Я прождал еще несколько секунд, по-
сле чего дверь отворилась и – о, ужас! – в нее вошел, если можно так
выразиться, призрак. Внешне он очень был похож на человека: то же
телосложение, те же глаза, усы да и все точно такое же, как у человека,
которого я очень и очень хорошо знал. Нет, это был не бывший хозяин,
улетевший неизвестно куда на воздушном шаре, и даже не его племян-
ник, который, насколько я знаю, вообще никогда не носил усов. Это
был совсем другой человек, и, может быть, я и принял бы сразу его за
человека, а не за привидение, если бы, если бы... он, как две капли воды,
не походил на меня.
Это был мой абсолютный двойник. Мой клон. Мое второе «я» или
первое «ты», смотря с какой стороны посмотреть. Все страхи мои на вре-
мя исчезли – их сменило неподдельное любопытство. Вы когда-нибудь
видели себя со стороны? Нет, не на видеопленке, а вживую, как есть?
Представьте, вот сидите вы в темной кладовке, поглаживая правой ру-
кой бензопилу, и в то же время заходите в дом, снимаете ботинки, про-
ходите в ванную комнату, раздеваетесь, включаете воду и начинаете
принимать душ? Забавно, правда? Сразу скажу, что никаких братьев-
близнецов у меня и в помине не было. Поэтому я безошибочно, несмо-
тря на его умелую мимикрию под человека, определил в нем призрака.
Да, да, именно так. Я ждал, как вы помните, кого угодно: волкорога,
носоволка, туманность, облачко, свечение... а пришел, язык не повора-
чивается это произнести, пришел по существу – я сам.
Мне сразу вспомнилось расколотое на две половины ударом мол-
нии огромное дерево во дворе. Так вот откуда этот знак! Кто же он, черт
251
побери, этот призрак? И что ему нужно? Между тем, пока я размылял,
привидение «выплыло» из ванной комнаты и направилось на кухню.
«Сволочь, он надел мой халат! – выругался я и чуть было, разгневан-
ный, не выскочил из укрытия. – Я знаю, ты пришел поиграть со мной.
Что ж, давай поиграем! Только играть мы будем не по твоим, а по моим
правилам».
Словно прочитав или услышав мои мысли, призрак на мгновение
замер и как-то нехорошо покосился в мою сторону. Моя правая рука
сильнее сжала бензопилу. Усы привидения зашевелились, как будто
бы оно подключило к моим поискам дополнительный, в точности как
у насекомых, орган осязания. «Проклятый жучила, – выругался я ше-
потом, – ты еще имеешь наглость с отвязностью дешевого пародиста
бездарно копировать мои привычки! Между прочим, имей в виду, что
по-настоящему шевелить усами так же сложно, как и мозгами, которых
у тебя, судя по всему, не было и нет!»
Между тем жучила в халате, еще в недавнем прошлом волкорог или
носоволк, спокойно, как ни в чем не бывало, направился на кухню.
Уверенно открыл холодильник. Достал из него мою любимую ветчину,
сыр, томаты и бутылку апельсинового сока. Он делал это так уверенно
и естественно, как будто бы точно знал, что я предпочитаю есть в это
время суток: иногда, просиживая за своей писаниной до глубокой ночи,
я, признаться, любил перехватить один-другой смачный сэндвич. «По-
пробуй найти открывалку», – злорадно усмехнувшись, подумал я. Дело
в том, что, задумавшись, около часа назад я унес ее в спальню. Выложив
хлеб из хлебницы и вынув нож, призрак взглядом поискал открывалку.
– Ах, да, – почесав затылок, выдохнул он и... уверенно направился
в спальню.
«Конец мне, – подумал я, – сейчас он заметит смятую постель, пой-
мет, что здесь не один, и придет вскрывать злополучной открывалкой не
иначе, как кору моего головного мозга». Тяжелые шаги призрака-жучилы
загрохотали по лестнице. Вскоре он спустился со второго этажа и, как ни
в чем не бывало откупорив бутылку, принялся за трапезу. Увидев, как он
преспокойно ест мои любимые сэндвичи, я вновь несколько успокоился:
по крайней мере, меня он вряд ли захочет после этого слопать.
Двойник ел с удовольствием, причмокивая, и точь-в-точь, как я, то
и дело прикладывался к бутылке с апельсиновым соком. Рука его потя-
нулась к пульту. Нащупав его, призрак включил телевизор. Передавали
последние новости. Одна из них неожиданно больно резанула мой слух.
Ведущий рассказал, что несколько часов назад совсем неподалеку от
места происходящих событий, а именно в местечке Эдинфилд призем-
252
лился неизвестно откуда прилетевший воздушный шар. В корзине шара
не нашли ничего, кроме трупа черной кошки, изрядно уже прогнивше-
го и разложившегося. Конечно, первое, что пришло мне в голову, так
это то, что хозяин этого дома действительно вернулся после своего пу-
тешествия и... Одно из двух: либо во время своих странствий он превра-
тился – о, Господи! – в моего призрака-двойника, либо в черную кошку,
которая, не умея, естественно, управлять воздушным шаром, погибла
в воздухе, проделав после своей смерти, судя по всему, довольно-таки
длинный еще маршрут.
«Чертовщина какая-то, – подумал я, – расколотые молнией дере-
вья, воздушные шары, привидения-двойники, дохлые черные кошки,
запросто летающие по небу, – не слишком ли много для меня?» Есте-
ственно, задавшись подобным вопросом, я решил в нем обязательно
разобраться. Работа журналиста приучила меня совать нос в любые чу-
жие дела. А тут, когда речь шла обо мне самом, я принял безусловное
решение идти до конца.
«С чего начать? Может быть, мне следует просто выйти из укрытия и
поговорить с ним по душам? А что если он набросится на меня и все же
сожрет вместе с бутербродами и потрохами или взорвется и унесет меня
вместе с собой на небо, но не туда, где резвятся и поют ангелы, а туда,
где луна хищно скалится всякому вновь пришедшему, предвещая лишь
горе и муки? Нет, нужно придумать что-нибудь похитрей и поориги-
нальней! Ну, думай голова – картуз куплю... « И голова придумала.
Узкая полоска света, проникающая сквозь едва приоткрытую дверь
кладовки, позволила мне разглядеть несколько кусочков угля для рас-
топки камина. «Очень кстати», – подумал я. Теперь мне оставалось най-
ти только листок бумаги. Нет-нет, не подумайте, что я захотел устроить
пожар и уничтожить привидение вместе с домом – это было бы очень
жирно для него. Нет, я просто решил написать ему записку угрожаю-
щего содержания, прочитав которую, призрак – если он, разумеется,
умеет читать – должен был, по моим понятиям, немедленно исчезнуть
и не появляться здесь больше никогда. Увы, поозиравшись по сторонам,
я так и не нашел ничего подходящего, на чем можно было бы нацарапать
углем угрожающую фразу. Тогда я снова выглянул в холл, где привиде-
ние, нагло задрав ноги на стол, продолжало смотреть ночные телевизи-
онные передачи, то и дело перескакивая с одной на другую.
Неожиданно в метре от меня, в мусорной корзине, я увидел несколь-
ко смятых листов бумаги: это были мои черновые наброски. Тексты по
обыкновению занимали лишь одну сторону листа, следовательно, на
другой стороне я мог... «Да-да, так и надо сделать, когда носоволк от-
253
вернется, я осторожно выскользну из укрытия, выну листок и..». Так
я прождал еще минут десять, которые показались бы мне вечностью,
если бы волкорог не включил забавное ночное шоу с участием мистера
Бина. Пару раз я чуть было не засмеялся, увидев краем глаза, как бес-
шабашный мистер Бин корчит свои знаменитые рожи и разыгрывает
миловидно-туповатые сценки. «Все было бы смешно, если не было бы
так грустно», – мелькнуло у меня в голове, и в этот момент привиде-
ние отвернулось. Мгновенно оценив ситуацию, я аккуратно приотрыл
дверь и на четвереньках выполз из кладовки. Еще мгновение – и я вы-
хватил из мусорной корзины вожделенный листок. Во время операции
я, естественно, ни на секунду не спускал глаз с привидения, готовый
кинуться назад в укрытие и включить бензопилу. Взятый мной лист
бумаги предательски громко, как мне почудилось, зашуршал. Призрак
замер и прислушался. В это время мистер Бин отпустил такую смач-
ную шутку, что аудитория взорвалась приступом гомерического хохота.
Призрак так же громко и беззлобно рассмеялся. Я еле слышно фыркнул
и отполз на прежние позиции.
Оставив щель чуть шире прежней, чтобы света было достаточно для
написания, я развернул лист бумаги. Взял в руки уголек и нацарапал
уверенным почерком: «Незнакомец! Убирайся из моего дома, иначе –
тебе конец!» Поставив жирный восклицательный знак в конце предло-
жения, я удовлетворенно крякнул и отбросил в сторону стершийся уго-
лек. «Посмотрим, как ты запоешь после этого, жучила», – усмехнулся
я. Поразмыслив еще несколько секунд, я вновь взял уголек, завернул
его в бумагу с надписью. Приоткрыл дверь и швырнул образовавшийся
комок в призрака. Комок попал ему точно в левое ухо. Призрак съежил-
ся и, слегка почесав ухо, как ни в чем не бывало продолжил смотреть
забавное шоу.
– Он его не заметил, – в недоумении почесал я затылок.
Между тем, привидение, заканчивая, по-видимому, трапезу, в свою
очередь скомкало лежавший на столе полиэтиленовый пакет, поверну-
лось в мою сторону и – о, ужас! – метнуло сверток... нет, не мне в голову,
а все в ту же многострадальную корзину из-под мусора.
– Трехочковый, – по-видимому имея в виду свой заправский почти
что баскетбольный бросок, удовлетворенно крякнул призрак.
– Вот козел, – взревел я, – ты еще издеваешься?
Опасаясь все же раньше времени выскакивать из укрытия с бен-
зопилой наперевес, я решил немного успокоиться и предпринять еще
один не столь радикальный шаг по нейтрализации злостного против-
ника. Между тем последний, по-видимому решив окончательно до-
254
конать меня своей незатейливостью, выключил телевизор и перешел в
кабинет, включил компьютер и... только не это... открыл мой начатый
роман на последней странице. «Уж не собирается ли он, – лицо мои ис-
кривила зловещая улыбка, подобно той, которуя я заметил нескольки-
ми часами раньше на угрюмом лике луны, – уж не собирается ли он
дописывать роман за меня?»
– Я убью тебя, дьявольское отродье! Если ты только прикоснешься
к клавишам, считай, что ты покойник.
Нечаянно брошенная мною фраза тут же показалась мне настоль-
ко нелепой, что я чуть было непроизвольно не вышел из укрытия. Дей-
ствительно, пригрозить привидению смертью – наверное, это полный
абсурд. Но чего-то он все-таки должен бояться или во что-то верить
или кого-то уважать? «А что если, причинив вред двойнику, я нанесу и
себе самому что-то ужасное и непоправимое? Может, он и прислан сюда
судьбой для того, чтобы проверить меня на прочность? Что, если это
действительно мое второе «я» или первое «ты», а не перевоплотившийся
из черной кошки, найденной в воздушном шаре, в меня таинственный
прежний хозяин дома? Чехарда! Полная чехарда! Билиберда! Полная би-
либерда! Расколотое надвое ударом молнии дерево и смеющаяся луна..».
– Кто ты? – решительно выйдя из укрытия и приблизившись к при-
зраку, отважился спросить его я напрямую.
Призрак никак не отреагировал. Не повернув головы, он быстро
застучал по клавишам компьютера. Любопытство полностью затмило
остатки моих опасений. Я подошел к нему вплотную и заглянул через
плечо. Привидение, как я и предполагал, вдохновенно продолжило на-
писание начатого мною романа. Буква за буквой, фраза за фразой по-
являлись на экране столь же естественно и гармонично, как ночь насту-
пала вслед за днем. Привидение писало точь-в-точь то, что было у меня
в голове. «Удивительно, – подумал я, – мы мыслим с ним не то чтобы
похоже, а идентично. Правда, вот здесь, здесь я поставил бы не точку, а
запятую».
– Послушай, приятель, – похлопав призрака по плечу, начал было я,
но тут же осекся: моя рука прошла сквозь его тело, точно сквозь воздух.
Она прошла сквозь него так, как будто бы его на самом деле не было, как
будто бы он был не чем иным, как в лучшем случае моей голограммой,
а в худшем... худшем – лишь только плодом моего воображения. – Вот
черт!
Я обошел его спереди и прямо заглянул ему в лицо. Призрак не дрог-
нул. Он вел себя так, как будто бы меня вовсе не существовало. Он со-
средоточенно морщил лоб, шевелил усами и безудержно стучал паль-
255
цами по неугомонным клавишам. «Тук-тук-тук», – стучали клавиши.
«Тук-тук-тук», – стучало им в унисон мое разволновавшееся сердце.
«И посадил Иелона растение-селенотроп, подобно тому, как под-
солнечник вслед за солнцем, поворачивающееся вслед за луной. И сле-
дил за селенотропом три дня и три ночи, но неподвижным оставался
селенотроп, ибо на небе сверкали не одна, а целых две таких разных и
таких одинаковых луны».
Подобно селенотропу оставался индифферентным и мой призрак-
двойник. Он не замечал или не хотел замечать моего присутствия. Не
долго думая, я изо всех сил наотмашь ударил его по щеке: эффект был
тот же – моя рука прошла сквозь него, не встретив ни малейшего сопро-
тивления. Тогда, теряя терпение, я скорее для очистки совести, чем для
получения результата, поковырял указательным пальцем в его правом
глазу. Следует ли говорить о том, что привидение ни одним, ни другим
глазом не моргнуло. «Что ж, вернемся к тому, с чего начали», – подумал
я и направился назад в кладовую. Там с первой же попытки я завел бен-
зопилу и с криком: «Убирайся!» набросился на зазевавшегося двойника.
Мотор работал на редкость бойко и агрессивно. Лезвие жужжало,
как изголодавшийся шмель.
– Сейчас нас будет трое! – крикнул я и вонзил лезвие точно посе-
редине его дымившейся от умственного перенапряжения черепушки.
Лезвие, не встретив ни малейшего сопротивления, прошло сначала
сквозь тело двойника, потом сквозь компьютер, сквозь стол и чуть было
не провалилось в тартарары, если бы я не заглушил мотор, поняв всю
тщетность предпринимаемых мною действий. Привидение оказалось
мне не по зубам. Оно не замечало меня. Оно существовало как будто бы
в параллельном мире, который был так удивительно похож на мой соб-
ственный и вместе с тем так же удивительно от него отличался. Призрак
очень был похож на меня, однако я... по-видимому, не очень-то походил
на него. Эмоции захлестывали меня через край. Борьба с двойником из-
рядно утомила. Мне нужно было поспать. Да, просто поспать для того,
чтобы набраться сил и утром... утром продолжить затянувшееся проти-
востояние.
С мыслью о сне я подогнул ноги, втянул голову в плечи, руки по-
ложил на живот и, приняв легкую и удобную форму облачка, медленно
воспарил к потолку, где и завис до утра, прикрывшись на всякий случай
одеялом из... паутины...

ГНОМИК

– Дорогой, – вечно лукавые серые глаза Эсмеральды подернула пе-
лена притворного раскаяния, – мне нужно с тобой поговорить.
– Любимая, ты загадочна, как всегда, – дожевывая последний кусок
утки с черносливом, вяло отреагировал на реплику своей двадцатиче-
тырехлетней жены солидный и желеобразный Вильгельм фон Шузен.
– Ты, я вижу, – усмехнулась своей тонкогубой усмешкой белокурая
Эсмеральда, – последние два года не ждешь от меня никаки сюрпризов?
– После твоей тогдашней выходки с семьей Хаберсбаденов я, при-
знаться, уже, наверное, не удивлюсь ничему.
– Как знать, дорогой. Мне кажется, что на этот раз...
– Ты предложишь мне...
– Я предложу тебе прежде всего чаю, ну, а потом, если ты, конечно,
захочешь, я расскажу тебе о моей вчерашней встрече с небезызвестной
тебе Хелен?
– Этой черноволосой покорительницей высшего общества, с кото-
рой мы познакомились у Гекельгрубберов неделю тому назад?
– Совершенно верно.
– Что ж, наверное, это была забавная встреча? – поинтересовался
приближающийся к пятидесятилетнему рубежу своей жизни преуспе-
вающий предприниматель Вильгельм фон Шузен.
– Можно сказать и так, – уклончиво ответила Эсмеральда, – тебе
чай с сахаром и со сливками или только с сахаром?
– С сахаром, любимая, – отставив в сторону огромное опустошен-
ное блюдо, ответил ее размягший после сытного ужина и оттого изряд-
но подобревший муж.
Развернув газету, приторно благополучный Вильгельм фон Шу-
зен бегло пролистал светские новости. Заглянув в раздел политики, он
грязно выругался и перевернул страницу на ставшие за много лет ра-
боты в финансовой сфере привычные для его глаз колонки котировок
акций крупных компаний.
257
– Недурственно, – крякнул он, отметив про себя заметный рост ко-
тировок акций «Люфтганзы». Взяв с полки калькулятор, он толстыми,
как мюнхенские сосиски, пальцами проделал несколько несложных
манипуляций, после чего вновь удовлетворенно отметил, – очень не-
дурственно!
На пороге столовой появилась его очаровательная молодая жена
с подносом, украшенным ярко окрашенным китайским чайником с
длинным, почти полуметровым носиком, двумя миниатюрными ча-
шечками и сахарницей, по форме напоминавшей полураспустившийся
лотос.
– Приятно иногда поужинать дома, – самодовольно улыбаясь, вы-
тянулся на стуле крупногабаритный Вильгельм фон Шузен, – все эти
наши бюргерские привычки кажутся мне иногда такими старомодными!
– Тем более, когда тебя ждет дома молодая жена, – разливая чай,
поддакивала своему мужу экстравагантная Эсмеральда, – все эти ваши
посиделки и пустопорожние разговоры и приводят к тому, что... Сколь-
ко тебе ложек сахару?
– Две, обворожительная, – обнимая за тонкую талию молоденькую
фон Шузен, пробормотал ее муж, – расскажи мне, наконец, эту исто-
рию и давай-ка после этого мы ляжем в постель!
– Неужели, – тонкие брови Эсмеральды удивленно выгнулись, об-
разовав две очаровательные подковки, обещающие удачу тем, кто су-
меет разгадать природу обрамленных ими, точно картина рамкой, двух
серых непредсказуемых глаз, – последние полтора месяца тебе было
как-то не до этого?
– Полтора месяца, любимая? Не может быть! Наверное, я полный
кретин. Но обещаю тебе, что сегодня...
– Не надо обещаний, дорогой! Пей чай и слушай, и, может быть, я
надеюсь, к моменту окончания моей истории ты наконец сможешь хоть
как-то понять, что по-настоящему требуется молодой женщине и ...
– Я смогу, смогу, – предвкушая нечто необычайное и прихлебывая
сладковатый чаек, раздухарился гулливерообразный Вильгельм фон
Шузен.
– Эта поволокая Хелен, на которую ты пялился в течение всей про-
шлой вечеринки, и с которой я не проговорила и пяти минут, неожи-
данно позвонила мне вчера днем. Голос ее был крайне взволнован. Она
сказала мне, что с ней приключилась совершенно невероятная история,
о которой она, якобы, не хотела рассказывать никому из своих близких
знакомых, которые, по ее утверждению, могли бы понять ее превратно,
и потому для своих откровений она выбрала меня.
258
– Вы единственная, Эсмеральда, – сказала она по телефону, – кому
я могу доверить свою страшную тайну. Я несколько дней после нашего
знакомства думала об этом и наконец решила, что, если я не расскажу
об этом вам, то не расскажу об этом никому. А если я не сделаю ни того,
ни другого – он просто-напросто очень скоро сведет меня с ума...
– Кто он? – осторожно поинтересовалась я.
– Приезжайте, Эсмеральда, умоляю вас, – вновь взмолилась она, и
я расскажу вам о нем и, может быть, если это будет вам интересно, не-
много о себе... Поверьте, мне больше не к кому обратиться.
– Хорошо, я приеду к вам и выслушаю вашу историю, – ответила я
и, повесив трубку, стала собираться в гости, чтобы хоть как-то скоро-
тать извечную и дурную скуку...
– Моя обворожительная, – Вильгельм фон Шузен хотел было
опуститься на колено перед супругой, но, возможно и не без основа-
ний, сделав поправку на свой возраст, лишь нежно поцеловал кон-
чики пальцев ее правой руки, – мы так мало уделяем внимания друг
другу.
– Не подхалимничай, – отрезала женщина, – послушай лучше, что
поведала мне эта непревзойденная покорительница высшего общества
– и ты, после этого, я надеюсь, сможешь кое-что переосмыслить и пе-
реоценить...
– Верь, любимая, я...
– Так вот... Как только я приехала в ее роскошный особняк на
Лонгштрассе, Хелен, одетая в роскошное открытое бирюзового цвета
платье, любезно проводила меня в гостиную, где был накрыт изыскан-
ный стол.
– Могу ли я отпустить горничную? – неожиданно поинтересова-
лась она. – Я сама умею и люблю ухаживать за моими гостями.
– Как вам будет угодно, – ничего еще не подозревая, ответила я.
– Конечно, если бы я знала, какие испытания и кошмары ждут меня
впереди, я бы, конечно, никогда...
– Ты сказала «кошмары», Эсмеральда? А я-то, старый дурак, поду-
мал было, что ты собираешься рассказать мне некую нравоучительную
историю, развенчивающую жизненные идеалы наших великосветских
сограждан?
– Нравоучений в этой истории вряд ли будет больше, чем чаинок в
чашке, из которой ты пьешь, мой дорогой, зато ужаса и неожиданных
поворотов столько, что в пору снимать кино...
– Я надеюсь, ты не пострадала в результате этой истории? – лицо
Вильгельма фон Шузена приняло озабоченное выражение.
259
– Вот в этом-то я и хочу разобраться, мой дорогой, – погладив мужа
по внушительного размера лысине, ответила тонкокостная блондин-
ка, – так что слушай и не перебивай! Итак, мы остались с ней вдвоем.
Пробуя изысканные угощения, я невольно поглядывала по сторонам:
внушительных размеров гостиная была ярко освещена. Выполнена она
была в помпезном викторианском стиле. И только одна деталь, явно
диссонировавшая с остальным со вкусом подобранным интерьером,
сразу бросилась мне в глаза...
– Что это была за деталь?
– Странные картины, украшавшие, если так можно выразиться,
стены гостиной.
– И что тебе показалось в них странным?
– Сюжеты этих картин были связаны между собой какой-то мало-
заметной нитью. Когда я, ведя неспешную беседу с хозяйкой дома, при-
стальнее вгляделась в них, то вдруг не без содрогания обнаружила, что
на каждой из картин обязательно где-то в углу присутствует труднораз-
личимое мистическое существо, похожее не то на... Нет, даже сейчас я
вряд ли смогу точно описать, на кого все-таки оно похоже. Но это теперь
и не столь важно. Важно лишь то, что уже с первых минут моего пре-
бывания в гостях у этой тридцатипятилетней черноволосой светской
львицы я поняла, что здесь действительно что-то не так...
– Ей тридцать пять? – выпрямился на стуле увлеченный рассказом
жены Вильгельм фон Шузен. – Ты знаешь, любимая, я именно так и
думал, что ей тридцать пять.
– Ты очень проницателен, мой дорогой. Естественно, в этом возрас-
те женщина, особенно если она столь привлекательна, начинает вести
себя наиболее агрессивно по отношению к противоположному полу, и
если у нее что-то не получается, то...
– Что?
– Начинается то, что началось, как мне кажется, у Хелен, и что, вы,
твердолобые и бесчувственные мужчины, наверняка назвали бы не
иначе, как сумасшествием.
– Итак, она сдвинутая? Я так и знал! Надеюсь, она не укусила тебя и
не заразила бешенством?
– Нет. Она всего-навсего рассказала мне о том, что примерно около
месяца назад...
– От нее ушел муж.
– Не спеши, дорогой. Мужа у нее никогда не было. Вскоре ты, я наде-
юсь, поймешь, что у нее по определению не могло быть никакого мужа.
– Уж не хочешь ли ты сказать?..
260
– Хочу, но ты мне не даешь!
– Извини, извини, любимая. Я молчу.
– Итак, она рассказала мне о том, что месяц тому назад ее стал пре-
следовать соверешенно, по ее выражению, очаровательный кошмар. По
вечерам к ней в спальню стал приходить настоящий живой и вечно улы-
бающийся гномик.
– Знаете, Эсмеральда, – раскладывая жаркое в огромные фарфо-
ровые тарелки, рассказывала она, – первый раз, когда он постучался в
дверь моей спальни, я, естественно, содрогнулась от ужаса. – Войдите,
– через минуту переборов свой страх, крикнула я, закрывшись одеялом,
словно щитом.
Дверь еле слышно, хотя раньше этого никогда не было, скрипнула, и
на пороге появился он: маленький, размером с пивную кружку, добро-
душнейший, как мне показалось, гномик. На голове его был надет оран-
жевый в белую полосочку колпак, заканчивающийся кисточкой. Малень-
кое тельце прикрывала крохотная коричневая курточка. Вместо брюк на
нем были надеты просторные зеленые шорты. А на ногах он носил, вы не
поверите, желтые носочки и словно игрушечные деревянные башмачки.
Я сказала «игрушечные деревянные башмачки», наверное, это не со-
всем верно. Правильнее было бы сказать, что весь он был словно игру-
шечный, если бы он не был одновременно таким естественным и из-
лучающим какую-ту внеземную радость и тепло. Он ничего не говорил,
он просто молча стоял на пороге моей спальни, изучая меня хорошо
различимыми на заросшем густой белой бородой лице карими глазами.
Так мы молча смотрели в глаза друг другу на протяжении, наверное, це-
лой вечности. Страх мой постепенно стал улетучиваться, и как только
его последняя капля покинула мое разгоряченное тело, гномик неожи-
данно резко протянул в мою сторону две свои маленькие ручки, как бы
приглашая меня взяться за них.
– И вы взялись за них, Хелен? – чуть не поперхнувшись спросила
ее я.
– Нет. На этот раз я не взяла его за руки. Что-то серое, как мне пока-
залось, не то чья-то тень, не то гигантская летучая мышь промелькнула
у меня за спиной. Это что-то сильно напугало гномика. Руки его опу-
стились. Глаза сузились.
– Сгинь, сгинь! У черта своих до черта! – пропищал он тоненьким,
как у кузнечика, голоском и тут же пропал, словно растворившись в
воздухе.
– У черта своих до черта? – переспросила я очаровательную брюнет-
ку Хелен.
261
– Вот именно, у черта своих до черта!
– И как вы поняли эту фразу, Хелен? Что имел в виду ваш гномик?
– Я поняла это так, что он увидел за моей спиной какие-то темные
силы и попытался прогнать их, но...
– Вы считаете, что у него ничего не получилось, и поэтому-то он
исчез?
– Скорее всего, да.
– Невероятно! И что было потом?
– Потом он приходил ко мне еще четыре раза. Всегда в одно и то
же время, когда я ложилась в постель. Не изменяя своей привычке, он,
как и в первый раз, сначала вежливо стучался в дверь. Потом, когда я
разрешала ему войти, открывал дверь и останавливался на пороге, не-
которое время лукаво разглядывая меня. Наконец, простирал ко мне
руки, как бы приглашая взяться за них и пойти... пойти туда, где меня
ожидало наверняка что-то одно: либо вечное блаженство, либо веч-
ный кошмар... Иногда, а именно в его второй и третий приходы за моей
спиной мелькала все та же неизвестно кому принадлежащая коварная
тень.
– Сгинь, сгинь! У черта своих до черта! – повторял в таких случаях
свою загадочную фразу мой очаровательный гномик, и тень в отличие
от первого раза действительно исчезала и вскоре перестала появляться
совсем.
– И после этого вы, Хелен, взяли его за руки? – чувствуя, как от вол-
нения и любопытства у меня пересохло в горле, спросила я.
– Да. Сразу на следующий день после нашего с вами знакомства,
Эсмеральда, гномик вновь пришел ко мне... Врочем, давайте перейдем в
спальню, и я покажу вам...
– Это не страшно? – поднимаясь со стула, спросила я.
– Конечно, страшно, – ответила она, – но разве вы здесь не для того,
дорогая Эсмеральда, чтобы попытаться помочь мне, ведь я так сейчас в
этом нуждаюсь?
– Конечно, конечно, – ругая саму себя за проявленную бестакт-
ность, пролепетала я. – Я помогу вам всем, чем смогу.
– Вот так-то лучше, – улыбнулась она своей многозначительной
улыбкой и, взяв меня за руку, повела на второй этаж по широкой мра-
морной лестнице.
– Теперь в горле пересохло и у меня, любимая, – нервно заерзал на
стуле трудноуязвимый Вильгельм фон Шузен. – Налью-ка я себе, пожа-
луй, еще чайку, а ты, родная моя, продолжай, ибо, признаюсь, на этот
раз ты довольно сильно увлекла меня своей историей.
262
– Итак, мы вошли с ней в спальню, исполненную в нежно-розовых
тонах, – продолжила свой рассказ утонченная во всех отношениях Эс-
меральда.
– Мы можем перейти на ты? – усадив меня на кровать, поинтересо-
валась Хелен.
– Конечно, если вам, то есть тебе, – запуталась было я, – так удоб-
нее, то почему бы и нет.
– Ну вот и прекрасно! Итак, ты хочешь знать, что произошло после
того, как я взяла его за руки?
– Да.
– Ты уверена, что эти знания тебе не повредят? – она взяла мои руки
в свои и пристально посмотрела мне в глаза.
– Да, Хелен, черт возьми! Я хочу это знать!
– Хорошо. После того, как я взяла его за руки, прежде всего я ощу-
тила ни с чем не сравнимое тепло, исходящее от его тела. Мне стало на-
столько легко и приятно, что, застонав, я закрыла глаза и провела в со-
стоянии полного блаженства несколько долгих и одновременно таких
коротких минут. Когда я открыла глаза – о, ужас! – гномик ичез. Но
его тепло, как мне иногда кажется, вошло в меня волной непередавае-
мых ощущений. Мне представляется, что я стала с ним одним целым,
его продолжением или чем-то в этом роде... По крайней мере, с этого
момента я больше не видела его, но всегда здесь в спальне ощущала его
присутствие либо рядом с собой, либо внутри себя.
– А сейчас, сейчас он здесь? – осторожно поинтересовалась я.
– Пока нет. Дело в том, что он всегда приходил лишь тогда, когда я
раздевалась и ложилась в постель. Только тогда, обнаженная, я могла
явственно ощущать его тепло. Если ты не возражаешь...
– Ты хочешь раздеться, Хелен? Конечно, почему я должна быть про-
тив?
Получив от меня разрешение, хозяйка медленно сняла с себя пла-
тье. Увидев ее в нижнем белье, я не удержалась от восклицания:
– Ты действительно очаровательна, Хелен. Мне кажется, я понимаю
теперь, почему гномик выбрал именно тебя.
– Спасибо, дорогая, – снимая с себя нижнее белье, ответила хозяй-
ка дома, – только моя красота идет постепенно к закату, в то время как
твоей только еще предстоит раскрыться...
– Прекрати, когда я тогда на вечеринке увидела, как на тебя пя-
лится не только мой благоверный супруг, но и все остальные мужчины
без исключения, я поняла, что мне было бы очень интересно позна-
комиться с тобой, чтобы обсудить наши женские секреты – и тут ты
263
звонишь мне сама... К тому же этот твой непонятный гномик. Кстати,
где это он?
– Ты знаешь, Эсмеральда, – вытянувшись на животе и демонстри-
руя всем присутствующим – кстати, кто знает, сколько на самом деле
их там было! – свою великолепную задницу, прошептала Хелен, – я ду-
маю, он не придет до тех пор, пока... Как бы это сказать? Понимаешь,
наверное, он привык являться только к обнаженным женщинам.
– Уж не хочешь ли ты сказать, чтобы я тоже разделась?
– Ты же здесь для того, чтобы помочь мне, или я не права?
– Хорошо, но это все настолько странно и неожиданно. А что если
он действительно появится и сделает мне или нам больно? Я ведь, наслу-
шавшись тебя, довольно живо его себе представляю. Или, чего доброго,
вместо него придет кто-то другой: тень или гигантская летучая мышь?
– Я доверила тебе свою тайну, Эсмеральда. Выбирай: ты можешь
остаться, но ты же можешь и уйти.
– И ты, конечно же, предпочла остаться? – оттенки гнева появились
в словах обычно довольно уравновешенного Вильгельма фон Шузена.
– Конечно, дорогой, ведь не могла же я уйти от нее, так и не повидав
гномика.
– Не морочь мне голову!
– Не ворчи и дослушай, и вскоре многое тебе станет понятным.
– Ну, хорошо.
– Я остаюсь, – решительно сказала я и, сбросив с себя одежду, легла
рядом с обнаженной Хелен.
– Ты очень хороша, Эсмеральда, – окинув меня оценивающим
взглядом, прошептала она, – я уверена, что на этот раз он обязательно
придет.
Повернувшись ко мне лицом, она нежно погладила меня по спине. Я
застыла, точно льдина, готовая вот-вот отколоться под воздействием сол-
нечных лучей от Антарктиды и пуститься в непредсказуемое плавание.
– Ты чувствуешь тепло? – прошептала она, нежно коснувшись сво-
ими пухлыми губами моего плеча.
– Это он? – вздрогнув от неожиданности и удовольствия, посмо-
трела на нее я.
– Нет, это я, – ответила она и, перевернув меня на спину, одарила
меня страстным и продолжительным поцелуем в уста.
Наши языки слились в каком-то бешенном огненом танце. Сначала
я несколько раз пыталась вырваться из ее крепких объятий, но потом
нега и удовольствие взяли свое, и я, каюсь, мой дорогой, полностью от-
далась течению нескончаемых и незабываемых волн. Я, как мне кажет-
264
ся, за несколько часов, проведенных с Хелен, испытала столько оргаз-
мов, сколько не испытывала за все годы нашего замужества.
– Бесстыдница! Ты рассказываешь мне о своих похождениях и еще
имеешь наглость сопоставлять меня с этой сумасбродной шлюхой, пы-
тающейся корчить из себя непонятно кого?!
– Я пытаюсь лишь разобраться в том, пострадала ли я или выиграла
от этой истории, которая, кстати, еще не закончена.
– Что же здесь может быть еще? Только не говори мне...
– Знаешь, когда, изможденные и окутанные негой, мы обе откину-
лись на подушки и молча лежали, закрыв глаза, я вдруг подумала, что,
может быть, действительно у меня еще все впереди, и что для того, чтобы
двигаться вперед, мне надо окончательно порвать со своим прошлым...
Неожиданно Хелен вновь налегла на меня своим нежным и упругим
телом.
– Знаешь, Эсмеральда, – глядя мне в глаза, сказала она, – я должна
перед тобой извиниться.
– За что, любимая, – обняв ее за плечи, удивилась я, – ведь я сама,
по-видимому, этого очень сильно хотела. И вообще... Сейчас, во мно-
гом благодаря тебе, я кардинально хочу пересмотреть свои жизненные
принципы.
– Нет, ты не поняла. Я сейчас не об этом. Я о нем, о моем гномике.
– Ты знаешь, Хелен, если честно, то я о нем как-то совсем забыла.
– Ну и славно, – с хохотом откинулась она на спину, – а ведь этого
я боялась больше всего.
– Чего этого?
– Того, что, когда ты узнаешь, что я полностью выдумала эту исто-
рию с гномиком только для того, чтобы затащить тебя в постель, ты
меня убьешь...
– Не может быть, – в свою очередь, нависнув над моей покоритель-
ницей, воскликнула я, – ах, ты...
И мы снова на несколько часов слились с ней в неописуемом экстазе.
– Вот сучка, – потирая друг о друга увлажнившиеся ладони, выру-
гался возмущенный до мозга костей Вильгельм фон Шузен, – она вы-
думала всю эту дурацкую историю, чтобы овладеть тобой, а ты, ты...
Второй подбородок тучеобразного мужчины затрясся, словно
шмякнувшийся на землю холодец.
– И ты рассказала мне все это для того, чтобы...
– Ты знал, что с этого дня у меня начинается новая настоящая
жизнь.
– Жизнь с развратной великосветской шлюхой?
265
– Нет. Ты ведь не дослушал историю до конца!
– Как, и это еще не конец?!
– Нет. После нескольких часов непрерывной горячей любви я сказала
Хелен, что мне пора собираться. Прежде чем одеться, я зашла в ванную
комнату принять душ. Завесив занавеску, я открыла кран. Сильная осве-
жающая струя воды ударила мне в лицо. Мне было легко, как будто бы я
оказалась в сказке или волшебной стране, где живут не люди, а прекрас-
ные нимфы, эльфы и прочие нежные и ласковые существа. Я была искрен-
не благодарна Хелен. Я любила и боготворила ее. Я чувствовала, что в ней,
помимо ее неземной красоты, есть еще что-то поистине божественное...
Выключив душ, я собрала волосы и, отжав их, откинула назад и,
встряхнув головой, отдернула занавеску. Крик, казалось, вот-вот гото-
вый вырваться из моего горла, застрял где-то на половине: прямо пере-
до мной на кафельном полу стоял совершенно очаровательный гномик
в оранжевом колпаке с белыми полосками. Он приветливо улыбнулся
мне и протянул руку, помогая выбраться из ванной. Поскольку он был
очень и очень маленький, такая помощь носила скорее чисто формаль-
ный характер, но отказать ему по понятным причинам я, конечно же, не
смогла. Сильно наклонившись вперед, я подала гномику руку. Незем-
ное блаженство, точно разряд небесного электричества, поразило меня
в самое сердце.
– Теперь ты с нами? – помогая вытирать мне ноги полотенцем,
спросил он тоненьким, как у кузнечика, голосом.
– С кем с вами, – уточнила я, зная заранее ответ на его вопрос, – на-
деюсь, что не с чертом?
– У черта своих до черта, – произнес гномик свою сакраментальную
фразу и внимательно посмотрел на меня. – Теперь ты с нами?
– Да, – ответила я и...
– Хватит нести бред, дорогая, твоя история несколько затянулась.
– Вильгельм фон Шузен поднялся и направился было к выходу из го-
стиной. – Пора уже спать. Надеюсь, что и про ваши лесбийские игрища
с Хелен ты тоже все выдумала?
– Выдумала? Да нет. Последнее, дорогой...
– Что еще?
– После того, как я ответила гномику «да», он вынул из кармана
своей куртки миниатюрную баночку с белым, похожим на сахар, по-
рошком.
– Дай выпить это своему мужу, – сказал он, – он нам больше не
нужен. К тому же, когда его не станет, все его огромное состояние пере-
йдет, если я не ошибаюсь, к тебе?
266
– Да, – ответила я гномику.
– Тогда сделай это.
– Хорошо, – сказала я и взяла порошок.
Гномик исчез. Попрощавшись с Хелен, я взяла такси и поехала до-
мой.
– Ну ты меня и разыграла, любимая, – захохотал развеселившийся
наконец Вильгельм фон Шузен. – А я уж было начал принимать все за
чистую монету. Короче, для того, чтобы история с гномиком наконец
так же хитроумно завершилась, как и началась, мне осталось выпить
только магический белый порошок, ведь так?
– Нет, дорогой, пить уже ничего не нужно, – глаза Эсмеральды за-
блестели дурным блеском. – Я подмешала тебе этот порошок в сахар,
когда ты пил чай.
– И что... и что же ты хочешь этим... – попытался было выговорить
свою последнюю фразу Вильгельм фон Шузен, но вдруг почувствовал,
как резкая боль, точно меч самурая, вспорола низ его живота. Судорога
сковала все его тело. Рухнув на пол, он поднял глаза к небу и испустил
дух вместе с обильной белой пеной, вырвавшейся наружу из его широко
открытого от изумления рта...

СМЕРТЕЛЬНЫЙ РОЗЫГРЫШ

(ИЗ НЕСУЩЕСТВУЮЩЕГО СБОРНИКА
«ГИГАНТСКИЕ КОМАРЫ»)

– Он – молодой амбициозный литератор, – Барон обвел вопроси-
тельным взглядом двух своих лучших друзей, – пытающийся писать в
духе Эдгара По. Какие будут предложения по этому поводу?
– Откуда он вообще взялся, и зачем он нам нужен? – набивая трубку
душистым табаком, уточнил Мушкетер.
– Он мой троюродный племянник, с которым я виделся последний
раз пятнадцать лет тому назад, когда ему было всего четыре года. И вот
теперь он почему-то решил у меня погостить.
– Это большая ошибка, – как всегда философски заметил Сенека, –
наверное, ему слишком хорошо жилось?
– Муж моей троюродной сестры довольно состоятельный человек,
поэтому Стивен окончил престижную школу и сейчас учится на фило-
лога в Кембридже. Однако подлинным для себя призванием считает
писательство, ибо филология и сочинительство, по его мнению, до-
вольно разные-таки вещи.
– Молодости свойственно сомневаться! – разглаживая примятые
только что раскуренной трубкой длиннющие усы и частично малень-
кую бородку, заметил Мушкетер.
– Это должен был сказать я, – возмутился Сенека, внешне чем-то
напоминавший Черчилля.
– А сказал я, – самодовольно усмехнуля Мушкетер.
– Не подеритесь, господа, – разливая виски гостям, повысил го-
лос солидный и седоволосый Барон, – давайте лучше подумаем, какую
пользу мы сможем извлечь из его приезда?
– Может быть, – высказал предположение Сенека, – раз уж он лю-
бит разные кошмарные истории, мы могли бы подкинуть ему небезын-
тересный сюжет?
– Неплохая мысль, – подпрыгнул на стуле Мушкетер, – это внесет
некое разнообразие в наши ежевечерние холостяцкие посиделки.
268
– И что мы ему расскажем, – сделав полновесный глоток виски, на-
хмурил брови хозяин, – что мы – семья вурдалаков, или что у меня на
чердаке живет привидение?
– Слишком банально, – покачал покрытой густой шевелюрой голо-
вой остроумный Мушкетер, – нам определенно нужно найти какую-то
изюминку. Ты говоришь, Барон, что он – филолог, этот твой Стивен?
– Филолог и литератор.
– А есть ли у него какое-нибудь хобби?
– Не коллекционирует ли он, например, бабочек, протыкая их бу-
лавками? – съязвил мечтательный Сенека.
– Кстати, кстати, – потирая рука об руку, пробормотал Барон, – мо-
жет быть, мы и придумаем что-то, связанное, скажем, с гигантскими
насекомыми?
– Какими, – глаза Мушкетера заискрились лукавым блеском, – му-
равьями или тараканами?
– Муравьи слишком добрые, а про гигантских тараканов, как из-
вестно, писал небезызвестный Кафка, – сделал важное уточнение Се-
нека.
– Верно, наша сила не в Кафках, наша сила – в плавках, как любят
говаривать металлурги, – ухмыльнулся Мушкетер. – Нам надо выбрать
зверя посолиднее.
– А, может быть, комара, – высказал предположение Барон. – Во-
круг полно болот...
– Точно, – раззадорился Сенека, – вокруг полно болот, и мы скажем
нашему молодому человеку, что раз в четыре года, а именно в високос-
ный год, у нас на болотах, по преданию, появляются гигантские кома-
ры, размером с лошадь или корову.
– Что их появляется всего несколько штук, – подхватил цепочку
рассуждений напившийся и накурившийся до красноты в глазах Муш-
кетер, – и что, хоть и чрезвычайно редко, они приближаются к поселку
и нападают не только на домашних животных, но и на людей.
– Мы расскажем ему о нескольких таких случаях, – хихикнул хозя-
ин, – с тем, чтобы он впоследстии написал об этом умропомрачитель-
ную историю, а потом, потом...
– Кажется, я способен уловить течение твоих мыслей Барон, – рас-
качиваясь взад-вперед на стуле, произнес Сенека, – потом мы сделаем
так, что один, а может быть, и несколько, гигантских комаров прибли-
зятся к твоему дому и последовательно изничтожат нас одного за другим.
– Точно, а так как они обладают огромными хоботками и сверхче-
ловеческой, если так можно выразиться, силой всасывания, то высосут
269
они нас всех до последней капли крови и выгрызут до последней ко-
сточки и даже, если хотите, клетки!
– Хотим, хотим, – словно расшалившиеся дети, одобрительно за-
хлопали в ладоши пьяные и возбужденные Мушкетер и Сенека.
– Давайте-ка, если идея принимается в целом, обсудим детали.
Итак, кто сыграет роль комара?
– Я бы с удовольствием сделал это, – улыбнулся Мушкетер, – но
есть одно «но».
– Какое? – не без любопытства посмотрели на своего друга остав-
шиеся два заговорщика. – Ты думаешь, что тебе помешают усы?
– Увы, усы здесь ни при чем – просто я совсем не умею летать! –
неожиданно выпалил Мушкетер и залился раскатистым смехом.
– Вот, черт, он подколол нас, Барон, слышишь ты или нет? Эта ста-
рая пьянчуга здорово нас подколола.
– Кстати, знаете, о чем я подумал, – не обращая внимания на мел-
кие недоразумения, сказал Барон, – а зачем нам вообще нужно зани-
маться не своим делом – изображать гигантского комара? Хорошо мы
его все равно не изобразим – на это уйдет очень много времени. Я пред-
лагаю ограничиться, скажем, фотоснимками, которые мы можем сде-
лать хоть сейчас, поймав обычного комара и сделав монтаж на компью-
тере, и пару раз промелькнувшей за окном гигантской тенью, когда мы
будем разговаривать со Стивеном.
– Идея свежа, как кровь двухнедельного поросенка, – мрачновато
пошутил Мушкетер.
– Что-то в этом есть, – согласился Сенека, – но прежде всего да-
вайте попробуем поточнее определить, чего мы хотим в конечном счете
добиться. Вряд ли ведь мы сможем его по-настоящему напугать?
– Как знать?! Литераторы – слишком впечатлительные люди. Если
мы сыграем свои роли достаточно убедительно, когда, скажем, от тебя,
Сенека, вышедшего в сад не останется ничего, кроме небольшой лужи-
цы крови на крыльце... тут можно и... впрочем, я воздержусь сегодня от
крепких выражений.
– Достаточно того, что мы употребляем сегодня крепкие напитки,
– вновь прикладываясь к виски, заметил Сенека. – И все же – какова,
господа, наша конечная цель?
– Я думаю, дать понять молодому человеку, что он очутился в таком
жутком месте, что ни один вымысел не сможет сравниться с тем кошма-
ром, который уготовила ему жизнь. И пусть он содрогнется настолько,
что на время забудет все эти свои литературные страшилки и займется
лучше бабочками...
270
– Вот именно, в его возрасте надо думать о бабочках, причем не
только о ночных, а о таких юных, почти еще куколках, – обнажил свои
не по возрасту белые и крепкие зубы неунывающий Мушкетер.
– Ну, а когда обман раскроется и мы все дружно посмеемся над на-
шей шуткой, я надеюсь, – резюмировал остроумный хозяин, – он на-
пишет такое жизнеутверждающее произведение о нас и о нашем боло-
тистом крае, что сюда потянутся многочисленные туристы. А мы...
– Мы будем давать интервью, а, может быть, если повезет, откроем
колледж для юных литературных дарований, – съязвил изрядно захме-
левший Сенека.
– И будем обучать одному из самых великих искусств на свете! –
неожиданно встепенулся волосатый Мушкетер.
– Какому это? – не без интереса посмотрели на него друзья.
– Искусству перевоплощений!
Весь следующий день прошел у заговорщиков в подготовке к встре-
че юного дарования. Некогда весьма состоятельный, а сейчас вынуж-
денный экономить даже на прислуге Барон самостоятельно занимался
уборкой дома и территории. Сенека работал над фотографиями гигант-
ских комаров. Самая же тяжелая участь ждала Мушкетера, занятого из-
готовлением макета монстра. Логично рассудив, что именно Мушкетер
занимался в далеком детстве в авиамодельном кружке, друзья поручили
именно ему на базе купленного в магазине огромного воздушного змея
изготовить гигантского комара. Когда бедный Мушкетер закончил к
вечеру порученную ему работу, вокруг него на несколько десятков ме-
тров были разбросаны обрезки полиэтилена, куски проволоки и прочей
ерунды, оставшейся от работы над убийцей-комаром, а руки мастера
тряслись так, что он чуть было не расплескал любезно поднесенный ему
Бароном на серебрянном блюдечке заполненный до краев стакан виски.
– Славно потрудились, – выпалил Мушкетер и в несколько глотков
опустошил стакан.
Утро следующего дня выдалось на редкость пасмурным.
– Проклятый комариный сезон, – доедая яичницу с беконом, вы-
ругался Мушкетер. – У меня ломит суставы – просто жуть! Скорее бы
началось развлечение!
– Терпение, мой друг, – успокоил его Сенека. – Чем ближе цель, тем
легче попаданье. Спешить не надо: все мы будем там.
Барон и Мушкетер не без удивления посмотрели на доморощенно-
го философа. Барон даже хотел было спросить своего приятеля что-то
вроде: «А при чем тут мы?», но почему-то сдержался. Черная кошка по
кличке Полли перебежала на другую сторону дороги, по которой вот-
271
вот должен был проехать лимузин троюродного племянника Барона.
Неизвестно откуда прилетевшая ворона каркнула так громко, что рас-
слабившийся на какое-то мгновение Мушкетер чуть было не выронил
ломтик сыра, подцепленный вилкой.
– Вот черт! – выругался Мушкетер. – Меня напугала эта стерва!
– Которая из двух? – уточнил Сенека.
– Крылатая, – ответил Мушкетер.
Из-за поворота послышался шум двигателя. Еще через пару минут к
дому Барона по дороге, через которую совсем недавно пробежала черная
Полли, подкатил странный автомобиль.
– Катафалк, однако, – почесав затылок, отметил Сенека. – Он
довольно-таки экзальтированный молодой человек, надо признать.
Немного озадаченные друзья встали из-за стола.
– Господа, встретим моего юного друга, – улыбнулся Барон, – и
прошу вас, как договорились, без моей команды комедию не начинать.
Я понимаю, что сделать это будет не просто, но, поверьте мне, действуя
не под покровом ночи, мы вряд ли добъемся желаемого результата.
– Не беспокойся, Барон, мы не проговоримся.
Между тем шофер-верзила открыл дверь катафалка, и из него вы-
лез вызывающе опрятно одетый и ухоженный молодой человек. Темно-
голубой костюм выделялся на фоне свинцового неба не только блеском
элегантности, но и дороговизны. Ботинки выглядели так, как будто бы
они были только что куплены. Бежевая в желтизну рубашка. Изящный
серо-коричневый галстук – все в целом смотрелось на высоком и худо-
щавом парне довольно гармонично. Прическа его, по-видимому, могла
носить только одно корректное название – «только что из парикмахер-
ской».
– Однако он выглядит на все сто, этот юнец! – присвистнул Муш-
кетер.
– Тем интереснее будет наше интеллектуальное состязание, – за-
метил Сенека.
Приблизившись к автомобилю, Барон, расплывшись в широкой
улыбке, обнял молодого человека за плечи и сказал:
– Ну, здравствуй, Стивен. С тех пор, как я последний раз держал
тебя на руках, ты сильно изменился.
– Здравствуйте, сэр, – несколько опешив от столь радушного прие-
ма, пробормотал молодой человек.
– Называй меня, как и раньше, «дядя», если не возражаешь, а я буду
называть тебя племянником – так оно как-то демократичнее, чем все
эти «сэр» и прочее...
272
– Конечно, сэр..., то есть дядя, – лицо молодого человека залил лег-
кий румянец.
– Разреши мне представить тебе своих друзей, – обернувшись к
двум другим заговорщикам, произнес хозяин дома. – Господа, это Сти-
вен. А это Мушкетер, – указывая на Мушкетера, уточнил он.
– Кто, простите? – в надежде на подсказку молодой человек посмо-
трел на своего шофера-верзилу.
Последний недоуменно пожал плечами.
– Это Мушкетер. Он получил свое произвище лет эдак тридцать
тому назад, когда дал клятву, что не будет бриться до тех пор, пока не
покорит сердце одной очаровательной дамы.
– И что же, до сих пор... – похолодел от столь впечатляющих сроков
молодой писатель.
– Нет, что ты, что ты! – попытался успокоить Стивена Барон. – Ко-
нечно же, сердце дамы было довольно скоро покорено, но усы, борода и
пышная прическа, точно дурная привычка, остались.
– Остались, – словно раскаиваясь в содеянном, покачал головой
Мушкетер.
– А это Сенека, – указывая в сторону чем-то отдаленно напоминав-
шего Черчилля человека, продолжил представление Барон.
– Сенека? – глаза молодого филолога округлились до невозможного.
– Дело в том, что этот мой друг чертовски эрудирован и дьявольски
остроумен.
– К сожалению, случаев блеснуть либо тем, либо другим в послед-
нее время выпадает крайне редко, – со вздохом констатировал пред-
ставленный.
– Это так интересно, – несколько воодушевился молодой человек, –
мои родители говорили мне, дядя, что общение с вами, безусловно, обога-
тит меня. Теперь же я вижу, какие замечательные люди окружают вас и... и...
– Спасибо, Стивен, однако пройдем в дом.
– Мэтью, будьте так добры, выньте, пожалуйста, мои чемоданы, –
обращаясь к верзиле, попросил писатель, – и внесите их в прихожую.
Дальше я все сделаю сам.
Проводив гостя в отведенную для него комнату, а верзилу Мэтью
– в домик для гостей, Барон вернулся к своим друзьям, удобно располо-
жившимся в просторной гостиной.
– Как он вам? – хитро улыбаясь, обвел взглядом присутствующих
хозяин.
– Чувствуется, что большой оригинал, – выдохнул Сенека, – хотя
смущается еще как ребенок.
273
– Но ведь нам этого и нужно, разве не так? Не мы ли хотели заняться
воспитанием? – попытался прояснить ситуацию Барон.
– Я об этом и говорю.
– Знаете, друзья, а мне он, если честно, понравился. Во всяком слу-
чае, когда ты, Барон, заговорил о моих увлечениях тридцатилетней дав-
ности, его глаза так горели, как горел когда-то я, во времена первого
произрастания моих усов.
– Потом же ты их все же неоднократно сбривал, пока не встретил-
ся с...
– Пока не встретился с моей очаровательной Дороти, – голова
Мушкетера откинулась назад, и он на некоторое время погрузился в
воспоминания.
Осмотрев отведенную ему комнату, молодой человек аккуратно раз-
весил вещи в шкаф. Бережно вынул из чемоданчика портативный ком-
пьютер, поставил его на стол, поискал глазами розетку, воткнул в нее
шнур, открыл крышку компьютера, включил его и, убедившись, что
он работает, тут же выключил. Вдохновение обычно посещало Стивена
ближе к ночи, поэтому днями он либо предавался занятиям, либо от-
дыхал, когда на то выпадала редкая возможность. Миссия, с которой он
прибыл к своему троюродному дядюшке по настоятельному наущению
родителей, не слишком нравилась ему. Но что ему было делать? Роди-
тели значили для него очень многое, если не все. Да и справедливости
ради надо было отметить, что, по-видимому, его престарелому одино-
кому дядюшке едва ли целесообразно было содержать столь огромный
дом с прилегавшим участком. Главное не опростоволоситься, а сделать
все именно так, как просила мать: нежно и ненавязчиво. С этими не-
легкими мыслями молодой человек снял костюм, накинул халат и на-
правился в душ.
– Модель комара не подкачает? – встряхнув за плечо не на шутку
размечтавшегося Мушкетера, спросил Барон.
– Не должна, – пошевелил тот усами, – мы же вместе ее вчера апро-
бировали?
– Надеюсь. А фотографии, Сенека, не слишком ли они, как бы это
сказать?..
– Вызывающие?
– Ну да. Уж больно наглое выражение лица у этого комарищи: он
как будто смеется над нами!
– Нормальное выражение, – обиделся философ, освоивший нака-
нуне профессию ретушера-фотографа, – это все же гигантский комар-
убийца, а не человек.
274
– Ладно, посмотрим, – согласился хозяин, – вы отдыхайте, займите
моего гостя, когда он спустится, ненавязчивыми разговорами, а я пойду
приготовлю праздничный обед.
К середине дня еще более посвежевший, переодевшийся в стального
цвета костюм молодой писатель наконец-таки спустился в гостиную, где
его давно поджидали несколько притомившиеся Мушкетер и Сенека.
– Позвольте узнать, господа, – вместо приветствия бросил Стивен,
– где же мой дядюшка?
– Дядюшка уже третий час готовит обед в честь твоего приезда,– от-
ветил Мушкетер, – он же у нас такой душка!
– Через букву «ш», – уточнил Сенека, – душка, проверочное слово
«дедушка»...
– А не «дедужка», – осклабился Мушкетер, любивший ненавязчи-
вый сенековский юмор.
– Не знаю, стоило ли так беспокоиться на этот счет, – усаживаясь в
кресло напротив двух оживившихся пожилых друзей, пожал плечами
Стивен, – я, право же, не хотел доставлять дяде излишних хлопот.
– В нашем возрасте, молодой человек, хлопоты – это не повинность,
а привилегия.
– Хорошо сказал, – прикрывая рукой невольно вырвавшуюся было
наружу зевоту, отметил Мушкетер. – Хлопоты – это не повинность, а
привилегия. А что же, тебе, Стивен, в жизни приходится много хлопо-
тать?
– Знаете... – Стивен замялся, подыскивая нужное слово.
– Мушкетер.
– Знаете, Мушкетер, – покраснев от столь необычного обращения,
ответил молодой человек, – признаться, я не очень люблю какие-либо
хлопоты. Родители всю жизнь ограждали меня от этого. Возможно,
именно поэтому я не вижу себя в будущем не кем иным, как только пи-
сателем. Мир вещей мало волнует меня, в то время как мир духовный,
иллюзорный, если хотите, напротив, манит и завораживает.
Сенека и Мушкетер многозначительно переглянулись.
– Мне это понятно как никому, – выпалил вдруг Сенека, – за всю
свою жизнь я не сделал ничего своими руками, если не считать, конеч-
но, аляповатого скворечника, вместо скворца в котором поселился ве-
тер. Зато столько советов, сколько я дал за свою жизнь, не дал, наверное,
никто.
– Но ведь, если ваши советы пришлись людям на пользу, то...
– Это ценнее, чем реальное дело, результат которого ощутим, – ты
это хочешь сказать?
275
– Не знаю, во всяком случае мой отец всегда уверяет меня в обрат-
ном и призывает выбрать какую-нибудь более прозаическую профес-
сию.
– Что может быть более прозаичным, чем быть прозаиком? – попы-
тался было сострить Мушкетер, но, так как собеседники не прореаги-
ровали на его реплику, он стыдливо опустил голову и на некоторое вре-
мя вновь ушел в себя, вспоминая, должно быть, свою очаровательную и
незабвенную Дороти.
Вскоре в гостиную вошел-таки одухотворенный, хотя и несколько
уставший хозяин. В руках он держал огромное блюдо.
– Утка с яблоками и печеным картофелем, господа! – торжественно
объявил он.
Сенека и Мушкетер недовольно поморщились. Не то, чтобы они не
любили утку с яблоками и печеным картофелем: просто, когда одно и то
же блюдо, хоть и чертовски здорово приготовленное, подавалось госте-
приимным хозяином чуть ли не через день – это, прости Господи, могло
надоесть кому угодно.
– Утка с яблоками?! – воодушевился между тем молодой человек. –
По правде говоря, дядюшка, это мое любимое блюдо, хотя мне, конеч-
но, очень неудобно, что я доставляю вам столько неудобств.
– Разливайте вино, господа, а я пока разложу утку, – сделав вид, что
не слышит слов своего племянника, распорядился Барон.
Выпив по бокалу за приезд Стивена и отведав утки, присутствую-
щие приступили к неторопливой беседе.
– Итак, дорогой мой, за те пятнадцать лет, что я не видел тебя, ты
задумал заделаться писателем?
– Именно так, дядя, только задумал, – покраснел молодой человек,
– написано еще так мало.
– Удивительно было бы, если бы было по-другому, – встрепенулся
Мушкетер.
– Жив тот, кто многим приносит пользу; жив тот, кто сам себе по-
лезен. А кто прячется и коснеет в неподвижности, для тех дом словно
гроб. Можешь начертать у их порога: они умерли раньше смерти. У тебя,
Стивен, еще все впереди! По-моему, ты сделал интересный выбор, – из-
рек тяжелую для неподготовленного слушателя реплику неподражае-
мый Сенека.
Трое других присутствующих недоуменно переглянулись. Не дав
никому опомниться, вдохновленный всеобщим замешательством Се-
нека выдал на гора очередную серию незримо, по-видимому, связанных
между собой сентенций:
276
– Если хочешь меня послушаться, думай об одном, готовься к
одному: встреть смерть, а если подскажут обстоятельства, и приблизь
ее. Ведь нет никакой разницы, она ли к нам придет, мы ли к ней. Пока
смерть подвластна нам, мы никому не подвастны. Так будем жадно на-
слаждаться обществом друзей – ведь неизвестно, долго ли еще оно будет
нам доступно!
Барон тщетно попытался остановить словесный понос Сенеки, на-
ступив под столом ему на ногу.
– Кто друг себе, тот друг и всем, – глядя сквозь хозяина совершенно
пустым взором, не унимался между тем последний. – Что измельчено в
пыль, то смутно. Цезарю многое непозволительно именно потому, что
ему дозволено все. Бывают заблуждения, имеющие видимость истин.
Настанет время, когда наши потомки будут удивляться, что мы не зна-
ли таких очевидных вещей.
– Сильно сказано, – захлопал в ладоши Мушкетер.
– Да уж, – покрутил пальцем у виска Барон.
– Мне еще действительно предстоит многому научиться, – покачал
головой Стивен.
– Могу ли я узнать о цели твоего приезда, племянник? – чтобы хоть
как-то сменить направление разговора, поинтересовался Барон.
Реакция молодого человека неприятно поразила присутствующих:
покраснев до кончиков ушей, он резко вскочил на ноги и, как показа-
лось, готов был вот-вот убежать. Однако сделав над собой неимоверное
усилие, вновь опустился на стул, став белым как мел, после чего закрыл
лицо руками и чуть было не заплакал.
– Воистину будет сказано: до чего же чувствительны эти писатели!
– выпалил как из пушки прямолинейный Мушкетер.
– Слишком неумеренная радость угнетает нас, – ляпнул Сенека.
– Я скажу вам это чуть позже, дядя, если позволите. Пожалуйста,
проводите меня наверх.
Когда молодой человек и хозяин удалились, Мушкетер резко повер-
нулся в сторону Сенеки:
– У тебя, наверное, поехала крыша, мой дорогой. Мы же договори-
лись не начинать представления раньше времени, а ты заладил: встреть
смерть, приблизь ее. У тебя что, не нашлось ничего поинтереснее в за-
гашнике?
– Успокойся, Мушкетер. Нет худа без добра – зато я вывел парня
на чистую воду: ведь нам действительно неизвестна истинная цель его
приезда... А теперь, вероятно, мы ее скоро узнаем.
– Это их семейные дела, – отрезал Мушкетер.
277
– Не скажи, приятель, мы все уже давно как одна семья, разве не
так?
– Так-так, Сенека, – раздался сверху голос спускающегося по лест-
нице Барона. – Молодой человек устал с дороги и решил немного отдо-
хнуть, а нам пора позаботиться о деле, – шепотом добавил он.
Заговорщики, стараясь не шуметь, поднялись, вышли во двор и на-
правились к сараю, где со вчерашнего дня находился испытанный толь-
ко один раз макет гигантского комара. Друзья подняли макет и вынесли
на лужайку.
– Ты уверен, что он полетит? – усомнился в успехе предприятия Се-
нека.
– Вчера же летал, – обиделся Мушкетер.
– Вчера был сильный ветер.
– И то правда, – согласился Барон, – давайте, однако, попробуем
еще раз запустить змея, то есть, тьфу, черт побери, комара. Окна комна-
ты нашего юного друга выходят на другую сторону, так что он ничего не
заметит. Вечером же, когда стемнеет, и мы начнем разговор о комарах,
вы двое под каким-то благовидным предлогом выйдете из гостиной и
запустите комара прямо напротив ее освещенных окон. Тогда якобы
для того, чтобы лучше рассмотреть его, я выключу свет. Это будет вам
знаком – вы быстро сворачиваетесь, прячете аксессуары в сарае и оги-
баете дом с левой стороны. Мы же выйдем вслед за комаром с противо-
положной стороны дома и медленно пойдем за вами – так что у вас будет
достаточно времени вернуться в гостиную, где вы и встретите нас, как
ни в чем не бывало. Договорились?
– Конечно.
– А теперь давайте попробуем запустить комара. Расходитесь.
Сенека, широко расставив руки, взял макет и, подняв его над го-
ловой, отошел от Мушкетера, натягивая нить, связывающую комара с
планкой-держателем.
– Подбрасывай, – махнул рукой Мушкетер.
Сенека подбросил комара, и тот весьма легко и непринужденно
взмыл в воздух. Восходящие потоки расправили его крылья. Легкое
потрескивание хотя и отдаленно, но все же напоминало знакомый до
боли писк настоящего комара. Изготовленный из тончайшей стальной
проволоки хоботок угрожающе поблескивал в лучах отходящего ко сну
солнца.
– Нормально, – удовлетворенно крякнул Барон, – в сгущающихся
сумерках комар будет смотреться вполне натурально. Несите его на ис-
ходную позицию, и пойдемте готовиться к ужину.
278
– И развлечению, – не удержался от дополнения Мушкетер.
– И развлечению, – согласился с ним хозяин.
Вечером, когда молодой писатель вновь спустился в гостиную, гла-
за троих друзей горели благородным огнем предзнаменования великих
событий.
– Тебе удалось отдохнуть, Стивен? – поинтересовался Барон.
– Да, дядя, спасибо. И еще раз прошу простить меня за мою несдер-
жанность: выполнять поручения, пусть даже собственных родителей,
неприятная для меня миссия. Мое дело – сочинять, а не улаживать се-
мейные отношения. Короче, раз уж я заговорил об этом, еще раз прошу
простить меня, господа... Речь идет о завещании, – щеки Стивена вновь
покрыл яркий румянец.
– Ах, вот почему ты так смутился, – похлопав его по плечу, широко
улыбнулся хозяин, – узнаю почерк твоих родителей. Они могут не пере-
живать – завещание давным-давно составлено в твою пользу – ведь у
меня больше нет никого из родственников. Так что расслабься и не ду-
май ни о чем другом, как только о творчестве и приятном времяпрепро-
вождении. Кстати, прошу к столу.
– Над каким сюжетом ты сейчас работаешь, Стивен, – поднимая
бокал, поинтересовался Мушкетер, – наверное, это что-то ужасное?
– Как вам сказать, – пожал плечами молодой литератор, – скорее
что-то необычное...
– Необычное? – оживился в свою очередь Сенека. – Я очень люблю
все необычное.
– И правда, Стивен, чем смущаться по пустякам, не лучше ли обсу-
дить с нами план твоего следующего рассказа? – попросил Барон.
– Понимаете, господа, – обведя присутствующих испытывающим
взором, проронил странный молодой человек, – дело в том, что в моих
рассказах, как правило, нет никакого плана.
– Как это?
– Я просто сажусь за компьютер и как бы выливаю на страницы всю
желчь моего подсознания.
– По тебе не скажешь, что в тебе слишком много желчи, – оскла-
бился Мушкетер.
– Спасибо, Муш... Мушкетер. Может быть, я не совсем точно выра-
зился. Вернее, я выливаю на страницы не желчь подсознания, а чернила
моей души.
– А вот это уже действительно неплохо сказано, – встрепенулся Се-
нека, – «чернила моей души»! И что же в результате остается в душе? Я
надеюсь, не голая пустота?
279
– Иногда да. Но чаще я испытываю какое-то чувство облегчения,
как будто бы я побывал наедине с любимой девушкой.
– Вон оно как! – присвистнул Мушкетер и удовлетворенно пошеве-
лил усами.
– То есть твои сюжеты бессвязны, точно сны? – попытался прояс-
нить ситуацию Барон.
– Вот именно, дядя, вы все совершенно правильно поняли: мои рас-
сказы – сгусток эмоций и настроения.
– Причем процесс написания рассказа – это встреча с любимой де-
вушкой, а законченный рассказ – минута расставания с нею, характе-
ризующаяся опустошением, не так ли?
– Примерно так.
– И кого же ты используешь в качестве главных героев? – поинтере-
совался Сенека.
– В основном это всякие монстры, являющиеся нам во снах.
Трое заговорщиков понимающе переглянулись. Барон, осознав тор-
жественность момента, подал друзьям условный сигнал: скрестив паль-
цы рук, он опустил на них подбородок.
– Монстры бывают не только во снах, – тут же перешел в наступле-
ние Мушкетер.
– Я знаю, господа, я знаю, – закивал головой неординарный юноша.
– Нет-нет, Стивен, я говорю о монстрах не в переносном, а в самом,
что ни на есть прямом смысле слова.
– Что вы имеете в виду? – выказал заинтересованность молодой пи-
сатель.
– А то, например, – Мушкетер демонстративно вытянулся в кресле,
– что даже в наших здешних местах...
– В ваших здешних местах?
– Изредка, как правило, в високосный год с болот прилетают ги-
гантские комары размером с лошадь, а то и с целую корову!
– Вы шутите, Мушкетер?
– Нет, он не шутит, – поднялся со стула Барон, – если тебе это инте-
ресно, я попробую отыскать фотографию, на которой кто-то из местных
лет двенадцать тому назад запечатлел одного из этих чудовищ.
– Мне было бы крайне любопытно на него посмотреть.
– Тогда подожди.
С этими словами Барон удалился, но вскоре вернулся, держа в руках
старинный альбом.
– Этот снимок где-то здесь, – перелистывая страницы, сказал он,
– сейчас я его найду. Так, это не то. Это твоя троюродная прабабушка.
280
А вот! Посмотрите на этого красавца. Вот он, этот комар, а вот прак-
тически сразу за ним – два дерева. Представляешь теперь, каких этот
ублюдок был размеров?
Взяв из рук дяди фотографию гигантского комара и тщательно изу-
чив ее, Стивен посмотрел на приутихшего Сенеку.
– Они говорят правду, – покачал головой философ, – эти твари дей-
ствительно появляются здесь время от времени. Говорят даже, что они
некогда убивали людей.
– Убивали людей? – побледнел молодой человек.
– Высасывали их до самого основания, – поддакнул своему другу
раздухарившийся Мушкетер, – пробивали им головы своими огромны-
ми хоботками и высасывали до самого основания.
– Такое бы мне никогда не придумать, – удивился Стивен.
– Жизнь иногда выкидывает такие штуки, – заметил Барон, – осо-
бенно...
– В високосный год, – как-то зловеще улыбнулся полупьяный Сенека.
Постепенно разговор вновь вернулся к семейным делам Барона и
его троюродного племянника. Воспользовавшись столь благовидным
предлогом, Мушкетер, а вслед за ним и Сенека воистину по-английски
вышли из гостиной.
– По-моему, он клюнул, – выйдя на свежий воздух вместе со своим
приятелем, выпалил Мушкетер.
– По-моему, тоже, но тут главное – не перегнуть палку. Покажем
ему макет, а завтра, как и договаривались, приступим к кровавым инс-
ценировкам. Кстати, ветер усилился, так что комар, я думаю, будет ле-
тать, как зверь.
– А он и есть настоящий зверь, – осклабился Мушкетер, и друзья
направились к макету гигантского комара-убийцы.
– Мне, право же, очень и очень неловко, дядя, но мои родители...
– пытался между тем оправдаться перед гостеприимным хозяином мо-
лодой человек.
– Не надо лишних слов, мой дорогой. Я довольно хорошо знаю тво-
их родителей. Чтобы ты окончательно успокоился и мог сообщить им об
удачном исходе твоей миссии, я готов показать тебе завещание прямо
сейчас. Я составил его еще три года тому назад, когда мой врач, черт бы
его побрал, поставил мне неверный диагноз. Но нет худа без добра: врач
ошибся, и я, надеюсь, проживу еще с десяток лет, а завещание тем не
менее готово. Пройдем в мой кабинет.
С этими словами Барон и его юный родственник вышли в соседнее
помещение.
281
– Располагайся, – указывая на свое рабочее кресло, сказал хозяин.
– Спасибо, я постою, – ответил племянник.
– Ладно.
Хозяин приблизился к огромному вмонтированному в стену сейфу.
Набрал код, порылся в бумагах и вынул одну из них.
– Вот, посмотри.
Молодой человек быстро пробежал заверенный нотариусом текст,
после чего вернул завещание дядюшке и облегченно вздохнул:
– Все, оказывается, так просто, а я думал, что...
– Что тебе, возможно, придется меня уговаривать? – Барон при-
стально поглядел в глаза молодому человеку.
– Сказать по правде, да!
– Иди, позвони родителям и скажи, что твой дядя не такая уж бес-
чувственная свинья.
– Спасибо.
Молодой человек направился к двери, но вдруг остановился как вко-
панный, уставившись в окно, выходящее в сад.
– Дядя, простите, не могли бы вы подойти ко мне на минутку.
– Конечно, дорогой. Что такое?
– Видите, вон там на улице в воздухе кружится какая-то тень?
– Где? Да, действительно. Ты прав. Подожди, сейчас я выключу свет,
и тогда мы сможем ее рассмотреть получше.
Барон повернул выключатель. Свет погас. Тень из темной теперь
комнаты стала видна отчетливей.
– Черт, дядя, не ваш ли это гигантский комар? Я ведь еще раньше хо-
тел уточнить, что нынешний год високосный, и вполне возможно, что...
– Да, это он, – с озабоченным лицом ответил Барон, – быстрее на
улицу. Надо предупредить Мушкетера с Сенекой. Это может быть край-
не опасно. Возьмем с собой хотя бы ножи.
Пройдя через гостиную и вооружившись взятыми со стола ножа-
ми, Барон со Стивеном выбежали на улицу. Молодой месяц, казалось,
не без удивления посматривал свысока на всю эту малопонятную люд-
скую суету.
– Следуй за мной, – крикнул Барон своему племяннику, – и смотри
в оба.
Преследователи комара завернули за угол дома, как вдруг молодой
человек, идущий сзади, вскрикнул и остановился.
– Что еще? – полюбопытствовал Барон.
– Тень в кустах, – указывая вдаль, пролепетал побледневший Сти-
вен.
282
– Комариная?
– Кажется, нет. Вон, видите?
– Фу, черт, это же Полли, – воскликнул Барон, – моя кошка! Скорее
вперед! Возможно, Сенека и Мушкетер в опасности. Мушкетер, Сенека,
где вы?!
Молчание было Барону ответом. Обойдя дом и не заметив более ко-
маров, хозяин и его молодой племянник вновь заглянули в гостиную,
где на своих прежних местах как ни в чем ни бывало сидели неординар-
ные друзья Барона.
– С вами все в порядке? – поинтересоваля хозяин.
– К чему этот вопрос, – сделал круглые глаза Сенека, – разве мы
когда-либо были не в порядке?
– Комары, гигантские комары, – пролепетал молодой писатель. –
Они здесь. Мы с дядей видели одного из них.
– Комары? – встрепенулись Мушкетер и Сенека. – Давненько здесь
не было этих подлецов. Пожалуй, лучше не выходить сегодня на улицу.
– Более того, – добавил Барон, – когда вы ляжете спать, пожалуй-
ста, закройте на всякий случай окна в своих комнатах.
– Хорошо.
Посидев еще какое-то время в гостиной, периодически выглядывая
в окна и не увидив там ничего более примечательного, гости и хозяин,
изрядно утомленные насыщенными событиями прошедшего дня, ра-
зошлись по своим комнатам. Барон, Мушкетер и Сенека уснули прак-
тически сразу же. Молодой человек еще раз подошел к окну, постоял,
глядя в ночной сад, печально улыбнулся и, сняв телефонную трубку,
позвонил родителям. Рассказав про завещание, он повесил трубку, по-
сле чего достал из чемодана рацию и нажал сигнал вызова.
– Слушаю, сэр, – ответил на другом аппарате верзила-водитель. –
Прием.
– У меня все в порядке. Завещание – в сейфе. Завтра ты можешь на-
чинать. Как понял? Прием.
– Все понял, сэр. Завтра к полуночи все будет закончено. Прием.
– Кстати, эти престарелые чудаки рассказали мне историю о каких-
то гигантских комарах-убийцах, которые якобы здесь обитают. Даже
показали мне довольно искусно сделанный макет. Прием.
– Интуиция их не подводит, сэр. Прием.
– Я тоже об этом же подумал. Не стал расстраивать стариков: сделал
вид, что поверил во все эти росказни. Прием.
– Вы в любой ситуации ведете себя так, как нужно, сэр. Прием.
– Спасибо, Мэтью, и спокойной ночи. Прием.
283
– Спокойно ночи, сэр.
Подойдя к столу, молодой человек открыл крышку компьютера.
Жизненные перипетии как нельзя лучше способствовали пробуждению
вдохновения. «Глядишь, что-то еще и напишется», – подумал он и вклю-
чил компьютер. «Гигантские комары», – зловеще улыбнувшись, набрал
он. Взгляд его сделался сосредоточенным, как и всегда перед очеред-
ным серьезным свершением. Руки на какое-то время зависли над кла-
виатурой. Поразмыслив еще несколько минут, Стивен безжалостно стер
предыдущее название и заменил его на... «Смертельный розыгрыш».
– Так-то лучше, – удовлетворенно крякнул он, – а главное, честнее,
– и одухотворенно забарабанил по клавишам.
Весь следующий день прошел без особых приключений. Стивен
много писал, спустившись к обсудившим все многочисленные детали
спланированной на вечер операции друзьям лишь к обеду.
– Знаете, – жадно уплетая стейк с кровью, бормотал он, – эта исто-
рия про комаров показалась мне весьма плодотворной, и я приступил к
работе над этим сюжетом.
Барон и его приятели удовлетворенно закивали головами.
– Не хочется влезать, так сказать, в творческий процесс, мой юный
друг, – заметил Барон, – однако, на мой взгляд, история о комарах чита-
лась бы гораздо интереснее, если бы тебе удалось подтвердить ее прав-
дивость упоминанием, например, названия нашей местности или...
– Здравая мысль, – поддержал своего друга Сенека.
– Хорошо, хорошо, дядя, я подумаю, а сейчас, извините, пойду по-
работаю интенсивно до ужина.
– Нет проблем.
На ужин гостей ждала все та же знаменитая утка, приготовленная
на сей раз с гранатовым соусом, а не с яблоками.
– Еше два-три дня этой хозяйской кухни, и, кажется, я сам закря-
каю, – как-то неумело пошутил Мушкетер, едва Барон вышел из гости-
ной не то за вином, не то за очередными яствами.
– Зачем вы так, Мушкетер? – взвился воодушевленный писатель. –
Дядюшка так любезен и гостеприимен.
– Мой тебе совет, Мушкетер, – вторил молодому человеку Сенека,
– прежде чем сказать что-либо другим, скажи это себе. Чаще пользуйся
ушами, чем языком. Каждый из нас для другого являет великий театр.
И потом – величие некоторых дел состоит не столько в их размерах,
сколько в своевременности.
Молодой человек не без уважения посмотрел на доморощенного
философа. Якобы для того, чтобы подчеркнуть значимость момента, а
284
на самом деле строго следуя выверенному до мелочей сценарию, Сенека
поднялся и не спеша направился к выходу.
– Пойду посмотрю, не видно ли где этих гигантских комаров.
– Смотри поосторожнее, – разгладив усы, пробормотал присты-
женный Мушкетер.
Через мгновение в гостиную вошел хозяин.
Усевшись за стол, мужчины наполнили бокалы вином и позвали
Сенеку. Тот не ответил.
– Уж не случилось ли с ним чего? – вскочил на ноги вдруг как будто
бы помолодевший Мушкетер.
– Он пошел посмотреть, нет ли там этих ваших гигантских комаров,
– поддакнул Мушкетеру Стивен.
– Вот черт, за ним, – взяв в руки огромный кухонный тесак, ско-
мандовал Барон, – и давайте держаться вместе – это может быть очень
опасно.
Озираясь по сторонам, троица вышла на крыльцо. Вечерело.
– Самое комариное время, – прошептал Мушкетер.
– Точно, – так же шепотом вторил ему хозяин.
Медленно мужчины выдвинулись в сад, обогнули дом и, не найдя
никого, вернулись к крыльцу.
– Сенека, – неожиданно громко заорал Мушкетер, – кончай валять
дурака, поиграли и хватит!
В ответ откуда-то издалека донесся звук, похожий на стон.
– Дьявол! Это комары! Они убили его! – прохрипел побледневший
Барон. – Скорее все в дом – надо вызвать полицию.
Вбежав внутрь и плотно закрыв за собой дверь, друзья перевели дух.
На гигантском блюде остывала утка. Гранатовый соус чем-то походил
на свежую кровь. Барон подошел к телефону и снял трубку.
– Не может быть. Он не работает.
– Как не работает? – усомнился было в словах своего приятеля
Мушкетер, но приложив трубку к уху, добавил: – Вот черт, действитель-
но не работает. Что будем делать?
– Прежде всего не надо паниковать, – потрепав по плечу белого, точ-
но полотно, Стивена, произнес Барон. – Давайте вооружимся фонари-
ками, ножами и внимательнее осмотрим то место, откуда раздался стон.
К счастью, ножи и фонари оказались под рукой. Настороженные
друзья вышли из дома и, рассредоточившись, направились за пределы
сада к лесу, а еще точнее – туда, откуда несколько минут назад раздался,
как им показалось, стон бедолаги Сенеки. Лучи фонарей суетливо в раз-
ных направлениях рассекали сгустившуюся вечернюю мглу.
285
– Внимательнее следите за тем, что творится у вас над головами, –
сказал Барон Мушкетеру и Стивену, – эти твари могут появиться вне-
запно. Если что – бейте наотмашь по хоботку каждого. Я думаю, это их
остановит.
Пройдя таким образом с полмили и не найдя ничего примечатель-
но, друзья повернули в обратный путь. Постепенно их пути разошлись
еще больше. Ступая по влажному мху и наблюдая, как движутся чуть
поодаль от него огоньки фонарей его товарищей, Барон удовлетворенно
улыбался. Игра, которую он придумал и которую они совместно навя-
зали молодому человеку, все более и более захватывала его. Все шло по
плану, довольно хитроумному плану. И что самое главное – игра акте-
ров, по его, Барона, мнению, была поистине выше всяких похвал. Все-
таки убедить неглупого молодого человека в подобной ерунде – конеч-
но же, это стоило больших усилий... Внезапно истошный крик Стивена
вернул Барона к действительности.
– Дядя, дядя, скорее сюда: фонарь Мушкетера перестал двигаться!
– Так и должно быть, – хмыкнул Барон и поспешил к своему пле-
мяннику.
Насмерть перепуганные, они вместе подбежали к тому месту, где
еще несколько мгновений назад находился Мушкетер.
– О, нет, – вскрикнул молодой человек и отвернулся к дереву.
Еще через секунду его стошнило. В луже теплой еще крови лежал
фонарь, по-видимому, принадлежавший Сенеке.
– Что-то здесь не так, – в свою очередь побледнел Барон, – лужа
крови здесь явно лишняя.
– Что-что? – не понял смысла последней фразы своего дяди моло-
дой Стивен.
– Нет, ничего, беги в дом, я сейчас догоню тебя.
Оставшись один, Барон шепотом позвал своего друга:
– Мушкетер, чудила, ты напугал меня этой лужей крови. Это не по
сценарию.
– По сценарию, – раздался из темноты приглушенный голос, – все
по сценарию.
– Вот засранцы, – пробормотал Барон и медленно поплелся восвоя-
си.
Войдя в дом, молодой писатель сел в кресло и перевел дыхание. Его
миссия подходила к концу. Завтра же он соберет монатки и уедет от-
сюда навсегда. Пусть родители делают с этим домом, что хотят: сдают
его в аренду или продают, но после того, что здесь произошло, ему это
все равно. Единственное, пожалуй, что будет напоминать о недавних
286
событиях, – рассказ, который он в течение следующей недели во что
бы то ни стало закончит. Только бы... Только бы Мэтью... Не успел он
подумать о своем верзиле-водителе, как услышал прямо за дверью ду-
шераздирающий крик. Это был крик его троюродного дяди, радушного
и гостеприимного Барона.
– Нет, только не здесь, – пробормотал Стивен и, заткнув уши рука-
ми и закрыв глаза, уткнулся головой в колени.
Так он просидел, как ему показалось, целую вечность. Собравшись
с духом, он выпрямился, встал с кресла и медленно подошел к двери.
«Надеюсь, он убрал труп?» – пронеслось у Стивена в голове.
Набрав полные легкие воздуха, он резко толкнул дверь. Очередной
приступ тошноты подступил к горлу: на пороге собственного дома с
пробитой головой в луже крови лежал Барон. Странная улыбка застыла
на его мертвом лице, как будто бы он до последней секунды верил в то,
что гигантские комары не причинят ему никакого вреда.
– Сволочь, Мэтью, – выругался Стивен, – ты даже не убрал труп.
Перешагнув через Барона и еле-еле сдерживая тошноту, писатель
прямиком направился к гостевому домику, где, должно быть, верзила
Мэтью возился все еще с двумя предыдующими трупами. Дверь госте-
вого домика была открыта. Падающий оттуда свет освещал стоявший
неподалеку катафалк. Рассвирепевший, Стивен решительно зашел
внутрь.
– Негодяй, ты нарочно оставил труп на крыльце, чтобы напугать
меня! – с порога крикнул он.
Сидевший спиной к нему в вертящемся кресле верзила Мэтью не
пошевелился.
– Ах так, – схватив попавшиеся ему под руку грабли, еше больше
разозлился Стивен, – сейчас ты у меня получишь!
Замахнувшись граблями, молодой писатель схватил за плечо своего
помощника-верзилу и резко повернул его к себе лицом. Рука Стивена
дрогнула, губы затряслись. Инстинктивно он сделал несколько шагов
назад: прямо на него глубоко провалившимся левым глазом смотрел
бедолага Мэтью. На месте же правого глаза, а точнее всей правой по-
ловины физиономии верзилы зияла ужасная рана. Не иначе, как только
самурайский меч мог бы оставить на лице помощника Стивена такую
ужасную дыру.
– Этого не может быть, – пролепетал на сей раз не театрально по-
бледневший писатель, – я ничего не понимаю...
Развернувшись, он хотел было убежать прочь от проклятого места,
однако то, что он увидел в дверном проеме, заставило его застыть как
287
вкопанного: прямо на него смотрели два полупрозрачных, размером с
человеческую голову каждый, комариных глаза.
– Это не я сделал, – пробормотал Стивен нечленораздельно.
Не оценив, по-видимому, его оправданий, чудовище сложило кры-
лья, вытянуло тело и, кое-как протиснувшись в дверной проем, вползло
в комнату. Последним, что увидел вечно теперь уже молодой писатель,
был хоботок гигантского комара-убийцы, сверкнувший в воздухе, точ-
но самурайский меч... Месяц скрылся за облаком, и вокруг стало так
темно, что даже черная Полли стала теперь не только бездомной, но и
такой же серой, как и все кошки, когда наступает ночь... тихая безлун-
ная ночь, в которой не слышно ничего, кроме леденящего душу кома-
риного писка...

КЛАПШТОС

В этом рассказе сосредоточено рекордное
для меня число главных героев, а именно
восемнадцать, и они все – такие разные...

Не знаю, чем я так провинил Господа Бога, но однажды... Нет, это-
го не может быть... Наверное, это все мне приснилось. Однажды, види-
мо за все мои прегрешения в бытность человеком, он превратил меня...
Нет, уж лучше бы он превратил меня в осу или, на худой конец, скор-
пиона, которого бы все боялись и который в случае чего мог бы за себя
постоять. Или что Ему стоило превратить меня в ветер, легкий бриз
или неослабевающий пассат? Или в звезду, на которую уповают люди
и особенно влюбленные? Или – дайте уж помечтать – в конфетти, да-
да, именно конфетти, появляющееся исключительно в самых аристо-
кратичных местах и при самых торжественных случаях. Но Ему, Ему
почему-то пришло в голову превратить меня в то, от чего у меня даже
мурашки не выступают на коже. И не потому, конечно же, что я ничего
не боюсь, а потому... что у меня нет никакой кожи, как нет у меня ни
крови, ни волос, ни... – чуть было не сказал – костей! Вы будете смеять-
ся, но кость, как раз кость-то у меня, как это ни парадоксально, есть.
Собственно, я только из нее и состою.
Что же касается органов зрения, обоняния, осязания и слуха, то,
поверьте, я давно позабыл, как они выглядят, ибо с некоторых пор не
имею никакой возможности смотреться в зеркало, нюхать кокаин и по-
глаживать кошку или женщину, под старую добрую музыку в исполне-
нии, скажем, легендарной группы «Deep Purple». Я сказал: «кошку или
женщину»? Впрочем, какая между ними разница! Во всяком случае, до
того как я превратился в то, во что превратился, у меня было все, и когда
это все заканчивалось, тогда... Хотя какое сейчас это имеет значение?
Ведь теперь я никто. Тупое безрукое, безногое, безголовое создание. Я
даже не создание – скорее вещь... в единственном числе никому не нуж-
ная несмотря даже на свою лоснящуюся поверхность. Теперь, если кто и
289
воспринимает меня, так только в компании с такими же до безобразия
одинаковыми и потому до смешного податливыми штуковинами.
Вначале, когда я первый раз столкнулся с ними бок о бок, вся си-
туация показалась мне даже забавной. Мы стояли рядом торжественно,
как на параде, боясь шелохнуться. Казалось, еще мгновение – и заи-
грает горн, а вслед за этим на идеально ровной площадке, на которой
мы находились, появится лимузин с Верховным главнокомандующим.
Плавно проплывет вдоль наших стройных и сплоченных шеренг и оста-
новится где-то там у высокой-высокой стены, за которой находится не-
известно что, но наверняка очень и очень важное. Затем Главнокоман-
дующий хорошо поставленным голосом поприветствует нас и тех, кто
находится за стеной (а в том, что там кто-то находится, не знаю, как у
других, но у меня с самого начала не было никаких сомнений), и парад
начнется. Однако минуты шли за минутами, а лимузин с Верховным
главнокомандующим так и не появлялся. От нечего делать я попытался
было разглядеть тех, кто стоит рядом, и тут с ужасом понял, что нахо-
жусь в совершенно новой для себя (да и других тоже!) ипостаси: я, черт
возьми, уже не человек!
– Ущипни меня, – попытался я было обратиться к стоящему от
меня справа собрату по несчастью, – я хочу убедиться в том, что это не
сон. Точнее, в том, конечно же, что это именно сон!
Но он, этот псевдособрат – и скоро вы поймете, почему я называю
его «псевдо» – ничего не ответил, ибо он, как и все мы, о Боже правый,
совсем не умел говорить... Как и я, наверное, не умел и не умею спра-
шивать... Я не умею теперь ничего! Слышите меня?! Ничего! Но этого
не может быть, ведь, как и раньше, в бытность мою человеком, я все
вижу, чувствую и, как мне кажется, умею довольно логически мыслить.
Конечно – и вы скоро поймете, почему это именно так – мне довольно
трудно излагать свою позицию. Просто эта новая для меня жизнь так
сильно кидает меня из стороны в сторону, что даже самые ясные мысли
порой переплетаются весьма хитроумным и невероятным, точно траек-
тории наших телодвижений, образом. Простите меня за столь рваный
ритм повествования. Простите за резкость суждений, которые я, воз-
можно, буду позволять себе в дальнейшем. Но Он, превратив меня в это
тупо– («головое» что ли?) костистое образование, просто не оставил
мне ничего иного, как следовать непонятным, неизвестно кем приду-
манным маршрутом и сетовать на свою злосчастную субдьбу.
Если бы я знал, что так оно повернется, естественно, при той моей
настоящей человеческой жизни я вел бы себя совсем по-другому и вни-
мательнее бы относился к любым мелочам. Но поздно кусать локти: и
290
не только потому, что у меня их нет, а главным образом потому, что мой
поезд давным-давно ушел, и прошлое не воротишь... И теперь мне при-
ходится, как и тем немногим, с которыми свела меня судьба за этим су-
женным до предела игровым пространством, лишь приспосабливаться
к новым условиям, наполненным бесконечной суетой, тяготами и ли-
шениями.
Но, т-с-с! Кажется, я остановился на том, что мы застыли все в ожи-
дании Верховного главнокомандующего. И действительно, через какое-
то время я услышал нарастающий шум подкатывающего лимузина. По-
чва под моими – чуть было не сказал «ногами» – заходила ходуном. Не-
хорошее предчувствие с еще большей скоростью, чем приближающееся
не то цунами, не то землетрясение закралось ко мне в душу.
– Биток! Биток! – пронеслось по толпе.
– Биток, кто это, – как идиот заорал я в то, что, по моему мнению,
должно было быть ухом все того же молчаливого соседа справа, – это и
есть Верховный гланокомандующий?!
И вдруг вместо ответа я, о ужас, совершенно отчетливо увидел его:
огромный бильярдный шар, стремительно несущийся мне прямо в лоб.
– Клапштос! – услышал я откуда-то сверху громоподобный голос и,
пропустив страшной силы нокаутирующий удар, отлетел в угол и упал
без чувств.
Не знаю, сколько точно я пробыл в состоянии забвения, но когда оч-
нулся, то понял, что парада не будет. Все наши некогда стройные ряды
и шеренги оказались сметенными мощным натиском неукротимого
битка. Сколько же нас было до начала этой бойни? Теперь я думаю, что
как обычно – пятнадцать, без учета вызывающе-полосатого битка. Эта
первая в новой бильярдной жизни жестокая картина настолько прочно
засела в моем подсознании, что, как только меня на ночь в компании с
другими «сокамерниками» убирают на полку, я вижу обычно именно ее.
Представьте себе бильярдный стол и на нем меня, аккуратную «семер-
ку», вплотную прижатую к длинному борту в нескольких сантиметрах
от ближней правой лузы. Но то, что это луза, я знаю теперь, откатав на
этом чертовом столе без малого полтора года. А тогда мне показалось,
что я стою рядом со свежевыкопанной могилой, в которую меня соби-
раются уложить все тем же прямым и оттого очень и очень чувствитель-
ным ударом.
Где-то надо мной раздались голоса, из перемежевывания которых
я понял, что речь действительно идет именно обо мне, седьмом шаре.
Мои наихудшие предположения усилились тогда, когда несколько сто-
явших неподалеку от меня шаров, главным образом пятерка и девятка,
291
выражаясь человеческим языком, стыдливо потупили взоры, дабы не
встречаться со мной взглядом. Им, видите ли, было стыдно, что первым
туда, в эту безвозвратную, как нам тогда всем казалось, глубину уйду
я, а не они. И они, увы, как и те, кому принадлежали неприятные про-
куренные голоса, оказались правы. Я вновь почувствовал, как заходило
ходуном зеленое сукно нашей незамысловатой арены жизни. Борт, за
который я тщетно пытался ухватиться, как за соломинку, предостерега-
юще загудел. И вдруг я снова ясно увидел его приближающегося ко мне
на огромной скорости. Он вращался так быстро, что его красно-белые
полосы слились для меня в одно кроваво-красное месиво.
– Прощайте, товарищи! – только и успел крикнуть я и, получив
очередной мощный удар в незащищенную левую сторону, ударившись
о губу, гулко грохнулся в лузу.
Когда я вновь пришел в себя после очередного болевого шока и оце-
пенения, то долго не решался – скажу примитивно – открыть глаза, ибо
чувствовал, что нахожусь если и не в могиле, то как минимум в морге,
так как вместо теплоты приятного в общем-то сукна ощутил прямо под
собой леденящий душу холод металлической подставки. Все же, собрав
волю в кулак, я бросил взгляд по сторонам и с некоторым облегчением
выдохнул (или мне так показалось!), разглядев, что нахожусь один на
полке для вышедших из игры шаров. Отсюда мне хорошо было видно,
как метались на освещенном столе мои недавние не то собратья, не то
противники. Они кричали и стонали от боли. Но криков этих, каза-
лось, не слышали одиозные и жестокосердные игроки. Они ходили во-
круг стола, прищуриваясь, прицеливаясь и приговаривая, наверное,
только им одним понятные фразы: «От двух бортов в середину. Кон-
тртуш в угол. Десятку в среднюю с выходом под пятерку».
Так незаметно, о чем я уже упоминал, я откатал на этом чертовом
столе без малого полтора года. В отличие от сукна, испещренного на-
шими, если так можно выразиться, потом и кровью, я, как ни странно,
довольно хорошо сохранился. По-видимому, слоновая кость, из кото-
рой я был сделан, действительно была очень и очень высокого качества.
Надеюсь также, что это была белая кость. Во всяком случае, несмотря на
нелепость ситуации и неспособность выразить свои мысли привычным
(естественно, для людей) способом, я безусловно причислял себя к этой
рафинированной бильярдной касте. Какие у меня на то были основа-
ния? Практически никаких. На первый взгляд, как, впрочем, на второй
или даже на третий, я ничем особенным не выделялся из узкого круга
своих сотоварищей. Однако в отличие от остальных у меня, как мне ка-
жется, было то, что я называл чувством позиции. Иными словами, зача-
292
стую я мог так тонко проинтуичить игровой момент, что, спрятавшись
за спины или (пойди разбери, где у них, что находится!) животы прочих
участников неповторимого действа, довольно долгое время находиться
на площадке, не подставляя себя под удары и не нанося их другим. Ко-
роче, я умел держаться до последнего и никак не хотел попадать в лузу.
Некоторые из собратьев по несчастью посмеивались за это надо
мной. Они никак не могли взять в толк, зачем мне это нужно? Ведь го-
раздо легче, по их мнению, было с первых же минут выйти из игры и
спокойно отлежаться на полке, процитируем классика, «видя бой со
стороны». Но я был не таков. И этому, наверное, существует фрейдист-
ское по существу объяснение: если вы помните, с самого начала моей,
прости Господи за метафору, бильярдной карьеры я сразу же угодил на
полку для выбывших из игры шаров, откуда лишь тупо наблюдал за
продолжавшимся избиением младенцев.
Но и это еще не все. Как мне удалось выяснить, многие из моих по-
путчиков по непредсказуемым бильярдным траекториям в прошлой
жизни были кем-угодно, но только не людьми. А я, хотите верьте, хо-
тите нет, я все-таки был человеком. Плохим ли, хорошим – это другой
вопрос!.. Но человеком! Я знал, я на уровне подсознания помнил, что
такое гордость и чувство собственного достоинства. И когда какой-
нибудь очередной самоуверенный фраер пытался ужалить меня кием
в самое сердце, я вопреки всем законам физики выворачивался чуть ли
не наизнанку, но делал все, чтобы он не раз пожалел об этом несостояв-
шемся ударе. И они, я имею в виду бильярдные шары, разумеется, они
уважали меня за это. И еще они уважали меня за то, что я объяснил им,
что за бортом той жизни, за той непреодолимой стеной, за которой мы
все оказались, кто за грехи, а кто за компанию, есть что-то еще, о чем
дано узнать тому, кто однажды сумеет переступить эту черту.
– Вы, как хотите, но я сделаю это! – как-то в приступе необъясни-
мого бахвальства заявил я.
– Как, – удивился туз, а за ним и все остальные, – ведь эти борта
такие высокие? Их редко кому удавалось преодолевать.
– И все же я сделаю это, – упорствовал я, – я это сделаю!
И вот наступил тот долгожданный, одновременно трогательный и
трагический день, когда в зал вошла Она в сопровождении низкоросло-
го, но самоуверенного спутника. Я сразу понял, что это и есть мой шанс,
и что Она – моя девушка. Вы возразите, что это бред, что бильярдный
шар, пусть даже такая козырная семерка, как я, не может влюбиться
в красивую женщину, тем более с первого взгляда? Уверяю вас: вы за-
блуждаетесь и, опять же хотите верьте, хотите нет, очень и очень глу-
293
боко. Не скажу за всех, может быть, я и был приятным исключением из
правила, но бильярдные шары также умеют любить и зачастую сильнее
и преданнее, чем люди.
Какая она была? Вы знаете, хоть она и смотрела на меня в течение
всего вечера сверху вниз, отчего моя точка зрения вряд ли может быть
до конца объективной, я все же попытаюсь описать ее вам, ибо не имею
возможности показать ни фотографии, ни портрета. Начнем по порядку.
Цвет ее волос я бы сравнил с черным юмором битка, нашего псевдоглав-
нокомандующего, а их длину – со средней дистанцией между кончиком
кия и воображаемой точкой его соприкосновения с шаром до момента
удара. Цвет ее глаз я бы не сравнивал ни с чем, ибо это было полное по-
вторение цвета сукна, на котором мы всей гурьбой так всесторонне день
ото дня развивались. Нос ее был слегка заострен, как мое собственное
на ней внимание, а скулы чуть выдвинуты вперед, как если бы без них
меньше были видны на щеках моей возлюбленной очаровательные
чудо-ямочки. Наконец, подбородок был выточен так безукоризненно
точно, что вполне мог бы быть сопоставим с одним из известных или не
очень чудес света, например, египетскими или нашими собственными
бильярдными пирамидами. Короче, это было совершенное лицо, по-
саженное на совершенную шею, украшенную цепочкой и медальоном
из белого золота с вкраплением изумруда умопомрачительной чистоты.
Грудь ее, по человеческим меркам, быть может, не такая внуши-
тельная, казалась мне снизу неприступной горной грядой, покрытой
снежной пеленой полупрозрачного шелка. Руки выглядели изящнее и
совершеннее самого дорогого кия, изготовленного одним из лучших
мастеров. Последнее из ее обворожительных частей тела, что было до-
ступно моему взору, это упругие, как заправский удар с оттяжкой, бе-
дра, как-будто бы нарочито туго обтянутые черной сверкающей кожей.
Все то, что находилось ниже и было предметом моего (держу пари, что
и не только моего!) вожделения, скрывала не только вышеупомянутая
вызывающая юбка, но и злополучный борт бильярдного стола.
Запах ее духов просто сводил меня с ума. Я жадно вдыхал его, не
придирайтесь к словам, полной грудью, и голова моя шла кругом не то
от этого всепроникающего явно японского происхождения аромата, не
то от взгляда ее победоносно-зеленых глаз, которым она, поверьте, удо-
стаивала отнюдь не многих. Когда она впервые взяла в руки кий, я не
без удовлетворения заметил, что на безымянном пальце ее правой руки
нет обручального кольца. «Тогда, кто же этот козел, постоянно пытав-
шийся приобнять мою возлюбленную за талию, – подумал я, – неужто
ухажер? Во всяком случае, подкатывает он к ней довольно навязчиво».
294
– Но, дорогой, – с легкой иронией в голосе жеманничала труднодо-
ступная красавица, – я ведь совсем не умею играть!
– Наташа, милая моя Наташа, я научу вас, – смазливо улыбаясь и
судорожно протирая дорогие очки, парировал розовощекий стареющий
коротышка, – вы только слушайтесь меня, и у нас все будет хорошо.
«Вот сволочь, – подумал я, – «у нас». Вы слышали? Он сказал: «У
нас».» Ну нет, только через мой труп, если хотите. Впрочем, какой, к
черту, после смерти бильярдного шара может остаться труп – обруч, что
ли, или, может быть, бублик? Нет, так просто я тебе ее не отдам. Ната-
ша. Какое это прекрасное звучное имя! Наташа! Наверное, она русская.
Во всяком случае тот язык, на котором она говорила со своим раскрас-
невшимся от чувства собственной значимости спутником, очень похо-
дил на тот, который я слышал однажды, будучи в бытность мою чело-
веком проездом в Москве. Сама по себе эта, на первый взгляд, вовсе не
сложная мысль очень скоро покоробила и даже испугала меня: пришли
русские – готовься к тому, что тобой скоро начнут забивать гвозди. Но
переведя взгляд с хрякоподобного Наташиного кавалера на нее саму,
сразу же успокоился, понимая, что ради этой женщины я готов пойти
на многое...
– Право же, Марк Карлович, – упорствовала игривая ученица, – я
даже не знаю, как надо держать этот кий.
Марк Карлович! Только шизофреннический больной мог бы на-
звать так своего сына. Вы только вдумайтесь: Марк, да еще и Карлович!
Неужели этот урод сумеет ей что-либо правильно объяснить?!
– Наташечка, этот кий надо держать нежно, как женщину, ибо эта
деревяшка очень чувствительна, если не сказать чувственна, – и он,
гордый своим метафорическим высказыванием, так же, как и я, вожде-
ленно взглянул на испытуемую, – одно неловкое движение – и...
«Вы отец», – чуть было не процитировал я одно из многих роящихся
у меня, чур не придираться, в голове крылатых выражений, но, вовремя
сообразив, дослушал до конца последовательного и методичного Мар-
ка.
– Одно неловкое движение – и шар пойдет мимо лузы, – только и
сказал многозначительный господин, – а мы с вами, Наташечка, никак
не можем этого допустить. Разрешите я покажу вам правильное поло-
жение рук и правильную стойку.
«Он ей покажет правильную стойку», – чуть было не возопил я,
обращаясь не то к самому себе, не то к застывшим так же, как и я, в
ожидании очередной экзекуции шарам, – вы слышите, что этот подлец
глаголет!?»
295
– Для того чтобы произвести прицельный удар, Наташечка, – не об-
ращая на меня, по-видимому временно, никакого внимания, продол-
жал между тем целеустремленный Марк Карлович, – надо встать лицом
напротив битка...
– Вы сказали «битка», Марк Карлович, это который из них – вон тот
полосатый?
– Умница, моя дорогая. Вы просто умница. Именно вон тот поло-
сатый. Итак, надо встать лицом напротив этого полосатого так, чтобы
воображаемая линия, соединяющая его центр с точкой, в которую вы
хотите попасть, была бы перпендикулярна середине вашей очарова-
тельной груди.
Произнеся это, старый развратник сладострастно причмокнул язы-
ком, после чего тут же продолжил:
– Далее необходимо повернуться вполоборота вправо. Вот так, – с
этими словами Марк Карлович, приобняв свою (вернее мою) возлю-
бленную за талию, помог занять ей нужное положение, – и выставить
вашу несравненную левую ножку вперед на полшага так, чтобы ее ступ-
ня находилась по отношению к ступне вашей правой не менее замеча-
тельной ножки почти под прямым углом.
– Так? – нарочито гулко стукнув по полу невидимыми для меня ка-
блуками, переспросила своего многоопытного учителя не менее про-
ницательная в амурных делах, чем он сам, Наталия.
– Да-да, моя прелесть, именно так. Кстати, душа моя, если биток
удален от вас на приличное расстояние, то для большей устойчивости
необходимо коснуться стола левым бедром. Оно ведь у вас такое упру-
гое, правда?
– Возможно, – уклончиво ответила девушка, – я как-то давненько
его не щупала.
– Я убью тебя, сволочь! – в свою очередь, не вынеся такого оскор-
бления заорал я во все, скажем так, горло, но не был услышан никем,
кроме разве что расположившегося неподалеку от меня и вечно мне за-
видовавшего четырнадцатого бильярдного шара.
– Брось! Это не твоя партия, – крикнул он мне, – зачем нужна тебе
эта потаскушка?
– Не смей ее так называть, – отрезал я, – не то в следующий раз я со
всего маху размозжу твою бестолковую голову.
– Размозжишь что?! – искренне удивился «четырнадцатый», кото-
рый, как поговаривали, в прошлой жизни был откровенным подосино-
виком.
– Голову, дурья твоя башка, – разозлился я, – голову!
296
Почувствовав, видимо, что я не шучу, «четырнадцатый», фигураль-
но выражаясь, надул щеки и даже, как мне показалось, слегка отвернул-
ся в сторону.
– Кий, – продолжал звучать сверху громоподобный голос небез-
ызвестного Марка Карловича, – как я уже говорил, следует держать
нежно, как женщину. Пожалуйста, Наташечка, слегка наклонитесь и
обоприте о поверхность стола вашу грациозную левую ручку так, чтобы
ладонь оказалась приподнятой над сукном на три-три с половиной сан-
тиметра. Вот так, отлично!
И хотя с того места, откуда я наблюдал за движением ее рук, было
трудновато разглядеть правильность постановки этих музыкально-
бильярдных пальцев, я вдруг, несмотря на то, что сам являюсь «седь-
мым», каким-то шестым чувством почувствовал, что она, моя На-
талия, делает это далеко не в первый раз. «Черт возьми, уж не дура-
чит ли она его, притворяясь полной неумехой?» – мелькнуло у меня
– ладно чего уж там, ведь в прошлой жизни я все же был не подо-
синовиком – мелькнуло у меня в голове. Врочем, я тут же отогнал
за ненадобностью это, может быть, и верное, но малопродуктивное
предположение.
– Правой рукой, чаровница, свободно, без напряжения обхватите
турняк кия всеми пятью пальцами, – продолжал давить на мою изряд-
но пошатнувшуюся за последние полтора года психику монотонный го-
лос несостоявшегося бильярдного профессора Марка Карловича.
– Дурняк? – пошутила не в меру одаренная ученица.
– Дурняк нападает на меня, когда я имею неосторожность прика-
саться к вашему молодому и манящему телу, – признаюсь, довольно
остроумно отреагировал на реплику партнерши неувядающий Марк
Карлович, – я просто становлюсь сам не свой.
– То есть вы хотите сказать, что вы для меня все еще чужой, как тот
шар, в который я сейчас целюсь, Марк Карлович?
– Да, дорогая, но я мечтаю стать для вас своим.
– А если я вам сделаю больно?
– Я вынесу все, милая, только разрешите мне, умоляю, стать для вас
своим.
– Тогда примите меня на работу, и мы станем намного ближе.
– Намного?
– Разумеется, разве не так?
– Да-да, конечно, но сначала...
– Сначала, дорогой Марк Карлович, мы должны доиграть до конца
эту партию. И если я ее выиграю...
297
– Обещаю, что в этом случае вы завтра же получите то место, о кото-
ром просите. Но если выиграю я...
– То я не получу этого места, – удрученно пожав плечами, вздохну-
ла девушка.
– Я этого не сказал. Вы точно так же завтра же получите его, позво-
лив мне уже сегодня стать для вас своим.
– Почему, о Боже, – возопил я, – не сделал ты меня динозавром?!
Сейчас я бы, не мешкая, без тени сомнений раздавил этого нахохливше-
гося дрозда, этого самоуверенного урода и негодяя, так цинично и бес-
пардонно выпрашивающего у девушки самое дорогое, что у нее есть. А
что у нее, собственно, есть? Ведь я так мало знаю ее. Может быть, прав
был «четырнадцатый», и мне стоит просто-напросто отвалить от этой
вообщем-то довольно заурядной при внимательном рассмотрении па-
рочки. Она ведь тоже – ничего себе! Хороша! «Дай, – говорит, – мне ра-
боту, и я сделаю тебя своим». И ведь она сделает, она у меня такая. Но как
же дать ей понять, что у нее уже есть свой собственный бильярдный шар,
готовый ради нее пойти на все: даже на встречу с непобедимым битком.
Мне нужно подумать, друзья, о том, как лучше к ней подкатить. Вы ска-
жете, что мне, казалось бы, и карты в руки: на то я и шар, чтобы знать,
как лучше подкатывать. Но не надо упрощать. На этом зеленом сукне, к
сожалению, все зависит не только и не столько от меня, сколько...
От целого ряда обстоятельств. Главное из них, конечно, это сила
удара. Знаете, когда биток бьет тебя прямо в лоб или и того хуже – ниже
пояса – ты не только забываешь свой собственный номер, но и неко-
торое время после остановки не узнаешь некогда хорошо тебе знако-
мых товарищей по несчастью. Кроме того, когда ты катишься по столу
особенно после резаного боковика, тебе кажется, что все то, что во-
круг тебя существует, сошло с ума и закувыркалось в разные стороны.
Единственное, что, пожалуй, можно попытаться использовать в соб-
ственных интересах, так это возможность задеть в процессе этого не-
равномерного движения другой шар, отрикошетить от него и подъехать
к моей возлюбленной, если и не на лихом коне, то, по крайней мере, не
на последнем издыхании и одновременно довольно эффектно. Заправ-
ские игроки называют подобный удар «карамболем». И мне почему-то
нравится это слово.
– Разбивайте, Наташа, – ради справедливости надо отметить, до-
вольно галантно предложил своей спутнице самоуверенный Марк Кар-
лович, – не желаете ли фору?
– Боюсь, что тогда в случае моего выигрыша вы сможете аннулиро-
вать результат!
298
– В случае чего, Наташа, – округлил глаза временами довольно
остроумный Марк Карлович, – в случае вашего выигрыша?
– Да-да, любезный Марк Карлович. Вы не ослышались – моего вы-
игрыша.
– Наташечка, – вынимая из внутреннего кармана пиджака отде-
ланный золотом портсигар, продолжил мужчина, – можно вам задать
еще один нескромный вопрос?
– Пожалуйста.
– Вы водите машину?
– Разумеется.
– И, естественно, так же хорошо, как играете на бильярде?
– Естественно.
– Больше вопросов не имею. Закурим и начнем?
– Закурим и начнем, – поправляя юбку, обронила моя ненаглядная.
Я огляделся по сторонам и понял, что сегодня нам предстоит пройти
через «Малую русскую пирамиду». Для тех, кто не знает, поясню, что в
этой игре, в которой мы, пятнадцать пронумерованных по порядку белых
бильярдных шаров, пытаемся не попасться на пути неугомонному поло-
сатому битку, выигрывает тот из игроков, кто первым наберет семьдесят
одно очко. Сумма всех обозначенных на нас цифр составляет сто двад-
цать. При этом при попадании в лузу вездесущего «туза», то есть «перво-
го» шара, к обозначенной на нем цифре прибавляется десять очков, точно
так же как и при попадании в лузу последнего уходящего с поля боя не то
товарища, не то конкурента. Если один из игроков набирает семьдесят
очков, так называемая «своя игра», то даже в случае попадания его пар-
тнером последнего шара в лузу в партии фиксируется ничья. Но ничьи не
будет! Я сказал! Во всяком случае я сделаю все возможное, чтобы... чтобы
не отдать мою милую на растерзание этому многоопытному ухарю.
– Давайте сразу договоримся, нежная моя Наташечка, как будем за-
казывать шары: «по чистому назначению» или по схеме «шар-луза»?
– Как это, Марк Карлович, помнится, накануне вы мне объясняли
правила игры, но этого я что-то не припомню?
– При игре «по чистому назначению», моя душечка, перед каждым
ударом вы должны будете точно сказать номер шара, лузу, куда вы хоти-
те его уложить...
Он сказал «уложить» – вот подлец!
– ... а также точно объяснить, каким образом этот шар туда попадет.
Например, «тринадцатого» от «седьмого» в среднюю лузу.
Вот кретин! Не упоминай всуе моего имени! Слышишь ты меня
или нет, чудовище?! Нет, этот красный перец не слышит никого, кро-
299
ме себя. Вы спросите, почему я назвал красным перцем этого русского
товарища? Потому что, когда я был человеком, поверьте, я то же, хоть и
проживал в глубинке, кое-что слышал про Великую октябрьскую со-
циалистическую революцию. И сейчас при игре в «Малую русскую пи-
рамиду», разыгрываемую двумя неординарными русскими людьми на
фоне чем-то напоминающего неприступную кремлевскую стену борта
нашего стола, в которой через какое-то время мы все окажемся похоро-
ненными, как, скажите, я мог назвать его по-другому?! Между тем крас-
ный перец уверенно продолжал:
– При игре по схеме «шар-луза» вам нужно будет назвать только но-
мер прицеливаемого шара и лузы, моя дорогая. Каким образом вы за-
гоните этого дурака в цель, не имеет никакого значения.
– Сам дурак! – нервно огрызнулся я, но меня, понятное дело, вновь
никто не услышал.
– Какой вариант игры вам предпочтительнее, Наталия... Кстати,
как ваше отчество?
– Викторовна.
– Наталия Викторовна?
– Вы же наверняка уже знаете, Марк Карлович, женщина я реши-
тельная и не люблю много говорить.
– Тогда «шар-луза», Наташечка, как и в жизни? – на мой взгляд, не
очень умно пошутил целеустремленный перец.
– «Шар-луза», – кивнула в знак согласия женщина и, как-то не-
брежно прицелившись, со всей, прости Господи, дури разбила стояв-
шую на столе – чуть было не сказал «на Красной площади» – пирамиду.
Рассвирепевший биток что было сил ударил «шестого» – не знаю
верно ли вы поймете меня – под дых, после чего больно стукнулся о
длинный борт и, отскочив от него, получил увесистый, извините за ка-
ламбур, прямой в челюсть от смело вышедшей ему навстречу «десятки».
Но не успел я как следует порадоваться, как мощный толчок со стороны
«пятнадцатого» отбросил меня к противоположному борту, отрикоше-
тив от которого, я оказался зажатым межу «пятым» и «девятым» шара-
ми. Покрутившись несколько секунд на месте, я понял, что нахожусь, с
моей, разумеется, точки зрения, в довольно выгодном положении. По-
терев мысленно ушибленные места, я с презрением посмотрел на, из-
вините на этот раз за карамболь, стонущего и харкающего кровью «де-
вятого».
– Соберись, тряпка, – бросил я ему, – ведь ты же... мужчина, – хо-
тел было закончить я свою многозначительную сентенцию, но, вовремя
спохватившись, добавил, – «девятый», ведь ты же «девятый». Кстати,
300
если «четырнадцатый» в прошлой жизни, как я уже говорил, был от-
кровенным подосиновиком, то про»девятого» рассказывали, что он был
поросенком, родившимся в канун международного женского праздни-
ка – Восьмого марта. Видимо, чтобы не нарушать плавного течения
жизни, а, может быть, чтобы не портить картину правящего миром бес-
конечного цифрового множества, «девятому», окончившему прошлую
жизнь на вертеле в двухнедельном возрасте, был присвоен следующий
за восьмым его нынешний невезучий номер. Не помню, что говорит про
это число наука нумерология, но, судя по нашему бедолаге «девятому»,
ничего хорошего она сказать все равно не сможет.
Итак, слева я был надежно защищен «пятеркой», справа – «девят-
кой», а между мной и битком находилась еще целая куча медленно вос-
станавливающихся от первого, надо сказать очень неожиданного по-
трясения, шаров.
– Эй, ты, ублюдок! Попробуй достань меня! – в запале крикнул я,
обращаясь к убийце-битку. – Слышишь ты, полосатый, попробуй до-
стань меня!
Зря, наверное, я так поступил, ибо биток в отличие от увлеченного
совсем другим делом и потому никак на меня не реагирующего Марка
Карловича вдруг «покраснел» больше обычного и в порыве неимовер-
ной злобы ответил мне так, что если бы они были у меня на голове, то
обязательно бы зашевелились. Похоже, что в этой суете я забыл сказать,
кто «они», но я думаю, что вы поняли, что я, конечно же, имею в виду
волосы.
– У вас очень сильный удар, Наташа, – резюмировал между тем
Марк Карлович, – это говорит о том, что девушка вы, безусловно, ре-
шительная. Но, тем не менее, ни один шар не попал в лузу, и сейчас,
позвольте, я покажу вам, как это делается.
С этими словами он обошел стол и остановился примерно в том же
месте, где на Красной площади находится Мавзолей. Куранты пробили
десять часов вечера, сразу после чего на усыпанном звездами неоновых
ламп небосклоне промелькнул закругленный конец нацеленного меж-
ду, чуть было не сказал густых бровей битка, кия.
– «Второго» в дальнюю угловую лузу, – уверенно прогремел баритон
зевсоподобного Марка Карловича, после чего послышался легкий щел-
чок – и нас стало на одного меньше.
– Браво, браво, Марк Карлович, – захлопала в ладоши моя нена-
глядная в то время, как ударной волной после прямо-таки изуверского
«наката» в исполнении одиозного русского меня вместе с внушитель-
ной группой товарищей отбросило к дальнему короткому борту.
301
– Два ноль, – не давая нам опомниться, объявил счет злонамерен-
ный Марк Карлович, – вынимайте шар, моя дорогая.
Обойдя стол и расположившись на этот раз, скажем так, в районе
ГУМа, играющий эффектно навис над сукном, выставил вперед, точ-
но копье, свой остроконечный кий, и едва биток вновь смог соединить
сросшиеся после очередного удара в одно целое свои «густые брови»,
нанес ему сокрушительный правый боковик. Биток ахнул и, вращаясь
против часовой стрелки и слегка оттолкнув по пути «пятнадцатого»,
уверенно покатился в сторону уже стоявшей одной ногой в лузе «чет-
верки».
– Прощайте, – крикнула «четверка» и утонула в лузе так же неза-
метно, как и пришла к нам когда-то на бильярдный стол.
Несмотря на то, что при игре в «Малую русскую пирамиду» она
всегда располагалась на самом верху, в прошлой жизни, насколько мне
известно, она ничем особенным не выделялась и была не то пыльцой,
не то песчинкой, хотя если разобраться – какая кому разница? С уходом
«четверки» ситуация на столе несколько обострилась: прямо за моей,
извините, спиной я чувствовал – черт побери, я действительно чувство-
вал – неровное дыхание восьмого шара. Ему было отчего нервничать:
он стоял впритык к длинному борту и, если бы не я, наверняка получил
бы уверенный клапштос. Конечно, мне трудно судить, о чем в эту ми-
нуту думал, признаться, неплохо играющий Марк Карлович, но лично
я на какое-то время позабыл даже о своей ненаглядной Наталии – ведь
для того, чтобы загнать «восьмого» в лузу, бьющему необходимо было
сначала избавиться от меня.
Я вновь опасливо огляделся по сторонам и не без облегчения отме-
тил, что путь к левой дальней угловой лузе, в которую я мог бы быть
теоретически довольно легко отправлен прямым дуплетом, плотно усе-
ян израненными телами «третьего», «тринадцатого» и «шестого». Мне
было жаль их, особенно этого несчастливого «тринадцатого». Шарам с
большими номерами всегда доставалось много сильнее, чем нам, креп-
ким середнячкам. Но в данном случае я ничем не мог им помочь, да,
признаться, не очень-то и хотел – ведь в подобной ситуации та же зло-
намеренная «шестерка» наверняка не упустила бы случая задеть меня
если и не увесистым плечом, то уж непотребной шуткой – совершенно
точно!
«Поклапштосил – и бросил!» – вспомнился мне один из ее афориз-
мов, посвященный мимолетной встрече нашей крупногабаритной кра-
савицы с не менее неуклюжим «пятнадцатым» недалеко от правой губы
дальней средней лузы где-то полтора-два месяца тому назад. Начав-
302
шийся так стремительно роман так же быстро угас после первой же, на
взгляд непосвященных, совершенно пустяшной ссоры, закончившейся
несколькими громкими обоюдными пощечинами с последующим па-
дением в противоположные лузы.
Как бы то ни было, раздухарившийся и излишне самоуверенный
Марк Карлович сначала положил было на меня свой дурной, хотя и
довольно меткий глаз, но вскоре изменил свое решение и, фривольно
прицелившись, пустил биток «двенадцатому» в левую незащищенную
половину. Удар явно не получился. «Двенадцатый», отскочив в сто-
рону всего на несколько сантиметров, словно волчок закрутился на
одном месте. Я готов поклясться, что видел, как у него переплелись
все внутренности. Еще мгновение – и его вырвало прямо на зеленое
сукно.
– Вот черт, – будто заметив, что на самом деле произошло, выругал-
ся Марк Карлович, – неужто ж я промахнулся?!
– Не отчаивайтесь, мой дорогой, надо же и женщине дать пораз-
влечься, – взяла в свои руки нить не то бильярдной, не то только ей
одной известной игры очаровательная брюнетка Наталия, – мне нра-
вится вон тот, неприметненький.
Кончиком кия она указала в мою сторону.
– Этот, – удивился Марк Карлович, – по-моему, это очень трудный
шар?!
– Да-да, я трудный, – подтвердил я, – и уж, конечно, не непримет-
ненький, – добавил с оттенком сожаления.
Как обычно, меня никто не услышал.
– Вы думаете, по нему не следует бить? – уточнила девушка у своего,
вернее моего, благодетеля.
– Мне кажется, лучше положить «шестерку»!
– Хорошо, я попробую, – согласилась Наталия.
– Спасибо, Марк Карлович, – чуть было не проронил я, но вовремя
осекся.
Гулкое цокание каблуков моей возлюбленной по паркету – а я ведь
помнил, что такое каблуки женских туфель – заставило биток поежить-
ся, а «шестерку» прикинуться ветошью.– Что, дрянь, допрыгалась? –
тонко чувствуя, что сейчас он уложит именно ее, не то брызгая слюной,
не то кипя ненавистью, прохрипел биток.
И действительно, грациозно, точно ива над тенистым прудом, скло-
нившись над зеленым сукном, Наталия прицелилась и несильным, но
довольно точным ударом направила многострадальную «шестерку» в
одну из запылившихся было угловых луз.
303
– Вот это дело, – не без удовольствия проглатывая «шестерку», за-
шевелилась луза, – а то я было совсем застоялась. Слышишь, биток, ну-
ка наддай этим неугомонным как следует!
Однако битку какое-то время было не до этого. После столкновения
с «шестеркой» у него, по-видимому, окончательно поехала крыша, и он
долгое время метался между длинным и коротким бортами в поисках
пристанища и успокоения. Что до последнего, то нашел он его едва ли,
а что касается пристанища, то оно с позиционной точки зрения ока-
залось практически безукоризненным: куда ни глянь – со всех сторон
его оружали потенциальные жертвы. И были у них очень кислые не то
лица, не то перспективы.
– Браво, милая Наташечка, браво, – захлопал в свои пухленькие
ладони незабвенный Марк Карлович, – великолепный удар. Шесть
шесть, как это ни парадоксально. И сейчас у вас снова хорошие шансы.
Какой шар будете бить? Может быть, «пятнадцатый»?
Услышав свой порядковый номер, «пятнадцатый» гордо поднял го-
лову и запел что-то среднее между «Калинкой» и «Марсельезой». В сущ-
ности, из всей этой безликой толпы он выделялся скорее в лучшую, чем
в правую или левую стороны. Он был спокойным и, я бы даже сказал,
монументальным. Не удивлюсь, если узнаю, что в прошлой жизни он
был фрагментом Великой китайской стены или пямятником Колумбу
в Санто-Доминго. Его песня не отличалась замысловатостью сюжета.
В ней шла речь о разудалом шаре, выкатившемся однажды из простой
бильярдной семьи и попавшем по достижении совершеннолетия (по
бильярдным меркам, разумеется) под влияние плохой компании. Ну, а
дальше – все, как в жизни: преступление, наказание и вместо лузы –
тюрьма. Потом революция, неожиданное освобождение и беззаветное
служение идеям мира и добра. Едва успел «пятнадцатый» закончить
свою романтическую песню, как тут же попал под каток разбушевавше-
гося не на шутку битка, пущенного с легкой руки моей очаровательной
принцессы. «Вытатуированные» на нем цифры чуть было не сошли с
его тела во время этого последнего для него сумасшедшего спурта. До-
катившись до лузы, он с облегчением, поверьте мне, вздохнул и прова-
лился в тартарары вслед за несвоевременно, но небезвозвратно ушед-
шими «вторым», «четвертым» и «шестеркой».
– Вот, черт, – плохо скрывая охватившее его волнение, выругался
Марк Карлович, – а вы везучая, Наталия, очень везучая.
– И какой у нас счет? – выискивая на столе очередную безропотную
жертву, поинтересовалась Наталия.
– Шесть против двадцати одного.
304
– Двадцать одно – это, конечно, у вас? – съязвила разошедшаяся в
процессе игры женщина.
– Двадцать одно – это у вас, – побагровел «непарнокопытный» рус-
ский.
Обойдя стол и остановившись на этот раз со стороны, скажем так,
Мавзолея, Наташа сфокусировала взгляд своих очаровательных зеле-
ных глаз над стоящими практически на одной линии с противополож-
ной центральной лузой «тузом» и «восьмеркой».
– А что если я попробую ударить в «восьмерку» с тем, чтобы она, в
свою очередь, положила в лузу вон тот «первый» шар, – обратилась ис-
кусительница к своему слегка озадаченному спутнику, – как вы думае-
те, у меня это получится?
– Теперь я уже ничего не знаю, – пожал плечами Марк Карлович и,
как мне показалось, положил руку на упругую, как у нас, шариков, при-
нято говорить, обратную сторону моей красавицы.
– Прошу вас, Марк Карлович, не надо, – изогнувшись, как кошка,
попыталась уйти от становившихся все более навязчивыми ухажива-
ний своего кавалера милая моя Наталия, – ведь это, согласитесь, уже
не по правилам!
– Правила выдумывают сами люди, чтобы впоследствии придумать
к ним исключения, – философски заметил игрок.
– Но я же не исключение, мой дорогой, я простая русская женщина,
– парировала Наташа.
– А вот тут-то вы как раз и ошибаетесь, золотко, вы самое что ни на
есть исключение. И игра, в которую мы с вами играем – это игра не для
всех! Пусть эти болваны, – тут непревзойденный хам Марк Карлович
небрежно кивнул не то в нашу сторону, не то в сторону, вероятно, окру-
жавших их людей, – думают, что они точно такие же, как мы: с руками,
ногами и головой. Но что могут они, Наташа: метаться, точно эти шары
по столу, в поисках заработка и редких дешевых удовольствий? Нам же,
вам и мне, принадлежит целый мир. Сделайте меня своим – и я покажу
вам Рим, Париж и Чикаго!
Услышав последние слова мягко стелющего Марка Карловича, я
неожданно всмомнил один эпизод из далекого и кажущегося сейчас та-
ким нереальным моего человеческого детства. Однажды, когда я чем-то
перед ним провинился, отец – нет, я все же не могу представить себе его
облик – в наказание, хитро прищурившись спросил меня:
– Хочешь, я покажу тебе Москву?
И когда я, заинтригованный, наивно глядя ему в глаза, ответил:
– Да.
305
Отец взял меня за уши и несколько раз оторвал от земли. Помню,
что тогда я плакал очень и очень долго, поскольку уши у меня горели
так, как если бы биток прошелся по ним своими раскаленными добела
костяшками.
– Не соглашайся, – что было мочи крикнул я, стараясь привлечь
внимание моей Наталии отблеском луча неонового светильника, нео-
жиданно пришедшего ко мне на помощь, – не соглашайся – он обманет
тебя!
– Вы слышали, – замерев на долю секунды перед очередным уда-
ром, поинтересовалась девушка, – мне показалось...
Не может быть. Я чуть было не поверил – эх, я опять за старое – сво-
им ушам. Она все-таки обратила на меня внимание!
– ... мне показалось, что на улице грянул гром? – закончила фразу
непредсказуемая и вероломная Наталия.
От досады я чуть было не разлетелся на куски.
– Гроза – это к счастью, моя дорогая, – явно издеваясь надо мной,
заметил донжуанистый Марк Карлович.
Меня и раньше, кстати, в бытность мою человеком чертовски раз-
дражала вера во все эти бесчиленные и явно надуманные приметы. Ког-
да же я после непонятно сколь долго продолжавшейся комы или безвре-
менья вновь пришел в этот мир в образе бильярдного шара, то думал,
что уж с чем-чем, так с верой в приметы будет раз и навсегда покончено.
Как бы ни так! Причем не только игроки, но и мои друзья по несчастью,
эти луноподобные создания, временами были столь суеверны, что мне
просто-напросто хотелось на них плюнуть и отойти в сторону. Однако,
как вы понимаете, я не мог сделать ни того, ни другого.
Особенно мне запал в душу случай, когда примерно полгода назад,
наш горячо любимый «первый» шар или «туз», как его иногда велича-
ют, перебежал, точно – так и хочется сказать – «черная кошка», дорогу
чрезвычайно мнительному «одиннадцатому» шару.
– Хана мне, – только и успел крикнуть одиннадцатый, пересекая
роковую черту, – оттуда я уже не вернусь.
И что вы думаете? Прошло целых полтора часа, прежде чем изрядно
подуставший к тому времени биток вспомнил о нем и хилым дежурным
пинком направил «одиннадцатого» в лузу.
А бывали и другие ситуации, когда, напротив, казалось, ничто не
предвещало бури, и вдруг небесам суждено было разверзнуться над на-
шими головами и оттуда неожиданно, точно карающий мечь, появлял-
ся жесткий и неумолимый его величество – не случай, но вездесущий
кий! Так около года назад, затерявшись в середине чуть пошатнувшейся
306
после разбивки пирамиды, я мирно беседовал с «двенадцатым» о смыс-
ле бильярдной жизни.
– Что жизнь – игра, – расстягивая слова и грассируя, рассуждал
«двенадцатый», – и ты, «седьмой», как и я, да, впрочем, как и все
остальные, никогда не угадаешь, куда в следующее мгновение уго-
дишь. Когда я был петухом, в те томительные часы между топтаниями
я точно так же, как и сейчас, очень много думал... Думал, поверь мне,
«седьмой», не только о курах... Думал обо всем, пока однажды, о Боже,
как мне не хочется вспоминать тот день, пока однажды... не попал в
суп.
– В суп, – ужаснулся я, – так ведь он же горячий?
– Вот, именно, «седьмой»! Поверь мне, такого горячего супа я не
хлебал никогда отродясь!
– И где же соль, – непроизвольно скаламбурил я, – то есть, извини,
«двенадцатый», я просто хотел спросить, к чему ты клонишь?
– А клоню я, разлюбезный ты мой, к тому, что, сколько мы ни рас-
суждай, на все – воля Кия!
– Что верно, то верно, – вздохнул я, – и все же, наверное, надо пы-
таться... бороться, – хотел я было закончить фразу, но не успел, так как
в этот момент откуда-то сверху раздалось умопомрачительное:
– Массе!!!
Вслед за этим непонятно кому принадлежащим возгласом со звуком
падающего метеорита в и без того безволосую макушку моего прияте-
ля вонзился всепроникающий кий. Лицо «двенадцатого» скорчилось от
боли, после чего он с бешеной скоростью завертелся и унесся от меня по
неописуемой дуге, скрывшись за остатками раздробленной пирамиды.
Когда мы позже вспоминали с ним этот случай, он рассказал мне, что
после незабываемого «массе» в лузу он все-таки не попал, а остановился
на волоске от нее и был через мгновение добит очередным, на этот раз
весьма немудреным ударом.
«Хорошо все же, что это была луза, а не суп», – подумал я про себя,
не желая бередить воспоминаниями хрупкую бильярдную душу «две-
надцатого».
«Щелк!» – услышал я между тем, как, точно спички, сломались
очередные несколько ребер некогда элегантного «туза» после его стол-
кновения с «восьмеркой». Отскочив от нее, «туз», сделав несколько ку-
вырков вперед, больно ударился о длинный борт, после чего зыстыл на
месте как вкопанный, тупо озираясь по сторонам. «Восьмерка» вразва-
лочку, в прямом практически смысле этого слова, отошла к противопо-
ложному длинному борту, у которого и осела.
307
– Не переживайте, моя душечка, – оживился Марк Карлович, – вы
все равно совершенно бесподобно играете и учитесь чрезвычайно бы-
стро.
– Просто у меня очень хороший учитель, который завтра же возьмет
меня к себе на работу, не так ли? – парировала Наташа.
– Разумеется, после того, как сегодня, закончив партию, мы поедем
ко мне и займемся еще более интересным и тонким, нежели бильярд,
делом, верно?
– Не знаю, не знаю, – пожала плечами красавица, – мы об этом пока
не договорились.
– Вы правильно сделали, что сказали «пока», моя дорогая, – при-
целившись и на редкость эффектным ударом уложив в две угловые лузы
одновременно того же многострадального «туза» и «девятку», подыто-
жил Марк Карлович, – вы правильно сказали «пока».
Обойдя стол несколько раз и внимательно оценив позицию, играю-
щий вновь, заправски отведя кий назад и сделав им два контрольных
прицеливаемых движения взад-вперед, нанес сокрушительной силы
удар в нижнюю часть туловища многострадального битка. Биток пулей
рванул по направлению к недавно осевшей у длинного борта «восьмер-
ке», дуплетом загнал ее в противоположную центральную лузу и, отка-
тившись назад, вновь застыл, плотоядно улыбаясь, в выгодной для себя
и играющего позиции.
– Тридцать четыре против двадцати одного, – улыбкой, похожей на
улыбку битка, отреагировал на происходящее торжествующий Марк
Карлович, – может быть, мы закончим партию досрочно и поедем ко
мне, неукротимая вы моя Наташечка?
– Тогда я вряд ли сумею понять главное, Марк Карлович!
– Что же это?
– Умеете ли вы ждать...
– Ну, не идиоты ли они? О чем они говорят? – неожиданно подкати-
ли ко мне остатки развалюхи-»третьего».
– Не нравится – не слушай, – огрызнулся я, – у них своя, у нас своя
свадьба!
– Ты молодец, «седьмой», у тебя есть еще силы шутить, – зализывая
раны, отреагировал «третий», – может быть, выпрыгнем отсюда, как ты
когда-то хотел?
– Неужели ты уже не боишься? – в свою очередь, удивился я. – Лад-
но, подкатывай, если сможешь, в конце партии – там поговорим.
– Попробую, – прохрипел «третий» и на какое-то время потерял так
впоследствии никем и не найденное сознание.
308
Окончательно озверевший и, казалось, совсем не чувствующий
боли биток в то время, как Марк Карлович методично выискивал свою
очередную жертву, образно говоря, от нетерпения «бил копытом» так
сильно, что искры летели не только из его покрасневших от воспален-
ного воображения и чрезмерных перегрузок глаз, но и из-под «копыт»
тоже.
– Замочу! Я всех вас замочу! – злобно рычал он.
И на этот раз, находясь на открытой и потому не совсем пригодной
для острот и смелых высказываний местности, я предпочел ему не пере-
чить. Тем более, что в отличие от прочих оставшихся в живых шаров, я,
наверное, наиболее отчетливо понимал, что первопричиной всех наших
сегодняшних бед является, конечно же, не биток, а мой непримиримый
соперник Марк Карлович. «К черту битка, – подумал я, – главное – ней-
трализовать этого самоуверенного кретина, а то, чего доброго, он набе-
рется наглости и действительно затащит мою Наталию к себе домой, а
там..». От самой мысли, что этот негодяй так запросто сможет уйти отсю-
да, вволю поглумившись надо мной и моими собратьями, вдобавок при-
хватив мою женщину, мне стало вдруг нестерпимо тошно. Нет, я должен,
должен его нейтрализовать... Но как, ведь силы такие неравные? Может
быть, действительно в конце партии обратиться за помощью к «третье-
му»? Навряд ли, однако, у него хватит сил и главным образом душевных,
а не физических! Придется действовать самому. Ну, что же, мне не впер-
вой! Шар-то я решительный! Так что, ладно, поиграй пока, сволочь, по-
тешься! Придет еще мое время! Вот увидишь, мое время еще придет!
Между тем, не обращая никакого внимания ни на меня, ни на мои
сентенции, что, надо признать, с тактической точки зрения было весь-
ма неплохо, самоуверенный игрок демонстративно медленно склонился
над столом, занес кий и легким шлепком попытался было уложить в лузу
раскорячившегося у короткого борта «тринадцатого». Как это ни удиви-
тельно, но «тринадцатому» так же не повезло, как и Марку Карловичу, с
той только разницей, что Марк Карлович промахнулся, а «тринадцатый»,
получив все же увесистую оплеуху от ухмыльнувшегося по причине не-
лепого развития ситуации битка, остановился так близко к краю пропа-
сти, что ни у кого из присутствующих, в том числе и у нас, бильярдных
шаров, не осталось и тени сомнения в том, что следующий удар придется
ему ... – да и точнее вряд ли скажешь – придется ему прямо в темечко.
И действительно, не мешкая ни секунды и лишь игриво подмиг-
нув раздосадованному Марку Карловичу, моя очаровательная Наталия
прицелилась и довольно уверенно отправила «тринадцатого» в послед-
ний путь.
309
– Какой у нас счет, любезный Марк Карлович?
– Тридцать четыре – тридцать четыре.
– Ничья? – на всякий случай уточнила скрупулезная Наталия.
– Моя, – упрямо огрызнулся непоколебимый Марк Карлович.
– Ваша? – округлила тонко очерченные брови девушка. – Счет:
тридцать четыре – тридцать четыре, и вы говорите, что партия ваша?
– Не партия, а вы, Наташечка, вы – моя жизнь и моя любовь, – с
этими словами Марк Карлович неожиданно проворно обхватил иску-
сительницу за талию и попытался было поцеловать в губы.
– Не пора ли мне писать заявление о приеме на работу? – проворно
высвободившись из объятий маньяка, спросила обворожительная На-
таша.
– Берите лист бумаги и пишите, – неожиданно для оставшихся –
чуть было не сказал «собравшихся» – отреагировал-таки на просьбу со-
искательницы непредсказуемый бильярдист и благодетель.
– Что писать? – достав из сумочки, по-видимому, заранее приготов-
ленную авторучку и лист бумаги уточнила девушка.
– Пишите. Я, такая-то такая, прошу зачислисть меня на работу в
компанию такую-то на должность секретаря-референта с окладом в
соответствии со штатным расписанием. Теперь поставте сегодняшнее
число и распишитесь. Вот так. Умница. А теперь дайте это заявление
мне. Да, вот так. Дайте ручку. Смотрите теперь, что здесь напишу я: «В
приказ. Принять на работу на должность секретаря-референта». С се-
годняшнего числа. Вот и все. Да, и, конечно же, моя подпись. Держите.
Вы этого хотели?
– Вы настоящий мужчина, – свернув заявление и спрятав его в су-
мочку, поблагодарила Марка Карловича его хитроумная спутница.
– А вы настоящая женщина! – не переставая удивляться тому, как
ловко-таки она обвела его вокруг пальца, в эйфории любовного востор-
га воскликнул я.
– Спасибо вам, огромное спасибо, – любезно отозвалась моя На-
талия.
– Да не за что, – по-простецки ответил я.
– Спасибо вам, Марк Карлович. И поверьте, что вы сделали пра-
вильный выбор – и я вас никогда не подведу, – как-то, на мой взгляд,
несколько нелогично закончила свою последнюю фразу моя возлю-
бленная.
Между тем, пока я вслушивался в разговор труднопостижимых для
других, но не для меня моих бывших, как мне представляется, сооте-
чественников, ко мне волею случая подкатили два, на первый взгляд,
310
совершенно разных, а на деле одинаково юморных и бесшабашных
бильярдных шара – «пятый» и «десятый». Поговаривали, что оба они
в прошлой жизни подрабатывали то ли в кино, то ли в театре в каче-
стве реквизита и, по-видимому, набрались разных фраз и выражений от
своих любимых актеров. Фразы эти они вставляли по всякому поводу и
без повода. И если бы вы их встретили – чуть было не сказал «на ули-
це» – то наверняка приняли бы за сумасшедших, ибо из их слов нельзя
было понять ровным счетом ничего. Но самое смешное даже не в этом,
а в том, что «пятый» в бытность свою реквизитом подрабатывал вешал-
кой, а «десятый» – и это тот «десятый», который полчаса назад уверенно
встретил битка прямым увесистым ударом в челюсть – сапогом. Да-да,
вы не ослышались: вешалкой и сапогом.
Однако они были симпатичны мне эти двое хотя бы уже за то, что,
несмотря на постоянные избиения, они то ли действительно не пони-
мая, что происходит, то ли умело делая вид, оставались всегда эдакими,
по-бильярдному выражаясь, дурачками: куда, мол, не просят, туда мы
и направимся. По-человечески говоря, они были воинствующими дис-
сидентами, жизненным кредо которых был откровенный вызов обще-
ству и существующей морали. Иными словами, делали они всегда, что
хотели и несли полный бред, порой непонятный даже им самим. Вот и
сейчас их откровенная брехня изрядно действовала мне на нервы, ме-
шая сосредоточиться на вычерчивании – надеюсь вы уже привыкли к
моим метафорам – в голове плана нейтрализации моего основного кон-
курента и подлеца по жизни Марка Карловича.
– Заткнитесь вы наконец, – покачнувшись от порыва ветра, устро-
енного неугомонным битком, пронесшимся по направлению к «один-
надцатому», сказал я, – вы меня раздражаете.
– Тебе не интересно – не смотри, – непонятно с кем разговаривая,
затараторил «пятый».
– Кафтан на нем изрядно истрепался, – провожая взглядом недоби-
того до конца «одиннадцатого», ностальгически чувственно произнес
«десятый».
– Как вам не стыдно, – вновь возмутился я, – может быть, кто-то из
вас будет следующим!
– Бить или не бить – вот в чем вопрос, – не унимался шизофрени-
ческий «пятый».
– Так жизнь скучна, когда клапштосов нету, – вторил ему не менее
непредсказуемый «десятый».
Между тем, несмотря на сложную прифронтовую обстановку и со-
путствующий ей откровенный параноидальный бред, я все же нашел в
311
себе силы сосредоточиться и из лоскутков оборванных мыслей нари-
совал в первом приближении план молниеносной контратаки против
зарвавшегося Марка Карловича.
– Враг будет разбит. Победа будет за нами, – не унимались два моих
красноречивых соседа.
Однако, для того чтобы реализовать мой план, мне нужно было как
можно скорее покончить с нашим любовным треугольниом и располо-
житься на зеленом сукне стола так, чтобы биток, а значит, и Наташа в
момент удара, я и прицеливаемый Марк Карлович находились на одной
прямой: и лучше всего неподалеку от одной из центральных луз. Если
мне удастся оказаться в нужной позиции, то тогда... Нет, это невыно-
симо: в который уже раз за сегодняшний вечер он бесцеремонно лезет
к ней целоваться! Еще немного, моя милая, еще немного – и я приду к
тебе на помощь. А сейчас, сейчас настало время действовать.
– Эй, ты, биток, дурья твоя башка, ты, видно, совсем позабыл обо
мне?! – рявкнул я так громко, что даже «пятый» и «десятый» на мгнове-
ние замолчали.
– Когда я уложу «одиннадцатого», – сразу же вернусь за тобой, –
уверенно зло прореагировал на мою реплику непронумерованный.
– Эй, ребята, хватит болтать! Есть дело, – вынужденно обратился я
все к тем же небуйно помешанным «пятому» и «десятому», – хотите по-
смотреть, как я уложу этого кретина с кием в руке?
– Марка Карловича? – сконцентрировался «пятый».
– Его родного. Если получится, вместе посмеемся!
– А если нет, то вместе поплачем? – съязвил «десятый».
– Если нет, то тоже посмеемся... Только по другому поводу, – на свой
манер развил тему неунывающий «пятачок».
– «Пятый». «Пятый». Я «седьмой», – просигналил я, – так хотите вы
посмеяться, черт возьми, или нет?
– А что нужно делать?
– Когда биток погонит «одиннадцатого» в лузу и откатится в вашу
сторону, возьмите его «в коробочку» так, чтобы рикошетом он задел и
меня, направив к вон той центральной лузе, – махнул я – да какая, в
конце концов, разница чем, пусть даже рукой – в сторону противопо-
ложного длинного борта.
– И все? – не без подозрения смерил меня взглядом заинтересовав-
шийся «десятый».
– И все! – убедительно кивнул я в ответ.
– И что будет потом? – просюсюкал «пятый».
– Потом вы будете долго и взахлеб смеяться, – пообещал я.
312
– Над тобой?
– Нет, над ним, – и я – чуть было не сказал «ткнул пальцем» – в
сторону все того же неугомонного ловеласа Марка Карловича.
– Ты что же отнимешь у него кий?
– Да нет, у меня есть идея получше!
Короче, я все же дожал их – и они согласились.
Озверевший биток между тем, как и пообещал, тяжелейшим нака-
том погнал «одиннадцатого» в лузу.
– А вы молодец, моя душечка, вы очень быстро учитесь, – сказал
подраслабившийся Марк Карлович и занял как раз ту позицию, которая
и была ему предначертана в моем дерзком и умопомрачительном плане.
– Надеюсь, в работе и других играх вы будете так же сильны, как и на
бильярде?
– Все зависит от вас, мой босс и мой благодетель, – ловко уверну-
лась от прицельной нападки негодяя моя Наталия и, проводив взглядом
«одиннадцатого», свалившегося в лузу, точно переспевшая груша, так-
же заняла именно ту позицию, о которой я молил Господа Бога.
– Вот черт, – толкнул плечом зазевавшегося было «пятого» молод-
чина «десятый, – я начинаю верить, что у него это может получиться!
Давай-ка поможем ему сделать то, о чем он просил.
Не успели вещие слова «десятого» повиснуть в воздухе, как отско-
чивший от скончавшегося в судорогах «одиннадцатого» биток, грязно
ругаясь, направился в их сторону.
– Плотнее, ребята, плотнее, – крикнул я им, – сегодня мы не на
параде!
Услышав мой подбадривающий крик, эти двое неплохо сгруппи-
ровались и перед тем, как получить зубодробительный удар от битка,
успели-таки ответить мне жизнерадостной репликой. В пылу схватки
я даже не понял, кто из них, сохранив в себе остатки мужества и смело
приняв удар на себя, крикнул:
– «Седьмой», лови ублюдка, только сделай так, чтобы мы потом от
души посмеялись.
– Гоните его сюда, ребята, и я обещаю вам настоящее шоу.
Взяв биток, как я и просил их, выражаясь по-футбольному «в коро-
бочку», «пятый» и «десятый», заметно смягчив ударную волну, отбро-
сили его в мою сторону. Перед тем, как встретиться с битком, я напру-
жинился, и когда «полосатый» все-таки достал меня на последнем сво-
ем издыхании, я, точно кенгуру отпрыгнул от него на весьма приличное
расстояние, остановившись в роковой, с бильярдной, и в идеальной, с
моей точки зрения, позиции. Прямо за моей, извините уж за назойли-
313
вость сравнений, спиной находилась центральная луза, не та, что ближе
к ГУМу, а та, что рядом с Мавзолеем. Где-то за ней я чувствовал при-
сутствие моего злейшего врага, испускающего сладострастные флюиды
в сторону моей возлюбленной, изрядно, кстати, сдобренные ароматом,
если я не ошибаюсь, «Hugo Boss». Одного не учел, затеяв эту разудалую
игру, недальновидный Марк Карлович: между ним и Наталией встал не
какой-нибудь салага или слюнтяй, а я – «седьмой» бильярдный шар! И
этим все сказано! Любовного треугольника не получилось: теперь мы
стояли на одной прямой.
– Молись – твое время вышло, – прохрипел биток, разогревая
мышцы перед очередным, на этот раз так необходимым мне броском.
– Я атеист, сволочь, – ответил я, – и опустил забрало.
Наталия, изогнувшись, как куница, из которых эти сумасшедшие
русские шьют шапки для своих женщин, посмотрела сначала на нахо-
дящуюся за моей спиной лузу, а потом на меня. Свет ее лучистых зеле-
ных глаз так заворожил меня, что я чуть было не позабыл о предстоя-
щем поступке. Собрав волю в кулак, я крикнул, что было мочи:
– Ну же, моя любимая, ударь! Пожалуйста, ударь посильнее!
То ли действительно услышав меня, то ли назло своему спутнику
Наташа сделала несколько пристрелочных движений и неожиданно ни
для кого – кроме меня, разумеется – резко вонзила кий битку прямо в
область солнечного сплетения.
– Вот дрянь, – крякнул биток и, подлетев ко мне, со всей дури вре-
зался в мою нижнюю половину.
Ахнув, в свою очередь, от боли, я тем не менее нашел в себе силы
правильно сгруппироваться и, воспарив над зеленым сукном, ловко
перемахнул через бортик.
– Он сделал это! Он сделал это! – услышал я где-то далеко позади
восхищенные крики оставшихся на столе товарищей, заглушаемые ре-
вом долгих и продолжительных аплодисментов.
– Я сделал это, – пробормотал я и, перехватив на мгновение восхи-
щенный взгляд моей Наталии, от смущения изрядно покраснел.
Это была победа. И мне плевать было на то, что они, эти двое, приш-
ли сюда поиграть в только одним им понятную игру. Игру без названия.
Что ж! Они играли зло и красиво. Но они играли непонятно во что. А
мы, все шестнадцать, – да-да, вы не ослышались: все шестнадцать, в
том числе и биток – играли в нашу игру под названием «бильярд». И
это, согласитесь, звучит гордо! Они, эти двое, думали, что безусловно
управляют нами, что способны нас полностью подчинить. Но мы все
оказались не из робкого десятка. Мы доказали им, что мы тоже – чуть
314
было не сказал «люди» – бильярдные шары, конечно, но вместе с тем
напористые, костистые и целеустремленные. Долго еще впоследствии
при свете неоновых ламп, усыпавших неполномасштабное небо зала,
наше и несколько следующих поколений шаров вспоминали мой бес-
смертный прыжок, вошедший не только в учебники по бильярду, но и в
учебники истории тоже.
Однако я, кажется, несколько отвлекся, а между тем вслед за моим
прыжком неожиданно произошло то, что никак не входило даже в мои и
без того дерзновенные планы отмщения. Вывалившись за борт и силь-
но ударившись о паркетный пол, я подкатился прямо под правую ногу
зазевавшегося на мгновение Марка Карловича. Ничего не подозревав-
ший игрок, сделав шаг навстречу, наступил на меня, поскользнулся и
со всего маху ударился виском о внешнюю металлическую часть угло-
вой лузы. Вскрикнув от боли, он с грохотом, как уверяли впоследствии
очевидцы, но довольно точно вошел в лузу, после чего рухнул на пол.
Глаза его округлились от ужаса и застыли, а из правого виска фонтаном
брызнула кровь.
– Ты убил его, ведь ты же убил его! – схватив меня чуть ли не за уши
и подняв так высоко, что, клянусь, я мог видеть не только Москву, но
и почувствовать неровное дыхание моей любимой, воскликнула Ната-
лия.
– Да, но ведь он уже принял тебя на работу, – стесненный нестан-
дартными обстоятельствами, бросил я чрезвычайно глупую фразу, за
что тут же и поплатился: размахнувшись что было сил моя возлюблен-
ная зашвырнула меня так высоко в небо, что я чуть было не встретился
с одним из украшавших его неоновых светил.
Взмыв вверх и на мгновение зависнув в воздухе, я бросил прощаль-
ный взгляд – чуть было не сказал под конец «на многострадальную Зем-
лю» – и не без удовольствия обнаружил, как катаются внизу от смеха по
пропитанному нашим потом и кровью сукну все те же бесшабашные
«пятый» и «десятый» бильярдные шары...

ОТКРОВЕНИЕ
ИММАНУИЛА БЛАНКА

И проснулся Ибрахим, и открыл глаза,
И понял, что не спал, и опять проснулся...

Воистину то, о чем буду свидетельствовать ниже я, старший сын
Людвига Бланка, Иммануил произошло со мной на далеком острове
Этнос. И воды, и небеса, и земли пусть не иссякнут, как не иссякнет
запас слов, с помощью которых я попытаюсь описать виденные мною
события. Страшны и ужасны нижеследующие события, и если ты еще
не окреп духом, мой читатель, то наберись мудрости и отложи рукопись
в сторону до тех пор, пока не снизойдет на тебя Божья благодать и не со-
зреешь ты до глубинного понимания всего происходящего. И я когда-то
так же, как ты, был слеп и потому смешон перед бурным потоком не-
скончаемых событий. Я пытался уследить за ходом их развития и найти
в них какую-то логику, но тщетно. Войны и катаклизмы, то тут, то там
нарушающие мирное течение истории, ставили меня в тупик, так как
я не мог усмотреть за этим никакого рационального, не говоря уже о
Божественном, объяснения. И так бы и жил я в этом царстве темноты,
если бы не светлый и одновременно очень жестокий миг озарения, од-
нажды снизошедший на меня с разверзшихся небес.
И было дивно, и одновременно натуралистично то видение. Сонмы
густых туч вдруг заволокли небо. И когда я уже подумал, что на остров
неотвратимо надвигается буря, тучи расступились, и из-за них на раз-
украшенной отблесками внезапно воссиявшего солнца колеснице, за-
пряженной тройкой гнедых лошадей, выехал белокурый мальчик.
– Кто ты? – с трудом сдерживая охватившее меня волнение, спро-
сил я этого нежданного посланца небес.
– Я сын того, кто никогда не рождался, – ответил он, и сойдя с ко-
лесницы, подобно облаку плавно опустился на землю. – Я пришел, что-
бы рассказать тебе правду.
316
– Правду о чем?
– Правду о том, что никогда не случится, ибо это уже произошло.
– И почему ты выбрал меня, о величественный, Иммануила Блан-
ка, старшего сына Людвига Бланка?
– Потому что ты один из немногих, кто готов. Итак, слушай. У все-
го есть свой определенный срок. У всего есть конец, и, по-видимому, у
всего есть начало. Внимай, и я подробно расскажу тебе о конце, и узнав
о конце, ты сможешь лучше познать начало. И если, когда я буду гово-
рить, тебе вдруг станет холодно или жутко, подойди поближе к моим
лошадям и почувствуй их небесное тепло и пульсацию жизни.
– Как зовут тебя, о Ангел? – не выдержал я и с мольбой простер
руки в сторону божества.
– Апокалипсис, ибо я и есть олицетворение конца.
Капли холодного пота выступили у меня на лбу, и, признаюсь, мо-
лодушный, я уже хотел было отступить, убежать от этой неожиданной
встречи, но то ли гулкое дыхание огнедышащих лошадей, то ли прон-
зительный взгляд Ангела Апокалипсиса скорее заставили, чем убедили
меня остаться на месте. Когда-то, наверное уже очень давно, мне при-
снился сон, как будто бы я, маленький серый котенок, оказался в окру-
жении трех разъяренных голодных псов. И пока я стоял на месте, они
лишь брызгали на меня слюной, не решаясь подойти ближе, но стоило
мне сделать всего один шаг назад, как они дружно набросились на меня
и, вероятнее всего, разорвали бы в клочья, если бы это был не сон. И
сейчас, много лет спустя, история будто бы повторялась всего лишь за
одним исключением: напротив меня стояли не три разъяренных голод-
ных пса, а не кто иной, как Ангел Апокалипсиса, и, кроме того, это уже
был не сон.
– Когда-то очень и очень давно, – заглядывая не то вдаль, не то в
глубины темного вселенского прошлого, продолжил свое повествова-
ние загадочный небесный посланник, – на Земле появился человек.
Не спрашивай меня, Иммануил Бланк, сын Людвига Бланка, откуда
произошел этот человек, ибо, если я расскажу тебе это, волосы на го-
лове твоей в мгновение ока станут седыми, и, не успеешь ты осознать
сказанное, как тут же превратишься в прах. Не о происхождении чело-
века хочу рассказать я тебе, но о его глупости, о неумении постичь то,
что, казалось бы, лежит на поверхности. Я хочу рассказать тебе о конце,
который случился тогда, когда люди научились покорять могучие силы
природы, строить ковчеги и проникать в тонкие слои подсознания. Я
хочу предостеречь людей от повторения конца, ибо однажды он уже
был, и я, Ангел Апокалипсиса, достаточно напился крови и наслушал-
317
ся человеческих рыданий. Верь мне, Иммануил Бланк, не корысть и не
двуличие сейчас говорят во мне. Я явился тебе потому, что я уже был, а
тебе лишь предстоит состояться для того, чтобы дать человечеству но-
вое знание или хотя бы на миг задуматься о конечности земного бытия.
Не думая о конце, не сдвинуть горы и не испить исполненной мудрости
и многовекового холода нещадно бьющейся о камни воды из водопада
человеческих надежд.
Знай, Иммануил Бланк, сын Людвига Бланка, что всего каких-то
двадцать тысяч лет назад на Земле было два материка. И проживало
на этих материках к тому времени, о котором я рассказываю тебе, без
малого двенадцать миллиардов человек. Первый материк назывался
Эклиния и был расположен примерно в тех же широтах, что и совре-
менная Европа и незначительная часть Азии. Схематично я могу обри-
совать его тебе так. Если увеличить примерно в три раза Пиренейский
полуостров, на севере срезать выступ скандинавских стран, на востоке
ограничиться Уральским горным хребтом, а на юге переместить полу-
остров Индостан в район Красного моря, получится Эклиния, материк
площадью около тридцати пяти тысяч квадратных километров. Второй
материк назывался Атлантида...
– Атлантида?! – встрепенулся я, дотоле завороженно молчавший,
– не ослышался ли Иммануил Бланк, о Ангел Апокалипсиса, ведь ты
сказал – Атлантида?
– Нет, ты не ослышался, Иммануил Бланк, старший сын Людвига
Бланка – второй материк назывался Атлантида. Объяснить то, что он
из себя представлял, можно довольно просто, если представить себе За-
падное полушарие, в котором Северная Америка сдвинута к экватору
вплоть до десятого градуса южной широты, а Южная Америка как бы
перевернута на девяносто градусов по часовой стрелке и наложена на
Северную Америку, образуя некое подобие креста.
– Креста? – вновь выказал я изумление, совсем сбитый с толку Ан-
гелом Апокалипсиса.
– Да-да, креста. Кстати, имей в виду, что все эти многочисленные
теории о происхождении креста, которыми так гордится эзотерическая
наука, не стоят и выеденного яйца. Изначально крест произошел из
формы земель Атлантиды. Все остальное – выдумки либо интерпрета-
ции отдельных ученых умников.
Инстинктивно я, Иммануил Бланк, старший сын Людвига Бланка,
пошарил правой рукой по своей груди в поисках маленького серебря-
ного крестика, надетого мне на шею ныне давно уже покойным отцом
Петером, настоятелем Церкви Святого Воскресения в Кановице. На-
318
щупав крест, я испытал некоторое облегчение и, завороженный магией
повествования странного небесного посланника, подошел на несколь-
ко шагов ближе к нему. О, если бы я знал или хотя бы мог догадываться
о том, каким поистине могильным холодом веет от Ангела Апокалип-
сиса, конечно, я бы воздержался о столь необдуманного поступка. Но
теперь, приблизившись к этому ледяному, хотя и принявшему облик
мальчика, осколку вечности, я с ужасом обнаружил, как меня начинает
бить озноб. Губы мои посинели, кожа покрылась пупырашками, а руки
задрожали так, как если бы накануне я целый день только и занимался
тем, что рубил дрова.
От Ангела Апокалипсиса, конечно же, не ускользнуло изменение
моего состояния, но он, по-видимому давно привыкший к многочис-
ленным проявлениям человеческой слабости и несовершенства, сделал
вид, что не замечает произошедшей во мне перемены, и продолжил свой
необычный рассказ:
– В Эклинии в то время, о котором я говорю, проживало без мало-
го двенадцать миллиардов человек. С государственной точки зрения,
Эклиния представляла собой Конфедерацию, в которую входило сто
пятьдесят членов. Каждый из членов Конфедерации имел право деле-
гировать в Совет Конфедерации только одного своего представителя
независимо от числа проживавших на его территории людей. В свою
очередь, сто пятьдесят членов Совета Конфедерации выбирали из свое-
го числа Председателя Совета Конфедерации. В тот год, о котором я го-
ворю, им стал... Мабус.
Услышав это имя, я, Иммануил Бланк, старший сын Людвига Блан-
ка, и без того уже изрядно обескураженный, чуть было не вскрикнул от
обуявшего меня ужаса. Не знаю, как другие, но о Мабусе, так и невы-
явленном третьем (вслед за Наполеоном и Гитлером) антихристе я был
довольно неплохо осведомлен. Невольно мне пришел на ум тот катрен
из произведений Нострадамуса, в котором непосредственно упомина-
ется это имя:
Мабус вскоре умрет, и тогда
Страшная гибель на землю падет.
Рушат войска за грехи города.
Жажду и голод комета несет.
И только теперь, о братья мои, находясь на теплом и далеком остро-
ве Этнос, десятки раз переосмыслив то, что я услышал из уст Ангела
Апокалипсиса, я начинаю понимать тщетность попыток многочислен-
319
ных комментаторов Нострадамуса найти Мабуса среди ныне живущих
людей. Мабуса среди нас нет, ибо он тоже... уже был.
– При Мабусе, – продолжал между тем Ангел Апокалипсиса, –
дела в Эклинии пошли совсем плохо. Продовольственных ресурсов
и медикаментов не хватало. То здесь, то там на территории Конфеде-
рации возникали очаги голода и болезней. Загрязнение окружающей
среды достигло ужасающих размеров. Многочисленные пилотируемые
космические запуски невосполнимо разрушили озоновый слой. По-
вышенный, в том числе и по причине интенсивного использования в
промышенных и военных целях ядерных технологий, радиационный
фон способствовал увеличению числа раковых и иных тяжелых заболе-
ваний. Многомиллиардный народ негодовал и требовал, как ему каза-
лось, восстановления исторической справедливости.
Дело в том, Иммануил Бланк, старший сын Людвига Бланка, что
по мере того, как в Эклинии произошел чудовищный демографиче-
ский взрыв и полностью были истощены природные ресурсы, а из всех
достижений цивилизации относительно развитыми оказались по су-
ществу две отрасли: ядерная и космическая, в Атлантиде, в которой к
тому времени проживало около четырех миллиардов человек, царило
относительное благополучие. Двигатели внутреннего сгорания не ис-
пользовались уже более двадцати лет, хотя именно в Атлантиде в отли-
чие от Эклинии, жители которой до сих пор ездили на допотопных ав-
томобилях, сохранились значительные запасы нефти и газа. Экологи-
ческая ситуация выглядела благоприятной. Отраслями, приносящими
основной доход государственному бюджету, стали информатика, био-
химия и энергетика. Настоящий же прорыв в области новых техноло-
гий произошел тогда, когда в лаборатории изучения межгалактических
взаимосвязей Энергетического научно-исследовательского центра в
штате Куруто был открыт принципиально новый вид энергии – про-
тореликтовый.
– Протореликтовый? – уже не без интереса, но еще не без опаски
вновь переспросил я Ангела Апокалипсиса, услышав, как мне пока-
залось, хоть и мудреное, но отчасти знакомое мне слово. Помнится, я
где-то читал о реликтовом излучении, возникшем в момент, если я не
ошибаюсь, «первоначального взрыва», объявившего о происхождении
нашей Галактики и существующего и по сей день. Но что такое прото-
реликтовый вид энергии я, Иммануил Бланк, конечно же, знать не мог.
Да и мой собеседник как-то довольно зло отреагировал на мой, казалось
бы, вполне естественный вопрос, чем в очередной раз поверг меня в со-
стоянине глубокого шока:
320
– Когда человечество узнало о протореликтовом виде энергии, оно
чуть было не прекратило свое существование. И я так спрошу тебя, Им-
мануил Бланк, старший сын Людвига Бланка: ты все еще хочешь знать,
что представляет из себя эта энергия? – При этом с детского лица Ан-
гела Апокалипсиса на меня взглянули столь недетские исполненные
вселенской скорби глаза, что я непроизвольно сделал несколько шагов
назад и не присел, а скорее упал на ствол поваленного недавним урага-
ном дерева.
– Нет, мне это знать не нужно.
– В таком случае, – победоносно глядя на меня, продолжил Ангел
Апокалипсиса, – узнай же, о Иммануил Бланк, что как только этот вид
энергии был открыт, ковчеги (а именно так назывались в Атлантиде,
да и в Эклинии тоже, межпланетные космические корабли) научились
преодолевать расстояние в сотни тысяч световых лет.
Когда разошедшийся Ангел Апокалипсиса заговорил о ковчегах,
смутная догадка закралась ко мне в душу. Неожиданно я стал ловить
себя на мысли, что несмотря на всю абсурдность и чудовищность про-
износимых небесным посланником речей в его рассказе присутствуют
элементы, придающие ему внутреннюю логику. Однако удастся ли по-
стичь ее мне, малоизвестному и порой невнятно философствующему
Иммануилу Бланку, старшему сыну Людвига Бланка? Ибо, если слу-
чится чудо, и мне действительно удастся понять то, что было в самом
конце – как знать? – может быть, прав Ангел Апокалипсиса, я, возмож-
но, сумею постичь и начало.
– Именно для того, чтобы ты знал, каким был конец, – явно прочи-
тав мои мысли, продолжил проницательный небесный посланник, – я
и снизошел к тебе, Иммануил Бланк, старший сын Людвига Бланка. Я
хочу, чтобы ты знал, что кровь, пролитая Мабусом в одна тысяча девять-
сот девяносто девятом году по земному летоисчислению...
– По земному летоисчислению? – вновь не удержался я от, навер-
ное, довольно глупого, с точки зрения Ангела Апокалипсиса, вопроса.
– Именно по земному летоисчислению... столь глубоко просочилась
в землю, что, когда отгремели первые локальные военные конфликты,
над некоторыми городами в течение нескольких месяцев можно было
видеть то кроваво-красные облака, то свинцово-протореликтовые
тучи. Крови было столько, что даже мои небесные соратники не без
страха поглядывали на меня, подозревая, что именно я, а не Мабус или,
скажем так, сами люди стали причиной разыгравшейся вселенской тра-
гедии. При этом действительная причина трагедии была, на мой взгляд,
довольно проста.
321
– И в чем состоит эта причина? – завороженный и, как мне каза-
лось, постепенно прозревающий, прямо глядя в бездонные глаза Анге-
ла Апокалипсиса, спросил я.
– Причина, конечно же, не в Мабусе, – снисходительно улыбнув-
шись, ответил всеведающий небесный посланник, – и даже не в при-
родной людской зависти или ненависти. Причина в другом. Земля, как
и все существующее, имеет свой срок. И когда приближается этот срок,
ничто не может предотвратить конца.
– Как ничто не может предотвратить начала, – неожиданно осме-
лев, произнес я.
– Браво, Иммануил Бланк, – ухмыльнулся Ангел Апокалипсиса, –
кажется, мои слова ложатся на благодатную почву. Ты стал говорить о
начале, значит, ты кое-что понял о конце.
– Пока я отчетливо понял только то, что он уже был, и то, что он был
ужасен.
– Понимание этого и есть самое главное. Именно ради этого я и
спустился к тебе с небесных вершин. Конец уже был, и ужасом было
охвачено все земное население. И сейчас, когда некоторые говорят о
грядущем конце, они не иначе, как...
– Лгут!
– Именно лгут, Иммануил Бланк, старший сын Людвига Бланка.
И я возлагаю на тебя миссию – прекратить эту несправедливую ложь.
Мне не нужна лишняя кровь, ибо я столько взалкал, сколько хотел и
даже больше. Однако продолжим, ибо время уже позднее, и мне вскоре
необходимо будет кормить своих лошадей. До этого я хотел бы успеть
рассказать тебе о развязывании большой войны и о генерале Ное, ко-
мандующем протореликтовым космическим соединением королевских
военно-воздушных сил Атлантиды.
– Генерале Ное? – побледнел я.
– Да, но прежде узнай, Иммануил Бланк, старший сын Людвига
Бланка, что, как только состояние здоровья Мабуса безнадежно ухуд-
шилось, он подписал секретную директиву о проведении крупномас-
шабной военной акции против благополучной Атлантиды. Как я уже
говорил тебе, двенадцатимиллиардное население, изрядно измученное
голодом и болезнями и довольно умело одурманенное пропагандистской
машиной Эклинии, видело единственный путь к спасению в уничтоже-
нии благополучного и потому наиболее ненавистного и опасного соседа
по планете – Атлантиды. Неважно, что при этом, как считали военные
эксперты, вероятность сохранения жизни на Земле безнадежно стреми-
лась к нулю... Фаталистические, я бы даже сказал, апокалипсические
322
настроения прочно завладели умами жителей разоренной Эклинии.
Разведданные, которыми распологало демократическое правительство
Атлантиды, неопровержимо указывали на то, что в Эклинии, несмотря
на заключенное три года назад двухстороннее соглашение о сотрудни-
честве в военно-технической сфере и соблюдении принципов мирного
сосуществования, полным ходом идут приготовления к ядерному на-
падению на своего соседа по планете. Использование протореликто-
вых видов вооружений в Атлантиде было категорически запрещено, а
в Эклинии эти разработки находились в зачаточном состоянии. Кстати
сказать, – похлопал по загривку одну из своих неожиданно взволновав-
шихся лошадей Ангел Апокалипсиса, – если бы в ходе разыгравшегося
конфликта было использовано протореликтовое оружие, то...
– Что? – предчувствуя нечто труднообъяснимое, недослушав, пере-
спросил я.
– Возможно, что были бы разрушены элементы первоосновы, и тог-
да...
– Что тогда?
– Тогда все могло навечно остаться там позади, в этом далеком и
кровавом прошлом. Тогда, не исключено, не было бы никакого начала,
а значит, не было бы и смысла в нашей сегодняшеней встрече, ибо если
бы не было начала, то не было бы, – Ангел Апокалипсиса на секудну
прищурился, – не было бы и тебя, Иммануил Бланк, старший сын Люд-
вига Бланка.
– Но ведь я есть, – поежившись от мысли, что меня могло и не быть,
сказал я, – значит, начало действительно было, и, возможно, я даже
смогу понять – где и когда.
– Надеюсь, ибо, если ты не поймешь или не захочешь поверить в
то, о чем я рассказываю тебе, мне придется найти кого-нибудь более
проницательного. Ведь я же совершенно искренне решил поведать че-
ловечеству о конце, а я не привык останавливаться на полпути. Но знай,
Иммануил Бланк, старший сын Людвига Бланка, если мне придется
выбрать кого-то другого, то ты незамедлительно умрешь! – С этими
словами Ангел Апокалипсиса резко подпрыгнул и что было мочи за-
кричал душераздирающее: – Смерть, смерть, смерть повсюду!
Его тонкий и оттого еще более впечатляющий голос, казалось,
проник в каждую клеточку моего истощенного изнурительной бесе-
дой с Ангелом Апокалипсиса тела. Дождавшись, когда его крик утих-
нет, я, собрав в кулак остатки мужества, вновь поднялся и, сделав не-
сколько шагов в сторону от разбушевавшегося небесного собеседника,
спросил:
323
– Ты говорил, о Ангел, если мне станет жутко, я могу подойти по-
ближе к твоим лошадям, чтобы почувствовать их небесное тепло и
пульсацию жизни?
– Да, это так, Иммануил Бланк. Я, Ангел Апокалипсиса, никогда не
бросаю слов на ветер. Подойди к моим лошадям и успокойся!
И тогда я подошел ближе к гнедой тройке и неожиданно действи-
тельно почувствовал исходящее от каждой из этих чудодейственных не-
бесных тварей необыкновенное умиротворяющее тепло.
– Так-то лучше, – глядя, как я постепенно вновь становлюсь похо-
жим на самого себя, не без доли иронии заметил лукавый Ангел Апока-
липсиса. – Пожалуй, продолжим?
– Продолжим, – не без тени смущения согласился я.
– Итак, как я уже упоминал, секретная директива по уничтоже-
нию Атлантиды была разработана и утверждена еще при жизни Мабуса.
Нет смысла детально пересказывать тебе содержание этого почти что
пятисотстраничного документа. Коротко, суть его сводилась к неожи-
данной, умело закамуфлированной хитроумными дипломатическими
действиями, широкомасштабной ядерной атаке на военные объекты
Атлантиды. Естественно, разведка последней периодически доноси-
ла до высшего руководства страны о возможном готовящемся напа-
дении. Однако предотвратить его без нанесения упреждающего удара
было практически невозможно. Жителям и правящей элите Атланти-
ды оставалось только ждать и надеяться на то, что благоразумие воз-
мет верх над доживающим последние дни или месяцы Мабусом и его
сподвижниками. Однако чуду не суждено было произойти, ибо, как я
уже говорил, все в этом мире имеет свой срок. Земля также, увы, не ста-
ла исключением из этого печального правила. Через шесть дней после
смерти Мабуса, когда на небе действительно, как предсказывал пророк,
появилась комета, тринадцать тысяч ракет, снабженных ядерными бое-
головками, одновременно ушли со своих стартовых позиций в сторону
квазибезмятежной Атлантиды.
Разумеется, силами противоракетной обороны и стратегическими
наступательными средствами Атлантиды был нанесен не менее мощ-
ный ответный удар по единственному соседу по планете Земля – Экли-
нии. Конфликт длился не более двух с половиной часов и привел к пол-
ному уничтожению населения Эклинии. В Атлантиде же в живых чу-
дом остались лишь несколько миллионов жителей, многие из которых
умерли в первые несколько дней от полученных ран или лучевой бо-
лезни. Повсеместно полыхающие ядерные пожары, повышенный уро-
вень радиации и практически полностью разрушенный озоновый слой
324
привели к тому, что уровень вод в Мировом океане стал стремительно
подниматься. Положение усугублялось тем, что наивысшая точка Ат-
лантиды располагалась всего лишь на высоте тысячи двухсот метров.
Основные же площади лежали на уровне или даже ниже уровня моря.
Неудивительно, что по истечении нескольких недель с момента столь
неожиданно обрушившегося на Землю вслед за одним несчастьем еще
и резкого потепления климата, льды начали необратимо таять, неся за
собой всепоглащающий всемирный потоп.
– Всемирный потоп? – ужаснулся я, и на какое-то мгновение мне
показалось, что я начал довольно ясно понимать, к чему клонит жесто-
косердный, но, по всей видимости, весьма эрудированный Ангел Апо-
калипсиса. Страшная догадка словно раскаленный гвоздь так глубоко
проникла в мой мозг, что я непроизвольно и довольно громко застонал
от распиравших меня сомнений. Практически сразу же вслед за этим я
впал в состояние, весьма близко напоминавшее транс, и довольно от-
четливо увидел, как воды всемирного потопа, безжалостно сметая на
своем пути остатки всего живого, увлекают осиротевшую Атлантиду в
пучину Мирового океана.
– И тогда, – как будто откуда-то извне услышал я голос Ангела
Апокалипсиса, – перед оставшимися в живых выступил также чудом
уцелевший генерал Ной. Он сказал, что двадцать ковчегов после непро-
должительных ремонтных работ будут в состоянии принять на борт не-
сколько сотен тысяч человек с целью достижения планеты Центурио-
ния, находящейся едва ли не в самом центре галактики Млечный путь
и имеющей, по разного рода наблюдениям, атмосферный режим и кли-
мат, схожие с климатом на планете Земля.
– Центуриония, – мечтательно зажмурился я, – я ведь верно рас-
слышал тебя, Ангел Апокалипсиса, Центуриония?
– Ты верно расслышал меня, Иммануил Бланк, старший сын Люд-
вига Бланка, – Центуриония. И когда воды Мирового океана готовы
были сомкнуться над головами немногих оставшихся в живых жителей
Атлантиды, с космодрома на мысе Святого Артура в небо ушли двад-
цать снаряженных на очень длительный срок протореликтовых ковчега
генерала Ноя.
– И они добрались до Центурионии... – неожиданно вдохновенно
выпалил я.
– Ты спрашиваешь или утверждаешь? – пронзил меня испытую-
щим взглядом Ангел Апокалипсиса.
– Утверждаю, – гордо подняв голову, заявил я, – ибо если бы они
не добрались до Центурионии, то у нашей истории не было бы начала,
325
а значит, не было бы и меня, но поскольку я есть, – тут я на мгновения
замешкался, страшась произнести внезапно снизошедшее на меня от-
кровение, – то я так же, как и все, живу на планете Центуриония, для
жителей которой не предначертано конца, ибо он уже был...
– Похоже, что я не зря потратил эти несколько часов на разговоры с
тобой, – резюмировал небесноподобный Ангел Апокалипсиса, – а те-
перь осмысли то, что ты узнал, и дай знать это другим людям.
С этими словами Ангел Апокалипсиса ловко вскочил в колесни-
цу, запряженную тройкой гнедых лошадей, и растаял в опустившейся
на... – чуть было не сказал «Землю»! – Центурионию ночной мгле так
же чудно и таинственно, как некогда появился перед тогда еще моим
непросветленным взором...
И теперь, в течение нескольких недель переосмыслив видение, я,
Иммануил Бланк, старший сын Людвига Бланка, записывая эти стро-
ки на далеком и теплом острове Этнос, свидетельствую об истинности
всего сказанного, а также о том, как мучительно медленно освобождал-
ся я от ранее давлевших стереотипов и пытался свыкнуться с мыслью о
том, что наша Земля, оказывается, находится не здесь, у меня под нога-
ми, а где-то там, в лабиринтах бескрайней Всленной на расстоянии не-
скольких тысяч световых лет. Однако, анализируя сказанное Ангелом
Апокалипсиса, я все больше и больше ловил себя на мысли о том, что,
если на самом деле существовала древняя Атлантида, был всемирный
потоп и легендарным Ноем был построен ковчег, приютивший и спас-
ший многих и многих людей, то разве это могло бы совершиться как-то
иначе, чем в интерпретации Ангела Апокалипсиса.
Еще со времен моего детства я помнил, как отец рассказывал мне,
что жизнь занесена на Землю (читай – Центурионию) из космоса. Од-
нако до сих пор, несмотря на многочилсенные попытки войти в контакт
с представителями внеземных цивилизаций, человечеству так и не уда-
лось обнаружить разумных существ в обозримых уголках бесконечной
Вселенной. Теперь, после снизошедшего на меня откровения, я отчет-
ливо понимаю всю тщетность данных попыток: ведь когда-то в космо-
се, на далекой планете Земля, действительно была жизнь, которая сама
себя уничтожила.
Действительно, был Ноев ковчег (точнее – ковчеги), остатки кото-
рых нам еще предстоит найти, вероятно, где-то в верховьях Нила, а,
может быть, и глубоко на дне океана. Вероятно, был и всемирный по-
топ, погребший под своими водами многострадальную Атлантиду –
ту самую Атлантиду, которую никто никогда так и не сможет найти...
Почему? Потому что, как об этом свидетельствую я, Иммануил Бланк,
326
старший сын Людвига Бланка, она находится не здесь, а где-то очень
далеко на прародине всего человечества, планете Земля, у которой, как
и у всего сущего, был свой строго определенный срок.
Наконец, еще один аргумент, заставивший меня полностью уверо-
вать в сказанное Ангелом Апокалипсиса, состоит в том, что многие про-
роческие высказывания того же Нострадамуса рассматривались рядом
серьезных исследователей не как способность заглядывать в будущее, а
как бы лицезреть альтернативное общепринятому течение всемирной
истории. В этом смысле кажущиеся, на первый взгляд, абсурдными от-
кровения Ангела Апокалипсиса как нельзя более точно подтверждают
данную точку зрения. Ибо верьте мне, люди, что конец действительно
уже был, и мы находимся в самом начале... Об этом искренне, со слов
явившегося мне на острове Этнос Ангела, благовествую я, Иммануил
Бланк, старший сын Людвига Бланка... Аминь!
327

Содержание

Вместо предисловия Чудовищная фантазия пилигрима Метод доктора Кинкеля Черный юмор рыжего Джима Иелона – проповедник (ересь, найденная в колодце) ................................37
Черный лорд Назад к смерти Ящик пандоры Ученик и учитель Формула смерти Философия круга 103
Спиритусфера 113
Кто я? Дунги гонгма 132
Четвертый 139
Внутри дерева 149
Чудной парикмахер Рассредоточение зла 175
Аль Заран – сочинитель 186
Отражение рассказа 210
Забавное существо мистера Пиквика .................................................... 213
Последнее изобретение Зомбированный текст Привидение Гномик Смертельный розыгрыш
(из несуществующего сборника «Гигантские комары») ......................267
Клапштос Откровение Иммануила Бланка ........................................................... 315

Селенин Мирослав Ярославович

СУЩЕСТВА

Рассказы

Компьютерная верстка А. А. Кузнецов
Подписано в печать 18.03.09. Бумага офсетная. Формат 60х84 1/16.
Гарнитура «Newton7C» Печать офсетная. Усл. печ. 20,5 л. Тираж 1000 экз.
«ИПО «У Никитских ворот». 121069, г. Москва, ул. Большая Никитская,
д. 50/5, тел.: 690F67F19,
www.uniki.ru