Командировка на полюс холода Часть5 Дневник Твердо

                Часть пятая.
                Дневник Твердохлебова.


 Алямс замолчал, наблюдая за нашей реакцией на его рассказ. Мы же молчали, не зная как воспринимать повествование нашего необычного гостя. Затянувшееся молчание прервал Гусаченко. Он, повернувшись ко мне, сказал:
- Ты, знаешь Гена, мне доводилось слышать эту историю, но из другого источника. И этому источнику я доверяю. Молодым специалистом, мне в 1957 году пришлось поработать в геологической партии Бориса Башкатова. Работая от Восточно-Сибирского управления, мы вели топографическую съемку местности в районе Нижнее-Удинска. Борис тогда первый год работал начальником партии. Партийка будем говорить так себе, небольшая. Он, я, два бича работяги, да девчушка – камеральщица.
Несмотря на молодость, а ему – Борису было тогда всего двадцать пять, работу он знал отменно и знания  свои ставил в заслугу своему учителю – Виктору Александровичу Твердохлебову, под началом которого ему пришлось начинать работать. Вот тогда то, из уст Бориса, я впервые услышал эту историю. Позднее, по окончанию сезона, Борис позволил мне посмотреть и переписать дневник Твердохлебова. С тех пор, я не расстаюсь с ним и всегда вожу его с собой. Если хотите, я могу сейчас достать его и почитать.
 Не услышав возражений, Владимир Алексеевич встал и направился к своему рюкзаку, стоящему в изголовье его постели.
- Я знаю этого Твердохлебова, - глядя вслед  Гусаченко, зло произнес Алямс: - это не он первый увидел это животное. Это мой зверь. Я нашел его!
Последние слова он уже почти выкрикивал, убежденно поглядывая на нас. Тем временем Владимир Алексеевич уже вернулся к столу, держа в руках небольшую тетрадь в твердом переплете. Усевшись на свое место, он, достав из нагрудного кармана видавшие виды очки, открыл тетрадь. Заглянув через его руку на титульный лист, я прочел напечатанный на пишущей машинке, текст: «Дневник Право-Лабынкарской геолого-поисковой партии». Удобно устроившись, Владимир Алексеевич принялся читать вслух:
- Дневник геолога

2 июня 1953 года. Наш путь лежит к истокам реки Индигирки, к вершинам хребта Сунтар-Хаята, за которым начинаются реки бассейна Охотского моря — Ульбея и Охота.
В поселке Томтор мы получили девять не очень сытых, но здоровых якутских лошадок и, что самое главное, нашли проводника — могучего старика Варфоломея Владимировича Винокурова, водившего в свое время караваны Цареградского и Билибина, известных советских исследователей Сибири.
Нас девять человек, почти все — молодые ребята. Виктор Шатров, крепкий, плечистый паренек с Урала, приехал на Север после демобилизации из Советской Армии, Бо¬рис Башкатов — из Ростова. Оба новички и на Севере и в тайге.
Остальные — народ бывалый.
В полдень 30 мая мы вышли из Томтора, на четыре месяца покинув населенные места.
«От Томтора на юг по широкой долине Куйдусуна идет старинная тропа на Охотск», — писал С. В. Обручев. По этой тропе зимой 1786 года прошел на оленях капитан Гаврила Сарычев, состоявший приморской экспедиции Биллингса. В августе он вернулся из Охотска на лошадях и отправился к Верхне-Колымску. Его именем названа теперь горная цепь, протянувшаяся между Индигиркой и ее притоком Нерой.
После Сарычева много людей ходило по этой тропе: купцы, казаки, красноармейские отряды, старатели с Аллах-Юня, охотники якутских колхозов и пастухи-эвенки, перегоняющие оленьи стада с Охотского побережья.
Этой тропой в тридцатых годах прошли многие экспедиции Главсевморпути и Академии наук СССР. Тропа изучена достаточно подробно. Она широкая и утоптанная, местами можно ехать на телеге. Но местность по обе стороны ее оставалась «белым пятном». Лишь в сороковые годы эта территория была заснята. С тех пор прошло тринадцать лет. Насколько я знаю, за это время никто, кроме местных жителей, не посещал ее.
Теперь по тропе идет наша партия. Сделав около 70 километров вверх по долине Куйдусуна, мы свернем влево и через перевал выйдем на обширное озерно-болотное Сордоннохское плато, лежащее между цепями гор. Часть его мы исходим вдоль и поперек. На плато, на берегу большого озера Лабынкыр, нас ждут завхоз, двое рабочих. Там склады с продовольствием и снаряжением, заблаговременно заброшенные по зимнему пути. Это наша база.
Об озере Лабынкыр сложено много легенд. Вечерами у костра старик проводник рассказывает нам, что в озере живет «черт». Он настолько велик, что расстояние между глаз у него, по словам Варфоломея, «шире, чем рыбачий плот из десяти бревен». Об этом «черте» я слышал не раз и раньше. В Усть-Нере мне рассказывали, что «черт» как-то проглотил собаку. Из воды появилась огромная пасть — и собака, поплывшая за подстреленной уткой, мгновенно исчезла. Один из жителей Томтора рассказал, что однажды нашел на берегу Лабынкыра кость, похожую на челюсть «черта»: если ее поставить вертикально, то под ней, словно под аркой, можно, дескать, проехать на лошади. Он сказал, что эта кость осталась у рыбацкой хижины на берегу озера.
Слышал я легенды о гибели каравана, провалившегося под лед озера Лабынкыр. Говорили, будто бы люди заметили торчащий из-подо льда какой-то таинственный «рог», столпились около него и захотели его достать, но лед внезапно рухнул, и много людей и оленей погибло.
Я знал, что якуты называют «чертом» все непонятные, необычные явления природы.

3 июня. С утра мы начали подъем на перевал. Вместо веселой, широкой долины Куйдусуна перед нами мрачные, пустынные, покрытые корявым лесом, кустарником и мхом склоны Тинне-Юрье. После обеда перешли перевал и начали спуск на Сордоннохское плато.

4 июня. Первый переход по плато. По этой местности, как писал С. В. Обручев, 30—40 тысяч лет назад прошел ледник. Ледниковые отложения морены — образовали невысокие, до 50 метров, валы с сухой песчаной поверхностью, поросшей чистым лиственным лесом. Между валами расположены болотистые низины или озера. Днища озер выстланы мелкой, хорошо окатанной галькой. Берега мшистые, топкие и поросли густой щетиной осоки. Озера еще покрыты льдом. Лишь вдоль берегов оттаяла неширокая кромка. Сюда, к прогретой солнцем воде, пришли метать икру окуни. Их так много, что осока в некоторых местах шевелится.
Оказалось, здесь полным-полно щук. Среди них попадались такие громадные, что в их пасти свободно умещалась моя ладонь.
Поразило меня разнообразие пород уток, гнездящихся на здешних озерах. Многих из них я раньше не видел.

5 июня. Сегодня рано утром мы пришли на берег Лабынкыра, на базу. Нас ждали уютные палатки с нарами и настилами на полу, со столиками для работы и печками. После бани все собрались за праздничным столом. Глядя на его убранство, можно поверить, что мы действительно находимся в огромной природной кладовой. Я распорядился не делать никаких запасов: отстреливать дичи и ловить рыбы столько, сколько нам нужно для питания, не больше.

7 июня. Отдых. Возле озера растет только мох, поэтому каюр увел лошадей в другие места. Озеро Лабынкыр — четырехугольник, 15 километров в длину и 3 километра в ширину. Это затопленный участок долины древней реки. Огромная, высотой в 60 метров, природная плотина запрудила реку. Сейчас через эту плотину уже просочилась небольшая речушка Лабынкыр.
Несомненно, морена, перегородившая древнюю реку Лабынкыр, была одной из последних в жизни ледника. Всюду, насколько хватает глаз, видны оставленные ледником озера.
Развалины рыбацкой хижины, о которой нам говорили в Томторе, я нашел на берегу озера Лабынкыр. Тщательно обшарили хижину и ее окрестности, но никакой «кости» не обнаружили.
- Ну, еще бы! Обнаружил бы он ее! Теперь ее уже никто не обнаружит! – торжествующе прокричал Алямс. Гусаченко внимательно, поверх очков посмотрел на него, и продолжил чтение:
 
8 июня. Пользуясь тем, что озеро покрыто льдом, я решил провести промер глубин.
С утра мы вышли в маршрут. Жарко пекло солнце, но воздух оставался холодным. Первые же лунки показали, что толщина льда достигает одного метра. Глубина озера увеличивалась по мере нашего удаления от берега: 15 метров... 30... 50! У нас не хватило шнура, и мы собрали все, что могли: ремни от винтовок, пояски от одежды. Почти 60 метров отделяло нас от дна озера!
На его середине — два маленьких острова. Здесь царство чаек. Потревоженные нашим вторжением, они взвились целыми стаями, тревожно и пронзительно крича.
 Солнце уже начало садиться, когда мы тронулись в обратный путь. За день жаркое солнце и вода изъели лед, и он стал жухлым. Было немного страшновато думать, что под рыхлым льдом глубина в несколько десятков метров. И потом эти легенды... Чем «черт» не шутит?

20 июня. Начались маршруты, а с ними и первые приключения. Однажды я и Виктор Шатров забрались по узкой расщелине на маленькую площадку над обрывом и с удовольствием подставили искусанные комарами лица прохладному ветерку. Недалеко от нас было большое гнездо, в котором лежали яйца. Виктор направился было к нему. Я не успел его предупредить. Сверху послышался тревожный крик, и большой коршун, делавший круги над нами, сложил крылья и с огромной высоты понесся на нас. Когда он выровнял полет, я отчетливо увидел у своих глаз острые изогнутые когти. Птица и не думала прекращать нападение. К ней присоединилась другая — наверное, самка. Одна за другой птицы входили в стремительное пике. Они могли поранить нас или даже сбить со скалы. Мы легли на спины. Виктор, отличный стрелок, вскинул малокалиберку. От выстрела переднюю птицу бросило в сторону, полетели перья. Но я вновь увидел у своих глаз широко раздвинутые острые когти. Птицы по очереди пикировали, мы по очереди стреляли. Наконец у нас кончились патроны, но и птицы, по-видимому раненные, жалобно крича, стали описывать широкие круги в небе. Мы спустились вниз.
Кстати, о наших «стрелках». Виктор, как истый горожанин, палит из малокалиберки направо и налево, лишь бы была живая мишень. Борис, в противоположность ему, не отличается охотничьим азартом. Он очень любит животных. Как-то Виктор, увидев в траве голову куропатки, выстрелил, как обычно, без промаха. Это оказалась тощенькая самочка, сидевшая на яйцах. На синем брюшке у нее не было ни одной пушинки — она все выщипала для утепления гнезда. Борис поднял ее с земли, и на глазах у него выступили слезы. Виктор весь день не поднимал глаз.

23 июня. Здешний угол плато — гористый. Миллионы лет назад его залили потоки лавы. Реки распилили их на сопки распадками и ущельями.
Среди густого кустарника торчат мрачные, черные скалы, иногда с красноватым отливом. Там, где кустарника нет, местность, усеянная обломками базальта, выглядит дико, мрачно и напоминает о первобытном хаосе.
В опалово-желтых лавах липарита нам попадаются маленькие, со спичечную головку, прозрачные и чистые, как слеза, аметисты. Я готов поклясться, что от них исходит живой, теплый свет. Но через несколько часов аметисты тускнеют, словно покрываются пылью, и теряют всякую привлекательность.
Мы отдыхаем у чистейших миниатюрных озер в каменных чашах. Здесь, словно в аквариуме, плавают хариусы. От солнца прячемся в маленьких гротах и пьем воду из водопадов. Говорят, что пьющие воду из водопадов проживут до ста лет.

25 июня. В последние дни я увлекся новой идеей: мне захотелось восстановить направление лавовых потоков. День и ночь ползаю по скалам с компасом.
Сегодня одна скала особенно заинтересовала меня — здесь явно накладывались друг на друга несколько лавовых потоков, виднелись запекшиеся корки лав, шлаковые конусы. Найдя такое сокровище, я уселся на обломок базальта и принялся, не торопясь, всматриваться в каменные узоры скалы. И вдруг... я вскочил, точно от удара бича. Что-то случилось... Но все было тихо кругом: далеко внизу голубел Лабынкыр, и шел дымок от кухни на нашей стоянке. Мирно курились туманом после недавнего дождя голубоватые сопки.
 Что же все-таки произошло? Медленно пришло какое-то смутное воспоминание... За мгновение до страха— глухой и грозный подземный гул! Так вот оно что — маленькое землетрясение! Я подозрительно покосился на окрестные сопки, но они продолжали мирно дремать под туманным небом.
Мои поиски все-таки увенчались успехом. Лавовые потоки привели нас к остаткам древнего вулкана, напоминающего развалины замка. Мы почти до утра лазали по вулкану. Виктор сделал несколько зарисовок.

3 июля. Завершив съемку юго-западного гористого участка, мы вернулись на базу. Теперь нам предстоит снимать обычные для северо-востока Сибири песчано-глинистые толщи. Но здесь они во многих местах закрыты слоем ледниковых отложений.
Несколько дней назад случилось загадочное происшествие. Ребята вели маршрут по самой южной окраине озера Лабынкыр. Засняли устье впадающей в озеро речки и полезли по осыпающемуся склону на правый берег долины. Щебень и песок, слагающие его, сползали вниз, обваливались. Вдруг из песка выкатился человеческий череп и, постукивая, покатился вниз. За ним другой, третий... Целое кладбище черепов! Но почему одних только черепов? Как они оказались в крутом обрыве?

6 июля. Лабынкыр уже очистился ото льда. Большие волны, подгоняемые ветром, обрушиваются на северный берег. Мы сколотили маленький плот и отправились ловить рыбу. С плота хорошо видно налимов. Они лежат как темные поленья, уткнув носы в песок. Налим ленив. Чтобы вытащить его из воды, мы подводили крючок с наживкой прямо к его носу. Он глотал его, не торопясь.
В первый вечер после возвращения я прилег на чистую постель, положил голову на подушку... И тишина сразу исчезла, наполнилась гулом, скрежетом, звоном. Поднял голову — все тихо. Опустил — снова гул, скрежет и звон. Очевидно, это гудела морена, на которой стояли наши палатки. Под какими-то сводами стукались друг о друга огромные глыбы, словно кто-то неутомимо их перекатывал. Очевидно, морена успела протаять и теперь, как огромный резонатор, усиливала звуки прибоя.

20 июля. Второй рейс охватывает центральную часть района, представляющую обширный озерно-болотный край. В центре его озеро Ястребиное.
Последнее время у всех нас сильно расшатались нервы. Маршруты очень тяжелы. Солнце печет нещадно. От жары местность заволакивается густой голубоватой дымкой. У нас появилась одышка, сердцебиение, осунулись и пожелтели лица, ввалились глаза. Ночь не снимает усталости, и мы всё позднее и позднее выходим в маршруты, и все чаще и чаще ночь застает нас в маршрутах. Все жалуются на головную боль.
Я помню, что с такой же ситуацией столкнулся в 1951 году, когда вел съемку Рей-Урьи («Речки мучений»). Там были обширные болота, покрытые высокими кочками. Несколько километров такого пути с трудом переносили самые крепкие лошади, а люди чувствовали себя, как на судне в качку.
Там тоже все было затянуто голубоватым туманом, и хотя маршруты были короткими и сопровождались длительным отдыхом, у нас пожелтели лица, а сердце, казалось, было готово выскочить при малейшем движении. Позднее один знакомый врач сказал мне, что отравлял нас туман. Оказывается, это ядовитые испарения эфирных масел багульника, которым заросла вся местность. Испарения эти сильно действуют на нервную и сердечно-сосудистую систему человека.

24 июля. Сегодня мы вышли во время маршрута на берег озера Ястребиного. На прибрежном иле мы заметили свежую широкую и глубокую борозду, как будто в берег врезалась лодка. Но на озере не было лодок. Такого следа не могло оставить и дерево, оно застряло бы в иле, да и неоткуда ему было получить такой разбег.
Мы пошли дальше, так и не догадавшись, что же здесь произошло.

26 июля. Поймали в одном из озер рыбку величиной с хариуса, но не похожую на обычных рыб, которые встречаются здесь. Когда ее сварили, то оказалось, что мясо у нее оранжевого цвета, такое же, как у свежей вареной кеты. И что поразительно, вкус мяса также совершенно точно походил на вкус мяса кеты...

28 июля. Теперь наша стоянка на белом сухом мху у озера Ворота. Все разбрелись кто куда. Одни блаженно отсыпаются в спальных мешках, другие ловят щук в осоковых зарослях. Мишка построил плотик и отправился промерять озеро Ворота. Оказалось, глубина его, как и на Лабынкыре, 60 метров. Но оно значительно меньших размеров.
В этом районе плато возвышается горная гряда. Озеро пересекло ее поперек, за что и получило свое название — Ворота. Втиснутое в красновато-серые горы, оно выглядит мрачно, безжизненно. Неподвижная вода в лучах заката кажется тяжелой и блестящей, как расплавленное серебро. Склоны озерной впадины круты и скалисты.
Если в солнечный день смотреть на озеро со склона, то под слоем воды можно увидеть затопленные, затянутые песком речные террасы... По вечерам, у костра, я мысленно подвожу итоги всему увиденному. Принято считать, что около миллиона лет назад, в конце третичного периода, в этих местах был теплый и влажный климат, пышная теплолюбивая растительность: дуб, бук, ясень, грецкий орех... А местность представляла собой равнину. Потом, по-видимому, древние равнины оказались поднятыми на разную высоту. Резко похолодал климат, и на равнинах, оказавшихся поднятыми выше снеговой границы, начали скапливаться массы льда. Одновременно реки размывали древнее плато, уничтожая его, создавая горный рельеф.
Но встречаются в горных районах земного шара участки, где древнее третичное плато уцелело от размыва. Эти участки представляют большую ценность для науки. Таким было и плато, на котором мы работали. Предполагают, что последний ледник ушел отсюда 30—40 тысяч лет назад, а по некоторым данным даже 3—4 тысячи лет назад. Здесь, наверное, дольше, чем в окружающих районах, пролежал ледниковый покров. Он, словно щитом, прикрыл плато от размыва. Но кое-какие наблюдения над плато заставляли сомневаться в том, что все эти преобразования произошли так давно.
На склонах блюдцеобразных впадин в отложениях ледника мы часто наблюдали черную кайму. Она отмечает собой уровень льда, пролежавшего здесь долгое время. Спрашивается, когда же исчез лед из впадинок, если растущие на их дне деревья лишь немного превышают высоту человеческого роста и имеют возраст не более 20—30 лет? Во впадинах морены лежал «мертвый», то есть не связанный с телом ледника, лед, и исчез он, видимо, не 30—40 и не 3—4 тысячи, а всего лишь несколько десятков лет назад!
Конечно, этих наблюдений мало, чтобы доказать выдвигаемое положение. Ведь я мог принять случайности за закономерность. Но «случайностей» все же достаточно, чтоб высказать сомнение в правильности существующих представлений о возрасте оледенения плато.
Да и с кем, собственно, спорить? Ведь никто еще точно не доказал, что ледник приходил сюда 30—40 тысяч лет назад или 3—4 тысячи лет назад. Ведь эти цифры ученые называют условно, по аналогии с возрастом оледенения в Европе. Известно всем, что в сотне километров отсюда, на вершинах хребта Сунтар-Хаята, и сейчас есть ледники. Некоторые исследователи считают, что это реликты, остатки некогда мощного ледника. Значит, ледник не только оставил свежие следы пребывания на плато, но и сам, в сущности, уцелел.
Я подозреваю, что Сордоннохское плато возникло не сотни тысяч, а сотни лет назад, и не путем медленного воздымания, а в результате катастрофы. Интересно, что долины древних рек, тянущиеся к вершинам Сунтар-Хаята, не только не сужаются кверху, но, наоборот, заметно расширяются. Выходит... Выходит, могло случиться так, что стремительное поднятие верховья этих рек от бассейна Охотского моря, образовав хребет Сунтар-Хаята, и сохранило плато от размыва не меньше, чем броня ледника. Наклон плато изменился, и реки потекли в другом направлении, на север, в сторону Индигирки.
Я отчетливо сознаю, что, выдвигая версию о недавнем и катастрофически быстром возникновении плато, рискую попасть в смешное положение. Ведь даже второкурсникам известно, что геологические и геоморфологические процессы нельзя мерить масштабами человеческой жизни или жизни деревьев, что катастрофически быстрое течение процессов перестройки земного ландшафта отрицается современной наукой, что можно привести тысячи примеров из истории развития рельефа во всех странах мира, ставящих под сомнение выдвигаемое мной положение. Но собранный материал требовал ответа. Я поделился сомнениями с ребятами...
Ребята молчали. Потрескивал костер.
— Можно допустить, — шутливо заметил я, видя задумчивые физиономии товарищей, — что на плато продолжается древняя жизнь, замаскированная под современную. Что, если якутские легенды не только плод фантазии? Что, если на плато сохранились древние животные?..

30 июля. Сегодня случилось вот что. Солнечным, приветливым утром я и Борис Башкатов вышли в маршрут по берегу озера Ворота. Предстояло карабкаться по скалам, и мы сняли с себя все лишнее. Около 11 часов утра мы вошли в теснину озера и повели маршрут по середине склона. Скоро он стал настолько крутым, что идти было небезопасно, и мы решили спуститься поближе к воде, полагая, что там пройти легче. Сверху я отчетливо различал под водой отмель — затопленную террасу. Как раз напротив того места, куда мы спускались, на ней смутно белело большое пятно. Но когда я через минуту снова посмотрел вниз, никакого пятна не было. «Наверное, это фокусы солнечного освещения», — подумал я. Но Борис неожиданно закричал:
— Смотрите! Что это там... на середине?
Мы остановились. Метрах в трехстах-четырехстах на воде отчетливо белел какой-то предмет, поблескивая в лучах солнца.
— Бочонок, — сказал Борис. — Из жести.
— Может быть, лошадь забрела в озеро, — забеспокоился я.
Действительно, предмет плыл — и довольно быстро. Это было что-то живое, какое-то животное. Оно двигалось по дуге: сначала вдоль озера, потом прямо к нам.
По мере того как оно приближалось, странное оцепенение, от которого холодеет внутри, охватывало меня. Над водой чуть-чуть возвышалась темно-серая овальная туша. Белый цвет куда-то исчез. На темно-сером фоне отчетливо выделялись два симметричных светлых пятна, похожих на глаза животного, а из тела его торчало что-то вроде палки... Может быть, плавник? Или гарпун неудачливого охотника?
Мы видели лишь небольшую часть животного, но под водой угадывалось огромное, массивное тело. Об этом можно было догадаться, видя, как чудовище двигается: тяжелым броском, несколько приподнимаясь из воды, оно бросалось вперед, а затем полностью погружалось в воду. При этом от его головы шли волны, рождавшиеся где-то под водой. «Хлопает пастью, ловит рыбу»,— мелькнула догадка.
Животное плыло, несомненно, к нам, и поднятые им волны заплескались у наших ног. Мы посмотрели друг на друга и вдруг, как по команде, полезли на крутой склон. А вдруг «оно» выйдет из воды? Перед нами был хищник, без сомнения, один из сильнейших хищников мира: такая неукротимая, беспощадная, какая-то осмысленная свирепость чувствовалась в каждом его движении, во всем его облике.
В ста метрах от берега животное остановилось. Оно вдруг сильно забилось на воде, поднялись волны, и никак нельзя было понять, что происходит. Прошла, может быть, минута — и животное исчезло, нырнуло. Только тогда я вспомнил о фотоаппарате.
Мы стояли десять, двадцать минут, полчаса—все было тихо кругом. Мы пошли дальше.
Сомнения не было: мы видели «черта» — легендарное чудовище здешних мест. Прав был якут-рыбак. У животного темно-серая кожа и расстояние между глаз действительно не меньше плота из 10 бревен. Но только он его видел в Лабынкыре, а мы — в озере Ворота. А ведь эти озера не соединяются между собой, и расстояние между ними — почти 20 километров.
Я вспомнил о светлом пятне под водой. Очевидно, животное охотилось на прибрежной отмели, и мы вспугнули его, когда с шумом спускались по склону.
Сначала я решил, что животное является неизвестным потомком вымерших родов, населявших ранее здешние места, которое сумело приспособиться к новым условиям существования. Но, странное дело, мне казалось знакомым это выражение неукротимой свирепости. Где, когда, при каких обстоятельствах я мог его видеть? И вдруг вспомнил...
Высокие волны разбиваются о плоский галечниковый берег. Мы, несколько человек, стоим на берегу. Только что мы купались, прыгая и плескаясь в волнах. Внезапно кто-то испуганно вскрикнул. Мы оглянулись: метрах в тридцати от нас в воде виднелась большая темно-серая туша. Как мы оказались на берегу, я не знаю, но отчетливо запомнил: на темно-серой туше выделялись два светлых пятна и наверху торчал плавник. Но, самое главное, этот зверь рассматривал нас с угрюмым вниманием, словно выбирая, за кого приняться. Это произошло в 1945 году, на побережье Охотского моря, возле устья реки Охоты.
— Знаю! — заорал я. Это же «Тэму-оборотень на побережье Охотского моря, у орочей, называют касатку-гладиатора, большое, 10 метров длиной, животное из семейства дельфиновых, похожее внешне на кита.
Касатки — одни из самых свирепых хищников морей. Даже акулы страшатся этого чудовища. У касатки темно-серая спина и грязно-белое брюхо. Огромная пасть усеяна острыми зубами. На спине помещается острый, как нож, плавник, похожий спереди на палку. Позади маленьких глаз — светлые пятна. Выражение глаз, жестокое и злобное, особенно пугает некоторых суеверных жителей морского побережья. Они называют касатку «Тэму», то есть «Грозный хозяин морей», считают, что Тэму — оборотень и может превращаться в наземных зверей, птиц и даже в неодушевленные предметы. Человека, увидевшего Тэму, по их убеждениям, постигнут страшные несчастья.
Как заметил В. К. Арсеньев, касатка может издавать звуки, похожие на тяжелые вздохи или заглушённое мычание.
Мы смотрели на темную неподвижную воду протоки, соединяющей озеро Ворота с другими озерами. Видимо, эта протока была глубока, и чудовище может пробираться по таким протокам из озера в озеро. Но здесь кончался район наших работ, и у нас не было времени, чтоб гоняться за чудовищем вдоль цепи озер.
Я вспомнил, что всего лишь позавчера Мишка промерял глубину озера на утлом плотике, и у меня по коже побежали мурашки. Что было бы, если в это время зверь находился в нашем озере? Может быть, появилась бы еще одна легенда — о таинственном исчезновении геолога. Мы бы не смогли ничем ему помочь и даже не смогли бы объяснить, что произошло на озере.
Я пожалел, что в это утро отправил Варфоломея назад, в свой родной колхоз. Может быть, он кое-что нам еще рассказал бы об этом звере.
Мне вдруг припомнилось, как однажды, достав из воды озера Ястребиного изодранную сеть, старик, сокрушенно качая головой, ругал какого-то зверя. Я не обратил на его воркотню внимания, полагая, что сеть порвала большая щука.
Потом я вспомнил его рассказы о каком-то «море» воды, заливающем перевалы, ведущие к спуску на Охотское побережье. Вспомнил рассказы рабочих, живших на весновке, о том, что они видели во льду озера Лабынкыр лунки, а однажды через одну из них под водой — темную массу, которую они приняли за копну сена и которая потом куда-то исчезла. Не являются ли все эти фантастические, как мне казалось, рассказы отражением звеньев единой цепи событий, отнюдь не фантастических?
Но как же касатка (если это только касатка) могла сюда попасть? Ведь до Охотского моря больше трехсот километров, и плато лежит почти на тысячу метров выше уровня моря. Как может жить морское животное в пресной воде озера? Когда попало оно сюда? Одно ли оно тут или целая семья? Как пережили они оледенение? Чем питается это чудовище?
Трудно, почти невозможно, представить, чтобы на протяжении тысячелетий, в условиях сменяющихся ледниковых и межледниковых эпох, в современных климатических условиях здесь могли существовать жители теплого и влажного климата.
Если же мы видели касатку-гладиатора, что более вероятно, то ее существование согласуется со свежими следами отступления ледника и с представлениями о совсем недавнем, катастрофически быстром поднятии плато. Неужели семья касаток оказалась в озере, будучи захваченной здесь какой-то катастрофой, отрезавшей пути отступления к морю? Тоже маловероятно.
Одно, несомненно: существование таинственного животного теснейшим образом связано с загадкой происхождения плато.

7 августа. Следующие два дня мы изучали сопки вокруг озера и внимательно следили за его поверхностью. Но все было спокойно вокруг, как и прежде.
Время не ждало. Мы перенесли
стоянку вниз по течению речки, вытекающей из озера Ворота.
Нервы мои все еще не могут прийти в норму после происшествия на озере Ворота. Мне показалось вдруг, что окружающая тишина обманчива, что в причудливых, фантастических очертаниях берегов, в беспокойной ряби озера таится жизнь — древняя, с неизведанными законами, незримая. Показалось, что чьи-то мертвящие, холодные глаза, глаза из чужого мира, смотрят на меня из глубин озера...

19 августа. Мы вышли к реке Туора-Юрях и начали спускаться вниз по долине. По ней проходит восточная граница нашего района работ.
Долина реки Туора-Юрях врезана в тело плато на глубину 60—80 метров. Именно — врезана. Плато обрывается к долине Туора-Юряха уступом. Боковые притоки, короткие и маловодные, но очень крутые, прорезают узкие миниатюрные ущелья в уступе плато и с шумом низвергаются к пойме реки каскадом небольших водопадов.
Последний ледник, прошедший по долине Туора-Юряха, не вмещался в берега долины и заползал, как бы вдавливался в боковые притоки, в глубь плато, на расстояние 4—5 километров. Когда он ушел, на плато осталась цепь конечно-моренных валов, вытянутая вдоль долины Туора-Юряха. И за каждым валом, перегородившим древний боковой приток реки, располагалось озеро. В нескольких местах ущелья современных притоков Туора-Юряха уже пересекли валы конечных морен — и озера оказались спущенными.
Такая же участь ожидает и все другие природные плотины этих озер. Процесс их разрушения протекает, так сказать, на глазах.
Наблюдения над долиной Туора-Юряха чрезвычайно интересны и поучительны. Они могли бы составить последнее, завершающее звено наших наблюдений над геоморфологией плато, но, к сожалению, наше основное задание отнимает почти все время.
В долине Туора-Юряха можно увидеть далекое и недавнее прошлое плато, его настоящее, угадать его будущее.
На стенках ущелий видны коренные породы и лежащие на них речные наносы. Это следы древнего прошлого плато, его древний рельеф. На речных наносах лежит слой ледниковых отложений — это уже позднейшая история плато. Современная история плато — ущелья, разрезающие склон долины Туора-Юряха.
Ледник, прошедший здесь, по-видимому, значительно углубил долину. После его ухода боковые притоки немедленно принялись за работу. Они не успокоятся до тех пор, пока, грубо говоря, не сравняют уровень плато с уровнем русла Туора-Юряха. Работы много — вот и энергия у них большая. Но пока что ущелья протянулись в глубь плато всего лишь на 3—4 километра. Этот факт, между прочим, еще раз свидетельствует о сравнительно недавнем уходе ледника из долины Туо-ра-Юряха и с плато вообще.
А вот будущее Сордоннохского плато. Пройдут сотни, может быть тысячи лет. Ущелья врежутся в тело плато, рассекут моренные валы, спустят озера, разовьются в сеть речных долин и расчленят плато на сопки и распадки, создадут рельеф, подобный рельефу всей горной области северо-востока нашей страны.
В долине Туора-Юряха меня охватывает странное ощущение: здесь доступны конкретные, не отвлеченные от реальных масштабов человеческой жизни, представления о процессах формирования лица Земли. Здесь находится огромная природная лаборатория по изучению геоморфологических процессов, та самая лаборатория, о создании которой мечтают геоморфологи.

 22 августа. В долине Туора-Юряха и на склонах сопок растет очень красивый густой лес, пострадавший, к сожалению, во многих местах от пожаров. Лес исключительно богат дичью. Я нигде еще не видел такого обилия глухарей и куропаток.
Мне нравится бывать на берегу Туора-Юряха. Берег зарос тополями и ивняком и выглядит красиво, нарядно. Закончив маршрут, я забираю удочки и ухожу куда-нибудь подальше.
Тихо. Все кругом дремлет. Звенят, поют голубоватые струи воздуха. Хариусы стайкой вошли в омут. Вот один, согнувшись в упругую дугу, ткнулся носом в поплавок. Наживку клевать никто не хочет. Из-за мыска показался утиный выводок. Мама-утка что-то сердито объясняет несмышленышам. Я сижу неподвижно, и она меня не замечает. Вот она совсем рядом. Мы встречаемся глазами. Мгновенная оторопь. Утка даже слегка расставила крылья — то ли для того, чтобы немедленно затормозить, то ли чтоб прикрыть от меня малышей. Еще миг — и все компания со страшным шумом исчезает за спасительным мыском.
На той стороне реки, километрах в двадцати отсюда, из-под морен бьют горячие сероводородные источники Сытыган-Сылба. Хорошо бы съездить туда, посмотреть на них, покупаться. Никогда не купался в горячих ключах. Но для этого надо организовывать переправу через Туо-ра-Юрях.

Реки быстры, порожисты,
Перевозчики спят...
За рекой ветер высушит
Мой нехитрый наряд.
Я смотрю на быстро катящиеся волны. Перевозчики еще долго будут спать на Туора-Юряхе. Ветер за рекой не сушил наших нехитрых нарядов. От посещения горячих ключей пришлось отказаться. Нам надо было спешить. На воду уже легли первые листья...

26 августа. Вышли на «последнюю прямую» к базе.
В начале сезона наши лошадки были полудикими. Когда им предлагали овес, они равнодушно от него отворачивались. Теперь они осмелели настолько, что на очередной стоянке бросаются к продуктам, разложенным поваром для готовки. Развернувшись в цепь по всем правилам боевого искусства, невзирая на пострадавших, лошади рвутся вперед. Пока повар отбирает у одной мешочек с солью, другая, вся окутанная мучной белой пылью, мчится в кусты, крепко держа в зубах мешочек с мукой. Ночью они засовывают головы в палатки и шарят по углам, гремя кастрюлями, или меланхолически жуют углы палаток, пытаясь добраться до хлебных запасов. Отгонять их бесполезно. Зато, когда они нужны, найти их бывает не так-то просто...

24 сентября. Мы вернулись на озеро Лабынкыр хорошим теплым вечером, а когда проснулись на другой день, все кругом оказалось заваленным липким, мокрым снегом. Пришлось поторопиться с возвращением в Томтор. И вчера, наконец, вышли в обратный путь. Ночью мороз сковал болота, идти легко и приятно.
На каждой высокой морене мы останавливались и долго молча всматривались в расплывающиеся очертания знакомых сопок. Плато как магнит притягивало наши взгляды. Все немного загрустили и притихли. То ли жалко нам было уходящего лета, то ли еще чего-то, только в этот момент мы думали не о возвращении, а об озерном крае, скрывающемся от нас в голубоватой дымке. Там, на плато, на кустиках мха и багульника, остались капельки нашего пота. Мы, геологи, знаем, что они иногда прорастают и превращаются в заводы, города и дороги. Конечно, маловероятно, что тишину Сордоннохского плато будут нарушать заводские гудки, но я твердо уверен, как и всякий северянин, что придет время, и люди будут проводить свои отпуска на Севере. Вот и все. Мы благополучно спустились с перевала, вышли в долину Куйдусуна и вернулись Томтор. К сожалению, Варфоломея Винокурова мы Томторе не застали. Он уехал на дальние пастбища, а нас уже ждала машина.

 Гусаченко закончил чтение и перевернул последнюю страничку дневника. В комнате наступила тишина. Даже воинствующе поглядывавший на Алексеевича, Алямс молчал.
- Алексеевич, а разве возможно такое? – спросил я Гусаченко, имея в виду то животное, что описывал в своем дневнике Твердохлебов. Он пожал плечами, затем помолчав, сказал: - Я склонен верить Башкатову. Отдавая мне дневник, он рассказывал о том, что позднее коллеги и знакомые Твердохлебова часто расспрашивали геолога о его встрече с неведомым жителем озера. Но, как правило, в их вопросах сквозила явная или тайная насмешка. Тогда Виктор Александрович перестал отвечать на эти расспросы. Позднее он уехал с севера и стал работать в Восточно-Сибирском геологическом институте Академии наук. По истечению нескольких лет, известный сибирский ученый  Одинцов передал Твердохлебову просьбу заместителя председателя президиума Якутского филиала АН СССР Николая Васильевича Черского сообщить ему о подробностях встречи с чудовищем. Твердохлебов, будучи человеком ответственным, написал обстоятельное письмо в Якутский филиал.