Валерий Барабашов - Цепи Гименея

Воронежские писатели: XXI век


ВАЛЕРИЙ БАРАБАШОВ


ЦЕПИ ГИМЕНЕЯ


Современная комедия



Воронеж
Река Времени
2009




УДК 821
ББК 84(2Рос-Рус)6
Б24

Воронежские писатели: XXI век
Руководитель проекта Евгений Новичихин,
Ответственный редактор серии Екатерина Мосина
Художник серии Алина Мосина
Серия основана в 2007 году


Барабашов В.М. Цепи Гименея: Современная комедия. – Воронеж: Река Времени, 2009. – 68 с. («Воронежские писатели: XXI век»)
 

Валерий Барабашов – известный воронежский писатель предлагает современную комедию, действие которой развивается, как в одноактной пьесе, на одном пятачке – местном Монмартре, где художники продают свои картины. Автор умело удерживает внимание читателя динамичностью действия, старается убедительно показать типажи своих героев.   
Книга продолжает серию «Воронежские писатели: век XXI», издаваемую правлением Воронежского отделения Союза писателей России, которая представляет довольно обширный пласт воронежской литературы начала двадцать первого столетия. Издания этой серии безвозмездно передаются в библиотеки области, где они становятся хорошими помощниками для педагогов, библиотечных работников и всех, кто занимается воспитанием молодёжи, литературным краеведением.   

© Барабашов В.М., 2009.
© Редакционно-издательское оформление, «Река Времени», 2009.




Художники давно облюбовали в центре города это место – у кинотеатра, недалеко от памятника писателю Никитину, в живописном, ухоженном сквере. Вдоль цветочных клумб, на лёгких подставках, – десятки картин в рамках, под плёнкой, оберегающих картины от дождей и пыли. Впрочем, пыли здесь почти нет, магистральная улица метрах в ста от самодеятельной выставки-продажи, здесь только пешеходы. Иные из них замедлят шаг, бросят заинтересованный взгляд на какой-нибудь приглянувшийся пейзаж, да и идут восвояси. Другие же вовсе не обращают внимания на картины и их авторов – некогда, свои дела, свои мысли. Но время от времени у полотен появляются знатоки, этих видно сразу: не торопясь, они пройдут вдоль всей шеренги картин, подолгу стоят у той или иной приглянувшейся им вещицы, что-то оценивают, могут спросить о цене или об авторе, что-нибудь и купят.
Но день на день не приходится. Часто Андрей возвращается домой ни с чем, не продав ни одной своей картины. Кого цена смущает, кого уровень работы. Правда, в глаза никто не скажет – мол, вот этот речной пейзаж так себе, аляповат, не берёт за душу, или натюрморт грубовато как-то сделан, не хочется видеть его дома, у себя на стене. Словом, постоит такой потенциальный, в общем-то, покупатель у картины, глубокомысленно о чём-то поразмышляет и уходит.
Андрей по этому поводу не переживает, ждёт своего покупателя. Цену он своим работам знает, поторговаться, конечно, не прочь – рынок! – но и задёшево ничего не отдаст, себя уважает.
Он сидит в двух-трёх метрах от картин на удобной свежевыкрашенной в начале лета скамейке с газетой в руках, время от времени поглядывая на проходящих мимо людей или задерживая взгляд на рассматривающих его произведения, но не вскакивает при этом с надоедливым вопросом: «Вам помочь?» Кому надо, тот сам спросит, позовёт продавца, хозяина картин. Вон он, на скамейке, с пёстрым платком на шее, в клетчатой рубашке и потёртых джинсах – симпатичный мужчина лет сорока, начавший уже седеть, с неторопливыми движениями больших рук. С ним и надо разговаривать.
В газете, какую читал Андрей, было несколько интересных материалов, он увлёкся одной, живо излагавшейся автором криминальной историей, не заметил, как рядом с ним опустилась на скамейку по-летнему одетая женщина, слегка даже вздрогнул от её певучего голоса:
– У вас свободно?
Он повернул к ней голову, увидел большие солнцезащитные очки на её улыбающемся лице, алые, искусно подкрашенные губы, тяжеловатые на вид серьги в ушах, золотой крестик на шее. От женщины исходил тонкий запах хороших дорогих духов, вся она была ухоженной, явно тщательно следила за собой, это бросалось в глаза. На ней была белая обтягивающая юбка, прозрачная голубая блузка, не скрывающая кружев бюстгальтера, лёгкие белые босоножки. Венчала женское это великолепие деловая, но тщательно исполненная причёска. Блондинка притягивала взгляды мужчин, проходящих мимо, видела это, но всё же главное её внимание сейчас было отдано художнику, который явно профессионально и быстро оценил её достоинства.
Невольно ответив на улыбку женщины, Андрей пожал плечами:
– Свободно, садитесь.
– Спасибо.
Она села, поставив рядом с собою белую сумку, сказала ровно:
– Здравствуй, Андрей.
Он внимательно посмотрел на неё.
– Здравствуйте. Вы меня знаете?
– А ты не узнал, да?
– Что-то не припомню.
– Неужели я так сильно изменилась?
Он пристально вгляделся в её лицо.
– Возможно… Очки… можете снять?.. Коровина?! Лизка?! Ты?
Её карие блестящие глаза весело смотрели на него.
– Я уже не Коровина, Андрюша.
– А-а… Ну да, замужняя дама, благородная какая-нибудь фамилия!.. Хотя Коровины в нашем мире тоже знамениты…А ты как тут оказалась?
Лиза закинула ногу на ногу, вынула было из сумки сигареты и зажигалку, но курить передумала, сунула всё обратно. Сказала, кивнув в сторону кафешки под лёгким навесом:
– Да вот мимо шла, мороженого захотелось, жарко. Тебя вдруг увидела… А ты ещё читать взялся, как мозги не плавятся?! Сегодня, слышала по радио, за тридцать.
– А мне не жарко. – Он сложил газету, похлопывая нею по колену. – Хотя от пивка бы не отказался… Слушай, Лизка, сколько же лет мы с тобой не виделись, а?
Лиза поджала губы.
– Савицкий, а ты всё такой же грубиян. Коровина… Лизка… Фу!
Он взял её руку.
– Ну извини, само как-то выскочило, по привычке.
Лиза высвободила руку, смотрела куда-то в глубину улицы, уронила со вздохом:
– Выскочило!.. Других девушек ты всегда ласково называл… Ту же Милочку Корневу, помнишь? А тут – Лизка!!!
Андрей помолчал. Сказал неохотно:
– Любил её, потому и называл.
Помолчала и Лиза, решая, видно, в каком ключе продолжать разговор, явно пересилила себя в настроении, спросила:
– А больше не любишь? Забыл? Вас же в университете считали самой красивой парой.
– И я так считал… Ладно, что теперь об этом?! Дела давно минувших дней. Люся замужем, в Москве. Я слышал, детей у неё двое или трое.
– Понятно. Ну а ты как?
– А что я? Сижу, вот, газетки почитываю, заодно и картины свои продаю. Купи что-нибудь, Коровина.
Лиза поднялась, прошлась вдоль картин, внимательно разглядывая каждую из них. Вернулась к скамье. В голосе её звучало восхищение.
– Ты всё-таки стал художником, Андрюша. Молодец! В университете ещё было видно, что юриспруденция – не твоё дело. С какого курса ты ушёл, я что-то забыла. С третьего?
– После второго. Учился потом в художественном училище, в Москву хотел ехать, к Глазунову. В его академию, знаешь?.. Ну вот. В Москве я бы человеком стал. Там жизнь другая, перспективы.
В очках Лизы – грустное лицо Андрея. Она уверенно и участливо произнесла:
– Ты и здесь на виду, Андрюша, не думай. О тебе говорят, пишут. Я читала не раз… А что в Москве? По конкурсу не прошёл, да?
Он усмехнулся.
– Да нет, баллов я набрал сколько нужно. Но Советская ещё власть была, дружба народов, а я негра там, в Москве, побил.
– За что?
– Он на улице к русской девушке приставал – да так нахально, грубо. Я и вступился, врезал ему как следует. Тут милиция рядом оказалась, потом КГБ, допросы, протоколы… Короче, домой я вернулся. На халтурах жил, в книжном издательстве подрабатывал, передовиков производства рисовал. На пейзажах и натюрмортах руку набивал, вон, видишь, сколько?
Лиза кивнула, глянув в сторону полотен.
– Что, только передовиков и рисовал?
– Нет, конечно. У меня разные портреты дома есть, я сегодня не принёс… Ну что, купишь чего-нибудь, Коровина, а? Хотя, прости, ты теперь не Коровина. А кто?
Она засмеялась.
 – Ой, Андрюша, я и Зубаревой была, и Фридман, и Колокольчиковой.
 Андрей повёл головой.
– Лихо! Ты что – трёх мужей сменила?
– Ну, так получилось, – хмыкнула Лиза. – От меня мало что зависело. Зубарев старый был, умер через два года после нашей свадьбы. Фридман Илья бросил меня, в Израиль укатил. А Колокольчиков – он в театре, в драме нашей, каким-то администратором был – так он просто спился. Я его сама выгнала. Сейчас свободна, Савицкий, имей это в виду.
Андрей с интересом слушал свою собеседницу.
– Роковая ты женщина, Лизавета. И мрут твои мужья, и бегут от тебя. За старика-то, Зубарева, зачем шла?
Лиза решительно теперь вынула из сумки сигареты, закурила. Уняв волнение, заговорила с явным вызовом:
– А затем и шла, что старый. Надо было из нищеты выбиваться. Вам, мужикам, проще, а нам наперёд всё просчитывать нужно.
Андрей встал, поправил одну из картин, накренившуюся от порыва ветра, сказал:
– Не знал тебя такой, Лизавета.
– А я и сама себя такой не знала, Андрюша, – легко отвечала Лиза. – Жизнь заставила расчётливой быть. Юристом я не захотела – в милицию не тянуло, в адвокаты не пошла, в фирме одной подвизалась на скучной должности, денег там платили мало. А тут Миша Зубарев – с Севера приехал, богатый человек… Он мне хороший магазин оставил, я потом ещё один прикупила. А Фридман у нас компаньоном был. После смерти Миши хотел у меня магазины отсудить, да не вышло. Ну, не нищим он в свой Израиль укатил… Колокольчиков же… Что про него говорить? Мужик видный, импозантный, с таким в люди не стыдно выйти. Но бизнесом не интересовался. Одно на уме – вино. Ему и женщина-то не нужна была. А женщина без любви чахнет, Андрюша!
Лиза придвинулась к Андрею, сняла очки, смотрела ему в самые зрачки.
– Женись на мне, Савицкий! Я богатая, свободная, одна! Детей нет. Любви – полная грудь, блузка, вон, от тоски разрывается, видишь?
Андрей слегка отодвинулся, выдавил смущённо:
– Лизавета, ты хотя бы спросила про моё семейное положение. А то сразу – женись!
Она засмеялась, махнула рукой, снова надела очки, говорила, немного отвернув лицо в сторону:
– Чего тут спрашивать?! И так всё ясно. Сидит бедный художник, картины свои продаёт… Много тебе за них подают?
Его передёрнуло от этих слов.
– Подают!.. Слово-то какое нашла!.. Хотя ты права – по нынешним временам именно подают, почти милостыню. Не разбогатеешь.
– Конечно, права. – Лиза подавила невольный вздох. – Не на Луне живу.
Докурила сигарету, швырнула окурок в урну, стоявшую у скамьи. Сказала бесстрастно:
– А я вот квартиру новую купила, стены голые, дай, думаю, зайду, картины гляну. Знаю, что здесь ими торгуют. Тебя, правда, не ожидала увидеть.
Андрей скользнул по Лизе равнодушным взглядом.
– Зачем тебе картины? Коврами стены завесь. Картины – это на любителей, знатоков.
– И на ценителей, Андрюша! – живо возразила Лиза.
Он кивнул.
– Да, разумеется, и на ценителей. Хотя кому теперь наше искусство нужно?
– Я же вот пришла!
– У тебя стены голые. А ковры, видно, надоели.
Лиза гневно всплеснула руками.
– Я на выставке твоей была, Савицкий! Не обижай женщину, да ещё и свою поклонницу.
В глазах Андрея было удивление.
– На выставке была?! А что же не подошла?
– А тебя в тот день не было, я спрашивала.
– А… Ну ладно, проехали.
Андрей углубился в какие-то свои мысли, молчал. Потом встал, увлёк за собою Лизу, повёл её вдоль картин. Говорил нейтрально, как о чужом:
– Вот эта в гостиной будет хорошо смотреться… Эту в спальню можно повесить… Лошадка… Ну, ей тоже можно место найти.
Лиза шла сбоку, кивала в согласии.
– Хорошо… хорошо… Мне нравится. И пейзаж вот этот хороший, и натюрморт. И лошадка симпатичная, у неё глаза живые, как у человека. В них смотреться хочется… Я, конечно, не специалист, не знаю, как всё это точно оценить, просто своему вкусу доверяю. Но картины твои, Андрюша, трогают душу, правда.
Андрей хмыкнул.
– Ну, раз трогают – покупай. У тебя стены голые, у меня кошелёк пустой.
Лиза ещё раз прошлась вдоль полотен.
– Куплю. Позвоню вот… Самой не унести.
Она тыкала крашеным ногтем в кнопки мобильника.
– Занято… И с кем болтает?!
Губы её недовольно поджались.
Андрей заметно повеселел от услышанного, хмурое его до этой минуты лицо ожило, засветилось надеждой – неужели сегодня повезёт? Лизка вроде не шутит, хвалит его картины, звонит кому-то…
Расслабленно и несколько вальяжно он развалился на скамейке, спросил с интересом:
– Сколько же лет мы не виделись, Лизавета?
– Четырнадцать, – тут же ответила она.
– Неужели?! Бог ты мой! В одном городе живём, по одним улицам ходим… Слушай, а ты шикарно выглядишь, ей-ей! Как художник тебе говорю. Одета со вкусом, всё продумано, по цветам подобрано. Ну-ка, встань, пройдись.
Лиза охотно вскочила, крутнулась перед ним, прошлась туда-сюда.
– Да, классная бабец, ничего не скажешь! – Андрей прищёлкнул пальцами.
Она села, спросила, играя голосом:
– Это ты и как мужчина говоришь?
– Конечно. Явно следишь за собой, лишнего не ешь, в фитнесс-клуб ходишь. Фигура у тебя что надо.
– Стараюсь. Чем же мужчину ещё привлечь можно?!
– И нужен он тебе, мужчина! Сама же говоришь – трижды обожглась. В четвёртый, чего доброго, вляпаешься.
Лиза сотворила на лице протестующую гримасу.
– Типун тебе на язык, Савицкий! Что же я зря, что ли, почти сорок лет на свете прожила?!. А одной… Знаешь, так тоскливо бывает. Хоть и дел у меня невпроворот, а всё равно бывают часы и дни… Ночки длинные, пустые. Лежишь в одиночку, хлопаешь в темноте глазами, с боку на бок переворачиваешься… Человеку одному не надо жить, Андрюша. Как мужчине, так и женщине. Это противоестественно. Боженька нас парой создал.
– Да, наверное, – меланхолично отвечал Андрей. – Жить, вообще-то, надо бы дважды. Первый раз ума и опыта набираться, а второй раз – просто жить. Без ошибок.
Лиза бурно запротестовала.
– Нет, Андрюша, второй раз жить неинтересно. Я бы не согласилась. Знать всё наперёд… Фи-и… Кому это нужно? Знать, что может произойти, что тебе скажут, как поступят… Ты бы, вот, знал, что я приду сегодня, картины твои покупать, я бы всё про тебя загодя знала… Нет-нет, это не нужно, скучно. Жизнь тем и интересна, что ничего о ней наперёд не знаешь. Что с тобой через час будет, через день, кого встретишь, о чём этот человек попросить может. А?
Андрей рассмеялся.
– Ну, раз тебе это интересно… Купи водки, Лизавета, а? Угости бедного художника.
– В такую жару водку пить, Андрюша! – Лиза всплеснула руками. – Ты с ума сошёл.
– А ты холодной купи, будет в самый раз. Вон, в той кафешке есть, у них в холодильнике стоит. Я знаю.
Лиза снова сняла очки, спросила с тревогой:
– Пьёшь, да?
Он отвернул лицо.
– Ну почему сразу – «пьёшь»?! Выпиваю при случае, да. С хорошими людьми, по праздникам. С кем не виделся давно, у кого деньги есть… Причины вполне уважительные.
Лиза горестно кивала в такт его словам.
– Да, вполне… Извини!
Схватила трубку запиликавшего телефона, голос её тут же изменился, стал строгим, начальственным.
– Алё!.. Это ты, Шильдик? Ты где сейчас?.. Так, подъезжай к центру, на Карла Маркса, где картины продают, знаешь?.. Ну вот. Жду. Давай.
Щёлкнула крышкой аппарата.
– Балбес! Чего это его в Юго-Западный район занесло? Сказала же ясно: жди у магазина!
– Шильдик… это кто? – поинтересовался Андрей. – Если не секрет, конечно.
– Да какой секрет! Шофёр мой, Юра. Он, вообще-то, Шильдин, но мне так удобнее. Да и веселее как-то. Шильдик, ко мне!.. Ха-ха-ха…
– Но шильдик… это, кажется, бирка на изделии, – мягко возразил Андрей. – А ты так о человеке.
– Он не обижается, не думай, – легко произнесла Лиза. – А бирка, вывеска своего рода, если хочешь знать, есть на любом из нас. На ней, на личности значит, всё написано. Нужно только внимательно посмотреть.
– Интересно. А на мне, Лизавета, что написано?
Она отмахнулась.
– Да ладно тебе, Андрей. Я, может, пошутила.
– Нет, серьёзно. Ты меня заинтриговала.
Лиза натянуто улыбнулась, на лице её бродили сомнения: говорить-не говорить? Сказала продуманно, взвешивая каждое слово:
– Думаю, тебе ещё в роддоме на клеёнчатой бирочке, какую привязывают новорожденным, написали: «Талант». У тебя харизма, Андрюша, дар Божий. Ты художником родился и знал это. Талант, бывает, поздно раскрывается, неожиданно, при случае. Многие, ведь, так и живут, занимаясь не своим делом. А ты, вот, счастливый человек, нашёл своё призвание, почувствовал его. Вон картин сколько написал. Да каких!
Андрей, склонив голову, внимательно слушал Лизу.
– А ты сама? Чем недовольна? У тебя же всё есть, я так понимаю.
Она встряхнула волосами.
– Меня ничем Бог не одарил, увы. Никаким талантом. А хотелось откопать в себе что-то оригинальное, хотелось! Всегда завидовала людям, которых Бог в макушку поцеловал… Ой, разволновал ты меня, Савицкий, душу растревожил. Правда, что ли, водки купить?
Андрей с готовностью кивнул в сторону кафешки.
– Сходи, сходи. Выпьем за встречу.
– И за встречу можно, и за твои картины. – Лиза поднялась, одёрнула юбку. – Не думала-не гадала, что тебя встречу, честное слово!.. Жарко нынче… Ладно, выпьем. Шильдик отвезёт, в случае чего. Он холуй преданный.
– Не церемонишься ты с ним.
Она дёрнула плечом.
– А чего церемониться?! Плачу ему, содержу.
– Как содержишь? Я понял, он работает у тебя?
– Работает. Значит, я содержу его, в этом смысле. Уже благо по нынешним временам. Не нищенствует. Знаешь, сколько в стране безработных?
Андрей погрустнел, сказал глухо:
– Знаешь, Лиза, у нищеты свои преимущества. Никому ничего не должен, ни от кого не зависишь. Свободно дышится. Спишь спокойно.
Лиза осторожно уточнила:
– Ты, наверное, и себя имеешь в виду?
– И себя тоже.
Она снова села на скамейку, порывисто схватила руки Андрея, стала говорить горячо, убеждённо:
– Какой же ты нищий, Андрей?! Талант – это богатство! Ты столько картин написал, у тебя есть имя, признание!.. Выставки, статьи в газетах!.. Господи, да мне хотя бы толику твоих способностей!.. Нищий он! Ха-ха!
Андрей высвободил руки.
– Лиза, бизнесом тоже надо уметь заниматься. И у тебя, насколько я понимаю, это получается. Значит, и ты в своём деле талант.
– Да, получается, наверное. – Голос Лизы заметно погас. – Я, когда за Мишу Зубарева замуж выходила, тоже думала, что торговля – моё призвание. Магазин купили, деньги хорошие появились, планы…А потом поняла: деньги – маленькое счастье. Не в них радость.
– Стоп! Стоп! – Андрей поднял руку, как бы сдерживая поток слов Лизы. – Слушай, давай поменяемся, а? Ты мне отдаёшь свои магазины, счёт в банке, я тебе – свои картины, вот это место на скамейке. Сиди, торгуй.
Лиза от души расхохоталась. Смех у неё звонкий, рассыпчатый, привлекательный. Шедшая мимо женщина повернула к ним голову, невольно улыбнулась. Было видно, что ей радостно смотреть на смеющихся, довольных жизнью людей, что она легко и охотно, на ходу, зарядилась их праздничным настроением.
– Да я бы согласилась, Андрюша,– всё ещё смеясь, отвечала Лиза. – Если бы ты и голову, и руки свои мне отдал. Дай-ка я поближе на них посмотрю, никогда вблизи рук художника не видела.
Андрей стал было отбиваться.
– Да чего их разглядывать? Лапы как лапы. Простого работяги. Видишь, в краске все, в ссадинах. Дома ремонт затеял, пальцы, вон, посшибал. Сантехнику освоил, малярные работы, столярные …Столько денег сэкономил! Пусти!
Но Лиза по-прежнему цепко держала в своих ухоженных пальцах руки Андрея. С интересом разглядывала их, тянула жалостливое:
– Бедненький! И правда, ссадины, царапины. Рядовой искусства, ничего не скажешь. Руки не барина, нет…Нищий, но гордый, независимый. Обижаешься на богатых, да? Мол, хапнули народом созданное, обманули всех, обогатились за счёт других… И про меня так же думаешь, а? Сознайся.
Андрей решительно отнял руки, буркнул:
– Чего на тебя обижаться? Ты женщина, своим путём к богатству пришла. А нас, большинство, кинули, конечно, вокруг пальца обвели. По две «Волги» на ваучер обещали, помнишь? Или тебе это уже не интересно?
– Помню, помню, – без эмоций произнесла Лиза. – Я в райисполкоме в очереди за этим самым ваучером часа три стояла. И двадцать пять рублей ещё заплатила, как же!.. Потом ваучер куда-то делся, не знаю.
Андрей глянул на ручные свои часы.
– Ладно, Лизавета, не будем больше об этом. Ничего уже в этой жизни не изменить. Дальше надо жить, деньги зарабатывать. А богатым я не завидую, нет. Если кому и завидовать, так это гениям. Это – наместники Бога, чего там говорить! И картины у них шедевры, и книги, и музыка. Да и в среде учёных есть выдающиеся умы. Это титаны, небожители!
Голос Лизы был негромким, ласковым.
– Мы с тобой на земле живём, Андрюша. У нас свои мерки. На земле тоже можно быть счастливым.
Он вяло возразил:
– Думаю, это чувство – счастья – редко кто испытывает. У любого человека в жизни что-нибудь да не склеивается. Суетимся всю жизнь, бегаем, как муравьи, всё в дом тащим, стремимся куда-то…А под конец жизни оказывается, что от того или другого можно было отказаться…И вещи ненужные, и усилия зря потраченные…Оглянешься – всё позади, всё в прошлом. С собой туда, – он показал рукою в асфальт под ногами, – ничего не возьмёшь. И на земле ко всем праздникам не поспеть, Лиза… Мало человек на свете живёт, не успевает. Слишком многого хочет… Слушай, ты идёшь за водкой или нет?
Лиза подхватила сумку, торопливо поднялась.
– Иду, иду.
– Стаканчики там захвати, бутербродов! – кинул он ей вслед. – И зажевать чем не забудь.
– Ладно, поняла.


У картин  появился седовласый пожилой человек в летнем, бежевого цвета костюме, с палочкой в руках. Он неторопливо прошёлся вдоль полотен, у иных задерживался, то, склоняясь, приближал лицо к полотну, то на шаг-другой отступал от него. Потом вынул из футляра очки, надел их, позвал Андрея:
– Можно вас, уважаемый!
Андрей подошёл.
– К вашим услугам.
Старик нахмурил седые кустистые брови.
– Я вот подпись под картиной не разберу. Са… как дальше?
– Савицкий. Андрей Иванович. Это я.
Лицо старика мгновенно преобразилось. Он явно обрадовался, несколько даже стушевался приятному для него знакомству, в водянистых живых его глазах вспыхнул неподдельный интерес. Он протянул руку.
– Для меня большая честь познакомиться с вами лично, Андрей Иванович. Как же, как же! Наслышан. Рецензии на ваши выставки читал, на одной из них был, на улице Кирова.
– А-а, спасибо. Понравилось?
– Конечно! Вы – мастер! И пейзажа, и портрета. И натюрморты ваши хороши. Хотя бы вот этот. Прелесть!
Андрей слегка склонил голову.
– Приятно это слышать. А как вас, простите, звать-величать?
Старик приподнял нал головой лёгкую дырчатую шляпу, представился:
– Борис Леопольдович Мушкин. В некотором роде ваш коллега по цеху искусств – литератор.
– Очень приятно, Борис Леопольдович. Может быть, сядем? – Андрей кивнул в сторону скамейки. – Если не торопитесь.
Они уселись рядышком; старик вертел в белых и сухих руках с голубыми тенями вен палочку, а Андрей вежливо спрашивал его:
– О чём пишете, Борис Леопольдович?
Тот весело хмыкнул:
– О любви. О ней, бессмертной. Вечная тема. Как вечный зов гонорара. Да-с! Тема многих кормит. Практически всё искусство, все жанры. В той или иной мере. И будет кормить, уверяю вас, Андрей Иванович!
– Но о любви всё вроде бы сказано, Борис Леопольдович, – возразил Андрей.
Слова эти прибавили старику живости. Он загорелся, в нём чувствовался большой спорщик, умеющий отстаивать свою точку зрения. Замахал обеими руками:
– Вы ошибаетесь, Андрей Иванович! Далеко не всё о любви сказано, да! Каждое поколение людей изобретает что-нибудь новенькое, да и каждый влюблённый произносит своё, оригинальное. Даже не в словах – в интонациях, в красках! Судите хотя бы по мне.
И старик вдруг молодо, энергично запел:

Любви все возрасты покорны,
её порывы благотворны…

Андрей не удержался, зааплодировал, смотрел на старика с восторженным удивлением. Тот ещё, оказывается, дедок!
Борис Леопольдович продолжал:
– Ах, дорогой мой Андрей Иванович! Любовь – это загадка природы, нашего с вами бытия. Не было бы на свете любви – жизнь бы остановилась, уверяю вас! Это чувство – двигатель жизни, её вечный мотор. И нам с вами, художникам, нужно всячески её воспевать!.. Ну да ладно, это разговор философский, долгий, не буду занимать у вас время. Я пришёл покупать картины. Душа моя просит изобразительного искусства, вдохновенной кисти мастера, глубокой мысли. Потрясений, наконец. Потрясите меня, Андрей Иванович! Покажите мне то, чего я ещё никогда не видел. И я охотно куплю вашу картину.
– Гм.
Андрей поднялся, увлёк за собою Бориса Леопольдовича. Понял, что перед ним знаток и ценитель хороших полотен, что его нельзя отпускать с пустыми руками.
Показывал свои работы.
– Пожалуйста, выбирайте. Вот – вдохновенная кисть… Вот, полагаю, глубокая мысль… Вот просто хороший уровень.
Борис Леопольдович соглашался:
– Ну что – хорошо. И это хорошо. Просто замечательно. Рука у вас, Андрей Иванович, крепкая. Я на это обратил внимание ещё там, на выставке. Но влияние больших мастеров чувствуется, это надо признать.
Не спорил и Андрей.
– Охотно признаю, Борис Леопольдович. У гениев всем нам надо учиться всю жизнь. Художникам, музыкантам, писателям …
Покупатель, кажется, не слышал последних слов Андрея, по-прежнему внимательно рассматривал картины, бормотал себе под нос: «Да-а… Левитан здесь угадывается… Здесь Поленов… А тут, пожалуй, Кандинский. Надо же, какой диапазон!.. Чувствуется школа, чувствуется, не скроешь. Манера письма, темы… Очень разные. И всё же налицо оригинальный почерк, налицо!..» Повернулся к Андрею.
–Таланта вам, Андрей Иванович, перепало от Бога, это очевидно. Ах, какая прелесть! Какой закат!
– Это рассвет, простите.
– Да?! – старик не смутился. – Может быть. Закат… рассвет… Солнце у горизонта, сразу не определишь. Главное, красиво. Потрясающе красиво!
– А что вас конкретно интересует, Борис Леопольдович? – напомнил Андрей.
Старик лукаво глянул на него, мелким шажком пробежался ещё раз вдоль полотен, сказал неопределённо:
– М-м-м… Знаете, Андрей Иванович, мне бы хотелось приобрести нечто оригинальное. Эдакое…– он покрутил в воздухе рукою. – Трудно сразу выразить словами, хотя я и работаю в этой области… М-да.
– Ну… жанр какой? Портрет? Пейзаж? Большое полотно, маленькое…– терпеливо перечислял Андрей.
Борис Леопольдович скорбно поджал губы.
– Понимаете, на большое полотно, скажу честно, денег у меня нет. Да и места в моей «хрущёвке» тоже. А хотелось бы иметь дома, перед глазами, небольшое такое произведение любовного плана, с любовной тематикой. Чтобы оно вдохновляло в той или иной мере и, простите за откровенность, возбуждало. Хе-хе!.. Я, дорогой мой, пребываю сейчас в очень интересном положении, точнее, состоянии души. Душа моя, возможно вы это заметили, Андрей Иванович, парит! И поёт. Совсем как Ленский. «Онегин, я скрывать не стану, безумно я люблю Татьяну-у…» Да-с, молодой человек, я полюбил!
– Поздравляю вас, Борис Леопольдович! – не удержался от радостной похвалы Андрей. – И завидую. В вашем возрасте…
Старик сердитым петушком налетел на него.
– А что мой возраст?! Седины ещё ни о чём не говорят. Я чувствую в себе силушку, и она руководит всеми моими действиями и поступками. Да-с! И эта сила сокрушит все препятствия на её пути. И создаст нечто новое – плод любви!.. Гм!.. Кх! Кх!.. Простите. Горло что-то подводит… Вернёмся к нашим баранам, Андрей Иванович. Так вот, в картине, которую я ищу, хотелось бы увидеть родственную душу её создателя, вот непременное условие. Непременное! Главное – почувствовать те настроения, ощущения, которые полотно сразу бы вызвало в моём сердце. Как это мгновенно делает музыка. Каких-то три-четыре такта талантливой мелодии, и вы в её власти. Словами гораздо сложнее всё это выразить, нужно написать десятки, а то и сотни страниц, прежде чем добьёшься нужного результата. А музыка и картины делают это сию минуту, стоит только глянуть на них или услышать.
Андрей задумчиво поскрёб пальцами щетинку на подбородке (забыл побриться). Вздохнул:
– Сложная материя, Борис Леопольдович. Хотелось бы конкретики.
Старик тронул его локоть, увлёк за собою к скамейке. Признался:
 – Порой и сам не знаешь, чего ищешь, Андрей Иванович. Это как свободный полёт души, поиск неизвестного, непознанного тобой. Некой новизны. Как чувства и переживания влюблённого моего возраста… Трудно объяснить, я понимаю. Но иной раз идёшь, смотришь – вот оно, моё! Книга ли, картина. Купишь и радуешься. И спрашиваешь себя: как это художник угадал твои мысли? Твои чувства… Поразительно!
Теперь озадаченный Андрей сам прошёлся вдоль своих полотен. Упускать покупателя ему не хотелось. Но что же он, всё-таки, ищет?
– Вот эта красавица вас не заинтересует, Борис Леопольдович? – предложил он небольшой портрет обнажённой девушки, сидящей на берегу пруда. – На мой взгляд, она вызывает вполне здоровые чувства и желания.
Старик критически разглядывал картину.
– Очень уж она откровенна, Андрей Иванович. Очень. Предлагает себя сразу, без увертюры. Это из современных мамзелей, я насмотрелся их по телевизору. А женщина должна оставаться загадкой, манить к себе и заставлять работать фантазию мужчин. Эта ваша картина – для молодых, нетерпеливых в своих желаниях парней. К тому же, зачем мне любоваться нарисованной красоткой, если я скоро буду лицезреть живую очаровательную даму, свою жену, обнимать её и нести при этом какую-нибудь любовную чепуху?!. «Кто может сравниться с Матильдой моей, сверкающей искрами чёрных оче-ей…» Ах, эти женщины! Что за прелестный подарок сотворил нам Всевышний в их лице! Разделяете моё мнение, Андрей Иванович?
Андрей развёл руками.
– Полностью, Борис Леопольдович…А вы, насколько я теперь знаю, влюблены и готовы связать себя в скором времени семейными узами?
Беседуя, они неторопливо прохаживались вдоль картин туда-сюда. Щёки Бориса Леопольдовича порозовели от удовольствия, которое он явно испытывал в этом разговоре.
– Вы абсолютно правы, Андрей Иванович. Абсолютно! – горячо отвечал он. – До конца своих дней решил связать себя узами Гименея с одной очень симпатичной дамочкой. Я влюблён, да-с! Как мальчишка. Как молодой голосистый болван-петушок. Так и хочется взлететь на какой-нибудь забор и заголосить на весь белый свет: «Люди! Я влюблён! И меня тоже любят. Красивая молодая женщина-а…»
Андрей кинулся к одной из своих картин, схватил её, вернулся к сияющему от счастья старику.
– Тогда вот эту возьмите, Борис Леопольдович. Смотрите: молодые, красивые, в день свадьбы. Видите, какие глаза у невесты?
Старик потряс головой.
– Да, картина о любви. И вы хорошо, очень хорошо передали чувства молодых. Но мне хотелось бы… что-то более суровое, мужское… О любви, согласитесь, можно говорить и более суровым языком.
Андрей отнёс картину на место. В лице его появилось разочарование, даже недовольство. Или этот старик его разыгрывает, или сам не знает, чего хочет.
Сказал сухо:
– В таком случае, Борис Леопольдович, вам нужно поискать картину «Иван Грозный убивает сына». Там и отцовская любовь, и кровь – всё смешалось.
Плечи старика затряслись в невольном смехе.
– Ценю ваш юмор, Андрей Иванович. Но не это я имел в виду. Картина может отражать и реалии наших дней. Но её идея должна каким-то образом перекликаться с прошлым…
– Ну, не знаю. – Андрей постепенно терял интерес к разговору. Старик это почувствовал. Спросил с надеждой в голосе:
– А нет ли у вас дома чего-нибудь такого, Андрей Иванович? Не собираюсь уходить от вас с пустыми руками, честное слово! Мне очень хочется купить вашу работу, искренне говорю!
Всё так же сухо Андрей ответил:
– Я посмотрю дома, хорошо. Есть у меня одна вещица… Завтра можете подойти?
– Зачем же завтра?! – заволновался старик. – Я могу и сегодня ещё раз прийти, я тут недалеко живу.
Андрей подумал.
– Хорошо. Приходите часа в четыре.


Лиза вернулась шумная, весёлая, с большим пакетом в руках. Тараторила:
– Вот, Савицкий, купила, что ты просил – и водки холодной, и закуски. Пришлось идти в гастроном, в кафе спиртное на вынос не продают. Говорю им: да я вам с наценкой заплачу. Нет! Ну да ладно, магазин недалеко, сходила.
Андрей разглядывал бутылку.
– Водка-то дорогущая. Сразу видно, что женщина при деньгах. Ну, давай. За встречу, что ли? Или просто  «за жизнь»?
Лиза повела плечами.
– За что хочешь, я на всё согласна. А водка холодная, чувствуешь? Я просила, чтобы из холодильника достали.
– Молодец.
Они выпили по полстаканчика, пожевали бутербродов. С набитым ртом Лиза спросила:
– А что за мужик тут был? Я видела, когда он уходил.
Андрей махнул рукой.
– Да так, чудак один. Голову мне морочил. Сам не знает что ему надо. И чтобы недорого было, и чтобы глубокие чувства картина вызывала, и чтобы на уровне мировых шедевров.
Лиза откусила яблоко, отложила в сторону – слишком кислое, не по вкусу. Налила минералки, пила её мелкими осторожными глотками. Вода тоже была холодной. Рассуждала:
– Такой покупатель не пропадёт. Да и денег у него, наверное, не густо. А картины иметь хочется.
– Сейчас мало кто шедевры покупает, – в тон ей говорил Андрей. – Разве что состоятельные люди, вроде тебя. А большинство потенциальных покупателей часто просто поглазеть на полотна приходят, время провести. Вчера одна дамочка с собакой приходила, выгуливала пса своего. Пёс – под метр ростом, длинноногий такой, дог, знаешь?
Лиза мотнула головой.
– Знаю. У меня был такой, пятнистый. Далматинец.
– Ага, он. Ну вот, дамочка картины смотрит, а пёс её подбежал вон к той, крайней, задрал ногу и … И прибить его нечем было, ничего такого под рукой не оказалось. Я, конечно, поскандалил с этой дамочкой, да толку-то. Что с псины возьмёшь?! Сделал своё дело и удрал.
– Знаток, видно.
– Издеваешься, Коровина, да? – Андрей обиделся, но обиду свою постарался всё же скрыть натянутой улыбкой.
Лиза поняла его состояние, припала к плечу Андрея.
– Прости, Андрюша, прости, милый. С языка сорвалось, пошутила я.
– Юмор у тебя… – Андрей снова разлил по стаканчикам.
Оценивающим взглядом Лиза окинула его полотна.
– Слушай, Савицкий. Сколько у тебя здесь картин?
– Ну… всего штук тридцать, но наиболее ценных с десяток наберётся. Вон, портреты, пейзаж, натюрморт…
– Я всё это покупаю! – в голосе Лизы сама решимость. Она встала, пристально разглядывала все те картины, о которых сказал Андрей, повторила: – Да, покупаю. Все.
Андрей с лёгкой растерянностью смотрел на неё.
– Да ладно тебе, Лиза. Пожалела, что ли? Или вину заглаживаешь? Я тебя прощаю. У иных женщин язычок сам по себе, не уследишь. Пошутила, понимаю. Остынь.
– Ничего не пошутила. – Лизин голос выдавал её решительность. – Оплачиваю твои талантливые работы, покупаю оптом. Чего тебе тут сидеть? Новое что-нибудь нарисуешь.
– Картины пишут, Лиза, – мягко поправил Андрей.
– Хорошо, хорошо, пишут.
– За милосердие спасибо. Бог тебя похвалит за сострадание к другим.
Лиза опустила глаза, глухо произнесла:
– Вот и славно. Перед Богом я виновата.
– Грешна, так?
– Все мы, Андрюша, грешны. И ты, и я, все! Одни больше, другие меньше. Может быть, Бог и прощает тех, кто перед ним и людьми свою вину искупить хочет. Вот я картины твои покупаю, хочу тебе помочь.
Андрей внимательно слушал Лизу.
– Спасибо на добром слове. Давай по такому случаю ещё по рюмашке.
– Давай.
Пригубив, Лиза закурила, долго молчала, явно борясь с собою, собираясь с духом, потом твёрдо произнесла:
– А знаешь, Андрюша, я ведь тебя до сих пор люблю, с университета.
– Ой ли?! А трое мужей?
Он не принял её слов всерьёз. Выпили, женщина малость растаяла, ударилась в воспоминания. Бывает.
Но Лиза по-прежнему твёрдо стояла на своём. Исповедывалась:
 – Мужья потом были. А что мне оставалось делать? Ты на меня внимания не обращал, как я ни старалась. И в шатенку красилась, и в жгучую брюнетку, платья каждую неделю меняла. А ты – ноль внимания. Конечно, у меня никаких талантов не было. А ты – знаменитость курса: и художник, и в студенческом театре играл… Но с Люсей… Отчего вы не поженились? Расскажи, Андрюша. Теперь-то, наверное, можно? Столько лет прошло.
– Да, много воды с тех пор утекло…
Андрей грустно смотрел на суетящихся в нескольких метрах от них голубей. Сердобольная худенькая старушка кормила их булкой, отщипывала и бросала кусочки на асфальт, голуби ссорились, отнимали друг у друга хлеб, а старушка их успокаивала, упрашивала: «Да всем хватит, не деритесь…»
– Люся себе лучшую долю искала, – говорил Андрей отрывистыми, короткими фразами. – Ей состоятельный муж нужен был, надёжное будущее. А Савицкий с его талантом – это ненадёжно, зыбко. То ли получится из него настоящий художник, то ли нет. Да она и права: творческий человек – дело для женщины призрачное, по всем статьям. Сегодня он востребован, а завтра… Ты-то, вот, за старика пошла, по расчёту. Так?
– Пошла, да.
Пауза затянулась, Лиза, кажется, не собиралась продолжать разговор, но, помолчав, сказала:
– У нас с Мишей всё по-честному было. Жена у него умерла, он подругу себе искал, компаньона по бизнесу. Помоложе, да. Чтобы она потом и детей ему родила. Мы встретились случайно, в театре. В ресторан раза два-три сходили, говорили много и откровенно. Я ему никогда не говорила, что люблю и прочее. И он лишь сказал, что я ему очень нравлюсь, и он хотел бы со мною жить в браке, законно, как муж и жена. Мы уважали друг друга, поддерживали во всём. Женились, Миша магазин купил… Потом он заболел, слёг. Рак…Налей ещё, Андрюша, разговор у нас тяжёлый пошёл… Хватит, хватит!
Лиза выпила одним большим глотком, глаза её увлажнились, она аккуратно промокнула их душистым носовым платком.
– Понимаешь, Андрей, взрослые люди и без любви могут семьёй жить. Любовь – это для молодых, для романтиков. А нам, в годах, старухам…
– Да ладно тебе – старуха! Цветёшь, вон, и пахнешь.
– Пахнуть-то я, может быть, и пахну, люблю хорошие духи, а годков-то сорок скоро, Савицкий! Прошла молодость, бабий век короток.
– И в сорок пять баба ягодка опять, – смеялся Андрей.
– Ой, да знаю я всё это, знаю! – Лиза скорбно поджала губы. А потом вдруг и сама рассмеялась. – Слушай, Савицкий, а ты не торопишься? Заболтала я тебя.
– Куда торопиться?! Покупателей нет, посижу, вот, ещё час-другой, потом домой надо сходить. Обещал я тому чудаку с палочкой принести кое-чего. Может, возьмёт, очень уж просил показать.
Лиза нахмурилась.
– Но я же сказала, Андрей: покупаю вон те девять картин. На вот деньги.
Она вынула из сумки тугую пачку банкнот, вложила деньги в руки Андрея. Он глянул на банковскую упаковку, присвистнул:
– Так много, Лиза?!
– Бери, бери, я богатая, могу заплатить.
Андрей поколебался мгновение. Потом сунул деньги в карман джинсов.
– Спасибо, раз так. Выручила ты меня, Коровина, классно выручила. В таком случае, у меня сегодня праздник. А праздники принято отмечать. – Андрей встал. – Ты посиди, я сейчас.
Пошёл было по направлению к гастроному, потом вернулся.
– Ты какие цветы любишь, Лиза?
– Розы конечно.
– Понял. Посиди.
Андрей ушёл. Лиза смотрела ему в спину, думала: «А ведь и правда, не забыла я его. Увидела, и словно не было этих почти пятнадцати лет. Он не изменился совсем, такой же представительный, видный. И гордый, этого у Савицкого не отнять. Только несчастный. По глазам видно. Интересно – женатый он, нет? А хоть и женатый, всё равно несчастный. У счастливого мужика лицо другое. Этим шутить хочется, заигрывать с женщинами… Хорошо я сделала, что картины у Андрея купила. Пусть у него будет праздник, пусть!»



Андрей вскоре вернулся с большой коробкой конфет и шикарным букетом роз. Протянул цветы Лизе.
– Прошу, моя госпожа! От благодарного сердца.
– Спасибо, Андрюша. Мне было приятно тебя порадовать. – Лиза с наслаждением вдыхала нежный аромат роз.
А он снова взялся за бутылку.
– Ну что – обмоем?
Лиза сморщила нос.
– Андрей, может, в ресторан сходим? Я приглашаю. Чего тут, на скамейке!?
– Ну… можно и сходить… Лиза, а тебе правда мои картины нравятся?
Её ответный взгляд подкупал своей искренностью.
– Конечно, нравятся! Твои картины, знаешь, чем берут? Своей простотой, красками.  В них много души, чувства.
– Спасибо.
Некоторое время они молчали. Потом Лиза неожиданно спросила – видно, это не давало ей покоя:
– Ты женат, Андрей?
Он помедлил с ответом. Потом вяло эдак произнёс:
– Состою. В гражданском браке.
– Кто она?
– Женщина.
– Любишь её?
– Любовь… это слишком ответственно. Живу.
– Она тебя понимает?
– Кажется, понимает.
– Кажется… Значит, не уверен?
– Жизнь показала, что в женщине нельзя быть уверенным на все сто процентов.
Лиза вежливо, необидно для Андрея заметила:
– Как тебя Мила Корнева подкосила. Ты, видно, однолюб, Савицкий.
– Не знаю. Может быть. Зачем ты об этом, Лиза?
– Ну… Так, интересно.
Она вслед за Андреем пригубила из пластмассового, прозрачного стаканчика, подумала вслух:
– А художнику, такому большому, как ты, Андрюша, продавать свои картины здесь, на улице, унизительно.
– Что ты хочешь, Лиза?
Она порывисто схватила его руки.
– Твоя жизнь может измениться, Андрей! Скажи только «да». Поверь, я не забыла тебя. Увидела – и снова я там, в юности. Конечно, Мила – красивая, броская. Но у меня тоже талант есть. Я заботливая домашняя женщина, люблю готовить, уют… Душу и страсть не растратила… Я о тебе часто думала, Андрюша. Когда замужней была. Схватит вдруг сердце: с кем живу? Зачем?! Почему не с ним, с Савицким? Почему так несправедливо устроен мир? Ты – любишь, тебя – нет!.. А ты вспоминал обо мне когда-нибудь?
Он покачал головой, ответил честно:
– Нет, не вспоминал. Я всегда работал, голова моя была занята постоянно. Без выходных, праздников, отпусков. Мир искусства жестокий, Лиза, здесь всегда важно говорить новое, значительное…
Андрей умолк. Лиза вторила его душевному настрою.
– Я понимаю. Творческим людям тяжело, да. Вам поддержка нужна, любовь.
Она обняла его за плечи, заглядывала в глаза, ласкалась.
Андрей принял ласки, взял её руку, поглаживал пальцы.
– Понимаешь, Лиза, талант – это как дополнительная ноша в жизни, камень на шее. Тащишь-тащишь его наверх, в гору, к неведомым каким-то вершинам, тужишься что-то сказать своим произведением, а оказывается, что всё уже найдено, написано, нарисовано. Настоящие гении жили в прошлые века, до нас, они всё уже сказали о человеке, мы просто повторяем найденное, подражаем первопроходцам мысли.
Лиза мягко возразила:
– Гении говорили о своём времени, Андрюша. А например, мне, современной женщине, интересно о себе узнать, о времени, в котором живу.
– Об этом телевизор с утра до ночи рассказывает, – хмыкнул Андрей.
– Это так, да, – согласилась Лиза. – И всё же. В душу человека мало теперь кто заглядывает. Проблемы, погони, катастрофы… Одиноко себя чувствуешь, беззащитно. Хотя кругом люди, а ты – одна… Женись на мне, Андрюша! Не пожалеешь. Я для тебя всем буду – помощницей, любовницей, натурщицей – кем хочешь!
Озадаченный и слегка растерянный, Андрей не знал что отвечать. Решил не лукавить, грубовато изрёк:
– Послушай, Лиза. Куда ты лезешь? Я же тебе сказал: женат! Мне …
Она перебила. 
– Слышала. Поняла. Просто сожительствуешь.
И он её не слушал.
–…Ты не знаешь, что такое творческая жизнь. Для близких людей это кошмар! Запойная радость работы или, наоборот, недели, а то и месяцы депрессии, уныния, тоски, самокопания, вечное недовольство собой, всем белым светом. И потом, вот это дело – бутылка… У-у… Я тебя бить стану, Коровина, имей это в виду! У меня кулак тяжёлый.
Она улыбнулась, прижалась к его плечу.
– Не будешь ты меня бить, Савицкий. Я тебя так любить буду, такой заботой окружу, что и ты меня полюбишь, жизнь другими глазами увидишь. Поверь мне, доверься!
Андрей вскочил, нервно походил вдоль картин, снова сел.
– Слушай, Лиза, ты преувеличиваешь мои возможности. Я – ремесленник, у меня провинциальный уровень. Я…
Она снова перебила его.
– Неправда, Савицкий! Ты много сделал и сделал хорошо, профессионально. Лучше и больше других. Я часто бываю на выставках, вижу. Это здорово, что ты недоволен собой. Значит, ты растёшь, развиваешься. По настоящему талантливые люди никогда не бывают довольны своими работами. Это же известно!
Он отмахнулся.
– Слышал, знаю. Смени пластинку.
– Хорошо. Давай уедем, Андрюша.
– Куда? Зачем?
– К морю хочу, к Средиземному. В Испанию. На песчаные золотые пляжи. В Коста-Бланку. Или Коста-Дораду… Там все «косты» – это курорты. Можно и на Канарские острова поехать, на Майорку. Хочу по синему морю поплавать, на белой яхте покататься, тебе попозировать в чём мама родила. Глянь, какая у меня фигура!.. А? Хочешь, разденусь тут, а ты рисовать меня станешь.
Лиза, смеясь, принялась расстёгивать блузку. Андрей испуганно схватил её за руки.
– Ты сумасшедшая, Коровина! Вон, милиция рядом, заберут!
– И пусть, пусть забирают. Я и в милиции скажу, что люблю вот этого художника, что позировать ему готова где угодно… Ладно, успокойся, я пошутила. Поехали в Испанию, Савицкий! Я так люблю голубое небо, солнышко!
– И у нас, смотри, как жарит!
– А! День-другой и опять – слякоть, дожди. А там…м-м-м… И у тебя столько будет новых впечатлений. А какой пленер! Мечта!
На соседнюю скамейку, стоявшую спинка к спинке, незамеченная нашими героями, тихонько опустилась миловидная женщина средних лет с хозяйственной сумкой в руках. На её лице блуждала лукавая улыбка. Склонив голову, она внимательно слушала разговор Андрея и Лизы.
Лиза, между тем, напористо продолжала:
– В конце концов, Андрюша, это тебя ни к чему не обязывает. Я повезу тебя в Испанию как спонсор. И отдохнёшь, и поработаешь.
– Соглашайся, Андрюш! – сказала вдруг женщина, не поворачивая головы. – Предложение выгодное.
Услышав знакомый голос, Андрей подхватился со скамейки, в первое мгновение едва не потеряв дар речи. Потом взял себя в руки, смущённо произнёс:
– А, это ты, Рая!
– Я, я.
Раиса деловито подошла к их скамейке, поставила на неё сумку, раскрыла.
– Я тебе поесть принесла, Андрюш. Давай, ешь, котлеты ещё тёплые.
Андрей мямлил, всё еще переживая такой неожиданный пассаж.
– Хорошо, спасибо… А мы тут, понимаешь, беседуем… Это – Лиза. Она картины у меня купила…Это – Рая, Раиса Васильевна, супруга моя. Знакомьтесь, девочки.
«Девочки» издали кивнули друг другу.
Раиса, раскладывая на развёрнутой газете домашнюю снедь, спросила Лизу, глядя на неё насмешливыми голубыми глазами:
– Так вам понравилось, да? Раз купили.
Лиза, пунцовая от выпитого и только что пережитого, натянуто улыбнулась, сухо подтвердила:
– Да, конечно. Андрей – талантливый художник. Я давно знакома с его творчеством, его картины украсят любую выставку, квартиру…
– А раньше звала его в Испанию? – усмешка жила теперь и на полных, слегка подкрашенных губах Раисы.
– Н-нет, это, знаете, вышло спонтанно, сейчас. – Лиза чувствовала себя провинившейся школьницей.
Андрей пришёл ей на выручку.
– Мы с Лизой в университете учились, Рая, – спокойно сказал он. – Лет пятнадцать не виделись… О-о, да тут у тебя закуски на троих! Может, тяпнем ещё по маленькой, девочки? За знакомство, за картины, а?
На Раисе было лёгкое, воздушное какое-то платье, простенькие босоножки, матерчатая кепочка с большим козырьком. Полноватая её фигура не производила ощущения грузности, Раиса передвигалась живо, руки у неё оказались ловкими, точными в движениях и жестах. Она охотно кивнула:
– Ну, раз такое дело… И картины купила, и давно знакомы… Наливай, Андрюш!
Женщины сели, а Андрей стоял перед ними со стаканчиком в руках.
– За удачный день. Представляешь, Рай, Лиза девять картин взяла!
– Аж целых девять?!
– Ага. Вот, сразу разбогател. – Он показал Раисе деньги.
Та мельком глянула на них. Чокнулась с Лизой стаканчиками.
– Ну-ну. Хорошо. Спасибо тебе, Лиза. Приходи ещё. Может, ещё чего глянется. У нас дома картин полно. А продавать нынче одна морока. Сидеть на этой жаре… Покупателей мало. Но людей можно понять: у кого денег нет, кому неинтересно. Да и картины товар такой, что… Ну, купит её человек, поглядит раз-другой, полюбуется, а потом что? На стену повесит, вытирай с неё пыль.
– Рая! – одёрнул жену Андрей. – Думай, что говоришь.
– А чего я такого сказала, Андрюш? Не правда, что ли?
– При чём тут пыль?! Об искусстве говорим.
– Я же не сказала, что ты плохо рисуешь. А пыль она везде, я убираю.
Лиза, скривив рот, старалась не слушать семейную эту перепалку, нервно тыкала крашеным ногтем в кнопки мобильника.
– Юра, ты где?.. А что так долго едешь?! Пробки, пробки!.. Другой бы дорогой поехал. Я картины уже купила, надо увезти. Ладно, жду.
Раиса спросила:
– Много шофёру-то платишь?
– Не жалуется.
– Понятно. А чем вообще занимаешься, Лиза?
– Бизнесом. Два магазина у меня. Кручусь, как белка в колесе.
– Ага. И картинами, стало быть, интересуешься?
– Интересуюсь, как видите. В основном картинами художника Савицкого. Он явно недооценён у нас в городе.
Эти Лизины слова пришлись Раисе по душе. Она загорелась.
– Верно говоришь! Андрюшка – талант. Но пишут про него мало. Как бы сквозь зубы. И не сказать нельзя, и говорить не хочется. Завидуют, одним словом. Помрёт, вот, тогда напишут: талантливый был художник, то да сё.
– Ну что вы такое говорите, Раиса Васильевна! – не выдержала Лиза.
– А то и говорю. Знаю я этих художников, его дружков. Были они у нас дома, видела. За бутылкой такого тебе наговорят! Душа радуется. А если на премию выдвинуть, или, там, мастерскую дать – куда там! Нетути! Дома всё рисует. Вся квартира картинами забита, повернуться негде.
Лиза явно тяготилась разговором, то и дело поглядывала на дорогу – ну, где же Шильдик, чёрт бы его побрал! Сколько можно ждать?! Спросила Раису:
– А вы где работаете, Раиса Васильевна? Если не секрет.
– Да какой там секрет! В поликлинике. Медсестрой в кабинете уролога. Хотела в своё время врачихой стать, да ума хватило только на медучилище. Ну, ничего. Жить можно. Плотют, конечно, мало, да мы с Андрюхой люди скромные, нам много не надо. Правда, Андрюш? Ну, он иногда картину-другую продаст, вот и радость.
Андрей, чувствуя, что разговор у женщин не клеится, вмешался.
– Рая, хватит тебе. Может, Лизе это неинтересно слушать. Лучше налей.
– Себе нальём, а тебе, Андрюш, хватит. Иди, погуляй.
Когда Андрей отошёл, Раиса стала жаловаться:
– Ой, Лиза, намучилась я с ним в своё время, ты бы знала! Любил он эту вот злодейку, неделями пил. Сейчас полегче стало. Вроде за ум взялся. Или уж норму свою выпил, не знаю. Я с ним и по наркологам ходила, и под капельницей он сто раз лежал. А отдохнёт малость и опять за своё. Ужас! Сколько я с ним нервов потратила! Я ему, считай, вместо мамки была. Он же сиротой рос, без родителей… Ласки не знал, ухода за собою.
– Что-то я в университете не замечала за ним такого, – возразила Лиза. – И одет всегда был хорошо, и сиротой не выглядел.
– Ну, держать он себя умеет, да, а вот когда из Москвы вернулся… когда из Художественной этой академии его попёрли… Вот тогда и схлестнулся он с зелёным змием… Да-а, были дела.
Раиса оборвала рассказ – вернулся Андрей, спросил просто:
– Ну, все мои косточки перемыли?
Раиса так же просто отвечала:
– Ага, помыли малость. С тебя не убудет.
– Ладно, проехали. Рая, сходи-ка домой, принеси картину, что в кладовке стоит, «Гименей». Здесь один покупатель приходил, я хочу ему эту картину предложить.
– Это паренёк такой кудрявый, с цепями? – уточнила Раиса, поднимаясь.
– Да, он. Иди.
Раиса стала наказывать Лизе:
– Ты тут покомандуй, я скоро. Пить ему больше не давай, а то на неделю с катушек соскочит. Поняла?



Едва Раиса удалилась, Лиза набросилась на Андрея с упрёками.
– Савицкий, ты меня просто убил! Честное слово. С кем ты живёшь? Что за подруга жизни?! Зачем? Она же типичная деревенская тётка. И это называется «жена художника»! А? Разве тебе с ней интересно?
– Мне самому с собой интересно, – угрюмо отвечал Андрей.
– Хорошо, я это могу понять, – Лиза не сбавляла напора. – Ты живёшь в своём мире, своими заботами, картинами… Но… она – кухарка у тебя, что ли? Нянька? Так и скажи. Почему – «жена»?
Андрей повесил голову, носком туфли чертил какой-то узор на асфальте. Подавленно попросил:
– Коровина, не рви мне душу, а? Налей лучше. Водку ты купила замечательную.
– Нет, погоди с водкой. – Лиза отняла у него бутылку. – Господи, Андрюша, я же тебе помочь хочу! Ты же… ты в болоте сидишь, пойми! Неужели этого не видишь? Она и разговаривать-то как следует не умеет. Как ты с ней общаешься? О чём вы говорите?
– Замолчи, Лиза! Закрой рот. Она обычная добрая женщина. Мне с ней спокойно. И говорим мы… ну, да мало ли о чём говорим! Мы же не глухонемые.
Голос Лизы был теперь вкрадчивым, осторожным.
– Рядом с тобой другая должна быть женщина, Савицкий. Ты – талантливый художник, интеллигент. Тебе нужна муза, вдохновляющая на достойные замыслы. Надо же с кем-то делиться своими творческими планами, обсуждать их, потом как-то претворять в жизнь! А? Что молчишь?
Он поднял на неё грустные глаза.
– А с такой женщиной, как Раиса, по-твоему делиться творческими замыслами нельзя?
– Да она ничего в твоих картинах не понимает, Савицкий! – Лиза почти кричала. – Я с ней поговорила пять минут и всё поняла. Какие замыслы, Андрюша? О чём ты говоришь?!
– Тише, на нас уже смотрят, – попросил Андрей, оглянувшись на прохожих.
Лиза умолкла, но внутри у неё всё кипело. Ну, как ему, взрослому человеку, объяснить прописные истины: он неправ, он живёт неподобающе его таланту, и есть выход из этой ситуации…
Андрей гнул своё.
– Жизнь, Лиза, течёт по своему руслу, как река. А человека куда прибьёт. Ты, или я не можем подчинить себе свободу или выбор другого. Человека по жизни ведёт его величество Случай. Тут ничего не поделаешь.
Она возражала страстно, убеждённо.
– Ты не прав, Андрюша. Всё в мире управляемо – случай, судьба, везение… Их нужно подчинить своим планам и потребностям. Это всем по силам. Нужно только захотеть. Ну, и потрудиться, разумеется. Человек должен сопротивляться жизни, обществу, в котором живёт. Иначе он – щепка. Унесёт течением, только и всего.
Андрей уныло вздохнул.
– Мне бы твою энергию, Коровина. Такие бы полотна писал! Во всю стену.
Она, в который уже раз, тесно придвинулась к нему, заботливо провела рукой по седеющим его волосам.
– Вот и берись, пиши. Я хочу вытащить тебя из болота, в котором ты сидишь, из дохлой твоей философии покорности обстоятельствам, самой жизни. Вот тебе моя рука, Савицкий, вот сердце. На, послушай, как оно стучит, как рвётся к твоему.
Андрей припал ухом к её груди, добросовестно слушал. Сказал:
– У тебя аритмия, Коровина. У врача давно была?
Она досадливо шлёпнула его по руке.
– Да ну тебя, Савицкий. Я серьёзно, а он… шуточки шутить! «Аритмия»! Да чёрт с ней, если она и есть.
У дома напротив, через сквер, остановилась белая «ауди». Из неё неторопливо вылез полненький, с розовым лицом малый в короткой безрукавке и потёртых джинсах, направился к Лизе. Обронил:
– Я приехал, Михална.
– Наконец-то! – Лиза с неподдельным осуждением смотрела на своего шофёра. – Ехал целый час… Это Андрей Иванович, художник, я у него картины купила.
Малый равнодушно глянул на Андрея.
– Понятно. Раз художник – то картины, а если бы писатель – то книги. Ну, чё – таскать? Какие?
– Грузи. Вон те, девять штук.
Юра подошёл к картинам, небрежно перебирал рамы.
– Куда столько?! Где вешать их будете?
Лиза не сдержалась, вспылила.
– Юра, придержи язык. Не твоё это дело. Работай.
Малый стал носить картины к машине, бормотал себе под нос: «Я работаю, хлеб зря не ем. Сказать ничего нельзя! «Не твоё дело». Ишь! А сама просила: ты мне подсказывай, Юра, если что не так. А как скажешь – не лезь! Пойми этих баб!..»
Картины заняли весь багажник машины и заднее сидение. Лиза, наблюдавшая за погрузкой, велела шофёру подождать, прощальным печальным взглядом окинула лицо Андрея.
– Ну вот, Андрюша, картины теперь мои. Буду ими любоваться, тебя вспоминать, думать… Помни: всё, что я тебе сказала, – от чистого сердца. Давай в Испанию съездим, а? Раиса же тебя отпустила.
– Как отпустила? Когда?
Лиза удивлённо приподняла брови.
– Ты что, глухой? Или забыл? Она же чётко сказала: соглашайся, Андрей!
– А–а… сказала, да. – Андрей поднял на Лизу больные глаза. – Слушай, Коровина, ты правда… ты правда меня любила? И помнила все эти годы?
Лиза почувствовала перелом в его умонастроении. Это был очень важный для неё момент. Она поняла, что должна сейчас остаться, ответить так, чтобы он поверил её словам окончательно, чтобы принял нужное для неё решение. И она постаралась – голос её звучал на низких бархатных нотах, глаза повлажнели, смотрели на него преданно, предельно искренне.
– Помнила! Люблю до сих пор. Страдаю. Ну, какими ещё словами сказать, Андрюша?.. Поехали! Съездим в Испанию, отдохнёшь, мир повидаешь. Потом – работай в своё удовольствие. Мастерскую тебе куплю, в одном из магазинов салон картин открою. Не будешь здесь сидеть…
– Тебе всё это в копеечку влетит, – сопротивлялся Андрей, чувствуя, что голос его слабеет, что сопротивляться Лизе ему с каждой минутой сложнее и сложнее. Как смотрит на него эта женщина, какие открывает перед ним перспективы!
И Лиза видела его сомнения, не отступала.
– Не твоя забота, милый художник! Найду деньги, не беспокойся. У меня годовой оборот – миллионы, хватит денег на всё. Тащи свой камень наверх, твори! А я тебе помогать буду. Выставки организую в лучших залах города, в Москве нужных людей найду. Ты со временем станешь богатым и знаменитым. Придёт время, скажешь: спасибо тебе, Лизка, ты была права. А то бы я так и загнулся здесь, на этих скамейках.
– Ну, Лизка, ты – Цицерон. Слезу твои речи вышибают.
Но Лиза не намерена была шутить.
– Андрей, не надо, – серьёзно и с некоторой даже обидой проговорила она. – Многим талантливым мужчинам помогали прежде всего женщины – и материально, и своей любовью. История искусств полна таких примеров. Назвать?
Андрей жестом остановил её.
– Не надо, знаю. Чайковский, Глазунов, Булгаков… Да, ты права, любовь женщины в творческой жизни художника много значит. Но – после учителя, наставника.
– А я и не претендую на первое место, – ласково говорила Лиза.– Учить тебя не собираюсь, а помочь… Вот тебе моя рука, моя любовь. Поехали! У тебя будет столько новых впечатлений, гарантирую. И море, и белые яхты, и на корриду можем съездить. И в музей Сальвадора Дали, в Фигейросу, – это обязательно! Неужели ты не хочешь побывать в его музее?
Андрей в смятении оторвался от Лизы, сел на скамейку, закинув ногу на ногу, рассуждал сам с собой:
– Нужно подумать. Чёрт! В голове – винегрет. Испания, болото, салон… Поехать можно, чего не съездить?! Картины продал, деньги есть. На свои поеду, Коровина, заруби себе на носу. Альфонсом у тебя быть не собираюсь, поняла? Я человек свободный, не продаюсь… Выпить надо, вот что. Гм, а бутылка пустая… Посиди, я сейчас сбегаю в гастроном. Одна нога здесь, другая там! Жди, я мигом.



Властным жестом Лиза позвала шофёра. Когда тот подошёл, сказала:
– Вот что, Юрок. Немного задержимся. Одно важное дело тебе сделать надо.
– Какое? – Шильдик был весь внимание. Смотрел на хозяйку с готовностью выполнить любое её поручение.
– Нужно очаровать одну даму. Она сейчас придёт. Это родственница Андрея Ивановича, его сестра. Милая, симпатичная женщина. Зовут её Раиса. Раиса Васильевна.
Шильдик кивал: ага, мол, понял, слушаю.
– Завлеки её, Юрок, мозги запудри. Ты парень хоть куда, из себя видный. Влюби её в себя, утопи в страсти.
– Утопить?!
– Я сказала: в страсти! Слушай внимательно.
– А-а… Страсть я люблю. Прошлый раз, помнишь, Михална, всю ночь ты меня не отпускала?
Лиза испуганно оглянулась, сбавила голос, шипела теперь, как рассерженная гусыня.
– Тихо, дурак! Забудь об этом. Ничего не было, никакой ночи! Понял?
– Ну… Как же не было? У меня, вон, плечо покусанное, в синяках.
Лиза махала перед носом Шильдика сжатыми кулаками.
– Молчи, сказала! Плечо у него! Мало ли кто тебе его покусал!.. В общем, так. При людях называй меня по имени-отчеству и на «вы». Ясно? И чтоб никаких больше воспоминаний. А не то выгоню к чёртовой матери! Идиот. Плечо у него, скажите пожалуйста!
Незаметно ухмыльнувшись, Шильдик покорно произнёс:
– Да, хозяйка. Прости. Это мне приснилось.
– Ну, то-то.
Лиза закурила, малость успокоилась, заговорила вполне миролюбиво.
– Если что и было, Юрок, – забудь. Живая я, не сдержалась. Выпили мы в тот вечер с москвичами изрядно, хорошее дело я провернула. А ты и воспользовался моей слабостью… Короче, так: придёт Раиса Васильевна – начинай за ней ухаживать. Она доступная, из простых. Медсестра. Ну, сам увидишь. Комплименты ей говори, мол, какая вы, Раиса Васильевна, красивая, фигура у вас стройная, может, немного и полная, но я полных женщин люблю – они мягкие… Это по характеру, намекни. Про ножки скажи – они у неё ничего.
– А про глаза говорить? – деловито уточнил Шильдик.
– Обязательно! Про глаза женщины любят слушать. Говори: какие они у вас выразительные, излучают нежность и ласку, глубокие, как озёра, в них можно утонуть. Сердце моё дрогнуло и сбилось с ритма, не могу никак успокоить… В таком духе, понял? Только не переборщи, тут меру надо знать. О причёске ещё можешь сказать, про губы тоже. Какие они у вас чувственные, так манят… Всё запомнил?
Шильдик отрицательно замотал головой.
–Нет, Михална, ты так много наговорила, разве упомнишь?! Сразу не ухватить. «Ваши губы, как бантик… чуст… чувст…» Что дальше-то?
– Скажи проще: красивые. Кретин! Чего тут сложного запомнить?
– Ды я… Сразу как-то… Боюсь, не так ляпну чего, испорчу дело. Она надо мной смеяться будет.
– Вот я тебя и учу что говорить. Знаю, чего нашей сестре надо.
– Так она и тебе сестра, Михална?
Лиза с досадой хлопнула себя ладонями по бёдрам.
– Да все мы, бабы, сёстры, а вы, мужики, – братья! Что ж ты такой тупой, Юра?
Поворчав про себя, Лиза продолжала инструктаж.
– Слушай дальше. Предложи ей для начала покататься на машине. В ресторан своди. Ресторан я оплачу.
Шильдик охотно поддержал эту идею, подобострастно заглядывал хозяйке в лицо.
– Я в кабаке буду брать чего подешевле, Михална. Котлетки, там, минералку. Водку можно и с собой взять, дешевле это.
У Лизы глаза от гнева стали круглыми.
– Какие котлетки?! Какая минералка?! «Водка с собой». Ты ещё варёной колбасы возьми, порежешь там на бутерброды… Ну, идиот, ну, Бог работничка послал!.. Юра, если у вас разговор о машине зайдёт, скажешь ей, что она моя.
– Да и так все знают, что она ваша. – Шильдик – сама наивность и простодушие.
– А ты говори, что она – твоя! – Лиза теперь не сдерживала себя. – Понял? Я хочу, чтобы ты был жених с хорошим приданым. Если у вас с Раисой получится любовь, я тебе на свадьбу «ауди» подарю.
– Да?! Здорово! – Шильдик не скрывал своей радости. – Я постараюсь, Михална.
– Вот и молодец. Строй из себя нецелованного мальчика. Женщинам это нравится. Раиса тебя обучать станет. Она вроде как первая у тебя будет, а ты подыгрывай. Мол, как это делать? Усёк?
– Ага, усёк. – Шильдик подумал, спросил несмело: – А зачем тебе это нужно, Михална?
Лиза увела глаза.
– Ну… Рая – несчастная одинокая женщина, мне Андрей Иванович рассказывал. Никак не может замуж выйти. Вот он и попросил меня познакомить её с хорошим парнем. Я тебя не заставляю, а просто познакомить хочу. А вдруг у вас сложится?! Ты делай вид, что ничего не знаешь. Гни свою линию. Предлагай замужество. А потом можете и разойтись.
Шильдик задумался.
– А она потом машину не станет делить?
– Конечно, нет, – успокоила его Лиза. – Вы составите брачный контракт, опись имущества напишете, кто, с чем вступает в семейную жизнь. Сейчас это просто. Не переживай. Машина за тобой останется.
– Ну, раз так… – улыбка у Шильдика во весь рот. – Да за «ауди», Михална, я любую Раису в ЗАГС поведу!



Явилась Раиса с картиной, завёрнутой в плотную магазинную бумагу. Развернула её, поставила на скамейку, спросила Лизу:
– А где Андрей?
– За сигаретами пошёл.
Лиза помнила наказ Раисы, и признание её, что Андрей отправился за новой бутылкой, могло испортить дальнейшие их отношения. Потому она поторопилась представить Юрия и Раису друг другу.
Раиса с интересом глянула на парня, подала ему руку. Тот осклабился:
– Очень приятно, Раиса Васильевна. Люблю полненьких.
– А худые чем вам не угодили? – Раиса не полезла за словом в карман.
– Ну… худенькие тоже ничего, меньше едят и материи на них немного надо.
Раиса захохотала – такое неожиданное мерило женщин было у этого человека. Надо же!
– А я тоже немного ем, – сказала она, невольно проведя рукою по животу. – Особенно сейчас, летом. Жарко. Да и зимой…
– Ну, вы побеседуйте пока, я вас оставлю, – вставила Лиза решительную фразу. – Мороженого с самого утра хочу. Вон, в кафе загляну. Вам купить, Рая?
– Нет, не надо. Потом пить захочется. Не надо, – повторила Раиса, и Лиза, согласно кивнув, отправилась вдоль скамеек с сидящими на них людьми.
День набрал уже полную силу, солнце светило щедро, залило своими лучами и сквер, и прилегающие улицы, отражалось в окнах домов яркими бликами. В сквере было хорошо – уютно, место располагало к отдыху, разговорам, радовало зеленью и относительной тишиной. Таких уголков в городе немного.
Лиза оглянулась через плечо, мысленно пожелала своему помощнику: «Ну, Юрок, давай, действуй!»
А тот уже брал инициативу в свои руки. Предложил энергично:
– Ну чё, Раиса Васильевна, знакомиться будем?
–Нас же познакомили!
– Это разве знакомство?! Сказали, как зовут и всё.
– А ты как хочешь?
– Поближе, как! Вы – женщина, я – мужчина. Понимать надо.
– Что понимать-то?
– Какая вы недогадливая. Я к вам со всем расположением, а вы вопросы странные задаёте. Давайте сядем рядком, да поговорим предметно.
– Хорошо, давайте сядем. – У Раисы в глазах прыгали весёлые искры, разговор её забавлял. Попросила: – Только ты, Юра, отодвинься, не надо так близко – жарко… Ага, так. Ну, и о чём мы будем говорить?
Шильдик покашлял в кулак, придал голосу солидности.
– Я вот недавно книжку интересную прочитал, про наши имена. К примеру, взять Елизавета, хозяйка моя. Так её имя означает «божья помощь», она от любви рождена. Юрий, то есть я, – защитник женского пола и помощник хлеборобов. Про Юрия Победоносца слыхали?.. Ну вот, Юрий – значит, человек смелый и упорный. Если чего задумал – зубы сломает, а своего добьётся.
Раиса улыбнулась.
– Зубы-то зачем ломать? Пригодятся.
Шильдик сделал строгое лицо.
– Это я так, чтобы вы лучше поняли. Образно говорю. Какие мы, Юрки, есть.
– Ага, поняла.
– И ещё в любви нам не везёт, – продолжал Шильдик. – Никак свою половинку не сыщешь. Ходишь-бродишь по белому свету, то к одной бабёнке приглядываешься, то к другой, а сердечного контакта не получается. Но если встречу ту, единственную, – держись, голуба! Задушу в объятиях, а из рук этих не выпущу! – Он показал Раисе свои толстенькие, как сосиски, пальцы.
– Страсти какие! – Раиса поёжилась. – Прям Шекспир!.. Ну, а про нас, Раис, чего в той книжке написано, Юра?
Шильдик, словно гипнотизёр, понизил голос, не говорил, а вещал.
– Раисы – те ещё штучки! Сначала, как познакомятся они с противоположным полом, то есть с мужчиной, кажется вроде бы лёгкая для общения и характером… Цветочки любит, тюльпаны особенно, жаворонков по весне слушать…
Раиса мечтательно подхватила:
– Точно, тюльпаны люблю, на даче развожу. У меня их целых две грядки.
Шильдик вёл свою целенаправленную линию.
– Трудолюбивые они, Раисы, и поначалу заманивают ласками противоположный пол. Но с ними ухо надо востро держать. Не успеешь оглянуться – она уже на тебе верхом сидит.
Раиса смеялась долго и искренне. Наконец унялась, уточнила:
– Это как понимать – «верхом»?
– А верховодить, значит, любит, руководить. А вы о чём подумали, Васильевна?
– Да тут у Андрея картина где-то была, лошадь нарисована. На ней седла и всадника не хватает. Я про эту картину и подумала.
Шильдик шевельнулся, сел поудобнее.
–Я эту картину уже в машину погрузил, хозяйка моя купила её… И чем это ваш братец расположил к себе, не понимаю! Девять картин купила! Куда их вешать?!
– Чей братец? – переспросила удивлённая Раиса.
– Ну, ваш. Вы же сестра Андрея, так?
– Тебе это кто сказал, Юра?
– Хозяйка сказала, Михална.
Раиса соображала быстро. На лицо её лишь на мгновение набежала тень недоумения, но в следующее оно снова жило прежним жизнерадостным светом.
– Понятно, понятно, – скороговоркой, только для себя, отметила она поразивший её факт. Спокойно добавила: – Сестра я ему, да. По линии милосердия… А какие ещё книжки ты читаешь, Юра? Расскажи.
– Я много чего читал, всего не упомнишь, Васильевна. Читаешь, вроде всё помнишь, а закрыл книжку – о чём она? Вот как сейчас пишут. Особенно эти… ну, про бандитов, убийства всякие.
– Детективы.
– Да, они… А хочете, Васильевна, я вас на машине покатаю? Вон, на той, «ауди», видите? Моя тачка. Поехали? Отвезу, вот, хозяйку и могу заехать, куда скажете.
– Прямо сегодня?
– А чего кота за хвост тянуть? – Шильдик сжал пальцы Раисиной руки.
Она поморщилась, отняла руку.
– Юра, ну что ты!? Больно же! Кто так с женщиной обращается?!
Помолчали.
Шильдик вдруг напустил на лицо страдальческую гримасу.
– Ой, Рая! Да у вас…глаза…
– Что глаза? – Раиса не на шутку перепугалась, кинулась искать в сумке у себя зеркальце.
– Да я только сейчас увидел. У вас глаза разные.
– Как, то есть? О чём ты, Юра? Краска, что ли, потекла?..Я так и знала!.. Да где же это зеркало? – Она шарила в сумке.
– Нет, не краска. Глаза у вас… один левый, другой правый. Ха-ха-ха…Купил я вас, Раиса Васильевна, купил! Вы не первая на эту удочку попадаетесь. Я всегда так женщин разыгрываю.
Раиса не разделяла его весёлого настроя, сказала, разглядывая себя в найденное наконец круглое зеркальце:
– Шуточки у тебя, Юра. Лучше помолчи.
А того понесло.
– Нет, я про ваши глаза ещё скажу: они у вас завлекательные, прямо жуть! Утонуть в них можно. Глубокие, синие, как озёра. И большие. Я у женщин таких больших глаз никогда не видел. Разве у лошадей. Вот, на картине у Андрея…
– Ладно, Юра, хватит дурачиться, – Раиса сунула зеркальце назад в сумку, повернулась к Шильдику. – Что-нибудь посерьёзней скажи. Я женщина строгая, порядок во всём люблю.
Он притих, минуту-другую думал о чём-то, явно собираясь с мыслями, потом решительно взял руки Раисы в свои, говорил теперь неторопливо, тщательно подбирая слова, с располагающей интонацией:
– Понравилась ты мне, Рая. Я же не случайно про книжку имён вспомнил. Прямо сказать боязно было, на смех ещё поднимешь. Случалось такое. А я к тебе со всей душой. Увидел тебя и думаю: чего говорить, чтобы поверила, чтобы… Ну, не знаю, чего дальше-то говорить. Может, правда, поедем покатаемся, а? На природу, на речку. Потом ко мне. Или к тебе, как скажешь. Шампанского выпьем. Я когда малость выпью, у меня лучше с разговорами-то получается, слова откуда-то берутся. А шампанское я умею так открывать, что не стреляет пробка. Тут приспособиться надо. Ухватишь пробку, покачаешь её туда-сюда, чтобы газ вышел, бутылка пошипит чудок…ш-ш-ш… и всё. Ни капли не пролью, всё наше вино будет…
Раиса молчала, слушала с затаённой улыбкой на губах.
Шильдик осмелел, прислонился к ней.
– Волосы у тебя хорошо пахнут, Рая. Шампунь хороший покупаешь, следишь за собой, аккуратная ты. Я люблю аккуратных.
Раиса резко повернулась к нему.
– Юра, ты вроде трезвый, говори прямо, чего добиваешься? И лучше не ври, у тебя это плохо получается.
– Не получается, – скорбно признал Шильдик.
Посидел, повздыхал, тоскливо глядя на картины и лица прохожих, выпалил вдруг:
– Я на тебе жениться хочу, Васильевна. Хозяйка велела.
– Та-а-ак, – Раиса не знала смеяться ей или ругать Лизу за глупую шутку. А в голове её между тем шла быстрая и напряжённая работа. Сказала:
– Слушай сюда, Юра. Ты… сам-то, как? Женишься на мне? Возьмёшь в жёны старую тётку?
Шильдик мотнул склонённой головой.
– Не такая ты и старая, Рая. Вижу я, не слепой. Чуток, может, и постарше меня. И жениться я на тебе хочу. Только учти: распишемся по брачному контракту. Запишем, кто с чем пришёл…
– Да погоди ты про контракт! – остановила его Раиса. – Скажи мне правду: я тебе нравлюсь? Да?
– Я же сказал, Рая. Хорошая ты, полненькая. Пахнешь хорошо. И глаза…Синие, как нёбушко. Потонул я в них, всё. Некому спасать.
Тихая, растерянная улыбка блуждала по лицу Раисы.
– Интересно-о… Интересно, – проговорила она вполголоса. – Ты мне тоже нравишься, Юра. И «ауди» у тебя есть, и глупый ты в меру. Или притворяешься, а? Признайся лучше.
Он дёрнулся в протесте.
– Да чего «притворяешься»? Зачем? Какой есть. Тут весь, на виду.
В глазах Раисы зрело какое-то решение.
– Ну что ж, – сказала она. – Жениться, так жениться! Давай. Только у меня условие, Юра.
– Какое?
– У меня приданого нет. Бедная я женщина, одинокая, в поликлинике работаю, там много не заработаешь. А хозяйка твоя богатая, у неё два магазина. Скажи ей, пусть один мне подарит. Ей мой брат нужен, Андрей, а нам с тобой – магазин.
Шильдик в изумлении открыл рот.
– Ну, ты даёшь, Рая! Магазин Лизка не отдаст, Чего ради? Не сына женит, шофёра своего. А у нас родства никакого.
В голосе Раисы зазвучал металл.
–А я в таком случае Андрея не отдам. Сестра, всё-таки. На брак требуется согласие родственников. Я у него одна, никого больше нет.
– Обычно же за невесту выкуп дают, Васильевна, ты что?! – взвился Шильдик. – А ты…
– А я за брата выкуп требую, понял? Иначе Лиза его не получит…Так, хватит болтать. Становись на колени, Юрок, вон твоя хозяйка идет. И Андрей Иваныч тоже.
– Зачем на колени-то?
– Благословение на женитьбу будем у них просить. Становись, кому говорю!
И Раиса с Шильдиком рухнули перед подошедшими Лизой и Андреем на колени, склонили головы…


У Лизы на лице – величайшее изумление. Она переводила непонимающий взгляд с Шильдика на Раису, всё пыталась что-то сказать и наконец вымолвила:
– Что это вы? А?
Шильдик поднял на неё покорные, просящие глаза.
– Елизавета Михална… И вы, Андрей Иваныч. Так получилось… По книжке – я упорный защитник противоположного пола, а половинку свою всё никак не мог отыскать. Не везло мне по любовной линии. А нынче увидал Раю, Раису Васильевну, и всё в организме стало на место. Думаю, задушу её в объятиях, а из рук не выпущу. Так и Рае сказал.
Лиза деловито заметила:
– Ты погоди душить, говори по делу. Чего на коленях стоите?
– Так вот я и говорю, – Шильдик торопился со словами, словно боялся того, что его не выслушают, перебьют. – Благословите нас с Раей, Михална. И вы, Андрей Иваныч. Вы же ей не чужой человек, брат, как-никак. А нас с Раей великая любовь свела, сам не ожидал. Жить друг без друга более не сможем. Так, Рая? Скажи.
Раиса – само целомудрие, и слова её будто нежный шелест листьев, и взгляд непорочной юной девы.
– Что тут речи говорить, – робко произнесла она. – Любовь нас с Юрой свела до гробовой доски. Объяснились мы. Сама не думала… Благословите!
У Андрея сам собою беззвучно открывался и закрывался рот. Наконец он выдавил из себя:
– Что за спектакль, Рая? Поднимись!
Раиса покачала головой, горестно возразила:
– Это не спектакль, Андрюша. Это серьёзно, как брату тебе говорю. Юра меня замуж позвал, любить обещал. Да и полюбил он меня, я это чувствую. И я ему взаимностью ответила. Благослови, брат!
– Вы же только что познакомились, чёрт вас дери! – Андрей недоумённо взглядывал то на Раису с Шильдиком, то на Лизу. Но та стояла с каменным, отрешённым лицом, на котором можно было прочитать только одно: ну, раз полюбили, что тут поделаешь?!
– Какая любовь?! – продолжал возмущаться Андрей. – Когда это вы успели? Я только в магазин сходил… Рая, ты что тут комедию ломаешь?
– Ничего я не ломаю, Андрюша, – по-прежнему тихо и покорно отвечала Раиса. – На человека раз только глянешь, и сразу всё ясно – твоя это половинка. Вот.
– Я Раю всю жизнь искал, – вторил ей Шильдик, держа Раису за руку. – И нашёл, слава Богу. Никому её теперь не отдам.
Андрей поставил на скамейку принесённую с собой бутылку водки, нервно, не веря в происходящее, хохотнул:
– Разыгрываете, да? Брат, сестра… Кто всё это придумал? Спектакль, честное слово!
Лиза тотчас вступила в разговор.
– Андрей, что ты в самом деле?! Какой спектакль? О чём ты говоришь? Людей свела судьба, любовь. Как этому не порадоваться и не помочь им обрести счастье, узаконить его... Юра, Рая! Дорогие мои! Как я за вас рада! И на правах хозяйки Юрия, его крёстной матери, благословляю вас. Боже, чем же скрепить их союз? – взгляд Лизы заметался по картинам. – Иконку бы какую… А, вот!
Она шагнула к скамье, на которой стояла принесённая Раисой картина.
– Это же «Гименей»! Бог семьи и брака. Так, Андрей? Это твоя работа?         
– Моя, – угрюмо отвечал тот. – Я её одному человеку обещал показать.
– Самое то! – радости Лизы не было края. Она подхватила «Гименея», выставила перед собой, сказала дрогнувшим, проникновенным голосом: – Юра, благословляю тебя на брак с этой замечательной женщиной. И вас, Раечка. Отдаю вам Юрия Шиндина в мужья с радостью и чисто женской завистью. Такой мужчина! Работящий, безотказный, почти не пьёт. Клад, а не мужик! Берегите его, любите, рожайте ему детишек и побольше. И пусть ваш союз будет вечным… Андрей, теперь твоя очередь, говори.
Андрей повернулся к Раисе.
– Рая, я ничего не понимаю. Что тут происходит? Ты мне можешь объяснить?
Она мелко закивала.
– Конечно, Андрей. Всё очень просто. Я женщина свободная, нерасписанная, имею право на личное счастье. Встретила надёжного мужчину, полюбила его, а он полюбил меня. Вот мы и решили пожениться. Хочу быть законной женой. Благослови меня, брат, отпусти.
Андрей растерялся окончательно, не знал что сказать. Стоял столбом и только руками разводил. Это реальность или галлюцинации? Но вроде бы все не такие уж пьяные. Ну, выпили малость, пошутили… и хватит!
Однако непонятное действо продолжалось.
Лиза, перекрестив Раису с Шильдиком картиной, велела им:
– Теперь вставайте. Да благословит вас и Бог! Он сейчас смотрит с небес и тоже радуется новой счастливой паре... Давайте выпьем по этому торжественному случаю. Андрей, наливай… Горько-о-о…
Поднявшись с колен, Шильдик с Раисой послушно и жарко поцеловались. Андрей, всё ещё не веря в происходящее, лишь усмехался.
– Ну, артисты!.. Давайте, валяйте дальше. Занятно! – И выпил вместе со всеми.
Шильдик, зажевав, сказал Лизе:
– Михална, тут такое дело. Рая, конечно, согласная на замужество, но…
– Говори, Юра, здесь все свои. Не стесняйся.
– Гм. –  Шильдик кашлянул, перевёл дух. – Рая… То есть Раиса Васильевна… Она приданое просит, Михална. А раз вы в этом деле закопёрщик…
Лиза поперхнулась минеральной водой, замахала руками.
– Какой ещё «закопёрщик»?! Чего ты несёшь? И какое «приданое»? Тебе к свадьбе я обязательно что-нибудь подарю, а Рае… Это родственники должны дарить.
– У неё брат один, больше никого.
– Хватит! Надоело! – Андрей рубанул рукою воздух. – Позубоскалили и будет. Лиза, прекрати.
Но Лиза не собиралась отступать.
– Андрей, насчёт Раисы Васильевны я подумаю. Что бы ты хотела, Рая? Платье свадебное, туфли? Ресторан я на себя беру.
– Она один ваш магазин в приданое просит, – бесстрастно сказал Шильдик. – Тот, что на Московском проспекте.
– Магазин?! – Лиза задохнулась в эмоциях. – Ничего себе приданое! Да вы с ума сошли, молодожёны!
Все четверо воззрились теперь друг на друга с разным выражением на лицах: Андрей посмеивался – получила, Коровина? Так тебе и надо. Ишь, придумала!.. Шильдик держал в глазах нейтралитет: «ауди» ему обещали, хозяйка сдержит слово, он это знал; с магазином пусть сами разбираются… А Раиса упрямо сжимала губы: магазин – моё условие, иначе Андрея не отдам… Лиза хмурилась: что-то не так идёт, не сорвалось бы задуманное…
Так они и стояли какое-то время в коллективной прострации, а к скамье, между тем, приближался, шаркая подошвами летних кожаных туфлей, Борис Леопольдович, литератор, потенциальный покупатель картин.



Древние греки изображали Гименея кудрявым обнажённым юношей с факелом в руках, который на свадебных церемониях летел на белоснежных крыльях впереди шествия и был залогом счастливой семейной жизни.
Вместо факела Андрей вручил своему картинному Гименею золотую цепь: она обвивала его запястья, свисала с пальцев, как бы намекая на то, что свисающие эти концы предназначены тому, кто решил связать себя семейными узами. А узы-цепь, как известно, не разорвать.
Ещё издали, увидев картину, Борис Леопольдович закричал:
– Вот она! Это именно то, что мне нужно. То, что я искал… Боже, какая прелесть! Такой очаровательный Гименей! А идея, идея полотна! Андрей Иванович, вы гений!
– Да какой там гений, – вздохнул Андрей. – Работа несовершенна, увы, потому я и не выставлял её на продажу. Хотел вам просто показать.
– Что вы такое говорите, Андрей Иванович! Здесь всё на месте. Тема, краски, идея… А Гименей – смотрите, какие у него лукавые, хитрющие глаза! Сколько в них понимания человеческого бытия, философии!.. Нет-нет, я решительно это покупаю!
Борис Леопольдович топтался возле картины, смотрел на неё то с одной стороны, то с другой, и Лиза, по-прежнему державшая полотно в руках, поворачивалась вместе с ним, отчего-то пряча за ним своё лицо.
Сказала вдруг:
– Да, работа ещё сырая, картина недоработана. Она не продаётся.
Борис Леопольдович в недоумении повернулся к Андрею.
– Как не продаётся?! Андрей Иванович, мы же с вами договорились, я пришёл к четырём часам… И кто это там, за картиной? Ваша помощница? Что-то голос знакомый…
Борис Леопольдович попытался заглянуть за раму, но Лиза, по-прежнему прячась, стараясь изменить голос, заявила:
– Картина продана. Я её купила.
– Лиза, отдай! – велел Андрей. – Я обещал.
Смущённая Лиза опустила картину, и изумлению Бориса Леопольдовича не было предела.
– Вы-ы…? – протянул он. – Лиза-а…
– Я, я. Здравствуйте, Борис Леопольдович. – Лиза поставила «Гименея» на скамейку, не знала, куда деть глаза.
– Вот так встреча! Я и не знал, что вы и живописью интересуетесь.
– Я всем интересуюсь, Борис Леопольдович, – Лиза что-то заполошно искала в своей сумочке. – Книгами, картинами, музыкой…
– Ну, это замечательно! – сказал он. Спросил, сияя улыбкой: – А что тут у вас происходило, господа? Я, когда подходил, видел, что эти молодые люди, – он указал на Раису и Шильдика, – стояли на коленях. Потом целовались.
Андрей мрачно сообщил:
– Женятся они, Борис Леопольдович. По внезапно вспыхнувшей любви. Мы их благословили.
 – Так это же замечательно, друзья мои! – возликовал Борис Леопольдович, и лицо его зарозовело, вспыхнуло искренней радостью. – И благословлять любовь картиной Гименея!.. Да это же здорово! Гениально! Именно этот Бог приносит счастье влюблённым. Примите мои поздравления… Простите, как ваше имя?.. А ваше?.. Так вот, Рая и Юра: всех вам земных благ, радости и благополучия. Будьте счастливы!
– Спасибо вам, Борис Леопольдович, – скупо улыбнулась Раиса.
А Шильдик тут же плеснул в стаканчик водки:
– Выпей за нас, батя. Ты хорошо, душевно сказал. Спасибо.
Борис Леопольдович, со словами: «Конечно, с радостью выпью», маханул стопочку, ища глазами чем бы закусить, и Раиса услужливо подвинула ему бутерброд. Прожевав, Борис Леопольдович потребовал:
– Горько-о… Ох, горька водочка!»
Раиса и Шильдик снова слились в поцелуе, а Андрей отвернулся с прежней гримасой иронии и осуждения. Артисты. Шуты!
Борис Леопольдович попросил вдруг минуты внимания, торжественно заявил:
– Друзья мои! Поскольку здесь все свои люди, хотел бы сказать, что я не случайно искал картину, так или иначе связанную с темой семьи. Дело в том, что мы с присутствующей здесь Лизой, Елизаветой Михайловной, тоже решили пожениться. Я с великой радостью должен сказать вам, что – любим этой прекрасной женщиной, и сам люблю её. И мы скоро отправляемся в свадебное путешествие в Испанию, на золотые песчаные пляжи, на Средиземное море!
– Интересно, – протянула Раиса, глядя на изменившееся лицо Андрея. И повторила со значением, переведя взгляд на Лизу: – Очень интересно!
Та не поднимала глаз.
– Я вам скажу, друзья мои дорогие, – радостно продолжал Борис Леопольдович. – Внимание Елизаветы Михайловны к литературе, к моим сочинениям, и послужило причиной нашего стремительного сближения. Это было как… цунами, не побоюсь этого сравнения. Наши сердца затопил мощный вал искренних чувств. Он обрушил лично на меня нечто необъяснимое, божественное!.. Это так прекрасно, поверьте на слово.
Он подошёл к Лизе, взял её руку в свои, склонился и поцеловал, а Лиза осторожно, медленно вытащила пальцы и убрала руку за спину.
– Я был женат и много лет прожил в браке, – Борис Леопольдович не замечал смятения Лизы. – И жена, Нина, была для меня верной подругой жизни. И только. Но теперь всё это позади. Лиза, я подал на развод, мы с Ниной всё решили, она в курсе…
Лиза смотрела себе под ноги.
– Что ж вы так затянули, Борис Леопольдович? – укорила она. – Столько времени прошло! Я подумала, что вы меня и забыли совсем.
– Ну что вы говорите, Лиза?! Как можно вас забыть? Наши, пусть и немногочисленные, встречи, разговоры… Надо учесть и слёзы Нины, её переживания. Это всё не так просто, поймите! У неё больное сердце, нужно было подготовиться к объяснениям, как-то их сформулировать, найти слова… – Борис Леопольдович жестами и мимикой приглашал друзей понять и разделить его переживания. – Впереди теперь – сущие пустяки, формальности. Нина согласилась не поднимать в суде вопрос о разделе имущества, мы обо всём договорились. Я оставляю ей квартиру, все эти диваны-ковры, телевизор… всё! Беру только книги, ноутбук и свой недописанный роман, над которым буду работать в Испании в компании этой очаровательной женщины! Своей жены! И уверяю вас, господа, что роман …
– Простите, что перебиваю вас, Борис Леопольдович, – подала несмелый голос Раиса.
– Да-да, пожалуйста.
– Может быть, вмешиваюсь не в своё дело, но насколько я поняла, Елизавета Михайловна едет в Испанию с двумя мужчинами?
– Как… то есть… с двумя? – Борис Леопольдович перевёл удивлённый взгляд на Лизу.– А кто, простите, второй?
– Я, – глухо произнёс Андрей. – Елизавета Михайловна меня тоже пригласила в Испанию, глянуть на их «коста-курорты», синее море и белые яхты.
– Неужели… – Борис Леопольдович судорожно сглотнул, лицо его стало белым. – Лиза… объясните, пожалуйста, я ничего не могу понять.
Лиза села на скамейку. Говорила с трудом, сил ей явно не хватало.
– Леопольд Борисович… Простите, Борис Леопольдович! Я так волнуюсь…Разговор у нас с Андреем Ивановичем был, да, я не отрицаю этого, но давно, я запамятовала. Знаете, ко мне обращаются многие деятели культуры. Прослышали о моём меценатстве, тяге к искусству, к людям, которые его создают. И я в порядке оказания спонсорской помощи…
– Послушайте, Лиза… Елизавета Михайловна! – голос Бориса Леопольдовича дрожал. – Как это понимать? Получается, что вы в порядке оказания спонсорской помощи выходите замуж сразу за двоих? Или кого-то из нас приглашаете в качестве любовника, сопровождающего семейную пару? Так?
– Вы сгущаете краски, Борис Леопольдович, – мямлила Лиза. – Ещё не всё решено, и я …
– Лиза, не ставь пожилого человека в дурацкое положение! – крикнул Андрей. – Скажи ему честно, что мы с тобой всё решили. Только что. Вот здесь, на скамейке. Что мы едем в Испанию…
– Они решили, я сама это слышала, – ввернула Раиса. – Лиза предложила Андрею ехать с ней в Испанию, и он согласился.
Борис Леопольдович метался у скамейки, хватался за голову, размахивал палочкой. Взывал:
– Лиза, скажите, что это неправда! Что это глупая шутка, неумный розыгрыш. Но нельзя так шутить, нельзя! Я же поверил вам! Я разрушил семью!
Он продолжал говорить, часто повторялся, слушать его было тяжело. Тяжело было и смотреть на Бориса Леопольдовича – он как-то в один миг сдал, поник и постарел на глазах сразу на несколько лет. От его бодрости и уверенности в себе не осталось и следа.
Когда он утих, Шильдик внятно, чётко произнося слова, сказал:
– Михална, а ты и меня в Испанию обещала взять. Забыла? Ну как же! Когда москвичи приезжали контракт заключать, а потом, после ресторана, я тебя домой отвёз и спать уложил.
– Замолчи! Идиот! Выгоню! – вне себя верещала Лиза. – Ты ещё со своими гадостями! Какие москвичи? Какой ресторан?.. Пошёл вон, к машине! Кому сказала?!
Крик и нервное поведение хозяйки особого впечатления на Шильдика не произвели. Он хмыкнул, обронил:
– А чё? Что было, то я и сказал.



Тяжело опустившись на скамейку, уронив голову, Борис Леопольдович говорил слабым, задыхающимся голосом:
– Что же вы сделали со мной, Лиза? Я ведь поверил горячим вашим словам и заверениям, Мы с Ниной прожили в мире и согласии почти тридцать лет, и всё у нас было хорошо. Но вы внушили мне, что настоящая Муза – это вы! Любящая литературу, готовая отдать всё ради жизни с человеком, имеющего отношение к тайнам слова… Боже мой! Нина слегла, когда я объявил ей о разводе, а я, старый дурак, смешон теперь самому себе. Что я натворил!!!
Лиза отбивалась колючими словами.
– Что вы так переживаете, Борис Леопольдович? Прежде чем принимать такое важное решение как развод, надо всё окончательно продумать и согласовать. А вы даже не звонили в последнее время. Вот и произошла накладка.
– И это она называет «накладкой»! – вне себя воскликнул Борис Леопольдович. – Мы же всё решили, обо всём договорились. И вы дали мне время уладить свои семейные дела… «Накладка»! Она разрушила мою семью, посмеялась над старым человеком, известным писателем, автором двух незаконченных пока романов… Я так надеялся… А вы что молчите, Андрей? И вы, Юрий?! Надо вызывать милицию, призвать эту женщину к ответу. Она – мошенница, Остап Бендер в юбке!.. Юра, звоните в ноль-два!
Шильдик помялся.
– Да мне некогда, батя. Я женюсь.
Андрей промолчал, казалось, он и не слышал слов Бориса Леопольдовича, смотрел в сторону.
А Лиза вдруг вся как-то взъерошилась, глаза её засверкали, она пошла в наступление.
– Ни над кем из вас я не собиралась смеяться! – резко и сердито заговорила она. – Так получилось. Да, мы с вами, Борис Леопольдович, встречались и планировали совместную семейную жизнь. И с Андреем у нас были отношения… правда, ещё в юности. И я думала, что… Станьте на моё место, чёрт вас возьми! Одинокая женщина тянется к искусству, ходит по театрам, читает книги и собирает картины. Боготворит деятелей культуры, хочет быть среди них. И что плохого в том, что я искала того, кто мог бы быть моим спутником жизни, кому я была бы нужна и полезна?! Что?
В глазах Бориса Леопольдовича стояли слёзы.
– Вы сломали мне жизнь, Лиза! – воскликнул он. – И моей жене, Ниночке, тоже… Нина, дорогая моя, прости меня! Прости! – он схватился за сердце. Как всё это могло случиться?!
– Кто знал, что вы интересуетесь картинами художника Савицкого и придёте сюда именно сегодня! – защищалась Лиза. – Я ждала от вас звонка. А вы… Куда вы пропали? Что я должна была думать? Не звонит – значит, передумал, с женой помирился. Мало ли!
Раиса хлопотала возле Бориса Леопольдовича: расстегнула ему воротник рубашки, выхватила из сумки пузырёк.
– Успокойтесь, Борис Леопольдович. Вот корвалол… пейте! Пейте, это поможет. Я медсестра, работаю с урологом. Если у вас есть какие-то проблемы по этой линии, обращайтесь. Стесняться не надо. В вашем возрасте…
Он махнул рукой.
– Какие там проблемы! Я давно уже успокоился. И Лизу об этом честно предупредил. И она отнеслась с пониманием…Мы договорились жить, как бесполые существа… Господи, что я говорю?!. И с какими теперь глазами я явлюсь к Нине, скажите мне, Рая! Она верой и правдой со мной… почти тридцать лет… Она учительница, в школе работала… А Лиза… видели, как она со мной поступила? Уверяла, что выйдет за меня замуж, а сама завела шашни ещё с двумя мужчинами! Можно это понять, Рая?
Плечи Бориса Леопольдовича сотрясались от рыданий.
Раиса уговаривала его:
– Вам перед женой повиниться надо, Борис Леопольдович. Вы же не развелись ещё?.. Ну вот. Расскажите всё как есть, она поймёт, простит. Известно же: седина в бороду, бес в ребро… Давайте, я вам слёзки вытру. Вот так, хорошо.
– Да, бес в ребро, – соглашался Борис Леопольдович. И вскрикнул вдруг, показывая рукой на Лизу: – Вот этот бес в юбке! Вот он!
Закричала и Лиза.
– А если все хорошие мужики разобраны?! Если кругом пьяницы и наркоманы! И нас, баб, больше. Вы сами, Борис Леопольдович, говорили, что жена вашими литературными делами не интересуется. Зачем вам жить с такой женщиной? И ты, Андрей…
– А что Андрей? – негромко и спокойно произнесла Раиса. – Он же согласился ехать с тобой в Испанию? Вот и вези. Я не против.
– И меня вези, – подал голос Шильдик. – Обещала.
Лиза со смурным лицом прошлась туда-сюда у скамейки. Хлопнула вдруг в ладоши, преобразилась.
– А знаете что, господа хорошие! Обещала – так и повезу. Всех троих. Собирайтесь. Андрей, Юра, и вы, Борис Леопольдович. Трое таких видных мужиков, а! Чем я хуже других? Почему такого внимания не заслужила? Пусть и мне позавидуют – и наши, русские женщины, и испанские сеньориты. Белая яхта, трое кабальеров!.. Поехали!
Невольные улыбки зажглись на лицах, какое-то мгновение все были в лёгком замешательстве от находчивости Лизы, переглядывались, не зная как реагировать, как вести себя дальше. Только у Раисы вырвалось:
– Ишь, выкрутилась!
Борис Леопольдович обронил:
– Счастливого пути. Мы с Ниной как-нибудь без Испании. Упаду перед ней на колени…
Ушёл, сгорбившись, совсем уже по-старчески шаркая подошвами туфель.
Шильдик сказал Лизе:
– Я пойду к машине, кажись, колесо подкачать надо.
– Иди, иди, – кивнула она. – Я сейчас. Попрощаюсь вот…
В кармане Андрея запиликал мобильник. Он выхватил телефон, торопливо приложил его к уху.
– Алё-о… Да, это я. С кем имею честь?.. Кто-о?.. Не может этого быть! Мила?!! Вот это сюрприз! Сколько лет, сколько зим…Да, почти пятнадцать. А как ты узнала мой телефон?.. Понятно. Всё обо мне знаешь? Вот не ожидал, дорогая моя, думал, совсем забыла, не вспоминаешь даже… Ты-то сама как живёшь?.. Что-о?.. И когда?.. Ой, какое несчастье! Прими мои соболезнования… Приехать? Конечно, смогу. Да деньги у меня есть, сегодня хорошо заработал, картины продал. Я обязательно приеду, Мила… постараюсь. Телефон? Ага, давай, записываю. До свидания, до встречи!
Андрей щёлкнул крышкой телефона, глаза его сияли.
– Мила Корнева звонила, – сказал он в пространство. – Просит меня приехать. У неё муж погиб в автокатастрофе…
Раиса с Лизой переглянулись.
– У него глаза сумасшедшего, Рая, видишь? – сказала Лиза. – Ехать собирается. Там трое чужих детей, трое! Милка бросила его в своё время, это всё у меня на глазах было. А теперь зовёт.
– Андрюша, что там случилось? – не слушая Лизу, заботливо спросила Раиса.
– Понимаешь, ей трудно… одна, в Москве…Хочет меня увидеть, поговорить. – Погруженный в свои мысли, Андрей отвечал отстранённо, словно разговаривал сам с собой. – Надо же, вспомнила! Через столько лет. По такому случаю следует выпить… Рая, где бутылка? Я же приносил.
Раиса прятала водку в сумку.
– Хватит тебе, Андрюша. На ногах уже еле стоишь. Собирай картины, пошли домой.
– Давайте, я вас отвезу, – предложила Лиза.
Раиса покачала головой.
– Нет, не надо. Мы тут недалеко живём, картин мало осталось, тележка, вон, есть. Довезём.
– Ну, тебе виднее.
Женщины понятливо посмотрели друг на друга.
– Рая, ты не обижайся на нас с Юрой, – сказала Лиза. – За шутку.
Раиса сдержанно улыбнулась.
– Чего обижаться?! На что? Повеселились… А решать Андрею. Прощай.
– Ну, почему «прощай»? Я буду приходить сюда за картинами.
– Не приходи, не надо. – В голосе Раисы холодок. – Ты же слышала их разговор с Милой? Ехать собирается.
– А!.. Да, конечно.
Лиза поникла, повернулась со вздохом, подхватила со скамейки букет и пошла к машине, к ожидавшему её Шильдику.



Плюхнувшись на сидение, Лиза засмеялась.
–Ой, а меня качает. Ха-ха-ха… Развезло-таки. Конечно, пить водку в такую жару… Фу-у-у…
Шильдик, игриво глянув на хозяйку, успокоил:
– Не переживай, Михална. Домой отвезу в целости и сохранности, спать уложу, стеречь буду.
– Может, и в ванне искупаешь? А?
– Ну… если ты не против?
– Ха-ха-ха… Надо подумать. Ах ты, холуйчик мой любезный! Дай я тебя поцелую. Вот на кого можно во всём положиться, не то, что эти… Ладно, потусовались, подурачились… Завтра, Юра, в Союз композиторов меня отвезёшь. Мне там с одним сочинителем русских песен повидаться надо. Он, правда, хромой и видит плохо, но песни хорошие пишет. Дисков мне надарил… Я ему рояль обещала купить.
Шильдик подождал, пока загорится зелёный глаз светофора и запоздавшие пешеходы освободят «зебру», тронул машину. Поглядывая в зеркало заднего вида, сказал:
– Хватит дурить, Михална. Мало тебе художника с писателем?
–Хм! Интересно! – Лиза повернулась к Шильдику. – А тебе-то какое дело?
– Не чужая ты мне, Лиза. Мне не всё равно, что ты вытворяешь.
– Лиза-а…Совсем любопытно… А я не могу и не хочу в Испанию одна ехать, понял? Кстати, почему это ты ляпнул там, что я тебя звала с собой?
– Выручить решил. Вижу, они тебя в клещи взяли.
– Какие там клещи! – Лиза откинула спинку сидения, удобно теперь полулежала, лениво наблюдая за меняющимися в ветровом стекле картинами города. – Я бы нашла выход, не думай.
Шильдик матюкнулся сквозь зубы – опять пробка, стоять придётся. Приглушил радио, поучал хозяйку с прежней настойчивостью.
– И чего ты себе голову забила, Лиза? Ну, купила книжки, картины, любуйся, читай. Музыку слушаешь… С писателем этим, стариком, связалась – зачем людей дурачишь? У деда слёзы были на глазах, я видел. Мне даже жалко его стало.
– Юра, хватит меня учить. Не лезь не в своё дело. Крути, вон, баранку да на дорогу лучше смотри.
Но тот никак не реагировал на гневные замечания хозяйки, упрямо продолжал:
– Мечешься чего-то, женатых мужиков отбиваешь. Зачем?.. Ты вот что, Лиза: за меня выходи. Ну, необразованный я, в искусствах твоих ничего не понимаю. Картина да и картина – лошадь, там, или природа. Зачем их столько покупать?! Поглядел раз-другой да и…Правда что, пыль только вытирать.
Лиза, хмурясь, слушала шофёра. 
– Вы посмотрите на него, а! Разговорился. А ну, сбавь обороты!
Двигаться в пробке – одно мучение. Ползёшь, как черепаха. Метр-два продвинешься, и опять стой. Самое время поговорить.
– Лиза, я тебе хорошим мужем буду. Вот увидишь. Я… я люблю тебя. И давно. Ещё ты с Зубаревым жила. Когда вы меня на работу взяли, я тебя увидел и обомлел. Эх, думаю, вот эта женщина! Но тогда я даже мечтать о тебе не смел.
– Лю-ю-юбишь? – протянула Лиза, вкладывая в свой вопрос сложные интонации: и удивление, и любопытство, и неверие.
– Люблю, – подтвердил Шильдик, не поворачивая головы, не меняя силы голоса. – Ты, правда, шута из меня сделала, помыкала мной, даже насмехалась, но я терпел, подыгрывал. И ждал. Но, если помнишь, всегда старался оберегать тебя от всяких глупостей. Просто обидно было: взрослая умная женщина, а такие фортели иногда выкидывала, будто пацанка четырнадцатилетняя. И с художником этим…
Лиза, как щит, подняла перед собой ладони.
– Юра, замолкни. Я же сказала: не твоё дело. Знай свой шесток.
В голосе её зрела нешуточная угроза.
Но и Шильдик не думал отступать.
– Нет, ты послушай, Лиза. Андрей Иванович, художник, писатель этот престарелый – зачем они тебе? Это – другие люди, не нашего поля ягоды. Пишут чего-то, рисуют. Да пусть себе рисуют! Блажь это. Они нищие все, попрошайки. Пода-а-айте, господа спонсоры-ы… Тьфу! Ты госпожа, ты должна себе цену знать. Мы с тобой знаем, как деньги делать, а они – нет.
Лиза забилась в весёлом смехе.
– Мы с тобой, Шильдик? Ха-ха-ха… Ты-то тут при чём?
– Я возле тебя и твоих мужей научился кое-чему, не думай, – серьёзно сказал он. – И помогал вам. Не такой уж я дурак, как ты себе представляешь. И пользу тебе большую принёс. Нам теперь в две силы тянуть надо, без мужика ты пропадёшь, Лизавета Михална, профукаешь своё добро. Художники да композиторы по миру тебя пустят, и «ох» не скажут. Что с них толку в бизнесе?
Она вернула спинку сидения в прежнее положение, сидела теперь прямая, строгая, решительно, даже зло, говорила:
– Что это ты на чужое губу раскатал, а, Шильдик? Возьму завтра и уволю к чёртовой матери. Иди на все четыре стороны.
– Не уволишь, – бесстрастно возразил он. В том, как говорил и вёл себя Шильдик, не было и тени робости или сомнения. – Я верой и правдой столько лет тебе служу. Такого преданного ещё поискать надо.
– На тебе свет клином не сошёлся, не заносись.
Шильдик продвинул машину ещё на несколько метров. Впереди, на перекрёстке, загорелся красный, значит, снова стоять, ждать. Включил вентилятор, в машине было душно.
Сказал:
– Сошёлся, Лиза, ещё как сошёлся. Со мной тебе теперь жить. Я твоим мужем буду, любить стану на законных основаниях. И тайну нашу семейную беречь.
Последние эти слова он произнёс со значением.
– Какую ещё тайну? – Лиза стала было терять интерес к разговору, а тут вся напряглась, заволновалась.
Шильдик повернул к ней лицо. 
– Вы с Фридманом отравили Зубарева, я знаю. Он не своей смертью умер. Подслушал я ваши разговоры, так получилось. А знал и не донёс – значит, с вами заодно. Только чего это я свою хозяйку в тюрьму сажать буду?.. Ты потом от Фридмана откупилась, он в Израиль укатил с хорошими деньгами, а ты…
– Врёшь! – побледнев, выдохнула Лиза. – Ничего такого мы с Ильёй не делали. И за клевету отвечать ещё будешь. Сволочь!
Он не обратил внимания на оскорбление, продолжал невозмутимо:
– Ты не лайся, Лизуха, не надо, я не из пугливых. И Шильдиком перестань меня обзывать, вот с этой самой минуты, поняла? Я – Шильдин Юрий Митрофанович. В скором времени твой законный муж. Женимся, сделаю тебе пару-тройку ребятишек, вот и успокоишься, некогда будет шашни с художниками да с писателями заводить.
– Как ты смеешь?! Кретин! Холуй обнаглевший!.. Ишь, отмылся от навоза, голову поднял. А давно ли мы с Мишей тебя из зачуханной деревни взяли, человеком сделали?! Ненавижу! Урод! – вопила Лиза, молотя кулаками по панели машины, по «торпеде».
Шильдик коротко размахнулся и влепил Лизе пощёчину. Она ойкнула, потеряла контроль над собой. А он, посмеиваясь, прибавил газу – дорога впереди немного очистилась.
– Ничего, Лизуха, говори, выпускай пар. В семье всякое случается. Любовь и ненависть они рядышком. Давай бушуй!
Она наконец пришла в себя.
– Ты что? А? Ты на кого руку поднял? Бандит!.. Посажу, так и знай!
Лиза никак не могла зажечь сигарету – пальцы её прыгали.
Затянулась, сказала спокойнее:
– Шантажист ты, Юрий Митрофанович. Я не травила Мишу.
– Да, травил Фридман, а ты знала. Он твоим любовником был. Потом стращал, руки тебе выкручивал. Ты не чаяла, как от него избавиться, извелась вся, я же видел.
– Замолчи!
– А чего молчать, зачем? – Шильдик не сбавлял натиска. – Давай до конца разберёмся, пора пришла. Ты, Лиза, грех на душу взяла, мучаешься. Я понимаю – совесть заела. Жалко Мишу – хороший человек был. Не такой уж и старый, к тебе хорошо относился, с доверием. Жить бы ему да жить. Уважал он людей с божьей отметиной, художников, сам картины собирал…
Лиза докурила сигарету, швырнула окурок в открытое окно. Предложила:
– Слушай, Юрий Митрофанович. Давай по-джентльменски разбежимся. Забирай «ауди» и катись на все четыре стороны. А?
Он думал недолго.
– Что «ауди»? Копейки. Я своим молчанием помог тебе состояние сколотить.
– Не ты – мужья мои!
– И я тоже. Возил тебя, в сделках участвовал, прикрывал, когда надо было. Ты думала, пенёк я, не понимаю ничего. А я всё на ус мотал. Помнишь, вы с Фридманом одного фирмача из Краснодара кинули? Ну, две фуры с сахаром… Обманули мужика, сахарок, считай, вам бесплатно достался. А кто помогал, отвлекал, а потом и силу применил… забыла? А я не забыл, у меня и номера машин, и все фамилии записаны… А машина с хрусталём, из Москвы? Тоже не помнишь? Краденый хрусталь-то, а вы его через твой магазин и реализовали. Да стоило мне только намекнуть ментам, ты бы давно сидела, Лизуха!.. Ещё она мне грозит! Ха!
Лиза долго молчала.
Хрипло потом, треснутым голосом, произнесла:
– Ты, оказывается, страшней Фридмана, Юрий Митрофанович. Тот хоть не скрывал своих намерений. А ты… Боже, кого я пригрела?!
Шильдик положил ладонь на её руку.
– Ты меня не бойся, Лиза, не надо. Будешь хорошо себя вести, зачем мне тебя обижать? Сладим. Ты вину свою перед Богом искупить хочешь, я понимаю. Помогаешь художникам, писателям… Ну, и хватит, помогла – купила же его картины!..Писателю помогла книжку издать. А теперь успокойся. Наладим семейную жизнь, всё забудется, перемелется.
– Ты – чудовище! – только и могла выдавить из себя Лиза. Слёзы заливали её бледное, потрясённое случившемся лицо. – Как я не разглядела тебя, не понимаю! В страшном сне такое не могло присниться.
– Ладно, Лизонька, хватит, – миролюбиво и даже заботливо говорил Шильдик, подъезжая к дому. – Я пока картины перенесу, а ты отдохни, что ли… Или сгондоби перекусить. Я сегодня у тебя ночевать останусь, чего нам теперь прятаться? Поговорим, то, сё…Не возражаешь?
Лиза не ответила. Пошла, ссутулившись, к подъезду, а Шильдик, проводив её довольным взглядом, по-хозяйски взялся за картины. Придётся развешивать их по стенам, никуда не денешься. С прихотями жены нужно считаться – пусть она живёт спокойно. Но рояль слепому этому композитору не надо дарить, чего ради? Он на правах мужа постарается убедить Лизу в этом. Свои теперь заботы будут: особняк бы построить, серебристый «мерседес» купить – мечта! Да и престижно. А «ауди» – так, для разъездов, машина на каждый день.



Небо над городом незаметно и быстро как-то потемнело, откуда-то навалились на крыши высоток чёрные тучи, дохнуло сыростью, близким дождём.
Раиса и Андрей торопливо собирали картины, увязывали их на тележке. «Гименея» она взяла подмышку, сказала:
– Зря только носила паренька этого. Не купил писатель… А то, что Лиза тебе деньги дала…Не потерял? Давай-ка сюда, они у меня целей будут.
Андрей молча протянул ей пачку.
– Пошли?
– Поехали.
Андрей катил тележку впереди, Раиса шла рядом. Дождь уже пробовал воздух холодными каплями, в Левобережье города громыхнуло, сверкнула молния.
– Успеть бы. – Раиса оглянулась на небо, поёжилась. – У меня и зонтика нет, жара, ведь, была.
– Успеем, – Андрей думал о своём. – Заявил, как о решённом: – Я поеду к Миле, поняла?
Раиса отозвалась эхом:
– Конечно, поезжай. Я же сказала. Надо помочь человеку, раз просит. И в Испанию, Андрюша, можешь ехать.
Он поморщился.
– Оставь Испанию, не ёрничай. С Лизой всё ясно.
– Да мне и с Милой твоей всё ясно. – Раиса взяла Андрея под руку. – Ты не горячись, Андрюша. Ляг сейчас, поспи. А утром определишься. Утро, говорят, вечера мудренее. У тебя на мольберте новая работа, забыл? Хороший пейзаж ты начал, мне нравится.
– К чёрту все пейзажи, портреты, натюрморты… еду!
– Хорошо, хорошо, не злись. Тебе вредно волноваться, Андрюша, давление подскочит, болеть будешь.
– Сам знаю. – Лицо Андрея было мрачно.
Дождь застал их у самого подъезда. Обрушился вдруг на город самый настоящий ливень, толстые струи воды били по асфальту, который вмиг намок, пузырился воздушными шишками. Воздух, промытый дождём, посвежел, наполнился озоном, бодрил. Дышалось легко, свободно.
– Ну вот, пришли, слава Богу! – Под козырьком крыльца Раиса смахивала с лица капли дождя. – Воздух чувствуешь какой? Дышать хочется… Давай постоим, а?
– Давай.
Раиса прижалась к Андрею, обняла его за талию, заворожено смотрела на буйство стихии. Ливень усилился, вода на асфальте кипела, ручьи бурлили, подхватывали первые жёлтые листья с берёзы, стоявшей напротив подъезда, которая, как и другие деревья, словно распрямлялась, отряхивала с себя усталость от зноя, какой мучил город весь этот длинный воскресный день.
Смотрел на дождь и кудрявый весёлый паренёк с белоснежными крыльями за спиной и золотыми цепями в руках – Гименей. Картина стояла у дверей подъезда, рядом с тележкой, там, где её поставил художник Андрей Савицкий.

Об авторе

БАРАБАШОВ Валерий Михайлович родился 10 февраля 1942 года в селе Лесково Калачеевского района Воронежской области. Прозаик, драматург, публицист, член Союза писателей России с 1990 года. Лауреат нескольких литературных премий, в том числе журнала «Молодая гвардия» (1982, 1986). Окончил речное училище (г. Горький, 1961), экономический факультет Пермского университета (1967).  Работал в Перми крановщиком (1961), инструктором горкома комсомола (1962-1965), в Воронеже – инженером на заводе «Электросигнал» (1965-1969). Служил в Забайкальском военном округе (1969-1971). С 1972 года журналист воронежских газет «Коммуна» (1972-1975), «Молодой коммунар» (1975-1976), «Гудок» (1976-1979, корреспондент по Свердловской ж. д.). Работал в редакциях журнала «Урал» (1979-1981), газеты «Воронежский шинник» (1981-1983), журнала «Подъём» (1983-1998, редактор отдела публицистики). С 1999 на профессиональной литературной работе.   Автор более 30 книг прозы, преимущественно остросюжетной, изданных в Москве и Воронеже. По повести «Магистраль» снят одноименный фильм («Ленфильм», 1983; режиссер В.И. Трегубович).

                Из «Воронежской историко-культурной энциклопедии»





   
Воронежские писатели: XXI век
Литературно-художественное издание


Барабашов Валерий Михайлович
Цепи Гименея
Современная комедия