Ещё один отрывок из Америки

…А ностальгии эмигрантской, кстати, что-то не заметили мы, тем более сейчас, когда в любой день, при желании, можно сесть в самолёт и оказаться на Родине. И не очень-то, признаться, летят. Здесь они, как рассказывают, увидели то, о чем не имели представления там, на Родине. Оказывается, о тебе могут заботиться, уважать, и не за какие-то заслуги, а только за то, что ты родился и живёшь.

 Слушали мы эмигрантов, и медленно, словно чугунное ядро, ворочалось в сознании, зарождалось нечто новое, о чём раньше и не думалось вовсе.

 Слушали и думали: больно гладко всё у вас. А не желание ли это ещё раз убедить самих себя в правильном своём выборе? Если всё у тебя хорошо, то, что же ходишь ты на русское судно и рассказываешь всем подряд, что тебе – хорошо!? Не зря поверье: там, где здоровье и счастье есть – о них не говорят.

 Всё это понятно: «лапотная» Россия далеко отстала от американской сверх цивилизации, но в том не наша, думаю, вина, а воля Божья. И ещё: я не знаю, хороша ли эта детская привычка – бегать по чужим садам, где яблоки румяней, чем в твоём. А, ну, как выйдет хозяин, да шуганёт, так, что мало не покажется? Так что – смотрите, ребята…

Свет велик, чудес много. А у нас по правому борту  Атлантический океан, и по левому борту он же, но по левому до Америки ближе, метров на пятнадцать. Скоро встанут Нью-Йоркские  небоскрёбы, леди с факелом поприветствует нас зелёною рукою, шум и дым «трущоб» города «желтого дьявола» окутает продутые ветрами всех широт мачты нашего белокрылого барка…

 Здравствуй, Америка! Как ты тут сама, без нас?..
 
04. 07. 92г. Сегодня, в День независимости США,  по окончании парада парусов, который проходил на Гудзоне, мы ошвартовались у седьмого причала в Бруклине.

 Парад! Это был настоящий праздник, к которому стремились и готовились несколько месяцев. После ночёвки на якоре в бухте Лоуэр–Бей «Седов» снялся с якоря, занял своё место между «Миром» и «Крузенштерном» и двинулся в кильватере в сторону устья Гудзона.

 А туман был гуще молока, и всем казалось, что всё!.. погода Нью-Йорка бортанула нас в этот торжественный день, и не увидим мы ни Брайтона, ни Бруклина, ни знаменитой статуи Свободы, ни  небоскрёбов Манхэттена… Но, Господь милостив, и сразу за мостом, название которого я прочитал позже на штурманской карте – Верразано, - туман стал довольно быстро рассеиваться.

 Скоро, словно на фотобумаге, опущенной в проявитель, стали проступать черты знакомого по фотографиям и кинофильмам города.

 Слева, зелёным призраком, кутающимся в рваные клочья уходящего тумана, явилась известная всему миру статуя «Свобода». Справа – неровным, но величественным строем подступили к берегу небоскрёбы, и долго, медленно, величаво шли и шли навстречу, выставив напоказ зеркальные, сверкающие, празднично ухоженные «мундиры», скроенные из миллионов окон.

Палуба переполнена, словно многолюдная улица; кроме экипажа, в полном составе вывалившего наверх, на ней битком гостей – американцев, рано утром приплывших к нам на катерах, чтобы за умеренную плату в сто зеленых рублей поучаствовать в параде на борту самого большого парусника мира. Короче - на палубе, как на базарной площади - не протолкнуться.

 Кто-кто, а американцы – хлебом не корми, – любят прикоснуться ко всему «самому-самому». Возбуждённые лица, восторженные глаза и – объективы, объективы… Так хочется запечатлеться «на фоне»!..

 Среди гостей попадаются русские, живущие в Нью-Йорке. Тотчас они оказываются в плотном кольце наших ребят, которые, раскрыв рты, слушают рассказы о городе, об Америке, об их образе жизни. Какими бы незамысловатыми ни были те рассказы, но они живее и интересней, чем любая информация, пришедшая из книг, газет и фильмов.
Медленно плывёт армада вдоль берега, вдоль набережных, переполненных людьми, вышедшими полюбоваться редким событием. Даже для привычного к зрелищам Нью-Йорка сегодняшнее – не рядовое. И это заметно по многолюдью толпы, по обилию национальных флагов, от которых рябит в глазах, по количеству вертолётов, кружащих над нами.

Но всякому торжеству приходит конец. Закончился парад парусников и к полудню мы встали на отведенное нам место у причала.

Торопливая душа всё стремится куда-то, словно желая, обежав весь мир и побывав во всех его укромных, потаённых уголках, успокоиться, наконец, притихнуть где-нибудь в излюбленном месте, прикрытом от ветров и печалей, остановиться и жить покойно, сознавая своё бессмертие и неповторимость, не спеша вспоминать и анализировать всё увиденное, вновь переживая то счастье, те радости и волнения от незабываемых встреч, что случились когда-то…

 Вот и нас неодолимая сила погнала в город, побывать в котором мечтает каждый хотя бы раз в жизни. Небоскрёбный, величественный Манхеттен был далековато от места нашей стоянки, и мы вчетвером, компанией не запланированной, но сложившейся совершенно стихийно, почти на трапе перед выходом, рванули в город, в ту часть его, что зовётся Бруклином.

 Пошли просто так, без всякой цели. Хотелось дать волю застоявшимся ногам, окунуться в шум и толкотню улиц, усладить взгляд блеском витрин, забытым строем вертикальных линий чужеземных кварталов, о которых так тоскует душа моряков среди однообразия морской равнины.

 Два матроса – оба Серёги, разжалованный начпрод Вадим и я вышли из порта и направились по одной из улиц, идущей на медленный подъём в противоположную от моря сторону. Невольно стали сравнивать всё увиденное здесь, в центре мировой цивилизации, с виденным ранее, в других городах и странах.

 Скоро единодушно пришли к общему мнению: ничего особенного. Чуть шире улица, чем-то похожая, кстати, на Московский проспект нашего Питера, чуть ярче и наряднее витрины магазинов, чем, допустим, в престижных районах Генуи.
Но и здесь, как и в любом другом гнездилище урбанизации, та же сутолока и бензиновая гарь, те же заурядные дворы старых домов с деревянными скамейками и старушками на них, с песочницами и детворой, может быть чуть меньше захламлённые, чем в наших столицах, но такие же тесноватые, хотя и хранящие свой особый крохотный уют, как все дворы больших городов.

 Сегодня – День независимости, и всё вокруг переполнено треском петард и хлопушек, всплесками хохота шумных молодёжных компаний, особой возбуждённостью прохожих и шальным блеском в их глазах. Несколько раздражает, правда, нечто, характерное для всех городов, всей сутью своей, движением и смыслом уцеленным на наживу и выгоду: быть здесь, – как бы это поточнее сказать – хочется мало. Как, вроде бы, есть некая туристическая обязанность: проделав долгий путь, надо непременно пройтись по новым местам, повидать дома, улицы, достопримечательности и… – всё! Миссия закончена.

 Спустя полчаса мы, не сговариваясь, сошлись в общем мнении, что городишко сей, хоть и велик, но нет в нём святости, какая приличествует поименованному центру мировой цивилизации, той непогрешимой величественности, чтобы захотелось, остановившись где-нибудь на перекрёстке стрит и авеню, задрать голову и сказать самому себе: да-а! Нью-Йорк!
 
 Нет, не возникает такого желания. А хочется только поскорее вырваться куда-нибудь с задымлённой, шумной улицы, присесть на скамейку в тихом сквере и подумать о чём-нибудь своём, далёком и домашнем. Неожиданно вспомнился наш Ярославль, где был я года три назад, плывя по Волге на теплоходе «Михаил Ломоносов».

 Гуляя по Ярославлю, вышли мы с приятелем к той самой небольшой церквушке, что изображена на картине художника Саврасова «Грачи прилетели».
Изгиб Волги, просторная набережная с видом на загородные дали, известные с детства контуры куполов и колоколен…
 
 Словно раздвинулись века  и оттуда, из минувших времён, повеяло вдруг неведомым, но одновременно таким знакомым… И город, и маленькая эта церковь, и Волга за спиной будто озарились разом небесным, неизъяснимым светом, а в голове прошумело без слов и без звука, отпечаталось и проявилось разом: Родина…

 И словно в миг тот, а было это осенью, лопнули разом смолистые почки на окрестных тополях и повеяло весной и ландышами. Но самое странное то, что всё это приключилось одновременно у меня и у приятеля моего. Мы разом вдруг смолкли, прервав беспечный разговор.

 Не помню, сколько времени простояли так, не обмолвившись ни словом, а потом повернулись и пошли на теплоход. Шли, изредка оглядываясь, и каждый в отдельности навсегда уносил в себе ту маленькую частичку ландшафта, так нежданно-негаданно запечатлевшуюся образом Родины. А над городом, над Волгою, над лесами и полями, над всей землёю бескрайней летел сказочной Жар-птицей золотом сияющий на фоне синей осенней тучи крест маленькой церквушки.




Полный текст здесь:

http://www.proza.ru/2010/01/07/557