Монстр общения

               

               

     О покойных не принято говорить плохо, но я и не собираюсь говорить плохо о своем прежнем знакомом, Мише Ф.  Просто натура его была столь самобытна, что не упомянуть его  в своих воспоминаниях вовсе, было бы несправедливо. Я хочу рассказать о том, каким он был, по сути своей.
    Жил он одиноко, и даже (по крайней мере, на протяжении тех долгих лет, что я его знал) не пытался обрести себе какую-то свою половину. По его словам, в глубокой юности он попытался завести себе если не семью, то, по крайней мере, жену. Но попытка эта оказалась, по-видимому, крайне неудачной, поскольку прожить вместе они смогли не более года, а может быть и того меньше. С тех пор он жил со своими родителями в малогабаритной двухкомнатной квартире в доме-хрущевке в Купчино, один. Сказать, что он был неплохо образован, это значит, вообще ничего не сказать. Закончил физический факультет ЛГУ, однако в научных кругах  как-то не задержался. Настоящая жизнь его проходила в его маленькой комнатушке, сплошь заваленной какими-то приборами, механизмами и, главное, книгами. Посередине комнаты у него стояла огромная коробка из-под какого-то большущего телевизора, сплошь забитая разными книжками и журналами. Книжки были и на многочисленных книжных полках, висящих на стенах, и в самодельных стеллажах. Чтению книг он отдавал почти все свое свободное время, когда оставался один. Это было одним из его самых главных хобби, или если сказать точнее, потребностей. Основным его рабочим местом дома была небольшая тахта, на которой он спал или, лежа, читал книги. Рядом стоял малюсенький столик, вроде журнального, где обычно стояли рюмки и чашки для чая, когда его кто-то посещал. Хотя в комнате у него было также кресло-качалка, сидящим на ней его видеть удавалось не часто, да и то, если у него собирались немногочисленные гости. Каким-либо спортом он никогда не занимался, поскольку считал это совершенно никчемным времяпровождением. Ну а физических нагрузок его организму явно не хватало. К сожалению, с возрастом, тот малоподвижный образ жизни, который он вел, не мог не сказаться пагубно на его здоровье. Помимо книжек, к его пристрастиям, пожалуй, можно было отнести еще несколько. Как в свое время говорил в одной из своих миниатюр Аркадий Райкин: пить, курить и говорить, я научился одновременно. Так вот, еще в большей степени, чем к герою Аркадия Райкина, это относилось к Мише. И если вы захотели бы расставить по порядку все это в предпочтениях Михаила, у вас точно возникли бы затруднения. В его комнате постоянно плавали сизоватые клубы дыма от папирос, которые курил Михаил. Папиросы он набивал себе сам, используя специальный ручной станочек и пустые гильзы для папирос, которые с годами приобретать, было все сложнее. Табак покупать он предпочитал качеством получше, и всегда ценил, если ему привозили откуда-нибудь пачечку какого-нибудь экзотического трубочного табака, достать который в советские времена было довольно непросто. Помню как-то раз я привез ему из США пачку ароматного табака «Клан», которому он был очень рад. Он даже в связи с этим стал покуривать трубку. Очень любил изготовлять разные напитки в виде настоек каких-нибудь корешков на спирту, а на склоне лет даже научился варить самодельное пиво. В одиночку, правда, никогда не пил, всегда предпочитал это делать с приятелями на посиделках в своей маленькой комнатухе, в степенной обстановке, основным собеседником в которой он был всегда сам. Одна наша общая знакомая, которая знала его тоже немало лет, довольно верно назвала его громкоговорителем без выключателя и без регулятора громкости. Это действительно верно отражало Мишкину привычку говорить без остановки, стараясь завлечь внимание публики. И если кто-то из присутствующих пытался вклиниться в разговор, или просто вставить слово, Миша тут же начинал возмущаться: «Ну, дай сказать!». А поскольку знания его были, как я уже говорил, весьма обширные в различных областях, то говорить он мог безостановочно, часами. Иногда он начинал вдохновенно повествовать о том, чем занимается тот, или иной его знакомый, с мельчайшими при этом, подробностями. А поскольку далеко не всем это было интересно слушать, такие рассказы его многих утомляли. Они мне даже часто напоминали истории, которые любил рассказывать бравый солдат Швейк. И всегда он был невозмутим.
    Однако, однажды одна моя знакомая, посещавшая меня тогда, когда я жил на Боровой улице, все-таки ухитрилась Мишу, которого остановить в разговоре было невозможно, все-таки поставить в тупик. Почти сразу после ее прихода ко мне заявился Миша. Он сразу же удобно расположился за столом, где уже стоял горячий чайник, достал свои папиросы, неспешно закурил и начал свой очередной мозговой штурм. Излишней щепетильностью Миша не отличался, поэтому ему даже в голову не приходило, что он мог кому-то помешать и что у девушки может быть со временем некоторая напряженка.  Послушав Михаила минут пятнадцать, гостья моя заерзала, а потом вдруг заявила ему напрямую, что она сюда пришла вовсе не для того, чтобы слушать его интересные рассказы о жизни. Миша как-то странно сглотнул, но не смутился, и как ни в чем не бывало, продолжал свое неспешное повествование. Казалось, он может так говорить еще достаточно долго. Однако не так-то просто было сбить с намеченного пути мою посетительницу. Собравшись с духом, она сказала Мише, что у нее времени в обрез, что дома ее ждет муж, и что Мише она дает на все про все, ровно пять минут, чтобы завершить свое повествование. Пытаясь сохранить лицо, Михаил, неспешно стал собираться. Потом, заявив, что у него на самом деле  есть какие-то дела, стал прощаться. Надо отдать ему должное, что в отведенные ему пять минут, он все-таки уложился. Однако на моей памяти, это был единственный случай, когда Мишу кому-то удалось остановить.
     Хотя у Михаила было довольно много приятелей, в гости к нему они приходили не часто. Вот и я иногда избегал контактов с ним только из-за его напористого характера общения и постоянного потока брани в адрес Советов. Мне лично все, что творилось в нашей стране, тоже не нравилось, но постоянно слушать об этом мне быстро надоедало. В результате все это начинало меня раздражать. Поэтому я стал бывать в гостях у Миши вовсе не так  часто, как ему бы этого, наверное, хотелось.
     Отец Михаила был довольно уравновешенным, общительным и милым человеком, с ним я с удовольствием общался, когда представлялась такая возможность. Но мать у Миши была совсем иным существом, и с сыном у нее были довольно напряженные отношения. После смерти отца эти их неприязненные отношения переросли в антагонистические. Они буквально не могли уже терпеть друг друга. И вот, через несколько лет после отца, мать его  тоже умирает. Он остается в квартире один. Но сидячий, или лежачий, в основном, образ жизни не мог не принести свои плоды.  У Михаила явно было что-то не в порядке с обменом веществ, начал развиваться сахарный диабет, выпали почти все зубы – и это примерно в пятьдесят пять лет. А потом его как-то сильно прихватило из-за аденомы простаты. На животе его раздулась огромная шишка, происхождение которой многим было непонятно. Когда вызвали скорую, ему поставили катетер и срочно увезли в больницу. Потом он договорился с врачами, что его прооперируют в институте скорой помощи – за деньги. Но и там ему не повезло. После операции ему стали ставить, как и многим другим, капельницу. Когда он спросил, на чем ему разводят лекарства, ему ответили, что на глюкозе. – Но у меня же диабет, заявил он, вы делали мне хотя бы анализ крови? Ему ответили, что - да.
    Короче, в больнице у него швы долго не заживали (как и бывает обычно при диабете), особенно внутри. В конце концов, он, чуть не отдав концы, из больницы все-таки выписался. Ну, а дома у него тоже дела пошли не очень здорово. Уже через полгода диабет его все больше стал давать о себе знать. В итоге у него началась гангрена на ноге, которая привела к ампутации ноги – сначала стопы, а чуть попозже – выше колена. Это для него была настоящая трагедия. Из-за общей слабости и плохого вестибулярного аппарата он так и не смог научиться пользоваться костылями. Это означало, что до самой своей смерти он оказался  привязан к своим четырем стенам. Хорошо, что одна его старая знакомая согласилась помогать ему и переселилась к нему временно жить. Михаил, конечно, здорово переживал, что жизнь его так сурово наказала, изолировав от внешнего мира. Ведь самое дорогое для него - общение со слушателями, пропало. Потеряв возможность общаться с приятелями вне дома, он стал радоваться малейшей возможности поговорить со своими нечастыми визитерами, или хотя бы поболтать с ними по телефону. Характер его заметно изменился. Он стал не такой резкий, даже более терпимый к людям, что для него раньше не было свойственно. Ведь терять последних друзей, которые и так не баловали его вниманием, ему совсем не хотелось. Но с такими болячками вроде его, как выяснилось, долго не живут. Еще через год – полтора он все-таки окончательно ушел из жизни. Так советская власть в лице ее здравоохранения отомстила ему за нелюбовь к ней. Последнее слово оказалось все-таки за нею.

                R.V., Санкт-Петербург, январь 2010г.