Нарисую

Я нарисую гуашью на твоем теле чертоги ада. Ты позволишь. Мне не нужно твое согласие. Я для приличия спросил.
Твоя шея. Тонкая и белая. Соблазнительная и длинная, как тоннель, как пропасть, как жуткий котлован в ад. Это будут врата. Врата между адом и раем, между чертогами твоего сокрытого тела и ангельского лица с большущими голубейшими глаза, жаль лишь, что они закрыты. Мы забудем про землю. Ее для нас нет.
Да, твоя шея. Я кистью мягко по ней провожу, лаская каждый кусочек твоей идеальной матовой кожи. Теперь она черная от дешевой гуаши. Твоим парфюмом за пару тысяч уже не пахнет. Лишь только вода и краска. Ты становишься блудницей, дорогая. Но тебе уже все равно, ибо я с тобой.
Я не художник, но для тебя сегодня я все шедевры мира, а ты мое главное творение. Какой твой любимый  цвет, моя драгоценность? Белый? Прошу забудь. А вот кроваво-красный – пожалуйста. Я беру нож и очерчиваю им конец врат и то место, где кончается грудь. Тебе не больно, потому что ты до бесконечности меня любишь. Из тебя не сочиться кровь – ты все мне отдала. Моя серебряная кисть оставляет после себя сухие раны. Но на тебе они смотрятся так эстетично, так прекрасно, что я уже рыдая навзрыд, оставляя на тебе маленькие океаны адский рек. Они будут пылать огнем и палить жаром любого, кто прикоснется, кроме меня. Ведь я твой создатель и я твои созерцатель. Вечность впереди.
Я этим же ножом рисую пунктиром тропинки на этой территории. Туда-сюда. Туда-сюда. Туда-сюда. Крестик. Нож так легко проходит в тебя, будто вы созданы друг для друга. А  из тебя не сочиться кровь – ты все мне отдала. Я так тебя люблю. Эти тропинки…они не просто так, ты же понимаешь это. Они запутают любого, кто пойдет по ним. Они для них вечно горящий лес, чрез который пройти не удастся им, кроме меня, конечно. Ведь я в такие моменты- Бог для тебя. Ты откроешь мне путь. Всегда.
Я вновь беру мягкую кисть. Коричневой краской покрываю твой плоский животик. Твой эротичный пупок, будто яма в Пандемониум, окруженный мрачной краской, мрачной землею. Я кистью добираюсь до твоего самого укромного места. Поздравляю, моя прелесть. Слава тебя опережает, Вавилонская блудница.
Я беру в руки твои запястья. Сухими губами целую твои пустые руки, холодные и пустые руки. А ведь они были так горячи. А ведь на этих руках ты держала чуть ли не Апокалипсис. Но я твой пастырь. Я проведу тебя к законному месту. Я тебя прощаю.
Я окрашиваю твои руки в синий цвет. Синие пламя краски уже охватывает твою белоснежную кожу. Ты не выберешься.
Чем же накрасить мне твои колени? Черноты в них нет. Крови слишком много. Пламя уже жжет тебя. Ах, конечно. Они будут серыми, под стать самой Смерти. Да. Твои дохлые  ноги, твои острые, как бритва колени будут сиять серым цветом. Я провожу по ним кистью. Как же легко она порхает по твоим ногам, будто ты великое полотно, к которому шло тысячи поколений. Да, ты своего рода Священный  Грааль. Жаль, ты не святая. А вот я свят, и  я наказываю тебя за деяния твои. Но знай, что я люблю тебя.
Твои ступни. Ими ты открывала врата рая, врата моей тусклой комнаты. Заходила как ангел. Я окрашу их в белый цвет, как твои туфли на страшной высоте. Длинные пальцы, тонкие, как и на руках. Их можно сравнить с Вавилонской Башней. Длинные, величественные, породистые. Да ты вообще породистая тварь, любившая дорогие духи и шоколад по вечерам. Я тебе его приносил.
Жаль тебя. Ты так ничтожна, а ведь я творец. Я заставил тебя проглотить  лезвие. Ты проглотила, изрезав при этом все небо, язык. Сочилась кровь, образовывая на стенках раковины пейзажи. Это было так красиво. А запах? Ах, ты не помнишь. Железо и стекло пустились в зажигательный танец, образуя запах твоей смерти. Ты так давилась. Но я почувствовал как это лезвие, треклятое лезвие, проходит по вратам ада, спускаясь вниз, ожесточенно кромсая в мясо все на своем дешевом пути. А потом я заставил проглотить тебя еще одно лезвие. Ты опять же взяла. Слез не было. Ты просто положила его в рот и проглотила его. Паломник снова в пути. А ты смотрела в мои глаза. Гордость – твое второе имя. Ты никогда меня не уважала, считала меня отбросом. А вот сейчас я сижу на тебе и завершаю свой шедевр тем, что рисую слезы на твоих слишком уж напудренных щеках.