Здравствуй, дедушка...

Здравствуй, дедушка…

       Моя бабушка Екатерина Румянцева жила в Риге, улица Лачплеша, дом 131, квартира 8.  Напротив  дома стояла маленькая церквушка с куполами «луковками», а за ней два деревянных корпуса строительного училища. Церковка интересовала меня какой-то таинственной притягательностью, а чем именно, я, честно говоря, особенно не задумывался. Но мне нравилось любоваться красотой куполов и витражей, слушать доносившееся из храма пение, а особенно нравился переливчатый звон колоколов. Вечерами моя
 бабушка открывала Библию и, о чём-то вздохнув, говорила: «На всё Воля Божья». Я спрашивал: «А что такое Воля Божья?» Бабушка улыбалась: «Ну, это позволенье Божье, желание Божье». Лучи ликующего солнца вливались  в открытое окно и растекались во все углы. Пели колокола церкви, пели весеннюю песню жизни...
       Весна. На реке ледолом.  Мелькая мокрыми  карамельными голубыми спинами, плыли громоздкие, разбухшие от солнца, напитавшиеся воды, ледяные пласты, подталкивая друг друга, тёрлись  боками,  словно козье стадо на тесной дороге.
       В синее высокое небо устремлялись сверкающие весёлым  теплом стены храма. Временами вспыхивали бело-голубые искры, как будто в стенах горит святой огонь, оберегающий все добрые помыслы внутри храма, порой вырываясь огоньками наружу.
       Как-то я стоял у  церквушки, пятилетний любознательный мальчишка. Мостовая пахла солнцем, а из церкви доносились свои, особые, всегда волнующие меня, запахи.    К дверям храма приближалась процессия: седой священник с добрым лицом, окружённый толпой прихожан. Священник в праздничном церковном одеянии.  Очень хотелось
посмотреть, что же там, внутри этого белого храма, будет происходить. И я старался прошмыгнуть мимо строгой  тётки в темной одежде.  Но тётка уже узрела меня и  засверкала глазами: «Мешаются здесь  под ногами всякие! Иди на вулицу, гуляй!» И тут идущий впереди священник повернулся к нам и молча, медленно подошёл. Он положил свою, выбеленную временем, руку мне на голову и, гладя, ласково прижал меня к себе. Лицо его осветилось  задумчивой улыбкой. Тётка в тёмном,  удивлённо открыв рот и уронив руки вдоль туловища,  вопросительно замолчала. А я  ещё теснее прижался к этому хорошему дедушке,  словно к родному.
       Губы мои шевелятся, но голос звучит в глубине меня, трепетно высясь куда-то в небесную бесконечность: «Здравствуй, дедушка  Иоанн, это я, тот самый мальчишка...».  Стою возле могильного камня на Ивановском кладбище. Здравствуй, дедушка… Иоанн Журавский…