Восточная ночь

  Ночью, палящее солнце утопает в песках , а его лучи растворяются в теплой морской воде. Я иду по горячей раскаленной земле и вдыхаю запахи востока. Зира, жасмин, запах спелых, сорванных фруктов,  и свежего бараньего плова. Дуновение ветра воспринимается как подарок небес. Запахи кальяна наполняют улицу. Старые  арабы, с бородами  до пояса курят его и безмятежно ведут неторопливые разговоры. Я смотрю на них,  и мне кажется, что я попала  в сказку, невероятную восточную сказку. Может быть это приключения Синдбада - морехода, сказка о  старике Хоттабыче или тысячи и одной ночи. Вечер запутывается в моих волосах, и я продолжаю неспешно идти. Ночь – самое захватывающее и таинственное время суток на востоке. Солнце скрывается за горизонтом, словно утопая в белом песке пустыни, и на землю спускается прохладная тень. Ветер охлаждает раскаленную землю и разносит аромат цветов. Он играет волнами и листвой деревьев, развевает пыльцу и дым от кальяна. Ночной ветер дарит минуты наслаждения утомившимся от дневной жары пустынным караванам. В такие минуты хочется закрасться вглубь пустыни, идя босиком по все еще теплому песку и смотреть вдаль, пытаясь угадать холм, за которым несколько часов назад скрылось солнце. Остаться наедине со временем, и смотреть, как оно золотым песком просачивается сквозь пальцы, идти, осознавая, что миллионы лет назад по этим самым золотым крошкам ходили тысячи людей, они надевали разноцветные одежды, снаряжали торговые караваны, влюблялись, рожали детей, шли на войну и строили храмы. Их давно уже нет, и не сохранилось даже малейшего воспоминания, кроме этого песка, перемещаемого ветром по пустыне. Задумавшись об этом можно прочувствовать всю молниеносность жизни, и после этого все насущные проблемы покажутся сиюминутной блажью, о которой захочется забыть, чтобы наслаждаться жизнью, не упуская ни одного мгновения.
Ночью, аккуратно ступив пальцами ног на холодную плитку, отодвинув тяжелые шторы и открыв настежь окна, хочется выйти на берег моря. Затем идти босиком по свежескошенной колючей траве и смотреть в манящие глаза таинственной арабской ночи.
   Ночью, звезды, словно бриллиантовые искры, отражаются в воде и освещают береговую линию. Море неспешно гладит легкими накатами волны все еще теплый после жгучего дневного солнца песок. Постепенно замирают запахи и звуки, исходящие из жилой части города. На желтых и белоснежных домах закрываются ставни. Все реже и реже слышится трепет крыльев неожиданно проснувшихся птиц.
   Ночью, солнце перестает быть властелином пустыни и передает это право своей небесной сестре, которая озаряет лунным светом, как  могучие пальмы перешептываются между собой. Наслаждаясь прохладой, цветы, засыпая, закрывают свои лепестки, чтобы к утру вновь проснуться и дарить ветру свой терпкий и приторный аромат.
   Ночью, море кажется более таинственным, и от этого еще более притягательным. Лодка тихо бьется о едва заметные волны, а в нескольких сантиметрах от нее слышен плеск воды. Это не успевшие заснуть перламутрово-разноцветные рыбки затеяли между собой игру. До берега метров сто, но даже на такое расстояние доносятся обрывки фраз и песен, играющих  в пляжных кафе. Весь город кажется таким крошечным, словно его можно уместить на ладони. И только минарет, устремленный в небо, выделяется среди  одноэтажных восточных домиков.