На западном склоне холма

Все имена и события в данном рассказе вымышлены, любое совпадение считать случайным.

Евангелие от Луки 15:4
«Кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяноста девяти в пустыне и не пойдет за пропавшею, пока не найдет ее?»

  Лилин, опершись локтём на потрескавшуюся от времени с облупившейся голубой краской раму  и приставив кулак руки к бледно-розовым слегка потрескавшимся губам, смотрел в окно конторы. Из светло-серых затянувшим всё видимое пространство неба туч вот уже третий день, не переставая, моросил дождь. Мелкие, словно тщательно просеянная через сито мука, капли не столько заливали всё вокруг, сколько запыляли собою воздух. Только вместо тончайших крупиц пыли в воздухе витала влага. Она пробиралась во все мыслимые и немыслимые уголки заоконного мира, и казалось что всё вокруг отсырело настолько, что даже само небесное светило, буде ему захочется выйти из-за туч, не будет способно высушить тот небольшой мирок, который расположился снаружи здания. Сами же капли дождя, еле-еле собираясь вместе, ленивыми полосами проползали по прозрачной глади окна, ни мало не заботясь сколь ленивое и унылое зрелище представляется, ежели смотреть сквозь призму ими созданную. Столь же уныло, как за окном, было и на душе у Алексея.
  Он, слегка оттолкнувшись от рамы, пригладил своими неширокими ладонями чёрные коротко стриженные прямые волосы и, медленно пройдя через всю комнату, сел за свой, весьма потёртый от времени, стол. Работать не хотелось, сидеть не хотелось, даже чаю не хотелось. Хотелось только спать. Но вот именно спать спокойно ему в ближайшее время никто не даст. Вернее не то чтобы совсем никто, а именно новый начальник, что прибыл в контору и вот уже третью неделю распоряжается в ней по своему усмотрению. Ах, как здорово и великолепно было пребывать здесь до появления этого человека! Тишина и спокойствие. Всё, что ему было необходимо делать по работе, это пасти овец. Толпу бессловесных тварей. Пасти и стричь их густую мягкую шерсть. Да сдавать оную шерсть на заготовительную базу. И всего делов. Алексей этим и занимался последние несколько лет своей жизни. Впрочем, это было самообманом. Никто никого не пас. Зелёной свежей травы хватало на всех овец и баранов во всех отарах. Да, конечно же, склон холма, который занимала их контора, был не одинаков по росту и сочности травы по всей своей поверхности, и не всем овцам доставалось именно то, что они хотели бы получить, но так что же теперь поделать-то… Жизнь она на то и жизнь, чтобы в ней выживали сильнейшие. А именно сильнейшие и выживали. Причём выживали самых слабых и паршивых овец, выживали с пастбищ и прогоняли на более каменистые участки. Но Лилин не видел в том большой беды. Ведь сильнейшие тучнели и обрастали такой густой шерстью, что её хватало для обеспечения плана, спускаемого ежемесячно сверху. А если в контору иной раз и приезжал какой-нибудь проверяющий, то Алексей просто состригал по-быстренькому часть овечьей валюты и проверяющий оставался доволен. И после отъезда последнего, Лилин продолжал предаваться своему любимому занятию, а именно чтению книг. Книг у него было превеликое множество. Сядешь, бывало, с громадным фолиантом в руках в кресло на терраске, и погружаешься в чтение словно в омут реки, а овцы знай себе бродят по склону и щиплют травку. Лишь изредка их тупое блеянье прерывает тихий шелест ветра, и стук бараньих рогов отвлекает от текста, пропечатанного на белоснежных, пахнущих типографской краской, листах. А уж сколько книг он прочитал о самих овцах. Уму было непостижимо. О вверенных ему парнокопытных млекопитающих он знал всё. И как стричь, и как откармливать, и как резать. Мог определить возраст по глазам, молочность по вымени и измерить штангенциркулем толщину каждой отдельной волосинки из волосяного покрова своих подопечных. Что, в прочем, совсем не мешало ему этого не делать, ибо знание как поступить не есть действие. Поэтому для Лилина поход на работу ограничивался сидением в душной конторе и ведением общей книги учёта голов в отаре или убиванием тараканов, снующих по комнате.
  Но вот теперь спокойное течение жизни нарушилось. Новый начальник ретиво лез во всё, что ни попадя. Алексей все последние годы мечтал лишь об одном: чтобы его все оставили в покое. По возможности, конечно же. Потому-то и выбрана была именно эта контора. Именно на западном склоне. Здесь было спокойнее всего. И сюда, как правило, мало кто заглядывал вообще. Даже солнце освещало своими лучами эту сторону холма лишь перед самым закатом, словно прощаясь с землёй и говоря: «Ну, в общем, я смотрю, у вас всё в порядке? Вот и ладушки». А теперь вся его работа проверялась самым тщательным образом. И с каждым днём Лилину становилось всё страшнее и страшнее. Недочёты в работе имелись: лишние овцы (Алексей всех ослабевших и паршивых овец заранее списывал, словно бы их и не было, но они упорно брели по склонам вместе со всей отарой), недостроенные загоны, сваленные как попало контейнеры, с предназначавшейся к отправке шерстью, мокнувшие под дождём из-за недостаточного количества навесов припасы для подкормки животных, заготовленные на случай высыхания травы или иной напасти в виде выпавшего снега, когда подножного корма овцам явно недоставало. «Интересно, знает ли Сергей (а именно так звали начальника) о том, что я отказался от рытья колодца прямо на склоне холма, а деньги попросил выдать мне как кредит на покупку собственного участка земли на равнине?» Этот вопрос, конечно же, беспокоил Лилина более всего. Ведь если начальник будет строг, то со спокойным местом чабана придётся распрощаться. И ведь не будь земли, взятой в кредит, всё бы и ничего, хотя и немаловажным оставался момент поиска работы. Надо сказать, что за несколько лет почти полного безделья Алексей разучился вообще что-либо делать, и теперь придётся переучиваться заново. А деньги нужны прямо сейчас и прямо здесь. Его жена, ветеринар, всё ещё училась в институте, но уже вовсю помогала лечить заболевших овец. Правда, то были овцы чужие, и делала она это за деньги, что позволяло оплачивать кредит. Но за учёбой и работой ей совсем не хватало времени на отару мужа, и она ей не занималась вовсе. И вот теперь, глядя как руководитель суёт всюду свой горбатенький нос и как мелькает тут и там его длинная угловатая фигура, Алексей внутренне весь напрягался и ожидал какой-нибудь беды. Ведь, в сущности, когда-то очень давно Сергей Глухов уже пытался командовать в этой конторе. Правда, тогда он был лишь рядовым чабаном и не более. А после того, как в служебном рвении Сергей зарезал половину отары только для того, чтобы поставить не только шерсть, но и мясо, находится рядом с ним было и вовсе чревато неприятностями. Дело тогда вроде как замяли, сослав Глухова в дальний регион расчищать пастбища для нового скота от деревьев и кустарников.
И вот этот человек снова здесь.
  Едва он появился во владениях, курируемых конторой западного склона, как сразу всем стало понятно, что грядут большие перемены. Сергей бегал и суетился, размахивал руками и громогласно отдавал распоряжения. Бараны и овцы в отаре, заслышав его бойкие речи, переставали жевать и становились в ступор. Бессмысленно они таращили на него свои, лишённые эмоций, глаза. Тщетны были его усилия направить их. Привыкшие к тому, что ими никто не руководит, звери, несущие на себе драгоценную шерсть, долго не могли взять в толк, что же им следует делать. Они вглядывались в высушенное солнцем, вытянутое, словно в постоянном удивлении, лицо нового человека, и смутно пытались предположить, в какую же сторону стоит идти. Один раз в пылу разгорячённого руководства Сергей, совершенно выйдя из себя, пнул ногой пробегавшую мимо овцу, и жалобное блеянье последней, словно визг оскорблённой женщины, разнеслось эхом по всему склону. После этого случая Лилин намекнул своему руководителю, что сие действие не совсем разумно, ибо портит облик чабана, да и все животные в отаре будут его бояться. Лучше бы он этого не намекал. Сергей, который при всех своих недостатках, стремился всегда хорошо выглядеть в глазах окружающих (причём выражалось это не только в дорогой одежде) сразу же ткнул Алексею пальцем в грудь и произнёс: «Молодец! Учту! Теперь я буду тебе говорить, что надо делать, а ты выполняй». С тех то пор и начал Лилин выполнять всю ту несусветную глупость, рождаемую начальственной головой. Человек от природы мирный и мягкий, он всей душой противился тому, что ему приходилось гонять овец и пытаться внушить баранам правила поведения, которые им, в общем-то, были недоступны. Но бараны есть бараны, и должны были просто подчиняться - и не более того. Хорошо еще, что в помощь своему подчинённому Глухов завёл несколько больших псов, которые с лаем бегали по пастбищу и перегоняли скот на нужное место. Бывало, выйдет Сергей на терраску, достанет очки, наденет их на горбик носа и, щурясь, вглядывался в быстрое движение белых собак по пастбищам. Вслушивался в клацанье их мощных волосатых челюстей и, одобрительно кивнув головой с жёсткими волосами, стриженными ёжиком,  возвращался в дом. При этом на его губах играла довольная усмешка. Поначалу эта ухмылка, совершенно непонятно почему, сильно раздражала Лилина, но потом он привык. Да и жена знай себе нашёптывала: «Не спорь с руководством. Делай то, что говорят и молчи. Глядишь, и не только землицу до конца выкупим, да ещё домик себе построим». Жена была женщина мудрая. Иной раз даже было страшно, и скользкая мыслишка о том, что он давно уже не живёт своей головой, а просто вращает ей туда, куда поворачивает шея (под шеей, естественно, подразумевалась та женщина, что делила с ним ложе), нет-нет да и кольнёт его в сердце. А в прочем, к чему было беспокойство? Наоборот, быть может, было хорошо? Ведь не надо думать, не надо идти на какой бы то ни было риск, не надо задавать ненужных вопросов самому себе. Начальник да жена. Вот и все его мысли. Что может принести большее спокойствие? В конце концов, человек такая гнусная скотинка, что готова подстроиться под любые обстоятельства.
  Так и текли дни за днями. И вроде бы вновь спокойствие начало обитать в сердце Лилина. Но вот беда: иной раз происходило какое-нибудь событие, что в пух и прах разбивало мирное течение времени по обитаемому пространству. И вновь страх от потери места тревожил разум чабана. Так оно случилось и сегодня.
  Когда Глухов вошёл в комнату, хлопая себя хлыстом по голенищу высокого щегольского сапога, что служило у него признаком неудовольствия, Лилин, писавший в дирекцию отчёт о проделанной за неделю работе, весь внутренне напрягся. Делая вид, что перечитывает только что созданный документ, Алексей исподлобья разглядывал начальника, пытаясь понять, какими ещё неприятностями грозит ему столь явно проявляемое раздражение последнего. Сергей, печатая шаг, прошествовал к своему глубокому кожаному креслу с высокой резной спинкой. Удобно в нём расположив своё длинное тело и закинув ноги на стол, руководитель немного помолчал. При этом на его лице начала блуждать какая-то неопределённая улыбка. «Наверное, готовится очередная гадость» - опасался своей догадки Лилин. Глухов тем временем, опустил ноги вниз и, облокотившись на стол локтями и подавшись вперёд всем телом, в упор уставился на подчинённого.
  -Видел овцу на нижнем пастбище, – чему-то радуясь, сообщил он.
  -Где? – словно не услышав его переспросил Алексей.
  -Там! – резкий возглас начальника поставил точку в игре.
  «От БЛИН!!!» - внутреннее восклицание не заставило дёрнуться на лице Лилина ни единый мускулом. Хотя он уже примерно понимал, что за этим последует, продолжал «косить под дурака».
  -Откуда она там взялась? – при этом он оторвал, наконец, взгляд от отчёта и посмотрел прямо в глаза Глухова.
  -Ха! – начальник снова откинулся на спинку кресла. При этом он водрузил руки на подлокотники, но ноги снова класть на стол не стал. – Должно быть, это одна из тех, что были списаны тобою, а на самом деле спустились по какой-нибудь тропе или сорвались с крутого склона.
  «Вновь эта история» - неприятно отозвалась мысль в голове Лилина.
  Примерно недели две назад, когда новый руководитель ещё только входил в свои обязанности, в связи с чем осматривал всё хозяйство конторы, Алексей вёл его вдоль края невысокого обрыва. Внезапно несколько белых пятен привлекли внимание Глухова. Сергей внезапно достал из внутреннего кармана клетчатого пиджака футляр с очками и, вынув оные, водрузил их себе на нос. «А я-то думаю, что это он так удивляется каждый раз. Увидит что-либо, подойдёт поближе, посмотрит и страшно удивится. Глаза выкатит и лицо вытянется, как у изумлённого павиана» - подумал завидев очки на носу своего начальника Алексей. И верно. Как только Глухов понял, что внизу под обрывом ходят такие же овцы, как и на их пастбище, он тут же воскликнул: «Надо же!» и выкатил изумлённо глаза.  Указав на овец рукой, Сергей поинтересовался, что там такое внизу. Ничего не оставалось делать, как рассказать о том, что внизу тоже есть пастбище и часть овец, по тем или иным причинам, паслось именно на нём.  Какая-то упала с обрыва сама тёмной ночью, не заметив под ногами опасности, иная была сброшена более сильным бараном, решившим, что овца претендует на его траву, неких сбросил туда сам Лилин, ибо были они худы до невозможности, либо паршивы уже не в меру. Причём, как уже было замечено ранее, все овцы или бараны были тут же занесены Алексеем в статус погибших или же списанных. А что такого? Нет овцы, а значит и проблем с ней возникнуть не должно было. Так полагал он ранее, но не тут-то было. Глухов, едва завидя этих не внесённых в ведомость по конторе животных, тут же решил, что всех их необходимо срочно поднять на верхнее пастбище, и тогда можно будет сообщить в дирекцию о том, что в его отаре имеется богатый приплод за весьма короткое время. Глядишь, и наградят. И не только деньгами, а, возможно, и грамоткой или, чем чёрт не шутит, медалькой. По лицу Сергея, по озарившей его улыбке можно было догадаться, что Глухов уже чувствует на своей груди тяжесть и побрякивание двух-трёх знаков геройского отличия перед вышестоящим руководством. Он, тут же, не сходя с места, влепил Лилину выговор за разгильдяйство («Так и быть, на первый раз ограничимся только этим») и распорядился поднять всех пасущихся внизу животных. При этом он явно напирал на то, что делать это придётся не ему, мотивируя это словами: «Мне, что ли, лезть за ними?» Лилин хоть и вяло, но пытался ему возражать. Так бы и спорили они ещё долго, но из лесу, что виднелся вдали, вдруг выскочил огромный волчище и во всю свою прыть бросился к ближайшему ягнёнку (по какой-то не объяснимой для Лилина загадке, овцы на нижнем пастбище умудрялись размножаться). Предсмертное блеянье последнего заставило всех остальных животных ринутся в панике кто куда, и вскоре все они пропали из виду. Ни Глухов, ни его подчинённый не заметили даже, куда они все делись. Видимо, внизу была какая-то ниша и, быть может, даже не одна, и бараны, отбившиеся от верхней отары, давно научились прятаться в них в случае опасности. Обоим пастухам пришлось вернуться в здание конторы с пустыми руками. Лишь вечером Лилин как бы мимоходом отметил про себя, что ни жалкий голос погибающего божьего создания, ни вид раздирающего нежную плоть ягнёнка хищной твари, ни запах крови не тронули его сердца так, как расстроила потеря возможности хоть как-то отличится перед руководством. Хотя и радостно было осознавать тот факт, что сам не попался в лапы волка, буде пришлось бы спускаться вниз. А уж как разозлился на него тогда Глухов… И с тех пор всё ждал и надеялся, что овцы вновь появятся и смиренно, печально взывая снизу, будут проситься забрать их от опасности наверх.
Дождался наконец.
  -И что же делать? – последняя, весьма жалкая, попытка Алексея как-то отвести от себя какую бы то ни было работу, прозвучала уныло.
  -Идти и доставать! – Повелительный тон Глухова не оставлял ни малейших сомнений в том, КОМУ предстояло доставать овцу.
  -Как же я её достану-то? – залепетал Алексей.
  -А ты её позови, и она сама придёт. Должна же она идти на голос пастуха? Должна. Вот  пусть и выполняет. В конце концов, это надо ей самой, чтобы не быть сожранной.
  Сергей наклонился к ящикам и, открыв один из них, достал амбарную тетрадь. Лилин, как-то случайно в поисках нового карандаша, наткнулся на неё. Лазить по столу начальника было, конечно,  неприлично, а уж заглядывать в его тетради и подавно. Но любопытство тогда одержало верх над сознательностью, и Алексей заглянул под тонкую, покрытую шершавой клеёнкой, обложку. Стихи начальника, которые он там прочитал, ему не понравились, и он швырнул тетрадь на место. Он очень надеялся, что Глухову не придёт мысль декламировать эти опусы вслух, поминутно требуя, одобрения в творческих начинаниях.
  -Ну всё! Ступай! – подвёл Глухов итог разговору. – Ножницы возьми с собой на всякий случай. Не захочет подниматься, чёрт с ней. А вот шерсть состричь надо в любом случае.
Возразить Лилину было нечего. Нехотя поднялся он со своего стула и поплёлся к выходу, сопровождаемый лишь поскрипыванием старых давно не крашеных досок пола.
Тщательно затворив за собою дверь в комнату, Алексей некоторое время постоял в прихожей, тоскливо озираясь по сторонам. Всё здесь было ему давно знакомым и родным. И эта тусклая лампочка, что свисала с желтеющего лакированными досками потолка, и куча старых поношенных плащей и курток на вешалке, накопившаяся от предыдущих чабанов, и зарастающая ржавчиной оцинкованная большая кадка с питьевой водой. А ещё в дальнем, самом тёмном уголке прихожей под кучей тряпья стоял обитый железными слегка проржавевшими полосами ящичек с различными гвоздями. Экономя на чём только возможно в хозяйстве своей конторы, списывая всё, что только было возможно, Лилин накопил этот ящичек на собственный домик. Землица была, а вот домик на ней появится не скоро. Но уже так хотелось иметь что-то своё, а не казённое. И вот этот ящичек всем своим видом, всем своим существованием, словно согревал душу Лилину. Подобно флагу, вся эта коллекция скобяных изделий помогала мечтать о чём-то радостном и светлом. Алексей иногда любил подойти к ящичку и, отодвинув на время кучу тряпья в сторону, погладить его шершавые от неструганных досок бока. Прикоснутся к своей надежде и чаянью.
  Внезапно Лилин вспомнил о моросящем за дверью дожде, о злобном волке, что посещал нижнее пастбище, о том, что скоро будет ужин, и ему страсть как не хотелось никуда выходить. Он закрыл глаза и до боли  стиснул зубы. Но идти было надо. И, гонимый обречённостью, он протянул руку к вешалке за сильно запачканным плащом. Очень сильно запачканным.
  Холодный ветер заносил на терраску мелкие брызги, что принесли на западный склон холма тяжёлые и мрачные тучи. Всё пространство вокруг здания конторы медленно погружалось в ночную мглу, а это означало, что помимо ножниц для стрижки овец и короба для состриженной шерсти, с собой придётся ещё тащить и фонарь. Переобувшись в тяжёлые кирзовые сапоги и заткнув за пояс гнутые ножницы, Лилин перекинул за спину короб. Подошёл к фонарю, что Глухов оставил на перилах терраски, и попытался его разжечь. Но порывы ветра не давали огоньку, загорающемуся на конце спички, продержаться так долго, чтобы Алексей успел донести его до фонарного фитиля. Наконец фитиль всё же занялся, и небольшой огонёк затеплился, трепыхаясь, на его конце. Лилин прикрыл прозрачной створкой внутренности фонаря и стал спускаться по сырым серым доскам лестницы, что вела на террасу.
  Медленно бредя по каменистому двору, он с грустью посмотрел на собак, что тесной кучкой жались под прогнившим навесом. Даже в сгущающейся темноте было видно, как вода стекает с их насквозь промокшей шерсти и как трясутся от холода и сырости их морды и лапы. Алексей приподнял фонарь над головой и его свет блеснул в глазах продрогших сторожевых тварей, ожидавших ужина.
  -Ждёте подачки? Ну ждите, ждите… - и Лилин прошёл дальше. Псы повернули дрожащие морды ему в след.
  Но пастух уже не оглядывался. Он продолжал брести к обрыву, минуя и хибарку, в которой ютился со своей раздобревшей на казённых дармовых харчах супругой, и дом, который ему пришлось предоставить Глухову и его семье. Очень хотелось завернуть к себе, поужинать да спать лечь. Но увы. Надо идти.
  -Молодец ты, конечно же, господин начальник,. – Рассуждал он сам с собой. – Сам ручки свои белые марать не захотел. Решил отсидеться в тёплой конуре, а я, значит, ходи да ищи эту тварь божью. И, главное, холод собачий, дождь, а он… Не понимает он ни того, что человек за день уже умаялся, исполняя его прихоти. Не хочет он, по-моему, замечать ни боли, ни страданий своего подчинённого. Ему хорошо: зарплата хорошая, домик тёплый, должность не напрягающая. И можно оставаться глухим к страданиям остальных. Не человек, а глухарь какой-то. Глухов, одним словом, и фамилия его такая.
Вспомнил Алексей и первый день приезда, когда, только сойдя с доставившей его телеги, новый начальник подошёл к нему, протянул руку и совершенно панибратским тоном произнёс: «Здоровоа, Лялин!» «Я не Лялин, я – Лилин» - предчувствуя надвигающиеся неприятности, тихо произнёс в ответ Алексей. «Дааааааааааа?» - от удивления Глухов широко распахнул глаза и открыл рот. Из-за чего немедленно стал похож на карпа, которого только что вытащили из воды и тот ещё не понял, что с ним произошло. «А что же мне тогда казалось, что ты Лялин? А! Впрочем ерунда, всё равно фамилия бабская», и Сергей бодрым шагом прошёл к зданию конторы. Это воспоминание заставило Алексея поморщится. Словно он наступил нагой на бараний навоз.
  И вдруг, волны ненависти накрыли его с головой. Да кто такая эта овца, что он должен отказать себе в удовольствиях и идти её разыскивать?!. Лилин и сам не замечал, как твёрже становились его шаги и как наливались яростным огнём глаза. Он чувствовал себя великим мстителем, что объяснит премерзкому животному, что есть оно и как оно посмело отвлекать его от дел. Героем прошествовал он мимо множества баранов и овец, что с пустым взглядом, практически не смотря на него, медленно пережёвывали траву, не думая о том, что они лишь живые заводы по производству мяса и шерсти для него. Скользкие мокрые камни то и дело норовили выскочить из-под ног и с шумом откатиться в сторону от дороги, но Алексей не замечал этого. Уверенно он продвигался к краю обрыва. И вот, наконец, тропа привела к цели.
  Слегка нагнувшись и заглядывая за край, Лилин в слабом свете фонаря разглядел внизу белую тень небольшой овечки. Видимо, свет несколько потревожил её, и она испуганно задёргалась, пытаясь сойти со своего места. Только тут стало понятно, что она либо увязла в небольшом болотце, либо подвернула себе ногу, отчего и не могла покинуть своё место и, казалось, поджидала, пока её кто-то вызволит из беды. Алексей вдруг с ясностью осознал всю ту нехитрую мысль, что спускаться вниз всё же придётся. Эта мысль и привела его в неописуемое бешенство. Сердце его заколотилось с великой силой, пытаясь покинуть грудную клетку, и голос ярости возопил над равниной:
  -Ну что стоишь, тварь?! Ну-ка марш наверх, скотина! Ты что, забыла, кто тебя растил? Кто кормил, кто пас тебя? Уродское существо, неблагодарное отродье, не стоит строить из себя калеку! Наверх я сказал! Немедленно!
  Но овца продолжало тупо пялить на него широко открытые глаза, не предпринимая совершенно никаких действий в ответ на его тираду.
  -Хорошо же, - пригрозил Лилин. – Я тогда сейчас сам спущусь, остригу тебя и зарежу. Волк придёт, сожрёт останки, и тебя словно бы и не было.
  Поставив фонарь на край и не совсем отдавая себя отчёт в том, что делает, Алексей, цепляясь сильными пальцами за холодные шершавые камни, принялся спускаться вниз.
Как выяснилось, обрыв был и не так уж высок. Вскоре Лилин соскочил вниз. Одновременно с последним его движением тучи слегка расступились, и сквозь их рваные края выглянула полная луна. Серебряный свет ночного светила залил нижнее пастбище до самого леса. Вот и овца. Она действительно увязла задними ногами в болоте и потому не могла сойти со своего места.
  -АХА!!! – вскричал полуночный герой. Он подскочил к овце и, мстя ей за все свои обиды, дал хорошего пинка по облезлой тощей заднице.
Громко блея, овца, наконец, смогла высвободить от удара ноги и помчалась в сторону небольшой пещерки, что темнела в стенах обрыва. Лилин хотел уж было кинутся следом за ней, но чёрная тень мелькнула от леса и покатилась к нему в блеске лунного света.
  -Опа! – только и смог воскликнуть пастух, бросивший короб и ножницы и ринувшийся изо всех сил к обрыву.
  Он едва успел добежать до того места, по которому спускался вниз, как уже отчётливо слышал за своей спиной сиплое  дыхание хищника. Алексей, подпрыгнув схватился за камни и принялся карабкаться вверх. Внезапно острая боль пронзила его филейные части тела. Волк всё же успел в прыжке задеть его когтями, и порванная ткань штанов обнажила глубокие кровавые царапины. Адреналин, подскочивший в крови от боли, заставил Лилина взлететь на обрыв. Хватаясь за крайние камни, он даже не заметил, как случайно задел фонарь и тот с глухим стуком упал прямо на голову почуявшего запах крови лесного недруга. Но ни волчий вой, ни мерное движение челюстей баранов, стоящих около обрыва, ни яркий свет луны не интересовали более Алексея. Прикрывая руками рану, он мчался в свою хибарку.

* * *

  Прошло примерно года три.
  О той истории никто и никогда не напоминал Лилину. Жена его тогда, обрабатывая рану, как смогла утешила и успокоила. Глухов, слегка похихикав, всё же не стал давить на подчинённого. Ведь тот мог уйти, и тогда всю черновую работу в конторе западного склона холма пришлось бы делать ему самому. А Сергей чувствовал, что всё это вообще не для него.  А овцы твари бессловесные, как и всегда. За короб, ножницы и фонарь из зарплаты Лилина всё же вычли. Сам Сергей уже неделю как, получив повышение, покинул контору, и Алексей вновь был здесь полновластным хозяином.
Но что-то постоянно беспокоило его, что-то не давало того покоя, о котором он столько мечтал. Да, овцы были бессловесны. Но почему-то каждый раз, проходя мимо них, он словно бы спиной ощущал их взгляды на себе и слышался ему дерзкий, насмешливый шепоток: «Смотрите-смотрите, подранный. Подранный пошёл…»