Шапка-невидимка

Шапку-невидимку принёс Эрик. Мне очень хотелось бы соврать, что он учёный, но, по правде говоря, он работает чиновником в администрации города, просто у него есть друзья в лаборатории, вот он и взял у них экспериментальную модель «поносить» по дружбе, перед девчонками пофорсить, он такой, этот Эрик – хвастушка и модник.
Мы были высоко в горах, выше зоны леса. Белые вершины гор, весеннее, жаркое солнце, пронзительно синее небо, переизбыток ультрафиолета. Солнце тает снега, и весёлые ручьи журчат в долине, мокрая, чёрная, набухшая земля родит нежный, зелёный, упругий бадан, папоротник, черемшу, всякие белые цветочки на тонких ножках (камнеломки это, несмотря на свою нежность и кажущуюся хрупкость). Но это там, внизу, в долине, а тут, среди альпийских лугов, ещё лежит снег, чистый, белый, тяжёлый весенний снег высокогорья. И вот Эрик принёс шапку-невидимку. Мы стоим посреди снежного склона, солнце жарит, мы, все намазанные, густо намазанные кремом от загара, раздетые до маек, без шапок, в солнцезащитных очках, с треккинговыми палками, в гамашах, мы стоим и смотрим на весёлого, шутливого Эрика.

Он натягивает на голову поэлитиленовый пакет, такой, обычный, прозрачный, без ручек, ну знаешь, в таких ещё фасуют конфеты, печенье, хлеб, да чего только в них не фасуют. В дивные восьмидесятые моя бабушка подобные пакеты мыла с мылом и сушила на батарее, но тогда они были более плотные и прочные, а сейчас их попросту выкидывают после использования. Какой только идиот проектировал шапку-невидимку? Ведь её можно запросто спутать с пакетом и случайно выбросить. И вот такой пакет, без каких-либо опознавательных знаков, одел себе на голову Эрик, предварительно сообщив нам, что это шапка-невидимка. Хотя по виду пакет пакетом, такой же прозрачный, непромокаемый, гладкий, шуршащий материал, только в отличие от полиэтилена, эта материя пропускает воздух. А как иначе объяснить тот факт, что Эрик и не думал задыхаться? Зато через пару минут он исчез.

Да, это необъяснимо, но факт! Это и правда оказалась шапка-невидимка, Эрик исчез, не сразу, постепенно, медленно растворился в воздухе. Поначалу он стоял и довольно ухмылялся с пакетом на голове, любовно разглаживая складки. А потом так раз… и исчез. Только лёгкое беловатое свечение осталось силуэтом Эрика. Вот и всё. Я так сразу и поняла, что это аура. Блин, сколько раз я пыталась увидеть ауру, сколько раз пялилась в сумерках на свои руки, ноги, и всё без толку. А тут я смотрю на Эрика, при ярком полуденном солнце, смотрю на Эрика и вижу, как он исчезает и всё, что остаётся от Эрика, так это лёгкое, еле заметное беловатое свечение. Я перевожу взгляд на ребят, чтобы узнать, видят ли они то же, что вижу я. И о чудо! Я вижу такое же свечение у всех. Да, это точно аура. Просто раньше я не могла её увидеть, слишком акцентируется взгляд на материальном, плотном, ярком физическом теле. Но сейчас я вижу ауру у всех, повернувшись к Эрику, я заметила, что он переместился, подошёл поближе, он был абсолютно прозрачен, он не имел тени, лишь лёгкий силуэт ауры, да фиг бы я его увидела, заметила, не знай я, что он это он. Ребята, кстати, ауры никакой не видели, для них Эрик испарился. Только голос, смеющийся, довольный голос басил прямо в ухо, да свежие, глубокие следы на целине, появившиеся сами по себе, выдавали траекторию передвижения Эрика. Прям Чеширский кот, да и только!

Ну и как ты думаешь, кто второй надел шапку-невидимку? Правильно, я! Я буквально выпросила у Эрика шапку на часок, остальные то трусили, мало ли какие побочные эффекты, изобретение всё же свеженькое, ещё тёпленькое, прямиком из секретной лаборатории, а вдруг излучение какое вредное или изменение в структуре ДНК? Я же просто сгорала от нетерпения опробовать эту штуку. На ощупь шапка была такой же, как и выглядела – обычный поэлитиленовый пакет. И дышалось нормально. Я стала невидимой. Это довольно интересное ощущение, лёгкое щекотание, будто мурашки по коже, а так нормально. И, конечно же, я тут же направилась к тебе. Побежала, полетела, скорее, скорее! Дело в том, что с тех пор, как ты меня послал, я уже и думать перестала, чтобы вновь тебя увидеть, я же не мазохист, чтобы нарываться на грубость дважды. Я в прямом смысле исчезла из твоей жизни. Но тут появился шанс увидеть тебя, а самой остаться невидимой. Я знала, где тебя найти. Откуда? Фиг его знает, считай, что меня вело сердце.

Было много народу, вечеринка, играла музыка, вино лилось рекой, девушки и парни пили, курили, танцевали, разговаривали, ты сидел на полу, опёршись о стену спиной, сложив руки на коленях. Я стояла и смотрела на тебя, и скажу честно – это было не просто. Ведь, хоть я и стала невидимой, моя материальность была при мне. Я имела все свои 95 кг, все свои объёмы. А так как я была невидимой, то меня могли толкнуть, стукнуть, на меня могли наткнуться, запнуться, в общем, та ещё задачка, быть на вечеринке, где яблоку негде упасть, невидимой гостьей. Хорошо хоть, что шум был приличный, потому как и звуки я тоже издавала, всякие там шаги, сопение, шумное дыхание – всё при мне. Так вот я стояла и смотрела на тебя в сторонке, стараясь, чтобы никто в меня не врезался. И тут ты посмотрел на меня, прямо глаза в глаза. Как? А вот так, просто посмотрел, я аж вся покраснела под шапкой-невидимкой, и уши запылали и щёки. И мне показалось, что ты меня узнал. Хотя ведь это просто невозможно, меня ведь никто не видит. И даже если предположить, что ты видишь мою ауру, то, как ты можешь знать, что я это я? Ведь аура, это всего лишь лёгкое белесоватое свечение. Но как бы то ни было, я решила удалиться от греха подальше. И я пошла, тихонько, по стеночке, чтобы никого не задеть, чтобы меня никто не задел, я пробралась в одну из комнат. Сесть, передохнуть, собраться с мыслями, набраться сил. Ведь не забывай, моя материальность была со мной, я не могу проходить сквозь стены, и чтобы уйти с вечеринки, мне предстоит пробраться к двери, сквозь толпу и незаметно уйти, хлопнув дверью – та ещё задачка.

И вот я сижу, прихожу в себя, вся такая прозрачная и невидимая (потная и запыхавшаяся), и тут входишь ты и садишься рядом. Я сижу у стола, на стуле, рядом с окном, ты сел на диван, ближе к двери. Ты сел и заговорил. Ты заговорил со мной, смотря прямо на меня, а я сидела, опустив глаза в пол, стараясь не дышать (а сердце предательски громко стучит, колотится в груди), делая вид, что меня тут нет, потому что ты не можешь видеть меня, а, следовательно, ты говоришь не со мной. Я, правда, решила, что ты меня с кем-то перепутал, ведь ты тогда послал меня, ты не отвечал на мои письма, извинения, ты был холоден и жесток со мной. А тут голос звучал мягко и немного грустно, столько было нежности и доброты, ты говорил со мной так, как обычно говорит умудрённый жизнью отец с капризным ребёнком, очень терпеливо, ты говорил и говорил, ты рассказывал о себе, о своей жизни, работе. О том, как ты работаешь в горах, как это сложно и опасно, как сильно устаёшь, какие бывают забавные случаи, обо всём. А потом ты сказал, что ты не можешь жить без меня, что мне показалось бредом, потому как ты ведь живешь, и ты будто прочтя мои мысли, поправился. Да это так, я живу, но я не живу по настоящему, я просто проживаю день за днём, ты прекрасно знаешь, что мы не можем жить друг без друга.

А ведь ты прав, я тоже не могу жить без тебя, я мертва, я давно уже мертва. Да, я живу, двигаюсь, делаю дела, но, сколько сил надо, чтобы жить без тебя, чтобы просто продолжать существовать. Я пытаюсь убежать от тебя. Все мои силы уходят на то, чтобы не быть с тобою рядом. Вот как я тебя нашла? Да ведь меня тянет к тебе, как магнитом. Меня всегда тянет к тебе. И все мои силы уходят на то, чтобы сдерживать это притяжение. И чтобы найти тебя, я просто перестала сопротивляться, я просто пошла к тебе. Ты моя жизнь. Пошло? Банально? Но это так. Сейчас я живая, а до этого была мёртвой, полностью несчастной, и все мои походы, путешествия, это лишь бегство от самой себя, жалкие попытки забыть тебя, не думать о тебе. Я, как Мюнхгаузен, вытаскиваю себя за волосы из болота день за днём, день за днём. И так странно было слышать, что ты думаешь то же самое.

Ты много ещё чего говорил и говорил. А я сидела, красная, как рак, сидела и не знала, что тебе сказать. В какой-то момент мне хотелось сорвать шапку-невидимку и показать личико, но этот страх, что ты говоришь не со мной, что ты меня с кем то спутал, мешал мне, ведь ты ни разу не назвал меня по имени. А ещё меня смущало то, что я порядком растолстела с нашей последней встречи, я же не думала, что мы с тобой повидаемся, я была не готова к этому, я такая толстая, постаревшая, поседевшая, да и одежда на мне походная, никак не годится для романтического свидания. И это смущение, эта красная рожа, нет, я определённо была не готова открыться. Хотелось ответить, что-нибудь сказать, но что? Слова приходили и уходили, всё было не то, любой ответ казался смешным и глупым. Устроить разборки? Почему ты меня послал? Нет, я не хотела разборок. Светская беседа, сделать вид, что ничего не было? Поговорим о погоде – это пошлость, я определённо не знала, что сказать. Да и голос, я чувствовала, что мой голос подведёт меня, в горле пересохло, я сглатывала слюну, чтобы хоть как-то смочить горло, хотелось пить, прокашляться, но я боялась издать хоть звук, выдать своё присутствие. Я знала, что стоит мне только открыть рот, и я услышу чужой, грубый, хриплый, жёсткий не мой голос. Может поэтому, я так и не решилась тебе ответить хоть слово.

Тут в комнату вбежал малыш, плотный трёхлетний карапуз, синие колготочки, сандалики, лёгкий свитерок с машинкой, стриженый затылок. Ты представил мне Зузу, взял его подмышки и подал мне, мне, в никуда, просто в воздух. И мне ничего не оставалось, как принять пацана, как не подхватить его и не посадить к себе на колени. Наверное, забавное было зрелище, малыш Зузу сидит в воздухе, над стулом парит в воздухе. Но малыш нимало не сопротивлялся, он уютно сидел у меня на коленях, будто видел меня, он сидел, такой тёплый, плотный, маленький Зузу. А ты рассказал, что взял его в детском доме, что у него небольшое отставание умственного развития. Но по виду не скажешь, мальчишка, как мальчишка. Я придерживала его, обхватив маленькое тельце руками, а он сидел и молчал, такой спокойный и доверчивый малыш, мои дети вряд ли бы так вот просто пошли к незнакомой тёте на колени, но этот детдомовский мальчик был не избалован вниманием.

Иногда ты делал паузу, сидел и молчал, ждал, что я отвечу, терпеливо ждал. Но я молчала. Предательский язык, такой болтливый, сейчас сидел, съёжившись, забившись в самый дальний, тёмный угол моего рта, он боялся всё испортить, как тогда, помнишь, со скрепером. Язык мой, враг мой, уж лучше я помолчу, не было подходящих слов. Я перебирала в уме фразы, слова, предложения – всё не то, либо пошло, либо фамильярно, либо претенциозно, фальшиво, сухо или, наоборот, слишком по-родственному. Даже как к тебе обращаться на ты или вы? Ты сам построил эту стену отчуждения, сам вырыл этот ров непонимания, было время, когда я болтала с тобой без умолку, не думая, что несу, вздор ли, чушь ли, тогда мне было с тобой легко, легко и весело. Тогда мы были друзья, но всё изменилось с тех пор, как я призналась тебе в любви, когда ты ничего не ответил, посмеялся ли или просто досадливо отмахнулся. С тех пор мне нечего тебе сказать, всё уже сказано, ты всё знаешь сам. И я молчала, а ты снова заговорил, чтобы замять неловкость, смять эту тишину, эту паузу. Ты шутил, был добр и ласков. Как раньше, как тогда, давно. 

Ты всё говорил и говорил. А я слушала и слушала, и я так много хотела тебе сказать. Сказать, что? О том, что у меня есть семья, и что мы друг другу не подходим, что мы оба стрельцы и вряд ли уживёмся, что у нас разные вкусы и опять о том, что я не принадлежу себе, что у меня есть дети, муж, что я не могу их просто так вот бросить. А ещё я боялась, боялась того, что ты опять станешь со мной чужим и холодным, как тогда, ведь я так и не знаю причины, почему ты меня послал, оттолкнул, почему не искал, если я тебе так дорога? Я боялась, что тебе надоем, что ты бросишь меня через день, неделю, месяц. И я останусь одна несчастная, совсем мёртвая, а ты уйдёшь, и что мне делать? Я этого точно не переживу. Но я не могла сказать и слова, язык присох к нёбу. Ещё я думала, почему же ты со мной опять такой добрый и так хочется тебе верить, но ведь до этого ты был холоден, что изменилось? И либо ты меня с кем-то путаешь, и все эти нежные, красивые слова не для меня, и стоит мне открыться, как всё станет совершенно глупо, что это дурацкое недоразумение, ведь ты добр со всеми, только не со мной. Либо у тебя шизофрения.

Есть у меня подруга Катя, ты её знаешь, очень своеобразная девушка с подвижной психикой. Я у неё единственная подруга. Она то мне очень рада, то очень по-хамски жестока. У неё частые и резкие перепады настроения. Я то знаю, что она не со зла, принимаю её такой, какая она есть, поэтому на неё не обижаюсь. Просто я ей сама никогда не звоню, не ищу встречи. Когда она в духе, то сама мне звонит, приходит в гости, когда не в духе, к ней лучше не лезть. Пошлёт, так пошлет, а потом может даже и не помнить об этом, во всяком случае делает вид, что не помнит. Так вот может и с тобой происходит то же самое? А я тут голову ломаю, почему тогда ты меня послал, а сейчас так добр и мил?

Но я сидела, держала на руках крепкого и тёплого Зузу и слушала тебя, подумывая, как бы мне понезаметней смотаться. Вот никак я не ожидала, когда надевала шапку-невидимку, что ты меня узнаешь. Как ты меня узнал? Или с кем перепутал? Знала бы, что так всё обернётся, ни за что не пошла бы искать тебя. И был ты такой родной и такой любимый и такой настоящий, такой, как раньше, но что мне с этим делать? Я просто сидела, затаившись, ждала и молчала. Потому что, а что тут скажешь? Ведь ты мой обман, я придумала тебя, как я думала, а теперь получалось, что то, что я принимала за своё сумасшествие, всё это по настоящему, что это любовь. И то, что я каждый день думала лишь о тебе вовсе не мания, не паранойя, то, что мне казалось, что ты думаешь обо мне. Но почему ты до сих пор молчал? Почему сам не разыскал меня, почему был так жесток? Почему? Почему? Почему?

Зузу соскочил с коленок и побежал играть в другую комнату. На все эти вопросы не было ответов, я не могла тебе задать этих вопросов, они казались нелепыми, хочу ли я это знать? Это единственное, что я хочу знать. Но я молчала. Я молчала и всё, чего я хотела, это быть с тобой, поверить тебе, потому что ты был прав, ты был определённо прав, и все эти возможно и потому что – всё это глупость, не надо бояться будущего, придумывать себе проблемы, есть только ты и я, а всё остальное неважно, всё неважно. Весь мир – это иллюзия, давно уже мне кажется, что я лишь играю роль в этом виртуальном мире, он очень реален, но это не по-настоящему, меня давно преследует такая вот шизофреническая, бредовая идея. Только ты важен, только ты. И не надо слов, не надо глупых разборок, что было, то было. И на самом деле я вовсе не хотела исчезнуть, я только хотела поверить тебе. Ах, если бы у меня не было детей, мужа… Что это я? Нет, нет, хорошо, что они есть, они тоже настоящие. Но как я могу бросить их, предать? Как мне совместить два этих мира, тебя и их? Мои мозги уже закипали. Сидя тут, рядом с тобой я была уже не в силах уйти от тебя, потерять тебя снова. И тут ты дотронулся до меня. Ты коснулся мой руки, моей невидимой руки. И это прикосновение обожгло меня, пронзило насквозь. Я вздрогнула

и проснулась. Я проснулась в постели, темно, ночь, за окном светит луна, причудливые тени деревьев в комнате на стенах, шкафах, предметах, рядом спит жаркий, горячий муж, мирно спят дети, спит чёрная собака в ногах, на полу, свернувшись калачиком – все спят. Фуф! Это всего лишь сон, но какой реальный сон, я закрыла глаза.

ночь с 2 по 3 марта 2011 г.