2365

__

Помре Михалков-старший и тут же на экране фильмец, где Никита обсюсюкивает своего папашку. Мол, у меня чувства, я и знать не хочу про «деятеля»… – а тот опять: всю жизнь ездил по республикам, поднимал национальные литературы… Сынок зачитывает какой-то стихотворный бред (раз бред, то для детей, ага), потом некую «драму», опять же, про чувства, но папаша прерывает – не читай это, так, накатило когда-то, сейчас и слышать не хочу…

Еще:
Никита: помнишь, у нас с тобой была смеховая истерика? Отец: я помню; я вообще люблю смеяться. Например, на спектаклях Художественного театра… И я с ужасом думаю, что этого театра больше нет  - они все умерли, все, до одного; никто не дожил до 90 лет…

Никита, панегирик, читается с умилением: «ты никогда не играл с нами и не говорил ласковых слов – и мы это принимали как должное и тоже ничего не говорили…»

Доконало: оказывается маленького папу, Сергея, в коляске разогнавшейся чудом спасли во время оно – а то ведь и не было бы не только его, «величайшего», но и всей  «ветви», «древа», всех  режиссеров, актрис…
(П.С.: хотя из любого младенца, грубо говоря, куска мяса можно «великого» сделать при наличии определенных внешних условий…)

Чего удивляться, что такие попадают в «великие», если есть образец, Пушкин  - грустная кондитерская фабрика. Лейся, бессмысленная песня, лейся, вейся, веревочка, вейся…

А вот Маяковским я в этот раз зачитался – «рыбалка» для ЦИТАТ богатая…

Что касается телика, то там Порфирий Иванов удивил: мужик лучше всех понял силу холода, голода и движения – при том, что люди стремятся к теплу, сытости и покою…

__

Бабу можно или вожделеть или чувствовать к ней отвращение. Третьего не дано. Стараются одеться получше и даже красят себя, словно стены, чтобы усилить первое и нейтрализовать второе…