Любовь-всегда

               
                Алексей Ланской (Печкин)
             
                Л Ю Б О В Ь  -  В С Е Г Д А             

                Diе Liebe - immer
   
 
                правдивая жизненная  история



                Palex –Verlag   Saint-Petersburg  2005



          

Необычная и интересная история о приключениях   героя  нашего  повествования,  которые  основаны на событиях  истории  и  жизни  людей двух стран: ГДР-Германии  и  СССР-России  во второй половине XX  и  начале XXI  веков.


                Посвящается   моим  внукам               
               

    ОТ АВТОРА:
      Все   непонравившиеся   читателю    совпадения   имён  и/или фамилий героев,  географических названий или каких-либо действий, упоминающихся и/или происходящих в романе, с реальными   и существующими (или существовавшими ранее) могут рассматриваться как абсолютно случайные события.
     Все  оценки  событий  истории  XX    и  XXI  веков являются собственным мнением автора, на которое он имеет полное право.


               
                «… И друзей созову,
                на  любовь своё сердце настрою,-
                а  иначе  зачем
                на земле этой грешной живу?..»

                Булат Окуджава



                П Р О Л О Г

     Отгремели  залпы праздничного салюта и  многочисленных фейерверков   в    честь   60-летия   победы   нашей   страны    и своевременно   примкнувших     к     нам   стран - союзниц   над фашизмом.  Отгремели и затихли…
     Но история, которую мы хотим вам рассказать и которая, в принципе, заканчивается только теперь, в начале XXI века, имеет прямое отношение к прошлому веку и, прежде всего, к последним, победным  дням той жестокой битвы, завершившейся в незабываемые  майские дни 1945 года на полях и в городах Германии.   Начавшись именно той далёкой весной, наша история продолжалась  и потом, и каким-то отдалённым, но хорошо слышимом эхом звучит и продолжается в наши дни, 60 лет спустя.
     Время летит быстро… Очень быстро… И в сознании нового, молодого поколения ушедшая война невольно ассоциируется  с какими-то давними, давно ушедшими в небытиё событиями и многочисленными прошлыми невзгодами, пережитыми нашей многострадальной страной. Ведь  для этого поколения понятие сегодня – это их настоящее и будущее, которое впереди, а всё, что было раньше, да ещё 60 лет назад – О! Боже! – это - так давно…, это - очень давно…
    Но оказывается, что оно, это быстролетящее время, иногда удивительным образом связывает  судьбы разных людей, да к тому же живших в разные эпохи, разноцветными лентами неожиданных и случайных  событий. Ведь, если задуматься, наши жизни и судьбы – это бесконечная, сплошная цепь абсолютно случайных, непредсказуемых и непрогнозируемых  встреч и событий, иногда удачных и успешных, а чаще – нежелательных,  ненужных и пустых.
   Об одной правдивой, жизненной  истории, нам представляющейся и интересной и поучительной, мы вам расскажем.
               
            
      
               ГЛАВА  I, В КОТОРОЙ МЫ ПОЗНАКОМИМ ВАС С НАШИМ ГЕРОЕМ

    Хотя по ходу изложения нам придётся возвращаться в прошлое (без которого, как мы знаем, не было бы настоящего, как без расставаний не бывает встреч), но, действительно, отправным моментом нашей истории служит неожиданно возникшее и постепенно окончательно сформировавшееся  желание 67-летнего жителя Санкт-Петербурга, которого мы назовём Евгений Алексеевич, съездить в гости на недавно начавшем курсировать пароме Silja-Line из Петербурга в немецкий город-порт Росток, что находится так же, как наш родной город, на том же самом южном берегу Балтийского моря, но только полторы тысяч километров западнее и немного южнее. (Конечно, правильнее было бы сказать «сходить» - раз уж дело идёт о морском путешествии, поскольку на пароходах не ездят, а ходят, но для ясности мы выразились попроще и пояснее.)
     Причин и доводов для такой неожиданной как для самого Евгения Алексеевича, так и для его жены Галины Ивановны, поездки, как утверждает он сам, было несколько,  и все они, якобы, считались для Евгения Алексеевича достаточно убедительными. Во-первых, в Ростоке, а вернее – в Варнемюнде, что является, по сути дела, пригородом Ростока, проживает старый (во всех смыслах этого слова) немецкий  друг Евгения  Алексеевича,  которого  зовут,  ну  скажем, - Зигфрид Райнер, с которым он знаком, слава Богу, уже лет тридцать и которого не видел целых десять лет, то есть с  осени    1995 года. А тут (и это – во-вторых) появилась такая возможность: на Васильевском  острове  садишься  на  пароход (вернее: теплоход), отдыхаешь, попивая заранее прихваченный с собой согревающий душу продукт, а через двое суток тебя встречает у трапа твой совсем уже старенький Зиг, да ещё, может быть, и с внуками. ( «О, Боже! Как быстро летит время и как оно безжалостно» - глядя на него, будет думать наш герой, не думая в этот момент о себе…) Ну, а  в-третьих (и это, может быть, самое главное), Евгений Алексеевич хочет купить не без помощи  своего  немецкого  друга    и   его  взрослых   сыновей хороший,  но  недорогой  автомобиль, потому что иметь в Германии друга и не воспользоваться этим – «это - преступление», как утверждает сам Евгений Алексеевич. Действительно, один его приятель – Юрий Петрович Мазюк полтора года назад приобрёл  в Германии через своих знакомых  очень приличный  четырёхлетний «Опель-Вектру», который вместе с небезопасной дорогой домой через Польшу-Белоруссию и с растаможкой обошёлся ему не более семи тысяч европейских денег, и теперь этот самый Мазюк рад и счастлив. А здесь: не надо в целях безопасности сплачиваться в группы собственной безопасности и платить поборы как бандитам, так и ментам по пути  домой, а просто въехал по аппарели (какое слово!) на паром  в Ростоке, а выехал на своём собственном авто по той же самой аппарели уже на Большом проспекте Васильевского острова в Санкт-Петербурге.
   А в-четвёртых мы узнаем самое интересное, когда спросим:  «А где Вы, достопочтенный, но, увы, немолодой и небогатый Евгений Алексеевич, взяли столько денег, чтобы смотаться в гости в Европу, да ещё и купить там неплохой автомобильчик? Ведь, насколько нам известно, у Вас ведь нет, как в романах Донцовой, богатых родственников за рубежом или где ещё, так же как нет и фамильных наследных замков…  Да и в бизнесе Вам тоже везло не слишком-то шибко… Так откуда денежки?»
  И тогда Евгений Алексеевич рассказал бы сколь удивительную, столь и поучительную историю о человеческих отношениях, в которых тесно перемешаны доверчивость и подлость, честность и предательство.
   Начать следует с того, что его приятель Володя Зыкин, с которым они  вместе пытались что-то предпринять в бизнесе, привёз из-за границы  одну  идею(как  принято  выражаться  «know-how»),  связанную с  топливными   заправками   транспортных  средств.
Восемь лет понадобилось, чтобы одна из топливных кампаний  Петербурга решилась  внедрить это самое «ноу-хау». И все эти восемь лет они вместе были рядом и вместе пытались что-то делать. Хотя  здесь необходимо, с одной стороны, отдать дань Володиной  настойчивости по продвижению этой самой заграничной идеи, а с другой стороны, необходимо отметить, что самая удивительная  Володина способность  заключалась в таланте находить доверчивых инвесторов и вешать им лапшу на уши  в стремлении добыть для себя и своей семьи  необходимый  прожиточный финансовый минимум.
Ничего не сделав, ничего не построив и не внедрив, он умудрялся, между тем, то открывая  новые ООО, то давая неосуществимые обещания, а то и идя на откровенные подлоги, добывать халявные деньги. Хлестаков и Манилов могут отдыхать, когда Зыкин выходит на сцену и начинает придумывать и сочинять нечто несусветное, а Остап Бендер может считать себя реинкарнированным в Зыкине. Большего враля и демагога  Евгений Алексеевич не встречал. Отношения окончательно испортились, когда,  наконец, получив  некую  значительную сумму  от топливной компании на проектирование и внедрение той самой идеи, Владимир все деньги  взял лично себе, предпочтя  собственное благополучие  продолжению дружеских  и доверительных отношений с нашим героем... Хотя (что скрывать) Евгений Алексеевич именно потому и помогал Владимиру, что  делал определённую ставку именно на справедливый делёж  этого «ноу-хаусского» пирога, который должен быть когда-нибудь испечён. Но…  Как говорится, - любовь не получилась. В очередной (какой по счёту???) раз ошибившись в людях, наш герой приуныл и посчитал, что эта так долго и тщательно  готовившаяся поездка не состоится.
  Но недаром говорится, что Бог всегда ведёт желающего идти. И в тот раз, когда, кажется, надежда уже почти совсем покинула нашего героя, совершенно неожиданно двоюродная сестра Евгения Алексеевича, бравшая у него в долг аж десять тысяч долларов десять лет назад(когда у Жени ещё были деньги) на раскручивание челночного бизнеса (которым она тогда занималась, а потом прогорела) продала свою квартиру, купила комнату в коммунальной квартире, заработала на этой операции приличную сумму и сумела расплатиться, чему Евгений Алексеевич был немало удивлён и обрадован. Таким образом, была решена денежная проблема, едва не сорвавшаяся из-за зыкинского  жлобства и жадности.
  Вот  так  или  примерно   так  вам  бы ответил наш уважаемый и солидный Евгений Алексеевич, если бы нам вздумалось задать ему такого рода каверзный вопрос о происхождении денег на столь дорогую покупку. Ну, и чтобы внести полную ясность в происходящие события, поясним, что у Евгения Алексеевича уже десять лет был Ниссан, который он любовно называл Нюсей и который он только что более-менее выгодно продал, потому что Нюся стала здорово сдавать за последнее время…
     Итак, как мы видим, поводов для поездки набралось предостаточно, а посему – в путь… Имея загранпаспорт и шенгенскую  многоразовую  визу, оформленную в Финляндию через финское консульство, и упаковав багаж, Евгений Алексеевич попрощался по телефону с сыном, который со своей семьёй жил отдельно, а также с любимой супругой Галиной Ивановной, жившей  в  это время с двумя кошками и кокером Лёликом на той самой даче, куда  Евгению  Алексеевичу  и надо регулярно ездить на машине в 120 км от города. Потом он без особенных проволочек сел на большой и красивый шведский паром и где-то около 20.00 отчалил (ох! простите, - отошёл) от причала Морвокзала в Гавани…
     Во время этого путешествия ничего особо значимого для нашего рассказа не произошло, а потому эту часть путешествия нашего пилигрима мы как бы пропускаем, лишь потом, может быть, иногда по ходу повествования вспоминая некоторые эпизоды этой прекрасной   прогулки…
     А в порту города Росток Евгения Алексеевича встречал его старинный хороший приятель и товарищ – 70-летний Зигфрид, с которым было связано много приятных встреч и воспоминаний. Их знакомство началось в начале 70-х годов прошлого, двадцатого столетия. Оба – тогда ещё просто Женя и Зиг работали в судостроении, правда, один – в Советском Союзе, а другой – в Германской Демократической Республике (ГДР).  Женя  был одним из главных специалистов в отрасли по судовому дизайну, а Зигфрид – по судовой архитектуре и также по судовому дизайну. (Мы говорим о судах и о судостроении – то есть о гражданских плавающих средствах, тогда как корабли и кораблестроение– суть принадлежность этих понятий к военно-промышленному комплексу.)
    Итак, они оба по разные стороны границы работали главными специалистами в области судового дизайна и архитектуры гражданских судов. Следует рассказать, что в то далёкое время, которое сегодня называют советским, было принято время от времени  посылать  ведущими отраслевыми институтами в свои соответствующие министерства и ведомства предложения о так называемом деловом сотрудничестве  с  дружескими   (имеется  в виду – демократическими) государствами и институтами. Таким образом, ленинградский научно-исследовательский институт, имевший соответствующий номер почтового ящика, где работал Евгений,  и  Судостроительный  институт  в  Ростоке,   в котором работал Зигфрид, через свои министерства и вышестоящие структуры заключили договор о сотрудничестве и обмене опытом и, соответственно делегациями, на безвалютной основе. (Опять же здесь требуется  пояснение: «безвалютная основа» при обмене специалистов разных стран – ещё одна хитрость при социализме, когда вы не просите лишних валютных средств  у государства, а покрываете основные расходы по приёму и содержанию своих зарубежных коллег сами, из средств своего предприятия или отрасли;  например, - сначала мы платим за них здесь (то есть: за проживание в гостиницах, еду,  культурную программу,   плюс деньги на карманные расходы), а потом, когда мы приедем к ним – они за нас будут платить. Придумано гениально!)
    Итак, было несколько приятных, деловых встреч с «демократическими» немцами, но доверие между Женей и Зигом возникло тогда, когда по воле случая и начальства и вопреки существующим запретам им пришлось провести вместе две ночи в одном номере в отеле «Адлон»,  что расположен в Берлине около самых Бранденбургских ворот на границе Восточного и Западного Берлинов, которые тогда были разъединены.  Отель «Адлон»  -  в  то время был средней по размерам,  обычной  (во всяком случае,  тогда ), чистенькой гостиницей – до войны и во время войны располагалась около рейхсканцелярии Гитлера и потому была им часто посещаема.
   Так случилось, что во время одного из пребываний немецкой и советской делегаций в Берлине в процессе размещения членов делегаций в отеле «Адлон» после поселения высокого начальства в одноместные номера Жене и Зигу остался только двухместный номер (а больше свободных номеров в отеле не было). И хотя селить вместе немца и русского (к тому же обладающих значительными «закрытыми», то есть секретными, сведениями) категорически запрещалось определёнными инструкциями, после некоторых колебаний и после согласия наших героев начальство решилось всё-таки на свой страх и риск это сделать. Два вечера и две ночи разговоров и взаимных,  доверительных рассказов и бесед, да ещё подогретых шнапсом, сделали своё дело, и при посадке советской делегации в самолёт, отправлявшийся на родину, Зиг и Женя уже чувствовали себя друзьями и пообещали друг другу не терять своих хороших отношений и в будущем. Кстати, как не странно,  их разговорное общение было почти свободным, хотя ни один из них не знал хорошо язык другого. Но в Советском Союзе ещё с довоенных времён, когда СССР помогал Германии, а потом и Гитлеру восстанавливать свою промышленность после проигрыша  в первой мировой войне, при этом перенимая у Германии новые знания и передовые технологии, почти  во всех советских школах преподавался немецкий язык. Можно сказать, что немецкий язык  в СССР до войны 1941-45годов  был  так же популярен, как сейчас у нас - английский. А в ГДР (но не в Западной Германии) русский язык был обязателен для обучения (как второй иностранный после английского или французского).  Ну,  и,  конечно, всем понятно, что Женя не знал хорошо немецкого языка, а Зиг – русского. Поэтому, как правило, разговор шёл одновременно на трёх языках: немецком, русском и немного английском. Примерно так: «Зиг, будем ли мы werden wir сегодня вечером heute abends немного выпивать  a  little  drink?»
   Серьёзный, вдумчивый и деловой Зиг окончательно расположил к себе Евгения, когда однажды вечером на Женин вопрос, каким спортом увлекается Зигфрид, тот, не моргнув глазом, ответил: «Seiten-springen» (то есть дословно: «прыжки в сторону»). Евгений, ещё мало знавший Зигфрида и не ожидавший подвоха, в первую секунду не понял, но зато потом высоко ценил и наличие  острого ума, и присутствие юмора у немецкого коллеги.
    Когда же официальное деловое сотрудничество и обмены опытом  закончились,  человеческие  отношения   между   ними остались: друзья поздравляли друг друга или письмами, или  по телефону с Днями рождения и с Рождеством-Новым Годом. Правда, постепенно отдельные праздники они стали пропускать. Евгений в 1979 году поменял и работу, и квартиру, не сообщив Зигу новые координаты.  Зиг,  пару  раз  поздравив и  не получив ответов, тоже перестал писать, и  больше четырёх лет они ничего не знали  друг о друге.
   Но однажды, в начале апреля 1985 года Женя случайно днём оказался в хозяйственном отделе  Гостиного  Двора  на  предмет  покупки дверного  замка (который буквально накануне сломался), и вдруг услышал как кто-то зовёт его по имени, но с явным немецким акцентом. Это был Зиг, который приехал в Ленинград на два дня на конференцию «Стандартизация в судостроении» и убежал с неё в обеденный перерыв, чтобы купить в нашем городе и привезти в ГДР стамески и рубанок, ибо у нас они были дешевле, а качеством – не хуже. Это действительно была случайность из случайностей: Евгений именно в тот, определённый свыше день и именно в ту конкретную минуту оказался в отделе, где днём ни до этого момента, ни после него вообще никогда не бывал. То же самое Зигфрид: почему он решил поехать с Петроградской стороны, где  проходила конференция, в центр города и попереться в Гостиный Двор на Ломоносовскую линию за этими дурацкими стамесками и именно в этот момент? - Если задуматься, то окажется,   что   эта   встреча – какие-то   тысячные   (если     не миллионные)  доли процента вероятности наступления такого рода событий. Но тем не менее, они встретились – и это правда. 
     Безумно обрадовавшись этому свиданию, Евгений взял власть  в свои руки: сначала он повёл Зигфрида к себе на новое место работы, которое располагалось в Михайловском замке,  и там  после знакомства с Жениными  коллегами они начали отмечать праздник их случайной встречи. Потом они  зашли  ещё  к  одному приятелю – Леониду Трофимовичу, занимавшему солидный пост в Строительном тресте на Невском проспекте, с которым позже поехали на его служебной «Волге» к Смольному, встретили там к концу рабочего дня ещё одного смольнинского партайгеноссе (т.е. партийного товарища – немецкое название при  Гитлере) и уже потом, подъехав к берегу Невы, хорошо выпили  и  поговорили.  Когда  Трофимыч подвёз приятелей к дому на Большой Морской (тогда – улице Герцена), где жил Евгений,  им  вообще-то  уже  было  хорошо,  но   впереди   был ужин, приготовленный Галиной, хорошо знавшей Зигфрида и симпатизировавшей ему… Достаточно сказать, что исполнительный и дисциплинированный Зигфрид Райнер на следующий день на пленарное заседание пришёл только к двум часам пополудни. Недаром ведь говорят: что русскому во здравие, то немцу – смерть…
   Затем,  в том же  апреле  Зиг прислал Евгению и Галине приглашение приехать в ГДР на его 50-летие, которое должно было состояться 16 июля 1985 года.  Успев быстро (по знакомству), оформить себе и Галине загранпаспорта и визы, они сумели съездить почти на месяц в гости к Зигфриду, близко познакомиться  с его большой и дружной семьёй и провести там неплохо время,  запечатлев навсегда у себя в памяти приятные и душевные воспоминания.
    После этой встречи было ещё три и все три встречи происходили в Германии: сначала участие Евгения в двух проектных творческих семинарах по судовому дизайну, проведённых на территории ГДР в городе Дессау в знаменитом Баухаузе в 1987 и 1989 годах  (на которые Зиг приглашал Женю персонально). А вот после   третьей   встречи   в 1995 году в Варнемюнде, куда Женя заехал   специально,   чтобы  повидать  старого  друга  во время одной из своих коммерческих поездок, больше они не виделись. Лишь изредка, как правило,  накануне  Рождества или  Нового года  перезванивались и давали обещания  «в следующем Году увидеться». Но всё как-то не получалось…
       И, наконец, спустя 10 лет, они увиделись в порту города Росток. Время сильно поиздевалось над ними, они сильно постарели, и только живость в глазах и словесные приколы, которые они оба любили, выдавали наличие у прежних хороших и весёлых парней не постаревшую молодость души.
     Зигфрид был не один – за руку его держала маленькая белокурая девочка, которая оказалась его пятилетней внучкой по имени Гретхен. После положенных по такому случаю приветствий, обниманий и похлопываний по плечам друзья отправились к автомобилю, чтобы отправиться к Райнерам домой. Теперь у Зига был совсем нестарый и весьма удобный «VW – минивэн», хотя прежде всю, как говорится, «свою сознательную жизнь» Зиг провёл в ГДР-овском «Вартбурге», а его жена Ута – вообще ездила на пластмассовом двухтактном, но безотказном «Трабанте» - чуде немецкой демократической промышленности.
   Уже  через  двадцать  минут  они подъехали  к уютному трёхэтажному, окружённому со всех сторон зеленью дому на Рихард-Вагнер-штрассе, где семья Райнеров ещё с ГДР-овских времён занимала 4-комнатную квартиру, и ещё одну комнату - на чердаке под крышей, и ещё две комнаты (предназначенные для хозяйственных нужд, но переделанные Зигом под жильё) –в полуподвале дома. Необходимость иметь столько жилья была обусловлена тем, что Райнеры имели пятерых детей: трёх сыновей и двух дочерей,  у которых  разница  в годах была не очень значительной. Поэтому росли они все вместе, но время от времени ради спокойствия и порядка в доме их надо было куда-то распихивать и распределять – вот деятельный и изобретательный  Зигфрид  и придумывал варианты с лишними комнатами на чердаке и в полуподвале, за которые, к тому же, не надо было платить.
    Конечно, встреча с женой Зигфрида – Утой (которая тоже уже не была той живой, жизнерадостной и моложавой «Уточкой», нежели  раньше) была радостной и сердечной. Евгений узнал, что все дети, кроме младшего Дага, которому сейчас тоже стукнуло 30 лет, живут отдельно от родителей в разных  городах  теперь  уже  единой  Германии. Ещё   Евгений узнал, что автомобиль для него подготовлен и ждёт - не дождётся, когда новый хозяин его заберёт, но находится он в городе Плауен на  юге  Германии,  в  800-х км  от  Варнемюнде.  Зиг сказал, что завтра в 6.30 утра они должны отправиться поездом с пересадками в Берлине и Лейпциге, чтобы прибыть в Плауен к вечеру. В Плауене живёт с семьёй его сорокалетний сын Ральф, который владеет автомастерской, и именно он, Ральф, подыскал для Евгения неплохой «Мерс», подготовил его и готов передать ему в любое время.
  - Сегодня же, - сказал  дальше Зиг – у нас свободное время.
   И поскольку Даг со своей молодой женой где-то отсутствовал, а Ута в этот вечер была обязана заниматься внуками – маленькой Гретхен и двухлетним Фритцем, - то Зиг  решил пригласить  Женю провести досуг на берегу моря в рыбном ресторанчике, где Зига хорошо знали, а  рыбу готовили отменно.
   Туда они и пошли, каждый по дороге  рассказывая   подробности своей жизни за прошедшие десять лет и оживлённо обсуждая всё то, что с ними случилось. Когда они пришли в небольшой, но очень уютный, оригинально оформленный ресторанчик, Зиг стал делать заказ, желая, очевидно, поразить изысками местной кулинарии Евгения, для чего оживлённо обсуждал каждое блюдо на своём немецко-мекленбургском наречии с подошедшим хозяином. Евгений же, пользуясь свободной минутой, разглядывал интерьер кабачка. Видно было, что хозяин хотел со всей старательностью и любовью сохранить художественный образ оформления  старого, долгие годы формируемого  имиджа помещения старой,  пережившей  многие  века  и бесчисленные войны и переживания Германии, для чего собрал многочисленную и разнообразную коллекцию древних и антикварных вещей и штучек, начиная от арбалетов и  великолепно сделанных макетов старых парусников и кончая коллекциями монет всех времён и народов, а также пожарными и военными касками и фуражками. Было интересно и поучительно, как в каком-то краеведческом музее.
   -Я представляю, что здесь творится летом, -сказал Женя Зигу - наверное, хозяин в  летний период  берёт  деньги  с посетителей только за то, чтобы войти к нему в ресторан и просто посмотреть.
   -Нет!  Конечно,  нет,  -   засмеялся   Зигфрид   –   за  посмотреть  он  денег не  берёт  -  но что  верно,   то   верно:  летом    попасть    к  Майеру  довольно  трудно– чтобы  поужинать   у  него вечером, надо   записываться с утра.  Я позвонил ему заранее и   предупредил о возможном визите с моим  не столько русским, сколько  с  ленинградским  другом.  Он   меня  чётко  понял -  надо  сказать,  что немцы очень чтут и уважают ленинградцев за их подвиги во время войны.
   «Господи! –  подумал Евгений  – Спасибо, что есть на земле КТО-ТО,  кто ценит  ленинградских  блокадников…  И  этот  «кто-то» - те самые немцы, которые были нашими врагами,   а  не   НАШИ долбаные лжедемократы и младореформаторы, так и не ставшие друзьями народа, а навсегда в памяти народной и в истории оставшиеся мздоимцами, предателями и ворами…»
   После  того,  как  Зиг  сделал  заказ по закуске  и рыбе, встал вопрос:  «Какое вино будем пить?».  Евгений  с русскою непосредственностью  предложил что-нибудь покрепче, и они договорились, что будут употреблять греческий коньяк «Метакса – 7 звёзд»  и  что Евгений предлагает взять бутылку 0,75 л за свой счёт. Зиг  долго не мог понять, зачем заказывать «такой крепкий напиток  в  таком  большом  количестве  и что они будут делать потом  с остатками коньяка,  и что  так  в Германии не принято,  и т.д.».   Бутылку  всё  же,  конечно, заказали,  и Зиг был совершенно  обескуражен   и   поражён,  когда  через  два с половиной часа  после начала  трапезы и  дружеских, задушевных разговоров он захотел объявить какой-то очень важный  (с его точки зрения) тост, но  с сожалением   не обнаружил   в бутылке  присутствия  благотворного напитка.
   - Эх ты,  немчура! А ещё спрашивал: “Что будем делать?” – поиздевался над другом Евгений…
   Друзья любили подшутить друг над другом.  Одним из постоянных приколов  Евгения было наливание в бокал Зигфриду очередной порции коньяка и объявление какого-либо значимого тоста типа: «А теперь,  Зиг,  давай выпьем за счастье наших  детей!».  И  чтобы  внести полную ясность в происходящие события, тут  же  предупреждал  Зига,  что  тост-заклинание действует лишь в том случае, когда его пьёшь  «zum Ende», то есть «до дна», и ставить  на  стол  недопитый бокал  ни в коем случае нельзя.    И страдающий,  но  привыкший  к порядку  Зигфрид,   который не мог сразу осилить 50-60 граммов крепкого  напитка,  мучился, но терпел, перекладывая из одной руки в другую,  но не ставя на стол,  бокал в течение 10-15 минут, пока действительно  не выпивал его полностью.
     Зигфрид, всегда активно интересовавшийся политикой и не раз ещё  в прошлые встречи мучивший несчастного Евгения своими каверзными вопросами о его вИдении путей развития Советского Союза и роли  в развитии страны его лидеров, после 300-х граммов начал снова выспрашивать и пытаться услышать, как говорится, из первых уст что же сейчас происходит в России. Меньше всего Евгению хотелось бы с чужестранным другом делиться своей интерпретацией тех современных проблем родной страны, которые даже сейчас абсолютно по-разному воспринимаются и переживаются различными общественно-возрастными слоями общества в России. Ведь Евгений прекрасно знал и понимал, что одни люди в России считают Гайдара, Чубайса и Ельцина едва ли не спасителями отечества, а другие – оборотнями,предателями, мздоимцами и мерзавцами. (Евгений принадлежал к числу последних).
   Но, подумав немного и вспомнив предыдущие откровения с Зигфридом, когда в 1987 году на семинаре в Дессау он с восхищением говорил о Горбачёве, а в 1995-ом, во время их последней встречи – с ещё большим воодушевлением о Ельцине, и теперь, спустя годы, оценив степень  безграмотностей, политической импотенции и предательств этих горе-руководителей и взглянув на самого себя глазами мудрого Зигфрида, который всё помнил и всё оценивал и, в принципе, всё понимал  -  и в том числе понимал, чем эти политически неграмотные эксперименты заканчивались и для России  и для всей Европы, - так вот, всё это вспомнив и оценив, Евгений решил, наконец, говорить другу правду, вернее,  то искреннее ощущение правды, что у него было на душе. А на душе, если откровенно, ничего хорошего не было. И сначала он, спросив Зигфрида о размере его пенсии, назвал размер своей, исчислявшийся несчастными 180 евро, которые получает он, крупный в прошлом специалист, отдавший Родине 40 лет своего труда и переживший в раннем детстве жуткие голодные годы ленинградской блокады. И рассказал, что большинство пенсионеров получает ещё меньше. И если можно про кого-то говорить: униженные и оскорблённые, - так это про российских пенсионеров и стариков, брошенных и покинутых властью  на произвол судьбы доживать свой век, пересчитывая в кармане копейки до следующей пенсии. Но тут же добавил, что все новые русские пенсионеры, успевшие за последние годы всё-таки хлебнуть халявного пойла из дерьмократического корыта власти и государственной службы,  получают до 80% от своих зарплат, то есть – не меньше 400 евро(как говорят в Европе – ойро). Ну и, конечно, он не мог не затронуть беспокоящий его, и не только его, вопрос о всеобщей коррупции, о беззаконии и о несправедливом распределении общественных благ и природных богатств, которые сегодня царят в его стране.
  - В принципе, страна погибает, - таково было печальное резюме Евгения. – Нужна твёрдая государственная рука и очень сильная политическая воля, чтобы возродить  интеллектуальное и духовное  величие России, потому что именно эта составляющая отличала Россию всегда от остальных стран и помогала ей достойно существовать на фоне других государств Европы и мира…
   Вот на такой минорно-грустной ноте в разговоре о возможных путях общественно-политического развития России и Европы друзья закончили свой вечер…
     А позднее,  вернувшись  домой  к  Райнерам  и  посидев  ещё  немного   за  вечерним  чаем   с Утой,  Дагом и его прекрасной женой Марго, Евгений, наконец, уснул после напряжённого  и  заполненного  впечатлениями   дня     сном праведника  в   отведённой  ему   комнате  на  так  называемой  мансарде.
     …Утро наступило очень быстро. Было 5 утра, когда Зиг разбудил русского друга  и,  наскоро  собравшись,  они  отправились сначала на электричку до Ростока, а затем и в Берлин, а позднее и в Лейпциг.
    Конечно, о немецких вокзалах, о типично немецких порядках в вагонах и, вообще, на железных дорогах можно говорить часами. Достаточно только будет сказать, что ехали друзья с комфортом, в дороге их вкусно и недорого  (сравнивая  с  Россией) покормили, и точно по расписанию в 19.24 по средне-европейскому времени они прибыли в небольшой  уютный  городок Плауен, где в доме родителей Уты теперь жил со своей семьёй сын Зига и Уты – Ральф. Ральф и его жена Сюзанна   имели   двоих детей,  а  сама   Сузи работала секретарём-менеджером в небольшой торгово-закупочной фирме в этом же городке. Опять, как и накануне, - приятная встреча и знакомство за ужином с семьёй Ральфа, а все дела по оформлению и регистрации покупки решили, естественно, перенести на завтра.
    Утром следующего дня после традиционного немецкого завтрака (яичница с ветчиной, булочка с джемом и кофе) все поспешили в автомастерскую Ральфа, где сверкая лакированными боками и чистыми стёклами стояла  серебристая красавица «Мерседес». И хотя спидометр ясно показывал пробег 93000 км, а технический паспорт утверждал, что красотке уже 5 лет, она  была  как  новенькая. «Вот будет проблема –  убеждать российскую таможню,  что “девушка” не так уж и молода,  как кажется с первого взгляда»  -  причитал Евгений, зная порядки (а, вернее, беспорядки) царящие на российских таможнях при пересечении границы на купленных за рубежом автомобилях.
     Ближе к трём пополудни все процедуры по оформлению прав Евгения в законное владение красоткой Мерседес были успешно закончены  и можно было, наконец, перекусить и хотя бы символически обмыть покупку в ближайшем кафе. Несмотря на все старания Зига, хорошо знавшего русские обычаи,  убедить Женю хорошо  посидеть и выпить,  последний от обычных больших доз отказался, сказав, что с новой красавицей  он  будет  вести  более  трезвый образ жизни.  Надо отметить, что никто особенно и не возражал.
     Ральф покинул отца и его русского друга  и пошёл дорабатывать в свою мастерскую, а Зиг стал предлагать варианты  по  наиболее  интересному и плодотворному использованию времени до отправления Евгения домой  на родину на шведском пароме, поскольку прошло всего двое суток  с  момента  приезда  Евгения  в  Германию,  а  все  дела уже сделаны и впереди целых пять дней, которые можно с успехом использовать на отдых и знакомство с пейзажами и достопримечательностями восточной части Южной Германии – прекрасной Саксонии,  славящейся  красивыми   и   разнообразными  ландшафтами, кукольными городками с островерхими кирхами и сказочными замками на горах.   
    А пока было время до вечера, и Зиг предложил своему русскому другу прогуляться по окрестностям Плауена и посмотреть красивые места. После полутора часов кросса по пересечённой местности со спусками-подъёмами и любованиями красивыми видами  они оказались на какой-то горе (ну, может быть, на высокой возвышенности, царствующей над окрестными холмами), на вершине которой к тому же была сооружена ещё смотровая вышка-башня. И когда они одолели, отдуваясь и отдыхая и эту высоту, то в награду за их тяжкий труд  перед  ними  открылся  действительно   потрясающий   по красоте, впечатляющий воображение и запоминающийся навечно вид: почти на 270;  вокруг  них  простиралась   холмистая, разнообразная по цвето-световому колориту местность, которую можно было обозревать невооружённым и вооружённым (при помощи стоявшего здесь же, на площадке башни телескопа) взглядом на десятки километров вдаль. Не бесплатно, конечно, можно было пользоваться достижениями человечества в области оптики, но это неважно, - ведь в телескоп можно было видеть и разглядывать  многочисленные,  разноцветные поля и леса, не менее полутора десятков городков и деревень с  островерхими шпилями соборов,  бегущие  по  дорогам  маленькие, словно игрушечные автомобильчики и поезда, реки и озёра с маленькими пароходиками и много чего ещё.
     Действительно, задохнувшись от восторга и нахлынувших на него эмоций, Евгений сказал Зигу: «Знаешь, у нас в СССР была одна песня, в довоенное время очень популярная, но теперь совсем забытая, и я её сейчас вспомнил и хочу тебе немного спеть…»
    - Я знаю, что ты хочешь спеть, - перебил Евгения Зигфрид, и жутко искажая произношение, но не искажая смысла, он начал петь по-русски:
        « Широка страна моя родная,
          Много в ней лесов, полей и рек,
          Я другой такой страны не знаю,
          Где так вольно дышит человек…»
     - Мой Бог! Откуда ты знаешь эту песню, да ещё по-русски?- изумился Евгений.
     - Ты просто забыл, что мы с тобой росли в одно время при одном так называемом социалистическом строе и пели одни и те же официальные песни, - ответил Зиг, безумно довольный впечатлением, которое он произвёл.
       А вечером Зиг достал и развернул перед Евгением крупномасштабную  карту восточной  части Германии  (где  они сейчас находились), чтобы выбрать удобоваримый маршрут возвращения домой. Дороги, которые они должны были пройти, предлагал,  конечно,  Зигфрид,  поскольку,  естественно, лучше знал  достопримечательные места своего отечества, а Евгений во всём с ним соглашался.  Но уже потом, когда всё было решено, а маршрут  разработан и утверждён,  внимательно  разглядывая карту ещё раз, Евгений случайно нашёл на ней маленький кружочек с названием “Klаin”, находившийся совсем неподалёку от Плауена. И тогда наш Евгений, слегка разволновавшись, вспомнил что ещё в 1968 году, когда ему только что исполнился 31 год, он провёл несколько незабываемых дней в этом удивительно уютном и гостеприимном городке. И тогда ему снова захотелось  увидеть те прекрасные места, с которыми у него, кстати, были связаны некоторые приятные воспоминания. Вспомнив то далёкое и, можно сказать,  счастливое время,  наш герой стал просить и уговаривать Зига изменить и перестроить маршрут  таким образом, чтобы побывать проездом (желательно с ночёвкой) в этом городке. Зиг, естественно, стараясь изо всех сил сделать для друга всё    возможное,    что    в   его    силах,    согласился перестроить маршрут, но тут же устроил допрос с пристрастием о причинах такого повышенного интереса россиянина  к такого рода местам в Германии – отдалённым и мало кому известным вообще.
      И Евгений рассказал, что в том далёком 1968 году (когда они   с Зигом   вообще   даже  не были ещё знакомы) он посетил этот городок в составе молодёжной туристской делегации и провёл в нём целых пять дней.
            Туристская поездка была предпринята  молодёжной  туристической организацией под названием  «Спутник», созданной  после Сталина как бы в помощь «Интуристу», который до этого времени являлся в Советском Союзе  монополистом в области  иностранного туризма.  Для комсомольской и передовой советской молодёжи  с 1958 года такие же  поездки  стала организовывать новая контора – «Спутник». Обязательным условием комсомольско-молодёжных загранпоездок были встречи с передовой молодёжью, ветеранами и ударниками труда тех стран, куда наши комсомольцы отправлялись. Надо ещё добавить, что молодёжные  поездки  были  значительно дешевле  взрослых круизов за  счёт некоторого сокращения предоставляемых услуг и ухудшения некоторых сторон обслуживания: выбирались более дешёвые  отели  и  столовые,   внутригородские  передвижения часто осуществлялись на общественном  транспорте, а комфорт  не был столь высококачественным, как  в «Интуристе», часть расходов по приёму советских ребят несли местные муниципалитеты, а также молодёжные и разнообразные общественные организации. Каждая поездка состояла как бы из двух частей: одна часть – ознакомительно-информационная, включающая кратковременное знакомство с наиболее значимыми городами и достопримечательностями страны или какой-то её части  (как говорится «галопом по Европам»),  а во второй части путешествия наша молодёжь несколько дней была гостем одного из муниципальных, или молодёжных, или общественных комитетов или организаций в стране пребывания. Попасть в тот или  иной  уголок  чужой  страны, да ещё  на  несколько  дней – было делом случая.
    То есть в тот раз, о котором мы рассказываем, наряду с достаточно быстротечной пробежкой по культурно-значимым местам ГДР, включающей Берлин-Потсдам, Карл-Маркс-Штадт (теперь – Хемнитц), Лейпциг и Дрезден, ленинградская делегация   должна   была   быть   гостями   муниципалитета   и общественно-молодёжных организаций в городе Клайне, о существовании  которого  до  этой  поездки  никто  не знал. Попасть в этот городок была абсолютная случайность, хотя бы потому, что в этот забытый Богом уголок, находящийся где-то на краю и в углу восточной части  Германии  рядом  с  чехословацкой  границей,
никогда раньше никакие советские туристские делегации вообще не приезжали, поскольку он находился как бы  вне  каких-либо туристских троп и маршрутов. И это было хорошо для  наших  комсомольцев, потому что первооткрывателями быть всегда хорошо и интересно.
    Следует ещё добавить, что наша молодёжная   спутниковская группа  была сформирована  на 90%  из молодёжи,  работавшей на предприятиях и в конструкторских бюро Васильевского острова Ленинграда, имеющих прямое отношение  к судостроению или к кораблестроению. Сначала в Горкоме комсомола и в ленинградском «Спутнике» была задумана  и  готовилась тематическая поездка с посещениями верфей и строящихся судов на Балтийском побережье,  почему Евгений и захотел поехать. Но  в последнюю  минуту у них там где-то что-то не сработало, и вместо изучения опыта и знакомства с передовыми технологиями и новейшими научно-производственными секретами  на судостроительных верфях и конструкторских бюро на севере ГДР ленинградцев отправили на юг и без какой-либо конкретной целевой установки. Просто смотреть  и отдыхать!
    Евгений  к этому времени закончил уже два высших учебных заведения – приборостроительный факультет Кораблестроительного Института и Высшее художественно-промышленное училище имени Мухиной (которое теперь носит имя основателя – барона Александра Штиглица).
   Тут абсолютно необходимо вставить некоторое повествование о том, как ещё в январе 1961 года два молодых инженера – наш Евгений и его друг Валерий Саруханов впервые в отечественной истории пришли  в так называемую Муху (в Мухинское училище) к Иосифу Александровичу Ваксу – абсолютно легендарной личности и основоположнику ленинградского дизайна,- показали ему статью авиаконструктора Антонова о новой специальности, появившейся в Японии и названной автором «художественное конструирование» и попросили принять их – аж! – в аспирантуру.
     “Потому что, - говорили эти два авантюриста, - рисовать мы уже умеем,  в доказательство чего Евгений даже показал три портрета, перерисованные им с фотографий – Джона Кеннеди, Бриджит Бардо и Эрнеста Хемингуэя. Вакс только посмеялся, сказал, что они ничего пока не умеют и что запишет ребят на подготовительные курсы (тогда, в советское время они были бесплатны). «А дальше, - сказал Вакс, - всё зависит от вас…»
   Вот так самыми первыми дизайнерами в Ленинграде стали наш Евгений и Валерик Саруха-нов… Это теперь дизайнеров стало больше, чем дворников. И это теперь везде в метро висят объявления, что за месяц или за два вас научат быть дизайнерами. А тогда в Мухе учили тому, что дизайн –это не профессия, а образ мышления и существования, и что этому надо учиться годами… Тогда они были наперечёт – Женя, Саруханов, Гомонов, Фатов, Пахомов, Сурина, Козырев, Ницман, Цепов, Самойлова, Муравьёв, Стрельцова, Колпащиков, Эрлих, Рубин, болгарин Иван Славов и ещё несколько человек, которых я здесь не упомянул, но которые пусть меня за это простят… (Дай Бог здоровья тем, кто ещё жив!)      
 …Отработав сначала четыре года в крутом почтовом ящике инженером-конструктором, а затем  руководителем одной из первых дизайн-групп в Ленинграде - в Конструкторском бюро Академии наук СССР, - Евгений в 1968 году уже работал начальником сектора в архитектурно-дизайнерском бюро  Министерства судостроения, руководимом тоже тремя легендарными личностями: Арнольдом, Соломоновым и Винтманом (естественно, тоже в почтовом ящике, поскольку все судостроительные предприятия и научно-исследовательские институты считались почтовыми ящиками, то есть  имели как открытое название, так и  номер п/я).
   Предложенный тур в ГДР для Евгения  был уже третьей зарубежной поездкой (правда, всё по демократическим странам): первый раз Женя ездил от  «Спутника» в Чехословакию ещё в 1963 году, когда работал по распределению после окончания Корабелки в крутом почтовом ящике и был секретарём комсомольского бюро отдела, где он работал.
   Второй раз Евгений съездил в ГДР в 1965 году от Академии наук по линии так называемого «делового туризма», но эту поездку  и он, и его начальство рассматривали  как  командировку на 800-летие Лейпцигской  ярмарки  и полностью оплатили  все затраты   на  путёвку и  представительские расходы, поскольку Евгений   активно  участвовал   в  оформлении  и      подготовке  экспозиции Академии наук на этой ярмарке.
    Возможность такого рода поездок наших специалистов за границу объяснялась тем, что во времена  так называемой  «оттепели»  в начале 60-х годов (при Хрущёве) партийно-комсомольским активистам, даже имевшим форму секретности и работавшим в оборонных отраслях, разрешили ездить (конечно, в составе туристских групп – то есть под надзором недремлющего ока КГБ) в зарубежные поездки, чем иногда и пользовался Евгений.  Активистом он был, правда, не очень высокого ранга: просто люди в коллективах, где он работал, считали его заслуживавшим доверия (в отличии от других) защищать их интересы  в вышестоящих комитетах –  профкомах,   парткомах и райкомах и потому выдвигали и всячески  проталкивали его, а он, имея мягкий характер и добрый нрав, соглашался. Хотя надо признать,  что часто эта общественная работа и защита интересов своих же родных трудящихся ничего, кроме неприятностей, ему не приносили. Однажды, в 70-х годах он вот так защищал на парткоме  честь и достоинство одного ни в чём неповинного члена партии, в результате чего и этот партиец, и он сам получили по строгому выговору с предупреждениями.
    А дело обстояло следующим образом. У немолодого, пользующегося всеобщим уважением,  члена  партии с огромным,  наверное,   сорокалетним стажем -  59-летнего  ведущего инженера Льва Соломоновича  Арановича,   отдавшего  всю жизнь  и все  знания и таланты   отечественному   судо- и кораблестроению, его 28-летний сын Давид решил эмигрировать в Израиль, о чём через соответствующие  органы  быстро  стало известно и в Василеостровском райкоме и в местном институтском  парткоме партии. (Тогда партийно-государственная система работала чётко). И решили Льва Соломоновича наказать за политическое  легкомыслие  и партийную близорукость,  и  не  просто наказать, а  исключить из партии, что для честного советского и немолодого человека  было смерти подобно.  Надо сказать, что он действительно ни в чём не был виноват, так как к моменту отъезда  сына в Израиль  он уже 14 лет не жил в семье, где рос  Давид,  а самого Давида видел, может быть, один раз  в году, поздравляя его с очередным днём рождения. Защищая Арановича на парткоме и объясняя парткомовцам бессмысленность и несправедливость такого строгого наказания, Евгений добился одного: Льва Соломоновича из партии  не выгнали,  но  зато  обоим  влепили  по  строгачу.   И понял Евгений (не сразу, но постепенно), что в нашей стране быть честным политиком нельзя, поскольку вся история России после 1917 года и до сегодняшнего дня смешана с дерьмом, с обманом и унижением  народа, с осквернением святых нравственных понятий и традиционных человеческих ценностей.
    Он и тогда не лез высоко, – по мелочам, но уже обжигался и не был обласкан общественными благодарностями за свои искренние старания помогать и делать людям добро, - а вот руководить  ограниченным  контингентом близких и понимающих тебя товарищей и  коллег, становившихся потом друзьями, не считал никчёмным занятием, и всегда старался выбирать людей, ему симпатичных, на которых можно надеяться и опираться в работе и вне её.
    А поездки за границу ему нравились: они были познавательны, интересны, открывали новые миры в полном смысле этого слова и позволяли познакомиться со многими умными и приятными людьми. Так что поездка  в 1968 году была третьей по общему счёту, и второй – конкретно в ГДР.
    Вот каким образом Евгений  оказался  в составе  комсомольцев-туристов в Саксонии, в маленьком городке, названном нами Клайном, где и произошли с ним и с его друзьями некоторые интересные встречи и события.
    Но об этой поездке подробнее и лучше нам будет повествовать сам Евгений, рассказ которого мы полностью приводим ниже.


           ГЛАВА II, В КОТОРОЙ ЕВГЕНИЙ АЛЕКСЕЕВИЧ РАССКАЗЫВАЕТ О ПОЕЗДКЕ
                ЛЕНИНГРАДСКОЙ МОЛОДЁЖНОЙ ТУРИСТСКОЙ ГРУППЫ В ГДР
   

      - Когда в нашем архитектурно-дизайнерском бюро Министерства судостроения, где я работал в 1968 году, мы узнали о возможности для молодых специалистов за относительно не очень высокую цену съездить в ГДР, да ещё с познавательно-тематической целью, то желание это сделать выразили, кроме меня,  ещё несколько человек, правда,  впоследствии отказавшихся из-за изменения цели  и  маршрута поездки. В принципе, мой возраст, превышающий 30 лет, хоть и не считался комсомольским, но с некоторой натяжкой ещё сходил за молодёжный. И на первом же знакомстве с нами - будущими претендентами на поездку, состоявшемся на объединённом по такому случаю заседании Василеостровских Районных Комитетов партии и комсомола, мне сказали, что я буду включён в состав группы, если буду оказывать кое-какую организационную помощь руководителю поездки – шустрому номенклатурщику – инструктору из Горкома комсомола, которого звали Виктор (представленный нам как Виктор Николаевич), ехавшему за рубеж впервые, а потому  не  владевшему многими рутинными  организационно-техническими вопросами зарубежного пребывания.
   Слава Богу, что никто не заикнулся о необходимости стучать или о политико-идеологическом и воспитательном сопровождении группы, чего я боялся больше всего,–тогда пришлось бы отказаться от поездки вообще. Как я понял уже потом, помимо руководителя Виктора, обязанного стучать по должности,- для этой цели в группу был включён (лучше употребить красивое слово – внедрён) ещё один, специально для этого предназначенный «искусствовед в штатском».  Поездки такого  рода тихарей,  запоминающих и записывающих все «неправильные» с их точки зрения действия и поступки рядовых членов группы, оплачивало, конечно, государство, поэтому для того, чтобы узнать кто есть кто, надо в процессе поездки осторожно, чтоб не вспугнуть, узнавать - кто платил за себя, а кто – нет.  И  соответственно: кто - «нет», тот и «да» - вот он-то и есть доносчик. Правда, однажды во время моей поездки в 1965 году на Лейпцигскую ярмарку я случайно открыл ещё один способ разоблачения и обезвреживания бойцов из Конторы Глубокого Бурения (КГБ). Делегация, сформированная Научно-техническими обществами Дома  техники,  состояла  из  солидных,  немолодых  и,   можно сказать, заслуженных людей (я был самый молодой). И вот, уже в конце поездки, когда мы были в Веймаре, так получилось, что я оказался в номере с Иваном Евдокимовичем - немолодым мужчиной, называвшим себя главным инженером завода. В тот памятный вечер, о котором я говорю, он вернулся ночевать уже за полночь жутко пьяный, как говорится - в стельку (Потом я узнал, что напился он вдвоём с руководителем, закрывшись с последним в его номере). Помогая ему доползти до постели и снять хотя бы пиджак, я обратил внимание, что из внутреннего кармана выпала довольно объёмистая записная книжка-тетрадь. Поднимая  её с пола, я невольно заглянул в неё и обнаружил  на  верху страниц этой книжки фамилии всех  членов  нашей  туристской группы с ежедневными записями, содержащими подробнейшие описания (да ещё с комментариями) действий и поступков каждого члена нашей группы. Читать было противно и мерзко, как если бы долго в руках держать холодную и грязную половую тряпку.  Я спрятал её к себе под матрац и лёг спать, а утром, проснувшись,  вижу озабоченного и взлохмаченного соседа с усердием раба древнего Египта отодвигающего от стены большой тяжелый шкаф, предназначенный для одежды и белья. Вся комната и все его вещи и, в том числе - постель,  в  буквальном смысле слова, - перевёрнуты. Делая вид, что ничего не понимаю, я осторожно начинаю задавать ему наводящие вопросы. Отвечает, что потерял нужную вещь.  Наконец,  после 15 минут замешательства  и невнятного мычания, начинает намекать, что его выгонят с работы. Отдаю ему его книжку, выдирая свою страницу и пообещав ему козью рожу в том случае, если он что-то плохое напишет обо мне. Весь обратный путь Иван Евдокимович был со мной приветлив и предупредителен. Предлагал даже выпить за дружбу, - я сказал, что не пью. Вот так.
  Однако вернёмся к нашим теперешним делам. Оказалось уже на первом  инструктивном совещании, что к  организационным вопросам поездки, за которые я должен отвечать, попала проблема сбора денег на сувениры-подарки и их закупка. В отличии от обычных,  интуристовских поездок спутниковские вояжи имели более значительно усиленную идеологическую и пропагандистскую направленность: были в обязательном порядке предусмотрены встречи с иностранными «комсомольцами»  и  ветеранами. Эти встречи в автоматическом режиме предполагали, как необходимый атрибут, многочисленные акты дарения сувениров  и памятных подарков.  И вот эту неприятную и многотрудную миссию по их закупке поручили мне, несчастному.
     Во-первых, я знал, что подарков должно быть достаточно, вернее, не просто достаточно, а достаточно много (чтобы хватило на все, в том числе непредусмотренные случаи жизни),  во-вторых, надо  обязательно отчитаться по чекам  за  все   произведённые   закупки,     а в-третьих, всю эту гору подарков надо было распределить среди всех участников поездки, не забыв составить их подробную опись с учётом «местонахождения» (вернее: «местораспределения») – у кого что лежит и хранится.
    Но, с Божьей помощью, я с этой задачей довольно лихо и легко справился. В процессе проведения наших инструктивно-ознакомительных «совещаний» я обратил внимание на некоторую ненормальную, патологическую активность со стороны одной из женских особей, которой всё-то  хотелось что-то сделать и как-то себя проявить, и всюду-то она совала свой носик, и очень-то  ей  хотелось  хоть как-то выделиться и за что-то отвечать. “Вот и получай по заслугам, голубушка,”  (которую звали Алевтина Крылова) – подумал я и поручил  ей (вернее, перепоручил) вот это самое «нелёгкое, но чрезвычайно важное дело», пообещав регулярно контролировать и слегка намекнув на то, что её старания будут позднее высоко оценены. Позднее с этой задачей Аля хорошо справлялась, а я надувал щёки и всем своим видом показывал Виктору (когда мы виделись),   какую  нелёгкую,  почти титаническую работу мне приходится совершать.
     Также меня  просили  как опытного  (в смысле уже побывавшего в ГДР) человека просто помогать советами  и контролировать соблюдение психологически комфортных межличностных отношений в группе, а также порядок размещения в отелях, разумность организации питания,  поездок и пешеходных экскурсий. Я согласился, потому что я уже работал на основной работе руководителем небольшого коллектива, ну, и эта просьба не противоречила моим внутренним, индивидуальным установкам,  предписывающим  оказывать посильную  помощь в необходимых случаях. (Естественно, за эту мою помощь «Спутнику» никто не догадался  даже  предложить заплатить, хотя бы даже частично).
   Как я уже говорил, процесс подготовки к поездке включал несколько собеседований-бесед и инструктивных наставительных совещаний в райкоме для всех участников поездки. На этих «сходках» проходило одновременно взаимное знакомство.
    Побывав уже  дважды в подобных турпоездках, я  знал, что в дороге очень важно иметь хорошего, душевного попутчика, с которым можно делиться впечатлениями о чужеземных красотах и нравах, при необходимости помогать друг другу, а вечером в номере (как правило, двухместном) вместе выпить водочки, расслабиться и поболтать. Недаром говорится, что для того, чтобы  хорошо узнать человека, надо или сходить с ним в разведку, или вместе съездить за границу.
  Приглядываясь-присматриваясь на этих  ознакомительных совещаниях к своим будущим соседям по группе,  я  заметил,   что как-то так всё время получалось, что рядом со мной (ещё  при  заполнении анкет) оказывался скромный, стеснительный и вежливый юноша.  Особенно он меня убивал тем,  что, обращаясь ко мне с различными вопросами,   связанными с оформлением документов и уточнениями подробностей  поездки, извинялся и благодарил. На фоне остальных 18 членов группы (исключая меня  и  его),  из  которых,  кстати,  11   принадлежали к противоположному полу, он выделялся, как белая ворона, своей неиспорченностью и воспитанностью, и поэтому мысленно я записал  его  в  свою подгруппу,  решив,  что такой человек плохим быть не может.
  Позже я узнал, что звали его Валерий Кочетков. Ему было всего 19 лет, и он после окончания Судостроительного техникума к моменту поездки окончил второй курс вечернего отделения Кораблестроительного института. При этом он работал монтажником-сварщиком на Балтийском заводе и был там на хорошем счету, внедрив одно рационализаторское предложение, позволявшее значительно экономить  трудозатраты и упростить технологический процесс сборки секций кораблей.
  Я уже упоминал: было несколько желающих молодых сотрудников из нашего института  поехать в ГДР с тематической поездкой, но, узнав, что поездка будет самой ординарной,  все  отказались,  кроме  одной  сотрудницы из отдела технической информации,  в функциональные обязанности которой  как  раз  входили  переводы  из  немецких технических журналов.  В информационном отделе каждая из сотрудниц знала какой-нибудь один (или два) языка, то есть одна – немецкий, вторая – английский,  третья - испанский и  т.д., а  в целом получалось, что наш научно-исследовательский институт знал почти все основные (вплоть до японского) языки мира. Эту сотрудницу, знавшую немецкий язык  и решившую  поехать, звали Люда Никитина. Это была аккуратная, исполнительная и недурная собой 26-летняя незамужняя женщина, напуганная мужчинами и жизнью и постоянно чем-то   озабоченная.  С Людой Никитиной  более-менее сносно я познакомился только в поездке,  а в Ленинграде наше знакомство  было чисто деловым, а потому - весьма  поверхностным.
   Поскольку, как я говорил,  эта  поездка  за рубеж не была для меня первой, я уже  предварительно знал советский КГБ-шный  обычай – в обязательном порядке делить  всю группу на подгруппы в пять человек,  и  в  каждую  пятёрку – назначать своего ответственного мини-фюрера.  Я догадывался, что в данном случае отвертеться от этого мини-руководства не удастся, поэтому буквально с первого инструктивно-ознакомительного совещания в Василеостровском райкоме комсомола я старался хотя бы мысленно, «для себя» сформировать свою подгруппу. Естественно, туда должна была, как говорится – по определению,  войти наша Люда Никитина, что меня абсолютно устраивало: иметь всегда под рукой свою переводчицу – значило чувствовать себя более свободно и легко в чужой стране. Никитина, конечно, также  не имела ничего против, наоборот, быть в чужой стране со «своим» человеком, каким всё-таки я для неё был, её очень устраивало.
    Третьим членом подгруппы (учитывая себя самого) я наметил, естественно, Валеру.
    Оставалось подобрать ещё двух человек. Надо сказать, что в нашу делегацию молодых кораблестроителей-василеостровцев по причине отказа специалистов от поездки после изменения её профессионального характера и наличия в связи с этими обстоятельствами недобора людей,  в   группу включили несколько человек из «непрофильных», то есть не из кораблестроительных  организаций.  В частности, очевидно, по знакомству или, как говорили тогда – по блату, к нам в группу попали  две весьма симпатичные молодые девушки из какого-то проектного института, не имевшего никакого отношения к воде. Девицы отличались от остальной серой массы  привлекательностью, приятными манерами и стильными, модными нарядами. Они не могли мне не понравиться, а потому в нужный момент я и предложил им быть в нашей команде, и они не отказались. Одна из них – Лена Красовская – среднего роста 20-летняя  темноволосая  красавица,  а   вторая - Таня Белова – тоже 20-летняя, высокая, очень миловидная, умненькая,  хорошо  и  со вкусом одетая блондиночка с выразительными формами. Девочки, работавшие в упомянутом проектном институте техниками-черетёжницами, как я понял, были подругами: они всё время были вместе, вели себя несколько отстранённо от других, как бы побаиваясь посторонних людей после семинаров-запугиваний.
   Надо ли говорить, что именно эти две милые и миловидные девушки и вошли, в конце концов, в состав нашей подгруппы-пятёрки?
     …В процессе подготовки к поездке я уже предварительно предложил Виктору для утверждения вариант распределения нашей всей группы по купе  (то есть: кто с кем едет в поезде, чтобы в последнюю минуту не возникло споров и сумбура). Естественно, я учёл интересы себя самого и своей подгруппы – мы должны были ехать вместе, а Валерий – в соседнем купе, но, предполагалось, что днём  он будет вместе с нами, что  позже и произошло. А вообще, вся наша группа должна была занять 5 купе. В первом, так называемом «штабном» купе, разместились Виктор и ещё три парня, которых выбрал сам Виктор. (Надо сказать,  что  он настаивал и на моём пребывании с ними, но я как мог  под разными предлогами  сумел отказаться  и убедить начальство, что хоть кто-то должен быть вместе  с народом). Однако,  наша пятёрка всё же оказалась в соседнем со штабом купе («Чтобы ты всегда был рядом, “под рукой’’  –  как сказал мне Виктор).
   Сразу после отъезда, а именно – в полночь – Виктор собрал «штаб». Едва ли не единственным и важным вопросом после отправления поезда была раздача валюты всем членам группы. Ещё раньше, на одном из совещаний в райкоме был выбран «казначей», вошедший, конечно, в число штабистов. В штабном купе после отъезда всем раздали по 210 ГДР-ских марок. Вообще-то, каждому полагалось по 240 марок, но «условия игры»  требовали  наличие  общака.   Посещая в демократической  Германии   различные места и мемориалы, связанные с войной и историей социалистического движения, надо было обязательно возлагать венки, дарить цветы и оказывать разнообразные знаки внимания различным мемориалам и героям-ветеранам, которые стОят денег и покупаются непосредственно на месте. Денег для этих целей, на всякий случай, всегда собирали больше, чтобы не обмишуриться, а остаток раздавали всем членам группы  (к их великой радости) – в последний или в предпоследний день, когда уже ни у кого ничего не оставалось…
  Раздача валюты и индивидуальный предварительный инструктаж занял немногим больше получаса. А когда я уже ближе к часу ночи вернулся к себе в купе, то был поражён: вся моя пятёрка (включая Валеру) была в сборе. Все уже переоделись в дорожные одежды, а стол был накрыт по-царски: водка, вино, копчёная колбаса, красная икра, галеты. Оказывается, ждали только меня, чтобы отметить начало путешествия и наше знакомство. Я всё время шикал и усмирял своих девчонок, чтобы они вели себя потише, поскольку в других купе такой гульбы не было, и люди ложились спать.
  Где-то около двух  мы решили заканчивать наш «вечер» и потихоньку ложиться. Я вышел в коридор подождать, когда улягутся девочки. В других купе двери  были  открыты, но спали не все, свет в вагоне был притушен, а некоторые окна в коридоре - полуоткрыты – было жарко.  Из нашего купе вышла  Танечка с пачкой необычных сигарет – тонких и длинных.  Одета  она  была  тоже необычно: полупрозрачная ночнуха, сверху – лёгкий халатик, причём можно было сразу заметить, что оба атрибута ночной женской одежды составляют комплект: одного нежно сиреневого цвета, одинакового покроя с одинаковыми оборочками. Лифчика, как легко можно было заметить, не было…
   Она предложила выйти вместе в тамбур покурить и поболтать «по делу»   (как выразилась она). Мы вышли.   Дальше состоялся примерно такого рода диалог:
- Евгений, я тебя попросила выйти  со мной поговорить, потому что хочу сказать, что я буду очень рада провести рядом с тобой ближайшие почти две недели. Мы с Леной выбрали  тебя,  потому  что  ты  сразу показался    нам единственным человеком, достойным, приятным, разумным и порядочным, среди скопления этих  партайгеноссев  и  арбайтеров.
- Но,  Таня,  так нельзя, -  пытался  я  возразить.
- Подожди, Женечка. Ты в райкоме подошёл  к    нам   раньше,  чем  это  успели  сделать    мы.  А   именно, -  наши  желания  быть  вместе    в   этой поездке  совпали, чему я, ещё раз повторяю, безумно рада. Кроме всего прочего, чем  я больше узнаЮ тебя, тем больше влюбляюсь в тебя. И я должна тебе в этом чистосердечно признаться.
- Таня, хочу тебе тоже сказать, что, в принципе, наши симпатии взаимны. Ты ведь тоже относишься к тому типу женщин, мимо которых пройти просто нельзя. Но, я думаю, что у нас ещё будет и время, и возможность не один раз обсудить как твои, так и мои достоинства. А?..  По-моему, сейчас  этот тамбур не самое лучшее место для такого рода объяснений. Давай пойдём спать, - я обнял её за талию и чуть ниже и поцеловал в шейку...
- Однако, я ещё не кончила,- сострила Татьяна, - Ведь я  ещё  не   сказала тебе самого  главного…
- Что? Ещё что-то будет? Ещё не всё? – невольно удивился я.
- Ха! Ты меня совсем ещё не знаешь,- веселилась шутница. - Так вот, слушай.  Как ты понял - мы с Ленкой тебе абсолютно доверяем…
- Приятно слышать…
- Чудо моё, слушай дальше.  Сейчас я нуждаюсь в помощи и обращаюсь к тебе. Всё дело в том, что у меня –  лишняя   валюта,  и  я  хочу,  чтобы  ты это   знал и помог мне…
-  Ты  в своём уме?  И  вообще:  как, почему,   откуда? – удивился и возмутился я одновременно.
-  Понимаешь, у меня есть друг, одним словом, - любовник.  Ты его видел – он меня   провожал. Он работает официантом,  или   как принято говорить –  халдеем,   в «Метрополе».  Он  старше  меня  и  меня  очень    любит. Денег у него – пруд пруди. Он меня  одевает  как  я хочу…  Сам увидишь…
  -  Уже вижу.
  -  Ещё  увидишь  не то…  Так вот,  на вокзале   он принёс и дал мне полторы тысячи.
  -  Чего?!! Сколько??? – я аж поперхнулся.
  -  Полторы  тысячи  ИХНИХ марок, -  не  моргнув  глазом,  отвечала  Танечка. –  Ну  не     могла же я отказываться. Слишком  велик    был соблазн. Но, Господи, успокойся.   Он  -    парень  абсолютно свой и абсолютно надёжный.   Я  знаю  его  больше  двух лет.   Это - не провокация. Он дал мне их, чтобы я  и мои друзья могли за бугром себя чувствовать, как  белые люди, - так  он сказал.    И чтобы  я  не  думала  о деньгах  и  могла   купить себе,  что я захочу.  Ну и так далее.  Ну что ты молчишь?  Ну что делать-то?  Помоги.  Я боюсь досмотра на таможне,  а тебя никто не тронет. Ты  всё-таки -  босс…
  -  Татьяна,   ты  меня  убиваешь…  При  чём    тут босс?.. Кто ещё об этом знает?
  -   Только Ленка. Но она – могила, она – моя    ближайшая  подруга.  Она   вообще  знает   всё  про меня… Но она будет молчать, как Зоя Космодемьянская.
  -  Ну, Танечка, с тобой не соскучишься. . .
  -  Это я тебе обещаю, чудо моё.
  - Хорошо, Таня, пойдём теперь спать. Давай доживём  до  утра. Что-нибудь придумаем,- подвёл я итог нашему разговору. - И не вздумай назвать меня чудом  или как-нибудь ещё  при  чужих…
   Когда уже поздним утром мы подъехали к границе и нас начали шманать, Татьянины деньги я спрятал у себя,  а сам  пасся  у штабистов в купе, поэтому таможенники отнеслись к начальству благосклонно, и даже вопросов о наличии лишней валюты у них не возникло.
   …Так вот началось наше путешествие и наши всяческие приключения.
   А в течение дня, пока мы ехали по Польше, я старался, чтобы наша подгруппа узнавала друг друга лучше, поэтому мы были вместе (но без посторонних), а я рассказывал моим новым друзьям о «заграницах», чтобы они знали «что там можно – что нельзя». День прошёл быстро, весело и незаметно: мы болтали, выпивали и закусывали, рассказывали истории и анекдоты, - одним словом, развлекались, как могли, и активно знакомились поближе. Надо ли говорить, что Валера весь этот день провёл в нашем купе, сидя рядом с Леночкой, которой, по моим наблюдениям, эта его близость не была неприятной.  Одним словом, нам всем было хорошо и весело…
    День пролетел незаметно, а следующим утром мы были уже на Главном вокзале в Берлине.
    В Берлине мы должны были быть всего двое суток, а потом  - двигаться дальше на юг.  Первый день был посвящён знакомству с Восточным Берлином (тогда ещё отделённому от Западного Берлина стеной) – его архитектурой и музеями, а позже возложению многочисленных цветов и венка на мемориальном кладбище и к Памятнику Советскому солдату со спасённой немецкой девочкой  на  руках  в  Трептов-Парке.
    Но у меня в Берлине уже в первый день было необходимо выполнить особое задание, а именно: я должен был встретиться и передать привет и подарки немецкой подруге моего хорошего ленинградского приятеля Володи Двинина, с которой он близко познакомился и влюбился в неё во время её туристского вояжа в Ленинград.  По  причинам  чрезвычайной секретности в турпоездки к ней в ГДР и любую другую страну Володя ездить не мог. Поэтому, позвонив сразу после приезда в Берлин Вальтрауд (так звали Володину подругу), я кое-как (она почти совсем не говорила по-русски) назначил ей свиданье на 17.00 (за два часа до ужина) у нас в отеле «Berolina». Володя, помимо подарочных поручений,  попросил  меня    пофотографировать Валю, чтобы «светлый образ молодой немочки не стирался в его сознании в ожидании будущих встреч», в которых он не сомневался.
     Вальтрауд пришла на пятнадцать минут раньше. К этому времени нас уже привезли в отель после экскурсии, поэтому никто из нас не опоздал, и встреча состоялась. Я завлёк Вальтрауд в номер, предварительно выперев Валеру  до ужина погулять. Выполнив подарочную функцию, я понял весь драматизм ситуации и почти нереальность проведения собственно фото-сессии. Вальтрауд была очень серьёзная молодая, симпатичная женщина, мы чувствовали себя очень скованно, плохо понимали друг друга, и я, честно говоря, думал, что не выполню Володино поручение, потому что два-три дежурных, почти официальных снимка, сделанных мной, я понимал, Володю не устроят: ему нужна была улыбающаяся, расслабленная, свободная в позах его любимая девушка.
    И тогда мне пришла в голову почти гениальная мысль: я достал бутылку нашей «Столичной», открыл банку красной икры, сделал несколько канапе на сухое печенье, и мы выпили по 150 граммов – «за Дружбу, за Любовь и за Володю», после чего Вальтрауд была готова сниматься в любых позах и в любых одеждах (и даже без), чем я и воспользовался, поразив потом Володю в самое сердце, потому что таких откровений от своей возлюбленной мой порядочный друг не ожидал. (Наверное, поэтому будущее у них так и не состоялось).
    Когда после встречи с Вальтрауд, красный и взволнованный, я спустился в ресторан и увидел,  какие великолепные блюда нас ожидают за ужином, я пожалел, что не взял с собой оставшиеся полбутылки. Пришлось поступить иначе: я поднялся с нашим немецким гидом Гюнтером в наш номер, там разлил остатки, а закусывать мы сбежали вниз, - Гюнтер был счастлив…
    После  ужина я повёл свою  пятёрку  знакомиться с Берлином на правах бывалого в этих местах человека. Сейчас, когда поездки за границу стали, наконец,  для русских людей обычным делом, и нас за рубежом уже неплохо узнали (другой  вопрос - с какой  стороны  узнали  и  как  теперь к нам относятся), вопросов о полуночных походах по западному городу вообще нет. Но тогда, когда, живя в неплохой, но закрытой стране, каким был СССР, если ты вдруг оказывался  в другом мире и в другой жизни, где у людей иные, чем у нас понятия, как  о чистоте и порядке, так  и   о  честности  и   добропорядочности, надо понять чувства и эмоции  человека, впервые  попавшего в чужой для него мир.. 
    Все демократические страны Восточной Европы, несмотря на официальную их принадлежность к  «коммунистическому интернационалу», так  и  оставались не советскими,  а   европейскими  саттелитами. А в самом Советском Союзе  такими  ненашими соседями-оборотнями были   прибалтийские  республики. Но надо отдать дань правде:  та же  Эстония  даже  в советское время всегда была другой страной, нежели мы. Там было всё иначе: и чистота, и порядок, и вежливость, и наличие хороших продуктов, и качество обслуживания в магазинах и кафе.  Иногда мы с нашими друзьями ездили в ближайшую к нам Эстонию на машине развеяться, кое-что прикупить  и посмотреть как там живут: наша приятельница Лида Мазлина называла такие поездки – «прошвырнуться по рейху».
   Я это говорю к тому, что, действительно, надо попытаться понять чувства и эмоции моих милых молодых друзей, впервые попавших в новый для них мир, когда мы пошли гулять – абсолютно одни и абсолютно свободно – по вечернему Восточному  Берлину. А теперь, представьте:  тёплый  июльский вечер;  мало народа и машин; какая-то неспешность, расслабленность  и  спокойствие   во  всём,  что  тебя окружает; новизна впечатлений  на каждом шагу и  за  каждым  поворотом:  огромные,   освещённые даже поздно вечером, заполненные хорошими, красивыми товарами витрины; много зелени; прямо на улицах, около закрытых кафе плетёные кресла для отдыха («Не привязанные! Никто не ворует!»); незанавешанные окна, сквозь которые можно наблюдать жизнь живущих там, внутри людей («Господи! Как же они не стесняются?»); открытые даже поздно вечером при наличии трёх-четырёх посетителей  пивные, ресторанчики и кафе…
   От Александер-Платц, рядом с которым располагался  наш отель,  мы  дошли по Унтер-ден-Линден («Под липами»- название главной улицы в центре Берлина) до Бранденбургских ворот, разделявших Западный и  Восточный Берлины.  Затем,  свернув   в  боковые  улочки,  стали возвращаться в направлении «к дому», но вдруг за очередным поворотом увидели метрах в ста - ста пятидесяти от себя освещённый даже в одиннадцать часов вечера небоскрёб, на крыше которого размещалась огромная бегущая информационная электрическая строка. Это было издательство Шпрингера, который таким образом рассказывал восточным немцам о том, о чём им не рассказывали СМИ Германской Демократической Республики. Как раз в тот вечер мы узнали от Шпрингера об убийстве в Америке Роберта Кеннеди, родного брата президента Америки Джона Кеннеди, также убитого в 1963 году.
    Следующий день мы провели в пригородах Берлина, преимущественно в Потсдаме. Большое впечатление на нас произвела  та комната  во  дворце Цецилиенхоф, где в июле 1945 года Сталин, Трумэн и Черчилль-Эттли - бывшие  союзники окончательно поделили между собой капитулировавшую Германию и утвердили раздел Европы.  Прошло всего 23 года с того исторического момента, и слова “война”, “блокада” и  “победа” не были тогда ещё для нас такими пустыми и ничего не значащими понятиями, как сейчас для нового поколения.
    После Цецилиенхофа  были  и другие  дворцы и парки  Сан-Суси, - это, конечно,  не   Петергоф,  но всё же очень много действительно замечательных и производящих неизгладимое впечатление дворцовых интерьеров, старых картин и  красивых ландшафтов…
    Группа,   конечно,  у нас  была  очень разношёрстная:  много простых, заводских   ребят, впервые выехавших за границу и увидевших другой, непонятный для них мир с иными понятиями о жизненных ценностях и общепринятых морально-этических  нормах. Они не принимали эти жизненные установки, поскольку  их не понимали. Ведь их учили думать, что всё правильное бывает только у нас, а, оказывается, – может быть и по-другому,  и иначе,  и не хуже,  а даже  и лучше…
  Во время экскурсий по Берлину и по берлинским достопримечательностям, а сегодня - во время пребывания во дворцах Сан-Суси они плохо слушали экскурсовода,  болтали, разбредались по залам и всем своим видом показывали свою незаинтересованность   и  скуку.   Немец-экскурсовод  был вынужден даже  однажды высказать такой    афоризм:    «Хочу   вам,   молодые  советские друзья, напомнить одну фразу,   высказанную     Иммануилом Кантом:  - Не страшно то, что ты чего-то не знаешь,  а  страшно то,  что  ты даже не хочешь этого знать.»
   Наш  руководитель  Виктор сразу  после  приезда в отель собрал у себя в номере  всех  ребят и  немного их  “пропесочил”  (в автобусе,  когда  мы  возвращались в отель,  я его немного подготовил,  но   кое-что он, как истинный партиец-ленинец, добавил от себя).
Замечания и  ценные указания,   выдаваемые  Виктором   ребятам,  звучали  примерно следующим образом:
  - Кошмар!.. Позор!.. Ивлева! Когда мы были  в  музее, я три раза обращался к тебе, чтобы ты  не болтала – однако ты  говорила и  комментировала  все  события  громче  всех, даже громче  экскурсовода.   В следующий раз,  если  так  будешь себя вести,  останешься  под  домашним  арестом со всеми вытекающими последствиями…  Теперь я к вам обращаюсь – Петухов  и Степашкин – я  понимаю,  что  вчера вы перебрали,   а сегодня утром опохмелялись,  но всё-таки скажите что же вы такое пили? – Ведь от  вас  несло  денатуратом  и  ацетоном   по   всему  дворцу.  Вы с ума сошли?!.. Что о нас подумают  эти немцы?.. Теперь ты, Кочетков…   Если тебе нравится Красовская –  это  очень  хорошо,  она многим нравится,  и мне тоже.   Но  необязательно,   чтобы  об  этой  твоей  пагубной  страсти   знал   весь  Потсдам.   А   ты,  Красовская, тоже не забывай, что ты – замужем всё-таки…  Теперь о тебе,  Белова…У тебя очень красивые наряды,  да  и сама ты тоже даже очень ничего… Но демонстрировать так откровенно всему Берлину  свой  третий или четвёртый – я пока  не понял -  номер бюста   вовсе   необязательно… Про  брюки  тоже:  ну нельзя так обтягивать свою корму и показывать всем  какая у тебя, прости меня, аппетитная попа. Ведь музей  не  работал,  а пялился на тебя…   Шашина!  Теперь о тебе:  не знаю, как другие думают,  но лично у    меня сложилось впечатление, что у тебя была ночная  смена  по  уборке  помещений  нашей  гостиницы,  и   поэтому   ты  не  успела  ни помыться, ни причесаться, ни переодеться.   В  следующий  раз  сделай    это, пожалуйста.   Кто   с   ней   живёт?  Ты,  Буланова?   Проследи  и проверь… Коновалов!  Я заметил, что ты   фотографируешь   в   музеях   только   женские  портреты  с обнажёнными  грудями  и  телами.  Фотографируй  также  пейзажи  и  не забывай о нашей группе… И учтите все, что  на каждого из вас будет  составлена  характеристика.  И может так оказаться, что для кого-то  эта поездка будет последней.  Не забывайте, что я вам сказал…
   Вот  так  наш   руководитель –  Виктор Николаевич Нефёдов,  член  Коммунистической   Партии   Советского Союза  и  инструктор  Ленинградского   Городского Комитета Всесоюзного Ленинского  Коммунистического Союза молодёжи (короче – ВЛКСМ) наставлял нас на путь истинный на внеочередном  и,  я бы сказал – на чрезвычайном зарубежном  партийно-
комсомольском   активе  группы   «Спутник  в  ГДР»   в Берлине в июле 1968 года. Вот так мы и жили…
  Ну и чтобы закончить  с   политико-воспитательной работой, нельзя не сказать ещё об одном  чрезвычайном и экстренном собрании нашей группы, которую провёл  Нефёдов,  когда  позже   мы  были  в   Карл-Маркс-Штадте.  Нас  разместили  в   маленькой  гостиничке  на  тихой  небольшой  площади.   В каждом номере  был  в  числе  прочих  удобств  и   радиоприёмник, который  на средних волнах  спокойно  ловил всю  Европу.  Наши  достославные  Петухов и Степашкин после очередного приёма внутрь горячительных напитков, поймав  радиостанцию «Свобода» на русском языке,  устроили  прослушивание  передач этой станции для всего микрорайона: поскольку было жарко – окна номера  на втором этаже, где  они жили, были открыты настежь.  Радио  они  включили  достаточно громко,  не думая,  что  на  улице  его  слышно   даже лучше, чем в номере… Ну, в общем,  бдительный Нефёдов  устроил  ещё один настоящий разгром   этим несчастным олухам  Петухову - Степашкину.  Наши славные партийцы - Нефёдов и, наконец, засветившийся  “искусствовед в штатском” – Бобровник  в  буквальном смысле слова изметелили  и  размазали  по стене наших наивных и ничего плохого не замышлявших простаков, пообещав им на прощание всё самое плохое в их будущей  жизни…   Ну, ладно, Бог с ними…   Хватит о грустном…
   На следующий день мы поехали в Лейпциг, где осмотрели знаменитую  Лейпцигскую  галерею.  Затем побывали в Карл-Маркс-Штадте  (теперь  это - город Хемниц), где  нам  организовали  встречу с олимпийской  чемпионкой    по  фигурному  катанию     Габи Зайферт, получившей  на олимпийских играх за своё  выступление  все наивысшие  оценки -  6,0.   И, наконец, через Дрезден и всемирно знаменитую Дрезденскую Галерею  нас   привезли в Саксонию, в маленький  городок  Клайн,    о   существовании    которого  никто   из нас,  естественно,  до дня   прибытия  туда   и  не догадывался и в котором  произошли основные наши события, рассказанные  в  этом повествовании.
   Саксония –  красивая  страна  (в  смысле – сторона) на юго-востоке Германии, а в Саксонии есть городок Клайн   (назовём  наш  городок  именно    так,  чтобы дотошные историографы не смогли бы нас привлечь к ответственности за некоторые исторические
неточности).  Клайн – небольшой, уютный, спокойный, городочек,   не  открытый   нашими    ушлыми     советскими туристами.  Поэтому  внезапное  появление  в центре этого городка целого  десанта  здоровых  горластых  молодых советских парней и девиц не могло пройти  мимо внимания  местных жителей и здорово нарушило  спокойный,  размеренный и  вялотекущий распорядок его жизни. Для ясности повествования надо сказать,  что  в  центре  Клайна  (хотя, в принципе, трудно определить в маленьком городке – где центр,  где – окраина) находилось некое 4-х этажное здание, принадлежащее местному  бургомистрату  (по-нашему: «муниципалитету», хотя это тоже не по-нашему).
    Помимо  некоторых городских муниципальных  органов власти  в  нём  располагалась небольшая  (на 40 номеров)  гостиница;  и там же, но за  углом в первом этаже: днём - столовая, а вечером в ней  же – ресторан.   В  глубине   здания  размещался совмещённый конференц-кино-концертный зал. Я уж не говорю о том,  что  в  этом же здании были и почта, и телефон.  То есть:   «всё   вместе – в  одном  стакане» (иногда, когда в наше время рекламируют шампунь, бальзам и ополаскиватель в одной бутылке, я думаю,  что это – тоже немецкое   изобретение).
   После приезда в городок  нас собрали в конференц-зале  в  этом   самом    городском культурно-политическом   комплексе,   познакомили    с     некоторыми    представителями   местного   начальства  и   рассказали  о  планах  нашего пребывания здесь. 
   Оказывается,  что помимо экскурсий  по  окрестностям и массы свободного  времени, которое нам предоставляли  для   отдыха,   нам  ещё пообещали на следующий вечер организовать торжественно-праздничный ужин-банкет совместно   с  городским активом и  ветеранами  войны  и   подполья.    Ещё   нам было сказано, что мы  свободны выбирать время   для еды   самостоятельно:   завтраки в любое  время  с   семи до девяти,  обеды – с часа до трёх,   и ужины –   с  шести   до семи.  Это  было  всем  очень  удобно – не надо  торопиться  и собираться табуном, чтобы поесть.
  Перед ужином я нашёл Алевтину Крылову,  отвечающую за подарки и сказал ей, чтобы назавтра к  обеду она собрала у себя в номере все подарки и сувениры для распределения и подготовки к  вечернему подарочно-гостевому ритуалу.
   Вечером, во время ужина, который проходил здесь же  в комплексе,  но  в  столовой,  мы,   то есть наша пятёрка:  я,  Валера,  Таня,   Лена  и  Лида Никитина, решили провести вечер в этом же помещении, но как бы  уже  в  ресторане.  Между   окончанием   работы столовой  и  началом  работы  ресторана  был  предусмотрен небольшой перерыв,   рассчитанный  на некоторую   перемену   декораций   в этом помещении общепита:   столики ставились иначе, чем в дневное время,  они    застилались белыми скатертями,  освещение  становилось более  интимным, появлялся даже  оркестрик –  словом,   искусственно создавалась ресторанная атмосфера.
   Наша команда тоже использовала этот час для подготовки к вечернему гулянью: «дамы» наводили  марафет и переодевались, а мы с Валерой открыли очередную  бутылку  «Столичной»  и  немного  выпили «для куража». Затем спустились в открывшийся уже ресторанный зал и,  заняв столик,  стали думать о заказе. Оглядевшись вокруг, мы были несколько удивлены тем, что гости, в принципе, еду не заказывают,а заказывают себе только напитки: пиво,  кофе, вино,лимонад.  Ну  и сигареты, конечно.  И всё.  Это и понятно:  аборигены  приходят  сюда не есть  (ведь еда рядом дома), а просто провести время: поболтать, узнать местные новости,  посмотреть на других, послушать музыку.  Кое-кто,  возможно, и немного выпить
и подурачиться.
    Оценив обстановку,  мы  с  Валерой поступили так же, как все: то есть заказали для всех наших по кружке пива, одну бутылку вина и солёных вкусных сухариков.  Я по наивности думал, что кто-нибудь ещё из нашей группы придёт в ресторан,  но  никто  так и не пришёл. Причина понятна: те небольшие деньги, что всем выдали, надо было экономить, чтобы привезти домой родным и знакомым какие-нибудь подарки и сувениры.  Поэтому все наши ребятишки и девушки сплотились  в  небольшие  группки  по  интересам и глушили привезённую с собой водочку в  своих  номерах. 
   Ведь это только мы были  более-менее  финансово независимы,  но о наличии  у  нас  некоторого  неучтённого  количества  немецких  марок  знали только трое: я,  Таня, как виновник происшедшего события, и Лена, как её лучшая подруга. Для всех остальных у меня была заготовлена легенда о том, что  имеющиеся у меня неучтённые марки остались  от    предыдущей поездки  в  ГДР  в  1965 году на 800-летие Лейпцигской  ярмарки,  которая  моим  тогдашним директором рассматривалась как командировка, почему и денег у меня было больше.
    Итак,  когда  наши  красавицы – а это так и было - вошли в зал и сели за столик, все аборигены стали их рассматривать, оценивать и обсуждать.  Посмотреть,конечно, было на что.  Девчонки выглядели настолько эффектно, что местные девицы и эти самые юнге-фрау могли в этот вечер отдыхать. («Jungefrau» - молодая женщина, в немецком – одно слово). Белова, конечно, всё сразу поняла и со свойственным ей юмором заметила:
  - Только бы шею не свернули, бедные.
  Затем, оглядев пустой стол и кроме пива, вина и сухариков  ничего не обнаружив, стала  сверлить меня взглядом и, наконец, выдавила:
  - Евгений, и это всё? Мы в ресторане или где?
  Тогда пришлось вывести её  на  улицу и объяснить, что есть (в смысле – кушать)  мы не хотим, а  шиковать и бросать деньги на ветер на виду у всех  любопытных наших и ненаших  стукачей глупо и  нелепо; а,  кроме того,  следует  «делать,  как все»,  а именно:
придерживаться общепринятых  норм  и  стандартов.
 В конце концов Татьяна согласилась, но недовольно сморщилась.
   Сидя за столом, обсудили  вечернюю  перспективу,показавшуюся всем не слишком заманчивой и  привлекательной: весь вечер сосать это пиво, заедая сухариками. Вот так мы и сидели, и скучали, а танцевать и веселиться как-то не очень хотелось. Мне, конечно, пришла в голову спасительная мысль: мы как бы по необходимости вышли с Валерой из зала, мгновенно взбежали к себе в номер, допили всю водку, что оставалась от предыдущего приёма и быстро вернулись к нашим девочкам, которые уже танцевали с аборигенами. В ожидании наших дам мы выпили пивка, после чего нам стало хорошо и весело. Мы больше не скучали, чему немало удивлялись девчонки, но для них я взял ещё одну бутылку вина. И тогда им тоже стало веселее, и оркестрик нам всем показался совсем даже ничего, и мы стали танцевать.
    Не надо даже говорить, что наше поведение было в центре внимания всех присутствующих в ресторане нынешним вечером. Я думаю, что и на  следующий день посещение ресторана пятёркой молодых красивых советских людей тоже было главной темой разговоров и пересудов, но уже в масштабе всего этого забытого Богом городка.
    А в тот вечер несколько попозже, где-то после девяти вечера всю нашу кампанию пригласили за соседний столик уже немолодые (как оказалось позже – сорокалетние) две супружеские пары, которые скромно, типично по-немецки праздновали день рождения одной из  присутствовавших женщин.
Она как раз и была инициатором нашего знакомства и сближения. Пришлось разориться ещё на одну бутылку вина с символическим, типично немецким названием «Liebfraumilch» («Молоко любимой женщины») и подарить её виновнице торжества.
   Вот про неё, эту виновницу торжества хочется рассказать поподробнее, так как она  становится  одной из главных героинь нашего повествования. Это – моложавая, симпатичная немка, которую звали Эльза, вернее – фрау Эльза. Как оказалось позже - ей было 40 лет, её муж Германн находился здесь  же,  рядом с ней, и у них ещё есть 5-летняя  дочь  Кэтрин,
которую они безумно любят.  Ещё фрау Эльза сказала (переводила, естественно, безропотная Никитина),что мы – первая туристская группа в их городе и что,по её мнению, русские – добрые и хорошие люди. А ещё она говорила о том, что советские воины спасли мир от фашизма, что она – член общества Дружбы  с СССР, что она давно хотела видеть здесь, в её родном городе советских людей и  что ей    чрезвычайно  приятно   познакомиться   с такими  милыми молодыми людьми  из  Ленинграда, о котором она много слышала хороших слов,  но никогда там не была. И ещё много чего она говорила…
   Надо сказать, что к этому времени их оркестрик нам понравился ещё больше, и поэтому мы продолжали танцевать (за исключением времени, проведённом с немцами): я, преимущественно, с Татьяной, Валера – с Леной, Люда болтала с фрау Эльзой и, по-моему, была очень рада разговорной практике, поскольку в институте поговорить не с кем – надо переводить тексты.
   Во время одного из танцев (это был медленный танец с соприкосновением щёк и тел) Татьяна задумчиво заметила, что сегодня ей, очевидно, придётся ночевать в садике на лавочке. Я, естественно, спросил о причине такого странного её поступка.
  - Я-то, конечно, желаю ночевать совсем в другом месте, но обстоятельства складываются так, что сегодня мне спать негде.
  - Тань,  не понял – объясни,  -  потребовал я.
  - Господи! Так всё элементарно, Ватсон. Неужели не понял? – лукаво ответила Танечка и прижалась покрепче. – Просто Красовская решила нынче сдаться на милость победителя.  То-есть, сдать себя со всеми имеющимися у неё в наличии и пока что бывшими неприступными  холмами, ложбинами, бугорками и расщелинами такому упорному и непрекращающему атаки противнику, каким является твой друг Валерий.
    Мне не оставалось ничего другого, как посоветовать Танечке спать не в садике, а у меня в постели.
    - Вот этого я и  добивалась всё это время, - засмеялась Татьяна. – Поэтому и Ленку-то я сегодня уговорила отдаться Валерке.
   - Да, ты хитра просто не по годам, - попытался я сострить…
     Мы выдержали до половины первого (не надо забывать, что у нас на Родине в этот момент пол-третьего ночи – самый крепкий сон) и решили, наконец, расходиться.
     Но предварительно мы все вышли на улицу провожать наших новых немецких друзей. Эльза и Германн показали свой дом, который находился прямо напротив нашего муниципально-гостиничного комплекса – только улочку шириной 6 метров перейти. У них был большой двухэтажный дом, первый этаж – с большими витринными стёклами. Это была кондитерская и пекарня, хозяйкой которой была фрау Эльза. В первом этаже торговали, а на втором этаже жила их семья: она, муж, 5-летняя дочь Кэтрин и Эльзина мама. Сама пекарня, как рассказала Эльза, с улицы не видна, она – в глубине двора; там же  находится и склад для муки, сахара и всяких вкусовых добавок. Помимо розничной торговли булочками, пирожными и тортиками непосредственно в кондитерской, у неё есть постоянные клиенты и заказчики, которых она обеспечивает каждый день свежими и вкусными булочками – это детский сад и школа.
       На прощанье   договорились,  что она  берёт  над нами шефство  и  будет   уделять нам своё свободное  время. А завтра утром она обещала угостить нас своими фирменными булочками с марципаном.
     Затем мы, наконец, распрощались и разошлись по номерам в соответствии с принятым девчонками планом.
  Надо отдать должное разумности  и  рациональности мышления Татьяны. Когда мы остались одни, она четко сформулировала условия нашего временного «брачного» союза: она – моя, только моя, и мы вместе – пока мы в поездке; афишировать связь излишне не следует, но и особенно скрывать тоже не надо – всё равно догадаются.
   - Но, - сказала она твёрдо, - при подъезде нашего поезда к ленинградскому перрону я подарю тебе свой последний поцелуй, и с этого момента мы – как все. И не больше…
   Я, естественно, согласился с её предложением, поскольку вообще всё это так ловко задуманное и осуществлённое Татьяной приключение в какой-то степени было для меня неожиданным и несколько смущало.
   Потом я не раз удивлялся её неженскому уму и чутью – я имею в виду уменье просчитывать ходы вперёд и предусматривать грядущие события и последствия. (Жаль, что о её дальнейшей жизни и судьбе я ничего не знаю.  Очень жаль…)
   Но та ночь была нашей – неповторимой, сумасшедшей, страстной и незабываемой. Мы так и не уснули… Однако в половине шестого она  встала, собралась и ушла к себе в  номер, сказав, что «утром все должны видеть,  что  все  спали  в своих койках».
Мысленно я снова оценил её разумность. Пришёл всклокоченный и взбудораженный Валера, и у нас было два с половиной часа на сон.
    Придя на завтрак (вернее, опоздав на завтрак) мы  с Валерой были страшно удивлены, увидев, что нас, именно нас в столовой ожидает фрау Эльза со свежеиспечёнными, ещё горячими булочками с марципаном и клубничным джемом. Мы, честно говоря, совсем позабыли об уговоре утром встретиться, а она, оказывается, не забыла. Вот так…
Ну, всё равно, большое спасибо, или как говорят немцы – danke schjon. Договорились увидеться вечером на так называемом приёме.
    Завтрак мы, конечно, съели и ещё два отнесли нашим прекрасным проказницам, которые не пошли на завтрак. До обеда была экскурсия по окрестностям, которую мы всё-таки кое-как выдержали. После обеда мне пришлось отвлечься чуть ли не на целый час с Алевтиной Крыловой, чтобы распределить и укомплектовать сорок памятных подарков и сувениров для вечернего приёма.
   В оставшееся до вечернего банкета  время я   успел чуть-чуть вздремнуть и попытаться восстановить свои силы. Мы с Валерой умудрились, конечно, опоздать на этот, так широко разрекламированный праздничный приём (он же – банкет, он же – ужин), который был организован в кино-концертном конференц-зале, для чего там были устроены всяческие метаморфозы: на сцене были установлены огромные  флаги  ГДР и СССР, на столиках – цветы и свечи, а каждому члену советской делегации – какие-то книги и буклеты на немецком языке, сувениры и карты местности (очевидно, чтобы не заблудиться).
    Народу собралось немало: наших – 20 человек, да и с немецкой стороны – не менее сорока. В общем 15 столиков были заняты все. Надо ли говорить, что наши подарки были весьма кстати, а самое главное – всем хватило. «Всё-таки молодцы мы с Алевтиной»-
подумал я, а потом и сказал это вслух.
   Поскольку мы с Валерой опоздали, возник вопрос с посадкой: столики были рассчитаны на четверых, и, как я сказал, уже все были заняты. («О нас все забыли, что ли?» - невольно подумал я). Тогда за один из столиков посадили Валеру, а немца- ветерана партии, сидевшего там, посадили за отдельный столик вместе со мной, так как считалось,
что я немного говорю по-немецки и поэтому сумею с ним объясниться.
   Мне ничего не оставалось делать, как испытать этого ветерана ещё раз на крепость его немецкого духа, благо что питья и еды на наших и на стоявших около стены столиках было предостаточно.  Для проведения этого экзамена много времени не потребовалось. После пятого или шестого тоста типа: «fjur neue Deutschland!» и «fjur unsere Freundschaft!» (то есть: «за новую Германию!» и   «за нашу дружбу!») ветеран уже не смог оторвать голову
от стола, и немецкие друзья отвели-отнесли его в какую-то соседнюю каморку, где его и положили отдыхать на стоявший там диванчик.
    Ко мне же за столик тут же подсела фрау Эльза, пришедшая на этот приём как активная общественница одна, то есть - без мужа. Я невольно обрадовался её обществу: Татьяна и Лена пользовались бешеным успехом у местной молодёжной мужской общественности ( как принято говорить: «были нарасхват»). Единственное,  что Таня успела сделать,- так это подбежать  ко мне  за  столик, чмокнуть в щёку и сказать, чтобы я не обижался, что всё, что происходит сейчас вокруг, – понарошку, а реально и по-настоящему – ночь, которая всё равно наша, а она – всё равно моя.  Ну и разве можно обижаться на эту проказницу?
     Поэтому мы начали с Эльзой разговор о жизни (она немного  говорила по-русски, а я – по-немецки).Говорила преимущественно она. Я, естественно, резко сбросил обороты  по принятию горячительных напитков и начал слушать. Постепенно мне удалось выяснить причину, я бы сказал, такого настойчивого Эльзиного внимания к нам и её желания с нами познакомиться и сблизиться.
    Оказалось, что её первой (не просто – первой, а абсолютно первой) любовью, и что абсолютно первым мужчиной в  её жизни, и что её  спасителем в буквальном смысле этого слова  в самое трудное военное и послевоенное время –  и   поэтому единственным и незабываемым до конца жизни возлюбленным был и остаётся некий русский капитан по имени Вася. Здесь у Эльзы покатились слёзы, и я, сначала вообще ничего толком не поняв, не знал,  что с ней делать.  Ещё хорошо, что наш столик стоял как бы в углу зала и что свет притушили для создания интима, и поэтому на нас не очень-то обращали внимания. Эльза рассказывала, а слёзы так и лились у неё по щекам.
    Оказывается, всё это происходило весной 1945 года, когда Эльзе ещё не исполнилось 17 лет и когда советские войска заканчивали освобождать Германию и Европу от гитлеровского фашизма. А дальше были просто причитания типа: «Вася!..Какой он был!..Таких больше нет!.. Вася – самый красивый, благородный,  единственный!.. Его мне Бог послал!..Я живу только воспоминаниями…Таких больше я не встречала…» (ну и так далее всё в том же духе).
   А дальше, немного успокоившись и придя в себя, она сказала, что на следующий, то есть на третий день нашего пребывания в Клайне, она приглашает нам всех (вернее, нашу дружную пятёрку) вечером после шести (как я понял – после ужина) к ней домой в гости. Она сказала, что мужа не будет, и она нам всё расскажет о русском капитане Васе и об их романе в сорок пятом году и вместе с нами окунётся в далёкие, но прекрасные волны воспоминаний юности. Я от имени своих друзей дал,  конечно,  согласие. Затем она взяла себя в руки, мы с ней немного потанцевали, а вскоре все начали потихоньку расходиться. Во время всеобщего прощания нам с Валерой пришлось убеждать некоторых,  хоть и дружественных, но шустрых ухажёров в необходимости schlafen (т.е. спать)  у себя дома, а не в постелях хоть и хорошеньких, но всё же хорошо воспитанных советских юнгефрау.
     …Ну, а потом была ещё одна  безумная ночь, подаренная мне Татьяной. И поскольку проведённый вечер немало разгорячил и возбудил нас, то эта ночь, действительно, получилась ещё более феерической и сказочной, нежели предыдущая…
   Уже утром, где-то около пяти часов изобретательная на выдумки Таня после душа крутилась возле большого зеркала в костюме Евы, разглядывая себя всю подробно и при этом приговаривая:
  - Вот смотрю на себя и думаю: “Какая баба! Какая баба! И не моя!..” Нет, Жека, как тебе всё-таки повезло, что я у тебя есть! А?
  - А как тебе повезло, что я у тебя есть? – резонно парировал я.
  - А я – абсолютно счастливая гёрла (т.е. от англ.- girl), потому что у меня есть ты – умный, красивый, сильный, добрый мой-бой-френд… Я сама  себе завидую… Ты - моё чудо, свалившееся мне на голову неизвестно откуда…Просто, ты – лучший… А я, правда, - самая счастливая, потому что мне с тобой так хорошо, что ты и представить себе не можешь… Потому что ты меня всегда понимаешь. И даже без слов… А ещё потому что ты выбрал меня, а не какую-нибудь Нинку или даже Ленку, - ползая по мне и покрывая всего меня  поцелуями,  мурлыкала  моя  чудесница…
  И тут вдруг  раздался стук в дверь. Негромкий, но настойчивый.
  - Кто? – так же негромко спросил я.
  - Откройте. Это я, Валера. Очень нужно, - тихий ответ из-за двери.
  - Ты там в коридоре один? – тоже негромко переспросила Таня.
  -  Да, да, один. Никого нет, - отвечал Валерий.
   Тогда Татьяна делает следующее: прикладывает палец к своим губам, чтобы я молчал, подбегает к двери, приоткрывает щёлочку и  шепчет Валере:  «Извини, я не совсем одета».  После  чего  открывает дверь настежь. И тут – если сказать «немая сцена», то это ничего не сказать. Неиспорченный и, в принципе, малоопытный в любовных утехах Валера, обалделый от двух ночей, проведённых с замужней и  темпераментной тигрицей Леной, вдруг, увидев перед собой настоящую красоту в естестве, да ещё подчёркнутую прекрасным третьим номером,  застыл,  прислонясь к косяку двери, открыл  рот и, ничего не говоря, просто пожирал Татьяну глазами, пока она, бедная, сама не смутилась:
   - Ну, Валера, хватит. Хорошего понемножку. Надо и честь знать. Совсем меня смутил. Зачем ты пришёл?  Ещё ведь рано…
   Очухавшийся и пришедший в себя Валера рассказывает, что после прихода его и Елены в номер и трёх часов развлечений, полусонная и полупьяная Ленка решила, наконец, лечь спать, пошла в ванную, сполоснулась, намазалась каким-то ночным кремом и легла в постель на спину, попросив лицо не трогать. Так, обнимая и лаская только её тело, Валера в конце концов и заснул. Лена разбудила его пятнадцать минут назад,  потому  что всё лицо у неё жгло пламенем, оно было красное и пошло волдырями. Расследование, проведённое Валерой,  показало,  что Лена спьяна намазала жирным слоем лицо не ночным кремом, а «Поморином» - болгарской зубной пастой. Эта популярная в то время зубная паста вызвала  безумный  зуд и раздражение у нашей несчастной любительницы красоты. Вот она и прислала Валеру к нам с сакраментальным и вечным вопросом «Что делать?».
    Пришлось наспех одеться, зайти в номер к девочкам и провести там вчетвером консилиум. Решили, что не помешала бы какая-нибудь мазь типа “стрептоцидовой”.  Но где её взять в 5 часов утра?
    И тут мне пришла в голову совершенно сумасшедшая идея,  и я предложил следующее:
   - Раз Эльза печёт булочки, которые встающие рано немцы уже употребляют к завтраку, то, очевидно, она уже встала и работает. Поэтому надо пойти к ней и попросить у неё эту или какую-нибудь схожую мазь – уж в доме-то она наверняка имеется.
   Так и сделали. Командировали,  естественно, меня, и после 15 минут  объяснений с Эльзой и Германном мне выдали какую-то мазь, которую мы и употребили Ленке на лицо.
   Во всяком случае, в половине девятого, когда мы пришли на завтрак, припудренная Ленка смотрелась уже не так страшно, как 3 часа назад.
   В этот день была экскурсия в горы и купание в какой-то речонке – чистенькой и прозрачной. Всё было хорошо, всем было весело  и интересно.  Мы с Татьяной одними из первых пришли на обед, чтобы быстро поев, успеть хоть немного  отдохнуть до вечернего приёма  у Эльзы. Пока мы шлялись по горам и долам прекрасной Саксонии, Таня сумела собрать очень красивый и изящный букетик цветов. 
     Когда в столовой официант спросил нас,  что мы будем пить – лимонад или пиво, то  Таня заказала пиво, а я – лимонад, потому что он у них там был необычайно вкусен. После того, как напитки принесли, попробовав пиво и сравнив его с лимонадом, Таня решила, что лимонад вкуснее и что большого 300-граммового стакана лимонада нам хватит на двоих, а в кружку пива, чтобы было совсем красиво за нашим столиком и чтобы пиво не пропадало зря, она поставила букетик. Получился отличный натюрморт. Но тут подбегает официант и с выпученными глазами начинает объяснять, что в кружке, где стоят цветы, налито пиво.
  -Das ist Bier, дас ист бир, (это-пиво),  - раз восемь повторил он.
  - Я это знаю. Ну и что? – очень спокойно урезонила его моя умненькая Танечка, а я перевёл. Тем самым она буквально убила этого официанта своим равнодушием и беспардонным наплевательским отношением к благородному немецкому напитку. Он отошёл от нашего столика убитый, удивлённый и ничего не понимающий ни в жизни, ни в советских женщинах…
   После обеда был запланирован отдых. Но ответьте на один только вопрос: какой полноценный отдых может быть рядом с молодым, грациозным, красивым, пышущим страстями женским телом?..    
  Тем не менее сразу после ужина, в половине седьмого мы впятером уже стояли у дверей Эльзиного дома, принеся с собой  цветочки (те самые), бутылку водки и сувениры, несколько штук которых я, как запасливый скупой рыцарь из Пушкина, всегда имел у себя в номере. Мои друзья вкратце были уже посвящены  в  ту давнюю историю любви молоденькой немочки и русского капитана. А сегодня мы ждали подробностей. Но я на правах старшего по возрасту попросил отнестись к общению с Эльзой с пониманием, расположением и без всяких усмешек и гнусных улыбочек. Умненькая Никитина поняла без слов, что в этот вечер ей придётся много поработать.
    Нас встречала вся семья: сама Эльза, принаряженная и весьма недурственно смотревшая-ся, её надёжный, мужественный спутник жизни Германн (187 см), а также её мама и прекрасная, с золотыми локончиками волос 5-летняя дочь Кэтрин. После дарения подарков и поздравлений с прошедшим днём рождения нам показали всё жилище вместе с пекарней и складом – всё было продумано и апробировано десятилетиями упорной и успешной работы, везде был идеальный порядок и чистота. Чувствовалось присутствие твёрдой руки хозяйки. Сама  фрау Эльза была несколько скована, но старалась шутить и казаться веселее, чем это было на самом деле.
   Затем мы все (вместе с маленькой, очаровательной Кэтрин) уселись за стол, уставленный разнообразными  печёно-кондитерскими  кремово-шоколадными деликатесами. Из серьёзной закуски были лишь сыро-копчёная колбаса и сыр. После трёх тостов и разговоров на общие темы Германн сказал, что они оставляют нас наедине с Эльзой.
   - Пусть она поделится с вами перипетиями своей жизни, может быть, у неё будет легче на душе. А мы удалимся, чтобы не мешать вам общаться свободно и без посторонних, - сказал он и нежно поцеловал свою супругу. Эльза тоже его поцеловала, и домашние, сказав «Доброй ночи», удалились. А я вновь изумился мудрости и благородству этого прекрасного человека, знавшего всё о прошлом своей жены, понимающего её душевное состояние и всеми нравственными и физическими силами старавшегося сделать её счастливой. «Да… Не всем людям дан талант делать других счастливыми, - подумал я. – Это ли не наивысшая степень величия души?...»
   А мы решили перейти ко второй части нашего вечера – к рассказу Эльзы о былом.
   Я проинформировал Эльзу о том, что в нескольких словах я рассказал друзьям о её любви к русскому капитану Василию в пору её ранней юности и попросил её  от  имени всех присутствующих рассказать нам эту историю более подробно.

               


      ГЛАВА III - 1945 ГОД - ИСТОРИЯ ЛЮБВИ 16-ЛЕТНЕЙ ЭЛЬЗЫ И РУССКОГО КАПИТАНА
 

    - Это было очень страшное время. Это было самое страшное время в моей  жизни, - начала свой рассказ фрау Эльза.
    - В 1943 году мы с  мамой узнали о гибели нашего отца на восточном  фронте  под Сталинградом. Мама очень горевала. Но национальный дух Германии сломлен ещё не был, и мы, немцы,  не  сомневались тогда в конечной победе великого рейха над колоссом на глиняных  ногах, как тогда называли у нас Советский Союз, - продолжала Эльза.
   - Несчастья начались в конце 1944 - начале 1945 годов, когда был полностью разрушен Дрезден, когда начались бомбёжки заводов, расположенных поблизости, и иногда по ночам с востока слышны были звуки артиллерийской канонады. Продуктовые и хлебные запасы быстро кончились – никто не думал о возможности голода. Я по молодости лет была активным членом организации «Gitlerjugend» (Гитлеровская молодёжь), занимавшейся устройством бесчисленных благотворительных мероприятий и политических собраний и манифестаций, на которые уходило всё моё время. Но внезапно всё оборвалось: организации не стало, люди впали в панику и стали распространять самые нелепые и страшные слухи. Вдобавок ко всему заболела мама, и болезнь отпускать её никак не хотела. Я не знала,что делать…
   Дальше фрау Эльза рассказала, что жили они тогда только одним текущим днём. Она варила маме бульоны, пока могла где-то раздобыть кур или мясо. Но кур тоже скоро не стало, и не стало возможности ни купить их, ни обменять на что-нибудь. Лекарства и микстуры тоже закончились, а новые купить было негде…
   А уже в марте, однажды ночью под грохот танков  и  самоходных орудий, едва помещавшихся на узких улицах, в город без боя вошли советские солдаты. Они вели себя по-хозяйски, как будто пришли навсегда: заняли школу, муниципалитет, другие общественные здания. Потом, буквально через сутки танки снова прогрохотали и ушли дальше на северо-запад, а в городке остался не очень большой гарнизон “для  наведения порядка и организации новой жизни” – как было сказано в появившейся на стене муниципалитета листовке.
    Люди попрятались по своим домам и не выходили на улицу – боялись репрессий и расстрелов. Но спустя некоторое время было объявлено, что каждый житель города Клайн может рассчитывать на помощь советской власти и что на ратушной площади можно ежедневно получать порцию каши с тушёнкой и хлеб. Этого никто не ожидал. В первый день пришли 2-3 человека, на второй – около двадцати, на третий день – каши не хватило.
    Командовал оставшимся в городке гарнизоном молодой капитан: высокий, подтянутый, с правильными и чёткими чертами лица, с молодцеватыми усиками  сероглазый  славянин.  По-
немецки понимал почти всё, но говорил плохо.  В муниципалитете была организована комендатура, куда мог обратиться каждый житель города с просьбой или жалобой. Приём всегда вёл сам капитан. Его все жители городка так и называли: “герр капитан”.  Работал он с раннего утра до самого позднего вечера, пытаясь разобраться в сложностях чуждого и неизвестного ему ранее правопорядка и в хитросплетениях чужих судеб. Он искренне пытался как-то наладить в этом забытом Богом городке нормальную для  его жителей жизнь. И народ не сразу, но постепенно  пошёл к нему с абсолютно разными вопросами и просьбами:  должна родить дочь – просьба помочь; сосед был в нацистской партии – просьба учесть;  за городом в казармах остался склад боеприпасов – надо бы обезвредить; учительница предлагает свои услуги для проведения занятий с детьми; мародёры грабят оставленные виллы и т.д.
   А комендант,  он же - “герр  капитан”, которому  всего было  26 лет  ( и для  многих  своих  он   был   просто «Вася», или, в лучшем случае – «товарищ  капитан») во все  возникавшие проблемы  вникал  сам.  Во-первых,   потому что помощников у него не было,  а  во-вторых, - потому что  он  привык  решать  всё  сам  и всю ответственность за  свои действия брать на себя.
    И при  раздаче еды  жителям  он  тоже присутствовал лично, следя  за  порядком  и  успокаивая  народ. Когда  на  второй  день  пришли  робкие два  десятка голодных людей с кастрюльками для   каши, он тоже был рядом.
    Стоя на площади и следя за порядком во время раздачи еды, капитан заметил, что недалеко, метрах в двадцати от места раздачи питания стояла и жадно смотрела на всё происходящее худая , измождённая, с огромными, грустными глазами девочка-подросток, явно хотевшая, но не решавшаяся подойти и попросить поесть…  Так и не подошла…
     Но когда на следующий день капитан  снова увидел эту девушку, он сам подошёл к ней, положил ей побольше еды и спросил, что он ещё может для неё сделать. И тут она разрыдалась, вернее,  разревелась так,  что  капитан опешил и остолбенел,  не зная
что делать…
    Осторожно обняв худенькое,  подёргивающееся от рыданий тельце, и успокаивая девочку, он кое-как помаленьку выяснил, что у неё на руках – мама, которая умирает, что они ничего не ели три дня и что она не знает, что ей дальше делать…
     Тогда капитан с трудом объяснил ей, что он сейчас пойдёт вместе с ней к ней домой, и вот тогда они вместе будут думать и решать что делать дальше.
    Она, конечно, согласилась, потому что у неё вообще не было никакого другого выхода. И они пришли сюда, вот в этот самый дом, где они находятся сейчас. Удивившись размерам и планировке дома, капитан попросил провести его в комнату, где лежала больная мать. У той был сильный жар, и она пребывала в полубессознательном состоянии.
     Капитан быстро оценил обстановку и пообещал меньше чем через час прийти с врачом. Действительно, не прошло и часа, как подъехал джип, и в дом вошёл капитан с каким-то военным, назвавшимся  доктором.
    Эльза прошла с ним в спальню, где доктор осмотрел больную (по-немецки он не говорил). Затем они с капитаном достаточно долго обсуждали ситуацию, но предмет обсуждения остался для Эльзы тайной – тогда ещё она ничего не понимала по-русски. Капитан сказал, что доктор, которого зовут Николай, будет лечить больную мать и что Эльза должна быть готова всегда его впускать в дом и полностью ему доверять. Эльзе ничего не оставалось делать, как согласиться. Она передала Николаю ключ от другого входа в здание с тем, чтобы он в любое время суток, никого не спрашивая, мог заходить и в дом, и в комнату больной.
    Следующие две недели запомнились Эльзе на всю жизнь. Капитан стал снабжать двух несчастных женщин едой, причём самой разнообразной – он приносил даже шоколад. Но больше десяти дней бедная женщина находилась буквально между жизнью и смертью. Две ночи Николай ночевал на диванчике рядом с больной, приносил какие-то микстуры, делал уколы и велел Эльзе заваривать настои. Она его  не понимала, но по его жестам угадывала то или иное действие и старалась изо всех сил.
    Когда уже стало ясно,  что  мать  выкарабкивается и будет жить, Николай стал заходить реже, а капитан, наоборот, чаще и оставаться на более длительное время.
    Надо сказать, что Эльза с мамой жили на втором этаже, потому что на первом располагался торговый зал бывшей пекарни-кондитерской со входом непосредственно с улицы. Кондитерская в своё время принадлежала отцу Эльзы – известному в Саксонии кондитеру Отто Крюгеру. Там же, на первом этаже имелось ещё три комнаты: одна – небольшой склад для продукции, готовой к продаже, вторая – для администратора и бухгалтера, а третья –
как бы туалетная. Была ещё небольшая комнатка для обслуживающего  персонала  и хозяйственных нужд.Первый этаж оставался закрытым, жалюзи на окнах – опущенными. Ощущалась полная атмосфера заброшенности.
     Однажды капитан попросил Эльзу разрешить ему занять первый этаж, потому что, во-первых, помещение муниципалитета, где размещалась комендатура, была теперь необходима местным властям, а во-вторых, его приёмная и его место жительства находились в разных местах, что было неудобно. Капитан  предложил, чтобы из торгового зала сделать отличную общественную приёмную, а рядом – в соседних комнатах он мог бы жить, - то есть всегда все жители знали бы,  где его можно найти. Действительно, в здание муниципалитета стали постепенно заселять различные партийно-коммунистические и новоявленные  местные органы
самоуправления, в том числе туда заселили поставленного свыше немца-бургомистра. Может быть, этот неизвестно откуда появившейся бургомистр и сделает в будущем что-нибудь полезного и толкового, но после нескольких дней совместной работы, когда  капитан должен был, не выходя из бургомистровского кабинета, всё время подсказывать мэру его действия и решать за него все проблемы, -  то, в конце концов, Вася решил  как бы несколько отстраниться от новоявленного начальства и сменить дислокацию. Вариант с домом Эльзы как нельзя лучше подходил для такого манёвра. “Если будет что-то уж очень надо и бургомистра сильно прижмёт – пусть сам новоиспечённый хозяин города ко мне и прибежит – так думал Василий. – Ведь все вопросы реального и насущного жизнеобеспечения всё равно приходится решать мне и моей команде. А они пусть пока поиграют в дочки-матери”.
   Возвращаясь к проблеме занятия Эльзиного дома, он ей пообещал:
  - Потом, позже, когда жизнь в городе наладится, и вы  снова  начнёте печь свои  вкусные булочки, я, конечно,  освобожу это помещение и сделаю вам хороший ремонт.
   Эльза, сердце которой уже было задето стрелой Амура, даже не могла себе представить, что ОН будет теперь круглосуточно находиться рядом с ней, и она сможет видеть его когда захочет. Конечно, она очень этого хотела, но боялась сама себе признаться в своём зарождающемся чувстве к капитану. И поэтому она смогла только утвердительно кивнуть своей милой русой головкой и тихо произнести: “Ja, ja,  natjurlich…” (“Да, да,  конечно…”).
   За три дня солдаты переоборудовали торговый зал и одну из комнат бывшей кондитерской в прекрасную приёмную с двумя помещениями: одно – для  регистрации посетителей у дежурного адъютанта и ожидания, другое – непосредственно для приёмов. Они откуда-то принесли приличную мебель, на стены развесили картины,  на  окна – драпировки, поставили телефоны – получилось солидно и со вкусом.
   После того, как капитан переехал в их дом,  как-то так само собой получилось, что Эльза стала готовить еду на троих из продуктов, которыми их обеспечивал капитан и в определённое время приносить завтрак, обед и ужин в одну из комнат на первом этаже, ставшую теперь столовой. У Эльзы с новыми заботами началась новая жизнь, и она очень старалась.
   Уже потом, сотни раз переживая и пережёвывая события той весны, она пыталась понять – почему в её сознании и в её душе, воспитанных на национал-шовинистических идеалах, буквально в течение месяца произошли те изменения и метаморфозы, которые тогда не только изменили полностью её личность, её взгляды и мировоззрение, но и предопределили затем всю её будущую жизнь. Почему этот, в принципе, молодой ещё человек своим бескорыстным,  абсолютно открытым, сердечным отношением к людям и почти богоподобным, доброжелательным и благорасположенным к ним служением мистически повлиял не только на Эльзу, но и на многих жителей Клайна, разбудив какие-то спавшие внутри их добрые чувства и заставив их поверить в справедливость и порядочность?
  Нельзя было сказать, что этот молодой капитан сам принимал все решения, что он был свободен в своих действиях и поступках. Вовсе нет – каждые несколько дней приезжали различные комиссии, полковники и генералы и все они учили капитана как надо жить и что делать. В городке работали   специалисты по выявлению скрытых врагов и несоветских настроений. Поставленный из бывших, неудавшихся подпольщиков «геноссе бургомистр» и пальцем деланный parteigenosse (но теперь уже – коммунистический), которые ничего не могли в той ситуации сделать путного, только сеяли смуту и панику в сознании обывателей. Но мудрость молодого капитана и заключалась в том, что он совершенно безошибочно, интуитивно чувствовал фальшь, ложь, неискренность, лесть и всегда принимал правильные и полезные для людей решения, даже если они не совпадали с мнением так называемого бургомистра. Имея негласно у себя в помощниках двух боевых друзей – лейтенанта и старшину, он организовывал проверки тех проблем, в правильности и действенности которых он сомневался.
   Начальство же относилось к капитану  благосклонно – оно слишком хорошо его знало: это был действительно боевой и деловой солдат Советской Армии, совершавший чудеса на войне, ничего не боявшийся, много раз раненый и чудом оставшийся жить, а в принципе, и сейчас ещё не до конца поправившийся после последнего ранения. Все знали, что один осколок где-то около сердца так и застрял в его теле, но в полевых условиях хирурги отказывались делать опасную операцию – слишком велика была вероятность неудачи. И никто не мог предсказать - когда этот осколочек повернётся у него внутри не тем боком, навсегда прекращая его отношения с этим миром.  Он мог бы комиссоваться,но бегство с поля битвы было не в его правилах. Начальство поступило мудро: его как бы комиссовали, отстранив от боёв и назначив в тыл – на первых порах управлять этим забытым Богом городком, чтобы наладить в нём более-менее сносную жизнь.
   Кстати следует упомянуть, что капитан уже раньше, до его появления  в Клайне был представлен на звание майора, но иногда такие присвоения задерживаются по непонятным причинам. Наверное, там наверху ждали победы, чтобы облагодетельствовать всех сразу.
   Между тем всем уже было ясно, что войне – капут.Но когда наступили эти дни  –  8 и 9 мая   и когда советские солдаты и офицеры как будто бы посходили с ума: ходили пьяные, стреляли в воздух, лезли с поцелуями, - то Эльзе было всё-таки немного не по себе: она не воспринимала всё происходящее как вселенский праздник. И хотя где-то сердцем она чувствовала неотвратимость и справедливость победы добра над злом, гуманизма над бесчеловечностью, но, как патриотке, ей  было обидно и больно и за поражение, и за униженное отечество-Faterland,  и за разбитые  вдребезги надежды.
   А в тот вечер 9 мая капитан Василий вместе ещё с четырьмя офицерами решили отметить победу   у капитана в комендатуре. Они гуляли (то есть пили водку и пели песни) всю ночь. Несмотря на приглашение, Эльза, сославшись на нездоровье, к ним не спустилась. Единственное, что она сказала капитану: «Вы должны меня понять, почему в этот день я не могу гулять и веселиться». Он, кажется, понял.
  На следующее утро, когда в семь часов, как обычно, она отнесла в столовую завтрак, она узнала от дежурившего в приёмной солдата, что капитан спит и велел его не будить. Эльза немало удивилась такому нарушению режима дня со стороны капитана – обычно его пунктуальность, аккуратность и самодисциплина были для неё примером. Тем не менее, она занялась хозяйством и вместе с мамой после небольшой стирки решила заняться приго-товлением обеда.
   Капитан вышел из своей спальной комнаты лишь около десяти утра и не пошёл мыться в туалетную комнату, как всегда. Сегодня он решил помыться до пояса и облиться водой из ведра прямо во дворе. Проведению этой процедуры  помогал дежурный солдат.
    Эльза стала невольной свидетельницей этой сцены и впервые она увидела капитана полуобнажённым. Это зрелище, однако, привело девочку в непонятный трепет и волнение – торс у капитана был красив, плечи широкие, а мускулатура рельефно подчёркивала все нюансы строения его тела.
    Но, стоя за занавеской  окна довольно близко к нему и внимательно его рассматривая, она заметила довольно большое количество  шрамов на его теле, как будто кто-то штопал на нём дырки. Когда она представила все его боли и страдания от многочисленных ран, ей невольно самой стало больно и захотелось подойти к этому всё ещё для неё таинственному и так её интригующему капитану и потрогать эти его шрамы, и погладить, и приласкать.
Захотелось это сделать настолько сильно, что она не удержалась, вышла во двор и подошла к капитану. Довольно близко… Он закончил, наконец, обливаться и отфыркиваться и взял у денщика полотенце.
   -  Герр капитан,- вклинилась она, и он её заметил. –я хочу спросить у Вас: когда Вам подать завтрак?
   - Завтрак? Эльза, да ведь скоро уже обед. Но, если можно, то подайте так называемый завтрак прямо сейчас.  И,  пожалуйста, сварите кофе покрепче. Ну, а если Вы составите мне компанию, то я открою бутылку хорошего вина.
   -  Герр капитан, - не выдержала девушка, - почему у Вас так много шрамов?  Можно я потрогаю? Вам не больно?
  -  Ох, Эльзхен, было больно много раз, и много раз я не верил, что доживу до сегодняшнего дня. Но, слава Богу, пока жив и здоров… Так Вы придёте ко мне вместе с завтраком?
   Что могла ответить  Эльза? Как она могла сказать “нет’’?
  - Да, я приду, - вот всё, что она в этот момент смогла еле слышно произнести.
    Первый раз в жизни она завтракала наедине с мужчиной. Да ещё с мужчиной, которому симпатизировала.
    Первый раз она завтракала с  бывшим врагом, который, может быть, убил её отца.
    Наконец, она первый раз завтракала не с капитаном, а с Васей, потому что ещё в начале завтрака капитан попросил Эльзу в неофициальной обстановке называть его по имени, то есть – «Вася».
   Эльзе очень нравилось произносить это непривычное для немцев слогосочетание – « ВА – СЯ». Было что-то ласковое, мягкое и нежное в этом звучании. Ну, а Васе тоже очень нравилось как очень нежно, с придыханием и почти с любовью она произносит его имя на немецкий лад: «ВА-СИА». 
   Затрак продолжался больше двух часов. Эльза узнала капитана с новой – человеческой, душевной и интимно-дружеской стороны. Он был очень приятен в общении, галантен, остроумен и образован. А она себя чувствовала как ученица, не выучившая урок, перед своим учителем и всё время боялась попасть впросак и сказать что-то не так. Её сердечко и так было задето уже этими незапланированными в её жизни амурными стрелами, а тут ещё капитан своим обаянием и шармом решил окончательно разбить его, сделав в конце завтрака убийственный комплимент:
   -  Эльзхен, я никогда не встречал такую милую, воспитанную, скромную и красивую девушку, как Вы. Я очень, я безумно завидую тому мужчине, кого Вы полюбите и кому отдадите своё сердце.
  - Кажется, я уже отдала его, - промолвила бедная Лиза.
  - Кому же? – спросил капитан.
  - Я как-нибудь потом его Вам покажу, - еле слышно пролепетала Эльза…
    Надо ли говорить, что после этого завтрака, состоявшегося утром 10 мая 1945 года,судьба Эльзы, в принципе, была решена. А когда ей отдать бравому капитану своё сердце – было лишь вопросом времени.
   Но в тот момент, когда у наших героев решалась проблема передачи в надёжные руки разбитого сердца, а всё окружение  дышало покоем, миром, цветущей сиренью и любовью, в спальне у капитана раздался пронзительный телефонный звонок. Он звучал не как обычно – с перерывами, а непрерывно и требовательно. Капитан резко вскочил и бросился в спальню, закрыв за собой  дверь.  «Закрываешь  зря,- подумала Эльза, - я ведь всё равно по-вашему ничего не понимаю.»  Затем он вышел из спальни и сказал, что сейчас же уезжает на срочное и важное задание, и пока он собирается, попросил подождать его в приёмной.
   Буквально через пять минут к дому подъехал крытый большой грузовик, в котором уже сидели солдаты. Капитан вышел из своих комнат, одетый в походную форму с рюкзаком и плащ-палаткой, что-то крикнул шофёру, а затем обратился к Эльзе (впервые на «ты», как она тотчас заметила):
   - Эльзхен, я уезжаю на спецоперацию. Когда вернусь – не знаю. Сложи и упакуй, на всякий случай, все мои вещи.  И жди меня… Я обязательно к тебе вернусь… - И через секунду добавил: - Если буду жив…
   Затем подошёл, поцеловал её неловко в щёку, сел в кабину грузовика, и они уехали. А Эльза осталась стоять, держась за косяк двери, ноги подкашивались, а из глаз полились слёзы. Люди на улице смотрели на неё, что-то обсуждая между собой, качая головами и обращаясь к ней. Она ничего не слышала, не понимала их и не отвечала. Молча и медленно, как сомнамбула, она изнутри закрыла дом и, делая всё механически, села  и  стала ждать…
   Её душевное состояние в течение нескольких следующих дней можно назвать как тревожное ожидание. Мама всё понимала и молчала. А она не находила себе места и всё время проводила в комнатах капитана. Почти все его вещи она аккуратно сложила, как он велел, но не закрыла чемоданы, оставляя себе слабенькую надежду на то, что вот сейчас он войдёт улыбающийся, большой, уверенный, и всё, наконец, будет как обычно.
   Случилось всё с точностью до наоборот. Через шесть дней около дома остановилось несколько машин, одна их которых была с большим красным крестом на борту. Солдаты на носилках внесли в дом и положили на постель раненого капитана. Он был живой, но лежал с закрытыми глазами, бледный, как простынь, еле дышал.
   Переводчик, молоденький лейтенант, рассказал Эльзе, что у капитана ранение тяжёлое, но не смертельное, и он может выжить. Во время боя в горах раненый капитан долгое время пролежал без помощи и поэтому потерял много крови.
    - Он должен бы лежать в госпитале, - продолжал лейтенант, - но сам просил привезти его сюда. Сказал, что здесь ему будет лучше, чем в госпитале, и что Вы, Эльза, сумеете его  выходить. Вы должны понять, что дальнейшее его здоровье зависит от ухода. Сможете ли Вы за ним ухаживать как это необходимо?
  - Да, да, конечно, я сделаю всё возможное для его выздоровления. Не сомневайтесь, - тихо сказала Эльза.
  -  Мы дадим Вам постоянного помощника, чтобы он исполнял  роль санитара и выполнял Ваши поручения.  Врач будет посещать больного несколько раз в день. А теперь – до свиданья и не забудьте, что его жизнь в Ваших прекрасных ручках, - и молоденький лейтенант поцеловал Эльзину ручку.
   Потом она узнала, что уже после подписания акта о капитуляции  какая-то  группа немецких войск,  находившаяся в Чехословакии, предприняла отчаянную и дерзкую  попытку, завязав бои  в  предместьях Праги, попытаться затем рассосаться по горам и небольшими группами уйти на запад, к американцам. Но Жуков им этого не позволил, а сама эта послевоенная заваруха стоила жизни многих сотен наших солдат и офицеров. Одной из жертв стал капитан…
    Начались дни медленного выздоровления. Эльза не отходила от Васи, и теперь на правах лечащей медсестры могла не сводить с него влюблённых глаз и гладить его руки и волосы. Однако днём она почти не оставалась с ним наедине. Посетители шли один за другим: врачи, знакомые офицеры, просто солдаты,  медсёстры  с медицинскими назначениями,жители городка. Васин адъютант, который днём постоянно находился в приёмной, определял степень необходимости и очередность посещения больного.
   На пятый или шестой  день  Васиного возвращения приехал генерал с эскортом. Они ввалились гурьбой,не одели халатов, прошли к Васе   и  громко,  наперебой что-то ему говорили. Переводчик, который тогда поцеловал ей ручку,  потом  вышел  к Эльзе, передал
ей медаль и погоны с одной большой звездой и попросил её пришить на парадную форму эти новые погоны вместо старых, потому что капитан - уже не капитан, а майор, а заодно и надеть ещё одну медаль «За Отвагу». 
     Вася, который должен был очень хорошо питаться для восстановления сил, между тем, был завален шоколадом, икрой, американскими консервами, различными деликатесами. Эльза каждый день варила ему куриные бульоны и старалась побольше  (и, конечно, - получше) его кормить. Уже через неделю он попытался встать самостоятельно.
     Ещё через несколько дней после этого события, после того, как он вечером самостоятельно, но всё-таки с Эльзиной страховкой вышел во двор и, посидев там около часа в кресле и съев принесённый Эльзой ужин, вдруг ей заявил, что уже вполне здоров и буквально завтра может снова начинать работать.
   - Васиа, а может быть, всё-таки ещё рано и Вы не совсем ещё здоровы? – нежно и заботливо спросила Эльза. (Ну, мы уже говорили, что слово “Вася” в её исполнении звучала как музыка – нараспев, в замедленном темпе и нежно, и всегда превращалось в это бесподобное полумурлыкание-полупришёптывание– “ Ва-си-а”).
  - Нет, Эльзхен, я уже совсем поправился, я абсолютно здоров и могу приступить к своей работе буквально завтра, - весело отвечал ей  так называемый «Васиа».
   - Хорошо, - смеясь, сказала Эльза, - сегодня же я проверю, сможете  ли Вы выйти завтра на работу.
   - Как же ты  это сможешь   проверить? – удивился новоиспечённый майор.
  - Поживём – увидим… - мудро промолвила  Эльза и повела его в дом. На пороге спальни они расстались, пожелав друг другу доброй ночи…
   Но через пятнадцать минут после расставания она вдруг без стука снова к нему вошла в спальню. На ней ничего не было, кроме лёгкой, очень короткой, к тому же полупрозрачной ночной сорочки.
   -  Эльза, что случилось?
   -  Васиа, вот – зеркало, посмотрите в него на себя.
   -  Ну, смотрю… Рожа – хуже не бывает… Но, всё-таки, Эльзхен, что всё это происходящее сейчас значит???  Я хочу знать.  Ответь.
   -  Вы, Васиа, хотели видеть мужчину, которому я  отдам своё сердце. Вы только что его видели. А теперь, подвиньтесь, пожалуйста, я хочу лечь рядом с Вами и, наконец, узнать  как Вы ко мне относитесь.
   Сначала - молчание и шок. Потом постепенно Василий сумел вымолвить:
  -  Эльзхен, ты сама уже догадалась как  я к тебе отношусь… Но сейчас ты должна встать и уйти…  И быстро… И не думать о глупостях… Ведь ты, по сути дела, ещё девочка, а я – старый вояка.  Неужели ты этого не понимаешь?
  - Да, Васиа, ты – абсолютно прав… Можно я тоже теперь буду иногда говорить Вам ТЫ ?.. Ты прав, что я – девочка, но через полтора месяца мне уже будет семнадцать лет, и я  буду – не девочка. Ещё я хочу сказать, что я никого не любила до тебя. Я больше не могу жить без тебя. И не хочу… Ты это хотя бы понимаешь? Рядом с тобой я больше не хочу быть девочкой…  Поэтому я прошу  тебя только об одном: не прогоняй меня сейчас. Я хочу быть рядом с тобой. Разреши хотя бы лежать рядом с тобой  и нежно тебя обнимать и осторожно, чтобы не сделать тебе  вдруг больно, целовать твои раны… Ну, пожалуйста, разреши…
  -  Эльзхен, ты меня хочешь сделать преступником... Ложись, но не двигайся… Ты хотела знать, как я к тебе отношусь?  Неужели не ясно? Я уже тебе говорил, что ты – лучше всех и я завидую твоему избраннику.  Но  я не могу быть твоим избранником… Хотя бы потому, что у наших отношений нет будущего. Пойми: никто и никогда не разрешит нам быть вместе… А ещё меня выгонят из партии и будут судить за разложение несовершеннолетних девочек… Господи! Неужели ты не понимаешь? Вот почему я не могу себе позволить тебя любить, моя милая, моя самая любимая, самая лучшая  Лизонька…
  - Васиа, о чём ты думаешь? О чём?  Вот сейчас, вот сегодня есть я, и есть ты – и есть мы. МЫ ДВОЕ – пойми это… И это всё… А ещё мы с тобой хотели проверить, действительно ли ты  здоров и сможешь ли начать работать. Вот давай и проверим…
  - Лиза, о чём ты говоришь? О чём ты думаешь? И вообще, что ты делаешь сейчас? Ты просто сошла с ума и хочешь, чтобы это же сделал и я …
   - Да,  Васиа, хочу… Очень хочу… Сейчас… И с тобой…
     Это была их первая, а потому абсолютно незабываемая ночь…А для неё вообще первая в жизни ночь, проведенная с мужчиной…  Больше они не расставались ни днём, ни ночью…Их счастью не было предела… И ни до кого им не было никакого дела… Хотя и «доброхоты»-завистники с одной стороны, и друзья-соседи, моментально ставшие недругами, с другой, – не умолкая, обсуждали и, естественно, осуждали поведение обоих… Но им было всё равно… И это – главное…
    Эльза и Вася жили только одним – текущим днём, боясь даже  думать о завтрашнем дне и, тем более, заглянуть в   своё будущее. Они любили. Любили безумно, безоглядно, беспечно и безотчётно. Им этого пока было достаточно. А расплата – что же, конечно, расплата за удовольствия и наслаждения всегда должна наступить. Но когда это ещё будет? А сегодня – счастье, глюк. ( Действительно - «глюк», потому что счастье – по-немецки «Gljuck»)…
   Между тем  мелькали недели и даже месяцы. Майор работал – жизнь в городке почти наладилась совсем, надо уже было думать об открытии кондитерской, но Эльза всё время откладывала эту затею, ссылаясь на необходимость иметь комендатуру.
    Ну а потом нашего бравого влюблённого майора вызвал полковник. И был очень серьёзный разговор, потому что об этой связи,  в конце концов,  узнали все жители городка и все военнослужащие. Полковник очень серьёзно предупредил майора о бесперспективности его отношений с молодой немкой и о предстоящих неприятных последствиях для майора. Тот ответил полковнику, что всё понимает и отдаёт отчёт своему поведению, за которое, если придётся, готов отвечать.
     А закончил эту душеспасительную беседу полковник так:
  -  Ну что ж, майор…  Твоё дело… Мы все, конечно, тебе завидуем, но врагов,  майор, всегда больше, чем друзей… А у тебя  –  красавца, героя  и   любовника  завистников, а я имею в виду чёрных завистников,- ох! сколько!... Жаль мне вас, молодых… В общем, моё дело – предупредить. И ещё знай, майор: расставание может произойти в любую минуту и в любой момент. Это не будет зависеть от моей воли. Что касается меня – знай: я делаю для тебя лично и для вас двоих всё, что могу…Но о твоих вот этих  подвигах  знают уже все наверху. «Доброжелателей» у нас хватает, как ты сам понимаешь. Так что, Вася, я даже не знаю, чем тебя обнадёжить… Давай лучше выпьем…
   … Ну, а потом, действительно, последовал не просто грустный, а драматический конец…
   Однажды, уже после Рождества поступил приказ о демобилизации и возвращении на Родину.
  Описывать муки расставания невозможно. Всё равно, что попытаться выпить океан…
   Надо просто констатировать: то, чего они боялись больше всего – внезапно случилось. Это был кошмар…
    Для Эльзы наступил конец света. Он уехал. Она осталась. Без него. Одна… Для неё это её состояние брошенности и одиночества было самое страшное, что можно   только представить…
    Она постоянно грызла сама себе душу и мучила себя до изнеможения, ставя и не находя ответов на одни и те же вопросы: - Кому она нужна в этом мире? Что ей делать в этой жизни без него? Зачем без него жить? И как она теперь, только что по-настоящему узнав что такое счастье, сможет без него существовать?... – У неё случился выкидыш… И если бы не мама, конечно, её уже не было бы на этом свете…
   Несколько лет прошло, прежде чем Эльзины сердечные раны начали рубцеваться,  и Эльза смогла начать задумываться о своей будущей жизни. От Васи никаких сведений не поступало: то ли он её забыл, то ли нашёл другую, то ли очень хорошо работали  советские  и  ГДР-овские  особисты в почтовых отделениях??? – Об этом Эльзе было неизвестно.
   Конечно, Эльза прекрасно понимала, что в том, что они с Васей  расстались– Васиной вины нет никакой: просто жизнь такая. Не могло в их отношениях быть будущего. Ни одного процента надежды на их продолжение не было. И Эльза это знала. И всё равно – когда случился разрыв, с ней что-то произошло.Больше не стало той юной, жизнерадостной, надеющейся на счастье  и чудо девочки. Постепенно Эльза стала  более чёрствой, рациональной, всё заранее  просчитывающей,  разумно-бесчувственной молодой женщиной.
    Спустя несколько лет она закончила торгово-экономический техникум и хорошо организовала работу своей кондитерской. (Кстати, Вася сдержал слово: после его отъезда советские солдаты отремонтировали весь дом и все помещения кондитерской и пекарни.) На все предложения городских властей о расширении производства и выпечки  не только уникальных  крюгеровских   пирожных, тортов, пирожков и булочек с марципаном, но и стандартных, так сказать общепитовских хлебо-булочных изделий, Эльза отвечала отказом. «Лучше  меньше,  но лучше», - отвечала она  муниципальным чиновникам цитатой из Ленина. Зато за булочками и пирожными к ней приезжали даже из соседних поселений и городков, а на праздники даже не все желающие могли сделать заказы.
    Эльза и раньше, когда была ещё девочкой,   считалась активисткой и общественницей. Теперь она тоже постепенно включилась в общественную жизнь городка. За её твёрдый характер и принципиальность люди к ней относились с уважением, и часто избирали её в муниципальный совет, где ей поручали вопросы благоустройства. После того, как было организовано Общество немецко-советской дружбы, она одна из первых туда записалась и  стала учить  русский язык. Вместе с активистами Общества  она два раза ездила в СССР: один раз – в Киев, другой раз – в Москву. Своего Васю она не искала, хотя ей этого очень хотелось. Разум ей подсказывал, что следует избегать всяких попыток искать встреч с бывшим любимым человеком: ”у него теперь своя новая жизнь,- рассуждала Эльза, - а прошлое… оно потому и  прошлое, что не возвращается”. Поэтому, когда ей однажды предложили поездку в Ленинград – родной Васин город, - она неожиданно для всех отказалась.
  Очень долгое время  Эльза была одна – без мужчин и без мужа, хотя возможностей и предложений было достаточно. Эльза вроде и сама была бы непротив связать с кем-нибудь свою судьбу, но всякий раз, когда она знакомилась с очередным претендентом на её руку (сердце уже было отдано, как мы помним), в ней начинался какой-то внутренний психоло-гический процесс сравнивания этого нового кандидата с тем светлым, незабываемым образом идеального мужчины, который запечатлелся у неё в памяти. Надо ли говорить, на какое количество очков, пунктов, баллов, условных единиц тот образ был выше и впереди любого новоиспечённого претендента?
   В конце концов, когда Эльзе было уже почти тридцать лет, она познакомилась во время отпуска, который проводила в Венгрии на озере Балатон, с сорокалетним мужчиной, который понравился ей такими своими достоинствами и качествами, как: основательность, спокойствие, разумность, а также ум, доброта, честность. Но он, к сожалению, как всегда бывает в таких случаях, был женат. Однако это обстоятельство не помешало Эльзе и Германну (так звали её избранника – именно через два «Н») однажды согрешить, а потом и многажды грешить во время отпуска.
    Ну, а потом опять – расставание. Разумная Эльза заранее  внутренне подготовила себя к неминуемой разлуке. Поэтому она старалась уговаривать себя особенно не переживать и принять случившееся расставание как неотвратимый факт, которого нельзя избежать.  По принципу:  надо  –  значит:  надо…
   После отпуска прошло почти три месяца. И вдруг  в одно прекрасное октябрьское утро она была весьма удивлена, увидев в торговом зале своей кондитерской Германна. Когда они остались наедине, он спросил её, выйдет ли она за него замуж, если он в течение полугода разведётся с женой, закончит все свои личные и служебные дела в Берлине (где он жил и работал) и переедет в Клайн, чтобы  с Эльзой создать новую семью и идти по жизни вместе до конца жизни.
  После некоторого замешательства и раздумья Эльза согласилась. Так наша фройлен Эльза стала, наконец, фрау Эльзой ко всеобщей радости всех горожан, которые, хоть и помнили её девичий грех с русским комендантом, но всё же любили её и переживали за её личную жизненную неустроенность.
  Германн, характеризовавшийся, как мы сказали, только положительно, любил свою вторую жену безумно. Она, конечно, рассказала ему историю своей первой девичьей любви. А он, конечно, понял её, и, узнав, что продолжений отношений в течение более десяти лет не было и не предвидится, успокоился и, как в подобных случаях говорят, простил её.
    А в 1963 году с божьей помощью у уже немолодой фрау Эльзы родилось долгожданное и с трудом выношенное дитя. Родилась чудесная златокудрая девочка, которую Эльза безоговорочно потребовала назвать Кэтрин.
   Нам она рассказала – почему она так назвала дочку. «Об этом до сих пор не знает даже Германн» - сказала нам Эльза. Оказывается, Вася любил петь. Одной из его любимых песен, ставшей после Второй мировой войны одной из самых популярных песен  в Европе, была советская довоенная  песня «Катюша».
  И Эльза тихонько,  чтобы не было слышно наверху,спела нам по-русски эту песню:
        Расцветали яблони и груши,
        Поплыли туманы над рекой.
        Выходила на берег Катюша,
        На высокий берег на крутой…
           Пусть он вспомнит девушку простую,
           Пусть услышит, как она поёт,
           Пусть он землю сбережёт родную,
           А любовь Катюша сбережёт…
   У Эльзы вновь появились слёзы, возникла неловкая пауза. Мы были поражены.
  - И вот, как моё последнее прощание с прошлым, с моим так и не состоявшимся мужем и тем несостоявшимся ребёнком, я решила назвать девочку Катя, Катюша, Кэтрин, - всё ещё всхлипывая, призналась Эльза.
   Всю  мыслимую любовь и ласки  Эльза  дарила Катюше. Даже спокойный Германн уговаривал жену меньше баловать ребёнка.  Но девочка растёт умненькой, послушной и воспитанной. Родители в буквальном смысле – не чают в ней души…

  Время за разговорами, между тем, приблизилось уже к полуночи. Наверху, естественно, все давно спали. И нам тоже пора было уходить. Открытий и переживаний нам сегодня хватило достаточно.
  - Как я вам уже говорила, - стала заканчивать свой взволнованный рассказ Эльза, - вы – первая советская группа в нашем городе. Вы – такие молодые, прекрасные люди. И ещё один момент взволновал меня: Валерий так мне напоминает Васю. Я не думала, что обо всём, о чём я давно забыла, в эти дни я вспомню вновь и снова буду всё это переживать, как будто всё происшедшее было вчера. Вы меня извините, но это – сильнее меня…
  Эльза закончила свой рассказ, и мы начали прощаться.
  Уже почти на пороге Татьяна вдруг решила спросить у Эльзы:
  - Эльзочка, а нет ли у тебя фотографии твоего Васи? Мы бы тоже не прочь на него посмотреть.
  Оказалось, что несколько фотографий, конечно, есть, но они надёжно спрятаны, чтобы не попадались на глаза Германну. После секундного колебания она всё же решилась их нам показать. Мы думаем, что ей и самой хотелось в этот  вечер воспоминаний ещё раз на них посмотреть.
   Пришлось снова вернуться в зал и рассесться кто куда. Эльза вышла из комнаты, а через полторы-две минуты принесла конверт, в котором было три фото:одно – маленькое, как на документы; вторая фотография – 9х12, где был изображён красавец-капитан с орденами и медалями; и третья – тоже 9х12, не очень хорошего качества, где стояли рядом красивая, очень молоденькая, улыбающаяся девушка(очевидно, Эльза) и молодой, тоже улыбающийся майор (Вася, конечно), обнимавший за талию эту девушку. Наши девицы стали восхищаться этим парнем, и никто не обратил внимания на Валерия, который, как говорится:  изменился  в  лице.
  - Фрау Эльза, - спросил Валерий,- а какая фамилия у капитана, то есть у майора?
  - Фамилия у Васи немного для нас сложная – Свя-то-цер-ков-ский, - ответила по слогам Эльза.
  - Это – мой отец: Василий Васильевич Святоцерковский,- голос Валерия дрогнул, мгновение он помолчал, а потом продолжил, - мы в семье не догадывались, что у него была здесь, в Германии такая сильная любовь. Хотя, конечно, знали, что что-то очень серьёзное было. Отец не любил распространяться на эту тему…
  «Новый номер, - подумал я, - какие ещё открытия состоятся нынешней ночью?»  Потом спросил:
 - Но как же фамилия?  Почему она у тебя другая?
 - Во-первых, я родился до  официальной регистрации отношений мамы и папы, поэтому мама записала меня на свою фамилию, а во-вторых, из-за фамилии Святоцерковский у нас в послереволюционное время  в семье были крупные неприятности, и для отца это были плохие воспоминания…
   Эльза, когда поняла, что перед ней сидит сын её любимого человека, её возлюбленного  и после того, когда узнала, что Василий Васильевич несколько лет назад умер, села на стул, побледнела, и нам долго пришлось с помощью воды и уговоров приводить её в чувство…
  Наконец, после всех переживаний мы покинули этот дом, а в номере гостиницы все вместе просидели почти всю ночь, узнав ещё много нового о гвардии-майоре Василии Святоцерковском.
   …Отец Василия – Василий Тимофеевич Святоцерковский был инженер-путеец, и потому его знания были очень востребованы после революции. Сам Василий – отец Валерия, родился накануне 1920 года. Мать Василия-младшего (между прочим, в девичестве - Нарышкина) получившая хорошее зарубежное  воспитание и образование,  в основном, сама занималась сыном:  преподавала ему  общественно-гуманитарные предметы и иностранные  языки, научи-
ла любить книги, а Василий Тимофеевич в свободное время занимался с сыном точными науками.
   После расстрела отца в 1933 году из-за какой-то аварии на железной дороге и показательного суда «над буржуазным перерожденцем Святоцерковским, маскировавшимся под  личину  советского человека» пришлось думать о хлебе насущном,  и Василий в 14 лет устроился учеником слесаря на вагоно-ремонтный завод и пошёл учиться в так называемый
«фабзауч» (этот термин обозначал «фабрично-заводское обучение», а учёба в нём приравнивалась  к  получению среднего профессионального образования.
   Начитанный,  хорошо  воспитанный,    смышленый юноша, обладавший, к тому же известной в путейских кругах фамилией, мог бы и дальше продолжить образование, чтобы стать затем инженером. Но в 18 лет его призвали в армию и, учитывая его средне-техническое образование и недюжинные способности, послали учиться на Курсы молодого командира, после окончания которых он стал младшим лейтенантом мото-стрелковых войск. Во время начавшейся вскоре после этого войны  с Финляндией он,  уже называясь командиром  танка, после неудачного боя вместе со свои экипажем полдня провёл в подбитом   белофиннами танке и отморозил ноги, после чего долго лечился в госпитале в Ростове-на-Дону. Кстати, экипаж танка младшего лейтенанта Святоцерковского в том бою не только подбил два  лёгких танка противника, но и долгое время отстреливался от нападавших врагов, за что командиру танка чуть-чуть не присвоили звание Героя Советского Союза. Но, немного подумав, «умные, дальновидные и политически грамотные» комиссары дали это звание не сыну расстрелянного буржуазного интеллигента, а водителю-механику танка Егорову – простому парню с 5-ти классным образованием из деревни Лядово, где он и научился передвигать рычаги трактора.
    После возвращения домой из госпиталя, не успев как следует начать жизнь «на гражданке», снова – на фронт,  но  теперь  уже с гитлеровской Германией. Василий, считавшийся уже опытным военным специалистом, командует батареей механизированных ракетно-артиллерийских установок, известных под именем «Катюша», а затем – уже ближе к 1944 году – самоходными орудиями.
   И всегда - на передовой: и сам стреляет, и по нему стреляют. Два раза был ранен, причём один раз осколочным снарядом – серьёзно. После длительного лечения снова попал в свою часть, которая уже освобождала Европу.
   Гвардии-майор Василий Святоцерковский был демобилизован в январе 1946 года. Вернувшись в свой родной Ленинград, он устроился работать на судостроительный завод мастером и одновременно пошёл учиться на вечернее отделение Ленинградского Кораблестроительного института. С Машей, будущей Валериной мамой, Василий был знаком ещё до войны. После войны стали встречаться снова. Планы на совместное будущее у них были туманны и неопределённы. Отец сначала хотел  обязательно закончить  институт, занять достойное место и положение на заводе и в обществе, - одним словом :  встать на ноги.
 Но, как известно, человек предполагает, а Бог распо-лагает… Так случилось, что спустя девять месяцев после майских праздников 1948 года у Маши Кочетковой родился сын, которого она назвала Валерием в честь любимого ею советского лётчика Валерия Чкалова.
   Уже после рождения сына родители Валерия официально оформили свои отношения и, поменяв свои комнаты на квартиру, стали жить вместе.
   Отец, закончив институт и став сначала начальником цеха, а затем и главным инженером своего завода, уже давно стал Василием Васильевичем - знающим своё дело и уважаемым человеком. Однако многочисленные ранения время от времени давали о себе знать, а тот осколок около сердца, который так долго не напоминал о себе и не мешал отцу, в 1961 году в одночасье свёл отца в могилу… И теперь уже Валерию, так же, как в своё время его отцу, пришлось после седьмого класса идти в техникум, а потом зарабатывать деньги на заводе и думать о маме…
     Вот такова  краткая история жизни советского гвардии-капитана-майора Василия Васильевича Святоцерковского, бывшего в течение одиннадцати самых сложных в жизни Германии месяцев комендантом саксонского городка Клайн и разбившего сердце молодой немецкой девушки Эльзы…
   Оставшиеся два дня в Клайне Эльза была всё время с нами, общаясь, преимущественно, с Валерием. Расставаясь, они решили не терять взаимную связь и рассказать впоследствии эту историю Марии Александровне – маме Валерия…
  Потом была дорога на Берлин, то есть – возвращение.
  И была ещё одна, последняя, теперь уже действительно последняя ночь в том же самом отеле «Berolina» наедине с Татьяной…Кошмарная, печальная, почти драматическая, мучительная для нас двоих ночь – потому что последняя. И Таня, и я, зная это, пытались в последний раз насладиться жизнью и друг другом. Не разжимая ни на секунду объятий, не прекращая покрывать один другого поцелуями, мы рыдали, смеялись,  печалились, сходили с ума…  И начинали всё сначала…
    Затем – поезд… А в поезде – до одури  буквально раздирающее душу и сердце расставание… И всё-таки в конце пути договорились во избежание всевозможных и неминуемых эксцессов и неприятных последствий сдержать данное раньше слово и больше не встречаться.
   … Я действительно больше никогда не видел Татьяну. Встретив однажды, года два спустя на Невском  как всегда  улыбающуюся и привлекающую к себе внимание всех мужиков Красовскую, узнал от неё, что Таня вышла замуж за какого-то богатого грузина и, кажется, даже уехала из города.
    Сама Леночка Красовская сразу после приезда из Германии уволилась из Гипроникеля и стала сначала домохозяйкой, а потом – и мамой. С Валерием у Лены после возвращения из поездки было несколько интимных встреч, но Ленкин муж, заподозрив обман, устроил ей скандал, и она тоже решила покончить с этой, хоть и прекрасной, но случайной влюблённостью, понимая, что в прошлом нет будущего, тогда как её сегодняшнее настоящее – стабильно и надёжно…
   Я тоже видел Валерия после поездки 2-3 раза: один раз в райкоме – «при разборе полётов», второй раз – при обмене фотографиями, а ещё один раз – абсолютно случайно на Среднем проспекте. В тот последний раз он рассказал,  что Эльза  пишет ему письма и  мечтает вместе с Кэтрин приехать в Ленинград. Валера даже собирается выслать им приглашение, которое, однако, надо оформлять в соответствующих органах, но, учитывая характер его работы, оформление приглашения может стать нерешаемой проблемой.
    Постепенно наши с ним отношения сошли на нет,а сама поездка стала с годами казаться эпизодом даже не из этой, а из какой-то другой, чужой, выдуманной жизни или даже сюжетом закрученной книжной истории…
  Так, с одной стороны – печально, с другой стороны – поучительно и  познавательно закончилась та наша политико-развлекательная поездка в Германскую Демократическую республику…

 
            ГЛАВА IV - ЕЩЁ ОДНА ИСТОРИЯ ЛЮБВИ - ТЕПЕРЬ КЭТРИН
   
  Итак, неспеша изложив всю  эту занятную и поучительную историю Зигфриду, Евгений Алексеевич решил узнать, наконец, и его мнение. Зиг был потрясён услышанным и захотел лично увидеть и познакомиться с Эльзой (если, конечно, она ещё жива-здорова) – женщиной с такой необычной и интересной судьбой.  Поэтому друзья решили посетить этот самый Клайн и попытаться узнать, какие изменения там произошли.
   Выехав из Плауена после завтрака, они уже через несколько часов подъезжали к Клайну. У Евгения было впечатление, будто он здесь оказался впервые: то ли прошедшие 37 лет – настолько значительный срок, что стёр из памяти все воспоминания о местности, то ли действительно за 37 лет всё окружение  изменилось настолько, что теперь  и не узнать.   А  скорее всего, оба эти фактора повлияли на невозможность узнавания  знакомого городка и его окрестностей.
   Въезжая в городок, друзья видели новые ухоженные коттеджи и дачные домики, утопающие в цветах и зелени, аккуратные неширокие дороги для автотранспорта и дорожки для пешеходов и велосипедистов. Всё было прибрано, ухожено и чистенько.
    Поплутав на автомобиле  немного по незнакомым улочкам, наши путешественники нашли всё-таки центр Клайна, который, конечно, изменился, но не до неузнаваемости.  Можно было узнать и здание бургомистрата, и даже перестроенный заново в бизнес-центр городской комплекс,  где  Евгений с Валерием в своё время жили, а напротив и домик Эльзы. Этот домик тоже подвергся реставрации: появился мансардный этаж, витринные окна - целиковые стеклопакеты, а полностью стеклянная дверь в кондитерскую, которая так и осталась кондитерской, открывалась теперь автоматически.
   Найдя место для парковки автомобиля, Зигфрид и Евгений подошли к кондитерской и вошли внутрь. Там они обнаружили небольшой магазинчик с образцами вкусной продукции и уютную кафешку. Их приветливо встретила улыбающаяся девушка-официантка. Поздоровавшись, Зиг спросил, могут ли они видеть фрау Эльзу. Девушка, не переставая улыбаться, ответила, что фрау Эльзы сейчас нет и что она будет позже, но, если ей надо передать что-либо срочно, то это можно сделать по мобильному телефону. Зиг поблагодарил  за любезность и сказал,
что звонить не надо – они зайдут ещё раз попозже. Тогда Евгений, разволновавшись, спросил у этой милой, улыбающейся официантки, не является ли она дочерью фрау Эльзы. Девушка смутилась и ответила отрицательно.
   -Извините, конечно, меня, но я давно знал Кэтрин–она тогда была ещё совсем маленькой девочкой, - заикаясь и запинаясь, сказал, обращаясь к девушке, Евгений. – Вы не сможете мне рассказать о её судьбе?
  - С фрау Кэтрин – всё в порядке – ответила девуш-ка, - но будет лучше, если о своей дочери Вас проинформирует сама фрау Эльза, которая, как я сказала, будет позже, а именно – в шесть-семь часов вечера.
   Друзья, ещё раз извинившись и поблагодарив девушку, вышли. Они нашли гостиницу, где сняли номер. Затем пошли, пообедали, немного погуляли по городку, который значительно расширился и стал гораздо интереснее и симпатичнее. В половине седьмого они снова подошли к кондитерской.
   Вновь  встретившая их официантка улыбнулась дежурной улыбкой  и нажала кнопку звонка, расположенную под столешницей барной стойки. Через минуту из двери, ведущей внутрь заведения, вышла аккуратная, чистенькая, улыбающаяся пожилая женщина, в которой постепенно и с большим трудом возможно было всё же признать фрау Эльзу. Она же Евгения узнала почти сразу.
    -О,Евгений, мой  старинный ленинградский друг!-воскликнула она и подошла к Евгению с вытянутой то ли для пожатья, то ли для объятий рукой.
     -Фрау Эльза! Эльзхен! Как я рад, как я счастлив видеть Вас! Как Ваше здоровье? Как живёт Кэтрин?-он забросал её вопросами.
     Они обнялись и трижды в щёчку поцеловались. потом, не выпуская его руки и всё время глядя на него (как бы разглядывая), она спросила:
   - Евгений, как Вы попали в нашу дыру? Неужели специально приехали, чтобы узнать, как живу я  и как живёт Кэтрин?
   - Да, специально, - отвечал Евгений Алексеевич, - но ехать было недалеко. Я был по делам вместе с моим немецким другом Зигфридом, с которым прошу познакомиться, в Плауене. А он недалеко от Клайна. И поэтому мы решили сделать небольшой крюк и заехать сюда, чтобы узнать, как Вы здесь живёте.
  - Ну, тогда пошли в дом, - она проводила Евгения и Зигфрида в гостиную на второй этаж, предупредив официантку, что она будет занята с друзьями  и  чтобы та сама в конце работы закрыла кафе.
   Расположившись на диване и в кресле и ожидая, пока хлопотливая и, - увы!- совсем уже немолодая фрау Эльза приготовит нехитрый стол: вино, колбаса, сыр, булочки, пирожные, кофе-чай, Евгений оглядывал помещение и подсчитывал, сколько же кому лет. “Да, годы бегут как экспресс,- думал он. – Господи, так ведь ей уже 76! А Германну (кстати,  где он?) – уже должно быть 87 или даже 88! А Кэтрин,  маленькой Кэтрин,  которой тогда  было всего 5 лет,  сейчас уже 42 года! Как быстро бежит время!” – снова и снова думал наш герой…
    Между тем, пожилая Эльза, наконец, перестала суетиться и пригласила Зигфрида и Евгения Алек-сеевича за стол. Зигфрид налил всем вина, все сказали “чуз!” и немного отпили.
   - Фрау Эльза, простите меня. Мне не терпится узнать, как живёте Вы и вся Ваша семья? Где герр Германн?
   - К сожалению, Евгений, Германн покинул этот мир в прошлом году. Ещё раньше, уже давно, в 1990 году умерла моя мама. А Кэтрин с семьёй живёт в Гамбурге, и поэтому я здесь живу одна, вернее доживаю свой век в одиночестве. Кондитерской управляет нанятый мной управляющий, а сама я живу не здесь, а  рядом в коттедже,  который я купила – там удобней, да и не надо таскаться всё время на второй этаж, - ведь годы-то не те, что раньше… Ну, а теперь Вы тоже расскажите о своей жизни, - заинтересованно спросила фрау Эльза.
   - У меня всё более-менее хорошо. Как может быть хорошо сегодня пенсионеру в России – это примерно, как в Зимбабве, - постарался пошутить Евгений.- но здоровье пока ещё есть. Моя жена Галина, правда, не всегда хорошо себя чувствует…Сын со своей женой и двумя уже большими сыновьями живут отдельно на другом конце Петербурга, поэтому мы их видим не часто… Так что жизнь идёт своим чередом, дорогая фрау Эльза, и скоро приведёт всех нас к своему логическому завершению. Ведь я тоже не так давно похоронил и маму, и отца, которому было 92 года, когда он умер.   
   - Да, Евгений, всё это печально… Жизнь есть жизнь. Что делать? Надо просто умом понять, что это неизбежно, и становится немного легче… И хватит, наконец, называть меня  фрау. Лучше называйте меня просто Эльза. Или даже Лиза, как иногда называл меня мой Вася. А если ещё иногда скажешь мне ты, то я помолодею лет на двадцать. Евгений, а сколько же Вам, то есть тебе, лет?
  - Уже будет 68… А вот Зигфриду – моему другу из Варнемюнде и коллеге по работе, когда мы ещё сотрудничали в советское время, недавно исполнилось 70, - ответил Евгений. –  Прости, Эльза,но как живёт Кэтрин?
   -Ты что? Ты на самом деле не знаешь, как живёт Катя? – удивлённо вскинула брови и руки старушка Эльза. – Кстати, ты, очевидно, совсем потерял связь с Валерием, иначе ты был бы информирован лучше.
   - К сожалению, совсем… Я думаю, больше двадцати пяти лет мы ничего не знаем друг о друге… Ведь после той поездки года два-три мы ещё перезванивались, а потом наши пути разошлись…Совсем… И, кажется, навсегда…
  -Да, Евгений, тогда тебе предстоит ещё один такой же интересный и познавательный вечер, как тогда, в далёком 68-ом, когда ты и твои друзья узнали во всех подробностях историю моей сколь романтической, столь и драматической любви… У нас получается типичный мексиканский сериал. Но сегодня будет другая серия. И она будет называться: «История любви моей дочери». Но эту историю я буду рассказывать вам не здесь, а у себя дома. Там уютнее, и я должна показать тебе и твоему другу, как живут «новые немцы». Ведь у вас в России неправедно и криминально разбогатевших в 90-е годы русских, кажется, называют «новые русские». Вот я тоже теперь стала «новая старая немка»,правда, с той разницей от ваших, что я зарабатывала, как ты знаешь, честно…- Эльза засмеялась- Я, конечно, не олигарх, и денег у меня не так уж много, но на жизнь и небольшие удовольствия хватает…
   И, спустившись вниз, выйдя через другой выход во двор, закрыв дверь, не спеша все вышли на улицу и, пройдя метров сто, увидели небольшой, уютный одноэтажный домик, утопавший в зелени. К дому вела дорожка, выложенная плитами. А везде и вокруг –
цветы. Цветы и  цветочные запахи в вечернем воздухе…
   Это нам, русским дикарям, в Европе всё в диковинку – и аккуратные и свеже покрашенные, как будто сошедшие со страниц архитектурных журналов домики и коттеджики, и изумительная чистота и идеальный порядок на улицах и газонах (как будто специально, зная, что вы приедете, - всё выдраили и почистили). А Зигфриду, у которого в его Варнемюнде, кроме квартиры, есть ещё рядом такой же ухоженный, уютный и красивый коттеджик и участочек, -  это всё не в диковинку.
  И это у нас новые русские дикари, действительно, как сказала Эльза, разбогатевшие на криминальном предпринимательстве и разбое, строили не домики и уютные, скромные коттеджики, а убогие 3-4-х этажные монстры  на  400-500 квадратных метров, да ещё и с башенками, чтобы всем показать и всех ухайдокать своим богатством, псевдовеличием, генетически врождённой безвкусицей и наглостью…
   Вот такие невесёлые, можно сказать, печальные мысли крутились у Евгения Алексеевича в голове, когда они втроём уже на закате солнца открывали калиточку и шли к уютному домику со стеклянной дверью и большими окнами, расположенными на уровне глаз человека.
  Не стОит описывать устройство всего Эльзиного дома. СтОит рассказать только о том, что поразило Евгения Алексеевича. А поразила его большая комната, можно сказать – зал, в котором, как он понял, происходят все жизненно важные функциональные Эльзины процессы: это - и гостиная с диванами, креслами, низкими сервировочным и журнальным столиками, огромным телевизором и картинами на стенах; это – и библиотека с тремя большими шкафами, заполненными книгами, статуэтками и сувенирчиками; это – и кабинет, вернее, рабочее место с хорошим письменным столом в углу у окна с компьютером и бумагами; это – и столовая с большим (на 6 человек) столом и старинными (или под старину – сразу не понять), тяжёлыми стульями с кожаными сиденьями и высокими спинками. Кухня располагалась рядом и была соединена с многофункциональной обитаемой зоной широким проёмом без дверей. В доме ещё, помимо холла, кладовки, гардеробной комнаты, туалета-ванны, была спальная комната с широкой кроватью, со шкафами, рабочим и туалетным столами, зеркалами и телевизором в углу на кронштейне. На одной из стен в спальне висел довольно большой, явно отреставрированный фотопортрет капитана Василия Святоцерковского в деревянной резной рамке. «Вот так живут (да ещё и работают!) простые немецкие старушки-пенсионерки» - печально подумал Евгений Алексеевич.
   Эльза опять что-то быстренько сообразила на троих, и снова все уселись за стол на эти самые, похожие на средневековые стулья.
   Попивая вино, друзья стали слушать Эльзин рассказ. (Кстати, никто из присутствовавших не курил). А фрау Эльза рассказала следующую историю…
   После отъезда группы советских ребят, среди которых был и сын её любимого человека, Эльза стала ещё более активно работать в Обществе немецко-советской дружбы и параллельно изучать русский язык. Теперь она твёрдо решила: когда-нибудь, когда представится возможность, съездить, наконец, в Ленинград и положить цветы на могилу Васи.
   Как мы уже говорили, всю свою любовь она отдавала Кэтрин. В то время в ГДР в школах русский язык был обязательным для обучения иностранным языком, так что и Эльза, и Кэтрин, когда пошла в школу, изучали язык Тургенева и Пушкина.
   Ежедневные заботы и хлопоты по дому и по кондитерской, а также воспитание дочери отнимали много сил и времени, так что поездка в далёкий и желанный Ленинград всё откладывалась и откладывалась…
   Быстротечность времени лучше всего наблюдать по темпам роста и взросления детей. Давно ли Кэтрин была маленькой, златокудрой девочкой? – Но вот пришло время идти в школу… Кэтрин стала быстро расти, взрослеть, тянуться вверх в прямом и переносном смыслах. Её любознательность не знала границ, она интересовалась буквально всем: историей древностей, палеонтологией, динозаврами, историей, географией, ботаникой и зоологией. В доме завелись кошки, собаки, рыбки, морские свинки, черепахи… Росло немыслимое количество разно-образных растений и цветов… Кэтрин могла часами кататься на велосипеде или играть в разные спортивные игры с мячом … У неё появилось множество подруг, любивших её не только за её доброту и открытость души, но и за вкусные мамины булочки с марципаном и джемом. И все Катины прихоти и желания требовали не только удовлетворения, но также времени, внимания и… денег.
   Но когда Кэтрин исполнилось 12 лет, у Эльзы образовалась возможность поехать с туристической делегацией в Ленинград и взять с собой дочь, чем Эльза не преминула воспользоваться. Всё это время она переписывалась с Валерием. Не часто, но 3-4 раза в год она писала ему обстоятельные и длинные письма на русском языке и вкладывала в конверты по две-три фотографии. Эльза очень хотела поддерживать связь с Валерием, поскольку он был ниточкой, соединявшей её с самыми счастливыми днями юности. Валерий отвечал (тоже по-русски), но его письма были конкретны и лаконичны: чем занимается, что закончил (в плане учёбы), как успехи на работе, как здоровье мамы. И, как правило, вкладывал в конверт одно своё фото и одну ленинградскую открытку. Поэтому, когда Эльза с Кэтрин приехали в 1975 году в Ленинград, они впервые познакомились с этим чудесным и уникальным городом на берегах красавицы-Невы и, конечно, побывали в гостях у Валерия и его мамы.
   Валерий к тому времени закончил институт и успешно работал на заводе. Из цеха он перешёл в заводское конструкторско-технологическое бюро начальником сектора, где стал курировать вопросы поставок оборудования, внешних связей, сотрудничества,  а также гарантийных и послегарантийных ремонтов  аппаратуры для кораблей и судов, строящихся на их заводе. Работы было много, она была очень ответственная и требовала от Валерия не только много времени, но, как оказалось, знания не только немецкого языка, который Валерий знал неплохо, но и английского, который он вообще не знал.  И  тогда он пошёл учить его по вечерам на государственные курсы иностранных  языков. В 1975 году, когда  приехали наши немки, он учился на «нулевом» цикле, пытаясь научиться правильно произносить”third”, “earth”, “world” и т.д. Занятия отнимали 4 вечера в неделю, поэтому, к сожалению, Валерий не сумел уделить немкам достаточно времени. Но надо сказать, что их официальная экскурсионно-ознакомительная программа с красотами великого города и его пригородов была достаточно насыщенной. По этой причине вместе они провели всего один вечер в квартире у Кочетковых на Васильевском острове.
    Там в домашней обстановке Эльза познакомилась с мамой Валерия – Марией Александровной, своей заочной и несостоявшейся соперницей. Кочетковы жили в неплохой 3-х комнатной квартире. В гостиной на одной из стен висел фотопортрет Василия Васильевича, но уже в более зрелом возрасте. Это был один из дежурных, официальных портретов: Васиа был изображён с ненатуральной, какой-то вымученной улыбкой, в тёмном пиджаке, белой рубашке,  с  галстуком  и с коллекцией наградных ленточек на орденской колодке. У Эльзы навернулись слёзы – она с ними быстро справилась, и ей показалось даже, что этой её минутной слабости никто не заметил. За ужином с чаем и традиционным тортом из «Норда» все улыбались и вели пустые и никчёмные разговоры о жизни, о нравах, о погоде и о здоровье. О Васе – не говорили. Эльза подарила Марии Александровне фигурку собаки из мейсенского фарфора, а Валерию – красивый фото-альбом с многозначительным названием «Unsere Sachsen» («Наша Саксония»). После ужина Валерий проводил их на троллейбусе до гостиницы.
    Ещё одна встреча состоялась в воскресенье, когда и у немцев, и у Валерия было свободное время. Почти весь день они были вместе. Сначала они были на Большеохтинском кладбище, где похоронен Василий Васильевич Святоцерковский и где несчастная Эльзхен дала волю своим чувствам и наревелась так, что Валерий и Кэтрин не знали, как привести её в нормальное состояние. Затем он долго водил их по городу, показывая свой личный Ленинград. При этом Кэтрин называла его «Онкель Вэл» (то есть «дядя Вэл»), чем немало смешила Валерия – так его никто и никогда ещё не называл.
    Они гуляли по Лебяжьей канавке, по Мойке, дворам Капеллы, Михайловскому саду, вокруг Михайловского замка, по Манежной площади… Он накормил их в «Лягушатнике» - в то время очень модной мороженице на Невском с зелёным интерьером – вкусным мороженым, напоил их прекрасным (тройной заварки) кофе с пирожками в филиале Елисеевского магазина  на Малой Садовой и, наконец, проводил их в гостиницу “Октябрьская” около Московского вокзала, где они остановились.
     Вот так провели время Эльза с Кэтрин  в Ленинграде. Кэтрин, долговязая, худая, ещё не окончательно сформировавшаяся девочка, даже  пока не подросток, а какой-то недоросток, - особого впечатления на Валерия не произвела. Кстати, Валерий во время пешеходной прогулки познакомил немок со своей подружкой Мариной, которая некоторое время гуляла вместе с ними, но потом попрощалась и оставила их. Было видно невооружённым взглядом, что у них серьёзные отношения, а у Марины – определённые и не скрываемые ни от кого намерения в отношении 26-летнего, красивого и подающего надежды молодого инженера.
    А потом они тепло расстались. Немцы уезжали на поезде. Валерий пришёл проводить их на Варшавский  вокзал и подарил им на память красивый альбом с видами Петербурга-Ленинграда и маленький, очень красивый бюстик Петра Великого-копию известного бюста работы Карла Растрелли. Тепло попрощались. Эльза пригласила Валерия и Марину в гости, но Валерий намекнул, что ему это будет очень трудно сделать из-за режимности его работы. Тем не менее они пообещали друг другу, как и раньше, переписываться.
    В течение следующих нескольких лет жизнь продолжалась своим чередом. Кэтрин росла, взрослела, хорошела, формировала себе грудь и другие части своего прекрасного тела. Золотокудрая, со слегка вьющимися, густыми волосами, тёмными бровями и большими, выразительными серо-зелёными глазами она всё чаще стала привлекать внимание взрослых мужчин. Учёба в школе подходила к своему логическому завершению, и надо было думать о дальнейшем образовании. А что ей надо дальше учиться – Эльза не сомневалась. Для Эльзы другого варианта просто не существовало. Умненькая, с хорошими оценками и способностями и разносторонними интересами Кэтрин должна получить хорошее высшее образование – так рассуждала  Эльза. А Кэтрин, лёгкая, как утренний  ветерок, и жизнерадостная, как весеннее солнышко, чувствовавшая себя беззаботно и уверенно под крылышками заботливых и любящих родителей, не возражала. Пусть и детство, и отрочество, в которых она так себя уютно чувствовала, продолжатся ещё некоторое время. Она любила учиться, получать новые знания, открывать новые горизонты, иметь новых друзей, - одним словом, познавать мир…
   Но куда идти учиться? – Этот вопрос висел в воздухе в доме Крюгеров, но пока никак не разрешался…
   Тем временем, Эльза из переписки с Валерием узнавала о нём много нового. Она узнала, что он спустя полтора года после их встречи в Ленинграде зарегистрировал свои отношения с Мариной. А потом, уже почти через два года их совместной жизни он расстался с ней, оформив официальный развод.
    Он писал, что после свадьбы Марина изменилась в худшую сторону – она стала раздражительной  и чрезмерно придирчивой к мелочам, проявился несносный и вздорный характер, а её желание иметь, иметь и иметь не имело границ. Детей она тоже пока не хотела. Одним словом, Валера, имевший, как мы знаем, уже некоторый опыт отношений со взрослыми и весьма неплохими и опытными женщинами, решил не испытывать судьбу, а закончить изучение английского языка холостым. Кроме всего, Мария Александровна стала болеть и чувствовать себя неважно, а от Марины было мало помощи. Нельзя сказать, что у мамы болело что-то конкретно – просто проявлялась общая вялость, апатия и  медленное угасание жизненного тонуса. Ей шёл всего 62-ой год, но очень трудные годы  ленинградской блокады сказывались на её самочувствии, а организм не обладал уже той силой и энергией, чтобы поддержать его в хорошем и здоровом состоянии…
   В Эльзиной же семье после длительных дебатов и споров, по настойчивой рекомендации мамы решили, что Кэтрин будет поступать в Ленинградский Университет. Дело в том, что каждый год определённое число студенческих мест во всех ВУЗах Советского Союза отдавалось социалистическим странам в рамках студенческого обмена и международного сотрудничества. Кэтрин хотела заниматься психологией, а конкретно – социальной психологией, новой научной дисциплиной, уже неплохо освоенной на кафедре психологии Ленинградского  Университета, но ещё довольно слабой  в ГДР.
   Маме же, активной участнице Общества ГДР-СССР, в принципе, не стоило большого труда пробить любимой и единственной дочери направление на учёбу в город на Неве. Таким образом, Кэтрин могла спокойно рассчитывать на обучение  в  Ленинградском государственном университет с 1 сентября 1981 года.
   Но ещё годом раньше, летом 1980 года Кэтрин удалось съездить с молодёжной немецкой делегацией от Общества ГДР-СССР на Московские Олимпийские игры (эту поездку ей тоже устроила мама). После  Олимпийских игр в начале августа она, будучи серьёзной девицей, уже готовившей себя к будущей учёбе в ВУЗе, на 3 дня приехала в Ленинград, чтобы предварительно представиться и познакомиться с некоторыми будущими преподавателями в Университете. Будущая немецкая студентка будущим преподавателям и профессорам определённо понравилась не только своим неплохим знанием русского языка и серьёзным отношением к наукам и к жизни, но и внешними данными, которые были очевидны.
  В тот раз с Валерием она тоже один раз повстречалась, договорившись предварительно по телефону вместе сходить на балет в Мариинку (билеты ей, как интуристке, достались относительно легко). Они должны были встретиться около театра за 15 минут до начала спектакля. Кэтрин пришла чуть раньше назначенного срока, Валерий – чуть позже. Подошла она к нему, а не он к ней, потому что он её абсолютно не узнал: вместо того несфор-мировавшегося подростка-утёнка, какой она ему запомнилась, к нему подошла,(почти подплыла) мило улыбнулась и взяла под руку прекрасная девушка-лебедь. Высокая, 17-летняя, окончательно оформившаяся, породистая, длинноногая, русоволосая, темнобровая, с красивым лицом, тёмно-серыми глазами и с кучей других достоинств, о которых может мечтать каждая молодая женщина, - такой предстала перед растерявшимся Валерием повзрослевшая Кэтрин. Бедный Валера (простите, теперь Валерий Васильевич – ведь ему шёл уже тридцать второй год) стоял молча, потеряв дар речи, пока игриво настроенная Кэт, сказав ему «добрый вечер, онкель Вэл», не взяла его под руку и не повела в театр…
   После балета вечером они расстались, потому что на следующий день она должна была уезжать обратно в Москву на дневном экспрессе, чтобы   уже послезавтра уехать обратно домой заканчивать школу…
   Когда уже в 1981 году, поступив в Университет, она приехала в Ленинград, то не сразу сообщила Валерию о своём приезде. Она поселилась в студенческом общежитии на Петроградской стороне и с головой окунулась в учебный процесс – надо было втянуться и привыкнуть и к новому темпу жизни, и к новым жёстким требованиям, и к новым людям, и к новому быту. О личном думать было просто некогда…
   Но постепенно Кэтрин вспомнила о   дяде  Вэле   и его маме, и  она стала изредка заходить по вечерам к ним в гости. Валерий, между тем потихоньку делал карьеру – будучи хорошим инженером по судовому оборудованию, да ещё неплохо знающим теперь уже два иностранных языка, он стал заметной фигурой в заводской администрации. Его стали привлекать к работе различных международных совещаний и конференций  от имени Министерства судостроения. Работы хватало, и ответственности тоже хватало. 
    Между тем, мама, Мария Александровна почти не вставала, по квартире ходила с трудом, а на улицу не выходила и вовсе. Когда Валерий уезжал в командировки, он просил соседку помогать маме и покупать ей продукты, но всё равно всегда очень за неё беспокоился, оставляя её на попечение постороннего человека.
   Однажды Кэтрин была в воскресенье у Кочетковых в гостях. Валерий учил Кэт готовить некоторые русские блюда, например, сегодня они варили щи. И когда они заканчивали обедать, раздался телефонный звонок. Звонил директор завода, где работал Валерий, и сказал, что сегодня вечером они вместе обязательно должны поехать в Москву, где назавтра в Министерстве назначена встреча с финско-шведскими поставщиками навигационного оборудования. Валерий бросился к соседке за помощью, но её дома не оказалось.
    Кэт по доброте предложила свою помощь, и Валерий её с радостью принял. Поскольку и их квартира, и общежитие, и Университет находились не слишком далеко друг от друга, то Кэтрин оказывать эту помощь было нетрудно. Так или иначе, два дня и три ночи Кэтрин прожила в квартире у Валерия и ухаживала за Марией Александровной… Так постепенно Кэтрин становилась своей в их доме и помогала Валерию вести хозяйство и убирать квартиру. Однако, никаких вольностей, шалостей и приставаний по отношению к Кате Валерий позволить себе просто не мог.
   В следующий раз, когда Валерию надо было уехать в зарубежную командировку (через Москву, через Министерство) на десять дней, он уже, как говорится, сознательно обратился к Кэтрин и попросил её на это время поселиться у них в доме. Кэтрин согласилась хотя бы потому, что проживание в домашних условиях было комфортнее и приятнее, чем жизнь в общаге, да ещё в комнате с двумя «подругами».
    Кэтрин между тем в Ленинграде и в Университете окончательно освоилась. Выходные дни она обычно проводила в музеях, а по вечерам иногда посещала или музыкальные спектакли, или концерты. Но студенческие вечера и вечеринки она тоже не пропускала, и у неё завелись  вздыхатели, которым она ничего, кроме нескольких поцелуев,  не подарила и ничего не обещала. Но с кем пойти в театр – у неё проблем не было. Более того, ухажёров можно было даже выбирать, что она и делала.  К Валерию же она относилась как к другу её мамы, и о каких-либо отношениях с этим взрослым и серьёзным мужчиной она просто даже не думала…
    Так закончился первый курс. И наступило долгожданное  лето: сначала был отдых у себя дома в Саксонии с мамой и папой, а потом – в Болгарии на Золотых Песках, на берегу Чёрного моря…
   После возвращения в конце августа в серый, но всё равно прекрасный Ленинград жизнь у Кати продолжалась по-прежнему: учёба, семинары, курсовые работы, вечеринки, посещения театров и концертов, и обычно раз в неделю, в выходной день – в гостях у Валерия и Марии Александровны.
   Однажды вечером в общежитии её нашёл Валерий и сказал, что ему на целый месяц необходимо будет уехать в Англию вместе с несколькими инженерами-эксплуатационниками для принятия какого-то нового электронного оборудования, которое потом должно быть поставлено на новый строящийся корабль. Мама в это время чувствовала себя неважно. Соседка, обычно помогающая дневными посещениями и закупкой продуктов, не могла обеспечить достойный уход за больной длительное время. И поэтому Валерий очень просил Кэт пожить у них в квартире и присмотреть за мамой.
    Кэтрин согласилась. Пришлось на машине перевезти почти все Катины вещи,  книги  и  тетради. Валерий выделил её свою комнату,  а  сам   последнюю перед отъездом  ночь спал на диване в гостиной.
    В этот месяц Кэт фактически жила в квартире на Большом, отлучаясь только на необходимые лекции и семинары, и старалась как можно больше времени находиться дома. На это время она отменила все вечеринки, концерты и встречи с друзьями и поклонниками, вызвав у последних непонимание и вопросы. Но зато она много занималась, и по одной из курсовых работ получила одобрение кафедры и рекомендации по подготовке её к публикации в Университетском сборнике рефератов.
   В квартире она навела свой идеально-немецкий порядок. Всё блистало чистотой, каждой безделушке и каждой книге нашлось своё определённое штатное место. Конечно, переставляя вещи и делая  в доме Валерия всё  по-своему, она понимала, что  своим самодеятельным вмешательством в установленный ранее в квартире порядок она может вызвать неудовольствие со стороны Валерия, но Кэт шла сознательно на этот шаг, вернее даже – подсознательно, чтобы понять, как он к ней относится и в какой мере уважает её мироощущение и её вкусы.
    Когда он, наконец, вернулся и привёз Кэт (и, как она поняла – не только ей) сувенирчики и подарочки, то воспринял перемены в интерьере квартиры как должное и даже похвалил Кэтрин за её старание сделать дом уютнее и красивее.
   После его возвращения из командировки, Кэт снова вернулась в общежитие, и её жизнь продолжалась как обычно, но раз в неделю она всё равно бывала в доме у Кочетковых. Правда, теперь она приходила к ним в выходные дни с утра и до обеда тщательно убирала квартиру, наводила порядок и готовила обед. Валерий как бы ей помогал, но больше отвлекал и мешал. Время от времени ему звонили знакомые девушки, с некоторыми он подолгу ворковал и назначал встречи и свидания, но  не в дни пребывания Кэтрин у него в доме. У них сложились как бы родственные отношения – взрослого дядюшки и малолетки-племянницы.
   Но время шло. Марии Александровне лучше не становилось, и вот однажды, уже весной, в апреле она тихо, во сне покинула этот грешный мир. Так получилось, что последней перед её кончиной с ней общалась Кэтрин. Мария Александровна всегда называла её Катей, а Катя её – тётя Маша. Словно предчувствуя близкое расставание с землёй, в виде последней просьбы и последнего напутствия тётя Маша успела Катю попросить:
   - Катенька, обещай мне, что не бросишь Валерия…
  Кэт, конечно, обещала, хотя в тот момент не представляла, как это можно сделать.
   Во время подготовки к похоронам и организации поминок Кэт снова жила в квартире Кочетковых, в Валериной комнате, а он – в гостиной. После похорон мамы Валерий попросил Кэт приходить к нему чаще и сказал, что после ремонта квартиры  его комната будет принадлежать Кэтрин, и она может там жить и оставаться ночевать, когда захочет. Поэтому Кэтрин стала бывать в квартире на Большом проспекте чаще, благо что это было рядом с Университетом. Во время этих посещений почти всегда она не заставала его дома, обычно он поздно возвращался домой, поэтому она готовила ему ужин, оставляя его на столе в кухне, и  ложилась спать.(Где он бывал так поздно и почему задерживается, - Кэт никогда не спрашивала, а дядя Вэл не рассказывал.) Утром же согласно договорённости, пока Валерий приводит себя в порядок в ванной комнате,- Кэтрин варила ему в кухне кофе. Валерий завтракал и уходил на завод, а Кэтрин, не спеша, собиралась к себе в Университет… Так они некоторое время и жили.
   На время подготовки и сдачи летней сессии в конце мая Кэт переехала в общежитие и предупредила Валерия, что до конца сдачи экзаменов будет жить там, и в квартире не появится. Переезжала она  для того, чтобы вместе с подругами более активно, ни на что не отвлекаясь, готовиться к зачётам и экзаменам, обмениваться конспектами и помогать друг другу. Валерий знал расписание сессии и на целых двенадцать дней должен был оставаться в одиночестве.
    Но так получилось, что один из экзаменов Кэт удалось с соседней группой сдать досрочно, а последний экзамен по статистике из-за болезни профессора был перенесён на более поздний срок, и у Кэт образовался пятидневный перерыв. Она решила съездить в квартиру на Большой проспект. Был хороший, почти жаркий день, а многие летние вещи и наряды оставались в Валериной квартире. 
     Около полудня, открыв квартиру своими ключами и войдя внутрь, она вдруг обнаружила в смежных комнатах (в гостиной и в бывшей маминой комнате, где теперь жил Валерий) гульбу и вакханалию: стол заставлен бутылками и закусками, гремела музыка, а сам хозяин в голом виде с двумя тоже голыми девицами на раскрытом диване азартно предаётся  любовно-сексуальным  играм.
    Понявшая более-менее толково, что здесь происходит, целомудренная и всё ещё девственная Кэт, когда всё это увидела наяву своими глазами, была абсолютно шокирована степенью разврата и какой-то очень нечистой и чрезмерно плотской и вульгарно-гадкой стороной извращенческих манипуляций  действующих лиц.
    Пребывая в состоянии ступора, она стояла, как вкопанная, пока её не заметили. Валерий вскочил как ужаленный. Он буквально не знал что делать и как себя вести, и не нашёл ничего умнее, как прикрыв наготу руками, спросить у Кэт:
  - Почему ты здесь?
  Кэт ответила, что пришла по делу и через минуту, взяв необходимые вещи, уйдёт. Действительно, уйдя в свою комнату и покидав в сумку всё, что попалось ей на глаза и под руку, она выскочила из квартиры прежде, чем из смежных комнат в коридор вышел одетый Валерий.
    Приехав сразу в Университет, она пошла в деканат и договорилась о сдаче экзамена по статистике в сентябре. Поскольку Кэтрин Крюгер была отличницей, да ещё и иностранкой, то, узнав о срочной необходимости Кэтрин уехать в ГДР, декан легко разрешил ей это сделать. Кэт в тот же вечер рванула на берлинский поезд и через сутки была уже дома, в своём милом, родном, тихом, уютном и благочинном Клайне.
   Маму Эльзу и папу Германна она попросила несколько дней её не беспокоить и ни о чём не выспрашивать, пока она не отдохнёт от учёбы и всяческих переживаний. Ну, а те были согласны делать всё для спокойствия и здоровья своей дочери.
   Поэтому Кэт закрылась в своей комнате и переживала снова и снова увиденное и ошеломившее её действо. Она не могла дать себе чёткий отчёт и разобраться до конца, почему же её всё это так задело?.. В конце концов, действия, поступки и поведение Валерия её вообще не касаются… Какое право она имеет его судить?.. Но почему-то оказалось, что вот это его поведение она восприняла и как предательство и как нож – нет! не в спину, - а в душу!.. Раньше она думала о нём, как о серьёзном, порядочном, чистом и честном мужчине, а он оказался скотом!.. Нет! Хуже, чем скотом, - извращенцем и плотским маньяком, - так думала Кэт в тот момент…
   Эльза и Германн толком ничего не понимали, но догадывались, что её непонятное поведение, очевидно, связано с какими-то сердечными переживаниями. Они вели себя тихо, ни о чём не спрашивали, во всём ей потакали и пытались удовлетворить любое её желание. Вроде всё шло орошо, потому что на четвёртый день пребывания в родном доме Кэтрин пришла завтракать вместе с родителями и уже стала за завтраком кое-что рассказывать о своей ленинградской жизни и даже улыбаться и шутить. Но ни на какие вопросы о Валерии она не отвечала. Рассказала лишь о похоронах Марии Александровны.
    Позже после завтрака она пошла прогуляться и навестить кое-кого из своих прежних подруг. Родители оставались дома. Находясь в торговом зале, Эльза около часа дня пополудни  увидела в окно, что к дому подъехала легковая машина с берлинскими номерами, и из неё вышел Валерий. Озабоченная, она выбежала ему навстречу.
  - Валерий, что случилось? Почему Кэтрин сама не своя? И что означает твой внезапный приезд?
  - Всё нормально, дорогая фрау Эльза. Но, во-первых, здравствуйте.
  - Да, да, конечно, добрый день! Извини – я взволнована.
  - Волноваться не надо, фрау Эльза.  Действительно,всё хорошо. Просто я был в Берлине в командировке и решил вас навестить. А где Кэт?
  - Кэт пошла к подругам. Я думаю, к обеду вернётся.Расскажи, Валерий, как ты и Кэт живёте там, в Ленинграде?  Ведь Кэт ничего не рассказала нам за эти дни.
  - Ничего? – удивился Валерий.
  - В том-то всё и дело, что три дня она просидела безвылазно у себя в комнате, ни с кем не встречалась и ни с кем не разговаривала, - одним словом, была не в себе. Так что же всё-таки случилось? Расскажи мне, -  не унималась Эльза.
  - Ничего страшного или плохого не случилось, поверьте мне. Но постепенно я вам всё расскажу, - ответил Валерий.
   Затем они прошли, наконец, в дом, позвали Германна, сели за стол, налили кофе, погоревали о Марии Александровне, поговорили о погоде и здоровье, после чего вдруг Валерий разразился следующим монологом:
   - Герр Германн! Фрау Эльза! Вы знаете меня много лет. Мне сейчас уже тридцать три года. У меня хорошая работа и хорошие перспективы. Я был уже один раз женат. Правда, неудачно, как вы помните. Мама моя недавно умерла. Я теперь один. Конечно, мне нужна подруга жизни. Но те, которых я знаю, меня не устраивают. Я в них не верю и боюсь снова разочароваться… Могу так и остаться вечным холостяком,- мрачно пошутил Валерий. – Но я знаю одну девушку, в которой, я уверен, никогда не разочаруюсь и которую, как я понял сейчас, по-настоящему люблю. Это – ваша дочь. Я знаю её с детства. Но именно и поэтому я её люблю ещё больше. Я приехал в Германию и в Клайн специально, чтобы просить руки вашей дочери, - и он достал из кармана красивую коробочку, в котором было золотое колечко с бриллиантиком.
   Германн и Эльза молчали, не зная, как реагировать на только что услышанные слова и что сказать. Затем Эльза нарушила молчание:
  - Валерий, ты знаешь, что мы к тебе относимся по-родному. Я, во всяком случае, как к своему родному сыну. И ты знаешь почему. Мы бы, конечно, хотели видеть тебя счастливым. Но важнее всего для нас в этом мире  – счастье нашей дочери. Мы думаем, что твоё сегодняшнее предложение продумано и взвешено, и мы не сомневаемся, что ты действительно сделаешь всё возможное для счастья Кэт и что ты никогда её не обидишь… Поэтому считай, что родительское благословение ты получил.Однако, решающее слово остаётся за дочерью: как она скажет – так и будет… Но всё же, Валерий, это так неожиданно для нас, ты просто убил нас своей сегодняшней выходкой. Скажи, Кэт догадывается о твоей любви к ней? Ты ей раньше об этом говорил? И почему она приехала внезапно такая расстроенная?
   И пока Германн и Эльза накрывали для обеда стол, Валерий сумел в двух словах, опуская шокирующие подробности, рассказать о происшедшем:
  - Кэтрин последнее время была почти полноправной хозяйкой в нашем доме, и я уже не мог представить мой дом без неё, а себя – без её забот. Но сделать решительный шаг и перейти от дружеского расположения к близости мне было почти невозможно, потому что, во-первых, Кэт очень целомудрена и хорошо воспитана, и я её в этом отношении побаиваюсь, а во-вторых, вы же прекрасно знаете, что ещё с 1968 года я отношусь к ней как взрослый человек к маленькой девочке, вернее даже, как взрослый родственник, как её дядя, наконец. Ведь у нас 14 лет разницы: мне было 19, а ей – только 5, когда мы познакомились. Поймите, как я мог обидеть эту девочку своими любовными приставаниями…  Но случилось нечто неприятное, когда Кэт случайно застала меня в объятьях моих двух подружек. Я ведь всё-таки мужчина и время от времени позволял себе развлечься с некоторыми из своих знакомых девушек. Но серьёзных отношений ни с одной из них не было. И когда случилась эта во всех отношениях для меня неприятная сцена, Кэт, бросив всё – и экзамены, и меня, и подруг, - умчалась сюда. Я понял, что для меня настал момент истины и что именно сейчас я  должен сделать этот шаг и решить свою судьбу: будет Кэт идти со мной по жизни или нет…
   Валерий сидел на стуле, сгорбившись – растерян-ный, потерянный и буквально слёзы стояли у него на  глазах. Эльзе стало жалко этого близкого ей человека. Она подошла к нему, погладила по голове, прижала к себе, поцеловала и сказала:
  - Ну, не переживай так сильно… Я, правда, очень хочу, чтобы вы были вместе. Тогда исполнится то, о чём я не могла даже мечтать и что предначертано Богом свыше: два самых близких мне человека соединят свои судьбы. Я ничуть не сомневаюсь в вашей будущей счастливой жизни – ведь вы оба такие хорошие, такие красивые и умные.  Думаю: всё будет хорошо. Во всяком случае, вместе будем обрабатывать эту противную девчонку, - она засмеялась, - а теперь давай положим колечко на видное место и украсим нашу композицию этими цветочками. Пусть она это сразу увидит и всё поймёт.
    Тем временем накрыли стол. Валерий очень нервничал. Эльза накапала ему каких-то немецких успокаивающих капель и дала запить водички…   
     Вскоре внезапно появилась Кэт… Немая сцена… Увидев Валерия, она замерла и даже было похоже, что её первым желанием было повернуться и уйти. Но она это не сделала. Медленно перевела взгляд с Валерия на маму, потом на папу. Потом увидела зажженную свечу на столе, а рядом, на возвышении, окружённом маленьким цветочным веночком, коробочку с колечком. Выражение её лица стало меняться, появилось нечто вроде улыбки, личико непонятным образом похорошело… Затем Кэт не спеша подошла к Валерию.
   - Что случилось, Валерий? Почему ты вдруг здесь? И что значит вся эта комедия? – тихо, почти по слогам излагала свои вопросы Кэтрин.
   - Это значит, Кэт, что я больше без тебя жить не могу… Это значит, Кэт, что никто, пойми меня – никто, кроме тебя, мне в жизни не нужен… И это значит, что я приехал сюда специально, чтобы просить тебя быть моей женой, а у твоих родителей просить их благословения…
   -  Но ты понимаешь, Валерий, что, если я буду твоей женой, то  я  буду твоей единственной для тебя женщиной, и других женщин у тебя больше никогда не будет? Ты хоть это понимаешь?
  -  Кэт,  да я только об этом и мечтаю. Ты навсегда будешь моей любимой и единственной, и никто никогда мне не будет  нужен. Ты согласна, Кэт?
   Кэтрин ничего не ответила, она близко подошла к Валерию, долго, не отрываясь смотрела ему в глаза, потом отошла к столу, взяла колечко, примерила на безымянный пальчик, полюбовалась, затем снова подошла к Валерию, остановилась почти вплотную, обвила его шею своими ручками и замерла в поцелуе… Когда, наконец, она его отпустила, все увидели, что из его глаз скатились две слезинки, но он всё обнимал её за талию и не отпускал. Германн и Эльза тоже стояли с влажными глазами, но теперь они улыбались.
  -  Как мы рады! Благослови вас Господь и дай вам здоровья и счастья! – сказал Германн. А Эльза добавила:
  -  Наконец, я сегодня приобрела ещё и сына. Я – самая счастливая женщина на свете. Теперь я могу сказать, что не зря жила на этой грешной земле…
  … Стали садиться за стол обедать. Все улыбались и что-то говорили все сразу. Зато Валерий как будто бы прицепился к Кэт, держа её всё время за талию – она не возражала. Они так и передвигались по комнате, как сиамские близнецы. Время от времени она целовала его то в щёку, то в шею и что-то шептала ему на ухо. Эльза и Германн улыбались и не сводили с них глаз…
  … На следующий день устроили помолвку. По этому поводу весь день двери кондитерской не закрывались – жениха и невесту шёл поздравлять буквально весь городок. Те, кто  постарше, уже все знали, что жених – сын того самого красавца и умницы коменданта их городка, которого в то далёкое послевоенное время так сильно и так несчастно любила Эльза. Но от знания этого факта восторгов и радостей жителей по поводу будущего бракосочетания было ещё больше. Валерий явно не ожидал ни такого наплыва людей, ни такого ажиотажа вокруг их свадьбы, и поэтому был просто растерян.
   Между тем, Валерию надо было собираться в обратный путь, иначе ему на работе грозили серьёзные неприятности – не надо забывать, что официально он был в ГДР в командировке.  Кэтрин он рассказал подробности событий, последовавших после той злосчастной сцены в его квартире, когда она застала его с обнажёнными девицами.
    На следующий день после оргии протрезвевший и образумившийся Валерий утром пришёл к Кэт в общежитие и узнал от девушек-соседок по комнате,  что Кэт, договорившись в деканате об отсрочке по экзамену, накануне вечером уехала поездом домой в Клайн.
   Тогда Валерий тут же поехал на завод и пошёл к директору завода, которому всё чистосердечно рассказал, покаялся и попросил его сделать всё возможное для организации его срочной командировки в ГДР, потому что он, Валерий, хочет сделать Кэтрин (о существовании которой директор знал) предложение. После некоторых сомнений и раздумий директор решил Валерию помочь – ведь Кочетков был хороший и перспективный специалист
и много раз в трудных ситуациях, которых было немало, выручал и самого директора, и завод. Поэтому он позвонил в Министерство кому надо и сказал, что необходимо срочно направить начальника сектора Кочеткова в ГДР по вопросам согласований поставок аппаратуры на строящиеся корабли. На следующий вечер Валерий садился в «Красную стрелу». Ещё два дня понадобилось потратить в  Министерстве на оформление командировки и получения визы в ГДР. А оказавшись в Берлине, он взял у знакомых в нашем посольстве автомобиль и примчался сюда, в Клайн. Но, как известно, всё хорошее когда-то кончается, и наступала пора возвращения. Кэтрин, несмотря на уговоры мамы остаться, решила ехать в Ленинград вместе с будущим мужем, чтобы больше никогда не расставаться…
   Авторская ремарка: Если сравнить два периода жизни советской страны – 1945 год и 80-е годы XIX века - то увидим и два подхода к решению одной и той же проблемы. В 1945 году не могло быть даже речи о женитьбе майора советских войск на вражеской чужестранке, тогда как накануне надвигающейся перестройки на такого рода смешанные браки в СССР стали смотреть уже не так строго, понимая их неотвратимость в изменившихся общественно-политических мировых условиях.
    Поэтому Валерию Кочеткову, руководителю среднего звена оборонного завода и носителю некоторого количества государственных секретов, разрешили иметь жену-немку из ГДР (!), тем более, что Кочетков и не помышлял о перемене места и страны жительства (как это происходит теперь). Германская Демократическая Республика тогда рассматривалась как одна из наших социалистических республик. И мог ли кто предполагать, что уже через несколько лет эта так старательно и многотрудно возводимая вавилонская коммунистическая башня в один миг не без помощи Генерального горе-секретаря КПСС Горбачёва рухнет! Когда в сентябре 1989 года Евгений работал две недели на архитектурно-судостроительном проектном семинаре в ГДР в городе Дессау, то никто даже за полтора месяца до разрушения берлинской стены и открытия границ между ГДР и ФРГ не предполагал и не догадывался о близости германского воссоединения…
   Так что успешно вернувшись летом 1982 года в Ленинград, наши молодые, но будущие молодожёны стали жить вместе в квартире Кочетковых пока в гражданском браке. Но что это меняет? – Как принято в таких случаях выражаться, Катя с радостью подарила свою честь своему избраннику – дяде Вэлу, а он с удовольствием принял этот подарок, и стал любить её ещё больше и вернее.
   Осенью, когда Германн и Эльза оформили туристские визы в Ленинград, была сыграна свадьба. Официальная церемония  проходила во Дворце бракосочетания на улице Петра Лаврова (теперь – Фурштатская), а застолье – в одном из кафе на Васильевском острове, которое целиком было арендовано на этот вечер по такому случаю…
   … Потекла семейная жизнь. Кэт получила высшее образование, и осталась в Университете работать преподавателем. А Валерий в 1987 году успешно возглавил Отдел внешней кооперации на своём заводе.
   В их семейной жизни между тем тоже происходили некоторые изменения, вернее пополне-ния. В 1986 году в семье Кочетковых родилась дочь, названная в честь бабушки Марией, а ещё через три года – мальчик, которого после долгих совещаний назвали, конечно, Василием к огромной радости бабушки Лизы. Однако, учитывая, так сказать, полунемецкое происхождение младенца Васи, то в  свидетельстве о рождении его имя решили записать  как “Wassiliy-Otto” (в честь памяти двух дедушек), так что для своих он был Васей, а для немецких друзей – Отто…  Кэтрин пришлось бросить преподавание в Университете и расстаться с мечтой о диссертации, так как всё свободное время уходило на обслуживание и воспитание детей и мужа.
    …Опять авторская ремарка: А в стране между тем происходили принципиальные изменения и коренные перемены, и все, к сожалению, не в лучшую сторону. Как  говорится: маразм крепчал. Развалив могучую, социалистическую империю, Горбачёв, так много болтавший о чём не пОпадя, но так ничего для СССР хорошего и не сделавший и, особенно, его преемник Ельцин - главный разрушитель, впоследствии оказавшийся к тому же ханыгой и пьяницей, - в силу своих прирождённых неспособностей руководить государством  не смогли предложить несчастной России более-менее внятного пути дальнейшего развития.
    И эта огромная, богатейшая, с лучшим в мире интеллектуально-духовным, научно-промышленным и экономическим потенциалом   держава с помощью горе-президента Ельцина и всякого рода иуд-лжедемократов и воров,  оказавшихся у власти, была целиком отдана на разграбление и разворовывание.  А всех, кто пытался противиться этому беспределу в 1991 и 1993 годах, – Ельцин расстреливал, не прекращая, с одной стороны, раздавать народу посулы и обещания, а с другой стороны, с помощью кормивших его «семью» абрамовичей и березовских ведя страну к роковой, последней черте, но не забывая самому безмерно обогащаться…
    Для страны, особенно для промышленности - для наукоёмких и перерабатывающих отраслей, а конкретно – для судостроения настали в полном смысле слова чёрные дни. Ни судов, ни кораблей строить не стали. Научные и инженерные кадры или убегали за границу, или буквально шли на панель торговать ширпотребом.
  Самое печальное, что никто из сегодняшних властьпридержащих чиновников во главе с нынешним президентом  так и не дал достойной отповеди и не вынес заслуженного  приговора этим двум предыдущим предателям-президентам. Невольно вспоминается Лермонтов: «Но есть, есть Божий суд, наперсники разврата! Есть грозный судия: он ждёт; он не доступен звону злата, и мысли и дела он знает наперёд…Тогда напрасно вы прибегнете к злословью, - оно вам не поможет вновь…»
    Валерию Кочеткову с женой и двумя маленькими детьми не оставалось ничего другого, как переехать в новую, объединённую Германию. Сначала они переехали в Клайн под крылышко заботливой и любящей тёщи-мамы-бабушки, а спустя некоторое время Валерий нашёл работу на одной из больших фирм в Гамбурге, специализирующейся на производстве разнообразной электронно-бытовой аппаратуры. Он устроился в службу восточно-европейского и российского маркетинга, и ещё за отдельную плату переводил на русский язык различные руководства и инструкции. Сначала он туда переехал один, там обосновался, и потом перевёз всю свою семью.
  И как в конце своего рассказа отметила фрау Эльза: 
   -Дети между тем выросли, они одинаково хорошо знают и говорят и по-русски, и по-немецки. Теперь уже Марии  исполнилось 19 лет, а Васеньке – 16. Они – очень хорошие и любимые внуки… А те родственники и друзья, кто ещё помнит меня с послевоенных лет, единогласно утверждают,  что  сейчас Мария как две капли воды похожа на меня молодую…
  … Вот обо всём об этом узнали Евгений и Зигфрид от Эльзы во время их беседы. Эльза спросила, не хочет ли Евгений повидать семью “Kotschetkoff” на обратном пути через Берлин. Евгений с радостью согласился. Позвонив тут же в Гамбург, они договорились через день встретиться в Берлине…

 
                ГЛАВА V  -  ДОРОГА  ДОМОЙ
               

    Распрощавшись уже за полночь с фрау Эльзой, Евгений Алексеевич и Зигфрид, наконец, вернулись в свой маленький отель, чтобы немного поспав, поутру двинуться в дальнейший путь, который можно смело назвать в духе старых советских фильмов: «На Берлин!..»
   … Дорога заняла почти целый день. Трудной её назвать нельзя, потому что не очень быстрая езда по хорошим дорогам на хорошей машине двух водителей, периодически сменявших один другого и время от времени заправлявшихся сами и заправлявших машину, в конце концов, к 8 часам вечера действительно привела их к конечной цели, а именно: они приехали в Берлин. Конечно, можно бы было заночевать у одной из дочерей Зигфрида, которую звали Крис и которая вместе с семьёй жила в Берлине, но путешественники решили её не беспокоить. Они с ней заранее созвонились, и она заказала им недорогой двухместный номер в небольшом пансионе, располагавшемся не очень далеко от центра рядом со станцией надземного «метро» (так называемого “S-Bahn”) Шарлоттенберг, куда они и отправились ночевать…
   А утром они встретились с Валерием и Кэтрин, которые приехали для встречи с ними на один день на железнодорожном экспрессе, покрывавшем расстояние от Гамбурга до Берлина менее, чем за 2 часа. Радости от встречи не было конца. С одной стороны, прекрасные воспоминания юности и проведённые вместе дни и ночи согрели их сердца теплом и нежностью, с другой – видеть своих старинных друзей цветущими, радостными и здоровыми – это ли не есть праздник души!
     Валерий тут же объяснил Евгению Алексеевичу, что специально приехал на поезде, чтобы хоть немножко выпить и всласть наболтаться, а на вопрос «почему они приехали без своих уже взрослых детей?» - Кэт отвечала, что ребятам эта встреча не так интересна, как их родителям, и что у них на сегодняшний день уже имеются определённые планы, которые они менять не хотели…
     Поговорив с хозяевами пансиона, они сняли у тех на целый день зал, где обычно постояльцы пансиона завтракали (обед и ужин не входил в реестр услуг, предоставляемых в пансионе, так что весь день большая комната, отведённая под столовую, была свободна). Накупив в соседнем маркете еды и питья, все разместились в этом зале.
   Правда, Зигфрид, познакомившись с Кочетковыми и проведя вместе некоторое время, извинился и покинул компанию, - он хотел ещё встретиться со своей дочерью Крис и заранее предупредил Евгения о том, что на два-три часа оставит их одних. Договорились, что через некоторое время он или подъедет, или позвонит по мобильному и расскажет, где он и как он.
    Евгений, у которого в жизни произошло меньше метаморфоз и изменений, чем у Валерия, сначала вкратце рассказал о себе: о жизни в семье с любимой женой, с которой вместе уже почти 45 лет; о сыне, которому столько же лет, сколько Кэт; о внуках, которые стали уже почти взрослыми – во всяком случае, старший, 20-летний Алексей уже перешёл на III курс Электротехнического Университета и  успевает работать в салоне «Volvo» менеджером по продажам автомобилей.
   Валерий стал рассказывать о своей жизни. После переезда в Гамбург они стали снимать в его пригороде небольшой таун-хауз-трёхэтажный отдельный домик с семью комнатами, гаражом и маленьким (примерно 6 х 9 метров) садиком, где можно загорать, сушить бельё и отдыхать. Дети – Мария и Вася-Отто постепенно вырастали: учились, озорничали, обрастали знаниями и друзьями. Они росли гражданами мира, потому что для них не существовало понятие «заграница» - они ездили с родителями, а в последнее время и одни-куда хотели и когда хотели, и виз им для этого не требовалось. Они свободно говорили на трёх языках (на немецком, русском и английском), а по-французски и по-испански многое понимали и пытались кое-как объясняться. Они вместе с родителями чередовали поездки в различные европейские страны, и в том числе – к папе на Родину – в далёкую Россию.
   Валерий, будучи длительное время мужем 100%-ной немки,  получил ещё второй – немецкий паспорт и тоже мог кататься, куда пожелает его душа. Работа на фирме приносила стабильный доход, так что проблем с деньгами, в принципе, в семье не было. Дополнительный доход приносили различные переводы с немецкого на русский, которыми он постоянно занимался тоже.
   После прихода Путина к власти, когда властьимущие, наконец, вспомнили, что кроме вилл в Барвихе и на Рублёвке, существует ещё и остальная Россия с её многочисленными и не решаемыми пока проблемами, когда они вспомнили о забытых вооружённых силах, предназначенных для охраны границ и обороны страны, - вот тогда стала меняться в лучшую сторону и жизнь Валерия. За десять лет Ельцинского безделия и бездействия Валерий, тем не менее, не утратил связей ни с родным заводом, ни с чиновниками в бывшем министерстве. И поэтому, когда неожиданно однажды где-то там наверху в Москве кто-то из приближённых к престолу вдруг заговорил о необходимости укреплять обороноспособность страны и иметь надёжный щит для её охраны, и все присутствовавшие при этом, как ни странно, согласились, - то вскоре довольно наполненными ручьями потекли денежки из нефтедолларового озера в бывшие почтовые ящики, разрабатывавшие разнообразные оборонные и наступательные системы.
   Конечно, мы бы покривили душой, если бы сказали, что в то смутное десятилетие в стране вообще не было построено ни одного корабля. Чуть-чуть строили. Не для себя. Для Китая и Индии… Использовали предыдущие наработки и схемы, прошлые связи и старые кадры. И так вот и работали. Ни шатко, ни валко, а военно-промышленный комплекс великой страны, считавшийся до горбачёвско-ельцинской перестройки передовым по идеям и технологиям, элитным по кадрам и лучшим по обеспечению электронными системами и комплектующими деталями, медленно, но верно подошёл к своему краху…
   И когда в новом веке новые руководители стали пытаться  в военном деле что-то создавать вновь, то оказалось, что собственной электроники (и вообще базы для её развития) в стране нет. И, очевидно, никогда уже не будет, потому что десять с гаком  лет разрухи и бездействия в наш стремительный век научно-технического прогресса не проходят даром.
   Оказалось, что, чтобы создать какую-нибудь более-менее сносную и хоть немного конкуретно-способную на мировом рынке следящую или самонаводящуюся систему, надо использовать американо-японо-малайзийские электронные комплектующие. И вот тогда в качестве нашего промышленного шпиона и нашего засланного в ряды вражеского тыла агента 007 оказался Валерий. Сначала его попросили один раз, а потом второй и третий - добыть и привезти на Родину контрабандно некоторые закрытые для продажи и имеющие оборонно-стратегическое значение чипы и микропроцессоры. Потом заказов стало больше. Надо было как-то легализоваться и открыть для прикрытия некую экспортную фирму, официально поставляющую разрешённые для экспорта в Россию электронные комплектующие. Но всё равно некоторые военные, закрытые микропроцессоры Валерий втихаря доставал по только ему известным каналам и так же втихаря доставлял в Россию.
    Он признался Евгению, что это занятие становится всё более трудным и опасным. Например, недавно его вызвали в соответствующие надзирающие органы и долго расспрашивали о номенклатуре и способах добывания микросхем, комплектующих деталей и чипов, отсылаемых в Россию. А потом настойчиво и твёрдо указали на необходимость согласования в будущем всего ассортимента экспортируемой электроники, используемой в военной промышленности.
    Не понравился Валерию и факт его личного тщательного досмотра в аэропорту Гамбурга во время его последнего визита в Россию. Правда, до раздевания и просвечивания каблуков ботинок дело не дошло, но чемодан и кейс обшманали тщательнейшим образом. Поэтому, достав две небольших коробочки, он попросил Евгения Алексеевича перевезти их через границу и хранить у себя до следующего Валериного приезда в Питер. Старый авантюрист-патриот  Евгений не мог ответить другу отказом, особенно когда речь идёт о сохранении оборонной мощи родной, великой, но несчастной державы.  Но всё-таки Евгений высказал Валерию своё неудовольствие по поводу того, что, занимаясь противозаконными делишками в пользу нашкодивших в своё время кремлёвских деляг, он подвергает не только себя, но, главным образом, свою семью серьёзной опасности. И взял с Валерия честное слово, что тот прекратит свои подсудные эксперименты и впредь будет заниматься только легальным бизнесом, согласовывая с бундестаговскими органами буквально все  электронные штучки, отсылаемые в Петербург.
    Проработав долгое время в судостроении и занимаясь в 70-х годах проектированием и внедрением судового  радиолокационного оборудования, Евгений Алексеевич поинтересовался у Валерия, в каком положении находится сейчас современное морское приборостроение. В ходе дальнейшего Валериного рассказа Евгений Алексеевич с интересом узнал о финансово-криминальных ситуациях, складывающихся сегодня на наших оборонных предприятиях.
  - Капитализм – есть капитализм, - поучал слегка выпивший, раскрасневшийся и возбуждённый Валерий. – Ещё ведь кто-то из основоположников марксизма говорил, что за какие-то там лишние  процен-ты прибыли капиталист пойдёт на любое преступление. Вот так сейчас и у нас. При Ельцине у нас приватизировали всё, что только можно было прихватизировать, начиная от природных богатств и полезных ископаемых и кончая заводами, здравницами и сферами культуры и информации. В армии офицеры приватизировали солдат, заставляя их не столько служить Родине, сколько работать на себя, а чаще сдавая их в аренду кавказского типа предпринимателям. Скажи, Женя, только честно: это так?..  Или я вру?.. А то Катька не верит мне – говорит, что я это всё придумываю сам .
  Евгений вынужден был согласиться с Валерием и подтвердить правильность его информации.
  - Так вот, Женя, в наших почтовых ящиках бывшие, теперь уже шестидесяти- и семидесятилетние начальники, пересидевшие смутное время на своих постах, потому что им  тогда действительно некуда было деться, теперь приватизируют возможность безнаказанно тратить те миллионы, которые потекли потоками для реанимации этих предприятий.
    А в качестве примера Валерий привёл заместителя технического директора одного крупного петербургского военного научно-производственного холдинга, с которым он напрямую работает. Этот хитрый и ушлый 72х-летний пройдоха, которого зовут Владимир Исаакович Гольдберг, поразил Валерия своими бесконечными фантазиями по поводу того, как можно законно (по методам Березовского-Ходорковского) обманывать государство.
  Во-первых, оказывается возможно себе и себе подобным назначить максимально возможную зарплату с учётом аж вот такого стажа и начислять любые, самые астрономические премии и надбавки за любой пустяк и за любую мелочь.
  Во-вторых, можно иметь несколько частных ООО и ЗАО, официально сотрудничающих с холдингом, а фактически помогающих  уводить и заодно отмывать немалые денежные потоки.
  В-третьих, отнимая у отделов под видом экономии часть бюджетных средств и переводя их в фонд директора, потом можно эти деньги легко разделить между собой снова по первому способу.
  В-четвёртых, все ноутбуки, домашние кинотеатры, видеокамеры, цифровые аппараты и пр. можно, как легко и быстро понял и сделал Владимир Исаакович, не покупать, а списывать с предприятия по статье «амортизационный износ оборудования».
    И наконец, покупая у Валерия чипы, микропроцессоры и микросхемы по одной цене, можно в три-четыре раза завысить их стоимость при оформлении липовых накладных (тем более, что бОльшая  часть, учитывая их секретность, проходила по финансовой отчётности полуофициально).
   - Я не говорю уже о том, - продолжал Валерий, -что вместо того, чтобы сразу спроектировать и создать перспективную систему завтрашнего дня, Владимир Исаакович и «иже с ним» то ли сознательно, то ли по каким-то другим неведомым мне причинам целый год тратят средства на морально устаревшие варианты. Но зато, зная, что надо делать в будущем, такая методика их деятельности даёт им чёткую уверенность в завтрашнем дне.
   Дальше Валерий процитировал своими, конечно, словами Солженицына, сказавшего однажды, что в советское время система была плохая, – но она определено была, а сейчас системы просто нет…
    Вот такие неприятные во всех отношениях разговоры вели в этот прекрасный день летом 2005 года в пансионе рядом со станцией Шарлоттенберг в Берлине два старых приятеля: 67-летний блокадник-пенсионер  Евгений Алексеевич и  56-летний немецко-российский предприниматель Валерий Васильевич.
    Уже в конце их разговора к ним присоединился и Зигфрид, расставшийся к этому времени со своей дочерью. Валерий на всякий случай уточнил, когда паром Евгения приходит в петербургский порт, чтобы планировать возможные встречи на Родине. Ближе к семи вечера после хорошего обеда с берлинским шнапсом в ближайшем ресторанчике, друзья расстались. Кэтрин и Евгений сели на станции «Тиргартен» («Зоопарк» -  в переводе) в гамбургский экспресс, а Евгений и Зигфрид поехали в центр, погуляли по вечернему Берлину, и в половине одиннадцатого вернулись в свой польско-еврейский пансион, чтобы утром двинуться дальше – через Росток в Варнемюнде…
   Последний вечер в Варнемюнде прошёл тепло, но немного печально. Наступает  то грустное настроение и тоскливое состояние душ, на которые всегда настраивает разлука и прощание. И невольно начинаешь сам себе задавать вопрос: «Когда же теперь мы можем увидеться снова? Да и увидимся ли вообще?..»
  …И от этих вопросов становится ещё тоскливее…
   Да ещё вся эта поездка, предполагавшаяся как обычная, ординарная прогулка за машиной, всколыхнула такие внутренние душевные переживания и чувства, разбередила такие старые сердечные раны, что нескоро Евгений Алексеевич теперь успокоится…
   Тем не менее, поскольку действительно когда-то всё заканчивается, то и в данном случае, простившись со своим старым немецким другом Зигфридом, Евгений Алексеевич тёплым летним вечером отплыл на пароме «Silya Line» в Санкт-Петербург…
   В Петербурге на Морском вокзале его обещал  встретить сын Ростислав. (Жену, сидевшую на даче с кошками и собакой и обременённую заботами о приусадебном хозяйстве, решили от сельско-хозяйственных дел не отрывать). Когда, уже проходя Кронштадт, Евгений Алексеевич позвонил по мобильному телефону сыну, то узнал, что тот очень занят, а встречать на своей недавно купленной по случаю Вольве приедет внук Алексей (тот самый, которому 20 лет и который учится и работает).
    …Морская посудина ползла еле-еле сначала по Морскому каналу, а потом  мимо захламленных и грязных грузовых причалов, чтобы потом, опять же с огромной осторожностью, медленно пришвартоваться у стенки Морского вокзала в Гавани.
   Процедура паспортно-таможенного оформления поездки и покупки заняла ещё примерно полтора часа. Но и она, наконец, закончилась. И вот, довольный и немного размягчённый от самой поездки и от  пограничных проволочек и ожидания встреч, Евгений Алексеевич выехал на Гаванскую площадь (называемую площадью Морской славы), чтобы подъехать к тому столбу, около которого назначено свидание. И что же он видит?
  Рядом с тем электрическим столбом на краю площади, где его должен был ожидать внук, он неожиданно для себя увидел… Валерия, улыбающегося и широко протягивающего для встречи руки. Остановившись рядом, Евгений вышел из машины и подошёл к тому.
   - Привет, Валера! Как ты тут оказался? Что ты вообще здесь делаешь? Может быть, ты даже знаешь, почему мой внук не пришёл меня встречать? - Евгений засыпал его вопросами.
    Валерий же, настроенный шутить, начал рассказывать, что здесь он оказался совершенно случайно.
   - Просто шёл мимо, смотрю – приближается знакомая машина, да ещё с немецкими номерами, вот я и остановился…  А тут и ты сам - вот сюрприз!
  Тогда недовольный и ничего не понимающий Евгений Алексеевич достаёт свой мобильник, чтобы начать звонить. Но Валерий, удовлетворившись, наконец, своей шуткой, объяснил причину его нахождения здесь.
   Заранее зная время прибытия парома в Петербург, Валерий (которому всё равно необходимо было в ближайшее время слетать в Питер) решил ускорить свой приезд и, взяв с собой дочку Марию, сел на самолёт и, как говорится, был таков. Ведь его бизнес требует его присутствия одновременно и в Гамбурге, и, в неменьшей степени, - в Петербурге, Вот поэтому он решил совместить необходимое, то есть: работу и бизнес, с приятным, то есть: с ещё с одной встречей с Евгением. Придя же заранее, на Морской вокзал и прохаживаясь в ожидании прибытия парома, который больше, чем на час, опаздывал, он приметил молодого человека, удивительным образом похожего на Евгения (только молодого, как уточнил Валерий). Остановившись рядом, он случайно услышал телефонный разговор этого юноши, очевидно, с отцом. Как понял Валерий, юноша не хотел так долго ждать прибытия парома и требовал, чтобы папа приехал и встречал дедушку сам. По его недовольному виду было видно,  что там ему ответили отказом. Валерий подошёл к юноше и осведомился, не приходится ли тот внуком Евгению Алексеевичу. Юноша ответил утвердительно. Тогда Валерий, в двух словах объяснив, кто он такой и почему тоже здесь, познакомил юношу, которого звали Алексей, со своей дочерью Марией, а потом, попросив их несколько минут побыть вдвоём, пошёл выпить пивка.
    Однако он решил не особенно торопиться с возвращением, полагая, а скорее предчувствуя, что у этих молодых и красивых людей, когда они вдвоём,  больше всяческих поводов и тем для взаимно интересного общения.
   Так и получилось. Когда Валерий, спустя, очевидно, почти час, наконец, их нашёл, то те даже не спросили у него, почему он их оставил на такое длительное время и где вообще был. Немало удивившись такому безразличию к своей персоне, далее Валерий с удивлением обнаружил, что он и теперь-то им не нужен. Они как бы были одни в этой толпе. Общались, оживлённо разговаривали, попивали какой-то напиток из одной бутылочки  и вели себя отстранённо и обособленно в этой гудящей и толкающейся толпе, ожидавшей прибытия парома.
   И когда уже надо было идти в заранее определённое место для встречи Евгения Алексеевича, то он предложил им тот самый розыгрыш, свидетелем которого был только что Евгений…
  Оставив машину, они вдвоём пошли искать ребят. А когда  они  их  увидели  где-то  на  краю  площади,одних, без толпы, стоявших близко-близко один к другому, держащихся за руки, смотревших в глаза, и что-то тихо и нежно лопочущих друг другу, и никого вокруг не замечающих, - то невольно остановились. Остановились, чтобы полюбоваться этой красивой парой и чтобы хотя бы некоторое время им не мешать и ещё несколько секунд оставить наедине.
  Их ребята действительно смотрелись бесподобно на фоне лилово-тёмноголубого небосклона, освещённые  лучами закатного солнца. Оба – молодые,  красивые, высокие, стройные. «Два молодых бога, два небожителя» - подумал Евгений.
  Ну, а потом они подошли к Алексею и Марии, и их уединение и их наслаждение было нарушено. Поздоровавшись с одним и познакомившись с другой, старики сказали, что будут ждать их в машине, но Алексей тут же запротестовал и сказал, что довезёт Машеньку  сам  на  своей Volvo.
    Поэтому друзьям не оставалось ничего другого, как, оставшись вдвоём и поставив на стоянку машину, двинуться заканчивать вечер у Валерия на квартире. Предварительно позвонили Галине на дачу, всё вкратце рассказали, не сказав, правда, что ночевать муж будет сегодня не дома, а у друга.
    Просидели до половины четвёртого. Позвонили Алексею и узнали, что у молодых всё в порядке, что за Машу он отвечает головой и чтобы они не беспокоились и ложились спать, не ожидая их возвращения.
   - Вот такие дела, Валерий, - с грустью в голосе констатировал Евгений.- Жизнь, однако, продолжается, но уже на другом уровне и на других витках пространственно-временной спирали. И, как ты понимаешь, уже без нас… Пожелаем же нашим ребятам счастья и не сиюминутных, ни к чему не обязывающих плотско-скотских сношений, а действительно большой и настоящей любви!
   - Ну да, как у тебя, - резюмировал Валера.
   - И как у тебя … И как у твоей тёщи…

               
                Э П И Л О Г
  У читателя, освоившего весь предыдущий материал и добравшегося до этой страницы, может создаться превратное впечатление всеобщей безмятежности, вселенского благополучия и незамутнённого спокойствия протекания жизненных процессов людей, о которых мы вам рассказали.
  Это, конечно, не так. За кажущимися безмятежностью и спокойствием кипят бури, страсти и катаклизмы. Жизнь, как говорил Карл Маркс, - борьба. Борьба с трудностями и несправедливостями жизни.   Борьба с самим собой и со своими собственными недостатками.  Борьба с объективно существующими отрицательными жизненными обстоятельствами (например, с болезнями или революционно-негативными переменами в стране).
   Мы надеемся:  читатель понял, что наши герои прошли через все мыслимые невзгоды, переживания, боли и беды. Но мы пытались показать их жизнелюбивыми и жизнеутвержающими людьми, никогда не сдающимися и не боящимися трудностей, верящими в добро, любовь и конечную справедливость.
   Если воспринимать каждое мгновение жизни,  как подарок судьбы, ощущая её полезность и необходимость;
    если каждую минуту и секунду общения - с близкими тебе людьми, любимыми животными, произведениями искусств - проникаться  радостью и любовью, сопровождая остроту мироощущения улыбками, умиротворением, добротой и открытостью сердца;
     если, наконец, научиться понимать высшее предназначение нашего существования не ради корыстолюбия и алчности, подлости,  лжи и предательства, а ради общего блага, добра, человечности, пользы и справедливости;
     если научиться  не  брать - а давать,  не убивать -  а  прощать,  не врать -  а  быть правдивыми и честными,   не кричать -  а  улыбаться, не думать только о себе - а думать о близких, любимых людях и об окружающем мире…
      - вот тогда мы бы стали чуть-чуть лучше и чище душой, и жизнь тогда тоже бы стала чуть-чуть лучше.
     Именно эту мысль мы хотели донести до сознания тех наших любезных читателей, которые вместе с нами и нашими героями прожили эти 60 лет второй половины XX века и перешагнули рубеж милленниума.
    А дальше… Дальше – жизнь продолжается. Любовь продолжается. Ведь говорят же правду, что только любовь правит миром.
   А каким будет этот мир, какой будет жизнь, какой будет наша любовь – зависит только от нас с Вами, читатель… Целиком.



 


                Издательство «PALEX» Издатель Печкин АЛЕКСей
                Санкт-Петербург 2005г.